Текст книги "Игра с химерами (СИ)"

Автор книги: KaliWoo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

– Па, это Люта, и она хочет к птичкам, – ответила за меня Океана, показывая отцу свою новую подругу. На заднем плане негодующе вывёртывались из кринолинов уже попривыкшие к такому обращению змееглавы.

– Из зеркального измерения? Это что за странный бзик такой?

– О, добро пожаловать в мою жизнь, – сделала шутливый поклон я.

– Как ты только умудряешься… Итеры идут за вами, да? – в его голосе послышалась усталая нота в честь неизбежности происходящего.

– В точку.

– Эх… Путь к Хель тернист. Но, думаю, с чутьём мононоке ты его благополучно преодолеешь.

Я в ложном жесте уверенности подняла вверх большой палец. Тоннель между этими мирами полон точек Невозврата как кекс, в который по недосмотру высыпали добрый мешок изюма. Не хочу и вспоминать, как преодолела этот путь в прошлый раз. Бр…

– Всё будет хорошо! – перед уходом принялась успокаивать Люту Океана, – За всеми-всеми птичками Хель ухаживает моя мама! Она добрая и ласковая, держись её – и всё будет хорошо!

– Твоя мама… Мёртвая? – зачем-то уточнила Лютик.

– Умерла, когда забеременела мной. Долго рассказывать. Я – здесь, она – там. Передай ей привет, скажи, что я очень её люблю… Ой, не плачь, не надо!

– Я… обязательно…

– Кали, эй! Вот твоя рёва, я пошла, – драконья дочь подмигнула нам на прощание и помахала ручкой, когда врата открылись. И мы долго, беспросветно долго летели безо всякой опоры.

С каждой секундой, уворачиваясь от точек Невозврата, я чувствовала, что Люте становилось всё лучше. Царство мёртвых на то и царство мёртвых. Только бы удалось договориться с Хель…

Но сначала с её замом.

– Да ты, видно, с катушек слетела, – тут же услужливо подкинула мне идею Модгуд, поигрывая лежащим на плече топором. Люта в это время как ни в чём не бывало месила морду Гарма – гигантского сторожевого четырёхглазого пса, который, в её представлении, судя по всему, ничем не отличался от суперпушистого лабрадора.

– Да… спасибо, – натянуто улыбнулась я, – Так что, пустишь меня к своей леди-босс?

– Эх… А чего нет, мы ведь знакомы, да и я не имею права принимать решение по приёму мертвецов. Я просто защищаю мост от воинственно настроенных… Хы-ы, а тебе идёт!

– Собачка теперь с полоской! – Люта отыгрывалась на мне за сбежавшую зверюгу Модгуд, вычерчивая на моей морде полукруг угольком, утащенным из Пристанища Огня.

Всё. Собачка устала быть собачкой.

Я приняла человеческий облик, с удовольствием разминая немного занемевшие пальцы.

– О-го-о-о, – выдохнула моя белокурая проблема с двумя хвостиками, – Как классно! И правда не собачка!

Нет. Как ни крути, а дети это всё же не моё. Благо, ждать аудиенции к Хель не пришлось.

Хозяйка царства мёртвых предстала перед нами во всей своей красе, стоило нам только перейти разъединяющий нас мост.

– Ты… Как теперь зовёшься?

Что за идея-фикс обязательно как-то меня назвать? Они сговорились?

– Кали, – ответствовала я.

– Хм. С этой меткой и по твоей природе я назвала бы тебя Эклипс.

Я и не предполагала, что Хель свойственно чувство юмора. К слову, я не стёрла полукруг тогда и иногда рисую его до сих пор.

– С чем пришла?

Люблю конкретику. Никаких тебе разговоров о погоде…

– Эта девочка из зеркального измерения.

– Я вижу. Такого не должно было произойти. Дитя, ты осознало свой конец? – мёртвый глаз направился к Люте. Та бесстрашно кивнула.

– Итеры едят мёртвое пространство. Когда я её нашла, она не осознавала своей смерти, – заговорила я, выпрямившись, – Она осознала свой конец не там, а в вирте, а значит…

– Кали, я знаю закон, – Хель улыбнулась подвижной частью лица, и я увидела в её глазах странную грусть, – Я согласна с причиной твоего прихода, несмотря на то, что ты нарушила естественный ход вещей… Но эта малышка стала исключением, и ты просто не могла поступить иначе. В тебе живо всё самое лучшее от твоего прошлого «я», несмотря на демонический компонент. Лично я не сомневаюсь, что я вправе забрать к себе новую птичку, но… Тебя опередили, – Хель могучей рукой подобрала полы одежды, и я увидела трёх итеров у её трона. Заметив меня, они отвратительно заклацали своими объёмистыми пастями.

– Они согласны на мои условия, – пояснила Хель, – Итеры пришли раньше, и мы всё с ними обсудили. Ты вмешалась и пробралась сюда – ты и станешь решением этой проблемы. Они заметили, что ты мононоке, но держишь свою силу в узде. Кроме того, ты разделена на две половины. Им интересно, сможешь ли ты одолеть их, ослабленная после переходов.

Да. Не зря она дочь бога хитрости и обмана.

– Мне страшно, не отдавай меня им! – прижалась ко мне Люта, и я ощутила вспышку где-то очень глубоко в себе.

Да как они посмели. Видимо, дурная слава об итерах идёт вовсе не от их кошмарного облика. И я поняла, почему многие считают, что они есть ни что иное как изуродованные людские страсти.

– Отлично. Пусть так.

– Если ты потеряешь человеческий облик, то будешь отпущена в верхние миры и продолжишь жить как знаешь. Если же ты умрёшь – девочка станет их добычей. Выиграешь – правда твоя. Да выпадет нам честный жребий! – она хлопнула своей широкой ладонью по подлокотнику трона, – Начинайте.

И во мне родилось тёмное пламя. То самое пламя, которое рождалось в моём носителе лишь изредка, когда не получалось достучаться, даже приводя логически безупречные выкладки. Во мне проснулось животное, чистое, как первый снег и одновременно способное искупаться во вражеской крови. Сколько раз мы не давали ему просыпаться? Сколько раз подавляли его, уговаривая себя, что это правильно, что иначе мы обидим других и потом будем жалеть? Сколько раз мы не могли есть и спать, извиваясь и судорожно дыша от пламени, которое кислотой растекалось по венам и просило себя выпустить?

Мы думали, оно может только разрушать, выжигая всё живое на своём пути. Но нам и в голову не приходило, что эта чудовищная сила, теперь находящаяся под моим полным контролем, способна помогать сражаться за правду.

О, пробуждаемая недостойными, твоё время пришло!

Поняв, что я не теряю контроля и обдумываю каждый удар и бросок, итеры испугались. Я порвала одного в клочья – и двое других поспешно отступили к Хель, боясь испачкаться или сгореть в тёмном пламени, извивающемся на моём хребте и плечах.

– Вернись назад! Ты сможешь!

Люта. А ведь я могла бы поддаться… До края – лишь шаг, он манило, как зыбкая граница сумасшествия, как животное начало, не забытое моим телом. Оно не обжигало, а ласкало меня, словно опытный любовник, обещая всё то, чего я получала в дефиците. Я почти слышала уверения в том, что меня обнимут и больше не отпустят, и я, снова став маленькой девочкой, засну бесконечным сладким сном в утробе чудовища.

Но, если я так сделаю, какое я буду иметь право называться человеком?

В тот самый миг, когда истошно кричала каждая клетка тела, я осознала свои границы. Я хотела быть человеком – не обезумевшим от боли и ярости чудовищем, но и не бесхребетным, стелящимся перед всеми человекоподобием.

Я – в этом промежутке. Я была обязана выжить и сохранить себя. Найти способ не сдаться. Тогда этим способом была девочка, которую я спасала.

… Когда я сидела на коленях, судорожно дыша и вымаргивая из глаз алое марево, я слышала Хель где-то на самой границе сознания. Но, стоило Люте коснуться меня, как я окончательно очнулась.

– Эй, эй, смотри, – девочка закрыла глаза ладошками, и, улыбнувшись, начала считать, – …семь, восемь, девять, десять… – потом она убрала руки и улыбнулась ещё шире, – Одиннадцать. Ты стала моим номером «одиннадцать».

– Одиннадцать, – озадаченно повторила вслед за ней я, а Люта обняла меня на прощание.

– Идём со мной это не больно, – к девочке подошла одна из служанок Хель, отвечающая за птичник.

– Видимо, вы Сараби, мама Океаны? – сразу же сориентировалась Лютик, – Она передавала привет! И… наклонитесь, пожалуйста, это на ушко, – попросила они женщину, и, пока они шептались, я искала в себе силы встать, с удивлением обнаружив, что итер на вкус напоминает варёную морковь.

А потом Хель подхватила ребёнка на руки и превратила его в птичку.

– Я познакомлю тебя с остальными. Ты заведёшь друзей, и больше ничто не будет тебя печалить, – это было то, что я услышала напоследок, пока ожидала открытия своего портала.

Но не последнее из услышанного в ту сумбурную ночь.

Сидя на белой руке, здесь, в царстве мёртвых, живо и весело запела свою первую песенку молодая канареечка.

Такова история моего имени. И я ношу его с гордостью.

========== Из «Бестиария». Итеры ==========

Длина: 1,5 м

Вес: неизвестен

Эти неприглядные существа есть ни что иное как паразиты самого вирта, пожирающие его сбрасываемую кожу. Вид многочисленный, редко пересекающийся с другими биомами в связи с достаточной кормовой базой, не имеющей других претендентов на её поедарие. Животное лёгкое и мобильное, с челюстями, способными продрать ослабленную плёнку миров. Из-за быстрых темпов переваривания практически постоянно голодны, но благодаря им вирт не достигает критических размеров.

Едят любую информацию, оставшуюся в зеркальном пространстве: как отпечатки человеческого дня, так и отвергнутые знания и мифы. Быстро бегают и ловко прыгают. Окрас особей серый, с тёплым, слегка бурым оттенком. Покрыты неряшливой шерстью с жёсткими волосками.

О размножении нет никаких подлинных сведений. В связи с необычным местом обитания, прежде ещё никому ее приходилось видеть детёнышей итеров, как и различить особей по половым признакам. Однообразность обликов этих существ позволяет предположить, что, возможно, итеры являются существами коллективистскими, как и пчёлы одного улья, и приходятся друг другу родственниками.

========== Конфигурация семьдесят третья ==========

Я понимаю, что ни черта не учусь на своих ошибках, когда соблазн искупаться в море становится непреодолимым…

– Ты в своём уме вообще?! – в подтверждение своих возражений Тварь Углов тычет мне в лицо (точней, учитывая разницу в габаритах, в ляжку) связкой когтей сорроу, – Я их что, мало из тебя вытащил?!

По-моему, соседство со мной превратило его в хронического истерика. Или диета из моего бла-бла слишком низкокалорийна и делает его раздражительным.

– Да ладно тебе, – успокоительным тоном бурчу я, топая по песку в самом что ни на есть приподнятом настроении, – Я в полном порядке, и сегодня так зашибенно! Или – скажи, что я не права – ты боишься воды?

– Вот ещё, бояться этого рыбьего пристанища! – он недовольно дёргает хвостом, – Смотри, ещё одна!

– Удивлена, что ты решила вылезти, – приподняв брови, говорю я Голем. Реплика в шутку охотится за набегающей волной, пытаясь зачерпнуть ладонью пену. Видимо, настал тот момент, когда она засиделась, и ей стало скучно дома.

Я решаюсь и иду в заплыв. Из-под моих ног прыскают в разные стороны маленькие трилобиты.

О, да. Сумеречное море – это древнее море во всём его великолепии. Это отголосок Тетиса, первобытной жизни, полной возможностей. И вода здесь всё ещё кристально-чистая.

Я окунаюсь с головой и выныриваю:

– Ну, кто со мной?

Голем принимается оживлённо подпрыгивать, поворачивая уши на Тварь Углов.

– Не. Не-не-не, я пас. Пас, я сказал!

– Голем, хватай его, – быстро решаю я.

– Не вздумай меня тронуть, ты, мелкая… А-а-а, как, как такое возможно?!

Голем цапнула его своими кормовыми щупальцами, так что теперь наш гость повис на её груди и может лишь бессмысленно дёргаться, как муха на липкой ленте.

– Не смей идти в воду, не…

Все его комплименты в наш адрес тонут в бессмысленном бульканье. Я помогаю сестре перехватить это уворачивающееся тело и подставляю плечи:

– Ты ни разу не плавал, ведь так? Вот, можешь держаться.

– Ещё чего! – ерепенится Тварь Углов, но тут же меняет гнев на милость, стоит мне попытаться отплыть.

Мы играем в салочки, а потом отправляемся на глубину, чтобы хорошенько нырнуть.

– Только не думай о дыхании, – по ошибке предупреждаю я его.

– Ха! Это вы у нас приезжие, так что примени правило сама, – он не знает, до какой степени нахамил, поэтому заранее обхватывает мою шею покрепче.

– Голем, ты с нами?.. Тогда вперёд!

Прямо под нами оказывается город гнорри. Навстречу выплывают две рослые особи, метра под три каждая, если считать змеистый хвост. Они принимаются закручиваться вокруг каждой из нас по спирали, пока мы не принимаемся вальсировать, словно какие-то цепи ДНК. Я знаю, что это ритуал доверия, но мой осмотрщик, кажется, чересчур усердствует.

– Всё, приятель, довольно, у нас не брачный период, – предупреждаю я, и он тут же совершает поворот прочь. Экзамен пройден, можно взглянуть на город.

Это полноценный мегаполис, возведённый из тщательно подстригаемого анамнетического скального коралла. Этот капризный и трудный в обработке материал отлично подходит для создания города. Иногда гнорри изощряются и даже выводят на рынки крепкую посуду и предметы интерьера, изготовленные схожим образом своевременной стрижки.

Увы, несмотря на причудливую архитектуру, остаться здесь надолго себе дороже: гнорри страсть как любят опасных тварей и часто держат их как домашних животных. На окраинах, словно бродячие собаки, бегают ракоскорпионы, а между домов вертятся полуприрученные дидихтисы – Мигрирующие Охотники Сумеречного моря, от пяти до десяти метров каждый, с челюстями острыми, как хирургические скальпели. Этих сильных рыб используют для перевозки грузов и для сноса устаревших построек. Ну и иногда им скармливают любопытных гостей – правда, это моя, авторская версия. И, думаю, я не буду проверять её состоятельность.

Мы покидаем город, попадая в тёплое течение. В этом районе абсолютно другая флора и фауна: толстенные водоросли, изящные медузы, актинии, морские ежи. Если мы проплывём ещё немного, то ощутим всю многогранность глубины, в которой копошатся рыбы из ночных кошмаров, саблезубые, с бессмысленно выпученными слепыми глазами. Когда я вижу их, я наполняюсь сладкой детской дрожью, дрожью тех времён, когда мир казался огромным и неизъяснимо загадочным.

С тех пор мир порядком уменьшился до кольцевого маршрута «дом-работа» и потерял несколько тонн своего шарма, но я всё равно по старой дружбе продолжаю в нём жить.

Мы оплываем город гнорри и возвращаемся как раз к домику у моря, ложась на доски причала. Небо цвета новорождённого мышонка, невероятно успокаивающее. Голем периодически повиливает мокрым хвостом по дереву – будто рыбу шлёпают туда-сюда.

– Слушай, а куда ты так рванула в тот раз, когда на всех парах прикатился твой знакомый дример? Случилось что? – спрашивает Тварь Углов в промежутке между двух вылизываний.

– О… У Дюны родился детёныш, – отвечаю я, – Ты знал, что если положить одну руку за голову, другую на живот и выдохнуть, можно ощутить сердцебиение под рёбрами?

Вместо ответа он встряхивается:

– Не совсем моя поза по ряду причин… Так что, повозилась с маленьким?

Я скашиваю на собеседника глаза:

– Сказать, как, на мой взгляд, образовался мой материнский инстинкт?

– Валяй.

Я откашливаюсь, готовясь изобразить два голоса:

– Представь себе. Что-то вроде программного центра, финальная шлифовка образцов. «Слышь, Майк, чё-то я начал загрузку проги, а она виснет. До 20-и доползла – и в глухую оборону» – «Какая, нафиг, прога?! Домой пора!» – «Ну этот… как его… материнский инстинкт. Возня с пупсиками и всё такое…» – Мы так ночевать на работе будем, Боб! Заканчивай уже! Какие-то файлы закачались?» – «О, да, любовь к животным» – «И к их детёнышам?» – «Ну-у…» – «Вот! 20% это уже неплохо, остальное по ходу пьесы!» – «А если образец не захочет размножаться?» – «А что их, мало, что ли? Не захочет – и чёрт бы с ним. Пошли лучше по пиву закажем, вырубай тут всё!» – я делаю драматическую паузу, – И… Конец. Жила она долго и счастливо.

– Милая сценка. Голем, поди сюда! Напиши мне рассказ про ваш ненормальный материнский инстинкт к генетически неродственным видам, да так, чтобы меня на слезу прошибло! Сможешь?

– А, точно, – спохватываюсь я, – Дюна как раз тоже подарила мне идею. Я совсем забыла с этой… её причиной.

– М-м, зато сейчас я знатно поем! – удивительно, но не обижается на задержку с едой Тварь Углов, – Дюна, Дюна… Это та, которая забеременела от инкуба? Циветта.

– Верно.

– Она такая спокойная, хорошая самочка.

– О, ты плохо её знаешь, – я переворачиваюсь на живот, кадя голову на сложенные руки. По пяткам гуляет горьковатый морской бриз да изредка плещется рыба, – Ты ведь не знаешь, как она познакомилась с отцом своего детёныша? То ещё было зрелище. Джаспер создал иллюзию стаи собадей и едва не разбомбил гримёрку в Бурлеске. За это был приставлен к Дюне, чтобы отремонтировать всё то, что сломал. Пока возились, в промежутках намереваясь уничтожить друг друга, у обоих настал брачный период. С тех пор не расстаются… Джасп, конечно, тварь хулиганистая, но, думаю, им хорошо вместе.

– Каминная пара, – вдруг произносит мой гость.

– Поясни, – прошу я.

– Ну, пара, похожая на камин. Такое спокойное пламя. Можно подойти, погреться, на мерцающие угольки посмотреть… – как-то несколько неуверенно скребёт когтями по дереву он, подбирая слова.

Мало того, что гость у меня истерию заработал – так ещё и в метафоры ударился.

– Я поняла тебя. Да… Каминная пара с каминной жизнью. Они… Нечто чуждое для меня. Не в отрицательном смысле, просто, м, другое. Если бы все мы разом устроились бы у камина, то со временем поголовно превратились бы в пухленьких, уютно мырчащих кошечек. «Ах, дорогая!» – «Ах, милый!» – я, да ты, да наша спокойная и размеренная жизнь, – я приподнимаюсь на локте и оборачиваюсь к блестящему горизонту моря, – Если счастлив – стремиться не к чему. Всё. Миссия выполнена. Осталось ждать прибавления в семействе, повышения на работе, а там уже и тихой мирной пенсии. Такие пары живут долго и умирают, держась за руки, с именами своих ненаглядных на устах. Это тоже жизнь, одна из лучших жизней, но… Помнишь тот раз, мою любовь? Я готова была всё бросить, разом и навечно. Променять талант на жизнь у камина.

– Плевать, что ты там думала, – сразу отвечает мне гость, – Ты бы не смогла. И мучилась бы потом, почему не выходит как у «тех» и «вот этих». Ты из болотных огней – они мерцают по своему принципу и возникают где хотят и когда хотят.

Я улыбаюсь с некоторым озорством:

– Славное сравнение. Очень забавно. Болотный огонёк, который едва не дался в руки. Едва не сдался в плен по доброй воле. Едва не закончил свои скитания. Благо, у огонька талант отыскивать тех, кому он не нужен, вырываться и светить дальше. Теперь я это поняла.

– Ты всё ещё его ненавидишь?

– Кого? – не сразу понимаю я, – А-а, его… Я никогда его не ненавидела. Сейчас я скорее благодарна ему за новый этап жизни. Я смогла остаться собой, несмотря на боль и терзания. И не время раскисать, мне ещё предстоит найти…

– Да-да, Кадат, помню. Чего зависла-то? О-о-о… – у Твари Углов отвисает челюсть, стоит ему поднять голову вслед за мной.

Высоко в небе, выписывая круги, вьётся птица цвета небесной лазури.

Я вскакиваю, и происходит сразу две вещи: а) бросая рукопись, в мою ногу вцепляется Голем, и б) птица испаряется в воздухе, будто дым от глясары.

– В вирте могут быть галлюцинации? – севшим от неожиданности голосом спрашиваю я.

– Это был знак, – мой гость торопливо подбирает предназначенные ему листы, и поворачивает ко мне голову, – Знак расположения, – он глубоко, несколько торжественно вздыхает, – Над, поздравляю. Кажется, в Кадат ты всё-таки сходишь.

========== Конфигурация семьдесят четвёртая ==========

О хвала тебе, поразительный, чудесный, бесподобный день истерики! Надо сказать, я не сомневалась в его наступлении, но степень превзошла все мои ожидания.

– Я ещё никуда не ушла! – уже теряя терпение, пытаюсь объяснить я Голем. Выходит из рук вон плохо, ибо она не даёт мне идти, вцепившись в правую ногу. Я волоку сестру по Шпилю, словно каторжное пушечное ядро. Не сказать, что я получаю от этого кайф. Не сказать, и что удобно ей – но отпускать Голем не собирается.

– Слушай, – я сажусь перед ней на корточки, отчаявшись перенести свои рукописи на другую хламовую кучу, – Мы это уже обсуждали. Однажды я уйду. Я не могу не уйти.

«Я не хочу!» – она вцепляется в мою лодыжку так, будто собирается навсегда остановить ток крови.

– Даже если ты не хочешь – этого хочу я. К тому же, не факт, что я пойду туда в ближайшее время. Не факт и то, что я уйду туда навечно, словом, мысли же критически, сестра, и не представляй самое плохое! – мои рукописи размещаются на полу. Думаю, пока она не отцепится, их не донести.

Голем упрямо сопит, и в этот момент мне приходит такая желанная идея:

– А знаешь что? Я только что вспомнила, что у нас есть заначка в целых три соула! И я знаю, на что их потратить…

«На что?» – сразу же поднимает уши она.

– Скажу, если не будешь капризничать.

«Хорошо» – она послушно отпускает мою ногу.

– Итак… Это сюрприз! А теперь я в портал. Пока!

Голем совсем не вовремя подворачивает ногу и успевает только проводить закрывающийся проход. Ну вот, повезло так повезло…

– Эй, чего такая грустная? – тычется в локоть только что проснувшийся гость.

«Сестра… ушла… сказала, что сюрприз»

– Ну-ну, не хнычь. Уверен, она приготовила для тебя нечто особенное!

«Я не хочу, чтобы она уходила»

– В Кадат? Не волнуйся, цела будет. Она сильная. И ты тоже, – дабы не умереть от расширения альтруизма, Тварь Углов вытирает гуашь с боков, потираясь об руку Голем.

«Кушать хочешь?»

– Ну… Да, и это в том числе.

«Обещанное за вчера» – она подаёт готовую рукопись, – «Надеюсь, тебе понравится»

– Эй! Я рассчитываю не меньше чем на слезу в финале, так и знай!.. Ты что… Что ты себе позволяешь, не вздумай меня гладить! Я тебе кто, собач… О, погоди, вот здесь можно почесать, да-да, возле лопатки… А, чёрт, купился! Давай, чего там у тебя?

(Ссылка на рассказ в конце главы)

***

Возмущённый моим уходом ментальный шум Голем в моей голове стихает. Видимо, на долю моей реплики выпали дифирамбы за сочинение. Отлично, я наконец-то могу сосредоточиться на месте, в котором собираюсь спустить наши кровные.

На мой взгляд, самой примечательной частью Селефаиса является его роскошный, раскинувшийся на несколько кварталов птичий рынок. Здесь шумно и людно, и практически в любое время слышится пение их знаменитых алых птичек, таких красных, будто ожившие тлеющие угли.

Товар скачет, бегает, скребётся, рычит или просто мирно подрёмывает в ожидании хозяев. Кого здесь только нет. Я стараюсь подмечать как можно больше деталей, чтобы потом изобразить хотя бы малую долю этого звериного великолепия.

Особняком от остальных держатся заводчики волков-крестовников. С некоторыми из них уже ведут оживлённые торги. Дальше идёт зона яселек. Здесь продают восхитительных белых львят, медвежат, крохотных дракончиков и пока что относительно безобидных летающих акул, едва вышедших из русалочьих сумок и от этого слегка розоватых, словно кальмары. Я подмечаю торговца из Ультхара с коробкой трёхцветных котят – на удачу.

Молчаливое царство рептилий – и воплощённый хаос птичьего гомона. Алые птички много талантливее соловьёв, но их тучи, весь Селефаис забит ими под завязку, а потому они идут с рук за крохи, словно удобрение или грязь. Порой по улице ведут келенкена или другого из фороракосов, возмущённо топающего сильными ножищами и ревущего так, будто на его живом теле куют железо. То жертва любви и граммофон для брачного зова с глоткой, годной для проглатывания человечьей головы. У него два возможных пути: на пятачок для договорного спаривания или же к ветеринару на немедленное холощение, способное вернуть ему мир и покой, по мнению многих, очень идущий такой огромной и величественной птице.

Неподалёку от меня продавец тщетно пытается вразумить своего покупателя, что макраухении подходят лишь для перевозки грузов – но никак не для верховой езды. Тонконогая скотинка дрожит, когда на неё пытаются взгромоздиться, однако не теряется и с почти что актёрским изяществом сбрасывает горе-наездника в пыль вместе с его планами идти домой не пешком.

Жаль, но я пришла сюда не за этим, и меня интересует только один конкретный крытый павильон.

Рядом с ним устроились торговцы аморфами. Формально аморфы это недодуманные фантазии младенцев. Шоколадно-коричневые звероподобия используются для путешествий по воздуху на небольших высотах. Лично мне они напоминают ожившие, чуть скруглённые с боков оладьи, которые лениво болтаются туда-сюда по своим громадным колбам, умиротворённо-безмозглые и чуждые любой суете.

Нужная мне дверь выцведшего красного цвета, с немного позеленевшей от времени медной ручкой. Я знаю, что где-то там, после крутых ступенек, меня ждёт сокровище. От блаженного неведения сводит живот.

– Госпожа Эндива? Ой, привет!

На меня взгромождается невесть откуда взявшийся мурайон и по-хозяйски топчется на плечах, обвивая моё лицо пушистым чёрным хвостом.

– Кыка! Слезь с посетителя! Вниз, немедленно!

Питомица пикирует на пол. В её зелёных глазах не отражается ни тени стыда.

– Ах, простите, её ещё дрессировать и дрессировать… А, это Вы, Кали. Привет! – госпожа Эндива выбегает ко мне навстречу, вытирая руки о передник. Она из мар, сменивших профессию. Вместо деликатного душения спящих по ночам госпожа Эндива занимается поставкой хохликов, разведением некоторых других зверей и птиц, но её самая большая страсть это аквариумистика.

– Может, стаканчик мут-дью? – любезно предлагает мне владелица зоомагазина, – Креплёный вышел. Кыка снеслась перед самым брачным периодом, и вкус очень интересный.

– Нет, спасибо, – я припоминаю, что случилось в мою прошлую попойку, и тут на меня нисходит озарение, – А при чём тут ваша любимица?

– Вы не знаете? Мут-дью делают из белка мурайоновых яиц. Конечно, он бродит некоторое время, как настоящий алкоголь.

– Значит, нам подают гоголь-мололь.

– Выходит, что так, – усмехается госпожа Эндива, пряча улыбку в цветастом фартуке, – Так что? Чем я могу помочь?

– Кажется, я решила подарить сестре аквариум.

– О! Восхитительная идея! Идёмте же скорее выбирать!

Мы пробираемся вглубь магазина, мимо рядов клеток. В одной лениво позёвывают хохлики, на каждом – бирка владельца. Этих зверьков делают из вещей, волос и обрезков ногтей хозяина, поэтому они разные как на вид, так и по характеру. Хохлики выполняют роль домовых, им можно поручать мелкую работу и использовать для доставки писем. Если с ними заниматься, со временем они начинают говорить. В любом случае, занятные животинки.

Посреди помещения на жёрдочке восседает крайне самодовольная птица. Увидев, что я обратила на неё внимание, она раздувает горловой мешок. Вообще официально она называется крабчатопятнистым фрегатом, но в обиходе она носит более меткое название – значительница. Дай этой птице зеркало – и она будет счастлива до конца дней, пока не лопнет от своих раздуваний.

Я некоторое время любуюсь её тщательно уложенными пёрышками, прежде чем стартануть в подводный мир.

В аквариумной зоне в приоритете полумрак и ультрафиолетовые лампы, поэтому подплывающие к смотровым стёклам обитатели выглядят немного таинственно, словно скрывающиеся в театральных нишах актрисы, давно не выступавшие на публике.

– Ищете что-то конкретное?

– Можно я для начала просто попялюсь? – верчу головой я. Госпожа Эндива понимающе улыбается и отходит в сторону, нарезать мясо для хищников.

Я бросаю взгляд на аксессуары для счастливых владельцев. В открытом контейнере, словно откормленные свиньи, потягиваются личинки-стеклодувы. Их отношению к жизни можно только позавидовать. После окукливания они живут считанные дни, но если их постоянно использовать для изготовления стекла, им постоянно не будет хватать материала для коконов, а значит, впереди светят годы ленивого и сытого личиночного существования.

Это просто воплощённая человеческая мечта: прожить всю жизнь невинным ребёнком, нуждающемся только в элементарном комфорте… Благо, то не моя мечта.

Я останавливаюсь перед ближайшим аквариумом, где с изяществом кружевных салфеточек плавают ежеполохи. Это колючая разновидность анамнетических медуз, купол каждой примерно с мою ладонь. Отдельно от остальных в большом аквариуме устанавливают иерархию полуторамесячные акулерви, покрытые затейливым узором полос и пятен, будто разрисованные импрессионистом макрели. Эти рыбы отличаются крайней норовистостью и редко отличают руку хозяина от еды. Так что на этих – только полюбоваться.

– Кстати, – вспоминаю я, – Мне нужен кто-то, кто смог бы следить за чистотой причала.

– Ажурники подойдут, – госпожа Эндива показывает на небольшой аквариум, в котором скребут корягу существа не больше ногтя большого пальца. Ажурники похожи на крабов с пышной, изогнутой, словно лишайник, растительностью на округлых спинах.

– А не разбегутся?

– Шутите. Крайне территориальны. Живут недолго, но молодь занимает место родителей. Всего восемь крип за стаю. Их хватит на весь причал.

– Что ж, по рукам.

Пока госпожа Эндива их вылавливает, я продвигаюсь дальше. Под розовыми лампами нежится тепличник. Он выращивает посаженные на его спину водоросли. Этот ещё детёныш, похож на амбулоцетуса-хиппи, но уже необходимо усидчив. Между его погружённых в воду лап снуют небольшие черепашки, изредка вскарабкивающиеся на него, словно на остров. Я задумываюсь, не являются ли тепличники и кетцали родственниками, и тут вижу то, что должно подойти нам просто идеально.

В аквариуме будто плещутся самоцветы, взбунтовавшиеся против шкатулки, в которой они хранились. Я прилипаю к стеклу как ребёнок к коробке монпансье:

– Как насчёт этих?

– Спектробрызги. Выбор творческих личностей. Имажинёры слетаются на них как мухи на мёд.

Я хихикаю:

– Сегодня попалась одна мононоке.

– Они идеальные питомцы, непривередливые и жизнерадостные. Я продам кормовую смесь для яркости окраски. Если регулярно доливать им свежую морскую воду, рыбы будут счастливы.

– Превосходно. Голем очень понравится! Ещё я арендую четырёх личинок-стеклодувов. Сразу верну, как закончу аквариум.

– Хорошо. Так сколько особей вам отлавливать?

Я вспоминаю о своих деньгах. Никогда не могла откладывать или экономить.

– Я беру весь аквариум.

… Такое чувство, что Голем решила проскрести дверь насквозь.

– Да потерпи! – я заканчиваю финальные приготовления в её подвале. Скрежет становится сильнее.

«Это Эль» – тут же следует пояснение.

А. Раз так – уже лучше. А то я прямо испугалась, что сестра забыла о своих умениях просто проходить сквозь стены. Было бы жалко лишиться такой красивой двери из морёного дуба.

– Готово! Залетайте! – я откладываю карандаши Робороса в сторону и довольно отряхиваю руки.

Я сделала аквариум в стене, и теперь в жилище Голем играют синеватые блики. Стало гораздо светлее.