Текст книги "КИНФ, БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ПЕРВАЯ: ПЛЕЯДА ЭШЕБИИ (СИ)"
Автор книги: Квилессе
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)
Договорить она не смогла. Слово «сокровища» пронеслось по рядам солдат, и, десятикратно усиленное, вернулось к ней с ревом и хохотом:
– Сокровища?!
Оцепенение спало, и серая толпа, словно полчища крыс, ринулась по переходам, круша мечами старое трухлявое дерево, руша каменные кладки полуразвалившихся стен, и всюду грязноватый свет факелов, тычущихся в каждый, даже самый затканный паутиной угол, осквернял торжественную и суровую тишину и темноту.
Первого Палача обнаружили, когда башня, изящная, светящаяся, словно изваянная из слоновой кости, рухнула под дружным напором вандалов, поднимая целые тучи праха, и из темноты выступила громадная фигура. Белая известковая пыль припорошила Палача, и он походил на приведение.
– Палач! – заорали злобно и трусливо, отступая и выставляя впереди себя копья. – Палач!
При виде Палача сердце Тийны дрогнуло и гулко забилось, торопливо отсчитывая мгновения. Да, это существо не простило бы ей греха, тем более – убийства отца, и оно беспристрастно разорвало бы её прекрасное тело на куски, резало бы на живую, расчленяло бы, пока от её неземной красы не осталось бы ничего только кровоточащие куски, жалкие ошметки человека…
Должно быть, когда-то он все-таки был человеком – по крайней мере, тело его было человеческим, абсолютно человеческим. Без каких-либо странностей вроде хвостов, рогов и прочего. Это был полуголый исполин, плечистый, с широкой грудью. Пожалуй, на его фоне даже приезжий рыцарь Натаниэль смотрелся бы, мягко скажем, мелковато. Голову его и лицо закрывала обычная для Палача маска, и был виден лишь рот – спокойный и абсолютно человеческий. Никакого тебе оскала, пены у клыков, ничего, что присуще бесноватым дьявольским созданиям.
И вместе с тем он был ужасен. Глаза его, виднеющиеся в прорезях маски, были пусты, словно у не помнящего себя безумного. Похоже, его и в самом деле когда-то держали на цепях – на его широких запястьях были следы, грубые шрамы, уже побелевшие, оставленные кандалами. Руки с раздробленными когда-то пальцами, со сломанными дробилкой ногтями, словно капканы; этой цепкой ладонью с жадными железными пальцами он, верно, привык удерживать руку или ногу жертвы, отчаянно вырывающуюся, вырезая её из сустава. Плечи тоже в шрамах, в длинных рубцах, иссечены плетью…И вонь – он его кожаного передника исходил неимоверный смрад, запах разлагающейся крови, коей он был насквозь пропитан. Казалось, даже в грязную, немытую годами кожу этого чудовища кровь въелась, загнила, и черви точат её. Но Палача это не беспокоило; он не знал жалости и не ведал жизни иной. Это была его работа, он эти м дышал… Да, несомненно, он был безумен! Он не видел ничего дурного, тем более – ничего особенного в убийстве, пусть даже самом изощренном. Видно, в боли и страданиях протекала вся его жизнь; и, видно, по-другому не учат на Палачей, нежели так – подвергая пыткам самого выученика.
– И это тот, кто смеет судить нас?! – вскричала Тийна, еле переведя дух и с трудом подавляя панический ужас. – Какой-то сумасшедший грязный мясник?! Посмотрите на него – ему ведь нравится убивать! Отчего мы должны быть жертвенными ягнятами для этого безумного ублюдка?!
Солдаты отступили, не решаясь напасть на Палача, и Тийне казалось, что он смотрит только на неё. Казалось, что он знает, и уже приговорил её, и зовет, и уверен, что она пойдет, и уже вынес ей приговор…
– Прочь, урод! – сквозь зубы прорычала Тийна, холодея от страха. Не соображая, что делает, она выхватила копье из рук стоящего рядом и неумело, но яростно кинула его в Палача, лишь бы он не смотрел так страшно на неё, лишь бы отвел взгляд..!.
Бросок был удачен; копье вонзилось в бедро Палача, брызнула кровь, и он припал на раненную ногу, вырвал копье. Однако, вид крови подействовал на наступающих волшебно – они вновь взвыли, словно волки в ночи, возбужденно задвигались.
– Смотрите! – прокричала Тийна. – Смотрите, он ранен! Значит, он смертен! В нем нет ни на палец больше силы, чем та, что заключена в его мышцах и костях! Нет магии и нет тайны! Убьем же его!
И сонки ринулись на раненного Палача, и загудели вновь рога.
Палач взревел; мечи первых нападающих прочертили глубокие раны на его грубой толстой коже, и руки его вмиг обагрились кровью. Подхватив ранившее его копье, он метнул его в нападавших, и оно, пронзив то ли троих, то ли четверых, застряло в стене, пригвоздив к ней корчащиеся тела.
Но сонков было уже не унять; что смерть, что сила? Они повидали её немало на своем веку, и даже этот мощный бросок не испугал их, а скорее разозлил – всякий из них подумал, где раньше прикладывал эту силу Палач, и они наваливались на него, колотя дубинами, коля мечами, копьями, и он ревел, как медведь, разбрасывая нападавших, ломая им хребты одним ударом, но они, словно крысы, прыгали на него и рвали, рвали в куски.
– Пустите меня! – Тийна, выхватив свой тонкий меч, ринулась к дерущимся. Под тяжестью навалившихся тел Палач рухнул на колени, и Тийна, ощущая знакомый прилив разрушительной ярости, в один миг взлетела наверх, к голове исполина, наступая на солдат, на их головы, руки, напряженные спины. Ненавидящие, налитые кровью страшные глаза были напротив неё, и ярость еще сильнее обуяла её.
– Издохни, тварь!
Еле удерживаясь на дергающейся под ногами куче тел, она вознесла меч высоко – это был скорее ритуальный жест, жест торжества, – и с силой погрузила его в голову Палача, прямо в ненавистные страшные глаза, взгляд которых был ей уже невыносим. Меч со звоном треснул, и обломок клинка остался торчать в кровавом месиве, откуда теперь хлестала черная кровь. Чудовище взревело – и рухнуло, увлекая за собой торжествующих победителей, и Тийну – впрочем, она легко соскочила с умирающего исполина.
Палач был мертв, и сонки, опьяненные победой и самым страшным в своей жизни убийством – убийством судьи-Палача, – страшно взвыли, колотя оружием по щитам. Залитые и своей, и его кровью, израненные, измятые, они словно опьянели. Остекленевшими безумными глазами они смотрели, как яростная Тийна, отняв у кого-то меч, отпиливает к побежденного голову, неумело, как у свиньи…
– Вот ваш Палач! – выкрикнула она, подняв голову за волосы. Та была ужасно тяжела, с неё капало на пол, на одежду Тийны. – Посмотрите! Как легко мы одолели его! Вперед же, мои смельчаки! Прикончим их всех, и установим свои Суд и свой порядок во веки веков!
Сонки ринулись вперед, освещая проход, откуда; вышел первый Палач. Оказалось, там были ворота, такие же массивные, как и входные, каменные, с огромным засовом. Запирались они при помощи хорошо отлаженного механизма. Если бы этот гигант просто потянул за рычаг, створки просто закрылись бы, и им ни за что не удалось бы пройти дальше. Как и выйти – Тийну словно огнем ожгло: а что, если какой-нибудь гигант таится где-нибудь в темноте? Он может привести механизм в действие, и тогда им ни за что не выйти обратно!
– Сломаем эту машину!
Призыв повторять не пришлось; обуянные битвой, сонки, крича, навалились на нехитрый механизм, круша, долбя, корежа, и скоро со скрипом полетело прочь масляно блестящее колесо, пооборвались, полопались тросы, и засов рухнул оземь, да так, что загудело. Никакая сила теперь не смогла бы поднять его обратно и закрыть Тийне путь к отступлению.
– Вперед! Вперед!
Снова пели боевые рога, и сонки следовали за своими сотенными – коридор разделился на трое, и солдаты, разделившись на три группы, исчезали в их темноте…Тийна неслась вместе со всеми, сжимая в руке бесполезный обломок меча; ею руководило отчаянье и яростное желание спасти свою шкуру. Должно быть, она как никто другой понимала всю тяжесть своего поступка, и как никто другой понимала, что обратного пути у неё уже нет.
Впереди вновь показались ворота, такие же, как и первые, только с той разницей, что эти – закрывались. Сердце Тийны едва не разорвалось от страха и отчаянья.
– Не дайте им закрыть ворота! – закричала она. – Не дайте им закрыть ворота!!
Её услышали; ловкие лучники на бегу выхватывали из колчанов стрелы цепкими крепкими пальцами и посылали их десятками в щель меж закрывающихся створками ворот. Глухие крики по ту сторону означали, что какие-то стрелы достигли своей цели, и ворота перестали захлопываться перед наступающими.
Тийна первая проникла туда, где были они – Палачи, юркнула в щель меж каменными плитами, и тут же, нос к носу столкнулась с одним из них. Как он смотрел на неё! Его взгляд был еще более жутким, чем у первого – может, оттого, что в список её грехов было уже записано и убийство Палача? Визжа, она ткнула обломком меча прямо в наклоненное к ней лицо, в глаза, и великан закричал, раненный. В ужасе и горячке она колола и колола лицо Палача, и его горячая кровь текла по её латным перчаткам, пробиралась сквозь кольца кольчуги и напитывала рукава платья… Взвизгнувшая над головой стрела прекратила этот бой, вонзившись Палачу прямо в лоб. Исполин рухнул к ногам Тийны, подняв тучу песка и пыли; он был мертв.
Один за другим проникали наступающие в крепость Палачей – ибо это была именно их крепость, их страшное грязное логово, – и нападали на монстров. Рев и крик людской стояли над полем боя; Палачи, вооруженные своими страшными, жуткими инструментами, сшибали и убивали сонков по трое, по двое, но сонков было больше, и опыта в бою у них хватало. Лучники осыпали Палачей тучами стрел, и мечники добивали яростно истекающих кровью монстров, которые и раненные раскидывали солдат, как кутят, в разные стороны.
– Ко мне! – кричала Тийна. – Откроем ворота!
Все три хода, в которые ушли, разделившись, захватчики, оказывается, вели в эту пещеру, наполненную трупным смрадом, исходящим от странных и страшных приспособлений Палачей, расположенных по всей территории. Тийна с её отрядом ворвались первыми; их атака позволила второму отряду успеть пройти в ворота пока их не закрыли.
Но одни ворота Палачам все-таки удалось закрыть, и запирающий теперь яростно отстаивал площадку, на которой стоял механизм. Он сталкивал с лестницы вниз наступающих десятками, но они упрямо и остервенело карабкались вверх, отвоевывая каждую ступеньку. Внизу шла резня, и он прекрасно понимал, что если и третий отряд захватчиков ворвется в крепость, успех будет не на стороне Палачей, и потому сражался нещадно, пытаясь дать своим собратьям хоть один шанс. На груди его была когда-то выжжена каленым железом звезда, теперь остался глубокий грубый рубец. От неистового движения побелевшая толстая кожа лопнула, растянутая, и потекла нечистая кровь, но Палач, казалось, не замечал этого. Его словно обуяла какая-то особая, почти экстатическая ярость, которая прижигала его раны, и боли не было.
– Убейте его! – крикнула Тийна, и тут же послушная стрела, словно ожидающая приказа госпожи, пропела в воздухе и вонзилась в глаз Палача. Тот замер, словно в броске наткнулся на препятствие, и в следующий миг рухнул вниз, на ступени, которые так смело отстаивал, пытаясь все-таки удержаться за перила слабеющей рукой.
Наступающие ринулись вверх по отвоеванной лестнице, топча мертвое тело поверженного врага. Впятером они взялись за рычаг и с трудом чуть-чуть повернули его. Чуть приподнялся засов, скрипнул камень открывающихся ворот. Еще один сонк навалился на отполированную рукоять, и ворота подались еще. Один за другим сонки повисали всем телом на рычаге, и тот медленно, со щелканьем, пересчитывал зубцы на колесе, и вот уж поднят засов, и в щель меж каменными плитами врываются свежие силы.
Бой ушел дальше; не было уже такого грохота и страшного рева – все было кончено. Даже жуткие приспособления для пыток разломаны и иссечены мечами. И Тийна, отбросив свой обломок меча, ощутила небывалую усталость и жуткую опустошенность. Только сейчас она почувствовала, как измотал её страх – он мучил её с тех самых пор, как Тиерн оказался за её спиной, с тех пор, как она поняла, что Палачи непременно придут за ней если она убьет отца… И если она осмелится претендовать на трон.
« Я убила их, – с долей недоверия, ликуя, подумала она. – Я уничтожила их! Это ли не величие? Теперь я всемогуща! Кто посмеет теперь осудить меня? Никто! Кто посмеет оспорить любое мое решение? Никто! Кто посмеет преследовать меня, женщину-кинф, ибо теперь я – кинф? Никто! Я могу сейчас же вскарабкаться на трон, и никто не сможет спихнуть меня оттуда, потому что армия теперь моя. Если так легко я повела их в бой против Палачей, и так легко победила, то кто посмеет противостоять мне? Кто сможет обернуть армию против меня? Кто будет достойным противником мне теперь? Никто; я всемогуща…воистину, я – всесильна».
Сонки, вопя, возвращались; возбужденные битвой, распаленные, они волокли на веревках Палача, последнего, израненного. Его маску с него стащили, и его лицо, избитое и израненное, было еще и оплевано. Его оплели веревками, как паук оплетает муху, веревки грубо впивались в его покрытое кровью и грязью тело, оставляя ссадины, но Палач молча переносил эту муку. Возможно, у него просто не осталось сил жаловаться, и даже злые уколы копьями, коими сонки щедро угощали его, не заставляли его двигаться быстрее.
– Госпожа! – к Тийне подлетел сотенный. Один глаз у него заплыл глянцевой багровой опухолью, превратившись в узкую щель, под другим было рассечение, спасшее второй глаз от такой же опухоли, некоторых зубов он сегодня лишился. Но, не смотря на это, вид у него был возбужденный и даже странно радостный. – Мы пленили одного этого ублюдка. Что прикажешь с ним сделать? Протащить по городу на потеху народу? Закидать камнями?
Палач молча смотрел на победительницу. Странно, решалась его судьба, а он оставался безучастным, и на его избитом лице не дрогнул ни единый мускул.
Это разозлило Тийну; мало того, что её чары не действовали на Палачей, так она еще не могла и припугнуть его как следует! И эта беспомощность её взбесила.
– Не так просто он от нас отделается! – с садистским удовлетворением в голосе произнесла она, поедая Палача взглядом. – Он будет умирать медленно! Привяжите-ка эту собаку, да покрепче, чтоб не освободился! Думаю, у него достаточно сил, чтобы оправиться от ран… Он будет умирать от голода!
Сонки страшно взвыли, как стая гиен, детьми которых они себя называли, и заколотили мечами по щитам. Безжалостные погонщики поволокли, дергая за веревки, Палача к полуразрушенным клеткам, выискивая, к чему бы его привязать.
– Нет, нет, он вырвется! – закричала Тийна, увидев, как сонки растягивают руки приговоренного меж прутьев соседних клеток. Лютая злоба зашевелилась в её сердце, захотелось боли и страданий – боли другого существа. Хотелось услышать крики и стоны, мольбы о пощаде – и не пощадить, причинить еще больше страданий! – Мало привязать его! Прибейте его руки и ноги к стене!
Это гадкое предложение очень понравилось сонкам, которые, подобно их прародителям-гиенам, озверели от вида и запаха крови, и они тут же кинулись врассыпную по залу, выискивая подходящие железки. Палач молчал; молчал, когда эти косматые обезьяны, радостно голося, растягивали его поломанные руки, молчал, когда они, издеваясь, вертели у его лица жуткими обломками железа…Он закричал лишь когда тупой железный брус, круша его кости и разрывая мясо, пригвоздил его тело к стене, и Тийна вздрогнула от острого наслаждения. Ей удалось устрашить его! В крике гиганта, до конца старавшегося выглядеть достойно, было столько ужаса, столько обреченности, сколько не одно смертное существо не могло причинить.
– Что, страшно? – прошипела она. Глаза Палача закатывались от боли, и Тийну трясло. – Бойся меня! Теперь я – самое страшное существо в Эшебии! Проси пощады, и, может быть, я велю тебя просто убить.
Палач смолчал и теперь.
– Уходим! – крикнула Тийна. – Пусть этот гордец подыхает тут один! А мы тем временем осмотрим пещеры – здесь должно быть золото, это же просто подземное царство! Столица древних королей! Грош цена той столице, где нет сокровищ!
– Здесь нет сокровищ, – подал голос Палач. Тийна нервно вздрогнула – странно было, что такое создание умело говорить. Ей казалось, что безумцы все немы. – А дальше есть еще подземные лабиринты, и там наши братья… Их немного, но…
– Слышите?! – вскричала Тийна. – Еще такие же злобные твари! Смерть им!
– Вы не сможете добраться до них, – с трудом ответил Палач. – Думаю, они слышали звуки боя. Они закрылись в своих убежищах. Никто и никогда не сможет открыть… открыть их дверей… и даже они сами…
– Ага! – вскричала, торжествуя, Тийна. – Они спрятались от нас, как трусы! Теперь они издохнут в своих подземных норах от голода или задохнутся!
– Да, – тяжко произнес Палач. – Да. Только они не боятся тебя, Тийна, дочь угольщика… Они боятся не тебя. И не смерти. Ты не понимаешь всего… Мы были нужны. И пытки, смерти здесь тоже были нужны… Посмотри на меня: когда некого было пытать, мы пытали друг друга… не оттого, что нам это нравилось. Это было необходимо. Мы питали Камни… теперь их некому питать… теперь…
– Молчи, ублюдок! – вскричала Тийна. – Достаточно того, что мне вы не нужны! Выставим охрану у всех выходов из подземелья и перебьем всех, кто посмеет вылезти наружу!
– Никто не посмеет, дочь угольщика, – произнес невнятно Палач, но его никто не слыхал.
***************************************************************
====== 3.ДЕНЬ. ======
– Они возвращаются, царь! Твои воины возвращаются, и возвращаются с победой… Не будет больше Суда Правящих.
Задремавший в своем неудобном троне царь встрепенулся и торопливо потер глаза; Шут, наполовину высунувшийся из окна, рассматривал возвращающихся победителей.
Небольшое войско въезжало во двор замка. Знаменосец гордо поднимал белое знамя с желтым цветком, вслед за ним следовала предводительница – теперь-то, когда Тийна сняла свой красивый шлем, чтобы все могли видеть её украшение на щеке, Шут без труда узнал её, и сердце его сжалось. Она, совершив чудовищное преступление, возвращалась победительницей – в самом конце процессии, привязанное к лошадям, сонки напоказ волокли мертвое тело, и не приходилось сомневаться в том, чье оно…
– Она уничтожила Палачей! – в изумлении воскликнул Чет, взглянув поверх плеча Шута. – Вот демон… Зачем же это?
– Это значит, что тебе подписан смертный приговор, царь, – твердо ответил Шут. – Ах, какая смелость! Теперь ничто не помешает ей тебя убить; начнем с того, что твоя армия на её стороне, и солдаты сделают то, что она им прикажет – черт, никак не пойму, чем она так проняла их?! Колдовство, не иначе… твоему Первосвященнику полагалось бы привязать твою дочь к бревну и огоньком пугануть тех бесов, что помогают ей…
– Но-но, все-таки она моя дочь! И её поступок – пусть он пугает тебя, кар, который до сих пор цепляется за старинные легенды и предрассудки своей земли, – но он велик! Согласись?
– Трудно поспорить; только, Чет, меня послушай: Палачи – это не просто легенда, это – быль. Они существовали столетиями, с начала династии Андлолоров…
– Снова – Андлолоры!
– О, да, царь. Ты принял после них преславное наследство! Так вот, Палачи – это не просто каты, это Судьи, неподкупные и беспристрастные. Ты хоть раз слышал, чтоб кто-то набирал людей в Палачи? И я нет; однако же, их число пополняется постоянно – точнее, пополнялось. Они не просто судили людей – они наверняка знали, виновен человек или нет, и в чем он виновен. Во всех подробностях, во всех деталях – можешь мне поверить, я-то однажды наведался к ним в гости! Им никто не говорил – они сами приходили к убийце или вору, даже если убийцу никто не видел, даже если жертва вора еще не обнаружила пропажу! Со всех сторон страны казнимых везли в замок и здесь над ними устраивали суд. И ни у одного преступника и тени сомненья не оставалось в том, что он будет пойман и убит – или покалечен, как того требует Закон Правящих. Даже Король не был исключением – если б он посмел кого убить, его бы…
Так вот, царь. Если бы твоя дочь осмелилась убить тебя, то Палачи пришли бы за ней в ту же ночь. Она умненькая девочка, она это понимала – боюсь, она даже не раз прислушивалась к воплям казнимых (ты ведь знаешь, царь, что у неё не все дома?), разгуливая…хм…не важно где. Жаль, что Палачи наказывали только поступки, но не грешные мысли, не то она давно была бы сечена , но, боюсь, читать в душах людей не в силах даже они… Или же они считали, что это не их удел, а священников. Теперь прийти за ней некому; теперь некому её осудить. Суда людей она не боится – вспомни, скольких людей ты судил сам? Нисколько; люди не привыкли слушать тебя или твоих советников.
– Какая чушь! А где были твои Палачи, когда мы пять лет назад растоптали и сожгли эту Мунивер?! Почему не вышли из своих пещер и не …
– А где твой храбрый племянник Мепил, который выгрызал живым людям сердца? Где смелый генерал Таго, который вешал юных аристократок валетом, одну за шею, другую за ногу, на потеху солдатам? Где добрая половина твоей армии? Ты никогда не задумывался над этим?
– Не может быть!!
– Уж будь покоен; по меньшей мере, те двое, о которых я говорю – точно. Я… их видел. Недавно.
– Но ты… ты тоже убивал моих воинов!
– Защищаясь; и ни один божеский суд не осудит меня за то, что я не согласен был висеть рядом с молодыми девицами с распоротым брюхом. Кроме того, убивал я милосердно; хватало и одного моего укола мечом, чтоб жертва умерла. Многие и понять не успевали, что их сердце больше не бьется. Твои же воины не просто завоевывали – они глумились над людьми. И ни один бог на свете не принял бы их поведение за должное.
– Вот демон! Значит, теперь..?
– Теперь Палачей нет, Чет. Тийна может тоже повесить тебя вниз головой или вырезать тебе сердце, как ей взбредет в её больную голову, и никто не остановит её. И не отомстит за тебя. Ей нечего бояться, Чет.
– Вот демон!!!
Шут отступил в глубь комнаты, чтобы Тийна, мельком глянувшая наверх, не заметила его.
– Идем, я отведу тебя в твои покои. Закройся там и не пускай её, – зловещая фигура принцессы в развевающемся плаще быстро поднималась по лестнице, и за нею мохнатыми колобками катились сонки. «Они словно снова идут на штурм», – мелькнуло в голове у Шута, и он поспешил отойти от окна. – Я сам осмотрю твою опочивальню. Людям теперь доверят нельзя. Закроешься и будешь сидеть там, пока я сам не выпущу тебя!
– А если… если придет этот Зар?
– Принцесса Кинф Андлолор, ты хочешь сказать? Не придет, и аудиенции не потребует точно. Гости торжественно сопроводили её до её покоев – несли, между прочим, на своих щитах! Её рабы закрылись изнутри, а снаружи под дверью валяются те, кто не смог пойти домой и из великого почтения к принцу Зару остался сторожить его сон. В общем, дверь надежно забаррикадирована с обеих сторон. Но и её побаивайся; это её идея – отсечь тебе голову, и она...
Шут внезапно осекся и замолчал, удивленно раскрыв рот. Чет, чьи нервы итак были напряжены до предела, так и подпрыгнул:
– Что?! Говори!
– Я только сейчас понял – пробормотал Шут. – Савари не мог не знать, об этом знает даже сопливый младенец!
– Да что такое?!
– Если бы Кинф Андлолор и убила тебя, Палачи пришли бы за ней! Савари не мог не знать этого! И не мог привести свою госпожу на верную смерть – они бы даже сбежать не успели! И освободиться, защититься от Палача, пришедшего за жертвой, невозможно. Значит, они и в самом деле пришли как дипломаты?
– Как же не так! Посмотри-ка, кто это валяется там во дворе, как падаль! Невозможно защититься!
– Тийна повела против них армию, целую армию. Очень много сильных солдат – а мы с тобой говорим о горстке людей, об одной женщине, старике и трех рабах. Представь, что та падаль, что сейчас валяется во дворе, жива и не одна – у Кинф Андлолор не было бы шансов. Она приехала как посол, царь!!!
– Ты уверен?
– …а твоя тупая дочь, да прости меня, царь, своими заклятьями свела послов сума!
– О, боги, да вы меня самого с ума сведете! Хватит мне голову морочить! Я велю тебе, моему слуге, чтобы ты очистил мой дом от моих врагов, и мне не важно, кто они и с какими целями прибыли сюда!
– Что?!
– Вели приезжему, кто бы он ни был, убираться вон! И принцесса Тийна, коль скоро она обручена с приезжим, пусть убирается вместе с ними!
– Убирается с кем? – тихий голос заставил Чета вздрогнуть и обернуться.
Тийна, в своем гривастом шлеме, покрытая бурыми пятнами крови, в доспехах, на плечах которых сидели золоченые орлы, выступила из темноты. Её белое платье было разорвано от низа и почти до пояса, и были видны её ничем не прикрытые ноги, что посчиталось бы верхом неприличия, будь то в другое время, но не теперь.
Без сомнения, она все слышала, глаза её были расширены, и изумление написано на прекрасном лице.
– Как ты вошла? Кто тебя пустил? – быстро спросил Шут.
– А кто посмел бы меня не пустить? – огрызнулась Тийна. – Я – принцесса, Великая Предводительница, и…
– Великая?! Одна маленькая стычка еще не делает тебя Великой!
– Да, ты прав. Но я не остановлюсь на достигнутом, – ответила Тийна. – Так что вы тут обсуждали? Отчего человека, которого я выбрала себе в мужья, вы называете Кинф Андлолор?
– Оттого, что это – женщина, переодетая мужчиной! – язвительно рассмеялся Шут. – Может, сейчас решится наша маленькая дилемма? Я знаю, ты приворожила её, но то не мое дело, а инквизиторов и Первосвященника. Пусть о твоей душе заботятся они. Но ты можешь прочесть какое-нибудь другое заклятье, чтобы приезжий не любил тебя больше, и тогда…
– Ни за что!!!
Тийна на шаг отступила; ей казалось, что сердце её сейчас выпрыгнет из груди.
Так принц Зар на самом деле – женщина!
Какой ужас!
Тот, кого она принимала за безусого мальчишку, на самом деле никогда и не побреет бороды!
Казалось, она где-то далеко слышит издевательское хихиканье старухи и видит её безумный черный глаз и тонкие слюнявые губы. Не об этом ли она говорила? Она знала, наверняка знала, что Зар на самом деле не Зар! И Тийна прочла заклятье… и если «возлюбленный» покинет её, то… конец! А если эта девка-кинф влюбится в мужчину?! Образ старухи вновь выплыл откуда-то из глубины сознания, и Тийна крепко сжала зубы, чтоб не закричать от ужаса.
Так, спокойно. Кто бы это ни был, мужчина или женщина, но он пленен Тийной, это не вызывает сомнений. Пусть это будет женщина! Тийна уж заставит её провести всю жизнь подле себя, раз того нужно, чтобы вечно поддерживать красоту, дарованную духами – Тийна вдруг поняла, что не сможет прожить и дня, если её краса вдруг начнет блекнуть. Благодаря ей она вкусила власти и силы, два самых изысканных блюда в мире! Как она сможет отказаться от них?! И кто последует за прежней Тийной, юродивой увечной дочерью угольщика, так же слепо и безрассудно, как сегодня это сделали солдаты, повергшие Палачей?
Да они и не любила лже-принца, поняла вдруг Тийна. Она увидела породистого упрямого щенка, и возжелала всем сердцем безграничной власти над ним, только и всего. Именно это чувство приняла она за любовь.
– Ни за что, – медленно повторила Тийна. – Я выйду замуж за приезжего, за наследника Натх Ченского, кем бы он ни был, потому что он принадлежит мне! Я даже лягу с ним в постель, – сказала она, и на лице её появилась недобрая ухмылка, потому что Шут дернулся от ревности и побледнел. – Как, говоришь, её зовут? Кинф? Не та ли это королевна, которая лишила тебя рук? Та самая, которую ты полюбил и, судя по твоему лицу, любишь до сих пор? Не беспокойся о ней, я не дам её в обиду. Я сама буду ласкать её невинное тело, когда мне того захочется… это даже любопытно. Ну, ну, не будь так ревнив! – Тийна расхохоталась, подавляя свой страх, и взмахнув полами своего плаща, бросилась вон.
*********************************************
Купальня была полна горячего пара, ароматы душистых масел витали в воздухе. Тийна блаженно раскинулась в ванне, откинув голову на подушку, и прилежные служанки натирали её плечи и руки мыльной пеной, и золотое сияние поднималось над водой.
Кровь Палачей, видимо, обладала огромной силой, потому что когда Тийна, наконец, стащила с себя грязную одежду, смывать ей с себя было нечего: жадные духи, роясь, витали над её кожей, как-то выбравшись, и пожирали кровь. Они вычистили все, даже под ногтями, перебрали каждую чешуйку кольчуги и теперь поспешно подбирали последние бурые пятнышки с изорванной одежды.
Тийна с удивлением поднесла руки к лицу – насытившиеся духи возвращались в её тело, впитывались в кожу, наполняя её еще большим, невообразимым чудесным свечением, которое теперь невозможно было скрыть даже тканью.
– Глупая старуха! – прошептала Тийна, разглядывая себя и чувствуя, что сама в себя влюбляется. – Твое благочестие погубило тебя! Старая ханжа… Ты стала так отвратительна, потому что не кормила духов, потому что держала их в себе, не давая им свободы! Кровь даже одного человека не дала бы тебе превратиться в то мерзкое чудовище, которым ты теперь являешься. Теперь я знаю! Я буду приносить им в жертву всех, кого они пожелают, и стану равной богам!
От её тела засветилась и вода, словно ванна была налита до краев расплавленным золотом, и пузырьки пены на её поверхности танцевали, складываясь в причудливые узоры, подобные сверкающим алмазам.
– Ну, что уставились? – грубо окрикнула Тийна служанок, в немом восхищении застывших у дверей купальни. – Может, мне самой придется смывать с себя грязь? Шевелитесь, лентяйки!
Думать ни о чем не хотелось; даже о невероятной победе… Да, это невероятно. Какой шаг будет следующим? Непременно нужно убить отца! Тогда приезжий (точнее, приезжая) возьмет Тийну с собой, в Пакефиду, и уж там…
– Коли я смогла заставить солдат не бояться смерти, то почему я не смогу заставить знать не чтить Драконов? В конце концов, все они люди. Они принесут мне Пакефиду на кончиках своих мечей!
– Принцесса! К вам Первосвященник, просит принять его!
Тийна подняла голову с подушки; какого демона ему надо?! Принять…
– Впустите Первосвященника! Пусть зайдет сюда, если ему так нужно увидеть меня…
Служанки, в ужасе от её бесстыдного поступка, в ужасе бросились в разные стороны, поспешно прикрывая лица. Священник он или нет, но он мужчина, и видеть лицо… Тийна буйно расхохоталась, расплескав воду, и Тиерн, вошедший в купальню, едва не упал, поскользнувшись.
– Ну? Чего тебе нужно, Первосвященник? – грубо спросила Тийна, делая вид, что не замечает ненасытного взгляда мужчины. – Разве я не велела тебе присматривать за советником? В любой момент может случиться беда.
– Я и присматривал за ним, госпожа, – произнес Тиерн, не сводя глаз с Тийны. Его ноги словно против его воли несли его к ней, все ближе и ближе, он шел как кролик, которого загипнотизировал удав.
