Текст книги "КИНФ, БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ПЕРВАЯ: ПЛЕЯДА ЭШЕБИИ (СИ)"
Автор книги: Квилессе
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 32 страниц)
Первосвященник выглядел так, словно эту ночь провел в каком-то пыльном грязном месте; глаза его были красны, словно он не спал, и в них читалась угроза. Тийна уловила его злобную жадную дрожь, и поняла, что Первосвященник на пределе. Он больше не мог ждать, и что бы она сейчас не сказала ему – он не послушается.
– Так зачем ты оставил его одного теперь? – резко сказала Тийна. – Беда может случиться в любой момент.
– Беда ли? – так же вкрадчиво пробормотал Первосвященник, скользнув к самой ванне и упав перед ней на колени. – Беда ли? Я думал, это не беда; я почему-то подумал – знаешь, это вдруг пришло мне в голову, – что тебе был бы очень выгодно, если б та беда, о которой ты говоришь, все-таки произошла. И Палачи пришли бы за убийцей – и за мной тоже, ведь я-то должен был бы убить советника, чтобы он не выдал потом под пытками, кто это его надоумил убить царя. Как думаешь, придут за тобой Палачи, когда советник все-таки расколется?
Его жадная рука нырнула в сияющую воду и бесстыдно ухватила Тийну за ногу; пальцы, словно паучьи лапы, карабкались все выше и выше, подбираясь к колену, и Тийна с омерзением смотрела на эту жадную ненасытную ласку. Черный рукав его одеяния намок, напитался влагой, и черный бархат, наливаясь влажной темнотой, медленно тонул в островках мыльной пены.
– Где советник? – резко спросила она, откинув его руку. Брызги воды попали на лицо Первосвященника, мокрая рука оперлась о край ванны; на губах священника заиграла дьявольская усмешка.
– Не бойся, – произнес он, неторопливо отжимая рукав на пол. – Он просто уснул. Не вынес такого напряжения. Он спит. И сделать ничего не успел.
Его глаза смотрели страшно – Тийна поймала себя на мысли, что он похож на оголодавшего хищника, загнавшего свою добычу в тупик, и теперь наслаждающегося своей властью над ней. Несомненно, Тийна ему нравилась; он желал её; но он так же знал, что ей не миновать смерти – и его это не трогало. Напротив – он торопился получить свое, покуда она еще жива, и не собирался помочь ей спастись. А ведь он не знает, что Палачей больше нет, поразила Тийну догадка. Он просидел эту ночь где-то в темном пыльном углу, наблюдая за советником, и только сейчас выбрался их своего паучьего укрытия, пользуясь тем, что советник уснул. Или сам усыпил его – впрочем, что за разница? Тийна усмехнулась, еле сдерживая издевательский смех, рвущийся наружу. Глядя на Первосвященника, она предвкушала его растерянность, когда загнанная добыча вдруг превратится в не менее опасного хищника.
– Так что? – продолжил он, ничуть не смутясь её резкостью. – Как думаешь, может, мне прямо сейчас пойти к царю и сказать, что его ожидает? Я поразмыслил – еще все можно остановить, и все будут довольны…
– И ты – тоже? – насмешливо спросила Тийна.
– И я, – согласился Тиерн, снова запуская руку в воду. Тийна с остервенением отдернула ногу, едва он коснулся её, и лицо Тиерна, ловящего её под водой, исказилось. Налет слащавости сполз с него, как шкура со змеи, он уже не скрывал, зачем явился. И в его чертах была только неумолимая решимость.
– Все равно ты будешь моей, – прорычал он. – Уличная тупая девка! Думаешь, я такой же дурак, как советник?! Ну, уж нет! Никакого убийства царя не будет – я связал этого чурбана советника и запер его покрепче! Но я выпущу его, если ты, дрянь, сию же минуту не вылезешь из своей поганой ванны и не ляжешь на постель! Думаешь, я шучу? Ничуть! Что-то мне говорит, что и на Палачей твои фокусы не подействуют – так что выбирай! Или ты принадлежишь мне, или я сам отволоку на Суд Правящих!
– Не будет никакого Суда Правящих! – с хохотом вскричала Тийна; Тиерн не слышал её. Словно безумный, он кинулся на неё, и его жадные губы впились, ев её обнаженное плечо, а руки погрузились в золотистую воду. Первосвященник навалился всем телом на Тийну, заходящуюся в хохоте, одежда его намокла, и он, лихорадочно обшаривающий её прекрасное тело, не знал, что делать: то ли дальше ласкать своего идола, то ли вытащить Тийну из ванной.
–Ты моя, – рычал он, кусая прекрасную кожу, и Тийна, взвизгнув, с силой отпихнула его прочь. Удар был силен настолько, что Первосвященник, отлетев, ударился о стену, и на него повалилась одежда с сорванного со стены крючка.
– Твоя?! – вскричала Тийна, поднимаясь во весь рост. Тиерн смотрел на неё исступленным взглядом, взглядом безумца. – Ты, жалкий человечишка, возомнил, что я могу быть твоей?! Посмотри на меня, посмотри хорошенько: разве я могу принадлежать хоть кому-то?! Нет! Это весь мир должен принадлежать мне! И кого это ты тут называешь тупой девкой? Кого ты решил напугать Судом Правящих? Неужто ты думаешь, что я испугаюсь и отдамся тебе, как те несчастный дурочки, которых ты обвинял в колдовстве и пугал сожжением на кострах? Ты, видно, забыл, перед кем стоишь, Первосвященник!
– Кем бы ты ни была, – процедил Тиерн, медленно поднимаясь и не сводя горящего взгляда с Тийны, – ты либо будешь моей, либо я уничтожу тебя! Я привык брать все, что мне нравится!
– Не на этот раз, – холодно ответила Тийна, перешагнув через борт ванны и подхватив покрывало. – Ты недооценил меня, Первосвященник. Неужели ты думаешь, что я настолько глупа, что позволила бы Суду состояться? Я далеко не так глупа, как ты думаешь; и далеко не так беззащитна. Сегодня, когда ты так храбро сразился с бедным советником – ого, да он умудрился тебе набить синяк! – я УНИЧТО ЖИЛА Палачей. Я повела войска в их пещеры, и солдаты пошли за мной. Меня ты собрался устрашить своими жалкими угрозами? Я могу зарезать тебя прямо сейчас, и ничего мне не будет – понимаешь? – Тийна неторопливо прошла к умывальному столику и откуда – то из складок одежды вынула нож, узкий клинок-стилет. Тиерн, сцепив зубы, молча наблюдал за ней. – Ну, что же ты, смельчак? Беги к царю! Можешь даже выпустить советника – ему, кстати, теперь тоже ничего не грозит. Что же ты молчишь? Все еще думаешь, что ты достоин такой женщины, как я? – Тийна играла ножом, посматривая на Тиерна. – Ну, что скажешь?
С каким-то звериным рычанием Тиерн рванул вперед, оттолкнувшись спиной от стены, и Тийна страшно завизжала, оказавшись в его руках. Нельзя дразнить разъяренного зверя! Еще миг – и его пальцы сомкнулись бы на её шее, ломая её, и ничто не заставило бы его отпустить его жертву, но… Он и опомниться не успел, как крепкие стражники завернули ему руки за спину и крепкими тумаками заставили упасть на колени перед Тийной.
– Так-то, Первосвященник, – с удовлетворением произнесла она, сохраняя достоинство. – Ты опоздал с угрозами. Армия теперь тоже моя. Казнить его! – послушные стражи без лишних слов вздернули легкое тело Первосвященника в воздух и поволокли к выходу. Он забился, закричал в их руках – Тийна не поняла, чего больше было в его крике, ярости, отчаянья или же страха… нет так просто он не отделается! – Стойте! Я придумала кое-что получше, – она, издеваясь, подошла к схваченному. Их глаза – его, одержимые, и её, наверное, не менее безумные, чем его, – встретились. – В подземелье еще остались Палачи, не так ли? Те, кто спрятались в своих пещерах, как крысы! Киньте-ка его туда и заприте покрепче двери – вдруг они все-таки смогут открыть свои норки, чтобы слегка поразвлечь своего гостя! И убейте всякого, кто посмеет оттуда выйти! Посмотрим, сможет ли он долго продержаться без воды и еды? – она ухмыльнулась, глядя, как в глазах его отразился жуткий страх. – А ты запомни: если сможешь прийти сюда и станешь передо мной здесь, я стану твоей… если у тебя сохранится такое желание. Вот тому свидетели! И поищите-ка советника, этот негодяй запер его где-то!
Лицо Тиерна исказилось до неузнаваемости.
– Я вернусь! – исступленно заорал он. – Я приду, слышишь, ты..!
Солдаты, ни слова не говоря, потащили его, и скоро голос его стал не слышен за захлопнувшимися дверями.
Больше не хотелось думать об этом; поступок Тиерна как нельзя лучше осветил ситуацию – даже победив Палачей, Тийна все еще оставалась никем. Что знает об этом свет? Ничего; и что знает о них сама победительница? Менее чем ничего. Отчего никому в голову не приходило уничтожить их раньше? Что они защищали и охраняли?
– Боюсь, теперь поздно, – пробормотала Тийна, – теперь мне этого не скажет никто. – Но нужно идти дальше.
====== 1.ТАЙНЫ ПОДЗЕМЕЛИЙ ======
– Полетай-ка, голубчик!
Тиерна, раскачав за руки и за ноги, зашвырнули поглубже в пещеру, подняв его тщедушным тельцем целую тучу грязной, пропахшей кровью пыли, и пока он отпыхивался, крепко ушибившись о каменный пол, поспешно закрыли двери. Все-таки, победа победой, а по подземельям еще бродят эти чудовища. И кара, придуманная Тийной для дерзкого, была ужасна и полна какого-то религиозного тайного смысла. Сама того не подозревая, она изобрела Суд Людей – теперь виновных не забирали Палачи, а отдавали Палачам, и это было даже ужаснее, потому что в глазах людей вина преступника не была доказана, и оказаться там мог даже невиновный.
– Выпустите меня, выпустите меня, вы, негодяи!
Тиерн, обливаясь липким холодным потом от ужаса, ринулся к закрывающимся перед ним створкам. Но он, конечно, не успел – каменные тяжелые плиты сомкнулись, гася последний луч света, и он оказался в кромешной тьме, пахнущей настолько дурно, что мутило. Так пахла дурная смерть, грязная смерть. И Тиерн, сообразив, что теперь никто ему на помощь не придет, скомкал полу своих одежд и запихал, забил жесткий комок себе в рот, чтобы не выпустить рвущийся наружу жуткий крик ужаса. Но даже мычание его, жалкое и сдавленное, показалось ему в тишине пещеры громовым раскатом. По пылающим щекам его текли целые потоки злых слез, а рев не прекращался, как ни старался он заткнуть себе рот покрепче.
Заперли!
Теперь он пропал; за ним непременно придут эти монстры, эти Палачи – Шут мог сколько угодно тешить себя мыслью, что он не виноват перед ними, но Тиерн-то знал, что до Шута просто не дошла очередь. В Империи хватало преступников и поопаснее его. Тиерн, например.
Раньше, когда можно было все, он запросто перерезал глотки пленным, не сильно разбирая пол и возраст, а потом… однажды, в один из дней после завоевания, он сам видел, как Палачи приходили за наиболее жестокосердным. Они настигли его в поле, ночью, где завоеватели отдыхали после погони и боя. Остальные спали в лагере, а этот – Тиерн был с ним, потому что припоздал к сражению и остался ночевать с выставленными часовыми, – заснул прямо у пыточных столов. Он сопротивлялся, когда они за ним пришли. Он орал и отбивался, он даже пытался убежать, вскочить на лошадь и ускакать. Только до лошади он не добежал; ловко кинутый топор перерубил ему ногу, и он упал, вопя благим матом. Они волокли его под руки, а его полуотрубленная нога, вихляясь и доставляя ему невероятные муки, волоклась по красной траве – даже в ночном свете равнодушного Торна было видно, как кровь окрасила её. Они воткнули ему меж стиснутых зубов палку, чтоб заглушить его крики, и один из них деловито и быстро оторвал висящую на каких-то нитках сухожилий ногу, выкрутил её из сустава. Как орал несчастный! Как плакал! Ничуть не меньше свих жертв. И это было только начало; он не мог рассчитывать на быструю смерть – они натуго перевязали его рану, перетянули кровоточащие артерии, но лишь затем, чтобы потом продлить его муки, и исчезли в ночи, волоча его по каменистой земле.
Все это видел Тиерн; слышал он и вопли казнимого, и они с тех пор стояли у него в ушах… Да, он делал гадости – но всегда оглядывался на других зная, что кто-то грешен больше него самого. Запугивать деревенских смазливых дурочек страхом смертной казни через сожжение и потом заставлять их ему отдаваться – это была такая мелочь…
И как же он просчитался!
Нет больше более виноватых; есть он один, отданный на растерзание. И за ним придут – у них нет выбора, им больше никого не отдадут, а они просто не могут не убивать!
Но, может, если он будет сидеть очень тихо, они просто не найдут его?
Постепенно паника отпускала его, родилась безумная надежда, что никто за ним не придет; но, возможно, это было лишь продолжение истерики?
Тийна сказала, что всех убила, ну, или почти всех. Но не могла же она уйти спокойно, зная, что в подземелье остались еще те, кто смог бы причинить ей вред? Нет, она не оставила бы много врагов, может, нескольких раненых, и тех подыхающих… а его сюда кинула в надежде, что он помрет с перепугу. Да, так; или от голода. Только и он не лыком шит!
Глаза начали привыкать к темноте, которая оказалась не такой уж кромешной – наверху слабо-слабо, словно затухая, светили какие-то мутно-голубые кристаллы. Тиерн, отерев разгоряченные щеки рукавами, осторожно освободил рот, отплевываясь, и огляделся кругом более трезвым взором.
Ничего опасного и страшного в пещере, куда его закинули, он не видел. Простая каменная площадка; пустая; внизу начиналась лестница, бесконечно длинная и пустая – если не считать того хлама, коим она была замусорена. Валяются обломки оружия – а это уже лучше! Как коршун налетел он на железные обломки – в голове еще мелькнула какая-то страшная мысль о том, как, должно быть, прочны были те кости, о которые поломано столько мечей, покрытых засохшими бурыми пятнами, но он прогнал эту мысль прочь. Не думать об этом!
Среди бесполезных обломков он нашел почти целый меч – только гарда погнулась да слегка искривилась рукоять. Как, должно быть, силен был удар, если так покорежен металл, подумал снова Тиерн, как завороженный разглядывая меч – оружие словно обнимало его руку, и это было… волшебно, словно оружие могло понимать его и нарочно так искривилось, защищая его руку.
«Останусь жив, – подумал Тиерн, ощущая необычный душевный подъем, – сделаю этот меч своим родовым клинком и назову его Эладон – Кривой».
Вооружившись Кривым, Трен почувствовал себя увереннее и спокойнее настолько, будто полдела было сделано. И в самом деле, чего бояться? Нужно только найти выход из подземелья – а он есть, в этом Тиерн уверен! В народе же поговаривают, что господин Шут погуливает в подземельях и не боится ни Палачей, ни самого Тавинаты – отчасти, поэтому этот гадкий карянин до сих пор жив. Если он не боится Тавинаты, то, значит, есть у него какая-то тайная сила? А раз так, то кто захочет с ним связываться и проверять это на собственной шкуре?
Следуя по проложенному сонками пути, он спустился в подземный город. Тишина; какая гробовая тишина! Слышны даже потрескивания медленно проседающих древних стен… и чьи-то торопливые шаги.
Тиерн встрепенулся, сердце его забилось так скоро, что он едва не задохся и не помер на месте. Кто это?! Палач?! Торопливые шажки сбились, где-то осыпались камешки, и тревога отпустила Тиерна. Нет! Это кто-то сильно сведущий путешествует по подземелью. Где он?! От этой мысли Тиерну стало так же дурно, как и от испуга. А что, если случайный путешественник уйдет, снова оставит Тиерна здесь одного?! Догнать, найти его! Может, это подлый Шут, всего лишь Шут! Он не станет убивать Тиерна, уж в этом-то можно быть уверенным!
Обвал повторился; теперь Тиерн мог точно сказать – это наверху, там, где терялись в вышине вершины башен, был второй этаж подземного города. Тиерн, позабыв о всякой осторожности, ринулся к башенке, над крышей которой слышал шуршание. Лестницу он преодолел очень быстро, не сводя глаз с легкого облачка пыли, поднимающегося на месте обвала. Двери в башню, когда-то сделанные из хорошего, дорогого дерева, теперь почерневшие и растрескавшиеся, болтались на одной петле, скрипя, и Тиерн, прикоснувшись к ней, просто сорвал её. Это отрезвило его – повсюду был мрак и запустение. А вдруг ступени на лестнице провалятся под его ногами? А вдруг – даже если он и останется невредим после падения, – он наделает много шума и привлечет чудовищ, что таятся во мраке этой пещеры? Нужно быть осторожнее.
Шорох наверху прекратился; видимо, тот, кто тайком прогуливался по подземным лабиринтам, услыхал его и сбежал, пожелав остаться неузнанным. Это не Палач; Палачу незачем скрываться и убегать. Да и шаги – эти неуверенные, робкие, словно крысиные, они вовсе не походили на шаги кровожадного чудовища.
Тиерн крепче сжал свой меч и осторожно ступил на первую ступеньку лестницы, ведущей наверх. Вопреки всем его ожиданиям, она не разразилась невыносимым старческим скрипом. Она была достаточно крепка, и, как ему показалось, новее всего остального. Вторая ступенька, третья… В тусклом свете подземелья Тиерн начал различать очертания предметов, провалы дверей… Странно; башня была, несомненно, древняя, её стены были просто расписаны трещинами. Куски штукатурки, обнажив Камни, отлетели и там, и сям и покрывали ступени. Но кое-что был не таким уж и древним – например, эти же ступени. Кое-какие были заменены совсем недавно, старинные мраморные перемежались грубо отесанными деревянными. Дверные проемы, чернеющие в светлых стенах, были снабжены решетками – Тиерн задел ладонью холодное мокрое склизкое железо и с омерзением отер руку об одежду. Что это за место? Снаружи выглядело как королевская башня… Тиерн, потеряв всякую бдительность, пошарил в кармане и извлек огниво. Нужно осмотреть все как следует! Первый же робкий язычок пламени осветил замшелую, позеленевшую от времени решетку и издевательский оскал белеющего черепа, висящего меж прутьев решетки. От неожиданности Тиерн завопил и шлепнулся на зад, невероятно ловко отползая от улыбающегося ему покойника – до тех пор, пока рука другого не легла ему на плечо.
Тиерн подскочил и вжался в стену, в ту её часть, где не было ни дверей, ни страшных остовов. Подняв повыше свой жалкий светильник, он осветил лестничную клетку и четыре камеры в ней – и всюду были останки людей.
То была тюрьма для смертников!
Над входом в каждую камеру были прикреплены факелы, и Тиерн поспешно зажег один из них. Стало гораздо светлее и не так страшно. Еле переведя дух, успокаивая сердце, готовое вот-вот разорваться, Тиерн опасливо подступил к первой, так напугавшей его камере. Да, вот он, остов, немой и страшный. Видно, несчастный осужденный умирал тут долго, и, скорее всего, от голода и жажды – засохший хлеб и пустая кружка стояли в маленькой нише вне досягаемости от его рук, которые и после смерти сжимали безжалостные прутья его решетки. Он так и умер, просунув голову сквозь решетку и глядя на такую вожделенную еду. Ужас; Тиерна даже передернуло от одной мысли о том, какие тут раньше стояли крики и мольбы. Он тронул пальцем высохший костяные ладони, сцепленные на железе, и они рассыпались в прах, так быстро и, что он едва успел отпрянуть, брезгливо отступая от сгнивших останков. Звонко щелкая, посыпались высушенные кости, что-то загремело слишком громко для скелета, и лишь один череп остался висеть меж прутьями, застряв… И звон – этот звон Тиерн не спутал бы ни с каким другим! Звон золота! Тиерн, забыв о брезгливости, припал на колено, обшаривая пол. Где оно, то, что упало с покойника?! В кучке костей руки, в крошеве штукатурки, его пальцы нащупали скрюченный высохший палец. Конечно, он переломился! От такого веса и здоровый палец мог бы переломиться, подумал радостно и ошарашено Тиерн, поднимая к свету свою находку.
Это был перстень, массивный золотой перстень, с красивым камнем. Такой перстень мог украшать только руку короля! Остервенело разломав хрупкие кости, Тиерн очистил драгоценность от многолетней плесени и паутины, и камень засверкал кровавым блеском.
– Да это, должно быть, легендарная Королевская Тюрьма! – ликуя, пробормотал Тиерн. – Не может быть..!
О Королевской Тюрьме ходили легенды. Говорили, что самые жестокие короли древности, те, которых победил первый из Андлолоров, были заточены в неё с поистине королевской роскошью. Их казнили в полном королевском облачении, в парадных золотых кольчугах, с венцами на головах, с мешками золота – погрызи-ка его, богатый Король , когда захочется кушать! Одного, говорят, посадили на стул, усеянный острыми длинными шипами, и был тот стул из чистого золота. Другого держали в золотых цепях и кандалах. Многие кладоискатели руку отдали бы за то, чтобы только узнать, где находится эта тюрьма. А она – тут, в подземелье Палачей! Что удивляться, что никто её не нашел до сих пор?
Он сунул факел едва ли не в скалящиеся зубы черепа – и радостным криком схватил то, что поначалу показалось ему полуистлевшей шапкой. То был королевский Венец, полузасыпанный сгнившей тканью. Видно, раньше он, и правда, был надет на шапку. Или может, черви, точившие труп, испачкали его своими гадкими телами, но только теперь он был абсолютно черен. Золото лишь угадывалось под слоем грязи и разложений. Но Тиерна это не смутило; расшатав череп, он все-таки добыл Венец (череп со стуком упал на пол и раскололся на мелкие кусочки, но мародера это мало тронуло) и с победным криком поднял его над головой. Такого Венца не было и у самого Чета! Воткнув факел на место, Тиерн торопливо отхватил Кривым добрый кусок от своего плаща и торопливо начал очищать корону. Взору его открылись совершенно невообразимые камни, горящие в свете факела таким жадным и богатым блеском, что Тиерн позабыл, где он находится и зачем он здесь.
Свою нечаянную добычу Тиерн торопливо нацепил на себя – а куда было её деть? Чертовы сонки ничего не оставили ему, ни сумки Первосвященника со священными текстами, ни пояса… Ну, ничего!
– Нужно все обыскать! Нужно обыскать все!
Тиерн закинул горящий факел в другую камеру, за решетку, и угодил прямо в казненного; не истлевшая еще ткань и высушенная плоть моментально вспыхнули, осветив на короткое время тесную клетку. Труп сидел, уронив голову на грудь, раскрыв свой костяной рот, словно удивляясь своему нелепому великолепию – плечи его и весь перед его одежды казался сплошным кладом, россыпью камней, вкрапленных в золото, а Венец на склоненной голове был вышиной с локоть, и его острые лучи воинственно топорщились над выбеленным лбом.
И он был прикован – прикован к тому самому стулу! Острые шипы торчали меж костей рук, топорщились под одеянием на ссохшихся ногах…
Пламя охватило его жалкую скрюченную фигуру, и тяжелый драгоценный нагрудник съехал на колени, вычищенный мгновенно горячими языками от грязи и пыли. Тиерн, вцепившись в решетку, выл и улюлюкал, глядя на объятый пламенем скелет, закованный в золотой панцирь. Глаза его горели как у безумного.
Какие богатства! Теперь Тиерн не боялся; даже Палачей – к чему страх? Тот, кто так поспешно убежал сейчас отсюда, тоже наверняка был мародером. И раз он так уверенно ориентировался в подземелье – значит, приходил сюда не раз и не два. И Палачи его не тронули! Значит, и ему нечего опасаться. Только бы найти выход!
Немного успокоившись, Тиерн продолжил восхождение по лестнице.
Дальше шли ступени почти все старинные, из мрамора. Видно, внизу они истерлись и раскрошились так скоро от частого использования. Башня заселялась медленно, этаж за этажом, и чем выше был этаж, тем реже его навещали… Тиерн насчитал еще как минимум восемнадцать склепов, где были замучены короли – короли многих земель и стран, в странной, непривычной одежде, в полном боевом облачении, в кольчугах и латах, похороненные с королевскими регалиями. Интересно, что это было – последняя дань уважения к великим воинам или наоборот, чудовищная насмешка? В любом случае, это было столь грозно и от этого веяло такой мощью, что кровь стыла в жилах.
Дальше были недавние захоронения – Тиерн с содроганием узнавал знакомые медвежьи шкуры, а которые так любила наряжаться сонская знать. Некоторые лица, истлевшие и почерневшие, казались ему знакомыми; в одной клетке, вырванная из сустава, болталась рука, крепко схваченная стальным наручником – несчастного растянули четырьмя цепями, подвесили за руки и за ноги и на грудь положили ему тяжелую каменную плиту… когда-то.
А были и такие склепы, у которых решетка была наглухо заложена камнями и заштукатурена. О том, что когда-то тут был вход, говорили таблички – всегда медные толстые доски, с высеченными на них неизменными словами: «Равновесие – превыше всего». Казалось, что все остальные преступники были словно выставлены напоказ, скрюченные мукой в свой последний час, и это унижало память о них. А кто покоился в замурованных клетках? Быть может, те из королей, уважение к которым заставило Андлолора приказать скрыть от всеобщего обозрения их жалкие останки? Или, напротив, они были подвергнуты такой муке, о которой людям больше и вспоминать бы не нужно? А может, там просто сокровищница – просто замуровали те вещи, что принадлежали казненным? Воображение Тиерна живо изобразило ему целую гору золота, золотой посуды и предметов, сколь бесполезных, столь и драгоценных: каких-нибудь зеркалец, кувшинчиков, гребней и прочих изящных мелочей. Так или иначе, но это надо бы проверить!
Тиерн огляделся – похоже, ничего рядом не было, чем можно было бы взломать кладку. Интересно, что скрепляет камни? Тиерн толкнул их плечом – как будто, поддаются. Похоже, всего лишь известняк, порядком отсыревший и оттого размягчившийся. Значит, стену сделали просто для того, чтобы никто не увидел, что там такое. Или нет?
Не долго думая, Тиерн сунул в крохотную, еле заметную щель Кривой и как следует поднажал. Добрый меч чуть изогнулся, но тут же упрямо выпрямился, выворотив камень из кладки. В образовавшуюся дыру стали видны ячейки решетки, заляпанные кусками известняка, и пахнуло… Бр-р, что это был за запах! Но Тиерну было все равно; любопытство подстегивало его сильнее жажды наживы, и он продолжил разламывать склеп.
Кладка и в самом деле была чисто символичная, и Тиерн скоро проделал достаточную дыру, чтобы просунуть туда факел и рассмотреть, что находится внутри.
Разумеется, никаких золотых гор там не было. Это была такая же пыточная камера, как и прочие, с той лишь разницей, что похоронен в ней был Палач.
Это Тиерн понял, едва увидев огромное тело, подвешенное на многочисленных крючьях к потолку. Мертвый гигант висел, чуть покачиваясь от потока воздуха, проникшего в его могилу через дыру, проделанную Тиерном, и смрад от него расходился тошнотворными волнами.
Замученный насмерть Палач! Вот дела! За какую провинность его так ужасно казнили? Подавляя приступы подкатывающейся к горлу тошноты, Тиерн все же увидел, что у тела отрублены ноги и руки, обезображена голова. И это не единственная могила Палача. Другие замурованные тоже наверняка их. Да что же тут происходило?
– Слава Чиши, Тийна уничтожила это безумное место, – пробормотал Тиерн, поспешно возвращая камни на место, чтобы удушливый запах не преследовал его. – Проклятая страна! Проклятое место! Что это за Король , который ставит свой замок над кладбищем, над костями врагов и над пыточными залами? Что за безумная жажда крови?
Прицепив обратно дощечку, Тиерн собирался было покинуть этот этаж, как вдруг нечто привлекло его внимание.
Он паршиво читал по-карянски, но это слово он знал хорошо. Еще бы его не знать, если почти каждый день его произносишь с яростью!
Полузамазанное штукатуркой, когда-то выбитое на стене, было начертано коротенькое слово, имя обладателя этой могилы, имя того, кто должен был бы гнить сейчас тут.
Шут.
Не веря глазам своим, Тиерн поколупал штукатурку, пытаясь разыскать какую-нибудь другую букву, прочитать другое слово, но их не было!
В этой клетке раньше сидел Шут, дожидаясь своей казни. Вот как. Тут он должен был умереть – по меньшей мере, Тиерн так понял смысл написанного, полузатертого штукатуром. Вот и дата есть – она минула уж тому пять лет назад!
– «…дерзнул…оскорбил… был четвертован и выпил… ага! Выпил настой сердца… продлил жизнь на пять дней…». Вот как… Шут мертв – для Палачей его не существует. Они отрубили ему руки и оставили истекать кровью или умирать от голода, напоив отваром, поддерживающим сердце, чтоб он не умер раньше времени от боли. Так отчего он жив, а его место занимает другой?
Этот факт заставил Тиерна повнимательнее рассмотреть и прочие клетки – да так и было, на всех был написан приговор и имя.
– Почему же этот гад не подох в положенное ему время? – пробормотал Тиерн. – Но, однако, как он родовит, если его хотели похоронить рядом с королями древности…
Однако склепы ему надоели. Захотелось поскорее выбраться наружу – потом как-нибудь он придет сюда, захватив мешок покрепче, и, возможно, еще не раз, но сейчас нужно уйти.
Дальше наверх он взбирался, игнорирую все клетки. Вид смерти угнетал его.
До самого верха башни он взбирался, наверное, добрых полчаса. Склепы были недавние, свежие, и запах стоял невыносимый. Запах разложений и смерти! Скорее наверх, скорее к тому каменному барьеру, что отделяет подземное царство от галерей, ведущих внутрь замка!
Самая вершина башни, словно колонна, поддерживала потолок пещеры. Мост, протянувшийся от её верхней площадки до галереи, снизу казавшийся таким прочным, оказался просто подвесным шатким мостиком, подвешенным на цепях. Они стонали и скрипели от малейшего прикосновения к дощатому настилу, и у Тиерна поубавилось прыти. Потопав по мосту, вихляющемуся под ногами, он отступил в нерешительности.
Идти дальше? Другого пути нет.
Тиерн, глубоко вдохнув, словно собираясь прыгнуть в ледяную воду, стиснул зубы и сделал первый шаг по стонущим доскам. Мост плавно покачивался под его ногами. Тиерн никогда не был особенным храбрецом, и сейчас пройти по ветхому сооружению было для него делом нелегким, но как-то он с этим справился. Отчаянно цепляясь за звенящие цепи, переставляя ноги, то и дело норовящие соскользнуть в бездну, он пересек мост и оказался у темного провала в стене. Сделав отчаянный скачок, он покинул нетвердый свой путь и оказался в кромешной темноте, боясь сделать и шаг – а вдруг за ней пропасть, бездна?
Едва он оказался в галерее, как над головой его вспыхнул свет – снова загадочные голубые кристаллы, вделанные в стену. Стало видно далеко вперед и далеко назад – длинный широкий коридор, целая дорога, на которой и два всадника разъехались бы. Тиерн в нерешительности оглянулся – куда же идти? И куда делись те, кого Тиерн видел, тот человек, что так поспешно убегал от Тиерна?
Шорох повторился. Тиерн резко обернулся – какая-то темная фигура вдалеке возилась у стены, что-то прилаживая. Человек очень спешил, словно времени у него в обрез, и не очень беспокоился о том, чтобы соблюсти тишину. Оно и понятно – кому бы пришло в голову сунуться сюда после того, как принцесса разворошила это осиное гнездо? Однако, неизвестный не опасался совершенно. У него даже оружия с собой не было. Либо он знает о том, что Палачей больше нет, сообразил Тиерн, либо он не боится Палачей… Безгрешен? Такое невозможно в нашем-то сумасшедшем мире! Значит, знает, что бояться нечего. Тиерн уловил обострившимся слухом какое-то металлическое побрякивание, и скоро со скрипом часть стены отошла, открыв еще один провал. Снова катакомбы! Незнакомец без колебаний нырнул туда, и Тиерн со всех ног рванул вслед за ним, пока проход не закрылся.
