Текст книги "Последняя легенда Анкаианы"

Автор книги: Лертукке

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Диалог с анкаианцем, да к тому же еще и вампиром создал у Кэсси впечатление, что она снова опьянела. Этот поток слов казался осязаемым и был гипнотически приятен. Укачивал и отнимал волю, рождая подобие безумного, мягкого азарта, восторга и очарования. Она уже забыла о земле под собой, когда фраза, прозвучавшая резким диссонансом, вернула ее в реальность.

– ... лучше не возникай какое-то время в районе замка.

– А что будет?

Было что-то страшное в том, с какой скоростью он обучался соответствовать обществу, в котором проснулся. Например, ему требовалось все меньше времени на обдумывание лаконичных выражений.

–Шквал. Может накрыть.

И, замечая что ему это нравится, Кэсси только вспоминала фильмы с хищниками, для собственного удовольствия преодолевающими немыслимые препятствия и расстояния, да с трудом вытаскивала себя из отупляющего, первобытного восхищения для нормального разговора.

– Тебе-то что?

– Я обещал Филу твое благополучие.

Алик огляделся, словно что-то искал. Но вокруг было только черное небо, черные скалы, черные волны и камни.

– Фил умер.

Алик перестал оглядываться. Теперь он был в профиль, и звездный свет терялся под его блестящими ресницами, как в бездне.

– А я не совсем, вопреки твоим замыслам. Ты согласишься, что я мерзкий (я разный, но и такой тоже), но сволочью отнюдь не являюсь и обещания свои выполняю... Иногда.

Алик улыбнулся, повернулся и посмотрел на нее широко раскрытыми глазами.

– И как же узнать, когда?

– А, нужно меня хорошо знать.

Кассинкана вздохнула и вспомнила, что когда-то, в юности, была очень впечатлительной.

– Я знаю Гиррана. Я про него книжку читала. Про Аланкреса тоже... Про его жизнь.

Алик усмехнулся.

– Бедняжка. У него была очень короткая жизнь, на биографию не хватит, – сказал он с нежностью.

– Там была не биография. Там были его стихи и портрет.

– Да, – Алик криво улыбнулся, – он был неординарным человеком. А представляешь, что он чувствовал, когда...

Кэсси, по какому-то наитию, перебила его:

– А что он чувствует сейчас, когда видит, что сделали с его страной!

– Чувствует, что исправить ничего нельзя. Ручаюсь, как его близко знавший. Поэтому не сильно переживает, во всяком случае, по этому поводу. Еще ему интересно, откуда в вас столько сочувствия.

– Он бы знал, – обиженно сказала Кэсси, – если б прочитал про себя...

– Иной был бы эффект, если б он написал про себя.

– Почему?

– Потому что это была бы правда. Он, этот жалкий избалованный и самонадеянный идиот, возомнивший себя мировой справедливостью, не стоит сочувствия.

Порыв холодного, влажного ветра неприятно взъерошил ей волосы и обдал осенним холодом, заставил обхватить себя за локти. На безразличного к таким вещам Алика смотреть было холодно.

– Так ему и надо?

– Как?

– В-в-ввот так, – почти неслышно сказала Кэсси и ткнула пальцами в плечо вампира.

– Еще раз пожалели. Я -то уж тем более этого не достоин, это он был добрым.

– И ты до сих пор говоришь от имени мировой справедливости.

– Ну вот, теперь ты знаешь, как я поступлю.

– Как он?

– Хоть я его и не люблю, – утвердительно сказал Алик. – Тебе бы он тоже не понравился. Представь – как я, только... Капризный замороченный ребенок, хилый, рассеянный, похожий одновременно на унылого кузнечика, птицу, крысу, лису... да на кого он только не был похож! Иногда его так обзывали...

– Он обижался?

– Когда замечал. Он стал внимательным только после того, как проходящий мимо вампир придал его облику некоторую инфернальность...

– Подошла.

– Хм... спасибо....и научил не думать о цене. Мы живем ради мгновений, и каждым из них надо насладиться.

– Аланкрес тоже так считал?

– Еще слово о нем, и я начну вести себя также безобразно. Или обижусь.

– Ну ладно... Пойду я.

Кэсси встала, растирая затекшую ногу. Только миг назад она поняла, что замерзла и безумно хочет спать.

– Кэсси! – окликнул ее Алик самым чарующим голосом.

– Да...

– Надеюсь, мы больше не увидимся?

Кэсси пожала плечами. Когда до нее полностью дошел смысл последней фразы, она резко обернулась и увидела на фоне черных камней только мелькнувший отблеск... Или впечатление от него.

12. Генрих.

Проспав до полудня, который получился на удивление теплым и солнечным, Кэсси встала, выпустила изнывающую кошку и вышла на крыльцо – порадоваться последнему благословенному дню. Ее еще не оставил сон, когда, стоя прислонившись к притолоке с большой кружкой в руке, она гадала, для чего нужны надетые теткой на забор стеклянные банки (кроме того, что они так замечательно блестят под этим чистым небом). Если бы не желтеющие листья, пейзаж позади них сошел бы за лето. Кэсси любила лето. До тех пор, пока она не пошла работать и не уехала из города оформлять виллы для сильных мира сего, она с родителями каждое лето отдыхала на Озере.

На Анкаиане существовало только одно озеро, потому какого-нибудь специфического названия оно не имело. Когда она влюбилась, оно стало Озером ее любви, а когда рассталась – Озером ее воспоминаний. Теперь же у него наклевывался статус Озера, где она вот уже два года не была.

Повсюду по его берегам валялись поросшие мхом каменные глыбы, между которыми кое-где росли невысокие кустарники с причудливо изогнутыми ветками, напоминавшими корни, а лесные деревья скрывали свои нижние ветки под гнетом мелких пушистых лиан и серебристых орхидей, с которых иногда бесшумно взлетали черные, размером с птицу, окруженные синеватым сиянием бабочки, лаково блестели коралловой чешуей тонкие древесные ящерицы а в глубине крон можно было угадать незримое присутствие сладкоголосой серой иволги...

Движение у калитки не сразу отвлекло ее от созерцания картин своей памяти. Был миг, когда ей показалось было, что это полиция, которая явилась за новыми сведениями по своему безнадежному делу, однако в следующий момент она раскаялась в такой заниженной оценке умственных способностей доблестных стражей порядка, потому что одежда стоящего у калитки человека не подошла бы ни одному полицейскому даже в гробу. Он был в джинсах и белой фланелевой рубашке, небрежно завязанной узлом спереди в районе талии (можно было бы определить местонахождение узла коротким словосочетанием "на пузе", но это было бы несправедливо по отношению к хозяину, потому что ничего похожего на сие достойное вместилище кулинарных излишеств в том месте не росло).

Поняв, что замечен, обладатель красивой фигуры улыбнулся и постучал суставом согнутого пальца в доску забора. Только после этого Кэсси узнала в нем своего вчерашнего партнера по пьяным танцам. В руке он держал что-то смутно узнаваемое.

– Привет, – сказала Кэсси.

– Привет. Ты вчера на столике забыла вот это, – он протянул ей то, что было в руке.

"Вот это" относилось к тем вещам, названия которых мужчины считают ниже своего достоинства запоминать. Именовалось косметичкой. Кэсси еще и не вспомнила, что успела ее забыть.

– Ой...Спасибо.

Тут всякая приличная девица должна была всплескивать руками и кидаться на шею герою, взявшему на себя труд возвращения чужой собственности. Кэсси решила, что это вульгарно и тут же себя мысленно отругала решив, что это сказалось знакомство с Гирраном.

– Впрочем, – сказал рыжий, – это меня совсем не напрягло. Я смог еще раз тебя увидеть.

Кэсси знала, что хороша собой, однако, когда тебе это повторяет шикарной внешности парень, приятно, как в первый раз. Теперь, подумала она, он станет напрашиваться в гости.

– Ну... Я пошел, – сказал рыжий. У него были бронзовые волосы, которые переливались на солнце как перья диковинной птицы, и бронзовый загар, а классические черты лица вполне могли бы принадлежать герою сериала, заставляющего домохозяек с маниакальным упорством регулярно сгонять своих благоверных с любимого места у телевизора. Только взгляд поумнее. В общем, весь его облик напоминал Кэсси о том, что лето кончилось, а у нее так и не было романа.

– Подожди, – сказала Кэсси. – Я сейчас оденусь и позавтракаю, а потом можно будет прогуляться на берег.

– Давай вместе позавтракаем, – обрадовался рыжий. – Меня, кстати, зовут Генрих.

– А меня Кассинкана.

– Это откуда?

– Из какой-то легенды. Там вечно кого-то то Кассинкана зовут, то Аланкрес...

– ...Генрихами тоже иногда.

– Не примазывайся. Мы из разных легенд.

– У нас еще все еще впереди.

От таких слов у Кэсси перехватывало дыхание.

Они позавтракали в баре, потом там же пообедали и поужинали. Кэсси опомнилась только, когда за единственным окном заведения стало черно, а помещение заполнилось веселым народом. Подойдя к стойке за соком, она отодвинула рукой чью-то газету.

– Он тебе так симпатичен, что ты пренебрегла моим советом? послышалось из-за нее. – Не оборачивайся.

– Не влезай в мою личную жизнь, – услышала Кэсси отразившийся от бумаги собственный охрипший голос.

– Этот человек – не тот, за кого себя выдает.

– Я знаю, он шпион.

– Не совсем. Но по сути верно.

– Откуда ты знаешь?

– Чувствую.

Кэсси бесцеремонно отодвинула газету.

– Мы не знакомы, – сказал Алик, отворачиваясь. – А то еще Генрих приревнует...

Кэсси в тот момент даже не пришло в голову, что таким образом тварь заботится о ее и своей безопасности.

– Ты его знаешь?

– Нет, – улыбнулся вампир, – мой способ познания людей крайне эгоистичен. Знай я его, ты была бы сейчас одна...или со мной.

– Только попробуй, – угрожающе пробурчала Кэсси.

– Угрожаешь меня снова пожалеть? Это так унизительно...

– Я тебя убью. Прибью на осиновый крест серебряными гвоздями. А потом пожалею.

Алик расправил и сложил газету. Кэсси вдруг показалось, что она его обидела.

– Ты не обиделся?

Алик смерил ее взглядом и промолчал. Потом взгляд его смягчился и стал каким-то отсутствующим. Он положил газету на стойку и быстро вышел. Кэсси посмотрела на Генриха – тот беседовал о чем-то с неприметным типом в сером.

– Извини, я на минуточку, – сказала Кэсси пробегая мимо. Генрих успокоительно кивнул.

На улице было тихо, темно и пусто.

–Алик...– негромко сказала Кэсси зная, что если вампир поблизости, он ее услышит.

"Сюда" – внезапно раздалось в ее мозгу. Она завернула за угол, откуда звали, но ничего не увидела, кроме ясного неба, луны и лениво шевелящихся волн. Так она стояла минуту, потом еще одну, но больше никто ее не звал. Да и зачем она сюда поперлась? Извиняться перед вампиром за то, что он вампир?

И тогда ее мягко, но настойчиво развернули. Перед ней стоял Алик и крепко держал ее за плечи. И Кэсси поняла, что не может ни двинуться, ни слова сказать. Темные глаза мертвой твари, казалось, проникли на самое дно ее души и парализовали волю. Время остановилось. Она не могла даже отвести взгляд.

И не хотела. Счастлива была бы всегда чувствовать это холодное, мучительно обжигающее и восхитительное прикосновение пронизавшей душу чуждой и неведомой силы. Хотелось втянуться в эти мягкие темные глаза, чтобы изведать истоки неземного покоя... Пару раз в жизни казалось ей, как сейчас, что тайна бытия лежит перед ней как наскоро нацарапанная записка, в которую даже неинтересно смотреть из-за силы безумия и восторга, охватившей ее от сознания того, что прочитать ее так просто... И никакого страха не ощутила, когда Алик наклонился и коснулся ее шеи прохладными губами. Только сердце забилось так, что он, наверное тут же услышал. Но не от страха чувства, которому теперь просто не нашлось места в ее взбудораженном сознании. Она понимала, что это жест производится по другому, нежели обычно, поводу. Да, она знала Алика настолько, чтобы это понять.

Алик поднял голову.

– Ты любишь играть со смертью, – произнес он меланхолично. – Совсем как те, кто...

Он отвернулся, и наваждение прошло.

– Кто? – выдохнула Кэсси.

– Благодаря кому все стало так, как есть.

Кэсси все своим видом выразила готовность послушать про "тех". В ответ в глубине серых глаз возникло что-то... Вобщем, она его забавляла.

– Это было, – начал он медленно, словно бы прислушиваясь к чему-то в своей памяти, – не здесь. На материке. Во времена язычества. Были храмы, идолы, жрецы... – он, насколько мог, выразительно взглянул на Кэсси, ...жрицы тоже... Их воспитывали в строгости и с детства внушали им, что они станут избранными. Обучали искусствам и обрядам, развивали способность видеть невидимое и обращать неведомое в слова заклинаний... Они увлекались, ничего другого, разумеется и знать не хотели. Проявления обычных человеческих эмоций не поощрялось. Они потом чувствовали, что им многого не хватает, они чувствовали пустоту, страх, томление... Ограниченные соплеменники их не привлекали.

Не знаю когда и где, но именно они создали себе равных сами. Единственным способом, который, как им казалось, мог оделить их божественными качествами – вытесать из камня. Разумеется, это были те же идолы, каменные боги. Они воплощали мечту о неведомом и прекрасном, величественном и сильном. Им приносили жертвы. Зачастую не из корысти, а из любви. Им посвящали песни, танцы, обряды. В них было столько искреннего чувства, столько страсти, томления и сладостной тоски... Экстатические песнопения сотрясали стены, кровь лилась на алтари, и все это – из года в год, из столетия в столетие. А ведь ни одна жертва не бывает напрасной. Так случилось, что сила человеческих желаний дала этим прекрасным камням...

Алик замер и замолчал. В нем самом вдруг столкнулось множество противоречивых чувств, которые у него не было сил и времени выразить.

– Жизнь? – неслышно для себя самой спросила Кэсси.

Алик вздрогнул. Затем губы его дрогнули в горькой усмешке.

– Жизнь... Да, они ожили. Люди давно вложили в них душу. По какой-то причине это племя, или что это там было, погибло и храм достался захватчикам. Они оказались более скупы. Идолы проснулись и тогда...

– Что же? – истомленная долгой паузой зачарованная Кэсси поставила себя на место каменных богов и ждала подтверждения.

– Они захотели крови, – сказал Алик. – Жрецы предвидели это, но не уничтожили их... Они любили играть со смертью. Совсем как ты.

– Но ведь ты не был этим...первым вампиром.

– Да, всю романтику я пропустил. Однажды легионеры, те самые, древние, шли на кого-то наступать и нашли вымершую землю и развалины. Один из них... один из них умирал от чахотки. Его бросили в развалинах. Через много веков он стал моим ментором здесь, на моей земле.

Алик отпустил ее и отвернулся. Она вспомнила, что пришла просить прощения, но сейчас это казалось бессмысленным. Неспешно обойдя замеревшего вампира, она с непомерной тяжестью в душе направилась прочь.

– Знаешь, – сказал Генрих, – увидев твои глаза, когда ты влетела в бар, я подумал, что здесь прорубили еще два окна... Что-то случилось?

– Угу, – ответила Кэсси, изо всех сил сжимая челюсти. Если б она этого не сделала, из нее хлынул бы неконтролируемый поток слов, обращенных к себе самой. Поостыв, она залпом выпила заказанный для нее Генрихом стакан сока и сообщила, что забыла покормить теткину кошку. Затем, отвергнув всякие предложения проводить, исчезла.

Генрих посмотрел ей вслед, вздохнул и медленно пошел к стойке. Там он заказал себе двойной мартини, так же медленно выпил его и оглядел бар. Когда его взгляд достиг Алика, тот поднял глаза от журнала и невыразительно посмотрел на Генриха.

Генрих не спеша отставил мартини, и двинулся к нему так же медленно, и методично, как делал все до этого. Подойдя, он спросил:

– Это что, тоже твоя девушка?

Голос его звучал легко и насмешливо, однако Алику почудилась в нем некоторая нервозность.

– Не знаю, – честно признался он. – Но ты зря ее не проводил.

– Она отказалась. И сбежала, поговорив с тобой.

– Извини. Я ее об этом не просил. Я ее знаю два дня только(на самом деле, это были ночи, но для ревнивого Генриха годились и дни). Я за ней не ухаживаю, если ты об этом.

– Понятно, – сказал озадаченный Генрих. Только у него выдалось немного свободного времени из ненормируемого рабочего, для личной жизни, как она обломалась, потому что с виду симпатичная девица оказалась странной.

А Кэсси, пока разговаривала с ним, пока шла домой, пока дома кормила кошку, думала совсем о другом. Во-первых, конечно, Энди. Она прекрасно знала, кто он такой. Алик, значит, его тоже знает. Из этого может следовать только, что данный субьект причастен к убийству Фила, потому что Алик сейчас ничем другим заниматься не мог. А если это так, то именно этот самый пресловутый Змей знает сейчас, где спит Алик, и может делать с ним, что захочет, а захочет он многого. Он не такой дурак, чтобы убить его, а значит, попытается его использовать. В лучшем случае – киллером, а в худшем... Можно не сомневаться, что у него фантазии достанет на такое, о чем Кэсси сейчас и не додумается. Впрочем, можно догадаться и так, что первая цель – это мэр, не такой уж плохой, гораздо лучше Энди. Он когда-то общался с отцом ее вышеупомянутой подружки... Алик – страшное оружие. Но это во-вторых... А во-первых, она должна во что б то ни стало помочь ему, потому что... Ну нет, чем же она виновата, что такие же, как она, в глубокой древности создали подобных тварей. Не виновата... Не ей ведь выпало оживить этих прекрасных и смертоносных... Хотя они вряд ли ответили своим создателям таким же самозабвенным поклонением ; Кэсси не стала бы. Алик...

Кэсси бегала по дому и искала маленькую вещь, которая могла бы спасти Алика. Найдя, положила в самый внутренний карман кофты и выскочила за дверь. Время близилось к полуночи.

13. Лат Ла.

То, что Фил называл пристанью, состояло из нескольких ржавых рам, где на кривых гвоздях крутились остатки сгнивших досок, да намотавшиеся водоросли с побелевшими осколками морских ракушек. Алик пришел пораньше, устроился в двух метрах над землей на раме, и сидел там, подобно нахохлившейся чайке.

Энди с двумя охранниками опоздал на две минуты. За его внешним спокойствием угадывалось возбуждение. Один охранник оставался на берегу ждать – одна из принятых Энди предосторожностей – а другой ехал с ними и управлял катером.

Гангстер прошел мимо Алика и, как только прыгнул на борт привязанного плавсредства, увидел, что вампир уже устроился на носу и катер под ним даже не покачнулся. Гангстер вспомнил, как надо отгонять злых духов. Мотор завелся, и они, прочертив по воде красивую дугу, выехали на морской простор. Вдали виднелся участок черноты, лишенный звезд, еще казавшийся маленьким из-за огромного расстояния. Он и был тем самым скалистым островом по имени Лат Ла.

Только мельком Аланкрес взглянул на него. Он решил, что даже присутствие Энди сегодня не помешает ему всласть налюбоваться пейзажем покинутого темного берега, открывающимся с моря. В глубокой, как смола, осенней ночи руины из прошлого Анкаианы зрительно терялись, и в то же время Алик, каждый раз, при взгляде на их темное пятно, представлял себе в деталях свое убежище, и представление это становилось таинственным, многомерным и очень подходящим по мрачному стилю центром открывшейся ему картины. Он рисковал, засыпая там вчера утром, и ему снова придется рисковать, используя это убежище еще неизвестно сколько времени. Поставив на планы гангстера относительно его персоны, он пока не прогадал, но какими они, эти планы будут? Наивно было бы полагать, что речь идет только о добывании сокровищ. Энди уже наверняка пришло в голову что-то еще, что может во-первых оказаться не по душе Алику, а во-вторых, если уж быть откровенным, перспектива служить гангстеру сама по себе его не привлекала. Еще и этот Генрих... Алик знал, что он знаком с Энди, и только. Он никогда не слышал ничего, что могло бы пролить свет на эту персону. Кэсси относила его к типу людей, называемых "шпион". Легкий в общении, интересный и ничего о себе не говорящий. Энди относится к типу гангстеров – то же сочетание явной и тайной жизней, как и у самого Алика. Его , если верить Ирме, можно встретить еще и у монахов, которые по сути те же гангстеры, но в ином образе.

Их главный известен под кличкой Асет.

А Энди вообще было не до сокровищ, в чем он даже сам себе пока не признался. День выдался напряженным и утомительным, поставившим массу неразрешимых вопросов. Одна, самая большая проблема, носила собирательное название "мэр". Энди пока не смотрел на его место, как на продолжение собственного пути, но час, когда это можно было начать делать, приближался. Плохо, что и мэр мог это чувствовать. И кое-что уже начинало беспокоить Энди. Он знал, что пока еще можно развеяться, сгоняв за сокровищами, заодно и обдумать, что может назревать и как к этому готовиться, но скоро, уже очень скоро придется решать. Правда, кое-что он уже решил...

Большие перспективы таит в себе эта вот галлюцинация на носу, как она там держится... Вчера еще он был удивлен, а сегодня привычка смиряться с реальностью, какой бы нереальной она не казалась, сделала свое дело.

И, когда скалы Лат Ла уже закрыли полнеба, а охранник заглушил мотор, Энди сказал Алику:

– Ну, смотри теперь, чтобы тебя не утащила русалка...

Алик улыбнулся.

– Фил не говорил тебе, сколько тут пещер? – спросил он, вглядываясь в темную воду.

– Три. Нам нужна крайняя, непонятно с какой стороны, если они тут вообще есть.

Вампир снова улыбнулся и кивнул, а затем неожиданно исчез, лишь слегка взволновав ровную, как стекло воду.

Энди подумал, что никогда не слышал о пристрастии вампиров к воде. Хотя морская вода – это немного похоже на кровь, во всяком случае, как ему казалось, по вкусу. Правда, Алик вряд ли сможет находиться в ней так долго, чтобы самому доплыть обратно, что успокаивало. И гангстер занялся делами.

Алик, погрузившись глубоко в подводную тьму, немного замешкался перед тем, как залезть в первую же попавшуюся пещеру, и услышал следующий разговор:

– Сливай, – сказал Энди.

– Узнал, – ответил ему голос его спутника. – Говорит – непокойные из Конторы спеца прислали.

– Кто?

– Деляга один... Торговец. Мимо нас прошла его телега, что у него уже против тебя бумаги есть.

– Давно?

– Неделю уже.

– Где живет?

– Снимает хату в поселке.

– Достанем. – Энди усмехнулся посетившей идее. – Его не трогать, но этой же ночью тащи ко мне Гундосого... Нельзя это так оставлять.

– Гундосый в курсе. Трандычит, что есть маза...

Алик вплыл в пещеру. Кораллы в темноте – совсем не то, что освещенные. От них больше неприятностей, они не видны и цепляются. Правда, был фонарик, но света он давал мало. Медленно, очень медленно проплыв несколько метров, Алик обнаружил разветвление – вниз шла щель в которую он не пролезал, а вверх уходила отвесная стена. Над ней обнаруживался потолок. Ничего живого здесь не было, и Алик понадеялся, что он выбрал верный путь – ведь газ этот должен был отравить воду вокруг. Только вот, куда плыть теперь... Он задел обломанную веточку коралла и понадеялся еще раз. На то, что ее задел Фил в акваланге. Плохо, что эта надежда не объясняла, куда Фил делся потом. Может быть, ему пригрезились газ с сокровищами, и он поплыл обратно, подумал Алик. Хотя таким ничего не грезится. Но Фил может быть исключением (каковым уже один раз стал, потому что обычно подобные люди живут долго и счастливо), что вряд ли обрадует Энди. Гангстер любит побрякушки, это видно, и очень интересно преобразится, если Алик притащит ему этот мифический клад. Вот бы взглянуть.

Как бы в ответ на это редкое для человеческой души желание, в заросших стенах нашлась еще одна дырка. В нее Алик пролезал. Пролезая, пожалел, что на нем не гидрокостюм, а тряпки, а потом порадовался, что хотя бы они на нем есть. Еще немного огорчила цепляемость собственной прически, но не стричься же в самом деле, из-за того, что при поисках золота мешают кораллы и моллюски!

Узкое нутро этой щели было похоже на погружение в тушь. Только повернув фонарик лампочкой к себе, Алик уверился, что тот еще не погас. Алик стал подниматься вверх, ожидая, да так явно себе представляя, как уткнется головой в шершавый от кораллов потолок, как вдруг слуха его достиг преображенный глубинами, но все же с радостью различимый ритмичный плеск. Когда плеск приблизился, Алик ощутил, как пронизал головой поверхность воды.

Слабые волны тихо бились об какие-то, только им ведомые стены. И темнота здесь имела запах. Море, водоросли и еще что-то, что он пробовать опасался.

Оплыв по периметру три стороны помещения, Алик обнаружил выход к цели только с четвертой, что заставило его уже в который раз недобрым словом помянуть собственное везение. Но, если ему и не везло по мелочам, то исключительно подфартило в главном – газ был, но мертвых не обижал, хоть и неплохо ощущался кожей.

А бочек, точнее, цилиндрических алюминиевых коробок, в под ожившим фонариком блеснуло две – одна закрытая, другая – со срезанным и оплавленным краем. От чего край тот срезался и оплавился Алик задумываться не стал, но похоже было, что металл каким-то своим слабым местом вступил в реакцию самоуничтожения с окружающей его атмосферой. Коснувшись этого места, Алик ощутил, как то, во что превратился металл, неохотно, но все же липнет к пальцам. К этой субстанции, стекающей до низу по стенке сосуда прилипла цепочка блестящих искр, преображаясь на полу в банальные золотые монеты. Цепочку Алик узнал, монеты – нет.

Вытянув из дырки несколько вещей, Алик уверился, что Фил перед смертью видел чудо и был близок к исполнению своей мечты. Значит, можно по нему не особенно скорбеть

Алик распаковал всю дорогу проклинаемый огромный пластиковый пакет и перекатил в него бочки с кладом. Обратно пришлось идти по дну.

Дальше все складывалось ненормально хорошо – предусмотрительный Энди захватил трос, доставший до дна, где Алик сгрузил пакет с бочками, и открыть их оказалось легко, и звездочка, та самая, белая и не очень, звездочка лежала на самом верху.

Алик повесил ее на шею, и искренне понадеялся еще на одно чудо – что на этом их с Энди общение благополучно закончится. Однако чудо в планы гангстера не входило.

– Хочешь, поделим сейчас, или за остальным зайдешь завтра? Кстати, в качестве дружеской услуги, могу отдать деньгами.

– А что тогда должен буду сделать я в качестве ответной дружеской услуги?

– А что захочешь. Думаю, ты способен многое сделать, не напрягаясь.

Алик, удрученный этим намеком больше, чем ему хотелось бы, кивнул и, не напрягаясь, оказался на своем прежнем месте – на носу катера. Там и замер, подобный мокрой чайке, попавшей в нефтяное пятно, и в тусклых мертвых глазах его не существовало отражения.

14. Поэзия.

На следующую ночь Алика разбудил Энди. Он сидел у него в комнате, на специально принесенном стуле и с разглядывал вампира, как насекомое на булавке. Под его взглядом Алик чувствовал себя не обычным, а трудно доставшимся насекомым. Пред внутренний взор так и просился гангстер, бегающий с сачком по полям...

– Добрый вечер, – произнес он выждав, пока, по мелькнувшему в глазах Алика недовольству не понял, что тот проникся своим положением. -Как спалось?

– Мне снилось, что ты помер, – кротко ответил Алик.

– Не успев отдать тебе бабки?

– Бабки я люблю видеть наяву, – сказал Алик, скидывая ноги с постамента. Одежда его после купания приобрела ужасный вид.

– Я тут привез шмоток, – заметил Энди. – Сможешь одеться, как пижон.

– И где они?

– Тут мой ответственный прикинул, что тебе может подойти, а дальше ты сам...

Ничего хорошего такая доброта не сулила, но выбора у Аланкреса не было уже довольно давно, он привык, поэтому, без возражений, спустился следом за гангстером в его комнату, пообещав себе, что когда-нибудь, все будет лучше, хоть немного лучше, чем сейчас.

На обитом синем плюшем знакомом диване лежала Кэсси. Алик не почувствовал ее присутствия, и для него это стало неожиданностью.

– Не обращай внимания, – бросил Энди. – Это заложница.

– Не обращаю, – сказал Алик, и подумал, что раз она жива и спит, а не чувствует ее, нет, чувствует, конечно, но узнать по такому нельзя, это что-то общее и неопределенное, более чуждое, чем обычная Кэсси, наверно, дело в дозе... Надо полагать, заложник, и есть маза, о которой трандычал Гундосый, что ж еще? Значит, Генрих действительно агент (если он Генрих, что вряд ли, впрочем, кто их, стукачей, знает.... да он бы знал, было б оно важно ; а все так запуталось, тут уж не знаешь, что важно, а что нет, это нервирует, вон и Энди тоже...)

А Энди стоял у окошка и звонил, судя по произношению в трубке, Гундосому. Алик не вникал, но что-то у них не ладилось. То ли Генриху было наплевать на заложницу, (добытую, Алик подозревал, без особого труда), то ли какие-то документы уже куда-то ушли, а не должны были...

Алик застегивал последние пуговицы на рубашке из мелкого вельвета (цвет которого хоть и шел ему, но мог бы, как показалось Алику, сочетайся он с гладкой фактурой, вызвать у вампира и любителей свеклы чувство голода) и вспоминал когда последний раз у него в голове царил такой сумбур. Хорошо бы ему исчезнуть, как только этот аутсайдер выдаст ему наличные, но исчезать некуда. На покупку недвижимости нужно время и связи, времени нет, у Ирмы свои проблемы, ей не до Алика. Это могла бы сделать Кэсси, она ему явно симпатизирует, но судьба заложника – штука хрупкая...

– Жди меня здесь, – закончив разговор, обратился к нему Энди и, набросив плащ, схватился заручку двери. – Если вернусь, – бросил он, принесу тебе бабки... Молись, чтоб вернулся.

– Если я буду за тебя молиться, ты и туда-то не дойдешь, проникновенно сказал Алик.

– Девку не трогай.

– Что ты с ней сделаешь? – меланхолично спросил Алик, сосредоточенно соскабливая с манжета наклейку.

– Тебе отдам, – ухмыльнулся Энди и выскочил за дверь.

Алик остался один, если не считать Кэсси, которой, по его ощущениям, тут вроде как и не осталось вовсе. От мысли, что теперь можно спокойно пробраться в смежную комнату, где гангстер хранил свои творения, и полюбопытствовать, Аланкресу стало скучно, и он не пошел. Он, сам себе в том не признаваясь, немного презирал маньяков.

Вместо этого он сел рядом со спящей девушкой, и долго сидел неподвижно, глядя на нее, наслаждаясь ее обликом больше, чем хотелось бы. Алик не знал, заснула ли она здесь сама, или ее принесли, подмешав наркотик в выпивку еще в баре, но выглядело так, словно она всю жизнь только тут и ночевала. Он долго разглядывал ее точеное лицо в тонких штрихах неопределенного цвета волос, блестящих в свете лампы, а затем осторожно пропустив мягкие пряди сквозь пальцы, убрал их в сторону гадкого синего плюша, с которым они странно и диковато сочетались. Внешность ее привлекала анкаианца – неброская и утонченная, состоящая из сложных полутонов и теней, и в то же время какая-то запредельная, неземная и слегка диковатая. У нее был маленький носик, тонкие губы и, как он помнил, очень выразительные глаза в красивых ресницах. Будь у нее более порочный или непокорный характер, Алик запросто не заметил бы ни просьбы Фила, ни хамского распоряжения гангстера... Но симпатичная фаталистка Кэсси настолько привыкла подавлять в себе инстинкт самосохранения, что ее нынешняя беззащитность даже вызывала оскомину. И Алик вдруг почувствовал ту тоску и сожаление, которое ему суждено испытать в случае ее смерти, в преддверии которой Кэсси, очевидно, будет думать о чем-то отстраненном и излучать молчаливую покорность судьбе.