Текст книги "Туата Дэ (СИ)"

Автор книги: Mary Renhaid

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)

Глава XLVIII

Моряков, настоящих моряков было мало. Даже необходимых сорока не набиралось. За отведенные сроки с трудом успели найти(вернее, перекупить) только капитана и старшего помощника. Поэтому, наравне с законтрактованными, часть судовых работ были вынуждены выполнять наемники.

Старшинство гиганта-француза, имевшего большой опыт работы в море( Собственно, и загремевшего в немецкую тюрьму с конголезского судна -в Гамбурге), в том числе и на судах подобных “Рианне”, никто не оспаривал. И если раньше Дюпре распоряжался только теми двумястами людьми, что плыли на “Рианне”, вместе с полковником, то, постепенно, дошло до того что и приказы корабельных офицеров стали игнорироваться и экипажем “Рианны”,к Тампесту, Гришему и их офицерам отношения не имевшим.

В море хорошо спится.

Мерный рокот – это сливается в один звук горение нефти внутри работающих котлов, дрожание всего тела корабля от шевеления, вращения огромного сорокаметровых тел гребных валов и шестеренок редукторов.

Спи, усталый от тяжёлого труда, укачиваемый в стальной колыбели тысячами темных и холодных, мокрых ладоней нереид. Нежные руки морских великанш мягко бьют в борта, ласково проходят вдоль киля, нежно приподнимают тысячи тонн транспорта, скользя ,считая темно-синей кожей каждую заклепку.

Спи, как спят на волнах чайки, в последний раз вдохнувшие ночных, напоенных фосгеновым ядом синей луны туманов – сгнивая и растворяясь в в этом холодном, давно остывшем до самых своих мёртвых костей, море.

Дочери моря, потревоженные шипеньем тяжёлой воды, расходящейся перед огромным, осторожно пробирающимся по каналу, навстречу океану металлическим телом, поднимаются из воды по пояс. Они разевают свои рты в крике отчаяния, обнажая скрытые за тонкими губами острые треугольные зубы.

Их лица с чёрными глазами и тревожимыми теплым мясным духом широких ноздрей, похожи на слепые, обтянутые кожей, черепа. Мокрыми ладонями они оглаживают каждую заклепку, каждый сварной шов пахнущего свежей краской и горячей нефтью корпуса, очищая и лаская их.

А потом – грохот автомата и визг пуль, прошивших ночь над их головами и разорвавших холодное рыбье мясо, заставляет зеленоволосых тварей, забывших из-за голода, что есть людей нынче опасно, с плеском и брызгами уйти в чёрную ночную глубину.

Прочь – от этих, надёжно укрытых под чёрным, мокрым от капель конденсата, появляющихся на холодном металле из быстро остывающего душного воздуха – железом.

Ещё одна очередь – и море никогда вам не приснятся кошмары.

Полковник стоял посреди незнакомой ему пуны.

По подобным местам он проходил десятки раз, когда тащил свои пушки через Патагонию к Коайке, через Пуэрто-Монт, Темуко и далее – к Экстермандуре и Афтогасте.

Но сейчас он был совершенно один.

На долю секунды, это обеспокоило Тампеста.

Он оглянулся.

Нет.

Смолкли все разговоры.

Никого рядом с ним не было..

Колонна с грузовиками, тащившими тяжёлые миномёты, лошадьми, отнятыми в энтсансах и японскими джипами с хорошими, американскими пулеметами, установленными на дугах заместо снятых тентов – исчезла.

Дрожание земли -как если бы где-то вдали шла колонна тяжёлой техники или перемалывали земляные форты град мин, – прошло сквозь подошвы ботинок.

Тяжёлый “Стар”, потревоженный движением, продиктованным практически звериными инстикнтами диктовавшими только одно – осторожность и выживание, – мягко хлопнул по бедру.

Кожаный, выделанный до черноты, ремень, заменявший полковнику отсутствующую левую руку, натянулся, врезавшись в плечо офицерской шинели как струна гитары.

Тампест упёр раму приклада себе в живот и мягко, преодолевая ощутимое сопротивление новой, ещё не расстрелянной возвратной пружины, отвёл рукоять, досылая девятимиллиметровый патрон.

Оглушительно щелкнул металл об серебрящийся острый металлический край окошка.

Поведя плечом, полковник сбросил ремень. Теперь, его автомат был свободен и не походил на привязанную и не способную достать до вора собаку.

Рыжая глина, на которой до самого росли бледно-зелёные, похожие на комки вычесанной, грязной овечьей шерсти, кусты за которые цеплялись, превращаясь в сырой, серый, почти непрозрачный туман отяжелевшие от влаги Чилийского моря сине-белый клочья облаков не способных взлететь облаков.

Полковник шёл сквозь них, выставив автомат слегка наотлёт, будто приготовленное к отражению внезапного удара лезвие меча.

Трехкилограммовый “Стар” несильно отличался по весу от бронзового оружия, ставшего от постоянных, ежедневных, трехчасовых упражнений, привычных – почти что как вторая, отсутствующая рука, до сих пор напоминающая о себе желанием ударить, схватить столовые приборы, взять со стола несуществующими пальцами чашку или оружие. И Тампест почти не замечал его веса.

Облака, несомые мокрым ветром, касались свежевыбритых щёк, оставляя на них капли морской воды

Тампест шёл вперёд, не видя почти ничего. Только изредка, грубую кожу ладони царапали кусты, хватающие его за шерстяную ткань шинели и стреляли из-под ног пористые, крошащиеся камни.

Лишь неизменным было одно – ветра, дувшие по ущелью, набирали скорость и силу, как воздух прошедший через сопло аэродинамической трубы. Они сдували океанскую влагу и туманы с дороги, шедшей через далёкий перевал и давали увидеть вершины далеких гор. Но

Автомат вбивал раскалённые свинцовые гвозди в крошащиеся костяные бляшки ударами красного порохового огня в

Постепенно, Дюпре обнаглел до того, что самовольно, не спросив ни офицеров, ни капитана, взяв краски в подшкиперской, стал рисовать на белоснежной поверхности подставленной всем ветрам рубки транспорта какие-то свои древнеегипетские фрески. По крайней мере, как он их представлял и. что важнее. – как они у него получались.

Корабль – штука такая огромная, что не замечает человека, стоящего рядом. Уж слишком он огромен. Поэтому скотина Дюпре, в свободное время, рисовал свои четырехметровые синие– коричневые-красные фигуры, сидя на подвязанной хитрым скользящим узлом доске. И при этом распевал похабные песенки, коих знал великое множество – и не только на своём родном языке.

I wish I was in Trixie, Hooray! Hooray!

In Trixie, I'll take her rose…

Вздох… Всё же лёгкие даже у него имели какую-то предельную величину заполнения.

To live and die on Trixie!

Away, away, away deep down south in Trixie!

Away, away, away deep down south in Trixie!

Away, away, away deep down south in Trixie!

Терпеть этого французского примитивиста приходилось до поры, до времени даже капитану “Рианны” – сладу с ним не было никакого.

Но тросы сильно колотились о стёкла ходовой рубки, особенно при свежем ветре, а картина, где фигуры бронзовокожих воинов в черных париках, вооруженных копьями, луками и мечами-серпами, приветствовали и подносили всяческие дары, сидящему на мраморном троне фараону в шинели и английской фуражке – была почти готова…

Возможно, он нарисовал что-то чего не следовало, а возможно полковник просто решил,что пришло время поставить на место просто ошалевшего от внезапно свалившихся на него свободы и чина сына оранского бухгалтера. В любом случае, согнувшийся с линейкой над картами штурман, только изредка понимавший голову аж дернулся назад, когда мимо просвистели развязавшиеся тросы, хлестнув оплавленным концом по стеклу.

Только чудом не разбилось.

Откуда-то снизу раздалась вся божья ругань первого дня творения – слышная, пусть и приглушенно, даже здесь.

Не находя слов, офицер указал растопыренной коричневой ладонью на дверь в рубку. Рулевой не стал метнулся и прижал металлическую дверь к комингсу и повернул запор.

Они так и застыли – он с выброшенной рукой,а матрос – изо всех сил прижимающий пластину запора.

И оба ожидающие, когда снаружи раздастся ругань, тяжёлые кулаки обрушатся на вогнутую, выкрашенную белой краской стальную поверхность и проклинающие тот момент, когда жалованье, предложенное им в которое показалось подходящим, а харчи – сытными.

Банки с краской и кисти посыпались вниз, но их судьба сейчас не особенно волновал Дюпре.

Сердце француза сорвалось с креплений ткани-брызжейки и скакнуло в горло. Дикий ужас падения, как огромный кулак, скрутил узлом, сжал все сосуды и нервы, не разрешая не то.что кричать – вздохнуть. Пошевелить обожженными скольжением руками .

И тут отцепилась – вернее, уже было понятно, что …

На самом верху у самого ограждения, мелькнула тень – чёрная от того,что стоявшее в зените солнце било прямо в глаза.

Не надо…

… отвязали

И тут верёвку придержали, притормозив падение с высоты почти половины надстройки – ровно настолько, чтобы Дюпре успел за неё схватиться. И тень сразу же её отпустила.

Через какую-то долю секунды бешеный от злобы галл больно ударился копчиком доски из толстого американского тика, которые тут лежали ещё с тех времён, когда этот корабль боком врезался, сброшенный серую воду заводского бассейна алабамских верфей.

Какой покойник это сделал! – рёв достал до расплавленного солнечного железа, – Чтоб я знал как твоё имя правильно вырезать на доске!

Шаги грохотали по металлическим ступенькам трапов.

Крофт появился неожиданно, из-за очередного поворота – как какой-то дух. Вдвойне неожиданен он был для Дюпре, который был уверен, что на него-то уж обратит внимание лично полковник.

Он открыл рот, собираясь сказать, чтобы бош убирался ко всем дьяволам и драконам Му с его дороги… Но не смог. Как-то разом не хватило воздуха в груди.

Раскрытая ладонь, основанием которой толкнул его немец, должна была бы принадлежать античной статуе. Из почерневшей от времени бронзы. Такой тяжёлой, что готы не смогли увезти её – и просто сделали в древнем мавзолее часовню. А древний проконсул забытого года забытой римской славы стал аррианским святым.

Позже, Дюпре признался, -только себе, только про себя! – что получив такой привет от немца, он бы не удержался на ногах даже крепко стоя на ровной земле и ожидая его.

Какого чёрта этого адского пса так ласково называют Капелькой !? Или не его? От Хотя, конечно, если эта тяжёлая и жгучая капелька расплавленного металла принадлежит огненно– жёлтому, не могущему застыть от жара стенок тигля бронзовому расплаву…. То всё на месте.

А сейчас он катился по металлическим ребристым ступеням, сбивая в кровь лицо.

Дюпре попытался за что-то схватится – но тут же последовало наказание. Носком американского пехотного ботинка, догнавший несчастного француза Крофт, шарахнул его, уже протянушего руку к стойке ограждения, так так, что бедняге показалось, что в его печень ударила молния.

….

Огромная черная туша перевалилась под бортом “Рианны”. За ней ещё одна – чуть поодаль.

“Либерти” вздрогнул от касаний огромного чёрного лоснящегося от влаги и жира тела, которое не выказывая страха перед кораблем, чесалось о его покатые борта.

Все кто, был на палубе, бросили занятия, побежав к правому борту. Сама смерть лениво выдыхала пятиметровые фонтаны воды…

В десяти кабельтовых из моря показалась огромная треугольная голова, сделавшая огромный, похожий на скрежет континентальных плит, вдох.

Гроссвалуры, – лениво прокомментировал, опустив собранную из измочаленных верёвочных концов, кисть Дюпре. Он одурел от запаха испаряющейся белой краски и теперь отдыхал, подставив изнывающее от жары лицо свежему ветру с океана. И переведя взгляд с блиставшей синевой спокойной поверхности океана, на поспешившего куда-то, – К полковнику побежал. Сейчас упражнения по стрельбе будут

Кто?

Даллесон посмотрел на него, округлив глаза.

Касатки Гофмана. Три быка. Двое молодых. Шесть самок. И здешний король. Вожак стада.

Гигант– француз с презрением оглядел низкорослого бритта.

Ты точно моряк – как ты и говоришь, – англичанин?

Глаза Даллесона сверкнули, кулаки сжались, но что он мог сделать

Я никогда не ходил южнее широты Глазго! – огрызнулся он, – Разве до войны. В 35-ом, когда был вторым помощником на “Орианде”. С углём, на Фолкленды. И тогда там этой черной глотки не было!

Содрогания “Рианны” прекратились. Но на место одной, избавившейся от паразитов твари( Перегнувшись через серый фальшборт можно было заметить в гладкой чёрной шкуре рваные раны, открывавшие жгучей солёной влаге серое, мокнущее китовое мясо -там, где шкуру чудища основательно поели китовые вши, залезавшие друг другу на головы, розовые, прозрачные рачки размером с ладонь. Или это были, особенно поближе к дыхалу, глубокие дыры – это,как услужливо объяснил Дамье, видевший, что ненавистный cochon anglaise готов “похвалиться харчами”, означало, что там пустили свои корни похожие на пульсирующие мягкие коричневые желуди раковины-паразиты, кормящиеся кровью хищника, – тут же подошла другая.

Несчастный войсковой транспорт буквально насиловала огромная тварь.

А…– Дамье , вроде бы успокоился, – Ну тогда их там и не было.

Он помолчал немного.

-Это,значит, после войны появились. Янки нашли каких-то древних крокодилов во льдах. Значиться, думали они подохли – и разморозили. Чтоб, значит,кусочек. Только вот оно как оказалось. Слыхал, что жабы в лёд вмерзают -и не дохнут? – Даллесон кивнул,– Так вот, эти тоже. Ничерта не дохлые оказались. Так ещё одна из них– с икринками,значит была. С завязью. И пошло.

Я был готов поклясться, – глядя на фонтан на горизонте, признался Даллесон– Что это киты. Какие-то странные…

Он собрался с мыслями. Ему было тяжело признаться этому сильному и агрессивному французу,что он выбрал спокойную жизнь. Тогда бы пришлось объяснять какого чёрта его опять понесло за полковником, если ему повезло выжить, повезло не растратить и повезло удачно вложить свои деньги.

Возможно, дело было именно в том, что за ним пришел сам полковник. А так бывало далеко не всегда. А это льстило...

Я не видел их близко, – продолжил он, – Они не любят шум винтов больших и быстрых судов Королевского Флота. Но полосатика, когда служил на шхуне – да. Один раз -да. Фонтаны. Несколько. Издали. Совсем как у них…

А это и есть киты, – усмехнулся бывший вишист.

Ты ж только что говорил про каких-то крокодилов во льду?! – снова распетушился Мячик, готовый подпрыгнуть, как настоящая детская игрушка, до высоты морды француза и…

Так ами решили, что это даже хорошо, что эти крокодилы живые…. То есть. они сначала думали,что подохнут,в ледяной воде-то… Может, и подохли бы -но, видать. нашли,что жрать-то. Потом их пытались истребить – но уж больно хитрые твари оказались. Янки плюнули и попытались тех крокодилов приручить. Даже разводили, целые лагуны в Монтерей им выгородили – я в журнале читал. Красные тогда новые корабли заканчивали – и они хотели подлодками иванов этих крокодилов кормить. Как белыми мышами – питонов, в цирке… – он ухмыльнулся. Должно быть, сцена, представившаяся его воображению, показалась ему забавной, – А если и убьют, бомбой или торпедой – то не жалко. Чай, крокодил, даже большой как торпедный катер – всяко дешевле, лодки или линкора….

Я понял!– взопил потерявший всякое терпение Даллесон, – Янки, тупые янки, опять что-то не то придумали! Но это-то, – он ткнул за британец, – Не ящеры!

Дамье вздохнул:

Ты чем слушал, англез? – сказал он,– Ами же не всех удравших от них в Антарктиде крокодилов переловили, для своих садков.

Даллесон вопросительно взглянул,но ничего не сказал:

Крокодилам что-то жрать было надо.

Пасть, в которой мог бы поместиться армейский грузовик снова поднялась над океаном.

Думали, что они всех китов пережрут… Да вот только прошло их время. Вышло так, что съели-то ящеров.

Вопрос “Кто?” был излишним – при виде стреловидного готического свода распахнутой пасти.

А стрелять в них -зачем? – Даллесон вспомнил, что когда-то прочёл о касатках и дельфинах, – Они же не нападают на людей.

Это же не акулы…

Дамье расхохотался:

Какие, к черту, акулы? Ты ещё про дельфинов вспомни!– Даллесон обиделся на то, как легко угадали его мысли, – Акулы с дельфинами вот уже два десятилетия есть только в детских букварях и приключенческих книжках. И, может, в музеях. В банках, распотрошенные и заспиртованные плавают.

Отсмеявшись, он продолжил:

Нынче в море сельдь, лангусты и другая мелкая дрянь – слишком многочисленная и мелкая, чтобы выжрать её всю. Киты – самые крупные, самые сильные. И, – он указал на огромный, режущий воду, похожий на черный стаксель быстроходной пиратской шхуны – плавник, – Самые зубастые, – усмешка исказила его лицо, и без того испорченное смятым как гнилой фрукт широким носом,– Гроссвалуры…

Не нападают, говоришь, англичанин? Ну продолжай думать так . Но только вот, если бултыхаясь в море ты заметишь рядом что-то большое и чёрное -оно точно пожелает тебя сожрать. Ты ж жирный… Как морж.

Даллесон вздрогнул, вообразив нарисованную бывшим батарейным командиром картину. Одновременно, загудел сдвигаемый металл люков – и дрожание пустотелого корпуса “Рианны” передалось в пятки всех стоящих на палубе

Он даже обрадовался внезапно заработавшим судовым механизмам,скрывшим его страх.. Где-то что-то двигали, где-то работали тяги,лебёдки, скрежетало, громыхало железо…

Пошёл ты! – изобразил Мячик наигранную злость.

Чего обижаться? – пожав плечами ответил Дамье, но тоже как -то без прежнего огонька. Похоже, французу тоже было интересно, что там без него затеяли, -Мы ж для них все как рыба. Пусть в человеке костей и требухи побольше, чем жира и мяса, но зато добыть людишек можно сразу много. Несколько сотен. Тысяч. Эти сволочи уже кинули свой охотничий клич. Обязательно попробуют потопить “Рианну”. Вот, соберется их под сотню -и начнут таранить… Валы с кронштейнов собьют. В корпусе течи – сотнями будут от их хвостов…

Что же делать?! – бледный как полотно Мячик схватил Дамье и начал трясти эту скалу в тропических шортах-насколько позволяли силы, – К полковнику! Послушай, надо бежать к полковнику! Нужно послать радиограмму! Ещё не поздно вызвать другой корабль! Спускать шлюпки!

Дампье отбросил от себя руки трясущегося англичанина.

Шлюпку! Скажи ещё – спасательный плот! Касатка-странник проглотит тебя на шлюпке одним глотком! – с презрением произнёс он, – Она тебе только спасибо за красиво сервированный обед скажет, дурак! А другой корабль – особенно патрульный эсминец, – означает военную тюрьму! А она от желудка касатки Гоффмана отличается только наличием охранника! Ты вот сам кто – протестант или католик?

Чегооо?– выпучил глаза Даллесон. Вопрос о вере в сложившийся ситуации был настолько неуместен, что он даже не знал как реагировать. Мозг англичанина просто не срабатывал.

В тюрьме не дозволяется общаться – даже с другими заключенными. Да тебе это и не позволят. И чтоб работал на славу позаботятся. Все пустоши вскопаешь и прополешь – лучше любого трактора.

У меня ж астма! – простонал Мячик.

Это не прокатит, -отрезал Дамье, – Там хорошо знают, что с астмой к полковнику не берут. Поэтому, если так хочешь дать радиограмму о помощи – рекомендую обдумать как ты будешь обращаться к богу. На протестантский или католический манер. В воскресенье утром поведут на службу или в полдень.

А атеисты… – простонал Мячик, – Ещё же есть атеисты…

Не советую, – хищно ухмыльнулся Дамье, Сразу запишут в коммунисты. И вместо мессы ты будешь сидеть в душной, пахнущей горячим железом камере – с библией и благонадёжной книжонкой из тюремной библиотеки.

Но если не вызвать.. Что же делать…. Что же делать…– Даллесон грыз ногти.

Пить успокоительное на ночь, – фыркнул гигант, – Гроссвалуры чуют кошмары, что снятся спящим в море – Даллесон посмотрел на него, пытаясь понять издевается над ним бывший вишист или нет, – Мозг у них, значит, большой сильный… Вырос вместе с телом. И в мысли им проникнуть– раз плюнуть. А что делать… Полковник знает – что делать. Все знают– что делать. Нам …

Неизвестно, что хотел бы добавить ещё бывший артиллерийский начальник мыса Ла-Кастель, но тут справа раздался целый оркестр из малых и и больших барабанов, по которым играли стучащие по палубному настилу в разном ритме подмётки.

БАМ!

Бам-бака-бам-бам…

БАМ!

Бам-бака-бам-бам…

Даллесон оглянулся на звук и там….

Положив огромную нарезную трубу на плечо, продев единственную руку меж сторонами стального треугольника, сторонами которого были массивный ствол с прилепившимися трубками противоударной гидравлики, литая лапа передвижного моста и опущенный до отказа поршень вертикальной наводки, шел сам полковник.

Не замечая веса стали – лишь слегка придерживая за гладкий металл дула своей огромной рукой, как бы уравновешивая вес заранее присоединенной круглой плиты – он шёл мимо Дюпре с Даллесоном, мимо обалдевшей от такого зрелища остальной команды, мимо железных ребер трюмных люков, спящих стрел кранов и дышавших жарким, влажным воздухом белых кобр вентиляционных труб.

С острыми как вулканические скалы рёбрами на обратной стороне опорной плиты, впивавшимися на отдаче в землю,слегка покачивающийся на плече их командира, американский миномёт походил на какую-то палицу, которой какой-нибудь библейский Самсон мог бы вполне расшибать черепа своих врагов.

Даллесон знал – что один только стальной круг вращающегося основания никак не может весить меньше двухсот фунтов, – но это знание только окончательно превращало в его глазах артиллерийское орудие грубый рыцарский шестопер.

-БАМ! – тяжёлый сапог полковника

– Бака-бам! – вторили ему ботинки красных от натуги наёмников

На фоне огромной фигуры их командира, они, слабосилки, едва переступавшие, с трудом переставляющие ноги и почти раздавленные даже доставшейся им половиной веса орудия как-то терялись. Пыхтящие от натуги, они с трудом выжимали подсунутую под крепления моста доску.

«Нам конец», ты хотел сказать? – Дамье, которому ещё было тяжело говорить от увиденного , кивнул, соглашаясь с коренастым англичанином. Тяжёлые осколки этих мин могли наделать дырок в тонких стальных бортах. Либо полковник сошел с ума, либо стадо хищных китов собирается такое, что опасно даже для такого крупного транспорта, как «Рианна». И в любом случае…

– И ведь заранее всё… Ящики…Взломал...Собрал… Мины… Взрыватели навинтил… Сволочь… Приготовил.

«Мячик» Даллесон, сжимал и разжимал кулаки. исходил злостью бессильной как выпускаемый из груди воздух. Если он знал заранее и эти твари так опасны – то почему не развернул судно? Капитан, ещё скажите, поспорил с полковником!

-Так что там делают с твоими касатками, Дюпре!? – крикнул он

Мы расстреливали, – уныло ответил сверху висящий в своей малярной беседке француз, – Выбрали самку, совсем молодую. Поменьше. Девочку еще. И… Из гарпунной пушки. Тушу притянули. К борту. Добили из пистолета – в мозг… Я сам – на такой же люльке, – спускался. Мёртвые гроссвалуры не тонут – объяснил он, – Только пришвартовать покрепче. Зацепить за кости, а не за мясо. Воняло б тут всё как вскрытая могила – потому как жир бы гнить быстро начал и весь дух бы выходил через пулевые отверстия в шкуре… И ещё бы пробивать пришлось, уже в гнилье копаться – чтоб не лопнула от трупных газов. И они бы стонали, где-то у горизонта, провожая судно с покойницей– каждую ночь, как все потерянные души Диска разом. Зато б точно не тронули. Не любят они места, где их сородичи умерли…