Текст книги "КИНФ, БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ПЕРВАЯ: ПЛЕЯДА ЭШЕБИИ (СИ)"
Автор книги: Квилессе
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц)
Давр приосанился; из него уже не лезли его веселые шуточки и «я вас съем!». Речь его походила на предвыборную речь Императора, и мне жутко захотелось за него проголосовать. Все-таки, осознанно или нет, а все Драконы себя с юности готовят к этому.
– Но есть люди, – поучительно произнес Белый, не благоговея перед предвыборными обещаниями Давра, – которые тоже добровольно отказываются ото всего, что им лишнее, и даже от того, что совсем не лишнее! – он имел ввиду монахов.
– Да? В самом деле? – хитро прищурился Давр. – И что они, счастливы?
– Кажется, да, – неуверенно ответил я.
– И почему же они отказываются, скажем, от подушек?
– Это… м-м… связано с религией. Так они ищут истину и служат богу. И смирением пытаются достичь блаженства, – ответил я, суматошно пытаясь вспомнить смысл пострига и послушания.
– Ну и как, нашли? И не найдут никогда, потому что сначала нужно найти истину и блаженство, а уж потом окажется, что подушки тебе не нужны, ты и без них счастлив! Какая глупая религия… Но до чего забавная! Никогда не вникал в суть верований людей, надо бы почаще ими интересоваться. И что, они правда полагают, что если не спать на подушках, они достигнут мудрости высшей?
– Если не спать на подушках, не есть мяса в постные дни, молиться, не вступать в брак, и еще много чего не делать. Не грешить.
Давр хохотал, как безумный.
– Вот уж не знал, что производить на свет себе подобных и порождать в любви жизнь является грехом! Что за глупость?! Разве любовь не есть самый драгоценный и священный дар богов?! Это ваш бог велел так делать?!
– Ну, не всем же. А лишь тем, кто любит его так сильно, что никто им больше не нужен. Они называют себя его невестами и женихами. Они обручаются с богом!
– Ах, так! Значит, они так тщеславны, что любят лишь бога! А другие его творения, значит, для них не слишком хороши?! И что, богу и в самом деле нужно так много невест и женихов? Он держит гарем, этот бог?! И как можно быть ближе к богу, разве что не породив на свет живое существо, подобно ему самому, что дал жизнь всему живому?!
– Ты что?! – в ужасе вскричал Белый. – Если они приносят обет безбрачия, посвящая себя лишь богу, то как же он может одобрять гаремы?!
– А как называются целые полчища невест? Может, ты найдешь другое слово? Я же его не знаю. Даже я считаю, что невеста должна быть одна. И если эти люди, что называют себя невестами божьими, на самом деле так сильно любят бога, то странно вдвойне, что они не хотят дать потомства – кто, лучше них, может рассказать о боге своим детям и научит их любить его?! И если вдруг все люди вступят в эту странную общину, станут невестами и женихами божьими, перестанут вступать в брак и плодиться, то кто же тогда будет молиться этому странному богу, когда все умрут? Нет, здесь кроется какой-то обман! Коли бог считает что-то грехом, он должен бы позаботиться, чтобы грех этот исчез из душ его людей. Но как можно считать грехом продолжение жизни? И как можно мечтать о вымирании твоих чад?
– Ну, не все же такие просветленные, – встрял я, но Давр замотало головой.
– Этот спор бессмысленен, – ответил он. – Вдвойне странна религия, где самые лучшие и преданные удостаиваются смерти. Ибо тот, кто не оставил потомства, словно и не жил.
– Еще мяса есть нельзя, – подсказал любопытный Белый.
– Это еще почему? Разве бог их так глуп, что не мог создать их как оленей, чтобы они ели одну лишь траву? А раз создал он их всеядными, то какой смысл запрещать им есть мясо? Голодом сидя истины не постигнешь. Вот если б Бог их был голоден, и люди, отказавшись от мяса, тем самым накормили его, это имело какой-то смысл. Но Бог голодным не бывает.
– Это они делают, чтобы доказать ему, что они любят его больше мяса и подушек.
– Какая глупость! А сам он не может разве понять, кто любит его, а кто нет? И разве это любовь, когда отказываешься от чего-то? Ничуть; я знаю людей! Если один в экстазе действительно может без ущерба для себя отказаться от мяса, то другой будет сожалеть, страдать разлитием желчи и тихонько проклинать бога, который требует от него таких жертв. Это будет не любовь, это будет подчинение, только и всего. Разве ты, ничтожный червь, человек, потребуешь от своего любимого человека отказаться от чего-то, чтобы доказать тебе, что он любит тебя больше? Да и как можно равнять такие понятия, как любовь и еда?! А бог, требующий такие вещи, просто эгоист. Разве любимый человек требует тебя отказываться от чего-то, тебе необходимого? Нет. Так почему же высшее существо должно быть столь несовершенно, как эгоист?
– Но некоторые люди все же отказываются от многих вещей и счастливы! – настаивал Белый. Давр кивнул:
– Да. Еще существуют такие люди, которые умеют радоваться синему цвету неба, словно умеют летать. Они счастливы. А разве счастливый человек станет грешить?
– Не знаю, – неуверенно ответил я. – Но если в некоторых религиях ест запреты, например, не мыться…
Давр расхохотался еще сильнее, так, что закачались нестройные колонны из чаш и золотых блюд, наставленных чуть не до самого потолка.
– О, Летающие Отцы! Неужто есть и такие? Расскажи поподробнее.
– Ну, во всех подробностях я не помню. Знаю лишь – нельзя мыться, дабы не осквернять священную воду, и если дождь, то нужно спрятаться, не то последует гнев богов…
– А животные? Они же купаются! – не унимался Давр. – Значит, возящаяся в грязной луже свинья не оскорбит взор богов так, как решивший сполоснуться человечишка… Ой-вай, неужели бог, создавший людей, не знал бы их до мельчайших мелочей, не знал бы их потребностей, не знал бы их нужд настолько, чтобы запретить им мыться?! К чему богу вообще делать такие глупые запреты? Неужели бог – глупец? Или злодей? Или тиран? Неужели он создал людей не как детей своих, чтобы смотреть на них и радоваться, а для того, чтобы издеваться над ними?
– Бог дал им разум для того, чтобы люди могли выбирать меж грехом и благочестием, – сказал Белый. И мы затаили дыхание – это летающий ящер, неужели он даст ответ и на это вопрос так же легко, как и на все остальные, над которыми человечество бьется веками?!
Давр улыбнулся.
– Бог – великая Созидающая Сила – не человек, и никогда им не был. Зачем Истине устраивать какие-то испытания, выборы, чтобы доказать самое себя? Не нужно приписывать человеческие черты и недостатки богу; он никогда не будет зол, не потребует неповиновения и самобичевания, ему этого не нужно. Несовершенный по натуре своей, но добрый человек не причинит боли даже животному – так отчего же Совершенству хотелось бы причинять боль ради какого-то выбора?
– Был! Был человеком, Сыном Божьим! – завопили мы с Белым в один голос, торжествуя. Давр улыбнулся – весело, но как-то по-отечески.
– И что? Сын божий не мылся? Или мяса не ел? Или спал без подушек? Или еще какие табу не нарушал?
Мы переглянулись. Нарушал, ел, спал… Да еще как!
– Он кому-то даже морду набил, – наябедничал честный Белый. – В храме.
– А, так он вел себя как человек? – продолжал Давр. Мы лишь плечами пожали.
– Религия – это просто способ подчинить себе людей за просто так, – сказал Давр. – Бог же нас создал – и все. Он подарил нам жизнь. Чем мы можем отплатить ему? Ничем; как возможно оценить жизнь? – Давр вдруг очнулся от своих размышлений и удивленно глянул на Белого. – Ты чем это занимаешься?!
– Пишу, – ответил невинный Белый просто. Разложив на коленях книгу, добытую из-под задницы, он записывал нашу ученую беседу.
– Пишешь?! Так ты и вправду грамотный?! И читать умеешь? И как будет называться то, что ты сейчас пишешь?
– Философский трактат, – скромно ответил Белый. – «О природе Бога».
Давр, который думал, что голодранец в зелено-красной одежде даже разговаривать толком не умеет, лишь судорожно глотал воздух.
– Так ты еще и философ? А стихи писать умеешь?
– Умею.
– Ты ученый?
– В каком-то роде.
– Вах! Впервые вижу людей, способных вести беседы и слушать… Если вы понимаете, о чем я говорю. Так ты записывал все, что я тут наговорил о ваших людских богах?
– Да, – тоном изобличителя ответил Белый. – Все до точки! Но кое-что мне все-таки не ясно. Ты тоже хочешь жить хорошо, как и человек; но человек убьет за зеленый металл, а ты – нет. Почему?
– Может, потому, что мне нужно немного другое? Синее небо?
– Но ты же – главное богатство страны! Ты и тебе подобные даете людям зеленый металл! Значит, ты мог бы не давать им его, а тиранить и беззаконно жрать их.
– Зачем? У меня есть пища. Причинять боль, чувствовать страх, власть, наслаждаться страданиями, издеваться – зачем? Меня раздражают слезы и те, кто упиваются чужими муками. Я не понимаю бессмысленного зла и пыток – а некоторые люди применяют пытки, не так ли? И это я испытал на своей шкуре. И все равно не склонился к тому, что это допустимо! Хочешь убить – убей сразу, коли есть у тебя на это основание. Не хочешь – не берись. Однажды я познал чужой страх. Я чувствовал его так же ясно, как прикосновение, как запах… он был липкий, мерзкий, тошнотворный, гнусный, беспомощный, проклинающий… Он лип ко мне, словно грязью меня обмазывал. Ни за какие блага на свете я не хотел бы испытать его снова.
– Как это было? – спросил я; Давр, покосившись на строчащего пером Белого, помолчал.
– Мы играли с Алкиностом, и я притворился, что он свернул мне шею. И он испугался. Больше за себя, чем за меня.
– А зеленый металл? – не унимался Белый.
– Даже если я не стану давать людям зеленый металл, они найдут что-нибудь еще, другое, что будет им так же дорого. Они найдут стекляшку, камешек, кусочек кожи, все равно что, лишь бы можно было обладать этим и драться друг с другом из-за этого. Я знаю людей; им необходимы идолы, которым можно поклоняться. Кстати, знаете, почему многие люди продают бога за деньги? Потому что деньги можно потрогать, вот они, а бога даже не видно.
Беседа увлекла нас, и мы не сразу заметили стройный ряд посланников, выстроившихся вдоль стены у входа в подвал. Об их скромных персонах доложил дворецкий.
– Ба! – удивился Давр. – Уже ответы? И что же? Прочтите?
Один за другим посланники вынули грамоты, запечатанные именными печатями.
– Смерть, – торжественно прочел посланник с северной стены.
– Смерть, – почел гонец и с благодатной восточной стороны.
– Смерть, смерть, смерть, – говорили посланники торжественно. Голуби мира, окрашенные в самый чистый белоснежный цвет, принесли весть о том, что смерть – разрешена.
– Ну и ну! И добродетельный Алкиност дал согласие, – Давр усмехнулся и щелкнул хвостом. – Может, даже поможет? Ну что, полетели к нему?
– Летим, – согласились мы и встали. Он снова усмехнулся:
– Впервые вижу, чтоб грабители добровольно покидали сокровищницу, ничего не взяв.
– Да мы не грабители! – начал было Белый старую песню, но Давр лишь отмахнулся:
– У Алкиноста разберемся.
И снова последовал тот же быстрый перелет, от которого кругом шла голова и вылетали волосы из парика Белого.
– А если Алкиност опять в загуле? – прокричал Белый, вцепившись в парик. – Где искать его?
– Чего искать, наверняка он в «Яблоках»! – заорал я в ответ.
Давр, прислушиваясь к нашему разговору. Подвел итог:
– Нет уж, не стану я вас есть, а то и правда отпалит мне Алк голову за сыночков своих. До сей поры никто не знал, кроме меня, что он пьяница.
– Да ладно, потом обсудим, кто тут пьяница! – заорал я. – Витраж впереди!!!
Я смотрел вперед – и обмирал. Мы летели прямо в огромное разноцветное стекло, и Давр, озорничая, все сильнее размахивал крыльями.
– Караул! – завопил Белый тонким голосом оперной дивы, закрывая голову руками. В следующий момент мы врезались со скоростью реактивного снаряда в стекло, и оно брызнуло в разные стороны тысячью разноцветных осколков пробитое лобовой пластиной Давра. Потом он со всего маха влупился в стену когтистыми лапами, тормозя, да так, что дворец задрожал. Где-то очень далеко зазвонил колокол; то давали знак что брат Господина прибыл в гости. Определили это (безошибочно) по тому, как содрогается замок.
С кусками штукатурки полетели мы на пол, и сопровождался это ад оглушительным хохотом Алкиноста, который в данном помещении с прекрасным витражом занимался неким государственными делами.
– Сорок восьмой витраж, братец! Поздравляю.
Давр, сидя на полу, потряс головой и с чешуи его посыпались куски штукатурки.
– Я только что получил разрешение Совета относительно царя Чета, – небрежно ответил он.
– Насчет Чета, – повторил Алкиност, и его голос стал кровожадным, а плоские змеиные ноздри раздулись, словно учуяли кровь. – И что ты хочешь, чтобы мы с ним сделали?
– Видишь? – Давр небрежно кинул ему под нос свой хвост. Алкиност тупо смотрел на почерневшую чешую, лишь хлопая глазами. – Он меня пытал. Жег. Как ты думаешь, что я хочу с ним сделать?
– Но зачем? Зачем он это делал?! – поразился Алкиност, и глаза его налились кровью, покраснели моментально. – Как посмел он руку поднять на благородного Дракона, грязный угольщик! Грабитель!
– Именно – грабитель, – подчеркнул Давр, небрежно рассматривая новый лаковый рисунок на своих свежеотполированных ногтях. – Он хотел, чтобы я отдал ему свои сокровища. А я не хотел их отдавать. И так день и ночь подряд. И еще полдня – потом палач устал и пришлось прервать нашу увлекательную беседу. Глупый угольщик…
– Угольщик? – подал голос я, вытаскивая себя из-под обширного зада, коим до этого был придавлен к полу. – Это почему же он – угольщик?
– Зед?! – воскликнул Алкиност, увидев меня, помятого, потисканного как следует. – А где Торн?
– Там, – указал я на зад Давра. – Под ним. Если все еще жив.
– Встань, встань скорее! – закричал Алкиност, и Давр приподнялся. Белый, словно колобок, выкатился из-под его хвоста.
– Ну и туша же ты! Хвала Вару – кости целы… привет, Алкиност. Весьма рад тебя видеть.
– Ну, я вижу, вы знакомы, – ничуть не смутившись, заявил Давр, складывая лапы на брюхе, отливающем нежным золотистым оттенком, совсем как дорогие курительницы, стоящие во всех углах зала. – Где ты взял этих невежд и варваров? Впрочем, мне они тоже нравятся, особенно тот, что умеет писать.
– Я тоже умею, – уничтожающе заметил я, но Давр и ухом не повел. Ему нравился Белый.
– Итак, что насчет жаркого?
– Какого жаркого? – заинтересовался Алкиност.
– Хочу зажарить в отместку Чета и съесть его, – ответил Давр. Алкиност потряс в знак отвращения зеленой плоской головой и брезгливо поморщился.
– Я не ем людей, тем более – жалких угольщиков! Он, наверное, чумазый, и грязь будет скрипеть на зубах.
– Почему ты, государь, называешь его угольщиком? – снова встрял я. Алкиност коварно усмехнулся, сощурив янтарно–зеленые глаза с негасимой искрой на дне:
– Потому что он и есть угольщик. Он убил настоящего императора и вскарабкался на его трон… А ведь я предупреждал, я говорил на Совете, что это вовсе не благо и не добро, если один человек свергает другого – пусть даже и самого глупого! Но этот глупец был законным правителем; и худого не делал. И что мне ответили? «Может, это их путь развития!» – передразнил невидимого оппонента Алкиност. – Путь развития! Если смолчать однажды и позволить развиваться по пути насилия, то все это оканчивается этим – обгоревшим хвостом… но он заплатит мне за обгорелый хвост, жирный ублюдок!
– Он вовсе не жирный, – возразил справедливый Белый.
– Значит, отощал от жадности. Ну что, летим, что ли ?
– Постой! А план?! – всполошился Белый, проявляя просто чудо стратегической мысли. – Вы же собираетесь напасть на хорошо укрепленный замок, и кое-кто еще совсем недавно рассказывал нам о ловушках, приготовленных там специально для таких как вы. А тут вдруг – раз, и полетели! Нет уж, так не годится!
Давр пожал плечами, но промолчал, В конце концов, свой хвост дороже!
Айки торопливо притащили Белому чистый лист бумаги, и он угольным карандашом начал рисовать план замка.
– Замок стоит на возвышении, – Белый любовно нарисовал гору, да так, что любой сказочник ему позавидовал бы. – Вот эта стена отвесно уходит прямо в пропасть под скалами. И главные ворота смотрят на юг… так. Здесь ворота в подвал – есть ли еще выход из замка, вот в чем вопрос?
– Зачем тебе знать это? – поинтересовался Давр.
– Как – зачем?! Ты что хочешь получить?
– Жареного Чета, – отчеканил Давр.
– И его дочку на вертеле, – напомнил добрый Алкиност.
– Ну! И лишних жертв вам не нужно? – сказал суровый и строгий Белый. – А вот если бы мы знали, где находятся все выходы, мы бы подпалили их, оставив свободным лишь один, и все ринулись бы к нему. А там уже дело простое – ищи в толпе нужных тебе негодяев да жарь их.
– Умно придумано! – восхитился Давр. – А я бы просто подпалил замок, и все. Но если они не пожелают выходить? Что, если они забьются в подвал?
– Эту дверь надобно поджечь первой, – ответил Белый. – Все ядовитые газы будут скапливаться внизу, и им ничего не останется делать, как выйти наружу.
– Ха! Мы подпалим двери, а они начнут выскакивать в окна, – насмешливо выдвинул теорию Давр.
– Ну и разобьются вдребезги, если спешно не научатся летать, – хладнокровно парировал Белый. – Ну? У кого есть еще предложения?
Мы выступили на рассвете.
Розовое прекрасное солнце вставало из серебристой перины облаков, и замок на горе стоял темной громадой – как, впрочем, и все замки в этом мире. Для Драконов строили на совесть и на века!
Мы с Белым, исправив свою первоначальную и основную ошибку, теперь явились не пешком, а верхами на лошадях, покрытых коврами, на которых красовались вензеля дома, из чьей конюшни эти лошади. Вслед за каждым из нас гордо шел знаменосец, и надо мной трепетал мой новенький флаг, оповещая всех герольдов (если на моем пути вдруг встретятся таковые), что я принц Зед Натх Ченский, а на знамени Белого было начертано, что он Достойный Друг Принца (это его официальный титул), и впереди каждого из нас вышагивал воинственно размахивающий саблями отряд. Жуть. Словом, мы начали наступление по всем правилам и законам, и сердце мое колотилось, потому что это был первый настоящий бой в моей жизни – не драка, которых я устроил предостаточно, а именно бой, таковой, каковым и должен быть рыцарский поединок.
Притом в самом выгодном положении оставался подлец знаменосец. Мало того, что его флаг, как указатель, торчал за моей спиной («Вот он, принц! Стреляйте сюда, не промахнетесь!»), так он еще и шел позади всех.
Все дальнейшее помню смутно.
Помню, как Драконы взвились в небо, когда наши смелые отряды, подойдя вплотную к замку, обнаружили расставленные сети и разрезали, растерзали их в мелкие клочки. Помню, как мы шли, шли по полю, и высокая трава шелестела под ногами солдат и под копытами лошадей. Помню, как орал что-то героическим голосом, взмахами руки посылая людей – куда? Я не знаю; Алкиност потом говорил, что солдаты наши под мудрым командованием (!!!) Зеда и Торна взяли замок – точнее, ту его часть, что была обращена к ровному полю, – в кольцо и наступали, а сами Драконы…
Ужас!
Когда мы героически приблизились к замку, он уже горел как охапка хороших дров, а Драконы с визгами летали над пожаром и поливали крышу здания пламенем, и его красные и оранжевые языки облизывали каменный фасад и красиво сбегами по вычищенным горячим дыханием Драконов плитам, облицовывающим стены, а по горящему полю неслись в ужасе люди. Рухнул мост, и раскаленные камни посыпались на головы удирающих, и зрелище в общем было очень жутким.
– Господи, что творят, – ужаснулся Белый, обомлев – некто, весь объятый пламенем, летел вниз с ревом. Это Давр легко дохнул ему в спину и отпустил на волю.
Алкиност, обняв крыльями одну из угловых башен, что стояли по периметру замка и соединялись крытыми галереями, дунул в окно, и струя пламени, словно живая, пробежала вмиг по всем галереям. Алкиност расцепил лапы и отпрянул от башни. Пламя теперь опоясывало весь замок, а Драконы, визжа от упоения, черными тенями летали над пожарищем.
– Чет, царь Чет горит! – орали где-то, и тому в подтверждение раздавался смачный рев. – А принцесса, где принцесса?!
Но принцессу они искали зря, ибо её уже взяли в плен наши солдаты, и она дожидалась своего палача – Давр и Алкиност на бреющем полете проносились над полем и плевались огнем вслед убегающим людям, так, для острастки.
– Они взяли, что хотели, – заметил Белый, подлетев ко мне на взмыленном коне. Того тоже напугал кромешный ад, разверзшийся на поле. Розовое солнце потонуло в хлопьях черной сажи, взлетевшей до небес. – Пора бы и улетать!
– Эй, натягивай сеть! – гаркнул могучий голос совсем рядом, и мой конь взвился на дыбы. – Лови ящеров!
Совсем рядом, прямо из-за соседнего кусточка, вынырнули ловцы, торопливо растягивая свою лучшую, прочную тонкую металлическую сеть. Солдаты наши были слишком далеко – они честно выполнили свой долг, пленили принцессу, и отступили, не позволяя осаждаемым выйти из кольца. И тогда обороняющиеся решили сами наступать, тем более, что терять им было нечего. Царские ловчие шли в атаку, и навстречу им неслись Драконы – так низко над землей, что можно было б накинуть на них сеть! Перекликаясь громким голосами, шли по горящей траве ловцы, и в утреннем небе вертелись пращи – в них были заряжены ядра, привязанные к сети. Миг – и они вылетят в небо, увлекая за собой сеть, и она накроет, сомнет крылья..!
– Давр! Сеть! – орал Белый ломающимся голосом, так как сорвал его. – Сеть!
Но его усилия были напрасны, и крик потонул в грохоте и криках. Никто его не услышал, разумеется. И тогда Белый решился на подвиг.
Так уж – и на подвиг.
О, не скромничай!
Лошадь его, перепуганная пламенем и криками, взбесилась и его скинула, но он подскочил, как резиновый мяч, даже не заметив удара.
Это тебе кто сказал? Очень даже я заметил, особенно тыльной своей частью. Да только время было дорого, чесаться было некогда.
Да! И, хромая, он понесся вперед, навстречу Драконам.
Зрелище было великое!
Озверевшие, озлобленные люди, распаляя себя боевыми криками, бежали навстречу Драконам, и лица их искажались яростью, а над головами все быстрее и быстрее вращались пращи – и Драконы, совершенно молча и зловеще заходящие на очередной круг и несущиеся прямо на людей на бреющем полете. Две силы друг против друга; двое противников, достойных уважения – ибо люди, потерявшие людское обличие, и ставшие страшнее огнедышащих, были смелы и отчаянны, и это не могло не вызывать уважения.
Белый, конечно, проигрывал эту гонку. Он, со своей хромой ногой, не мог угнаться за ловцами, которые были все сплошь сильные, выносливые мужчины, и я, до того в ступоре наблюдающий за происходящим словно со стороны, словно не участник, а посторонний, вдруг сообразил, что я вообще-то верхом, и что моя помощь Белому будет как нельзя более кстати.
Почти не помню, как я настиг его; не помню, как подхватил и втащил его в седло позади себя, и конь мой храпел, не желая идти навстречу явной гибели – потому что Драконы, разинув страшные пасти, неслись теперь на нас, и мы были в первых рядах кандидатов в жаркое. А впереди бежали озверевшие люди, понявшие, что мы – одни из тех, кто осадил их замок нынче утром, и приближаться к ним было самоубийством.
– Вперед! – страшным голосом прокричал Белый; геройство поглотило остатки его разума, и он не думал о том, что зубастая пасть Давра сейчас может сомкнуться у него на шее. – Беги, как не бегал никогда!
Это он коню.
И мы понеслись дальше; и Тэсана, которую он так редко вынимал из ножен, теперь летела над высокой травой, сверкая красными отсветами пожаров, и я понукал коня, направляя его прямо в дымную полосу, туда, куда уходили ловцы.
И мы настигли их; конь наш заплясал, меся копытами истерзанную землю с обгоревшей травой, и Тэсана рубила, рубила тонкие металлические ячейки, и ловцы, озверев, оставили свои попытки накинуть сеть на Драконов, и перешли в рукопашную с нами – сколько рыл познакомилось с моим сапогом, и сколько дырок просверлила моя Айяса – то одному богу было известно, но позади меня завопил Белый, свергнутый на землю, и конь мой встал на дыбы, сбросив и меня, и наши противники торжествовали – а в небе в тот же миг просвистели крылья, свободные крылья Драконов, и не было сети, в которой бы они могли запутаться!
От немедленной гибели нас спасла лишь канава, в которую мы свалились, не то разъяренная толпа просто растерзала бы нас на месте.
А так – пришлось немного спуститься вниз.
– Ух ты! – я сел, выпучив глаза, с полным ртом песка. У меня даже мысль родилась, а не придумал ли человек колесо, так же вот кувыркаясь откуда-нибудь. Белый, запутавшийся в собственном плаще и обрывках сети, съезжал вниз на собственной мадам Сижу, вслед за мной, и его за ноги хватали преследователи.
Толпа навалилась на Белого, опутывая его клочьями сети, кто-то, как собака, впился в мой плащ, и завязки его душили меня, и висящие на руках люди мешали даже дышать – не то что драться. Меня кусали, щипали, про колотили – молчу. И я думал, что теперь-то мне и настанет конец, и это славный конец для принца! В бою во имя своего суверена.
Внезапно тот, что висел на моей шее, взвизгнул и взвился вертикально вверх, подобно ракете. Сходство довершал дым и пламя, валящие из его задницы.
Люди, держащие мои руки, начали вдруг хлопать себя по плечам, на которых расцветали лепестки пламени, и я смог, наконец, взмахнуть мечом. Вжик! – и не стало удерживающих меня слева. Вжик! – и от Белого, упакованного, как муха в паутину, отвалились сразу трое.
Над нами завис Давр, подняв целый ураган своим крыльями. Огонь, раздуваемый этим ураганом, разбегался в разные стороны, вычерняя землю, а Давр, мастерски и очень метко плюясь маленькими жгучими комочками огня, разгонял наших неприятелей. Миг – и мне драться не с кем было, и я зря воинственно сжимал Айясу. Все кончилось; ловцы потерпели сокрушительное поражение и ретировались. Белый, прорубая Тэсаной себе путь в сетях, ругался гнуснейшими ругательствами. У него был подбит глаз, и опалены волосы чуть не до плеши. Дракон смеялся, глядя на наши нелепые фигуры.
– Давр, обоих вас черт дери! – заругался Белый, немного отойдя от шока и проверив на наличие все зубы во рту. – Что за бойню вы устроили?! И где были ваши глаза?! Сеть, разве не видно было сеть?! Сколько народу угробили…
– Нисколько, – ответил Давр, приземляясь и с интересом рассматривая распухшее лицо своего фаворита. – Одного лишь палача – жалко тебе, да?
– Зато сколько людей уйдет с этого поля с ожогами, – заметил я, наклоняясь над поверженным Белым. Тот попытался встать, но охнул и снова упал на зад.
– Я, кажется, ногу сломал, – мрачно сказал он.
– Да нет, – утешил его я. – Это вывих. Считай, ничего нет. Пустяк.
– Это точно, – язвительно заметил он, – ничего нет! Не осталось ничего от моей ноги! Сейчас вот встану и порублю их как капусту!
– Кого ты собрался рубить, герой? – усмехнулся Давр. – Все разбежались. Да и мы сейчас полетим домой.
– А как же Чет? – насторожился Белый. – Ты его простил? Или уже того...?
– Я решил его не есть, – ответил Давр. – Не то отравлюсь еще. Я ему просто поджег хвост.
– У него нет никакого хвоста! – заподозрив Давра во лжи, тоном изобличителя заявил Белый.
– Зато есть место, где он должен бы крепиться.
– А принцесса? Я знаю, её поймали солдаты.
– Достойного друга принца гложет совесть? Надо же. Неужели жаль? Человек пожалел человека, какая редкость… Я лишь слегка подправил её личико да опалил головешку. Думаю, теперь у неё отпадет желание смотреться в зеркальце так надменно и кичиться своей красой перед вонючим, безобразным ящером, коему должно ползать на грязном брюхе. Ну, доволен моими объяснениями – хотя с какой стати я тебе их даю, чужак?!
*****************************
====== 3.НАЧАЛО. ======
Да-а, снимаю шляпу, Черный. После твоей вставки о битве с Четом все сразу стало ясно…
Что за издевку я слышу в твоем голосе?!
Что ты! Никакой издевки! Однако ты осветил лишь маленькую часть этой запутанной истории и внес еще больше путаницы, приплетя сюда еще и Драконов (об этом мы договорились написать гораздо позже). Как мы назвали её? Кинф, Блуждающие Звезды? Ну, с Драконьими отродьями (ой, как нас только не обзывали!) все ясно – они извечные кинф, это так называется и по ту сторону гор Мокоа. Чет-угольщик и его дочь – разве не блуждающие? Сколько уж изблудили…ой-ой! Но вот еще одну звездочку мы забыли дружище. Нашу Неудачницу. Помнишь?
А– а, её…Слушай, Белый, я с ней не так хорошо знаком, как ты. Это по твоей части и о ней рассказывай ты сам, ладно?
Ладно, буду очень рад. Итак…
Вечером её никто не пытался столкнуть на линию. И она спокойно добралась на аэробусе до дома. И зашла в лифт. И нажала… нет, не на тринадцатый родной этаж, а на двадцать пятый – там, в темной тишине, пахнущий металлом и деревом, был Зал Боя.
Это была святая святых любого воина и здесь на подставках, полочках, крючьях, вбитых в стену, и просто на бархатных подушках, возлежало Оружие. Любое. Очень старое и очень хорошее. Красивое и простое. Знакомое любому – и не знакомое, забытое за давностью лет.
Любители холодного блистающего металла, отрицающие какое-либо великолепие огнестрельного оружия, могли найти здесь сотни лезвий древнейших мечей разных: от прямых восточных, изысканных и величественных в своей простоте, с рукоятями, удобно выточенными для ладони, с кистями, до западных, широколезвийных, тяжелых, с затейливо выполненными гардами, украшенными блестящими камешками; от тонких шпаг и кинжалов до саев и нунчаков, от копий до топоров, отточенных как бритва и иногда украшенных перьями, с перевитыми лентами оплетки древками. Среди этого царства блистающих лезвий лежали и тяжелые дубины, шипастые герданы, заточенные кастеты и метательные ножи. На особых подушках лежали хлысты и бичи, свернутые в кольцо, с лохматыми, завитыми кокетливо кончиками, с отполированными до блеска множеством рук деревянными ручками, украшенными перламутровыми кольцами и резьбой. Рядом стояли пики и алебарды, в деревянные круглые чурбачки были воткнуты остроконечные звезды из отполированного металла и лежали рядышком бумеранги. Висели колчаны со стрелами и луки – настоящие боевые луки, которые, может быть, держали воины Робина Гуда; и все это было отточено, ухожено, оттерто до блеска и пахло металлом, живым металлом, которого каждый день касались руки.
Было и огнестрельное оружие, тоже много. Ружья старинные, пристрелянные, с выверенными прицелами, с прикладами, украшенными искусной резьбой, слоновой костью, потемневшей от времени, иногда – маленькими камешками, инкрустацией. Револьверы всех видов и систем, пистолеты – от старинных, пороховых, с костяными белыми ручками или сандаловыми, сладко пахнущими, до современных, с лазерными прицелами. Были черные, стройные, чем-то похожие на акул винтовки с оптическими прицелами, с красными глазками лазерных прицелов… Все это масляно-тускло поблескивало, хищно глядя в темноту кровожадными дулами, вспоминая пробитые мишени и цели…
