Текст книги "Туата Дэ (СИ)"

Автор книги: Mary Renhaid

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

Глава XVII

Гостиница – Номера

Она ничего не замечала.

– А ты самый настоящий полковник?

-Полковник! И даже генерал!

– И ты воевал?

– Ещё как! – виски ударило изнутри черепа как молот, – Да что генерал – я бог!

– Бог! – ахнула она, хихикнув, прижав ладонь с наманюкиренными пальчиками ко рту.

– ДА! – крикнул я, – Меня нельзя. Убить!

Но у ячменного янтаря, похоже, получалось. Я вновь рухнул на хрустящие от крахмала гостиничные простыни, ласкаемый страстными руками

– Понимаешь или нет?– шептал я ей на ухо,– Понимаешь?!

-Да, – выдыхала она духи в моё ухо.

– Почему я бог? Потому что я владею страхом. Я разрешаю врагу бояться меня. А если бежит мой солдат... Знаешь что я делаю?

– Что ты делаешь, мой генерал?!

Моя правая рука, наконец, нашарила под кроватью то,что нужно. То,без чего я уже жил так долго.

Что мне нравилось в этой шлюхе… Что нам всегда нравится в шлюхах? За что мы платим любым шлюхам? За их умение врать. Она так страстно шептала, вторила мне…. Но эта девка-ночь даже виду не подала, что видит пустой рукав, а под ним – отсутствующую по локоть руку и грубую штопку культи из которой выглядывала сохранившая подвижность,обломанная косточка...

-Уох! – в притворном ужасе вскрикнула она, когда из-под простыней появилась деревянная кобура, а из неё– огромная рукоять «тампера» .

На колени.

Она, в одной нижней рубахе, едва сдерживающей её груди, рухнула на даже не спросила– настоящий ли он. Не клеился вопрос о ненастоящести к массивной скошенной пистолетной рукояти и потёртому ребристому цилиндру казённой части. Она зачарованно глядела на блестящий как ртуть полуфутовый стальной кожух – частично принимавшему на себя ярость пороховых газов, вырывавшихся из похожего на осиного гнездо дополнительно наставленного полуфута ствола.

Возможно, хотела что-то спросить или сказать, но не успела – когда я смог сдвинуть замок и «тампер» в у меня левой руке просто сломался.

Я швырнул ей раскрытый пистолет.

Это было даже забавно.

Золотое донце двухфунтового артиллерийского патрона, выдернутого из-под обшлага, -обычно у меня их с собой по десять, но сейчас я смог достать только два – сверкнуло в свете люстры и и мягко шлепнулось у её затянутых в шёлк коленок.

А она ждала, что я её буду раздевать?

Девочка, ты, в самом деле, мягкая и в тебе много жира…

Я потрепал её по пухлым мокрым щекам и показал, что и как надо делать.

Должно быть, огнестрельное оружие было её призванием. Во всяком случае, эта золотоволосая кукла была понятливой. Гильза исчезла в граненой серости патронника.

Девочка никогда не видела настоящего оружия, она была восхищена и испугана…

Наверное, она даже не понимала, насколько всё серьёзно. К этой громадине у меня было всего два патрона. Европа -это тебе не Тяжёлый Континент. Тут оружие достать не так просто.

Но пустые руки горели огнём словно бы я подцепил какую-то кожную заразу. Клянусь, сперва, так и подумал. Даже купил какое-то вонючее,злобное мыло и драл им руки до красноты при каждом удобном случае. Чесотка, конечно, пропадала – на время, – сменяясь болью высушенной химикатами кожи. Но с каждым днём, проведённым в бездействии, она только усиливалась.

И я купил «тампер». Случайно. Вместе с двумя штатными сигнальными зарядами. Его продавал матрос, которому явно было не на что выпить. В этом не было ничего удивительного. Ведь «тампер» и есть однозарядный пистолет, рассчитанный под гильзу английского двухфунтового пушечного патрона. Они до сих пор есть на любом судне. Очень полезная штука. Способен бросить холостым выстрелом прикреплённый к деревянной стрелке леер на сотню метров. Или трахнутьв небо сигнальной ракетой. Или выстрелить ярким фосфорным плевком. Правда, у него есть ещё одно замечательное свойство – к нему прекрасно подходят и обычные снаряды от этой пушки. Причём неважно – «тампер» может быть американского производства, как мой, хартфордский «Кольт патент файрармз мануфактуред ко.», а патрон английского. А может, быть и наоборот. Ами освоили этот бесполезный, слабый бронеломный снарядик от английского орудия, именно из-за «тампера» .

Официально -вовсе не «тампер»

Говорили, что он был так сделан специально – возможность стрелять артиллерийским патроном была дана, чтобы жару призовым немецким партиям. Может и так, не знаю. Вот что точно известно – я мало видел, как по людям из «тамперов» стреляют. Люди – слишком худосочная мишень. Но двухфунтовый снаряд, весит не меньше, чем каждая из ринувшихся на волю из её разорванного лифа грудей. Такой вполне может повредить даже лёгкий корпус подлодки...

Охотиться им просто замечательно.

Она даже не подумала, что может выстрелить в меня.

Я касаюсь дульным срезом кожи между грудей и под стук сердца, что доходит до меня сквозь сталь и дерево, вспоминаю, как на Такоради, мы с Гришемом, брали джип и ездили охотится на мастодонтов.

Если бы это был бронебойный... Легко бы он проломил кость между её кобыльих сосцов, огромных как миномётные бомбы.

Шёлк трещит и рвётся.

Надо же, ничего, в самом деле ничего под ними нет.

Даже не заметил бы её грудей. Бронебойный…

– Блам!

И опускаю «Тампер» к её сердцу, раздвигая молочную кожу

Моя сегодняшняя ширли темпл натужно смеётся, принимая всё это за игру. Мне нравится её смех.

Бронебойный превращает в кашу голову старого самца, от толстого черепа которого отскакивают, только царапая кожу и раздражая его, даже винтовочные пули триста восьмого калибра ... После двухфунтового бронебойного – даже пила не нужна,чтобы достать бивни. Просто дёрнуть посильнее – и они сами выпадут из потрескавшейся верхней челюсти мастодонта. В месиве из кости, мяса и мозга их держит только успевшая подсохнуть вязкая липкая кровь.

-Блам!

Наверняка, ей такого видеть не доводилось

На Тяжёлом Континенте достать бронебойные к двухфунтовкам было легко. Их целыми кораблями отправляли на Восток, так спешно и быстро, не считая сколько осталось в Му.

Но здесь -Европа! Да и тот квебекец совершенно не походил на полковника Айка. И выбор у него был меньше – один ворованный судовой «тампер», невесть как оказавшийся внутри Советской Германии, и два сигнальных патрона к нему. Но, в отличие Айка, он не заставляет меня ждать

Никакого особенного смысла в его названии не было. Пистолет называется не «тампер». На моём, пахнущим маслом и пластиком, было проштамповано КАЛАЙБР 157. МОДЕЛ 1941 СМОКЛЕСС. Сами видите – у этого оружия нет никакого имени.

Правительственная модель -и всё. Совсем как я.

Но звук выстрела бьёт по черепу как молот по раскалённому куску железа -потому его и зовут «тампер».

Осветительные я взял просто для того, чтобы в пистолет можно было хоть что-то зарядить . И чтобы тот матрос не думал обо мне плохого. Ну идиот, ну хочет бахнуть погромче, повеселить дам...

Хотя, сигнальный снаряд – это плевок белого фосфора в томпаковой оболочке. Такой способен проломить борт броневика,если в упор.

Собственно, я даже не знал, что мне с ним делать – но проходить мимо тоже не стал.

Гришем ввалился в номер без стука. Вот уж не подумал бы, что забыл запереть дверь. Впрочем, американский самогон всегда больно бил пор моей памяти....

Увидев разорванную ткань, нагую по пояс американку, меня, забравшегося в обуви на кровать и давящего каблуком нежную кожу девичьих бёдер свалившуюся ночную рубаху и – готовый к бою сигнальный пистолет в моей руке,воткнутый– как эрегированный член, как кол в сердце упырихе, – меж её огромных… Он, не стал терять драгоценные мгновения.

Я думал, что успею нажать на спусковую скобу – пока его взгляд, хоть на мгновение, задержится на её кобыльих достинствах…

Мне, в самом деле, было интересно – уцелеют ли её огромные груди, если я разнесу её сердце выстрелом в упор?

Золотокудрая головка, даже сейчас не прекращавшая жевать резинку, уж точно должна была бы остаться целой. Я бы оставил её муску себе.

Старый индеец учил меня как спускать воду из тканей, вынимать раздробленные кости и сушить голову, не давая убежать плененной муску.

Очень даже хорошо, когда убивают из такого сильного ценциак как “тампер”. Душу, не понявшую,что она уже мертва легче обдурить…

Но ничто мужское не дрогнуло в Гришеме. Даже мышцы глаз не дрогнули, чтобы хоть краем глаза приласкать эти конусы снарядов из мяса и жира с красными чувствительными наконечниками взрывателей – на которых нет и никогда не было предохранительных колпачков.

Не тратя попусту слов на пьяного, он, одним звериным шагом, покрыл расстояние от двери до постели и просто ударил что есть силы. Пальцы разжались, «Тампер» выпал из руки, покатился по шелковому одеялу и со стуком упал на пол.

– Господин полковник, -заявил он сходу, повиснув надо мной, едва пришедшим в себе от падения, – Извольте выбросить бабу из номера! Сами!

Опять немецкая проститутка? – спросил он, не смущаясь присутствием всё ещё искавшей свои вещи девицы.

-Ну что ты! – я слабо шлёпнув подвернувшиеся обильные кобыльи достинства, вываливающиеся из украшенной путаницей кружев котомки из белого шёлка, – Смотри какая океанская корма! У немок нет такой роскоши. Они сухие и тощие, как лядащие клячи.

Дурак! -бросила мне она, чисто автоматически. Как всегда отвечала на любое замечание по поводу своей задницы.

– Что ты от меня хочешь, Капелька? – спросил я, когда она ушла, оставив на память свое разорванное нижнее бельё. И впервые понял,что мой верный пёс смотрит на меня с презрением.

– Сейчас, – в тон мне ответил мой адъютант,– Ничего.

Или... Он уже не мой Гришем? Вынужденная неделя безделья, бесполезная работа мозга на холостом ходу, перемалывания одних и тех же решений в ожидании решения расплавила меня. Я размяк. Да что же это такое со мной?

В Гонсуэльясе я бы давно пристрелил кого угодно...

-Напрасно я тебе показал эту штуку, тогда, в Такоради, -сухо сказал он, вне всякой связи с предыдущим вопросом.

Гришем снова выбил у меня из пальцев артиллерийский пистолет, основательно избил меня и, схватив меня за шкирку, потащил в ванную. Я безропотно, как влажная глина, принимал удары, считал босыми ногами пороги и струи ледяного душа, пропитывавшие мою такую замечательную шёлковую рубаху -изорванную и измятую Гришемом. А мозг продолжал работать автоматически. Словно бы в нём, как в бредящей радиостанции, под ударами Капельки, какие-то контакты вставали на место....

Они легко, даже слишком легко туда вошли. Пятеро мальчишек, пятеро «косточек». Большой Баррас, Гонсалес Пуля, Нож Иванес и самый младший, Хорхе, которого никогда не звали по имени,а только – Малыш вошли в заброшенный особняк вслед за своим вожаком Мануэлем.

Это место когда-то принадлежало не то какому-то комендадору, арестованному за своё богатство президентом, не то старому испанскому роду, пришедшему в Мехико чуть ли не с самим Кортесом. Некоторые утверждали, что огромным особняком когда-то владел старый генерал, воевавший не то с испанцами,не то с американцами. Когда-то он был известен, но, выйдя в отставку обеднел и был всеми забыт.

Хозяина дома оставили слуги, которым ему нечем было платить и внуки, которым он более ничем не мог быть полезен и даже наоборот – о родстве с ним следовало как можно скорее забыть, ведь оно могло повредить карьере и полезным знакомствам. И потому старый генерал умирал в одиночестве, на грязных простынях, в неубранном доме. И хоронить его никто не пришёл...

Много слухов ходило об этом доме, окружённым некогда роскошным садом, полным позеленевших мраморных скамеек и высохших прудов, а сейчас заросшим и похожим скорее на лес, чем которым он был раньше. Много, очень много.

Но что наверняка знал о нём Платеро – «Серебристый», -алькальд всех «бычьих косточек», шаек малолетних оборванцев со скотобоен, орудовавших по всему городу – так это то, что слишком долго «косточки» обходили своим вниманием заброшенное здание на краю города. Тем более, что никто не охранял, никто не претендовал на оставшиеся там вещи...

Со стен, охранявших особняк и сад сыпалась древняя высохшая извёстка и из кладки можно было даже рукой вынуть любой кирпич – но перелезать через них или искать пролом в ограде им не потребовалось. Покрытые рыжей пылью петли, изъеденные океанской солью и дождевой водой и временем, не выдержали веса когда-то чёрного, а теперь рыжего -но всё ещё неподъемного, морской якорь, чугунного литья ворот. Нижняя сломалась, оставив в сколотом кирпиче штырь, а верхняя просто выехала

Упавшая левая створка ворот лежала в пыли. В особняк можно было войти с парадного входа, шлёпая босыми пятками по расползавшейся брусчатке и дурачась.

– Не стоит отставать генерал дон Хорхе! – легкий подзатыльник смущённому вниманием Малышу Хорхе, который умудрился наступить на какую-то сухую ветку, расползшиеся по всему присел на треснувший мраморный бордюр, чтобы вытащить из грязной ступни занозу, – Нас ждут на приёме!

Га-га-га!

– Адмирал дон Малыш!

Мануэль позволил своим подчинённым немного повеселиться, а потом напомнил о деле.

– Ну, хватит, – и они шагнули, сменив жару на прохладу каменной тени

– Тащите всё, что кажется старинным, – напомнил он повеление Платеро, – Любые побрякушки – часы, подсвечники, вилки...

Может быть тишина и стены, покрытые истлевшими коврами в которых тонули звуки шагов – и высокие потолки настраивала на определённый лад и поэтому мальчики вели себя тихо.

Может это их и спасло. Потому что, когда они вошли в очередную комнату -точнее,огромный зал, стены у которого состояли из мутных, покрытых пылью зеркал.

Посреди зала, отражаясь лежал Кровяной Иисус.Такой же громадный, как и в приютской церкви -только насосавшийся с крови и смогший слезть с креста.

Должно быть, именно поэтому место и опустело. Когда Кровяной стал достаточно силен, он просто перебил тут всех.

Сердечко Малыша стучало так громко,что его можно было услышать даже на улице.

Остальные мальчишки не узнали это тварь, а Малыш сразу понял – кто он. Только они с Мануэлем знали...

Время застыло над древней тварью и перепуталось ещё сильнее...

Приют располагался в старом доминиканская монастыре. Когда-то давно, это была богатая обитель, основанная во времена завоевания Юкатана, обнесённая стенами, на чьих землях гнули спину множество работников. Но дни её славы давно прошли. Монахи вернулись в Испанию или разбежались по другим монастырям. Брат-эконом захлопнул тяжелую книгу и чернила в его чернильнице высохли под жарким мексиканским солнцем, земли перешли во владение богачей... Словом, от былого только и уцелело, что бывший дормиторий -задание старинное, времён испанского завоевания, с толстыми стенами, коническими сводами и небольшая церквушка, позднейшая пристройка

– ... римский полковник зарубил его. После чего выбросил изрубленный труп в ров, на поживу голодным иерусалимским собакам.

Так говорил старший, Мануэль, сидя на полу около рядов кроватей.

..– Только даже собаки, которых евреи скупились кормить -мол, голоднее, злее будут,– продолжал он, – Не стали жрать желтый труп Кровящего. Даже отрубленную голову и ладони не стали. А ночью, каждая отрубленная рука, каждая часть тела поползла – загребая песок и глину. Так появились они – лепились любой к человеческой мертвечине, собирались в подобие тела…

Перед тем как закончить свою страшную историю, достал из своих необъятных карманов крошащуюся плитку табака. Мануэль жевал табак – надо ли говорить, что в приюте Святой Катарины это было запрещено? Но он не боялся, не боялся ничего – ни того, что его могут застать не в постели после отбоя, ни того, что сестра Рикандинья услышит запах табака.... Впрочем, ему много чего дозволялось. Сёстры побаивались его. Стареющим женщинам было и так приходилось трудно. А тут ещё надо как-то сладить с буйным, жарким ураганом уже два раза вырывавшимся из толстых старинных стен дормитория -и возвращавшихся обратно с улиц Илии в сопровождении карабинеров. Даже сейчас, лишь обещание сестры Рикардиньи, поклявшейся, что если его приволокут и в третий , то она сдаст в его исправительную колонию, заставляло его день за днем, терпеливо дожидаться срока выпуска.

Впрочем, истошно визжавший поросёнок, неизвестно как поднятый к самому кресту и перебудивший всех в то утро заместо петуха, насчёт терпеливого ожидания, мог бы и поспорить...

– Сёстры – подал голос кто-то из-под одеяла из мешковины, – Сёстры это как-то не так рассказывают.

– Больше слушайте их!– усмехнулся Мануэль,– Сёстры знают о Кровящих Иисусах больше всех. Думаете, они вас просто так порют, по воскресеньям, разом, за всю неделю – перед одним из Них? Вот уж нет.

Порка в детском доме была регулярным ритуалом.

– Сестра Мария читала, что он может кровь из вина делать. Зачем ему пара капель из наших спин...

– Нет, – авторитетно качнул нестриженой гривой чёрных волос Старший, – Это не так делается. Тут нужна не наколдованная. Живая кровь. Без неё не встать.

– Но римский полковник же зарубил его – шепчет из-под одеяла самый младший,

Библия учит, что поставленный над Иудеей римский полковник зарубил распятую тварь – Потому как услышал с креста речи социалистические, противогосударственные. Навроде, так нам читают. Как же тогда кровяные иисусы расползлись по всем сторонам света?

Он очень боится историй о живых мертвецах – особенно любимых в приюте.

Его мать умерла прямо на табачной фабрике. Какое там дать имя – она и вздохнуть не успела, когда её огромное горячее брюхо распорол нож ревнивой соперницы. Да так широко прошёлся, что его самого,с разрезанным лицом, смогли достать из неё ,ч уть раздвинув руками края раны. Пришлось посылать и за врачом, и за полицией. Впрочем, врачу и страже много дела тут не нашлось. Причина смерти матери была очевидна. Убийцу крепко держал за руки сразу десяток работниц. А синевший, недоношеный малыш, всё-таки смог, может быть с помощью прикидывавших к животу ладанки и дурно пахнущие негритянские талисманы, шлепавших и мявших его, а так же просто оравших, молившихся и просто мешавших друг другу баб, сделать первый вздох и закричать на на весь цех, громче женщин и ругавшегося на них за остановку работы – ещё до прихода карабинеров и доктора.

Он должен был умереть – по всем медицинским законам. Так сказал осмотревший новорожденного доктор. Но вот,лежал и требовал молока. Дурные девки и бабы, только что сами совавшие ему в рот колдовскую дрянь, тут же зашептались про нзамби.

Если б не управляющий – рявкнувший и посуливший пятьдесят песо,– быть бы кому голодным. Ведь мать его была мертва, а давать сосать грудь мертвому вурдалаку, даже мокрому, как обычный ребенок, пахнущему как ребенок, кричащему как обычный ребенок, чтобы там ни говорил доктор…

Глава XVIII

– Джеймс, наш супердетектив!

С этим словами Рафаэль Коард вскочил из-за стола посреди партии для покера и горячо обнял новоприбывшего мужчину. Две женщины за столом удивлённо уставились на Джеймса, не в силах сдержать интерес к его личности. Крупье со скучающим лицом смотрела на карты участников. Двое друзей мистера Коарда, оба в шёлковых костюмах "Витаччта" оттенка багрово-белых вин, остались за столом.

– Джеймс, Джеймс, Джеймс! – горячо распинался Рафаэль. – Я знал, что ты придёшь к нам!

– Разумеется, ты знал, – усмехнулся Джеймс, взглянув на сверкающие в золотом вечернем свете полы казино, и поправляя рукой съехавшую было шляпу. Другая рука Джеймса была занята стильным извлечением сигары из стопроцентного табака, полученного в подарок от главы комитета городской безопасности за сокрытие (безусловно, временное) грязных делишек последнего.

– Комитетная агентура с ума сходит, ничего не может решить, – сообщил Рафаэль, протягивая Джеймсу свою зажигалку. – Вот, держи. Как тебе, а? Инкрустированная веснушчатым аквамарином, пятипроцентное золото. "Дайминг Аутофоррэ", последний выпус.

– Недурно, – только и ответил Джеймс, закуривая одну из самых качественных сигар в мире.

– Конечно, конечно, – ярко подтвердил мистер Коард, жестом приглашая Джеймса сесть за стол. – Присаживайся, Джеймс, чувствуй себя как дома.

– Я и так дома, – невозмутимо произнёс Джеймс, поглядывая на проходящую справа леди в красно-жёлто-чёрном платье и с модельной стрижкой.

Восприятие Джеймса, доведённое им до двадцатого уровня, вкупе с обширными знаниями (восемнадцатый ранг информатора), отметило тот факт, что стрижка прекрасной леди была сделала сегодня утром, и что это "Утренняя заря". Долговременная память Джеймса сообщила, что данная причёска ранее называлась "Ложа Муарэ", и что первой женщиной с такой причёской была Воттига Уэйс, оперная певица. Тридцать лет назад.

– Ты про исчезновение Густава Памлетуррга? – спросил Джеймс.

– А как ты... – Рафаэль изо всех сил старался не удивляться поразительным навыкам Джеймса, но каждый раз был как в первый. Всё что он смог – сделать жест рукой, говорящий: "Продолжай, пожалуйста."

– Как я узнал? – улыбнулся Джеймс, одарив своим взглядом двух дам за столом. Рафаэль взял рюмку и пригубил вино. – Мне сообщила об этом его супруга.

– У его жены был твой номер? – поперхнулся Рафаэль. – Но... как?!

– Раф, ну что же ты? – Джеймс похлопал его по плечу с той же горячностью, с которой тот его обнимал. – Каждая встреча с тобой проходит как допрос. "Как?" "Почему?" "Откуда?" Ну что за глупые вопросы? Мне не нужно объяснять тебе каждый элемент моего безусловного успеха.

– Само собой, Джеймс. Само собой. И что же, у тебя уже... – Раф сделал паузу. – Есть зацепки? Ты уже раскрыл это дело?

Джеймс натянул шляпу поближе к лицу, так чтобы его глаз уже не было видно, а лицо было в тени.

– Да, – сообщил он тоном богоподобного превосходства. – Густава сожрал туман, в котором он так любил гулять. Его убийца угнал яхту и отвёл её к Тирру, это в Лаурианне. Он, этот недалёкий и гнусный сейчас там. И я отправляюсь сегодня же ночью туда, чтобы взять его живым или мёртвым, и показать лишний раз всему миру, кто является настоящим "Лицом Эпохи" в этом мире.

Ещё не окончив свою реплику, Джеймс встал и мрачно пошёл к выходу из казино "Бураро", и каждый его шаг был словно звон небесных колоколов, возвещающих скорое прибытие ангела-судьи в этот погрязший от порока мир.

Во всей Боллитре существовало несколько способов переброски из зоны управления Комитета до Лаурианны, и ни один не позволял Джеймсу добраться до Тирра напрямик. Поэтому Джеймсу потребовался личный авиатранспорт. Школы пилотирования во всей Боллитре стоили очень дорого, занимали примерно двенадцать лет непрерывной учёбы, а также психологического, социального, умственного и физического отбора. Так что пилоты были первоклассными людьми. Джеймс в их число не входил.

Он никогда не видел смысла летать в облаках, – особенно теперь, когда (по его сверхчеловеческому ощущению) над Боллитрой нависла новая грязная тайна, имеющая все шансы перерасти в угрозу. Но технические навыки пятнадцатого уровня Джеймса утверждали, что если бы он только захотел, то и в небо полетел. Пальчики Джеймса были готовы щёлкать по переключателям в кабине пилота, а восемнадцатый ранг информатора гарантировал наличие большей части теоретической базы по управлению воздушно-лётным транспортом. Была лишь одна загвоздка – личного транспорта у Джеймса не было.

И за все его успехи ему не полагался лётный транспорт. А нелицензионное управление лётным транспортом каралось убийством на месте, или пожизненным заключением в Шайвике, в лучшем случае. Угон любого транспортного средства превращал человека во врага Комитета, поэтому его судьба была одна – пропажа без вести, будучи скрывающимся от закона или сожранным заживо этим самым законом. Конечно, скрытность тринадцатого уровня позволяла Джеймсу то и дело выходить за извечно преступаемые рамки закона. Но само число тринадцать не нравилось Джеймсу. А чтобы улизнуть из кабины пилота при поимке, требовался как минимум пятнадцатый уровень скрытности. А очки опыта Джеймсу ныне капали редко, требовались в большом количестве. Все квесты Боллитры были готовы давным-давно, и мир затих в ожидании авторского апдейта. Всё это Джеймс вспоминал, бесшумно двигаясь сквозь лёгкую дымку погрязшего в сырой погоде (и, разумеется, в пороке) города, в сторону аэродрома. То и дело Джеймсу на глаза попадались подозрительные элементы, напоминающие криминальные. Но эти тени, лишь завидев идущего непоколебимой поступью Джеймса, стремительно прятались в подворотнях и за дверями домов. Боевые навыки двадцатого уровня, давно прокачанные у Джеймса, были готовы сразиться со всем районом. Но это были ракушки, амёбы.

А Джеймс ныне охотился только на мегаладоннов, неотступно следуя за каждым подозрительным призраком чего-то подобного. Система прогнозирования будущего, некогда созревшая в голове Джеймса, утверждала что когда-нибудь его поймают в тиски, используя похожую приманку. Или что само это дело является такой приманкой. Джеймс не доверял Рафаэлю. Он с самого начала считал того ничтожеством, дерьмом в изысканной тарелке. Однако Джеймс считал, что его дело о Багавалийском Воре дало всем понять, что бывает с теми, кто подставляет Джеймса. И каковы шансы подставить Джеймса в принципе. Вполне себе гарантия. Придя к КПП, за которым виднелась сверкающая огнями взлётно-посадочная полоса и множество ангаров, Джеймс остановился, прислонился к забору, достал ещё одну сигару из стопроцентного табака, элегантно вынул собственную зажигалку и смачно закурил. Дело предстояло непростое.

И спустя Джеймс наблюдал за ребристой водной гладью Пограничного Океана. Бездонная тьма вод изредка поблёскивала, отражая сигнальные огни плывущего по воздуху аппарата. Часовая стрелка неумолимо приближалась к выгравированной единице. Ругислав Шволль, пилот с двадцатилетним стажем, бодро следил за показателями датчиков и циферблатов. Каждые десять минут он дёргал некий скрипучий рычаг. Сразу после этого скрипеть начинало что-то под ногами Джеймса. А спустя двадцать-двадцать три секунды, – Джеймс не смог насчитать точное время, – его ступни вновь ощущали лёгкую тряску, возникающую после повторного скрипа из кабины пилота. Была ли это смазочно-отходная жидкость? Или равномерно распределяемый груз контрабанды? Мозг Джеймса не могу дать внятного ответа. Действие наркотического анальгетика подходило к концу. Как и надежды Джеймса на то, что он доберётся до Тирра прежде отлива некогда нахлынувших сил. Тело начинало болеть, возвращаясь в первичное состояние. Джеймса клонило в сон. Его сознание вновь наполнило ощущение неизбежной неудачи и одиночества. Он был одинок до признания, и был также невыносимо одинок после. Джеймса открыто презирали, затем скрыто презирали и активно использовали в личных целях, а своих целей он так и не нашёл. А теперь он летит во тьме над океанскими толщами бездонных вод, в ненадёжном драндулете, ради некой справедливой мести за мужа соблазнившей его шлюхи. Ради поисков какого-то дятла, который не факт что ещё там, и не факт что является убийцей. Ведь осмотра и вскрытия тела Густава не проводилось. Джеймс просто-напросто убедил во время наркотического прихода Выделенную Комиссию, что Густава поглотил туман. И они поверили ему. – Спокойно, – прошептал Джеймс себе на пальцы, пытаясь согреть их и свой разум, взять поток мыслей под контроль. – Спокойно. Найдём Яхту. Проведём осмотр. Расспросим о подозрительных личностях, недавно появившихся в городе. Джеймс гулко сглотнул и выдул облачко пара в поднесённые к лицу ладони. – Заглянем в публичные заведения, – продолжил он дрожащим голосом. – Проведём опрос ключевых лиц. Всё по протоколу. Распишем всё куда-нибудь. Ну а дальше, – дальше по обстоятельствам. Всё просто. Всё очень, очень просто. – Сейчас поднимемся, – раздавшийся из кабины громкий голос Ругислава прервал мантры супердетектива. – Через четыре минуты будем в пяти километрах над Тирром. Вы готовы? – Угу, – громко промычал в ответ Джеймс. Он был совершенно не готов к прыжку с парашютом. Ему приходилось прыгать лишь раз. И то, тогда ему просто повезло. Сейчас ему оставалось лишь снова полагаться на удачу. На этот раз осознанно, что было куда труднее. Джеймс вновь почувствовал холодное дуновение Духа Боллитры на своей шее, наблюдавшего за ним. Джеймс мог только надеяться, что за ним сейчас наблюдали с интересом, кто бы или что бы эти наблюдателем не было. С трудом поднявшись, Джеймс с ужасом ощутил дичайшую боль в ногах. Оставалось ещё две ампулы "Серафима", на которые ушло всё оставшееся состояние Джеймса. Это двое с половиной суток бытия ангелом-судьёй, карающей дланью Закона, высшим хищником, супердетективом, пылающим аки утренняя заря любовником, мастером боевых искусств и мыслителем эпохи. Человеком, достойным её... Неизвестно кого. Джеймс не стал вскрывать эту тему. Он уже не был тем молодым и шутливым мужчиной, которому было всё легко. По крайней мере пока. Нить мысли была оборвана животным ужасом перед ревущим холодным воздухом, вознамерившимся высосать Джеймса из кабины и наполнить каждый кубометр его лёгких колючим газообразным веществом. – Удачи! – прокричал пилот в его сторону, но Джеймс его не услышал. Его внимание было целиком поглощено светящимся во тьме оранжевым пучком точек. Это был Тирр. Цвет огоньков напомнил Джеймсу казино "Бураро", прогулку под уличными фонарями, общение с начальником аэродрома. Это была конечная остановка. И Джеймсу пришлось выйти. Упав в воздушное пространство Лаурианны, Джеймс ощутил лёд на своём лице и колючий воздух в своих лёгких. Его разбитое некой "Мисс Боллитрой 43" сердце ёкнуло, и Джеймс потерял сознание, в последнее мгновение неосознанно сжав другой рукой тянущийся из-за спины ремень...

– Джеймс Издачелли? – вопросительно процедил человек в белом халате, почёсывая свою покорёженную сединой бородку. Джеймс моргнул. – Это я, – ответил Издачелли. – Мистер Издачалли, – человек в белом халате подвинул лежащий у окна стул поближе к койке. – Не возвращаете, если я буду называть вас просто Джеймсом? – Как пожелаете, – ответил Джеймс и вновь уставился на утреннее солнышко, приветствующее его и добрую половину Боллитры. Человек в белом халате сел напротив него, посмотрел куда-то в стену в задумчивости и глубоко вздохнул. – Вот что, мистер Джеймс, – седобородковый вновь замешкался, подбирая слова. – А-а, чёрт с ним. Давайте так. Вы знаете, где вы? Помните ли что-нибудь о себе? О мире? – У меня нет амнезии, – усмехнулся Джеймс. – Я не терял память. Скажите лучше, кто вы такой? – Дулбич Каллонгжор, – представился человек в белом халате. – Директор бюро региональной безопасности. – Директор БРБ? – переспросил Джеймс, глядя на Дулбича. – В таком случае, вам известно, кто я такой? Беспристрастное лицо директора БРБ исказила ухмылка. Ровно на секунду, когда он ещё вдобавок снова глянул на стену. Он что-то вспомнил? Что-то смешное? Что-то... забавное? Что-то забавное о нём? – Вы, – начальник БРБ тыкнул двумя пальцами, напоминающими ножницы, в лицо Джеймса. – Действующий следователь Комитета. Персона Особой Важности. В вашем удостоверении всё это указано. Я получил подтверждение проверки вашей лицензии, пока вы приходили в себя. Не стал уж вас дёргать раньше времени. – Раньше времени, – язвительно повторил Джеймс. – Как долго я здесь? – Пятый день, – ответил Дулбич, повернувшись к холодному утреннему пейзажу в окне. – За прошедшие четыре дня мы разыскивали ваше удостоверение, вашу одежду, ваши ампулы. – Дулбич подмигнул Джеймсу. – Даже личную фотографию. – Фотографию? – машинально спросил Джеймс, начиная волноваться. – Которую вы носили в зашитом внутреннем кармане пиджака, – продолжал Дулбич. – Один из... людей, нашедших ваше тело на побережье, забрал её и использовал для онанизма. – Блять, – предельно жёстко и глухо произнёс Джеймс. Его сердце упало, мир замер, голова налилась свинцом, а глаза остекленели. Кто-то кончал, глядя на... Неё. Или прямо на неё... А может, на неё саму сейчас спускают... О боже... – Не волнуйтесь, – понимающе сказал Дулбич. – Сама фотография не пострадала. Ну, может отпечатки грязных потных пальчиков злоумышленника остались, – он снова подмигнул. – Если хотите, мы тщательно почистим ваше фото и сделаем несколько копий. – Будьте так любезны, – ответил Джеймс, постепенно приходя в себя. – Ваше удостоверение продали в ломбард, – продолжал Дулбич, вновь сверля взглядом стену за головой Джеймса. – Ведь у вас никаких денег не нашли. Владелец ломбарда сразу сообщил нам, что ему продали, и кто это был. Вас раздели догола, а вашу одежду выкинули в мусорный бак на другом конце Тирра из соображений безопасности. Розыском вашей одежды занимался мой личный спецотряд. Все элементы прошли химчистку и уже ждут вас внизу. – Спасибо, – поблагодарил его Джеймс, не в силах добавить что-либо ещё. Например, спросить, откуда такая неожиданная забота об упавшем с неба следователе. – Не за что, – небрежно ответил Дулбич. – Считайте это служебной солидарностью. Хотя признаюсь честно, в нашем городке крайне редко происходит что-то выше мелких бытовых краж. Жизнь тут тянется медленно, так что парой быстрых и стремительных движений можно разобраться практически в чём угодно. – Практически? – переспросил Джеймс. Он не знал, почему его заинтересовал именно этот незначительный аспект. Какая-то толика детективной интуиции, без всяких объяснений создавшая вопрос на пустом месте. – Другое дело ваши "ампулки", – Дулбич вновь подмигнул и на мгновение ухмыльнулся. – Их быстро отправили на поезде до Изибурга, так что пришлось потянуть за парочку ниточек. Да так сильно, что я не скоро смогу потянуть за них вновь, – порвутся ведь. Так что они тоже ждут вас внизу, вместе с одеждой и удостоверением. И парашютом, кстати. – Спасибо большое, но... – Джеймс посмотрел в окно, подыскивая слова. Подходящих слов в окне не было. – Давайте начистоту, – сказал Дулбич и сделал паузу. – Я не буду задавать вопросы по поводу фотографий, ампул, произошедшего с вами... несчастного случая. Лично я поражён, что вы протянули целых два часа голышом на ночном морозе у берега. По всему отделу теперь ходят про нудистский пляж. Вам хотели кое-что ампутировать, но я не позволил. Воспользовались лучшей аппаратурой и боевыми коктейлями внутривенного действия, из запасов БРБ. – Не похоже на простую солидарность, – подвёл итоги Джеймс. – И правда, не похоже, – согласился Дулбич. – Я знаю слухи, которые ходят про вас, мистер Издачелли. Мне сообщили, что вы тут по поводу яхты "Альбатрос", в происках предполагаемого убийцы её владельца. И не смотря на тихую медленную жизнь нашего заснеженного региона, здесь есть чем заняться. Несколько весьма серьёзных дел, которые оказались в заморозке. Иронично, я знаю. А три дня назад, пока вы тут лежали, в нескольких километрах от города разбился грузовой поезд. Я вас ни к чему не обязываю, но в случае помощи БРБ за мной не заржавеет. – Да ну? – язвительно удивился Джеймс. – Я знаю, кого на самом деле ищет ваше сердце, мистер Джеймс, – улыбка Дулбича вновь возникла и уже не слезала. Он смотрел прямо Джеймсу в глаза. – Я не глупый человек. И если вы мне поможете со всем разобраться, я составлю полный отчёт и личную рекомендацию для вас в Рекрефальц, в местное отделение БНБ. Вам больше не придётся работать сыщиком Комитета, и вы вновь сможете увидеть её...