Текст книги "Последняя легенда Анкаианы"

Автор книги: Лертукке

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Лертукке
Последняя легенда Анкаианы

Лертукке

Последняя легенда Анкаианы

1.

Из дневника летчика.

...искать свою исчезнувшую цивилизацию, чтобы найти эту землю, которая стала для меня теперь единственным домом. Надеюсь последним.

Приют захватчика постепенно теряет благородные контуры той машины, которую некогда считал частью себя человек, разбивший ее в центре самой большой анкаианской свалки. Руины эти давно не вызывают сожаления: очарование погибающей по нашей вине страны захватило меня больше, чем некогда небо. Но это понятно – ведь небо было выбрано мной в любимые миры, когда я еще не знал этого(мира).

...около полутора веков назад, когда первые из нас захватили эту страну с целью познания, меня не было на свете, но ...

...если я забываю о том, что Анкаиана гибнет, я почти счастлив (я говорю "почти" потому, что полностью никогда об этом не забываю). Я умру там, где мне следовало родиться ( я имею в виду страну, а не свалку, хотя, скорее всего, это произойдет именно здесь).

... у меня был гость. Я редко, лишь в самом начале своей карьеры видел настоящих анкаианцев, которые уже давно наполовину вымерли, наполовину смешались с захватчиками, но за его принадлежность к аборигенам мог бы поручиться с первого взгляда.

... как на море, постоянно ветер. Не удивлюсь, если когда-нибудь разбросанный вокруг прах пойдет волнами, и я увижу на них переливы лунной дорожки. Здесь и не такое происходит. Наверно, мне это очень понравится. Я из тех, кто считает, что можно прожить много бесплодных лет ради одного счастливого момента. Переживи его во всех красках много раз, и он растянется надолго...Я сказал это ему и услышал в ответ странную историю.

...Он стоял словно бы даже и не на покореженном ржавом кузове старого авто, марку которого не определить, а там, где ему хотелось бы находиться сейчас и всегда. Он улыбнулся мне, придерживая рукой выбившиеся из хвоста волосы, которыми играл ветер, словно пытаясь превратить их в себя и унести в даль.

– Ходят странные слухи, что вам нравится здесь, – начал он. – Вы собираете... все, что осталось от Анкаианы, я не ошибся?

Я кивнул. Тогда он начал говорить; это было что-то до глубокой тоски мистическое, но по мере развития сюжета я с ужасом понял, что все эти маловероятные вещи и есть часть еще не познанной никем Анкаианы. Поймав себя на том, что ищу в этой мистике объяснения реальным событиям, я позволил себе забыть обо всем, увлекшись его странным повествованием...

1. Проклятие.

В сон, растянувшийся на много восхитительных, ненарушаемых лет покоя, назойливо лезло чье-то нытье.

– А-аль... Алечка-а... А вот еще лет через сто тут все развалится, и ты не выползешь и не выберешься никогда и никуда-а... Правда, у тебя-то достанет терпения доспать и дождаться, покуда оно перейдет и превратится в прах и пыль...

Черт сидел и ковырял пальцем горелое пятно на стенке. Строго говоря, это не было классическим вариантом служителя Миров Возмездия. Скорее созданным из темной материи вариантом существа с непосильным количеством обязанностей и незапоминающейся внешностью потомственного алкоголика. Видеть и слышать такое существо мог только тот, для кого оно предназначалось.

– Вылеза-ай и выползай, – продолжал канючить черт противным голосом, становившимся все более похожим на скрип ножа по тарелке и приобретавшим базарные интонации, – я замучился тут сидеть уже... обеспечивая твое хреново проклятие. Я тебе не могильный камень, не надгробие в натуре.

Девяносто с лишним лет назад чертова подопечного прокляла аналогом пожизненного заключения одна амбициозная ведьма. Или думала, что он может понадобиться следующему ее воплощению, или просто тренировалась – черт не знал. Но, несмотря на явное нежелание объекта пригождаться как в настоящем, так и в будущем, усыпила его не каким-нибудь хилым заклинаньицем, а напрягающим массу высших инстанций громоздким и занудным проклятием. Ответственность за исполнение каждого проклятия, как известно, возлагается на одного из многочисленных мелких подчиненных Князя Тьмы (последний, правда, пользуется присущей ему свободной волей чтобы игнорировать их отчеты, но не о нем речь), и подчиненный редко бывает от этого в восторге. Терпение серого стража лопнуло как раз в тот день. Можно было просто покинуть пост, но уйти, так и не пообщавшись с намозолившим глаза объектом неинтересно.

Лениво возвратившееся сознание сообщило объекту, что за прошедшие годы он высох, как мумия, скрипел и шуршал. Покрылся колючей пылью разной легкости. Он заставил себя сесть, и пыль лениво осыпалась, взлетев по кругу медленным пушистым облачком. Часть которого закономерно направилась черту в морду. Черт чихнул.

– Не подметал, чихай, – дружелюбно, но с усилием прошелестел осторожно вылезающий из очень рассохшегося гроба сонный вампир. – Сколько лет прошло?

– Девяносто три. Веник давно съели и переварили, – оправдал черт свою нерадивость. – Могу пылесос принесть.

– Это что?

– Труба такая, с вентилятором и мешочком.

Алечка стоял, держась рукой за бронзовую подставку и боролся с головокружением. Медленно, очень медленно он окинул комнату сомнамбулическим взглядом.

– Наверняка сей механизм не для такого великолепия. Забьется, раз труба-то.

– Пожалуй. Можешь привести себя в порядок, выйдя на улицу – там вполне ничего себе ураган. Если не унесет.

– Вот именно, – немного в нос сказал вампир и остановил осмотр на сброшенной с его гроба крышке с залитой пылью надписью " Аланкрес Ги..." окончание ее тонуло в темноте, куда не доходил свет от укрепленного на посохе черта фонарика, рисовавшего дрожащий круг на потолке. Аланкрес изучил одним глазом его и ведущий к нему пыльный луч, затем встал в него и осмотрел себя. В несъеденной мышами одежде лежать еще было можно, а вот ходить вряд ли.

Ходить вообще было трудно. Ничто, кроме туманных воспоминаний, не говорило о том, что внутри еще остались необходимые вещи, хоть отдаленно похожие на суставы. Глаза тоже резало от сухости – с трудом верилось, что там положено было иногда возникать влаге.

Он попробовал сосредоточиться и отразиться в зеркале, о чем быстро пожалел – увиденное не стоило затраченных усилий. Он не помнил, с какой прической ложился отбывать срок, но готов был поспорить, что ныне обнаруженная ничем ее не напоминала. Волосы не только росли, но и вылезали, а им было некуда... Мыши, моль и много других интересных животных, домом для которых выпало им стать, привели место своего обитания в состояние восхитительного разнообразия степеней запутанности, погрызенности и засоренности.

Негнущимися пальцами отцепив от себя все, что можно было отцепить, Алик прошел по запыленному под ковер коридору и вышел на небольшой, огражденный витыми чугунными перилами балкончик с видом на море. Море было в состоянии слабого, но ласкающего взор шторма. Пропитанный сыростью и запахом гниющих водорослей ветер унес в сырую темноту самую взъерошенную часть его облика.

Прежде, чем браться за перемены в своей судьбе, надо хотя бы полностью проснуться. Аланкрес еще спал, поэтому следующее действие произвел, не подумав. Он вспрыгнул на перила а оттуда – в бурлящее под стенами его обители море, надеясь, что его не снесет на берег ветром. Инерции прыжка хватило почти до самого рифа, где на дне, в переплетении коралловых веток дремали синие и в полоску рыбки.

Поборов соблазн доспать в этом замечательном уголке еще лет сто, пока вода, хоть и соленая, окончательно не погубит его, Алечка вылез на каменистую косу, где скучал, поджидая его, хромой черт, ковыряя ножкой мелкие камешки.

Создание тьмы, находившееся под властью своей стороны земли, могло общаться с коренными обитателями этой только наедине или до первого встреченного ими сознательного обитателя ее. Черт хотел полностью воспользоваться отпущенным ему временем для интересного и продуктивного общения.

– Скоро дождик пойдет и покапает, – сказал он радостно. – Хочешь ли, желаешь ли зонтик?

– А одеть меня не во что?

– А деньги у тебя есть? – подначил чертик слишком, как ему показалось, требовательного Алика.

– Рехнулся что ли, адское создание? Я не фальшивомонетчик...

– И правильно. Ведь это грех большой и недопустимый, – черт захихикал. Аланкрес вспомнил, что это была его любимая поговорка. Отдав должное собственной шутке, адское создание заковыляло прочь, оставив вампира одного на берегу, лишенного сил и всякой возможности вернуться. Алик решил, что не любит адские шутки. И еще он с нехорошим чувством прикинул что проще сторожить восемь тысяч лет проклятого каким-то идиотом еще большего идиота, или ценой нехитрых усилий развеять по ветру последнего и пойти домой.

Вдоль и поперек изругав черта, он дошел по берегу до какой-то железной ржавой сетки, ограждающей маленькую искусственную гавань с яхтами (настоящими), понаблюдал как они качаются на волнах, никаких планов по спасению себя не придумал и двинулся было обратно, когда вдруг почему-то вернулся запыхавшийся черт с сумкой.

– Ты не против черного цвета? – пробормотал он себе под нос. – Похоже, я грабанул и обчистил салон каких-то антиобщественных элементов, а они вечно носят такое, наверное, чтоб реже мыться, как ты считаешь и думаешь? Эту еще никто не успел купить, я выбирал без знаков отличия, а то мало ли что, где и когда...

Натягивая на себя последнюю деталь не шибко изысканного, но удобного костюма, внешне являющего собой незатейливое сочетание джинсов, рубашки и кожаной куртки, увешанной блестящими застежками (единственная в этом ансамбле деталь другого цвета), Аланкрес уверился в предначертании свыше его облику вечно пребывать в цветовой гамме шахматной доски. Кожа у него, меняла цвет в пределах от очень белого до не очень белого, волосы были лишь немногим темнее, настолько, что можно было заметить растущую надо лбом абсолютно седую прядку, заработанную им еще при жизни. В сочетании с черным цветом одежды вид получался довольно приметный.

–Как-нибудь еще встретимся и свидимся, тогда ты расскажешь и поведаешь мне, как было весело и забавно, – напутствовал черт исчезающего в тумане Аланкреса. Аланкресу не хотел встречаться.

Начало его появления в обществе ни чем увлекательным ознаменовано не было. Только сознанием, что через это надо пройти.

На первом этаже он обнаружил бар, при котором, как он узнал из разговоров, присутствовало ценное дополнение в виде борделя. Когда-то это был первый этаж его родного дома. Алик просидел там около двух часов, прислушиваясь к разговорам и присматриваясь к жестам. Когда последние начали уж слишком навязчиво повторяться, он решил, что теория пройдена. Выбрав, как ему показалось, довольно малолюдное место, то есть лестницу за одной из боковых дверей, он нашел на ней немного примелькавшуюся за эти два часа девицу в компании очень развитого физически человека, каких часто называют амбалами. Придя к выводу, что амбал девице не приглянулся, Алик решил избавить свою чувствительную натуру от этого наведенного дискомфорта.

– Эй, дядя, – с унылой наглостью произнес Алик. Субъект лениво замер. Эта его лень таила некую угрозу, из которой Аланкрес заключил, что он на верном пути. – Не огорчай меня, верни девочку.

Следующим этапом адаптации стала потасовка, в первом акте которой не совсем еще пришедший в себя и, вдобавок, легкий, как бумага Алик отлетел к впустившей его сюда двери, а во втором тот же Алик, отыскавший, с грехом пополам, точку опоры, вернулся и несколькими точными движениями зафиксировал обидчика. Пока он раздумывал, во что бы им кинуть, девица смотрела на него с таким безоглядным восхищением, что ему стало стыдно. При жизни своей, закончившейся давно и трагически, он вряд ли смог бы пленить какую-нибудь даму подобным зрелищем. Поэтому пойманного даже не потребовалось погружать в глубокий обморок, так сногсшибательно поействовало на него обычное удивление. Аккуратно выложив его за порог, Алик обернулся к даме.

Она представилась. Аланкрес, как вампир, не любил имен, которые специфика его существования обременяла эпитафиями – такой балласт в памяти был ему неприятен, поэтому он тоже представился, пытаясь переключить свои иссохшие за несколько десятилетий мысли на отстраненное наблюдение за чарующими переливами синеватого света на темных волнах ее волос.

Они станцевали два танца в сонном полумраке зала, после чего Аланкрес ускользнул в еще не совсем рассеявшуюся толпу возле сцены.

Долго стоял там, соображая, как убирается картонная декорация, прикрывающая единственный ход наверх, потом, так ничего и не придумав, присел на удобный подоконник, длинный настолько, что там могло бы уместиться в ряд человек десять, но кто-то, всего лишь второй на нем, сел к Алику слишком близко. Вампир, еще не глядя в его сторону, почувствовал что-то знакомое, и приятный голос произнес:

– А здорово ты меня приложил.

– Могу повторить, – приветливо ответил Алик. Он соврал. Жалкие остатки его энергии не потерпели бы такой расточительности.

– Ты прости, если я тебя чем задел, – продолжал его новый знакомый, -но я не знал, что это твоя девушка.

– Прощаю, -замогильным голосом отозвался Алик. Приятно походить на человека, да еще на такого, у которого может быть эта девушка.

За время долгого, томительного ожидания момента, когда можно будет незамеченным пройти наверх, в обход тошнотворной картинки, Алику успели представиться Генрихом, попытались что-то расспросить о здешнем обществе (Генрих оказался приезжим), рассказать пару анекдотов, в ответ на упоминание его полной неосведомленности поделиться всеми известными сведениями и, наконец-то, попрощавшись подозрительно внезапно, уйти, таясь, за какой-то малоприметной фигурой в черном.

Ночь кончалась; оставаться здесь дольше, тем более в такой опасной близости от окна становилось опасно, и Аланкрес все больше уверялся в том, что придется рискнуть и ломиться сквозь декорацию открыто. Тревожное оглядывание сильно поредевшей к утру массы посетителей привело к новому ощущению, заставившему его вздрогнуть. Прошел упущенный миг, и оно исчезло, оставшись в памяти как краткий взгляд, в котором Аланкрес прочел узнавание. Возможно, еще и удивление, но это уже значило не так много – Аланкрес был гораздо больше удивлен сам.

Разбираться уже не было времени – до художественного творения как раз образовался проход, и Алик, собрав последние силы, незамеченным проскочил отдыхать.

Череда потайных лестниц и дверей оказалась на своем месте, хоть и обветшала немного, и вампир с сентиментальным наслаждением восстановил в памяти почти не изменившийся рисунок трещин на темных стенах, мимо которых он последний раз проходил в середине ушедшего века.

Дальнейшее продвижение вверх подбросило еще один повод для беспокойства – стало отчетливо видно, что эту лестницу какое-то время назад посетил человек. Он даже не удосужился стереть со ступенек свои грязные следы. А на подходе к своей комнате Алик обнаружил даже оставленное человеком послание, заткнутое за ручку двери.

Гадкое чувство загнанного животного заставило его на короткое мгновение замереть на месте. Но ведь если его хотели убить, это можно было сделать вместо того, чтобы оставлять тут всякие бумажки, рассудил он, и осторожно взяв письмо развернул его. Первая же фраза ошарашила своей нелепостью: " Дорогой Аланкрес!.."

– Кому это тут я дорог? – опасливо произнес он, и, когда успокоение от звука собственного голоса появилось, продолжил читать.

"...Обнаружив тебя здесь, я сначала не поверил своим глазам и очень испугался, потому что последний раз подобные тебе твари встречались мне единственно в рассказах, на реализм отнюдь не претендующих, коими меня небезуспешно пытались напугать в детстве (позволю себе заметить, что в эту комнату привели меня поиски совершенно иного, нежели обнаруженное мною). Однако, поразмыслив и изучив некоторые документы, среди которых были и касающиеся прошлого этого места, я пришел к выводу, что если ты тот, кем кажешься, ты смог бы помочь мне в одном очень простом для тебя и очень сложном для меня деле. В случае если ты решишь почтить меня своим согласием, место твоего отдохновения останется, к нашей обоюдной радости, в тайне от людей и особенно от некоей религиозной секты, допускающей существование подобных тебе и очень неприязненно к этому существованию относящейся. Искренне надеюсь на наше продуктивное сотрудничество.

За разъяснениями обращаться в розовый дом на берегу. Спросить Фила.

Фил.

Посещению было больше месяца, поэтому и заметил его проснувшийся и немного размокший Алик только теперь. У адских сил, будь им пусто, не было права замечать такие визиты. Автор письма и следов скрупулезно обыскал комнату, коридор и даже ветхий балкончик, что небезопасно, значит был целеустремлен и не боялся риска. Прибавив к вышеприведенным свойствам характера Фила те, что явственно проскальзывали в письме, Аланкрес в полной мере осознал необходимость посещения розового дома следующей же ночью.

Вообще, сколько он себя помнил, все пытались его как-то использовать. И прокляли его этим сном вместо того, чтобы извести нормально, придерживаясь приличий единственно из корысти, и месяц назад ставню не открыли, а казалось бы – чего проще?

Презирая себя, как параноика, Аланкрес зачем-то проверил плотно ли в его запыленной обители забиты ставни и запирается ли дверь изнутри (хотя он помнил, что не запиралась). Затем он смахнул пыль и все остальное с красивой бронзовой подставки в центре комнаты и скоро уснул на ней сидя, обхватив руками колени и уткнув в них лицо.

2. Фил.

Верить в сказки, будучи маленьким, для Фила было так же естественно, как в нынешнем возрасте верить во власть над миром самой всепоглощающей силы на свете. Единственным ее выражением во все времена было количество, и Фил решил обеспечить себя им раз и навсегда. Достичь подобного можно многими незаконными путями, стоящими нервных клеточек неподготовленным умам, коим Фил и являлся, а потому и почел лучшим выбирать из путей законных, и остановился почему-то на странном – поисках кладов. Может быть его надежда на успех уходила корнями именно в эту, с детства выработанную привычку верить в сказки...

Так, или иначе, а найти клад – это не просто пойти и выкопать его. Нужна обстоятельность. Для начала Филу потребовалось наличие друзей в городском архиве, затем среди спортсменов – аквалангистов, спелеологов, и прочих. Старательное выслушивание пенсионеров с богатым военно-революционным прошлым как-то все же сподобилось принести плоды – Фил успел пошарить в подвале какого-то древнего коттеджа прежде, чем его снесли, в результате чего смог сам купить себе неплохой дом и засадить вокруг него сад розовыми кустами. С тех пор, твердо уверовав в прибыльное дело, Фил споил архив, взорвал городскую свалку, подрыл лучшую часть пляжа и надоел всем так, что его в какой-то момент вместе с его поисками просто прогнали с суши. Когда Фил купил себе акваланг и катер, его финансовое положение уже начинало требовать новых сокровищ, и ему как-то пришлось с горя обшарить верхние этажи известного всем притона, переделанного из старинного замка.

Поднимаясь по потайной лестнице, он на всякий случай осматривал стены, вспугивая золотистых мокриц, пока не прошел на самый верх и там обнаружил нечто, чуть не отправившее его прямо в приют для душевнобольных.

Золота комната, в которой хранился усыпленный проклятием Алик, не содержала. Фил нашел в ней бронзовую подставку с местом последнего успокоения всякого уважающего себя человека. Фил не любил тлен, однако подставка выглядела привлекательно, и он решил осмотреть ее верх детальнее. Ушла масса филовских сил, создавая много грохота прежде, чем взору видавшего многое кладоискателя открылось зрелище, заставившее его в ужасе отшатнуться. Готовый найти что угодно, от банального скелета до интригующего ни фига, Фил застыл в ужасе, увидев среди складок пурпурного атласа и слежавшихся в мелкие волны пасмурно-серых вихров нормально построенное лицо такого вида, словно оно удосужилось помереть не раньше, чем за день до его прихода.

Фила не испугала бы высохшая кожа и ввалившиеся глаза мумии, облезающий остатками плоти череп и другие неприятно видоизменившиеся мертвые экспонаты, но такая находка заставила оформиться в мозгу Фила парадоксальной сентенции о том, что неприятно встретить неразложившегося покойника там, где ожидаешь найти разложившегося. В принадлежности находки к ордену покойников, а не впавших в летаргию наркоманов убеждало полное отсутствие дыхания.

Волевым усилием оставив себя на месте, Фил еще раз осветил дрогнувшим фонариком свое видение и постарался отметить ускользнувшие от него при первом осмотре черты человека, которым этот труп наверняка когда-то был. Несмотря на общую свою нейтральность, они напоминали что-то такое нежненькое, веселенькое, вобщем, неприятное.

Одновременно пришло две мысли – первая по поводу того, кого же ему этот тип напоминает, а вторая – какими бы свойствами, при совокупности уже известных это пугало могло бы обладать.

Тип напоминал сестру. Она страдала каким-то психическим расстройством и жила с матерью в городе, изредка изводя своими приездами на отдых, который Фил, по возможности старался сделать недолгим. Неприятной в этой его неродной сестре была ее патологическая веселость, пугающая Фила и заставляющая его впадать в депрессию.

Мысль, о свойствах пришла несколько позже, и услужливая память радостно оформила ее в одно только слово, добытое из услышанных в детстве сказок.

Чтобы проверить догадку, Фил, движимый страхом в одну сторону а любопытством в другую, позволил последнему слегка пересилить. Он нагло потрогал типов нос за острие и подивился его несвойственной восковым фигурам и мумиям упругости и прохладности. Последняя надежда на искусственное происхождение феномена покинула Фила.

Постояв немного возле, чтобы прийти в себя, он решил, что надо действовать. И как раз вспомнил о своей недавней вылазке в аквалангом в одну из подводных пещер еле видного с берега скалистого острова с туземным названием Лат Ла.

Проплыв довольно долго под водой, он вылез на гранитный берег внутри острова, в одной из его пещер и так получилось, что тут же упал обратно. Но за короткий миг он увидел... Толком так и не поняв, что увидел, Фил упал потому, что тут же почувствовал такое, что заставило его забыть увиденное. Воздух там был не просто не пригоден для дыхания – он был ядовит, и Филу пришлось быстренько погрузиться обратно. При последующих визитах он, к большому своему огорчению, выяснил, что ни одно из доступных средств защиты от мерзких газов тут не действует. Те же визиты доказали ему, что действуй они, можно будет до конца жизни ничего не искать...

В дальнейшем грустный Фил нашел название газа в умной книжке, выучил его формулу, нарисовал ее на стене и долго кидал в нее нож, покуда не стала она неразличимой, как его неисполнимая мечта.

А теперь вот тут, перед ним, лежит существо и нагло, попирая все законы природы, не дышит. Оно может сплавать ( если, конечно, ему можно плавать) и забрать мечту голыми руками. А если его разъест газ, Фил плакать не будет. Не должны люди умирать, чтоб могла вечно жить эта полуистлевшая пакость...

...Дойдя в своих мечтах до благодарственных воплей восхищенной толпы " ура великому Филу, растворившему вампира в газе" , Фил поразился – до какого же бреда можно дойти, в присутствии подобной штуки. Но бред бредом, а факты...

За время его мечтаний Аланкрес не исчез. Поэтому, нацарапав вышеупомянутое послание, Фил опрометью дунул в родной архив.

Несколько дней он читал все, что смог найти относительно интересующей его проблемы, а затем, когда через неделю так никто и не появился, не знал, что и думать. На всякий случай он принял все меры предосторожности, какие смог, а смог он найти все, кроме мощей св. Ипполита ( жившего веков пять назад охотника за вампирами) потому, что реликвии эти хранились там, доехать куда не хватило бы денег, и неизвестно еще, были ли подлинными. Через две недели серебряную наружную щеколду сперли, а через три Фил стал подозревать, что у них в семье ненормальной была не только его сестра. На исходе четвертой он решил, что источник его бед – одиночество, тем более, что познакомился с хорошенькой девушкой, приехавшей из города, которой оказалось негде жить. Фил предложил ей поселиться у него в верхних комнатах и следить за садом, а она согласилась так быстро, что Фил решил, что нравится ей и ошибся. Она поливала цветы, рисовала на заборах, откровенно скучала в его присутствии и часто куда-то надолго исчезала. На всяческие намеки с его стороны реагировала так безразлично и рассеянно, что скоро Филу стало неинтересно намекать. Он снова занялся поисками сокровищ, изредка тоскливо поглядывая на Лат Ла и в опасливо – в сторону верхних этажей бара.

Решение появилось закономерно.

– Кэсси?

– А?

– Пойдем в бар.

– Куда?

– В бар. Расслабиться.

– А-а...В бар, так в бар.

"Кэсси, спрыгни в пропасть..." "В пропасть, так в пропасть..." Раздражало ужасно.

3. Упырь.

Народу в полумраке перемещалось туда-сюда обычное количество – не много, не мало. Отовсюду падал разноцветный свет, гипнотизируя лучами и бликами, подкрашивал облачка сигаретного дыма, оживлял прозрачные стаканы, тонул глубоко в напитках. На фоне обычной вечерней усталости стало скучновато, но приятно...

Кэсси с Филом танцевали друг с другом, каждый думая о своем. Фил об ужасах и сокровищах, девушка – о снах, что как раз накануне пришлись в настроение. Их и теперь напоминал мелькавший перед ней теперь восхитительный зеленовато – бирюзовый свет прожектора. Всегда казалось, что за каждым мерцающим, блестящим или светящимся предметом несложно увидеть тот иной, замечательно спокойный и гармоничный мир, представление о котором мы получаем иногда, когда нечего больше желать, потому что разум и чувства поражены внезапным, но прекрасным и спокойным видением. Это ощущение, знакомое тонким и одаренным натурам, коей девушке выпало несчастье (или все-таки счастье?) быть, зачастую бывает главным удовольствием в их жизни. Многие, желающие чаще, чем позволено в этом мире, испытывать подобное, вынуждены прибегать к грубым химикалиям, но Кэсси считала, что это дорого и неинтересно, а посему была обречена вечному томленью по иному... Прежде, выходя из снов, ей не хотелось просыпаться, а еще раньше – не хотелось просыпаться никогда... Это очень плохо, и додумав до этого места, Кэсси сочла, что дальше молчать неудобно.

– Смотри, какие у того типа волосы замечательные, -сказала она, кивая куда-то в сторону. – Темно – золотистые... Интересно, он их красит?

Фил взглянул в указанную сторону.

– Красит. У него и рожа, не как у рыжего.

– Это они у них, по-твоему, какие?

– Белые, красные и в конопушку. Рыжий, он бледный, как упырь. Боишься их? – и тут же прикусил язык, пока отказывая себе в праве на помешательство.

– Приводи, посмотрим, – слегка заинтересовалась Кэсси. – А вон тетка большая, с такой...

Вот так она, к огорчению Фила, восприняла приглашение расслабляться слишком буквально. Интеллектуального разговора не получалось.

Они танцевали подо что-то медленное и красивое. Фил, обладатель острой челки до подбородка, изредка прерывал разговор, сдувая ее носа. Кэсси смотрела куда-то сквозь него, отвечая невпопад. Мимо несколько раз проходила тетка в длинном белом шарфе, за который безумно хотелось дернуть... Это тоже нельзя было назвать похвальным желанием, и, додумав до этого места, Кэсси решила отвлечься и продолжить незаладившийся разговор.

– А теперь этот рыжий пьет текилу... Ты любишь текилу? У меня от нее язык болит...

– Я люблю пиво, – сказал Фил.

– Я тоже люблю пиво, – подхватила Кэсси. Что бы еще сказать? – Оно замечательное! А когда оно высыхает, оно становится липким...

Фил потихонечку изнывал. Изнывая, он взглянул в угол, где рыжий только что допил текилу. И, как на крапиву, напоролся на туманный и вязкий, как летаргия, взгляд. Напряженные нервы среагировали мгновенно – он отступил туда, где толпа была гуще и тут же, пытаясь унять некстати участившееся сердцебиение, глянул снова.

– Это мы куда? – поинтересовалась слегка опьяневшая Кэсси. Она тоже оглянулась и снова инициировала беседу.

– А вон рядом с рыжим сидит такой тип с остреньким носом... Осанка редко встретишь. Текилу не пьет. Наверное, не любит. Или у него тоже чего-то болит...

– Терпеть не может... Пошли домой, – Фил нервно кусал губы, увлекая девушку к выходу. Перед его внутренним взором еще долго стояло это до ужаса знакомое лицо с серыми удлиненными глазами...

Возникла трусливая мысль – послать на фиг сокровища, взобраться днем в обиталище этой твари... Где-то он там видел ставни, вряд ли фальшивые.

Половину следующего дня искатель кладов боролся с собой, наконец все же взял инструменты и двинулся в замок.

– Кэсси...

– У?– донеслось из сада.

– Если я не вернусь...– Фил вздохнул, потом огляделся. Почему это он должен не вернуться? Погода ясная...– Впрочем, я вернусь.

– Ну, как хочешь, – неподобающе разочарованно протянула Кэсси.

А когда он поднимался по лестнице на второй этаж, на ступеньках, прямо на своем пути он увидел рыжего, который разговаривал с красивым брюнетом в клубном костюме. Вернее, если бы он в тот момент, и в пару предыдущих, разговаривал, Фил бы так неожиданно на них не напоролся. А они, вероятно услышав его раньше, чем он их, стояли и следили за его приближением. Рыжий – озадаченно, костюм – презрительно сощурившись.

– Куда путь держишь? – насмешливо спросил брюнет.

– А то ты не знаешь, – угрюмо ответил Фил. Его, как придурковатого кладоискателя, знали все.

– Что-то ты здесь уже не первый раз по-моему.

– Так ведь бабки-то кончились, – объяснил Фил.

Брюнет зевнул и оглядел потолок. Фил смотрел на него и понимал, что можно идти назад.

– Иди-ка ты отсюда, – вспомнил о нем брюнет. – Или нет, подожди, сказал он, с нехорошей улыбочкой залезая правой рукой под левую полу пиджака.

– Я лучше пойду, – произнес Фил, стараясь без излишней спешки, но все же быстро оказаться вне зоны его досягаемости.

Хоть Фил и понимал, что гангстер – не статуя, на одном месте стоять не будет, но в тот день больше не пытался прорваться в гости к своему фантому.

А вернувшись домой, всерьез подумал, а не смотаться ли на материк за останками св. Ипполита, но, рассудив здраво, ограничился увешиванием себя серебром и другими, если верить архиву, полезными вещами. Даже обруч на голову надел, что оказалось очень удобно, и к тому же должно было, в случае чего, защитить от вмешательства мысли, буде таковые у него возникнут.