Текст книги "Порыв (СИ)"
Автор книги: Моник Ти
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)
– Да, поела, – тихим, но звонким голосом ответила Эмма. Она тут же посмотрела влево, туда, где находилось тумбочка, на которой стоял поднос с пустой посудой. Этим движением она как бы говорила ему сделать то же самое, и Селифан понял её. Он тут же убедился в правдивости её ответа.
Селифан подсел радом на край кровати, немного сдвинув её одеяло и тем самым дав Эмме повод слегка отодвинуться и уступить ему немного места.
Ноги Эммы были прикрыты одеялом, а руки лежали поверх неё. Они были полностью расслаблены, и оттого сама Эмма со стороны казалась несколько уставшей. Но Селифан давно уже привык видеть её такой, не обращал на это почти никакого внимания. Он считал даже естественной, как он думал, её незначительную вялость и бессилие – это лишь следствие отсутствия постоянной подвижности тела и физического труда. Он также признавал и то, что условия, в которых она живет последние пол года не оставляют возможности для иного.
Селифан осторожно и нежно положил свою руку поверх её и с некоторым волнением стал ожидать реакцию Эммы. Он боялся, что после их утренней ссоры и всего того, что он наговорил ей, она опять станет отталкивать его. Он очень не хотел этого.
– Ты сейчас хочешь..? – неуверенно спросила она, не двигая рукой.
– Нет, можно и потом, вечером.
В эту же минуту он подложил свою вторую руку под ладонь той её руки, которую держал. Ему хотелось поговорить с ней в спокойной обстановке. Он мечтал о том, чтобы она поняла его, простила... и он верил в то, что всё это возможно. Надеялся, что когда-нибудь это обязательно произойдёт.
– Я просто увидеть тебя зашёл, – объяснил он потом.
– А... – растянула она букву и плавно закрыла глаза, словно успокоилась тем, что он сказал. На самом деле тоже всё было почти именно так, ведь Эмма даже не рассчитывала на такой ответ. Но она знала, раз уж Селифан сказал, значит, так оно и будет. Она привыкла к тому, что он не обманывает никогда. Жаль ей и тяжело было лишь оттого, что он всегда доказывает истинность своих обещаний на примерах жестокости и насилия над ней.
Они оба замолчали в ту минуту. Селифан не знал, что говорить дальше, чувствовал, разговор у них опять не сложится. Ему казалось, что он будет мучить её, если попытается о чём-либо заговорить.
Спустя некоторое время, он отошёл от неё к окну, взяв с собой стул. Эмма знала, зачем он это делает: хочет либо закрыть окно, либо убедиться ещё раз, что железная решётка на ней не повреждена. Селифан сделал второе.
Когда Селифан стал спускаться со стула, на которую ему пришлось взобраться, чтобы дотянуться до окна, Эмма посмотрела на него. Её взгляд выражал некоторую невольную укоризну и выглядел настолько печальным, что Селифан не мог не обратить на неё внимание. Ему это очень не понравилось. Он, как правило, всегда чувствовал, если она смотрит на него, и ему нравилось видеть лишь тот взгляд, который ни о чём не говорит. Он привык к такому.
Но его ничуть не смутило её угрюмое состояние духа, выражающееся через грустные глаза. Он поспешил оправдаться:
– Что? Я же ведь открыл окно.
Эмма не стала отвечать ему. Да и что она могла сказать в такой ситуации? Он и раньше открывал окно и очень часто, почти не закрывал его, хотя считал вентиляцию помещения безупречной – обеспечивающей достаточным количеством кислорода даже при постоянно закрытых окнах. Он твёрдо стоял на своём последнем утверждении, ибо в этом его убедил Берн, уверив, что все комнаты этого здания имеют хорошую вентиляцию с учётом недостаточно совершенных окон. Селифан и сам убеждался в этом, иногда позволяя себе по три-четыре дня не проветривать помещение. Так было особенно в первые две недели, когда Эмма ещё только начала проживать здесь. Он заходил к ней и чувствовал сквозняк – постоянно поступающий воздух через не единственное вентиляционное отверстие в комнате... но он согласился с тем, что этого не достаточно. Селифан не хотел обделять её ещё и кислородом тогда, когда мог обеспечивать её в достаточном для неё количестве. А ещё он хотел хоть в чём-то уступить ей.
– Оставить так или закрыть? – спросил Селифан, недовольный её молчанием. – Холодно?
– Нет.
– А то я ключи оставил... – объяснил Селифан несмотря на то, что она уже ответить успела ему. И имел он в виду дополнительные ключи, позволяющие открыть дверцу, как раз и представляющую собой железную решётку. Не открыв решетчатую дверь, было сложно открывать или закрывать окно. Заржавевший внешний вид решётки всегда вызывал у Эммы да и у самого Селифана одни неприятные ощущения. На Эмму даже страх нагонял.
– Отпусти меня, пожалуйста, позволь выйти... – в слезах попросила Эмма. Для Селифана это явилось неожиданностью. Он и предположить не мог, что ещё полминуты назад спокойная и невозмутимая Эмма вдруг может внезапно опять впасть в истерику. По её голосу он чувствовал, что всё к тому и идёт.
Селифан заметил такую закономерность, что всякий раз, когда он заводит речь о ключах и дверях, при первых же упоминаниях этих слов, она начинает нервничать. Он подумал, что это, видимо, оттого, что она очень тяжело переносит одиночество, а о ключе он заводит разговор лишь перед своим уходом. И так почти всегда.
– Я не могу, – уверенно сказал Селифан и хоть старался не выглядеть жестоким, выглядел таким. Его голос звучал жёстко и властно. А утверждение «не могу» скорее походило на «нет, не стану» или даже «не нужно этого делать». И Эмма знала, что именно последнее из перечисленных вариантов ответа как раз и господствует в его сознании, его желаниях. И она понимала уже, что не может перечить ему. И не только физически, но даже и словами. Продолжала себя заставлять это делать, но уже лишь стараясь надавить на жалость. Чувствовала, Селифан уже не знает, что значит жалость.
– Я не хочу, я тоже не могу... – всё так же плаксиво продолжала она жаловаться. Но Селифан не стал долго её слушать, поспешил перебить вопросом:
– А куда денешься?
Он знал, что если позволить говорить ей дальше в таком тоне, нервном и истеричном, неизвестно к чему всё это приведёт? Он решил, что сейчас лучше не давать ей свободы слова.
– Будешь жить так, как я хочу, – добавил он потом, так как она не ответила на его вопрос.
Сердце Эммы сжалось от страха перед будущим, она как будто бы не сомневалась в том, что всё именно так и будет. А она ведь знает уже, как Селифан хочет, чтобы она жила... и он заставляет её так жить уже более полу года. Эмма чувствовала, что действительно не в состоянии дольше терпеть такое существование, казалось ей, что либо она себя убьет в конце то концов, либо найдёт способ убить его или просто с ума сойдёт... последнему она предпочитала убийство – убийство ради облегчения души. Эмма придерживалась мнения, что никогда ни при каких обстоятельствах не стоит покушаться на свою собственную жизнь, не решившись отнять её у другого человека – своего врага, предателя или же мучителя. Причину убийства Эмма не считала существенной, главной в той идеологии, которую, как она считала, сама выдумала, важным является смелость и дозволение себе попробовать. И когда Эмма размышляла о совершении преступления во имя своего личного блага всегда во главу угла ставила право на попытку. И это значило, что нельзя подвергать себя незаслуженному или даже просто наказанию, не попробовав подвергнуть ему другого. «Себя всегда можно успеть наказать – думала она, – и даже если не желать, всё равно накажут, другие накажут, стражи порядка...» Поэтому лишь она продолжала терпеть унижения, подчиняться Селифану и жить. Но когда она начинала размышлять о таких вещах, мысли её, как правило, становились неразборчивыми, бессвязными, иногда даже казались ей самой бессмысленными. Те лекции, которые заставлял слушать Дементий, изменили её. Эмма чувствовала это, хоть и забыла многое из того, о чём там рассказывали. Но она помнила и не могла забыть то, чему её учили – умению «верно рассуждать». И всегда они старались убедить её, что это многогранное изречение и объяснять оно может очень разные понятия. Только для Эммы было важно лишь одно – её исключительное понимание этих слов. И смысл она их видела ещё в одном изречении, которое слышала на лекции: «крайнее всегда должно оставаться на потом». Она старалась следовать этому.
...
Спустя ещё один месяц.
Селифан находился в комнате Эммы. И у неё был как раз один из тех сложных и, в общем-то, достаточно частых моментов, когда она находилась в волнении. Селифан уже не имел представления, как избавить её от стресса? Он хотел это сделать, очень сильно, но не мог. Признавал свою вину. Он чувствовал бессилие перед сложившейся ситуацией, впрочем, как и она перед ним. Селифан не мог решиться поговорить с Берном, объяснить ему своё желание содержать Эмму в других условиях. И он смирился с тем, что это как бы невозможно. К тому же призывал Эмму.
Селифану надоели её просьбы, слёзы, истерики. Он устал и больше вообще не желал её слушать. Это его то раздражало, то просто отнимало настроение на весь день, если она вдруг с утра начинала ему жаловаться. Селифан больше всего не любил напоминание о своем бессилии. А почти любое её желание – это есть то, чего он не может сделать для неё. И хуже и труднее всего осознавать Селифану было то, что многое из того, о чём просит его Эмма, он хотел бы сделать. Это по началу он был против всему, сейчас всё было иначе... он очень хотел облегчить условия её существования, но уже не мог показывать ничего, кроме жестокости. Он привык быть грубым, продолжал быть таким.
Селифан не хотел подводить Берна. И он заранее знал, что тот категорически против будет тому, чтобы он забрал Эмму или поместил в какое-либо другое место.
– Хватит, успокойся. Смирись, – говорил он, вытирая её слёзы.
Эмме неприятно это было, ведь она не чувствовала его жалость по отношению к ней. Видела лишь его холодный взгляд и слышала рассуждения, такие же несправедливые и жестокие, каким являлся для неё он сам.
– Я не хочу...отпусти... – попросила она, прерывистым голосом. И она знала заранее, что говорит это в пустоту, никому, ведь он не услышит её. Его не трогают её слёзы, ему нет дела до её страданий. И Эмма не сомневалась уже в том, что всё именно так и есть, как ей приходится думать.
– Нет, Эмма, я не сделаю этого.
И Селифан уже устал повторять ей это. Ведь ситуация нисколько не могла претендовать на исключительность: они почти каждый день вели разговор на тему её заточения и желание освободиться.
Эмма, как услышала его ответ, так сразу и отвернулась, попыталась закрыть голову одеялом, но Селифан не позволил ей сделать это. Он крепко держал одеяло, не желая отдавать. Селифан уже давно изучил её основные привычки. Ему приятно было, когда она смотрит на него.
– Зачем ты мучаешь меня? – спросила она, упираясь головой на подушку, и оттого голос её казался неестественным, даже более плаксивым, чем был.
– Я же приношу тебе книги, лампу вон постоянную установил, – объяснил Селифан и этим как бы оправдывался. – Ну что, прочитала « Государство»?
Эмма молчала, но Селифан не собирался оставлять свой вопрос не отвеченным. Он хотел тему разговора сменить, выбрать более приятную для неё, не травмирующую её психику ещё больше, и ничего лучше не придумал.
– Не любишь Платона? М... – и он замолчал на пару секунд как бы в раздумье. – Ну, у меня в основном книги древних мыслителей. Из моей коллекции имею в виду. А так, вообще, могу из библиотеки взять что-нибудь. Специально для тебя. Хочешь?
– Отпусти меня? – попросила она, вместо того, чтобы ответить ему и, не поворачиваясь в его сторону. Эмма думала, что он сейчас разозлиться. Она знала уже и привыкла к тому, что Селифан раздражается, когда его о чём-то переспрашивают или просят ещё раз то, чему он недавно дал отказ. Но сейчас ей было всё равно. Она лишь хотела, чтобы он услышал её просьбу ещё раз, а потом ещё и ещё, она надеялась и мечтала о том, что когда-нибудь в какой-либо из дней в нём проснётся человек.
– Что ты любишь читать?
Селифан решил попробовать игнорировать её последнее предложение, не придал ему почти никакого значения. Он хотел, чтобы она говорила с ним.
Эмма молчала.
– Ах да, ты же не любишь читать, – сделал он поспешный вывод. Впрочем, в достоверности своего утверждения он ничуть не сомневался. Ему не раз уже доводилось в этом убеждаться уже тогда, когда он в школе работал.
– Мне не книга, мне свобода нужна, – продолжала она настаивать на своём.
– Но будет книга, – безжалостно объяснил он. – Хочешь, романчик какой-нибудь любовный принесу?
И задавая свой последний вопрос, он улыбнулся с некоторым ехидством и, думая о чём-то таком, что поднимало ему настроение. Впрочем, эти мысли не казались ему существенными и в суть их он вникать не хотел. Селифан повернул её лицом к себе, уложил на спину.
– Нет, нет, отпусти... – просила она на сей раз не на волю её отпустить, а не держать за предплечье. Ей это неудобство сильное причиняло, и страх внушала его сила.
– Тогда Платона читай! – обиженно сказал он и отпустил её, потом добавил в своё оправдание: – От него, кстати, больше пользы тебе будет.
– Какой?
– Ну, это всё-таки что-то такое ... хорошее, прекрасное, важное, – он и сам не знал, что говорить дальше и как доказать справедливость своего предыдущего утверждения. – Ну, что я тебе хвалить его буду?! Почитай, и узнаешь всё сама.
– Нет, Селифан, не хочу я, не желаю, я на улицу хочу... – объяснила она.
– Я это слышал уже.
Эмма на это ничего не ответила, только что-то проныла себе под нос. Селифан понял, что им не найти общий язык, и она не желает говорить на тему учёба или книги. Это огорчало его, но он понимал Эмму. И предложил то ведь он ей почитать только из жалости. Он думал, что если она читать начнёт, то ход времени для неё не будет чувствоваться настолько медленным, как это сейчас. Он искренне желал хоть как-то облегчить её пребывание в этой комнате. Ничего другого Селифан не мог предложить. Вывезти погулять её без разрешения Берна тоже мог. А эта постепенно сложившая ситуация и ему стала надоедать. Он осознал, что ему и самому приходится терпеть то, что он ничего не может сделать как для неё, так и для себя. Он не может бросить работу у Берна или не подчиниться ему. Селифан был очень недоволен этим положением, хотя Берн любое своё распоряжение всегда любезно называл просьбой, особенно если с ним общался. Селифан опять перестал видеть в нем друга... он хотел увезти Эмму, чтобы жить вместе с ней в другом месте.
...
Спустя несколько дней.
Селифан вошёл к Эмме и первое, что привлекло его внимание – это книга, лежащая на полу и открытая на шестьдесят пятой странице. Он слегка нахмурил брови, но особого недовольства всё же не испытал. Ему просто неприятно было видеть, что книга валяется на полу вместо того, чтобы занимать почётное место на столе или на её тумбочке. Впрочем, Селифан не был даже удивлён этому, он стал привыкать к капризам Эммы и внезапным переменам настроения, и к непредсказуемым поступкам. И он не сомневался, что, видно, сюжет романа, которую он принёс, не понравился ей. Селифан решил выяснить это:
– Ну, что скажешь? – потребовал он объяснений, подняв с пола книгу и подойдя к ней.
Эмма лежала, глядя в потолок, но на приход Селифана быстро отреагировала. Она незамедлительно встала и несколько смущённо и виновато отпустила глаза. Селифан понял, что она уже сожалеет о том, что так неаккуратно бросила книгу на пол. Он простил её сразу же, решил не сердиться и особо сильно не показывать своё недовольство. Хотел понять причину её столь негативной реакции на эту книгу.
– Читала? – спросил он, так как Эмма молчала. Он не хотел давить на неё, но любопытство своё усмирить также не мог.
– Да.
Эмма несколько обиженно взглянула на него. Селифан не мог понять, за что же она может сердиться на него и чем может быть недовольной? Он-то ведь по-своему старался угодить ей, ради неё специально принёс книжку, которую его друзья по институту очень хвалили. Но так как Селифан не любил читать бестселлеры, не относящиеся к его учёбе, он и понятия не имел, о чём книга?
Он решил выяснить это. Открыл первую страницу, читая ей вслух:
– Посмотрим, о чём же нам пишет столь известный автор: «Молодой студент, увлечённый религией и идеями преобразования человеческого разума, решает воплотить в жизнь свои чудовищные замыслы»
Селифан, когда дочитал до этой строчки, прервался. Он не мог не вставить свой комментарий, его охватило масса противоречивых чувств и желаний.
– Конечно уж! чудовищных. Не знают прям, как взволновать, заставить купить...
Селифан хотел показать ей своё скептическое отношение к художественной литературе, призванной только развлекать. И его порою в раздражение приводили комментарии к некоторым книжкам, похожие на рекламу (таковым он читал любую статью, которая приводило его в волнение по непонятным ему причинам).
– Унеси это, – попросила Эмма.
Но Селифан, словно не желая слушать её, продолжил читать дальше:
– «После тщательной слежки за молодой влюблённой парой, он решает...»
– Хватит. Не читай мне! – с раздражением велела Эмма. Ей неприятно было слушать или самой читать то, что там было написано. Она знала, что Селифан делает это не из желания задеть её как-то и поступить по-своему и вопреки её просьбе, ему просто интересно стало... Эмма в этом не сомневалась, ведь книгу он держал обеими руками и смотрел на неё сияющими, радостными глазами.
Селифан больше не стал читать её вслух. Но по тому, как двигались его глаза, Эмма поняла, что он всё же продолжает читать.
– А! понятно, в чём дело! – сказал Селифан, с некоторым восторгом в голосе. И Эмма понять не могла, чем же вызвана его радость? Толи тем, что в книге описывают ситуацию, многим похожую на её, толи он просто удовлетворён тем, что всё-таки узнал причину её недовольства книгой? Ей было легче предполагать второе.
– Ну а всё-таки, до какой страницы ты прочла её? – не мог он довольствоваться тем, что так и не узнал этого.
– Сто девяносто четыре, – тихо произнесла Эмма и без особого желания глядя на Селифана.
– Так, немало, – тут он закрыл книгу, повертел её в руке, как бы желая со всех сторон рассмотреть её обложку, и сделал свой вывод: – Неплохо. Очень даже. А ты, оказывается, быстро читаешь?
– Нормально, – согласилась Эмма и не понимала, к чему эти вопросы и чего он добивается? И спустя минуту размышлений, она решила, что он просто пытается занять её разговором, не имея на это никакого особого мотива. Эмма любила всякого рода заботу о ней, даже самую незначительную. И по-своему она умела понимать и ценить её. Она чувствовала себя настолько раздавленной, угнетённой, что уже просто не смогла сопротивляться тому малому и хорошему, что предлагает ей Селифан – нормальное, приятное общение без грубости и угроз, с оттенком взаимопонимания. Эмма больше не была способной отказывать в этом и себе, и ему.
– Тогда и я прочту её. Посмотрим, что в ней тебя так огорчило?
Селифан отложил книгу в сторону, а Эмма внимательно проследила глазами за тем, как он это делает? Он положил её на тумбочку с большой осторожностью, как она заметила. А Эмма ещё продолжала чувствовать некоторую неловкость оттого, что к его приходу книга валялась на полу. Ей даже казаться начало, что Селифан специально примером пытается ей показать, как надо обращаться с книгами. Но она не могла жаловаться и быть недовольной этим.
– Полагаю, ты не желаешь продолжить читать её? – спросил Селифан, недолго думая.
– Нет.
– Понятно. Тогда давай я тебе что-нибудь другое принесу?
– Принеси, – равнодушно ответила Эмма. Ей тяжело было одной находиться целыми днями в этой комнате, скучно, и поэтому она рада была любому развлечению, даже самому малому и тяжёлому. Чтение Эмма всегда называла тяжёлым развлечением, утверждала, что это не для неё. Но теперь, когда она уже полгода живёт в таких условиях, в заточении, уже не могла говорить и даже думать о том, что это занятие не для неё. Она боялась обидеть Селифана, разозлить его, ей хотелось, чтобы он и дальше продолжал пытаться развлечь её, хоть как-нибудь.
Глава 24. Отъезд
Проши две недели.
Селифан вошёл к Эмме, как обычно, очень тихо, осторожными и тихими шагами подошел к её кровати. Эмма уже привыкла к такому его спокойствию, другое поведение её напугало бы, он казался бы ей рассерженным и злым.
Теперь уже Эмма стала ожидать его прихода, сама не понимала, почему? Она не любила его, по-прежнему думала, что ненавидит, но ей хотелось, чтобы он был рядом. Эмма временами думала, что это, может быть, даже каприз её, нежелание оставаться в комнате одной. И ей очень нравилось, когда Селифан сидит рядом с ней. Особенно тогда, когда она просит его об этом, – и он сидит. В такие минуты, когда он не отказывал ей в этом, она чувствовала свою силу, возможность оказывать влияние на него. А Селифан, если мог, никогда не отказывал ей в своём присутствии. Он любил находиться рядом с ней. А ещё больше его радовало и приводило в восторг то, что она желает, чтобы он находился рядом. Это же была и оставалась его самой большой мечтой. Он радовался каждой минуте осознания того, что она сбывается, очень медленно и всё же....
Селифан в эти последние две недели особенно часто навещал Эмму. Практически всё время находился у неё после работы и даже во время недолгих перерывов. Его это не тяготило, ведь приходил он к ней по её просьбе. Он так хотел этого... Селифан чувствовал себя как никогда счастливым, ведь теперь он мог осознавать, а главное безошибочно утверждать, что отношения между ними налаживаются. Селифану так казалось, и он не сомневался в этом. Каждый раз, входя в её комнату, он думал, что готов делать это ещё и ещё и столько раз в день, сколько Эмма попросит. Он даже готов был целыми днями сидеть у неё, лишь бы Эмма хотела этого, лишь бы рада была ему. Только раньше, когда она гнала его, ему тяжело было находиться у неё. Он не мог вынести обиду, которую она наносила ему. ***
– Я понял, зачем ты это сделала, – сказал Селифан, загадочно глядя на Эмму и поглаживая одной рукой её голову, как бы желая подправить ей волосы. Он специально заговорил с ней так, чтобы ей было непонятно. У Селифана имелась странная особенность: он очень любил, когда Эмма его о чём-то переспрашивает. Может быть, она выработалась у него вследствие желания поговорить с ней? Ведь Эмма долгое время отказывалась общаться с ним.
Теперь всё изменилось, но привычка Селифана сохранилась.
– Ты это о чём? – спросила она тут же, глядя на него весьма довольными глазами и даже с некоторой радостью на лице. Она хотела показать свою заинтересованность в разговоре с ним, и у неё это получилось. Селифан чувствовал, что от её слов исходит забота и понимание. Ему приятно было слышать её голос. И он думал о том, что хотел бы, чтобы она всегда была с ним так добра и мила.
Селифан не сомневался: она слушает его очень внимательно.
– Книгу выкинула тогда, – объяснил он. Селифан знал, что напоминание о том дне ей не понравится, ведь не сомневался в том, что она уже почти забыла неприятный инцидент. Но ему сильно хотелось поговорить с ней об этом. О том, о чём книга написана.
– Я тогда была не в себе. Не знаю почему, разозлилась очень.
Селифану было приятно слышать её объяснения, особенно такие подробные. Он радовался разговорчивости Эммы, ведь в такие минуты он начинал видеть её вновь такой, какой она была до того, как он её запер здесь: смелой и энергичной, весёлой и общительной. И ту Эмму он мечтал возвратить...Селифан долгое время боялся, что это, вероятно, уже невозможно.
– Не беспокойся об этом, я не обвиняю тебя, – сказал он, внезапно осознав, что его напоминание о её проступке выглядит как упрёк. – Я прочёл её.
– Понравилась?
– Это не очень удобный вопрос, – попытался он увильнуть от ответа.
– Она почти о тебе, ― сказала Эмма.
– Нет, ты неправа. Я бы никогда не стал бить тебя так.
– Но ведь бил же, – пожаловалась она.
– Это было всего три раза. И тогда ты меня специально старалась вывезти из себя. Будешь отрицать?
– Нет.
Эмме было неприятно отвечать на такие вопросы, но она старалась не показывать этого.
– Но ты права, я принёс тебе неподходящую книгу: автор только и делает, что описывает, как он её мучает. Подробности насилия...
– Он не насиловал её, – возразила Эмма, и в её голосе Селифан смог услышать нотки сочувствия и понимания по отношению к дикому преступнику, которого описывал автор романа. И хуже его он себе и вообразить не мог.
– Ты не дочитала. Дочитай роман, я принесу. Хочешь?
Селифан помолчал три секунды.
– Тебе тяжело его читать? – спросил он потом, поняв, что его предложение вновь принести ей эту книгу звучит крайне нетактично. Он понимал: её отношение к описываемому совершенно иное, нежели его. И потом, Селифан не хотел давить на неё. Простое человеческое любопытство заставляло его настаивать на том, чтобы Эмма всё-таки прочла эту книгу. И он не мог признаться ей, что она ему очень понравилась. Селифан читал её и радовался и убеждался в том, что он лучше того преступника, о котором книга, он с Эммой обходится менее жестоко. Селифан так думал.
– Да, её трудно читать, ― согласилась Эмма. ― Не представляю вообще, как такое можно писать? Что писатель чувствует, когда описывает такое?..
– Золото современности! – с восторгом сказал Селифан. – Что бы он ни чувствовал, главное то, что он пишет! Ранее никогда не читал я более волнующего романа.
– Тебе ведь понравилась книга, ― заключила Эмма.
– В ней что-то есть. И, несмотря на то, что автор уделяет много внимания подробному описанию пыток, в смысле, «воспитанию»...
– Это пытки. Он мучил её. Каждый день, – возразила Эмма, перебив его. Она не в силах бала вытерпеть того, что он согласен с героем романа во мнениях, что он произвол над ней называет тоже воспитанием.
– Но он ведь делал это не просто так, он преследовал конкретную цель подчинить её себе.
– И добился своего.
– Да, ты права. Он добился своего. Только что делать потом не знал... и я не знаю, – признался он, глядя на неё несколько печальными, ищущими сочувствия глазами.
– Не знаешь, что делать, после того, как окончательно поработишь меня?
– Не говори так. Я же не хочу этого. Ты даже не представляешь, как я хочу, чтобы всё между нами было по обоюдному согласию. Чтобы ты всегда рядом находилась, жила со мной вместе и чтобы я не заставлял бы тебя делать это. Скажи, такое возможно?
Селифан замер в ожидании ответа. Для него было очень важно услышать его, ему показалось даже на мгновенье, что её ответ сейчас решает что-то. Но это, конечно же, фантазии его беспокоили.
– Я не знаю, думаю, что нет, – искренне ответила Эмма. И хоть сейчас она на время смирилась своим безвольным существованием, была не в силах врать ему. Эмма знала, что он радуется тому призрачному потеплению их отношений, которое она старается в последнее время показать ему. И чувствует, это ей более или менее удаётся.
– Я надеюсь, что в будущем ты изменишь своё мнение, – сказал он, не скрывая своих надежд.
Эмма не знала, что и думать? На мгновенье ей показалось, что его «со временем» говорит о плане не отпускать её на волю ещё продолжительное время. Эмма заранее ужаснулась, но постаралась скрыть от него внезапный испуг и перемену настроенья. Ей тяжело становилось общаться с Селифаном, захотелось побыть одной и подумать в тишине. У неё тоже были планы...
– Я не хочу об этом говорить, – честно призналась Эмма, решив не усугублять ситуацию молчанием. Она уже знала, что Селифана это приводит в раздражение, в лучшем случае, ставит в неловкое положение или даёт повод обидеться.
– Но этот роман не просто «Кодекс преступника», как называют его мои товарищи, – продолжил он рассуждения о книге, так как тоже не хотел создавать напряжённую атмосферу. – Это нечто больше. В ней, как и во многих других произведениях можно найти для себя нечто поучительное.
– Например? – поспешила она спросить. Эмма так не считала.
– Например, я решил, что ты должна получить высшее образование. Ты хочешь этого?
Эмма повернула голову в сторону и заставила себя посмеяться фальшиво и иронично. Его последний вопрос показался ей откровенным издевательством над ней.
Селифан тоже понял это, но только чуть позже.
― Ответь же? Ты можешь поступить в вуз.
― Не могу, – сказала она, глядя в потолок, а затем на железную решётку на окне.
– Нет, это не так. Я знаю, о чём ты думаешь, – понял он внезапно причину её реакции на его вопрос.
– Тогда зачем напоминаешь мне?
Эмме тяжело было оттого, что он делал это, не позволял ей забыть даже на некоторое время о том, что ей нет смысла хотеть что-либо, мечтать о чём-либо.
– Я мнение твоё узнать хочу. Ты бы хотела вновь учиться?
– Не знаю...И ты не выпустишь меня...
– Я не хочу, чтобы ты cбегала. И я не хочу, чтобы ты сейчас врала мне. Прошу, ответь честно, хотела бы?
– Может.
– Да?
– Я устала сидеть здесь, взаперти, – сказала она грустным голосом и медленно закрыла глаза.
– Значит, нет, всё-таки?
Селифан видел, что она в замешательстве и не знает, что ему ответить? Но он боялся, что она соврать может. Ему хотелось её честности. У него некоторые планы появились на будущее, и он чувствовал себя обязанным согласовать их с Эммой. Селифан хотел показать, что ему небезразлично её мнение, что он готов понять её и пойти на определённые уступки ради достижения ими взаимопонимания.
– Да, я хочу учиться. Очень хочу, – ответила она чуть ли не в слезах, и где-то в глубине души чувствуя, что всё это возможно. Но она не смела надеяться, что Селифан позволит ей выйти на улицу, уйти от его контроля.
– Скоро я уезжаю, через неделю, две.
– Зачем? Почему? Куда? – взволнованно спросила Эмма. Для неё было неожиданностью слышать это, и она очень не хотела отпускать Селифана. Она ведь знала, что ей придётся по-прежнему жить взаперти в этой комнате и с его отъездом она лишится и мучителя своего и утешителя одновременно.
– Далеко. В свой родной город. Квартиру отца продать хочу.
– Но...
Эмма была в недоумении, но Селифан решил объяснить ей всё, хотел, чтобы она поняла его поступок и необходимость уехать. По тому, как Эмма встревожилась, узнав об этом, он понял, что она не очень желает отпускать его. Он радовался этому и в то же время переживал, ведь не мог отменить своё решение. И Селифан старался сделать так, чтобы у неё не осталось вопросов к нему:
