Текст книги "Игра с химерами (СИ)"

Автор книги: KaliWoo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Комментарий к Конфигурация двадцать восьмая

Рассказ:

https://ficbook.net/readfic/11404603

========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Структура вирта ==========

Может быть самой что ни на есть разнообразной, зависит от миров, входящих в выбранный кластер и длительности их сосуществования. Сам вирт аморфен, но его составляющие чаще имеют устойчивую, подчас даже уникальную структуру. Нестабильные миры разрушаются; стабильными являются те, что хоть в какой-то степени подчиняются или максимально приближены к законам физики. Благодаря гибкости и одновременно устойчивости мировых оболочек, они способны выдержать как большую нагрузку, так и, подобно клеточной мембране, исцелиться после разрывов Мигрирующих и ожогов от порталов. Иногда миры налаживают между собой тесное взаимодействие, и тогда животные могут без проблем перемещаться через практически незаметную «стену». Водные просторы, как правило, вовсе не разделены никакими барьерами, и автономность самой разнообразной жизни успешно обеспечивают многочисленные подводные течения.

В целом сложно что-то сказать о структуре вирта в целом; нет такой точки пространства, которая позволяла бы увидеть всю его колоссальность. Однако предполагается, что в целом мир сновидений аморфен и слипается в сеточки вроде того, как растут мозговые нейроны с их сложными межклеточными связями. И, как и мозговые клетки, вирт не растёт только в длину и ширину: встречаются миры, на небесах которых отражаются жители верха.

========== Конфигурация двадцать девятая ==========

Когда я врываюсь в Шпиль и вижу, как подскакивает от испуга мой гость, на секунду кажется, будто это сама моя злоба подошла и пнула это белёсое тело.

– Где она?!

– Во имя кошмаров, кто?! – Тварь Углов непроизвольно съёживается.

– Голем!! – реву я с яростью и отчаянием мастодонта, попавшего в смоляную яму, – А ну покажись!

– Дела семейные… – недовольно ворчит низший демон, но, встретившись со мной взглядом, тут же жалеет, что не может запихать свои слова обратно в глотку.

Я обыскиваю подвал, подсобные помещения и кучи хлама. Можно подумать, она испарилась. А ведь я почуяла неладное, когда она не встретила меня после вчерашнего похода в запретное место, хотя в иное время бы с удовольствием посопела, опёршись об моё плечо.

Неужели она вышла за пределы Шпиля? И это с её-то поистине циклопическим домоседством?

Так и есть. Я застаю её на пустыре. Увидев меня, Голем собирается бежать, но я хватаю её за пушистый хвост и немедля опрокидываю навзничь.

– «Хочу быть друзьями»? – медленно и угрожающе произношу я. Она тут же поворачивает голову набок, будто отгораживаясь от этой фразы.

– Ну нет, не прокатит! – я готова заорать в любую минуту, – Ты знаешь, о чём я. «Друзьями»! Серьёзно?! Я и представить себе не могла, что ты настолько тупа и наивна!

Естественно, после попойки в Волчьей Шкуре я не могла руководить носителем, поэтому временно отдала наш костно-мясной механизм в распоряжение Голем. Думала, она будет вести себя тихо и смирно, ведь, по идее, воспоминания о залитом кровью Шпиле ещё должны быть достаточно свежи… И что я вижу? Она полезла на рожон!

– Чем ты думала, делая это?! – я прижимаю хрупкое, но полное протеста тельце к земле, – Как можно хотеть новой боли?! Или – нет, точно? – я саркастически усмехаюсь, – Ты думала, если втереться в доверие, рано или поздно… Нет, правда? Ты думала, его решение изменится?

Она молчит, по-прежнему смотря куда-то вбок, и, видно, представляя, что я перестала существовать в этой реальности, а мой голос ей только чудится.

– И тебя пожалели, – я беру её за подбородок, стараясь повернуть к себе, – Да, пожалели, как блохастого дворового котёнка. А ты поверила, что смогла что-то пробудить… И вот он – новый щелчок по носу. Мы едва-едва выдернули нашего носителя из юдоли страданий – и ты заставляешь его сунуть пальцы в дверной косяк. И это в тот момент, когда нам грозит опасность, появились враги, я думаю, что с этим делать, а ты… Как успехи, кстати? Чего замолкла-то?!

«Он по-прежнему… хочет быть друзьями»

Мой смех вылетает наружу с громким «Пха!», будто петарда.

«Не потому, что презирает. Не потому, что жалеет»

– Не поэтому? В самом деле? Уж не думаешь ли ты, что мы зачислены в почётные ряды «а, с этой я всегда успею»?

«Он хочет быть друзьями» – в ментальном голосе Голем появляется по-детски упрямая настойчивость.

– Заладила, будто заело что, – моя левая рука перемещается к её горлу, – Только не надо разыгрывать передо мной невинность. Мы две части единого целого, ты знаешь меня, а я – тебя. А значит, бессмысленно юлить. Говори, что задумала.

Она молчит. В моей груди ворочается ярость:

– Да, война нам не нужна. Это слишком хлопотно. Но есть прекрасная тихая ненависть, которая делает сильнее!

«Ненависть… убивает»

– Ой, да что ты такое говоришь? Думаю, тебе пора к религионерам. Они вечно знают, кому и как себя надо вести. Можешь собираться прямо сейчас!

«Твой носитель – мой носитель»

– Да? И что ты делаешь для этого носителя? Заставляешь его унижаться, а вечерами реветь в подушку? Вообразила себе «филиа»? А это забавно. Представляешь, однажды он будет рассказывать нам, как влюбился… Не смей кровоточить, я не закончила!.. Да-да, будет петь нам в уши, какая она потрясающая, просить совета, сбивать мандраж перед свиданием… Ведь мы «друзья»! Чёртовы друзья!!

Голем перехватывает мою руку, и глаза начинает противно щипать. Не сейчас, не сейчас…

– Ты не находишь подвоха в моих словах? Согласна? Не хочешь сказать, что у него уже есть девушка? Или уже поняла… – на моих глазах появляется предательская слёзная плёнка, – Что наш так называемый «друг» соврал о другой, желая отмазаться! Вот как он хочет дружбы: даже начинает её со лжи!.. Скажи хоть слово против!.. Нет?.. Слушай, а вдруг, если мы и дальше продолжим игнорировать собственную боль, поддерживая при этом так называемую «дружбу», однажды нас пригласят на свадьбу? Вот потеха-то будет! Не находишь? – щёку перечерчивает мокрая дорожка, – Возможно, будем сидеть где-то рядом, есть торт и все дела, а? Улыбаться, кланяться – а дома обнимать холодную подушку. Нам предстоит всю жизнь разыгрывать радость и бурное веселье, так что… – проклятье, я начинаю шмыгать носом, – Ты сделала правильный выбор, сестра. Так мы будем обречены ещё несколько лет репетировать дешёвую беззаботность. Плевать, что мы умираем изнутри, – над нашими головами сгущаются тучи, – Главное, чтобы были счастливы окружающие и бессердечный лжец, которого… которого…

Нас освещает молнией.

«Мы любим» – одними губами произношу я, но Голем видит, и я не в состоянии сдержаться. Не выношу, когда видны мои слабости, и…

На лицевом диске Голем запечатлевается звонкая пощёчина. Когда я осознаю, что натворила, она что есть силы выворачивается и бежит прочь.

– Постой! – кричу я, но поздно. Кажется, я до сих пор ощущаю её руку на своём запястье. Начавшийся дождь стекает по мне, под ногти забивается грязь… Грязь?

Лапка Голем была грязной. Что эта девчонка делала на пустыре?.. Я слишком расстроена, чтобы думать об этом.

Я задираю голову и взбешённо кричу, показывая клыки – на дождь, на купол, на несправедливость, на то, что не в силах изменить и от чего страдают мои самые близкие. Слёз нет. Крови тоже – это не мои функции. Я должна быть сильной. Старшей. Разумной… И мне предстоит просить прощения, как бы ни было тяжело.

Я стираю с лица слезинку. В ней не больше смысла, чем в конденсате.

– Я хочу, чтобы ты кое-что сделала, – ко мне подходит Тварь Углов. Конечно же, он всё видел.

– Что? – безжизненным голосом спрашиваю я.

– Нырни на самое дно своего отчаяния. Сделай во сто крат хуже – и не найди выхода. Заяви о своей боли и о своих желаниях. Через рассказ.

– Хорошо. Я дам тебе такой рассказ, – я клоню голову вниз, чувствуя, как мокрые волосы налипают на разгорячённый череп.

– В таком случае, вручи его мне, останови дождь, и, в конце концов, подбери сопли. Так или иначе, придётся жить дальше.

Спустя какое-то время я отдаю ему рукопись и сажусь рядом на любимые яшмовые плитки. Со слипшихся от воды прядей на листы бумаги капает, и кажется, будто я изобрела свой собственный способ плакать.

Непогода под куполом разворачивается в полную силу. Если так и дальше пойдёт, придётся открывать аквидуки.

Я сделаю это. Потом. Сейчас я просто вспоминаю рассказ.

Комментарий к Конфигурация двадцать девятая

Рассказ:

https://ficbook.net/readfic/11861917

========== Конфигурация тридцатая ==========

– Я хочу стихи! – орёт Тварь Углов с лестницы, стоит мне только появиться в Шпиле.

– А я хочу розового пони с крыльями! – ору я ему в ответ. Совсем уже обнаглел, личинка недоделанная. Нарывается на отпор – получит.

С его стороны было крайне великодушно дать мне денёк отдыха после случившегося. Я хотела извиниться, но Голем умудряется до сих пор не попадаться мне на глаза. Поэтому я, чтобы успокоиться, принялась сортировать свои записи о вирте. И вот стоило мне расслабиться – как в Шпиле нашёлся страшно голодный демон.

– Ну что тебе стоит? – начинает ныть он, пока его когти цокают по ступеням.

– Это не моё искусство.

– Ещё как твоё!

– У меня выходит крайне посредственно, – я пожимаю плечами, – И из-за тебя я не хочу горбатиться.

– Погоди. Я находил здесь зародыши стихов. И их было много.

– Выблёвывала несчастную любовь. Всего-то. Это меня поэтессой не сделало, – я вытряхиваю на стол сумку набросков, начиная сортировать их по папкам.

– Ну por favooooor, – он нагло вьётся у моих икр, – Это же просто. Ты ведь умеешь играть в буриме, верно?

– Умею, – отвечаю я.

– Так давай сыграем!

– Ты чего-то налакался, что ли? Или самку хочешь? – я пытаюсь нашарить его шиворот, чтобы проверить, но я не зря имею дело с Тварью Углов, и он выворачивается без особого труда.

– Над, ну пожалуйста!

– Тогда у меня условие, – говорю я, – По строке. Не сможешь ответить – и ты затыкаешься, оставляешь меня в покое и даёшь мне заниматься моими делами. Уговор?

– Ха! Это запросто! – он хвастливо выпучивает тощую грудь, и, запрыгивая на мои бумаги, деловито топчется по ним, – Предлагаю переосмысление классики. Я начинаю: «Не возбуждай меня без нужды…»

– «Не то ты будешь на полу»! – почти сразу же выпаливаю я, да так, что мой собеседник конвульсивно съёживается.

Какое-то время он судорожно дышит словно вытащенный с глубины карась, потом бормочет «Твою мать, оригинально!», и, поджав хвост, послушно топает в угол.

В Шпиле повисает тишина. Раскладывание бумаг уже не кажется мне таким увлекательным делом.

– Твой… твой носитель всё ещё страдает? – тихо спрашивает он. От такого проникновенного тона я вздрагиваю. Со вздохом ставлю папку на место:

– Есть такое. Некоторые мысли… просто не уходят. Не получается не верить. Мы спотыкаемся о собственные правила. Они работают, но легче не становится. Никто в этом не виноват, но… Так сложно не спрашивать «почему»…

– Куда ты? – он замечает моё передвижение.

– Ты хотел стихи, – улыбаюсь я, – И сам говорил, что разбитые сердца самые вкусные.

– А… Мне очень…

– Да брось. Ты же демон. Не раскисай из-за такой ерунды, – я роюсь в стопках черновиков, – Вот тебе несколько. А я ухожу. Думаю, я знаю место, способное подлечить мои раны. Жаль, что тебе придётся прочесть такую посредственность, но ты сам этого захотел.

– Они не так уж и плохи, – отвечает Тварь Углов, осматривая помятые листы, – А что за место такое?

– Дело даже не в месте. Дело в Леди Дорог.

– О… – он восторженно прищёлкивает языком, – Надо быть очень быстрой, чтобы догнать её ездового зверя.

– Знаю, – я творю портал, а мои задние ноги вытягиваются, пальцы превращаются в копыта, – Ведь это я его создала.

– Облезть можно.

Уж не знаю, о чём он – о моём лошадином облике или о животном Леди, но, стоит мне исчезнуть в портале, как он утыкается носом в стихи…

Лис, змей и ворон

Я увижу твой след на рассвете,

Тонкой строчкой в саду, между трав –

Ясноглазого белого лиса –

У богов лишь такая расцветка.

Здесь ты встал – видно, что-то заметил;

Там – охотился, уши прижав…

Мне казалось, что ты – очень близко,

А в ответ мне – звон лисьего смеха.

Я увижу твой след на закате,

Тонкой строчкой в саду, между трав –

Темноглазого белого змея –

Словно жемчуг твоя чешуя.

Шелуха моё синее платье

И проклятье – диковинный нрав,

А лицо – из графита камея.

Уже поздно что-либо менять.

Я увижу твой след в ночи лунной,

Когда страсти мне грудь растерзают –

Ярокрылый взъерошенный ворон

В изголовье постели моей.

А на утро, в сосуде чугунном,

Что обычно главой называют,

Я услышу зов призрачный сонма

Неродившихся диких идей…

Я проведу две полосы

Я проведу две полосы,

Укрыв себя в объятьях мрака.

Я – непокорная собака

И слушатель сонат грозы.

Я проведу две полосы:

И тень, и кровь – в ночи всё чёрно.

Я морщу нос, так дико, вздорно,

И будто чувствую усы…

Не для меня ласк тёплых сети,

Не для меня цветущий луг,

Не для меня ты, верный друг,

Не для меня – поток столетий.

Я отверну своё лицо,

Ведь я не знаю, что здесь слёзы,

А что – слова из тёмной прозы…

Я отверну своё лицо…

Мне надоел поток людей,

Интриги, жалобы и стоны.

Что плотоядные вороны,

Что люди – всё едино мне!..

Две полосы проведены.

Настало время видеть сны.

Всё это

Будоражащий взор. И искомканы звуки.

Плоть нежна, как арбуз. У небесной реки

Я вопила, смотря на дрожащие руки,

Отвергая дары одинокой тоски.

Искромсала ткань снов, будто что-то искала.

И хребет поёт песни – натянутый лук.

Верховой я пожар. Я всё ем – и мне мало.

Упоителен сердца встревоженный стук.

Так отчаянно стать пробудилась у вьюги –

«Дай любви мне! Тепла!»… Крик сорвался в ночи.

Грязь и пепел. Слеза. Будто в ведьмином круге,

А ты учишь меня: «Потерпи. Замолчи».

Распускается боль, как цветок аконита,

Ядом страсть пробежала до самых зубов.

Я истерзана. Склеена. Снова разбита,

А ты просишь всё это сажать на засов.

Не умрёт

Я не своя. Ничья.

Не подхожу к чему-то. Почему-то.

Сияет кровь рубином на песке

И шея стёрта – где же тот ошейник?

Ищу его. Не нахожу. Брожу

Средь тысячи миров – в каком я дома?

Мне кажется, я с вами незнакома:

Не бойтесь – то улыбка палача,

Что променял забвенье на минуту,

Которую прожить решил в тоске…

О, право, право… Где же тот ошейник?

Взрывается мильонами частиц

То, что когда-то сердцем называлось…

Ну а теперь – сверхновая. Теперь

Во мне такого вовсе не осталось.

И словно жду, что мне вот-вот вручат

Диплом, иль премию, а может – орден Лютой.

Я вывожу в грязи победный скетч

Самой собой – ведь здесь я распластаюсь

И задержу дыханье… Мой обман!

А вечер – отвратителен и прян.

И, как вампир, я страстно жажду ночи.

Союз с былым мой крайне непорочен –

Вот-вот подам заявку на развод.

Теперь – ничья. И раньше я ничьею

Как кажется, ни разу не была.

Стекает с пасти алая смола,

И ноги заплетаются, уставши.

Прими меня, мой лес, архангел павший!

То тварь твоя скучает по тебе!

Манили лишь ошейники и цепи –

И в плен я не сдалась, но всё равно мне горько,

Я умираю. Сколько, лес мой, сколько

Должна просить? Молить, гадать…

Так где же эта огненная стать

И мех узором молнии на теле?

Я лишь прошу о моховой постели…

И треск сверчков о свадьбе пропоёт,

И здесь моя Вселенная сгниёт.

Прах к праху, и мелодия пустот –

Хотя волчица, может, не умрёт.

Свободна

Опалите огнём мои мышцы,

Разотрите в прах горестный смех.

Поднимаю я голову выше,

Убивая дрожание век.

Мне стенать или плакать нет толку,

Может быть, погорюю во сне.

Выстригайте же рваную чёлку

Из всего, что осталось во мне!

Я свободна, я снова ликую,

Я так жадно, со свистом дышу.

И от стужи я жду поцелуя,

У Вселенной я благ не прошу.

Не молитесь; желайте удачи.

Не волнуйтесь – я алкаю жить.

Что ж. Добра тебе, милый обманщик,

Ну а я – постараюсь остыть.

========== Конфигурация тридцать первая ==========

Такт. Такт. Такт.

Где-то далеко у моего носителя немного учащается пульс, пока я, его воплощение в мире сновидений, бегу по следу ушедших далеко вперёд рельсов.

Я белая лошадь с чёрной и короткой, словно у зебры, гривой, но зато с роскошным хвостом, развевающимся позади мятежным стягом. Эта часть вирта залита солнцем, и земля сухая, словно задубевшая кожа. Самое то для копыт.

Вот он. Поезд Леди Дорог.

Я прибавляю ходу. Главное, не сбиться с такта. Копыта чуть более изящная штука, нежели волчьи лапы, и я всё ещё привыкаю к этому виду конечностей.

Вокруг меня, слева и справа, начинает виться золотистая пыль. Демоны движения, полуприрученые звери Леди. Они бесформенны, но едят энергию передвижений самых быстрых существ или механизмов. А я догоняю поезд, так что трое, а то и четверо начинают плясать, превращаясь в подобия меня. Один даже смог считать человеческий облик, и теперь размеренно бежит у окон поезда.

Что это? Он изображает меня нарочно?

Так и есть: Леди придумала способ узнавать, кто идёт в гости. Одна из дверей открывается, выплёвывая лесенку. Поезд не сбавляет хода. Собственно, я и не жду от него ничего такого.

Нужно что-то юркое. Я становлюсь горностаем. Дыхание перехватывает от изменения массы, но вот я уже повисаю на поручне. Маленькие лапки заменяются человеческими руками, и я залезаю внутрь.

Тут мало что изменилось со времени моего последнего посещения. На стенах висят красивые светильники в форме экзотических резных листьев. Я иду вперёд по ковровой дорожке цвета говяжьей мышцы с золотистой лентой по краям.

– Эклипс, – ко мне поворачивается точёная головка, обрамлённая крупными кольцами золотистых кудрей.

– Леди, – я чуть заметно, по-дружески, кланяюсь.

Она и её свита сидят в купе и потягивают чай. Всё в том же составе: сама Леди Дорог, её пожилой дворецкий и мальчик десяти лет, серьёзный не по годам. Если Леди не предоставит этому малышу убежище в своей мобильной крепости – и орды дримеров не хватит перестрелять все кошмары, наштампованные его подсознанием. Не ребёнок, а атомная бомба. Мигрирующие бы его до полусмерти зализали от радости.

Про дворецкого же я не знаю ровным счётом ничего, кроме того, что он всегда молчалив и услужлив. Ну и его лицо ещё ни разу не потеряло невозмутимого выражения, кто бы не являлся сюда за утешением.

Леди в лёгком белоснежном платье, которое очень идёт к её загорелой коже. Она улыбается, легко и приятно:

– Садись, дорогая.

– Вы не будете так любезны?.. – нарочито вежливо спрашиваю я самого младшего из компании.

– Обойдёшься, нудистка чёртова!

– Ты потрясающий, – я с усмешкой ерошу тёмно-русые волосы уворачивающейся молодой особи.

– Он до сих пор не нашёл ответа на свой вопрос, – мягко говорит, почти мурлычет Леди, – Кев, ну что тебе стоит спросить Эклипс?

Он дуется и отодвигается. Потом, поняв, что я намерена прилечь, уходит на другую полку.

– С прошлого раза, как мы виделись, я стала отражать моё любимое имя, – делюсь с Леди я, кладя голову ей на колени.

– Да, я вижу, – она осторожно касается пальцами моего шрама на бедре, – Укус Мигрирующего. И как подходит… Что ж, пора определиться, чего ты хочешь на этот раз.

– Забвения, – почти что шепчу я, – Мне нужно воссоздать… Нет. Мне нужно сделать то, чего не было. Я могу и сама, но твои иллюзии правдоподобнее моих. Ведь это ты – та, что дарит утешение всем жаждущим путникам. Я прошу сон во сне. Я хочу снова уметь плакать.

– Тогда просто расслабься, – Леди Дорог кладёт руку на мой разгорячённый лоб, – Закрой глаза. Вслушайся в перестук колёс, в песню рельсов. Видимо, дела серьёзные, раз ты пришла не в оговорённый день… Засыпай, засыпай, молодая демоница, пожелавшая увидеть неведомый Кадат. Спи…

Я снова там, где всё началось и закончилось. Я, не открывая глаз, некоторое время жду, пока этот мир строится с тихим шуршанием и позвякиванием. И открываю их, когда ощущаю тепло другого существа.

– Здравствуй, – шепчу я.

Мы стоим лицом к лицу. Я, как и моё человечье тело, завёрнуто в нелепые людские тряпки.

– Здравствуй, – эхом отзывается он. Это лицо идеально воссоздано до последней чёрточки, и я заставляю себя поверить.

– Я должна была сказать. Прости, что была слишком слаба. Сейчас, когда уже слишком поздно, я готова, – я стискиваю зубы и глубоко вздыхаю, – Я люблю тебя.

– Я знаю. Я видел и чувствовал, и должен был сказать «нет» раньше, – он делает шаг навстречу, протягивая руки, – Прости меня. У меня не хватало духу отказать. Я не хотел причинить тебе боль. Как я могу помочь тебе?

– Можно… – я внезапно начинаю всхлипывать, – Можно я тебя обниму?

Он сам мягко обнимает меня. Не из жалости, не «по-дружески», что равняется утешительному призу для круглых неудачников, а поэтому едва ли не равноценно жалости, а по-человечески, как тот, кто готов сопереживать. А я реву и пускаю сопли на его плечо, слюнявлю его, как подзаборная сука – с нежностью протянутую руку. Я обнимаю его до царапин, мои челюсти сжаты до спазма, и где-то там, в пожизненном союзе голосовых связок, рождается утробный вой. Я никак не могу понять, плачу я или рычу, пытаясь заставить спину не горбиться, а ноги – крепко держать меня на земле. Даже сейчас, когда я могу побыть вполне себе полноценной истеричкой, я борюсь с этим что есть сил.

А моё время истекает. Скоро я погружусь в глубокий сон. Контроль уйдёт, сменившись сумраком убаюканного сознания.

Всего несколько драгоценных мгновений – и только на самое важное.

– Спасибо, что мы поговорили, – шепчу я ему на ухо. Мир распадается на нелепые клочья, но какая теперь разница?

Зарёванная, разодранная своей болью и измученная мыслями, я лежу посреди недвижимой пустоты.

Я всё ещё жива. Я просто сплю.

И сейчас сны мне не снятся.

========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Носитель и ментальное тело ==========

Носителем называется физическое тело сновидца, на время перехода в вирт оставленное на Земле, чаще всего в кровати. В особом представлении не нуждается: стандартный мешок с мясом и костями, несколько различающийся от индивида к индивиду. Может как контролироваться своим ментальным телом, так и вести относительно автономный образ жизни. Примечательно, что внешность носителя может не совпадать с внешностью его отражения в вирте; обычно меняется цвет волос, глаз и такие антропометрические данные как рост или физическая форма, чаще из-за недовольства носителя собственными отличительными признаками.

Ментальное тело это то, что, собственно, и совершает переход в вирт. Формально представляет собой то, как человек видит себя со стороны, частицу самосознания, помноженную на глюк мозга относительно двигательной активности. Обычно занимается тем, что носитель не может позволить себе в реальной жизни (возможности ограничены функционированием и общим развитием мозга). Развито не у всех; причины неизвестны. Самыми вероятными считаются глобальное сокращение времени сна, высокий уровень стресса и повсеместное распространение сильных успокоительных. Однако согласно имеющимся данным, во все времена существовали люди, неспособные видеть сны, так что, скорее всего, причина отсутствия ментального тела кроется в наследственности.

========== Из «Бестиария». Демоны движения ==========

Длина тела: до 2 м

Рост: до 1,8 м

Вес: неизвестен

Яркий пример энергетической жизни. Демоны движения насыщаются за счёт кинетической энергии, производимой неким интенсивно движущимся объектом. Подобно дельфинам, они преследуют любого из своих временных «хозяев», не причиняя ему никакого вреда и лишь пожирая клочья расходуемой им энергии. В случае голода способны к длительной спячке под землёй. В качестве мест обитания предпочитают открытые пространства с минимальным количеством холмистых участков. Цвет животных интенсивный, чаще жёлтый или (реже) сияющий белый, походий на разряд статического электричества; иногда можно заметить глаза особи, очерченные несмыкающимися веками. Размножаются почкованием: при перенасыщении энергией готовая к воспроизводству особь отбрасывает свою маленькую копию, полностью готовую вести самостоятельную жизнь.

========== Конфигурация тридцать вторая ==========

Когда я просыпаюсь, я уже лежу не на коленях Леди Дорог. Видимо, она отошла по делам. Быть может, слушает доклад своих питомцев, меняющих облик.

Я потягиваюсь. В голове будто взорвалась фугасная мина: там блаженно пусто и безжизненно. Я знаю, что это временно, но сейчас просто наслаждаюсь покоем.

И тут я замечаю Кевина. Он сидит на полу купе и создаёт маленькие кошмарики.

– Привет, – мягко говорю я, собираясь изменить своё тело до сглаживания половых признаков.

– Да не надо, – вяло отзывается он, – Я знаю, как выглядят девчонки.

Позвольте я кое-что объясню, прежде чем вы начнёте разводить для меня инквизиторский костёр. Вирт – пространство разного восприятия. Подобно тому, как слепой от рождения не может знать, как выглядит красный цвет, так и здесь всё окружающее пространство может меняться в зависимости от опыта путешественника. Вы можете видеть что-то размыто или не видеть вовсе в том случае, если ваше представление об объекте расплывчато или имеет травмирующий характер. Поэтому для многих Мигрирующие Охотники предстают как непонятные кошмарные тени, а вовсе не как животные определённого строения и текстуры. Правильное чёткое восприятие – дело практики и опыта. Сейчас, пока я сижу с Кевом, мой вид не может его травмировать, поскольку у него уже имеется фрагментарный опыт, не имеющий для него негативной окраски.

– Ладненько, – я сажусь, почёсывая шею и гляжу, как выдуманный мальчиком определённо хищный зверёнок не крупнее мыши пытается атаковать сотворившие его пальцы. Щелчок ногтя – и образ исчезает, а тёмные сферы вокруг изящных рук юного творца прячутся под кожу.

– Со временем ты станешь отличным имажинёром. Создашь свой мир, – улыбаюсь я.

– Ага, как же, выйду я отсюда, – бурчит Кев, почёсывая канапушчатый нос.

– Как только ты возьмёшь свои силы под контроль и переборешь свои страхи, ты точно сможешь покинуть «Анамнетик Экспресс».

– Я сдаюсь, – внезапно говорит мальчик, поднимая на меня глаза, – Я не знаю ответа на свой вопрос. На… её вопрос.

Он говорит о матери. Каждый день, после прихода с работы, она устраивает себе и сыну интеллектуальный марафон.

– И какой он? – интересуюсь я, мечтая о глясаре.

– Мисс, Леди Дорог передала вам угощение, – дворецкий внезапно вручает мне поднос с виноградом. Я автоматически принимаю позу лежащего римского патриция и киваю собеседнику в знак того, что до сих пор жду ответа.

– Это вопрос «За что?», – кажется, даже с некоторым облегчением делится тайной Кев.

– О-о-о… – протяжно выдыхаю я, – Никак, сам Царь-вопрос, самый многогранный после «Почему?», по мнению некоторых экспертов.

– Бывают дни, когда она не думает ни о чём кроме этого. «Кевин, ты опять испачкал кроссовки? За что мне это?»; «Мне задерживают зарплату – за что?»; «Придётся сушить плащ – за что мне такое наказание?», – Кев подпирает рукой щёку, – Никак не могу понять, почему она до сих пор не найдёт ответа.

– Дело не в том, что она его не нашла. Дело в том, что она силится сделать вид, что ответа не существует в принципе. Видишь ли, – я доедаю кисть и откладываю растительный скелетик в сторону, – Наше женское племя постоянно подвергается… активному давлению общества, в обиходе называемого доброжелательным. Стоит дожить до определённого возраста – и ты попадаешь под пресс. «А у тебя есть парень?», «Ты что, ещё одна?». Если ты находишь себе пару: а вы поженитесь?», «Когда заведёте детей?», «Пора-пора, часики ведь тикают!». Нас редко агитируют получать образование и развиваться интеллектуально. Мы по не совсем понятной причине поголовно должны планете одно – бросить в её объятья новых людей. Нас торопят и вводят в постоянный стресс, будто мы находимся на скоростной распродаже. И вот юное создание хватает первого попавшегося, чтобы не остаться старой девой. Притирается к нему, стерпится – слюбится и всё такое, хоть и порой тошно, ибо они вообще друг другу не подходят. Но страх одиночества во сто крат сильнее. Страх клейма сильнее. А здесь, стоит разобраться с этой проблемой, включаются пресловутые часики. Рожай, пока молодая и сильная, не спрашивай, зачем, иначе ты точно, непременно пожалеешь в будущем! Если я излагаю витиевато, ты скажи… Нет, нормально? Ладно. И вот она собирает комплект, – уже спокойнее продолжаю я, принимаясь за последнюю кисточку, – Но жизнь это не распродажа. Шарфик можно вернуть, но нельзя вернуть постоянно усложняющуюся систему под названием «ребёнок». Он требует ресурсов, сил, времени и внимания. Гонка заканчивается – и машину пора сдавать в автосервис. Колёса стёрты, на корпусе царапины и вмятины – но нет. Теперь настала пора гнать ещё быстрее. Нужно больше ресурсов, нужно жилище попросторнее, нужны деньги на образование чада. Появляется ещё одна работа, появляются кредиты. Счастливая обладательница набора «Всё для настоящей женщины» стоит перед своими достижениями и беспомощно разводит руками. Если бы да кабы не сработает. Она либо смиряется и тянет лямку, либо начинает яростно биться, как лиса в капкане. Она видит призрак другой жизни – но она почтенная мать семейства и лежит на алтаре, а значит, таких мыслей не должно быть. Они откинуты – но возвращаются, как недолеченная простуда. Постоянно. Во снах или в редкие минуты отдыха. И она ищет выход. Например, начинает спрашивать неизвестно кого о причине своей настоящей жизни, Она не желает тебе зла, Кев. Думаю, тебе приходилось сомневаться, любит ли она тебя. Не сомневайся, она любит, ты её дитя, плоть её плоти, её поддержка и опора в старости. Но ей больно. Она не смиряется и вертится где-то внутри, растрёпанная лиса со вспенившейся слюной у пасти. Ей невдомёк, что ты хотел бы помочь, но здесь нет никакого реального решения. Она не сможет переписать свою жизнь начисто и сравнить, какая в итоге лучше. Поздно. Всё, что ты можешь – это поддерживать её и постараться понять. Если тебя стращает учитель в школе – ты от бессилия пинаешь камешки. А кто-то находит вопрос, на который запрещено отвечать, но его постоянное повторение дарует хоть какую-то свободу… Что-то я увлеклась. Ну как, я смогла ответить тебе?

– Это грустно, – произносит Кев.

– Да, пожалуй, это и правда грустно. Но что сделано, то сделано,

– Когда пройдёт её боль?

– Кто знает. Видимо, когда она смирится… Стой! Что ты сказал? «Когда пройдёт боль»?

– Э… Да.

– Ты чудо! – я рисую в его сторону сердечко из снежного дыма, – Не знаешь, у Леди найдётся бумага и какой-нибудь письменный инструмент?

– Найдётся, – хозяйка позволила уже стоит у дверей, – Видимо, нашу гостью внезапно посетила муза?

– Кев подкинул мне славное название, и вот, всё сложилось… Ох, огромадное тебе! – я стремительно черкаю новый рассказ на странной текстурированной бумаге, похожей на плотную салфетку.