Текст книги "Пыль"

Автор книги: Катя Каллен2001

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

– Понятия не имею, – прошептал Влад. – Так она тебе и скажет, ага!

– Погоди… Но если бумаги у нее, значит, к ней могли прийти незнакомые люди и взять их? Ты их видел?

– Да как будто нет. – пробормотал он. – Конечно, она могла бы передать их и вне дома, это ни о чём не говорит.

– Кстати, она у тебя хорошая, как мне показалось…

– Спасибо. Но в нашем деле это мало что меняет.

– Давай рассуждать логически. Бумага – это что-то, что должны были подписать в Берлине. Текст чего-то от 8 августа. То есть, папка не толстая.

– Или там было что-то еще, – добавил Влад.

На этом мой разговор с Владом был окончен. Впрочем, еще в лагере я стал продумывать следующий ход. Теперь у меня в руках был адрес Якова Фененко, который я буквально вырвал у его племянницы. Не рассуждая, я написал короткое письмо этому самому Фененко из Тернопольского Ревкома, в котором кратко рассказал, кто я такой и чего от него хочу. На успех я практически не рассчитывал, а потому весьма удивился, когда вернувшись в Ленинград, в первый же день нашел письмо со штемпелем из Пскова. Преодолевая волнение, я вскрыл конверт и стал быстро читать:

Алексей!

Был очень рад получить весточку от сына Суховского. С Валерианом нас связывала совместная работа в незабываемом двадцатом году. Я планирую быть в Ленинграде 27 августа. Если хочешь, буду ждать тебя в 17.00 возле Витебского вокзала.

С комприветом,

Я.П. Фененко

Дни до встречи тянулись медленно, и я буквально считал дни в календаре. В свободное время я или бегал, или читал учебники за будующий год. Меня все больше тревожило странное состояние мамы. С работы она теперь приходила поздно в немного раздраженном или растерянном состоянии. Иногда мне казалось, что она чем-то расстроена, а иногда, напротив, что она о чем-то думает. Однажды перед ужином она сказала:

– Этот Князев ужасный человек и грубиян…

– Что, он хамит тебе? – не выдержал я.

– Если бы только мне… Он невероятно властный и жесткий человек. У него удивительные и страшные глаза… Смотрит ими так, что ты не смеешь ему даже возразить. А ведь кричит, и ты просто ничего ему не можешь возразить.

Я ничего не ответил, но почему-то почувствовал неприятный холодок на душе – словно в наш дом стало потихоньку проникать что-то плохое.Я заглянул в просторный кабинет отца, и мне показалось, будто в нашей квартире стало необычно пусто. В другой раз мама пришла растеряной, и мне показалось, будто у нее заплаканные глаза. Она улыбалась и старалась быть веселой, но я отлично понимал, что она намеренно делает вид ради меня.

В назначенный час я подбежал к желтому вычурному зданию Витебского вокзала. К моему удивлению возле входа стоял невысокий человек в кепке и весело курил. Я остановился на бегу как вкопанный. Ещё бы! Ведь это был тот самый человек из моего туманного детства, которого я видел в сквере с отцом! Из моей памяти снова, как из сна, всплыли кусты и птица, крики аукциона и вечерний воздух парка. Это был он! Яков Павлович Фененко.

– Здравствуйте! – бросил я на бегу. – Кажется… Я вас помню…

– И я тебя помню… – добродушно подмигнул человек. – Смотри, как вырос! – При этих словах он весело осмотрел мою одежду. Для встречи я надел лучшие шорты до колен и пиджак защитного цвета.

– Мы в парке были… На аукционе… – ответил я, стараясь побороть небольшую робость.

– Ты там дивную птаху еще искал, – подмигнул он снова. – Нашел?

В его словах звучал тот же чудной акцент, что и у его племянницы в Чудово. «Дивная», «птаха» – у нас так вряд ли кто-то скажет. Голос в репродукторе четко объявил о начале посадки в скорый поезд на Воронеж.

– Неа… – покачал я головой и сам рассмеялся.

– Ты прости, шо я на похороны отца твоего не прЫехаВ, – продолжал Фененко, необычно выговариваю слова. – Я тогда в Киеву був. А на могилу Валериана потом сходив сам.

– Яков Павлович… А вы хорошо отца знали? – сразу решил я перейти к делу.

– Коротко. Во время войны с Польшей, -он показал мне по направлению к Обводному каналу. – Мы тогда с ним в Польревкоме работали. Только давно то було, быльем все поросло. – махнул он потной ладонью.

– А я вот вас помню, когда мне пять лет было… – бросил я на него взгляд.

– Я в двадцать седьмам коротко проездом бул в Москве, – не задумываясь ответил Фененко. – Твой отец на тот акцион и пошел, чтобы со мной повидаться. На аукционах не выиграешь: цэ лиипа все! – весело законччил он.

«Вот оно как!» – подумал я, вспоминая дорожки сада с брусчаткой и фонарями.

– А знали ли вы Варского? – спросил я.

Мимо нас про грохотал трамвай, высадивший толпу пассажиров с чемоданами. Они, похоже, спешили к морю. Мама говорила, что сентябрь – «бархатный сезон», а я никак не мог понять, почему люди так хотят отдыхать в сентябре. Вот тот толстячок я черным чемоданом на двух застежках: неужели будет купаться в сентябрьском море, которе чуть ли не лучше июльского?

– Знал. Они дружили с твоим отцом, – кивнул Фененко.

– А потом в двадцать четвертом поругались. А почему? – спросил я.

Вдали громко проревел паровоз. Затем быстро застучали колеса. «Маневровый», – подумал я.

– Видишь ли, Алексей, – сказал тихо Фененко, – Польская война была нашим поражением, причём очень горьким. Мы не оправились от неё до сих.

– Как поражение? Разве мы не отбили третий поход Антанты? – не сдержался я.

– Отбили… мы увидели главное… Поляки считают Красную армию не Красной армией и не армией мирового пролетариата, а новой русской армией. Для них что царь, что большевики – одно и тоже. Мы можем создать ещё три Интереационала, но для поляков мы Россия и русская армия. Как при царе…

– Разве мы такие, как царь? – спросил я. – Ведь Ленин…

– Вот и Тухачевский думал, как ты, и твой отец. А не восстали поляки, пошли за Пилсудским. Слово «русские» им было страшнее. Хоть они белые, хоть красные, – закурил Фененко.

– А Польревком? А отец? А Варский? – недоумевал я, вспомнив даже этого загадочного Варского.

– Таких поляков были единицы, – ответил Фененко. – А Польша пошла за Пилсудским в своём большинстве. Для них не было разницы между Россией царской и советской.

Я задумчиво смотрел вперёд на маленький киоск со сладкой водной. Высокий толстоватый мужчина в шляпе покупал воду с сиропом ребёнку – видимо, своему сыну. В голове у меня звучала песня «Красная Армия марш, марш вперёд: Реввоенсовет нас в бой в бой зовёт!». Только вдруг, как оказалось, не все было так просто, как мне казалось до сих пор.

– Польская война, – продолжал Фененко, – была большой неудачей. Англичане нарисовали линию польской границы, и мы её признали. Но, увы, нам пришлось отдать Польше часть своей территории и провести границу восточнее той линии.

– Мы отдали панской Польши нашу советскую землю? – не верил я своим ушам.

– А ты посмотри, где проходит граница, – добил меня Фененко. – Сто километров от Киева и тридцать от Минска. А почему? – прищурился он.

Я потупился. Крыть мне было нечем. Выходит, мы не выиграли, а проиграли войну панской Польше? Я не могут поверить в это! А как же Маяковский? Как же наша песня «Помнят псы-атаманы, помнят польские паны конармейские наши штыки!»? Я смотрел на асфальт и не мог поверить в его слова.

– Но это было еще полбеды, – продолжал мой спутник. – Мы создали СССР в границах бывшей России. Значит, империалисты всех мастей закричали, что большевики – просто новое русское правительство и наследники царя Николая.

– Мы – наследники Николашки? – я с возмущением посмотрел на точку с квасом. Голос с вокзала кричал о завершении посадки на Воронеж.

– Империалисты подают это так. Что нам оставалось? – продолжал Фененко. – Только союз с народами колоний. И тут в Коминтерне пошел новый раздрай: нужен коммунистам союз с буржуазными движениями Востока или нет.

– И мой отец… – протер я лоб, чувствуя, что ужасно хочу пить.

– На Пятом Конгрессе после смерти Ленина и шел раскол, как продолжать Мировую революцию. Усек?

– Да… – пролепетал я. На самом деле не особенно я понимал, но надо было подумать. То, что я услыхал, не укладывалось в моей голове.

– А Майоров говорил, что мой отец считал, что мы в Китае проиграли… – бросил я.

– Майоров? Ты знаешь Майорова? – спросил Фененко.

– Его дочь Настя у нас учится. – Ответил я.

– Мне бы познакомится с ней. Надо отца ее повидать, – мой спутник посмотрел на меня с надеждой.

Я кивал, обещая помочь, но мыслями был далеко. На скамейках сидели пассажиры, ожидая поезда. Рядом курили ребята лет пятнадцати. Глядя на аккуратный асфальт и киоск с «Нарзаном», я вдруг подумал о том, что от мировой революции, цели нашей жизни, мы куда дальше, чем в девятнадцатом году.

====== Глава 18 ======

Настя

Наступило первое сентября. Так быстро… Казалось, только-только началось лето, а уже конец – пора в школу. Жаль, что каникулы завершились так быстро, но и по школе я немного соскучилась. С букетом астр для Веры и надев черное платье с короткими рукавами, я отправилась на линейку. Как же много ребят! Ну и ну, уже шестой класс! А ведь не так уж и давно мы пришли сюда совсем маленькими детьми, первоклашками! Школьный двор напоминал цветник – столько букетов принесли и мелкие, и старшеклассники, и другие… Ну где же, где наши-то?

– Настя! Насть! – неожиданно раздался знакомый голос.

Мишка! Наконец-то! Я быстро поспешила и увидела весь наш класс. Мишка был бледен, гораздо бледнее чем обычно, но когда заметил меня то улыбнулся – радостно и искренне.

– Привет! Я… скучал по тебе! Как отдохнула?

– Я тоже! Думала о тебе, как ты тут. Приятно, что тоже рад меня видеть. Отдохнула отлично! Мы столько всего переделали там! Я обязательно тебе все расскажу! Думала, ты не придешь на линейку.

– Почему это? – Мишка говорил чуть важно. Наконец-то он снова радуется жизни, неужели случилось? Понимаю, что это временно, при такой-то ситуации в семье, но хотя бы временно – и то хорошо!

– Жаль, что тебя с нами не было в лагере, но я все расскажу о нашей поездке! Столько всего было! И. Знаешь, что Маше велосипед подарили? Мы с Ирой позавчера глаз оторвать не могли!

– Я ее тоже видел. Кстати, что не катаешься? У тебя ведь тоже есть велик!

Как же я рада была снова видеть улыбку у Мишки на лице! Было очень приятно что он так рад меня увидеть, я и сама очень соскучилась, но еще приятнее заметить что он рад, что улыбнулся в, кажется, первый раз после всей этой кутерьмы с его матерью и исключением. Мы разговаривали и разговаривали бы, но нас отвлекла Вера Сергеевна.

– Ну что же, здравствуйте, – раздался ее мелодичный голос. Ох, вы умеете напугать!

Если честно, с классной руководительницей и одновременно учителем русского и литературы нам откровенно повезло. По непонятной мне причине она всегда настороженно относилась к Алексу. Хоть и немного строгая, Вера, чьи волосы сейчас были заплетены в «венок», всегда относилась к нам вполне справедливо. Я быстро протянула ей букет, как и многие другие ребята. В воздухе стоял остро-приторный запах астр.

– Спасибо, спасибо, – искренне улыбнулась учительница.

Все кругом было какое-то новое, праздничное. Стены в этом году выкрасили в бледно-желтый цвет, похожий на сливочное мороженое. В прошлом году они были светло-зеленые, и это очень нравилось мне. Но теперь больше нравились «сливочные» стены.

На линейку пришли практически все, да и не только наш класс – Маша о чем-то трещала с высоким стройным блондином с карими глазами. Должно быть, тот самый Сергей, о котором она вчера говорила. Он был в фуражке с кокардой, настоящий лётчик! Я подошла к ним.

– Вчера видела подруг – так смотрели на велосипед! Такое восхищение! Ира потом завалила вопросами о тебе – кем служишь, где, так восхищались обе что в Забайкалье! Чую начнут просить вас познакомить, – прыснула Маша, не заметив меня. Ну, а почему бы и нет? Он казался весьма симпатичным. – Кто подарил? Откуда велик? И т.д!

– Какие любопытные! Такие подружки тебе заскучать точно не дадут, – у него был мелодичный средний голос – не сильно высокий, но и не бас.

– Привет, – вставила я. – Все слышала, – я смерила Машиного брата взглядом. Он ответил мне лёгкой улыбкой:

– Сергей.

– Анастасия, приятно познакомиться, – нараспев проговорила я. Весьма приятный, мне казалось.

– Мне тоже, – приветливо заметил он, поправив фуражку.

– Вечно в фуражке, – проворчала Маша, притворно нахмурившись. – Нигде не снимает практически! Вот нигде! Даже в помещении!

– Ну, а почему бы и нет? Летчик же, – улыбнулась я. Зато его наверно не придётся зимой учить одевать шапку! Папа вот частенько без шапки разгуливал, а потом у него, видите ли, уши болят!

Колонна тронулась, и разговоры прекратились. Мы пошли вверх по широкой лестнице.

Вера улыбалась, кивая головой:

– Не толкайтесь, подождите, успеете с цветами. Спокойнее, спокойнее…

Мы с Мишкой и другие медленно поднимались по ступенькам все вше и выше. Честно говоря, я была рада вернуться в школу.

Уроков в тот день у нас не было. Вера произнесла нам в классе красивую длинную речь о важности учебы для каждого из нас. Правда, меня насторожила в ней одна фраза: «Техническая необходимость должна приносится в жертву политической целесообразности!» В качестве примера она приводила досрочное выполнение прежней Пятилетки и начало новой. Затем в класс забежала Марина Волошина в темно-синем платье с белым воротником и звонко напомнила нам о важности верности заветам революции, к которой относится и наша отличная учеба. После этого мы оказались свободными и начали выходить из класса.

– Привет, – Алекс во дворе подошел ко мне с незнакомым плотным мужчиной средних лет. – Здравствуйте.

– Настя, это Яков Павлович Фененко, – представил незнакомца Алекс.

– Приятно познакомиться, – Фененко, Фененко… Никогда не слышала о нем! Какое же у него ко мне дело? Он казался весьма неплохим, но никогда не видела его и не слышала о нем – зачем сейчас понадобилась? Хотя…ему наверно нужна не я, а мои родители!

Так и произошло.

– Мне тоже приятно, Настя, – кивнул Фененко. – Я могу встретиться с твоим отцом?

– Конечно, – значит, я угадала… Интересно, о чем они с отцом будут говорить? – Хотите, я дав вам наш телефон?

– А давайте сходим в Центральный парк, посмотрим на Колесо обозрения? – предложил Алекс. Его предложение вызвало восторг. Женька отбил дробь на портфеле, а Ирка захлопала в ладоши. Ещё бы! Мы теперь чувствовали себя вполне взрослыми для того, чтобы бегать, куда захотим.

Нацарапав его на клочке бумаги, присоединилась к остальным. Мы влезли на трамвай и поехали в Центральный парк на Крестовском острове. С нами пошли не все – Маша, Лена, Вика с Лерой, Женька, сам Алекс и мы с Ирой – маловато, но неплохо. Интересно будет прогуляться.

– Смотрите, мороженое! – объявила Лера, когда мы пришли в парк.

А ведь правда – почему бы не купить? Пухленькая продавщица в круглых очках мягко улыбнулась нам. Поговорив, мы решили купить эскимо на палочке. Я всегда любила мороженое, но эскимо – особенно.

В парке, оказывается, был целый спортивный комплекс: и футбольный клуб, и рэгби и бейсбольное поле с трибунами. Чуть поодаль виднелось круглое здание теннисного клуба, со стадионом кортами.

– А кто из вас умеет играть играет в теннис? – спросила Маша. – Только не в настольный, как Алекс с Женькой режутся на фе-ка, – усмехнулась она.

– Влад умеет, – объявила Вика. – Тоже режутся, бывает.

– И Мишка Иванов вроде, – кивнул Женька.

Интересная игра – теннис. Хотелось бы научиться, но я ещё и в настольный то еле еле умею, однако никогда не поздно научиться.

– Я тоже заниматься хожу, – гордо улыбнулась Маша, поправив косичку. – Получается!

Дальше шли площадки для волейбола, баскетбола и рюх, гимнастический городок и парашютная вышка. Лично я видела ее впервые в жизни. Всегда хотела бы полетать на парашюте – это же как интересно – подняться над землей, видеть остальных людей и природу с высоты птичьего полета! Насколько захватывающе и увлекательно! Люди весело прыгали с вышки прямо на раскрытых парашютах. Так считала не только я.

– Я мечтаю научиться летать! – объявила Лена, покончив с эскимо.

– И полетишь с крыши на чердак, – звонко рассмеялась Ира.

– Ты так в этом уверена, – усмехнулась Вика. – Дай помечтать человеку – что плохого?

Я была согласна. Когда же в конце концов они прекратят свои петушиные бои?

– Маш, а это правда что у тебя брат летчик? – спросила Вика.

– Разумеется, – отозвалась Мария.

– Я просто пошутила, – проворчала Ира. – А Тумановой действительно пошло бы летать! Так ее и видела с парашютом. Шла по крыше в деревне и провалилась на чердак! – засмеялась она.

– Сама-то мастер полетов, что-ли, Аметистова? – тихо уточнила Лена, не обращая на слова Иры никакого внимания. И правильно – сколько можно воевать уже? Им не надоело?

– По крайней мере я не придумываю всякие глупости, – фыркнула в ответ Ира, скрестив руки на груди. – Не хвастаюсь. Если так мечтаешь – возьми да полети.

– Вот именно, – поддержала подругу Маша. – Уметь надо. Иначе это спор на пустом месте. Без обид.

– Знаешь, Лена, была хорошая шутка в старом журнале «Смехач»: «Шевели извилиной!» – многозначительно заметил Алекс.

Маша вздохнула. Ира прыснула.

– Началось, – заключила Маша. Я и сама устала от этой их войны.

– Ир, ничего такого не было, просто человек сказал что мечтает научиться – что плохого? – удивилась Вика, пожав плечами. – Сама то умеешь?

– Я не претендую в отличиие от некоторых, – холодно отозвалась Аметистова.

– Так и не лезь, раз не умеешь. Туманова тоже не претендует, просто хочет научиться. О, смотрите!

Невдалеке виднелась карусель «Ромашка». Люди запрыгивали в сидения между зонтиками по двое, пристегивались цепочками. Зонтики в самом деле казались необычными – темно-зеленые с белыми цветами. Затем вдруг карусель задрожала и с ревом поползла полукругом вверх. Люди завизжали. Карусель стала описывать в воздухе дугу, а люди весело болтали ногами. Женька и Леша остановились и как заворженные посмотрели на летящие в воздухе грибы.

– Шедевр! – Вика аж подпрыгнула от радости.

– Страшновато, – тихо пробормотала Лера, слегка нахмурив брови.

– Не бойся, мы с тобой, – усмехнулась Маша.

Я не сомневалась, что мы все будем визжать громко – громко! Весело! И захватывающе! Ну когда же они выйдут то уже? Как же, наконец, хочется покататься!

– Маш, а почему ты брата зовёшь Серго, на грузинский манер? – спросил Женька.

– Просто, – пожала плечами Маша. – Потому что он Сергей. И звучит оригинально.

– У меня бабушка армянка, – улыбнулся Женька. – На Кавказе всех так зовут: Серго, Алеко, Нино…

– Поэтому ты такой смуглый? – спросила Вика, весело глядя на Женьку.

В итоге карусель, наконец, освободилась. Вика хотела сесть с Алексом, но ее опередила Ира. Закатив глаза от досады, Гришкова подбежала ко мне.

– Можно? – спросила она.

– Конечно можно! – кивнула я. Легко улыбнувшись, Виктория заняла сидение. Лена села с Машей, а Лера с Женькой. Поехали!

Карусель поползла вверх! О, начинается! Разгоняемся, разгоняемся, ви – и! Отлично! Никогда в жизни мне не было настолько весело!

Мы весело неслись над землёй, когда я услышала сзади разговор.

– Смотри, Ира Алексу руку сжала! – заметила Маша. – Хорошо им – дружба крепкая. Настоящая.

– Но что он в ней нашел? Фальшивая и жестокая, – пробормотала в ответ Лена. – Уж и помечтать нельзя! Почему умение летать сразу глупости? У тебя ведь Серго летчик вообще и ничего!

– Так то умение, а то болтовня. Ира, мне кажется, просто ехидная, – пожала плечами Маша. – Полагаю, что она тебе не простила прошлой ссоры, почему и высмеивает. Но, поверь, на самом деле Ира не так уж плоха. Она умеет привлечь, веселая, умная.

– Повторяет за Алексом как попугай – вот и весь ум.

– Но согласись – дура председателем не станет.

– Просто что особенного я сделала? Уже и помечтать нельзя, выходит? Если Ира смеётся над другими, то про извилины ей никто не рассказывает.

– Не обращай внимания, – махнула рукой Маша. – Смотри, болтают!

– Разумеется, – Лена повеселела. – Любовь-морковь, как говорила Вика.

Алексей

Мы с Ирой сели вдвоем на деревянные кресла карусели и поскорее пристегнули цепочки: кто знает, когда она взлетит? Солнце сильно светило, и мне казалось будто еще продолжается лето. Даже не верилось, что всего через какие-то два с половиной месяца пойдет снег. Невдалеке снова взвизгивали дети, садившиеся на воздушную карусель. Ира весело болтала длинными ногами.

– Ты что-то не веселый? – вдруг спросила она.

– Да так… Вспомнил, как на такой карусели меня катал отец в последнее лето. Как раз перед последней поездкой в Крым, – вздохнул я.

Перед глазами снова поплыла картинка в окне поезда: маленькие домики, утонувшие в клумбах садовых ромашек и звездочек. Наверное потому, что карусель называлась «Ромашка». Сейчас она снова напомнила мне о станциях Донбасса, теплом море, и…

– Не грусти… – Ирка вдруг сжала мою руку. – Знаешь, я кое-что знаю про ту историю… – прошептала она с заговорщицким видом.

– Да ну? – мотор заревел, и наше свободное качание в креслах прекратилось. Карусель сначала тряхнуло, а потом она начала жестко описывать круги.

– Знаешь, он покончил с собой из некоего Бориса Суварина, – прошептала Аметистова.

– Это я слышал… Он тезисы какие-то подготовил против Суварина, а другие сказали, что за него, – ответил я. Карусель между тем начала быстро набирать скорость. Ира посмотрела вниз и взвизгнула.

– Нельзя! Не смотри на землю, – теперь уже я сжал ей руку. – Смотри по сторонам, на другие карусели! – Я говорил теми же словами, как некогда учил меня отец.

– Ага… А тезисы обвинили в том, что они троцкисткие. Редактор журнала «Большевик», – ответила Ира.

– Но потом он сам написал, что это неправда? – ответил я.

Карусель гудела все сильнее, нарезая круги. Я сам не удержался и все-таки посмотрел вниз на мелькавшую под ногами траву. Страшновато немного… Я тут же взглянул на видневшуюся невдалеке веселую синюю гладь Невы.

– Тогда да. Но я слышала от папы, – Ира шептала, словно доверяла мне тайну, – что потом о тезисах вспомнили. Там было написано что-то не то о Китайской революции… Расходящееся с линией…

Я вздрогнул. Надо в самом деле будет перечитать эти тезисы! Только не про Суварина, а про Китай. А еще я вспомнил, как отец читал перед самоубийством какой-то журнал в Крыму и сказал: «Да это вообще… жуть!» Узнать бы, что там был за журнал, и что там в нем было написано. Карусель уже ревела, и Ира взвизгнула, когда мы пошли на новый круг. Ай да Ирка, вот спасибо, помогла!

– Машка тоже визжит! А думает, что смелая очень! – вывела меня из раздумий Аметистова.

– А почему это она так думает? – поинтересовался я.

– Потому что на велике умеет кататься, – фыркнула Ира. – А ты умеешь? – она свободной рукой схватилась за металическое крепление.

– Мм… Хм… – пробормотал я.

Перед глазами плыли парк: огромное «Колесо обозрения» и маленькие прогулочные лодочки-яхты под парусами. Внизу несколько молодых военных покупали «Нарзан». Глядя на все это, я искренне не мог поверить, что мы проиграли войну панской Польше? Кто проиграл? Красная Армия проиграла? Нет и нет! Наверное, просто временно отошли от Варшавы, а из этой мухи раздули слона. Или ладно: тогда в двадцатом где-то буржуи оказались сильнее. Но сейчас… Сейчас пусть только сунутся к нам, когда страна стала уже не той. И Гитлер без армии пусть с поляками хорохорится: разобьем у самой границы!

– Что «хм»? Так да или нет? – насмешливо посмотрела на меня Ира.

– В детстве у меня был велосипед, дедушка подарил, из Франции. Но маленький совсем, – честно признался я. – А с тех пор нет. Но, знаешь, не велика храбрость, – ездить на велосипеде!

– Наверное, да… Но все равно… – страшновато гнать на скорости немного… – Карусель, рыча, все шла и шла на новые круги, а мы неслись вперед, уже привыкнув к этому полету.

– Представляешь, Маша с Ленкой устроят гонки на великах. Кто победит? – спросил я Иру. Я знал, что они летят за нами.

– Маша! – не задумываясь ответила Ирка.

– А вдруг Туманова вырвется вперед? – прищурился я на синеву Невы. Над водой кое-где склонились еще совсем зеленые деревья.

– Не вырвется! – уверенно сказала моя спутница. – Куда ей против Маши?

– Туманова сильная: педали крутит быстро! – решил я поддразнить Ирку. Внизу были видны две мамы, тащившие малышей на воздушную карусель.

– А Маша ее обойдет на поворотах! Ты бы видел, как Маша лихо закладывает на них!

Карусель начала нарезать отчаянные круги, как обычно бывает перед концом поездки. Я прыснул, думая о том, как Ира не хочет, чтобы Туманова хоть где-то победила.

Настя

Домой я пришла ближе к вечеру и, волнуясь, открыла квартиру ключом. .

– Долго же болталась, – покачала мама головой. – Довольная! Я смотрю, хорошо отдохнули! – улыбнулась она мягко. – Проходи. У нас в госятх Фененко, – сказала мама. – Твой новый знакомый.

– И фамилия редкая! -выпалила я.

– У нас да, – ответила мама. – А на Западной Украине весьма распространённая. В Тарнополе или Станиславе людей с такой фамилией полным полно

Значит украинец. Правда интересно что он за птица такая.

– Она же сейчас польская, та Украина? – вдруг сообразилая.

– Но поляков они ненавидят. Веками жили с Австрией, и на немцев всегда смотрят, – заметила мама.

«Интересно, за что ненавидят?» – подумала я.

Войдя я села листать новые книги – учебник по Русскому языку оказался снежно-белым и большими золотыми буквами было выведено название предмета и автор. На математике обложка была довольно забавной – белобрысый школьник в очках удивлённо смотрел в зелёную книгу, напротив – жёлтый кружок с цифрой 6 и название красными буквами. Разглядев обложки, я полезла по текстам, но вдруг услышала разговор.

– Видите ли, – сказал Фененко со своим забавным акцентом, который я помнила от Марины в Чудово, – Запорожец пачками переводит к вам в Ленинград своих людей из Москвы.

– То есть? У нас же начальник управления НКВД Медведь? – удивился отец.

– Запорожец давно действует без согласования с ним. Расставляет своих людей в секретно-политическом отделе. Показывает, что у него свой начальник в Москве.

– Я кое-что слышал об этом… – Задумчиво сказал отец. – Аметистов несколько раз выражал недовольство. Получается, что Запорожец действует без оглядки на обком.

– Запорожца я знаю, – продолжал своим необычным акцентом Фененко. – Вин левый эсер бывший, но как-то задержался в аппарате ЧК.

– Как же он спасся? – спросил отец.

– Говорят, Ягода пригрел. В заслугу ему поставили засылку в штаб Махно. Я с ним у Киеве имел дело… Аферист высше пробы, -продолжал Фененко.

– Аферист, значит? И… левый эсер? Но зачем он по-вашему Ягоде?

Вот это да… Запорожец даже не прислушивается к НКВД! Я и не подозревала даже! Но Запорожец ещё и эсер, аферист – как же он в ЧК задержался? Помню Ира рассердилась: «Интересное у тебя представление об органах ЧК!» – но они такие же люди как и мы, им тоже свойственны ошибки! В этих самых органах аферист состоит даже! Но правда, зачем он понадобился самому Ягоде? Для какой такой цели?

– Какая же, по-вашему? цель Запорожца? – услышала я вновь голос отца.

Украинец помолчал, словно выждав паузу. Затем медленно и не спеша заговорил.

– Сталин недоволен положением в парторганизации Ленинграда. Говорит, что Киров укрывает бывших троцкистов и зиновьевцев. Вроде того же Кодацкого. У Аметистова, его заместителя, кажется, тоже жена из бывших, дворян. А это вызывает непонимание наверху.

– Это проверено? – резко оборвал отец гостя.

– Цэ мене казал Мануильский… – от волнения украинец перешел на свой язык, но тут спохватился. – Видел его в июле в Москве. Мене вызывали из-за недобросовестных поставок из Пскова.

– Мануильский врать не будет, – вздохнул отец. – Что же так насторожило верх? – не понимал отец. – Про Аметистова они знали давным давно. Зиновьевцы? Наша парторганизация голосовала в двадцать шестом против Зиновьева!

– Сталина насторожило, что Киров не дает Ягоде проверить парторганизацию на предмет зиновьевцев. Они на море отдыхали вместе. А тут еще дело вашей Ивановой висит. По нему арестовали Тарновского…

– Я слышал… – нахмурился отец.

– Запорожец каким-то образом хочет уломать Кирова согласится на большую проверку Ягоды, – продолжал Фененко. – А он аферист. Ни перед чем не остановится.

– Хорошо… Завтра поговорю с Аметистовым… – вздохнул отец. – Пусть он позвонит Рудзутаку.

– Я принесла вам чаю, – услышала я голос мамы.

У нас никогда не было домработницы, как у Аметистовых: возможно, мои родители считали это чем-то неправильным. Или же сама считала, что со всем справится сама, плюс услуги домработницы денег стоят. Значит то, что мать Иры графиня вызвает непонимание, но почему? Ведь давным давно об этом известно, да и родители Иры уважаемые в обществе люди!

Значит, Кирова подозревают, но.что если Киров просто не хотел ошибок и конфликтов? Или… неужто он правда прикрывает неких зиновьеацев? Но откуда им в партии взяться, если все голосовали против них? Значит, отец Иры позвонит Рудзутаку… Может, хоть тогда все прояснится.

Я услышала звон чашек. Мама, похоже, ставила блюдца на секретер. Отец всегда пил чай в своем кабинете на откидной крышке секретера.

– Киров, говорят, в большой опасности… – заговорил Фененко. – Он бы с Мильдой был поосторожнее.

– Николев, муж ее, безумный ревнивец… – пробормотал отец. – Но что он реально может?

– С Николевым теперь работает Запорожец… – Фененко понизил голос почти до шепота.

Запорожец. Тот самый аферист, который даже с НКВД и то не советуется. Получается Николев с аферистом работает? Мильда – неужели она шпионка? Раз говорят, что с ней надо быть поосторожнее. Сколько же шпионов – надоело уже! Муж, значит, с аферистом работает и ревнует… Но зачем ревновать прямо до безумия, если нет поводов даже? Надо ценить то что есть, доверять друг другу. Однако мои сомнения развеял отец.

– Николаев отчаянно ревнует Мильду к Кирову… И у них в самом деле, похоже, есть отношения.

– Запорожец зачем-то держит по контролем ее ревнивого мужа.

Вот так жена! С самим Кировым отношения! Значит, муж под контролем афериста, но зачем? Для каких целей?

– Откуда вам это известно? – жестко спросил отец.

– От Марины, моей племянницы. Она в Чудово возглавляет райком комсомола, – невозмутимо продолжал Фененко. – Вин послал товарищу Кирову двадцать писем с просьбой разобраться в его деле, писал о засилии в ленинградском аппарате троцкистов. Ни на одно письмо он ответа не получил.

– Ищет подступ к Кирову, чтобы поговорить с ним о жене, Мильде, – понимающе вздохнул отец.

Ну и жена – с самим Кировым отношения! Но зачем? Только ли любовь между ними? И зачем ее муж понадобился тому аферисту? Может он имеет что-то против Кирова? И использует Николаева у которого есть причины для неприязни к Кирову! И ведь кто он – так, какой-то Николаев. Неужели они планируют как-то свернуть Кирова? НКВД вон уже не слушают. Странно все это – Николаевы явно зачем-то нужен Запорожецу!