Текст книги "КИНФ, БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ПЕРВАЯ: ПЛЕЯДА ЭШЕБИИ (СИ)"
Автор книги: Квилессе
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 32 страниц)
Тиерн пожал плечами. Ему было жутковато, это правда, но на то и рассчитывал Господин – чтобы обратить нового послушника в свою веру, его следовало хорошенько напугать, чтобы он преисполнился благоговения.
– Ты славно изобразил свою смерть, Господин, – смело сказал Тиерн. – Правда, слишком уж вычурно.
– Тебе интересно, чем мы тут заняты? – вполне дружелюбно спросил Господин, пропустив мимо ушей сомнительный комплимент Тиерна. – Не бойся, подойди, – он поманил Тиерна рукой, и тот шагнул к столу. – Это не тайна – во всяком случае, не для послушников моего Ордена. Посмотри!
Тиерн послушно сделал шаг к столику и наклонился над разложенной перед ним книгой.
– Это самая древняя книга в мире, – с гордостью сказал Господин. – И она много путешествовала. Её чистые страницы начали свою историю еще в Пакефиде, в Мирных Королевствах, когда они еще не были такими уж мирными. Затем она пришла сюда, в Эшебию, вместе со мной. Веками она была тут, и историю этой страны записывали на её страницах мои послушники.
– Но зачем? – поразился Тиерн. Что за странное занятое – марать бумагу? Разве в том сила мира?!
– Затем, друг мой, что в подлинности этой книги не усомнится никто. А на страницах её запечатлено мое настоящее имя, то, которое меня попытались в свое время заставить забыть.
Голос Господина понизился до угрожающего рыка, и Тиерн поневоле поежился. Как бы презрительно он не относился к неведомому Господину, а человек, так славно умеющий превращать людей в отбивные, да еще и такой злопамятный, может, и не страшен для королевства, но вполне опасен для одного Тиерна…
– Здесь написано, друг мой, как я правил миром, – горделиво продолжал Господин. – Да, в свое время я славно сражался, и все страны лежали у моих ног! Давно это было; тогда Эшебия не была такой большой – тогда было два королевства, Кария и Эшебия. Я знаю, тебе не нравится эта земля, а я полюбил её больше родной Пакефиды! Мне не было равных, и я покорил эти две страны. Я взял много пленных, и хотел предать их смерти, – Господин снова жутко и злобно усмехнулся. – Но пришли рыцари, те из немногих, кто все еще противился мне и с кем я воевал. И они предложили мне соглашение. Они покорялись мне, сдавались без боя, и присягали на верность, а я отпускал пленников. Их было трое, этих рыцарей, и один из них был пращуром господина Шута.
– Вот как!
– Да, так, мой юный друг, – усмехнулся господин. – И они сложили к моим ногам свои три знамени, поклялись своею честью, что будут верны моему слову и моему знаку. Пращур господина Шута отправился на север и стал там Наместником от моего имени. Он и его люди клялись на медальоне, называемом Лесной Девой. Могли пройти века, могли смениться поколения, но они клялись, что в любой из веков поклонятся Лесной Деве и отдадут трон Карии тому, кто эту Деву покажет.
Второй рыцарь, Радиган, отправился на восток и основал Мунивер – точнее, выстроил город поверх того, что я называю Сердцем Эшебии. Он хотел похоронить мой Мертвый Город! Он не знал, что это невозможно… Он стал первым из Андлолоров. И он присягал на венце.
Третий рыцарь отрекся от этих реликвий; он сказал, что верно будет служить единому королю Карии и Эшебии, если таковой вдруг обнаружится.
Тиерн слушал, открыв рот. Старинная история очаровала его; он не понимал, к чему Господин рассказывает ему все это, но знал – скоро всему настанет разгадка.
– Я вернулся в Мирные Королевства, – голос Господина стал неприятным, каркающим, он словно издевался над чем-то, – и там меня ждала измена! Драконы восстали против меня, и мои собственные творения, мои дети, рожденные силой моих знаний и магии в подземельях моего замка, рдриори, выставили меня на растерзание этим летающим ящерам и убежали в эту страну, прихватив с собой мои королевские реликвии! В один миг я стал никем; лишь мой Орден остался мне верен.
Я могу собрать армию и пойти в бой снова – я знаю, в твоей голове мелькают такие мысли, что я трус и прячусь, но это не так. Поверь мне, я прожил не один век, и я многое понял. Не нужно уметь размахивать мечом, чтобы победить; можно оставаться в тени, наблюдать и, накопив знания, действовать. Можно управлять людьми как марионетками – ты думаешь, отчего сонки вдруг перешли Черные Ущелья и завоевали Эшебию? Это я так захотел; мои верные слуги долго готовили это вторжение. Они следили за Четом – он был честолюбивым человеком, и язык у него был хорошо подвешен. Он умел вдохновлять своими речами; и вас направили именно к нему. А ему в свое время много рассказывали о богатствах и великолепии этой страны.
И вот, друг мой, вы завоевали для меня эту страну, а я и пальцем не двинул!
– Но зачем?! Ты мог бы с помощью своих реликвий…
– Ты плохо слушал меня – они были украдены у меня, и я ничего не мог предоставить в знак доказательства. Я, правда, сделал копии, но они заперты в моем замке в Пакефиде. Но они из пакефидского золота – ты помнишь еще зелень этого металла?
– И куда же дели эти вещи предатели?
– Сначала я думал, что они уничтожили их, но я ошибся. И через некоторое время была найдена еще одна вещь, ключ от моего замка. А потом обнаружилась и настоящая Лесная Дева! И о венце кто-то проговорился. И я решил найти их.
Лесную Деву рдриори отдали пращуру господина Шута; это стало их родовым медальоном, и символом власти над севером. Венец был отдан Андлолорам – и старый Андлолор умудрился его потерять, а вместо него придумал громоздкий шлем радужной бабочки, и похоронил в веках память о истинно королевском венце! Кроме того – он исхитрился стать королем надо всей Эшебией, единым королем, и ему присягнул третий клан! Проклятье, – выругался Господин глухо. – Андлолоры всегда были хитры. Быть может, оттого, что в их жилах течет моя кровь – ну, и еще одного подлеца, старого и хитрого.
– Ты – родня Андлолорам, Господин?!
– О, да. У рыцаря Радигана была дочь – она родила наследника рода Андлолоров от меня. Я нарочно сделал это – думал, родная кровь не предаст. Однажды, давно, когда твоя праматерь еще не родилась, я вернулся в Эшебию, и предстал перед королем Радиганом Вторым, моим правнуком. Тогда у меня был Венец из зеленого металла; но он со смехом отказался признавать меня, потому что был слеп от рождения, и не мог видеть этого венца, а значит, и не мог быть уверен, тот ли это венец!
– Разумный довод, – заметил Тиерн. – Тем более, что ты действительно хотел надуть его.
– Разумный?! Уловки лжеца! Его слепота не мешала ему воевать и самому драться на мечах! Словом, тогда меня постигла неудача. И вот, после стольких лет ожидания я вдруг узнаю, что мне доступны все эти вещи – и что копии тоже можно извлечь из моего замка, если уж на самом деле настоящие утеряны. Медальон болтался на шее Шута – понимаешь теперь, отчего Шут никогда не будет с нами? Венец… что ж, и его нашли бы. И тут старый Андлолор вдруг заявляет, что старые клятвы для него ничего не стоят! – Господин с горечью покачал головой. – Родная кровь тоже не помогла. Он предал меня так же, как и остальные. Он кричал на весь мир о том, что ни за что не признает меня, пусть даже если б я и показал ему королевскую реликвию. И я вынужден был убить его. Поэтому вы пошли войной на Эшебию. Я сам убил его, и молодого принца Крифу. Я оставил лишь Кинф, слабую ветвь моего собственного рода. Легкомысленная и избалованная, она мечтала взять в руки меч и воевать наравне с мужчинами, и принц Крифа потакал её капризам! Он рассказал ей все тайны и легенды, что полагалось бы знать лишь королю-мужчине, а когда настал его час умирать, на смертном одре заставил её чтить все традиции их рода. Он позабыл в предсмертном бреду о том, что есть такая клятва – на венце, и за свою короткую и никчемную жизнь не успел влить в её сердце презрение к ней.
Я все эти годы был рядом с нею. Я наблюдал за нею, смеясь – я видел, что её нрав не позволит найти ей ни верных союзников, ни друзей, что посмели бы в конце нашего приключения оспорить у меня право на трон, и я знал, что она, терзаемая раскаянием за свое легкомыслие, пойдет на все, чтобы выполнить предсмертную волю брата. Она слишком глупа и безвольна, она – фанатичная женщина, покорный инструмент в моих руках для достижения моей цели! Её ведет лишь её слово, данное когда-то в порыве горя. И она не видит, что идет навстречу своей гибели, и что цель её недостижима.
– Но коли ты знаешь, что у неё ничего не получилось бы, то как ты рассчитывал с её помощью возвыситься?!
– Просто; все так просто! Её слепота неспроста. Думаешь, человек в здравом рассудке не задался бы вопросом – а как всего достигнуть?! Она не спросила ни разу; я вел её. Я внушал ей мысли о победе, победе ценой лишь одной смерти, смерти Чета, и она поверила мне. Одного человека она в состоянии убить! Пусть даже после того на неё бросится вся охрана… Но об этом она не подумала. Никто из них не думал о том. И я рассчитывал, что она убьет Чета – он всего лишь пешка, разменная фигура, как и она сама. Затем возникнет хаос – как он возник сейчас, – появится много претендентов на трон. Армию вашу к тому времени (по моим подсчетам) должны были уничтожить большей частью Палачи; перегрызлись бы ваши бароны, которые все это время только тем и занимались, что держали оборону против всех врагов, и порядком устали от этого и жаждут жизни простой и сытой, как и полагалось бы жить баронам. В этой смуте обязательно всплывут старинные легенды, и вспомнятся герои древности, уж об этом-то позаботился бы Орден, и тогда, – Господин сделал эффектную паузу, но не сдержался и засмеялся, – Мунивер падет. И восстанет Мертвый Город, похороненный Андлолором. И те немногие каряне, что еще помнят, поклонились бы королю, сидящему на троне в этом городе.
Тиерн слушал открыв рот. Господин упивался тем впечатлением, что произвел на нового послушника – в его молчании ему чудилось раболепное поклонение, суеверный страх и восторг.
– О! – произнес Тиерн, изо всех сил стараясь произвести на Короля именно то впечатление, какового он от него ожидал. – И как же произойдет это чудо?! Я спрашиваю о городе, Господин – ибо это поистине небывалое чудо!
– Все продумано и исполнено в точности, – горделиво ответил Господин. – Этот замок – он выстроен давно, и внутри его спрятан тонкий и сложный механизм. Он идеален и безупречен; и запускают его многие рычаги!
– Что же за рычаги?
– Ключи к тайникам. Тайников много; о них даже я не все знаю, но знают другие. И в час смуты, когда враги становятся вдруг союзниками, когда союзники делятся сокровенными тайнами, эти рычаги начинают опускаться, один за другим.
– Кто построил это?!
– Кот бы не выстроил – не все ли равно? Он хотел лишь одного – навсегда похоронить Мертвый Город, или, как я называл его, Сердце Эшебии, и перевернул все вокруг, а Андлолор Радиган платил ему за эту хитрую игрушку. Он устроил все так, что ушли, опустились под землю мои крепости и замки – ты же видел их? Разве они не прекрасны? Они намного чудеснее, чем те, что построили на их месте! Вместо исчезнувших мостовых построили фонтаны, вместо величественной Королевской Башни (ты же её тоже видел?) – глупые веселенькие дворцы с зеленью и попугаями! Он сделал это с помощью все тех же рычагов; и вот теперь на них нажимают вновь. Недавно был нажат последний – не знаю, какая из тайн была раскрыта, но я услышал, как механизм ожил и пульсирует под землей!
Тиерн молчал, лихорадочно соображая. Может, он и не умел считать, но сложить гипотетические два и два он мог. И он поспешно их складывал – в свою пользу.
Значит, из всей этой бесполезной позолоченной шелухи мы извлекаем зерно истины! А оно таково, что Королек-то ищет Деву и венец. Они – символы власти, и до смерти ему нужны.
И мертвец обмолвился, что некий Йонеон Ставриол, он же Шут, обладает какими-то королевскими реликвиями – не этими ли? И механизм пущен… Йон его и пустил! Все сходится!
И он, полноправный владетель земель Севера, едет теперь – интересно, куда он отправился? Наверняка домой… – со своим медальоном, с Кинф Андлолор и её венцом (символом королевской власти!) прочь от замка. И Королек этого не знает – Патриарх не успел поделиться с ним этими важными знаниями!!!
Зато знает он, Тиерн.
Теперь он знает достаточно, чтобы идти своим путем, отдельным от пути Короля.
Недосказанное слово может принести победу…
И потому Король никогда не узнает того, что просил передать ему верный Патриарх.
– Но все складывается даже проще, чем я рассчитывал, – хвастливо продолжал Король. – Маленькая никчемная принцесска оказалась не так уж никчемна! Произошло то, на что я даже не рассчитывал – она умудрилась очаровать Тийну, и теперь женится на ней! Она сядет на трон по закону; станет правителем – и по тому же закону отдаст трон мне, как только я призову её вспомнить клятвы брату и легенды о венце!
– Об этом-то я и пришел тебе рассказать, Господин, – как можно смиреннее произнес Тиерн, кланяясь. – Принцесса Кинф Андлолор исчезла. Возможно, убита.
– Что?! – закричал Король, подскочив на ноги. – Как?!
– Патриарх погиб в схватке с ней, – ответил Тиерн. – Я сам осмотрел его труп – он убит её мечом, в этом нет сомнений! Её слуга, старик, уверен, что она заперта с рыцарем Натаниэлем, но это не так. Все думают, – вкрадчиво продолжал Тиерн, – и тебе наверняка доложили так же, что она была на конюшне, и рыцарь Натаниэль её спас от мародеров и увел обратно. Только это не так.
– Отчего ты уверен в этом?!
– Оттого, что я видел следы. Её волочили по земле, как мешок. Рыцарь – Лев солгал нам, когда сказал, что она в безопасности. Может, испугался гнева старика, который трясется над ней, как курица над яйцом.
– Так чего же ты молчал?! – свистнула плеть, и жгучая боль перечеркнула лицо и губы Тиерна, рот наполнился солоноватым привкусом крови. Тиерн вскрикнул и схватился за рассеченное лицо. – Чего же ты молчал, червь?! Сию минуту искать её! Быстро!
Поднялась суета, и в ней побитого Тиерна затолкали, задвинули в уголок. Зажимая рану, он сквозь окровавленные пальцы смотрел на бегающих серых, которых рассвирепевший Король гонял плетью, и смеялся. Плечи его вздрагивали от молчаливого, никому не слышного смеха, и он сам ощущал себя тем пауком, что главнее всех, и даже Король теперь будет плясать под его дудку! Что плеть – рана заживет, останется лишь воспоминание да шрам, за который потом можно будет отомстить. Тиерн уже решил, что Орден он изведет, и тогда у Короля не останется союзников совсем; Тиерн создаст свой Орден! Только не тупых идиотов – он при его уме скоро дослужится до ранга Патриарха, и новых адептов будет вербовать сам, да только опаивать их отравой не станет. А новые адепты будут допущены к знаниям дряхлого Ордена, и тогда…
Голос Короля отвлек его от честолюбивых планов.
– Негодная тварь. – прорычал он, сверля взглядом Тиерна. Тиерн не видел его лица, но взгляд этот он почувствовал так же явно, как пощечину. – Я убил бы тебя, если бы ты не сделал в свое время для меня такую важную вещь – открыл путь к Сильфам. Эта головоломка, которую никто не мог разгадать уже века, тоже была одним из рычагов, и ты выстроил первую ступеньку к моему трону. За эту услугу я сохраню тебе жизнь… пока. Но когда я взойду на трон, ты будешь самым ничтожным из моих рабов, тупой сонк! Выгоните его отсюда, и следите, чтобы он больше никогда не появлялся здесь! Он будет исполнять самые мелкие поручения!
Серые, словно яростные псы, вцепились в руки и загривок Перепуганного Тиерна, и, награждая его увесистыми тумаками, потащили прочь. Их руки рвали и терзали его, и Тиерн понял, отчего – все они, может, и не признаваясь в том, мечтали о месте Патриарха, и в каждом союзнике видели потенциального соперника. И за одно это готовы были убить любого – Король словно влил им в жилы свою трусливую и поганую кровь, словно поделился с ними частью своей души. И теперь они мстили Тиерну – не за то, что он огорчил их любимого господина, о, нет! А за то, что он знает больше, чем они. За то, что он рассказал это Господину – в том, что бесследно исчезла Кинф, была доля и их вины, и Господин мог обрушить свой гнев и на них. Да так, наверное, оно и будет – и за это они сейчас наказывали Тиерна, щипля, кусая и колотя его, словно хотели сожрать его заживо.
Тиерн испустил крик, полный ужаса и боли.
– Господин, пощади! – визжал он, извиваясь и вырываясь из цепких рук серых. – Я ни в чем не виноват! Пощади! Я могу быть полезен тебе, я могу..!
Но он не ответил и обернулся к Тиерну спиной.
– Ты всего лишь винтик в моих планах, – ответил он сухо. – При том такой малый, что замену тебе найти очень легко. Вон!
И Тиерн с воплем исчез под навалившимися на него серыми телами.
Очнулся он на улице; холодный весенний ветер трепал его одежду, задравшуюся чуть не до подмышек куртку, и холодил разбитое лицо. Серые выкинули его неподалеку от конюшни, словно издеваясь – что, хотел выслужиться? Ну, и как тебе теперь смотреть на это место, не очень противно?
Он встал – сначала на четвереньки, потом на ноги, – и попытался поправить одежду. Голова его гудела – кажется, кто-то долбил по ней кулаком до тех пор (а может, и после того тоже), пока он не потерял сознание. Кожа на затылке болела – и за волосы его таскали, вырвав, наверное, добрый клок. Кроме рассеченной полосы все лицо было в царапинах, и щека вздулась от чьего-то укуса.
Так Король отплатил ему за службу! А если б он еще сказал и о том, что у Кинф и Йонеона Венец и Дева?!
Он смахнул с глаз слезы – нет, ему не было обидно, что Король не оценил его стараний, это были слезы злости. Но горше всего было то, что он сам, своими руками, повернул маленький винтик, чтобы приблизить Короля к его цели! И винтик тот был важным; вот где досада!
Тиерн на шаг отступил от мрачных стен, терзая душащий его ворот плаща. На небе собиралась первая весенняя гроза – подняв воспаленные глаза вверх, он с удивлением сообразил, что сейчас день, ну, может, вечер, а не ночь, как думал он. С некоторых пор весь мир для него погрузился в непроглядную ночь, и Тиерн вспомнил слова неизвестной у костра Сильфов о том, что грядут черные времена – да, они настали! И дело не в небе, а в душах людей.
– Темно, – глухо произнес Тиерн. – Темно!
Ненавистный замок, эта чудовищная механическая игрушка Короля, навис над ним черной громадой. Он поднял голову и яростно прокричал проклятье, терзаемый ненавистью и тоской, но голос его потонул в грохоте грома, словно указывая Тиерну его место. В самом деле, кто он? Всего лишь маленький человечек. Ничтожный человечек, которого жернова истории перемелют в пыль и не заметят того.
Тиерн в бессильной злобе сжал кулаки; он не хотел быть песчинкой! И служение Господину ему было противно и невыносимо.
– Глупец, – прошептал Тиерн, а по щекам его сбегали первые дождевые капли – не слезы! – Ты глуп, если думаешь, что все вокруг предавали тебя оттого, что были бесчестны или оттого, что в сердцах их был страх! Это в твоем сердце страх; ты жалок!
Вино Власти, испитое Тиерном, не обратило его в веру Господина, как тот на это рассчитывал. Испив его, Тиерн уверовал в себя – странная насмешка судьбы! И ему невыносимо было называть Господином другого, и сердце его разрывалось от звука часового механизма, запущенного где-то в замке.
«И когда все тайники будут раскрыты, и все рычаги повернуты, не останется больше тайн, и слишком много людей будет нести в себе знание о Короле Истинном, тем самым готовя его пришествие. Мунивер падет; её стены и площади поглотит бездна, и восстанет Мертвый Город, Сердце Эшебии. И поклонятся тому Королю, что будет сидеть на троне в этом городе!»
Тиерн плакал; что они теперь с Тийной? Ничто. И он сам приложил к тому руку.
Плохо он усвоил науку Ордена. Забыл о недосказанном слове, которое может привести к гибели и падению.
Но и его слово было еще не сказано.
– Король все равно падет, – прошептал он, словно в бреду. – Не будет мертвого Города с Королевской Тюрьмой и выставленными напоказ мертвецами! И башни его не разломают мостовых Мунивер! Нет… Я сохраню ту тайну, которой тебе не достает – я знаю, где твои реликвии! И я сам раздобуду их!
Так обещал Тиерн, прекрасно понимая, что ничего исправит уж не сможет, и что все то, чему он так противится, все равно произойдет, рано или поздно, да уже произошло.
Но надежда умирает последней.
====== 1. ПОСЛЕСЛОВИЕ. ======
Ветреным и слякотным весенним днем, когда трава уже была зелена и на деревьях показывались первые листочки, а с неба почему-то шел дождь вперемешку со снегом, к берегам Итлоптаор подошли двое.
Это была странная пара; молодой красивый юноша с неземными, светящимися глазами – в его зрачках словно бы таились фосфорические камни, и когда он смотрел в тень, они разгорались своим мистическим зеленовато-голубым светом, – в зеленом неприметном наряде, – и женщина, старше своего спутника, хороша собой и неуместно нарядна. Поверх её алого платья был надет плащ из тонкой белой кожи, искусно и тонко выделанной, с тиснеными узорами на плечах и груди, а на черных волосах, отливающих красным, лежал венок из прекрасных пахучих лесных трав.
Правда, холод и непогода немного попортили её красоту, и сразу было видно, что она не привыкла к пешим походам, да и непогода прежде не касалась её изнеженной белой кожи – ну, может, касалась, да только красавица успела позабыть о том и отвыкнуть от тягот походной жизни, и ей было трудно идти по мокрой каменистой земле против обжигающего холодного ветра, сыплющего ей на голову и кидающего в лицо колючую снежную крупу. Дождь намочил её прекрасные волосы, и они липли к мокрым щекам, нос покраснел, и она смешно им шмыгала. Капли стекали с её лба и капали с ресниц, бесцеремонно стирали остатки нежной жемчужной пудры с её кожи, и казалось, что женщина плачет перламутровыми слезами.
Но она не плакала; напротив – она шла все быстрее и быстрее, с нетерпением, всматриваясь в очертания берега озера, покрытого первой нежной весенней травой высоко подняв голову, и глаза её горели. Она торопилась поскорее закончить свой путь, но не холод был тому виной!
Сильфы умели ходить лесами так, что даже Зеленый Барон не учуял их тайного присутствия в своих землях, а они и не поняли, что кто-то может им помешать и что здесь держат оборону против всего света, и они беспрепятственно дошли до Долины Великой Жабы.
В Долине, объятой испарениями, поднимающимися с горячего озера, было тепло. Весна всегда наступала здесь раньше, чем в каком-либо еще месте, и трава зеленела сильнее и сочнее, цветы, белые, мелкие, как снежинки, пахучие до головокружения, в изобилии покрывали берега, а туманы по утрам были молочно-белы и теплы, и густы так, что растворяли в своей пелене огромную статую из гранита, изображающую губастую шершавую жабу с монетой во рту, которую выбили сотни лет назад неизвестные мастера посередине острова на озере, и её красные глаза превращались в две кроваво-красных звезды, горящих в меловой мути.
Но с появлением этой пары весна словно отступили, отпрянула, дав место зимней стуже, которая тотчас превратила нежный туман в холодный дождь, и накрыла снеговой кашей поселки сцеллов, расположенные по берегу озера, вблизи от горячих ключей.
– Нам осталось идти недолго. Гробница Феникса там, на острове, у подножия Великой Жабы, – произнесла женщина, отирая мокрое лицо. – Помнится мне, там, немного южнее, всегда был паром. Он разваливался, а его чинили, и так из века в век. Думаю, он и сейчас цел. Скоро мы о том узнаем.
Свое небольшое войско эти двое сочли нужным оставить у самого первого поселка, расположенного у границы Паондлогов и Долины Жабы – так пожелала женщина. Она оставила бы там и своего путника, но некая клятва не давала ей распоряжаться им, как и прочими, словно он был безмолвным рабом, и она предоставила ему самому выбирать, пойдет ли он дальше.
Он пошел.
Паром выглядел так, словно его отстроили недавно – и притом превратили в некое подобие крепости. Крепкими добротными стенами была обнесена та часть берега, к которой причаливали лодки и большой плот, на котором мог переправиться небольшой караван – за озером, по слухам, располагался довольно большой рудник с золотом, и сцеллы будто бы его разрабатывали, да только наверняка этого не знал никто, а сами сцеллы по этому поводу хранили молчание. Может, для того они и выстроили такую крепость, подумалось женщине, чтобы обезопасить тех, кто возвращался с этого рудника домой?
Женщина осмотрела каменные стены, над которыми бился зеленый флаг, и покачала головой. Нет, дело не в золоте. Даже если некто, чей флаг сейчас развевался над её головой, и охраняет рудокопов, то сам флаг вывесили здесь именно для того, чтобы знали все, кто их охраняет… а значит, и охранять есть от кого.
– Снова война, – произнесла она словно для себя самой. – Снова.
– Мы зря оставили своих людей, – с досадой произнес её спутник, рассматривая крепость. – Мы не сможем пройти к лодкам, если они нас не пустят – а мне сдается, что нас не пустят, ведь не для того же они выстроили это укрепление чтобы тут проходил всякий, который пожелает. А с людьми у нас был бы шанс по меньшей мере обсудить это.
– И с людьми у нас не было никакого шанса, – отрезала женщина. – Для Сильфа ты достаточно воинственен, но не настолько, чтобы устрашить защитников. Я чувствую их силу – их древнюю силу, которую в их жилы влила магия, а не природа. Ты прав – с ними возможно только говорить.
Она решительно направилась к воротам и постучала в медную табличку молотком. Дозорный наверху выглянул из башни и снова скрылся; тишина.
Некоторое время спусти открылись ворота; никто не стал спрашивать, кто они такие и куда идут, а просто впустили. Их словно ждали; и женщина с удивлением отметила, что никто из встречающих – с почетом и уважением, – не смотрит ей в глаза.
– Кто вы? – резко спросила женщина. – И что делаете здесь? Насколько я помню, это место принадлежит всем – так отчего же вы огородили его стенами, словно оно ваше собственное?
Высокий сцелл с причудливой татуировкой на щеке – какое-то переплетение зеленых ветвей и устроившийся в них белый голубь, – видно, главный, поклонился ей еще раз.
– Госпожа, – произнес он, все так же не поднимая глаз. – Позволь все объяснить. Мы – добровольные слуги господина Феникса. Он позвал, и мы пошли за ним; мы сторожим его гробницу, никому не позволяя осквернить её и служим нашему господину так, как он того пожелает. Он предупредил нас о твоем приходе, и мы ожидали тебя.
– Предупредил? – переспросила она. – Но как это возможно! Полнолуние еще не скоро, и срок, установленный ему, еще не пробил!
В глазах её отразились сложные чувства; там были и радость, и недоверие. Сцелл покачал головой:
– Да, это так. Господин рано вернулся из мира мертвых, намного раньше, чем это нужно. Но вернулся он не беспомощным слепцом – он видит многое, что предстоит. В том числе, он увидел и твое приближение, еще позавчера. Он велел нам тотчас же проводить тебя и твоего спутника к нему.
Сцеллы – странно, но у всех у них были причудливо татуированы лица, словно это было новым способом защиты, или будто они переняли эту привычку у эшебов, которые издревле украшали свои тела прекрасным тонкими рисунками, – не стали медлить, и приготовили лодку для госпожи и её спутника, и молчаливый слуга Феникса взялся проводить их до гробницы.
Озеро Итлоптаор было огромным, а остров посередине его занимал добрую треть его площади, и меж его берегом и берегами озера были лишь узенькие полоски водной глади. Оттого путь до пристанища Феникса они проделали быстро – умелый сильный гребец затратил на него чуть более получаса.
– Господин будет ждать вас в своем склепе, – сказал сцелл, как только лодка ткнулась носом во мшистый берег. – Он не велел нам приближаться к нему до тех пор, пока не сам не позовет нас. Он и вас примет… м-м… на некотором расстоянии.
Женщина нахмурила брови, предчувствуя – нет, не недоброе, но некая проблема явно омрачит радость встречи, это было ясно наверняка.
В обитель Феникса вели ступени – сколько их, я не помню, и она не знала тоже. Только её ножки в алых сафьяновых башмачках пересчитали их все за считанные мгновения, и огромные двери в склеп отворились перед нею, а над головой, словно гигантская крыша, нависла гранитная монета, что держала во рту каменная жаба.
Спутник Госпожи Суккуб – а это была, разумеется, именно она, – еле поспевал за нею, краснея от досады и ревности, и кусая губы, но что ей были его ревность и страсть! Она смиренно опустила свои колдовские глаза, чтобы молчаливые слуги, отворяющие ей тяжкие створки дверей, не попали во власть её чар – достаточно и одного Сильфа! – и впорхнула в тишину склепа.
– Феникс! – позвала она, оглядываясь по сторонам. – Я пришла! Феникс!
Это была простая пещера, со стенами, обтесанными самой природой, и весьма небрежно, но сухая и просторная. И в её тишине и темноте, среди толстых древесных корней, пронизавших землю и искрошивших камень, были установлены многочисленные свечи – свет их был неярок, они лишь слегка разгоняли темноту, наполняя её золотом и дрожащим пламенем; и лишь в самом дальнем углу были видны следы творения рук человеческих – три ступени, вырубленные в граните полукругом, поднимающиеся к маленькой комнатке, отгороженной ото всего остального пространства таинственной блестящей занавесью. За нею горела лампа – сквозь занавесь она выглядела как раскаленный добела металлический шар, – и была видна движущаяся фигура. То был Феникс, воскресший и прячущийся ото всего света.
– Феникс! – повторила госпожа Суккуб, сияя улыбкой. И от этой улыбки солнце выглянуло на небе из-за туч, прогнало холодный ветер и пригрело озябшую от внезапного снегопада промокшую землю.
– Здравствуй, любовь моя, – ответил он глухо. – Подойди ближе, я хочу посмотреть на тебя! Я ждал этого с нетерпением многие десятилетия.
Она порывисто взбежала по ступеням к нему, протянула было руку, чтобы отдернуть занавесь, но пальцы её наткнулись на стену, сплошную стену их красивого и холодного горного хрусталя. Этот хрусталь, неровный, пупырчатый, добывали здесь же и называли кожей горной жабы, и не было на свете прочней, прозрачней и тверже хрустала.
И от этой внезапной преграды померкла улыбка госпожи Суккуб, и холод вновь победил солнце. Феникс за стеной глухо рассмеялся. Его фигура, облаченная в какие-то коричневые одежды, заколыхалась, задвигалась по ту сторону.
– Да, любовь моя, – произнес он, – все не так просто… точнее, все так же сложно, как и всегда было.
– Что случилось? – произнесла она, нетерпеливо царапая стену. Та была не гладкой, как, скажем, зеркало, а неровной, словно водная гладь, тронутая рябью, застывшая от мороза. И темная фигура за нею, неспешно двигаясь, словно истекала, вкрадчиво перебираясь из одних впадин в другие, дробясь на капли и пятна.
