Текст книги "Игра с химерами (СИ)"

Автор книги: KaliWoo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

========== Конфигурация шестьдесят пятая ==========

Нет ничего увлекательнее, чем с утра (точней, с ночи, если считать земными сутками) пораньше погоняться за грифоном.

– Да стой ты! – я из последних сил пытаюсь заарканить полудикую тварь цвета ядра грецкого ореха. Будь проклята Небесная Академия с их полубезумными правилами приёма!

Мне и нужно всего-ничего – но поди ж ты! К ним полагается прилетать на грифонах. А спорить с вооружённой до зубов стражей мне как-то лень. Потрачу на разборки слишком много времени, засну у них на входе, а проснусь уже в воздухе, в кольце из Мигрирующих.

Не, вообще не мой вариант.

Так что…

– Лежать, курица ты пустоголовая!! – я словно паук вцепляюсь в жилистую шею животного. Грифоны настоящие нарциссы. Если она (это – особа женского пола) решит меня стряхнуть – я выдерну ей пару пучков перьев. Так что она выполняет команду «лежать» с изяществом Тунгусского метеорита.

Так, теперь перелезть… Отлично!

– В Небесную Академию, пожалуйста, – я прижимаюсь к ней, берясь за кисточки на её ушах. Это единственное место, за которое можно держаться, находясь верхом на грифоне. Ну ведь никто и не говорил, что будет легко, верно?

Орешка разгоняется и взлетает, прыгая с обрыва, а потом начинает набирать высоту. Она пыхтит, и я чувствую каждый мускул её разгорячённого тела. Неплохо бы научиться превращаться в грифона, но нельзя. Как я уже говорила, в таком случае вирт может просто взять и без спроса внести экспериментатора в реестр собственных тварей. Земные же животные ему неподвластны, и превращаться в них относительно безопасно.

Мы тем временем рассекаем облака, окунаясь в голубизну и солнце. Это как лететь на самолёте, но только снаружи. А ещё этот самолёт покрыт шерстью и перьями. Ерунда, если подумать, и уже давно всем приелась. В наш-то высокотехнологичный век!

Академия начинается с золотистой вспышки, которая увеличивается при моём приближении. Она родилась в сознании какого-то арабского путешественника после явления, известного как фата моргана, увиденного им посреди пустыни. Так что теперь это строение со множеством башенок и пристроек летает себе по миру сновидений на антигравитационной подушке и нянчит в своих стенах из кахолонга и белого мрамора изобретателей, по каким-то причинам опередивших своё время и способных раздобыть материалы для своих изысканий только здесь и нигде больше.

Были случаи, когда они уходили – и заставляли мир захлёбываться от восторга, а то и скандалить до пены на губах. Хотела бы я тут поучиться, будь я помоложе и будь у меня то, что можно дать этому или тому миру – миру плоти, крови, сухожилий и костей. Но мы с этими ребятами – разные клетки в мировом живом организме. Они мозги, ведь они изобретают, изящные нейроны с длинными усиками. А я фильтрую, разбираю на составляющие, бросаю грязь на бумагу и терпеливо откладываю в шкатулку те сокровища, что иногда нахожу. Как печень. Клетка печени.

Так или иначе, а эта клетка долетела.

– Эклипс, – узнаёт меня один из стражников. Я дежурно улыбаюсь, замечая озорные огоньки в его глазах. Мы с ним знакомы, с того самого раза, как я припёрлась без грифона, и потом этому доблестному молодцу выпала честь выкидывать меня с платформы, пока я в это время вопила, брыкалась и намеревалась трижды, если не четырежды расцарапать ему лицо. Весёлые были времена…

Я слезаю со своего извозчика и наколдовываю собачье печенье. Моя служба доставки жеманно вынимает лакомство из моих рук, и, сделав отличное позёрское сальто, исчезает где-то внизу.

– Назовите место, в котором хотите оказаться после возвращения в вирт, – просит меня существо, напоминающее красного, чрезвычайно лохматого упыря.

– Я сюда на две ночи. Потом – мой личный Шпиль, – я протягиваю руку, на которой покачивается меркаба, и менеджер считывает координаты, переводя их на браслет:

– Держите. Хотите увидеться с кем-то конкретным?

– С Роборосом, химиком, – отвечаю я, надевая пропуск на левое запястье, – Дорогу я знаю. И где он обычно бывает в это время тоже.

Мой знакомый так предсказуем, что я даже чувствую подобие чего-то схожего со скукой, когда нахожу его на пустой веранде, застеклённой витражами в человеческий рост. Роборос терпеть не может эти стёкла, поэтому кормит пространство вокруг них своей энергией, чтобы те становились прозрачными. Помещения без окон его тоже не устраивают: по понятной причине, Небесная Академия является желанным пристанищем для ветров всех мастей, в том числе и самых буйных. Бывает время, когда Робороса не колышут и витражи – например, когда он вовсю химичит. Но это не тот день. Сегодня определённо намечены испытания.

Иногда его пугают голос или мысль, поэтому я вбрасываю в окружающее пространство частицу своей энергии и терпеливо жду.

Заметил меня. Может, пока не видит из-за чёлки, но что почувствовал это точно. Даже в дни, определённо лишённые творческого кризиса, этот юный изобретатель более всего похож на нелюдимое и в придачу коренастое животное вроде дикого хомяка, сейчас расположившегося посреди бумаги разных сортов и тут же захлопнувшего свой вместительный кейс при моём малейшем приближении.

– Готова спорить на что угодно – у тебя есть для меня бомба, – усмехаюсь я, когда он наконец изволит поднять на меня свои разноцветные глаза. У Робороса гетерохромия: одна радужка грязновато-коричневая, другая словно вырезана из чистейшего, наполненного голубизной неба. Уже за один этот промельк неземной чистоты можно простить ему то, что он говорит мне вместо «А! Рад тебя видеть».

– Ты рано. Я как раз собирался обложить дверь пластидом, чтобы ты наконец перестала сюда шастать, тварь ты бесстыжая.

– Имела неловкость нарушить монашеское уединение великого Робороса? – я подхожу ближе, и он тут же утыкает глаза в пол. Тело мальчишки как раз начало долгий путь пробуждения, так что сейчас ему и хочется, и не хочется смотреть на меня. Общаться с людьми ему сложновато; отчасти потому, что он здесь. Его земное тело благополучно застыло в коме после почти удавшейся попытки самоубийства из-за того, что Робороса травили в школе. Возможно, предвкушение новых ощущений заставит его вернуться назад. Я не знаю, но моя нагота ничего мне не стоит, а для него особо и не жалко. Он хороший парнишка с телосложением барсука и пытливым умом на борту. У нас с ним одинаково хреновая степень приживаемости где бы то ни было, если там полно людей. Умные настораживают…

Ладно. Я сажусь рядом с ним – для Робороса «рядом» это на расстоянии трёх-пяти метров – следя за тем, чтобы не потревожить разложенные тут и там материалы.

– Что на этот раз? – он сдувает чёлку с носа и создаёт из части бумаг вполне себе ровную стопочку.

– Для начала я хотела спросить, как у тебя дела, – притворно расстраиваюсь я.

– Как сажа бела, – тут же огрызается он.

Что я могу поделать? Социопаты, похоже, моя узкая специализация.

– Пусть так.

– В твоей ауре что-то поменялось, – он даже дёргает носом. Я слегка улыбаюсь при слове «аура», давно не слышала этого эзотерического словечка.

– Я близка к своей цели как никогда, Роборос.

– По мирам ходят сплетни, что ты кетцаля объезжала. Бред, как мне кажется, – его тон становится дружелюбнее, и вот результат – бумаги снова разложены на прежние места.

– Было такое.

– Серьёзно?! То есть… нафига? – он изо всех сил пытается скрыть своё любопытство, и я засчитываю его праведные труды в этом направлении.

– Религионеры.

– А, эти… – разноцветные глаза тут же закатываются, – Один недавно дежурил над моей кроватью в больнице. Со своими песнями и плясками… Ну, знаешь, чего тебе объяснять, – Роборос шевелит пальцами, будто играет на пианино, – Сковорода для меня смазана, печь затоплена, но если бог захочет – я тут же вернусь. Ха!

– Так вернись и скажи ему, что ты об этом думаешь.

– Ты издеваешься? Они и слушать не станут. В колонку «чудо» впишут, и я всю оставшуюся буду падать ниц перед этим просвящённым словно дрессированная собака. Нет уж! Я повременю.

– Надеюсь, недолго, иначе носитель может умереть.

– Я знаю.

– И ты станешь новой птичкой Хель в Мокрой Мороси.

– Не стану. Академия защищает своих учеников. Власть Хель сюда не простирается.

– Это в том случае, если ты на момент смерти будешь здесь, а не где-то ещё в поисках материалов.

Он быстро складывает два и два, и, наконец, сдаётся:

– Ладно, не нуди. Я свой предел знаю, я успею вернуться… Чего сама пришла?

– Я теперь живу на берегу Сумеречного моря.

– Могла просто послать пригласительный… Шучу, – он открывает свой кейс, – Вот. Только не увлекайся.

Ему легко говорить. Карандашами, пастелями и маркерами Робороса в вирте можно рисовать целые миры. Мне хочется освежить обстановку, но я пускаю слюни на все его разработки разом. Однако и о правилах игры забывать нельзя.

– Покажи мне что-нибудь новенькое, – я вовремя вспоминаю о столь необходимом poker face.

Роборос согласно кивает, выдвигая отсек с довольно объёмистой палитрой:

– Думаю, где-нибудь у себя ты решишь сделать плитку. Средиземноморский стиль и всё такое. Смотри, – он ловко набрасывает на бумаге ряд квадратов и пускает в ход маркеры. Чистый лист моментально преображается. Передо мной теперь матовая плитка цвета слоновой кости, с декоративными трещинами и потёртостями. Роборос рисует также мох и корни растений, следы мышиных коготков и подтёки дождя – и всё это на квадратах 3x3 сантиметра. А потом отрывает участок от исходного листа и подаёт мне готовый образец.

– Это восхитительно… А эти? – я указываю на толстые карандаши.

– Грубые текстуры. Битый кирпич, глиняные черепки, галька, россыпи костей.

– Этих я тоже возьму, – тут же заявляю я, глядя, как его зажирает жаба и он старается не моргать, лишь бы скрыть это.

Я отбираю понравившуюся канцелярию в небольшую пирамидку. Этого хватит, чтобы освежить Шпиль и его окрестности, а также установить новые оборонительные барьеры в дополнение к защитному куполу. Я бы и сама могла бы с этим заморочиться, но должна буду провести не одну ночь, придумывая и применяя. К тому же это очень истощает запас жизненной энергии, а я до сих пор не совсем окрепла после контакта с нервной системой кетцаля.

– Всё? – несколько грубовато интересуется Роборос, и после одобрительного кивка закрывает свой кейс со рвением человека, задраивающего разгерметизировавшийся отсек на космическом корабле. Я создаю тубус и жду, пока хозяин материалов рассчитает меня.

– М… Эти, да вот этот, и плюс растушёвка с перьями… С тебя 15 соулов и 2 крипы.

– Это ограбление средь бела дня, – вполне резонно замечаю я.

– Тогда откажись от чего-нибудь, – тут же предлагается мне.

Я представляю себе радость Голем в том случае, если я принесу эти сокровища в полном комплекте, и начинаю торговаться.

– Моё тело пока не способно выбросить столько энергии. Даже половина оговорённой суммы вызовет сонный паралич и приступы слабости на день или два.

– Для меня их сделать тоже не зубочисткой в зубах поковыряться, знаешь ли, – заводится Роборос, – Я вообще в коме!

– Давай не будем мериться яйцами и яичниками, – примирительно бормочу я, – Слушай, а смешанный платёж тебя устроит?

– У тебя есть запас душесосудов? – оживляется он.

– Нет, я ведь уже давно не дример, и стараюсь никого не убивать.

– Блин… Что тогда?

– Я буду позировать тебе. Думаю, это стоит трети суммы.

– Не стоит, – более чем уверенно говорит Роборос, сканируя меня с ног до головы.

«Тоже мне нашёлся великий ценитель, мать твою!!» – орёт что-то во мне, но виду я не подаю.

– Аврора бореалис.

Кажется, химик не верит своим ушам.

– Как? Разве живые люди могут…

– Я тренировалась перед приходом сюда, – киваю я, – И готова рискнуть.

Аврора бореалис. Вывертень. Душа наизнанку – вот её имена. Навык, способный распылить по всему вирту вздумавшего применить его. Насколько я знаю, это самое красочное умение из тех, для практики которых не нужно оружие или тайное знание. И Роборос не в состоянии отказаться.

– Ты серьёзно намерена это сделать? – на всякий случай переспрашивает он.

– Так мы договорились?

– Да… Но если ты не сможешь вернуть исходную целостность – я тут не при чём и не буду должен собирать твои клочья по миру сновидений!

– Мне бы не хватило наглости просить о чём-то подобном, – я устраиваюсь поудобнее, – Если ты готов, то постарайся не моргать.

– Сейчас, – он складывает мои покупки и подгребает все свои вещи под себя, зная, что аврора бореалис способна разметать всё окрест не хуже среднестатистического урагана. Иногда оно даже может использоваться как атака для крайнего случая, и тогда тот, кто её использует, в своей отваге и безумии может превзойти знаменитых берсерков.

Я удобно устраиваюсь на полу его лаборатории. Роборос хочет что-то сказать относительно моей ленивой полулежащей позы, но тут же закрывает рот. Такое положение тела, по идее, не позволит мне распылиться до точки невозврата.

Я прикрываю глаза и начинаю беззвучно шептать, сплошным текстом, как конкретные, так и абстрактные слова, позволяя им сливаться в практически бессмысленный текст. Где-то там – мои первые деньки в мире сновидений, моё первое превращение, моё первое золотое тело…

От кожи отделяется почти невидимый дымок, потом ещё и ещё. Пространство вокруг начинает светиться. Меня сотрясает дрожь, но это очень приятное чувство. Я рассеиваю себя порциями, а энергия скатывается в комки, слипается в образы. Надо мной появляется туманный силуэт огромного волка, которого разрывает пополам вдоль могучего тела, и две новообразованные головы исступленно рычат, становясь крыльями, покрытыми кожей и почками готовых развернуться перьев. Встаёт на дыбы лошадь. В радужном сиянии мечутся летучие мыши. Отблески всё интенсивнее. Меня неистово выгибает, будто пространство вздумало сделать из моего позвоночника лук. Цвета сливаются в золотой, и когда я вижу, что породила, мои зрачки сами собой расширяются от удивления.

Это она, с удлинённым каре, фиолетовой прядью в косой чёлке и в форме дримера. Корсет, наплечники, широкие штаны из парусины и глаза. Мои серые глаза. Её серые глаза, но без моего металлического блеска. Тёплые глаза, полные нежности и сострадания.

Наша с Голем мать. Я почти вижу её бейдж…

Нельзя! Пути назад нет. Я больше не пущу её в эту реальность. Она погибла, рожая нас.

Прости, плоть плоти моей. Я должна уничтожить тебя снова.

Полная метаморфоза мне сейчас не под силу, но челюсти согласно вытягиваются, а уши заостряются с этой восхитительной ноющей болью. В этот же момент золотистый образ, сосущий мою энергию, вытаскивает из кармана карту перевоплощения.

Спазм скручивает спящего где-то далеко и ничего не подозревающего носителя, когда я резким рывком встаю на уже просвечивающие ноги и одним точно выверенным движением вцепляюсь ей в горло, быстрым поворотом головы ломая послушную шею и чувствуя, как её жизнь, смирившаяся и покорённая, стекает ко мне в глотку. Естественный отбор. Выживают приспособленные.

Клац!

Всё закончилось. Волчьи челюсти захлопнулись в пустоте. Воздух всё ещё вибрирует, а витражи на окнах тоненько дрожат, словно испугались того, что увидели.

Роборос не шевелится. Еле дышит. Разноцветные глаза выпучены, как у глубоководной рыбины.

– Думаю, мы в расчёте, – я протягиваю руку и сразу же получаю тубус. Хочу попрощаться, но сейчас он едва ли ответит.

Пора вернуться к земному телу и вывести его из сонного паралича. Поэтому я вскарабкиваюсь на одну из каменных ниш, вспугивая устроившихся там белоснежных голубей с мохнатыми лапками, и отправляюсь проживать ещё один человеческий день, отстояв свою самость у существа, когда-то породившего меня.

Мне безумно жаль. Правда.

Но я для себя дороже.

========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Душесосуды ==========

Небольшой шедевр вирта, доставшийся от канувших в Лету некромантов. Представляет собой изготовляемый особым способом прозрачный плотный мешок с запаиваемым горлышком; нанесённый изнутри глиф «извлечь» позволяет собрать энергию убитого животного и предотвратить её дальнейшее рассеивание на желаемый срок. Сам сосуд помещается в ладонь, а из-за мягкости и эластичности может легко вешаться на пояс или складываться в рюкзак.

Именно благодаря душесосудам возникло понятие «соул». Соулом («душой») зовётся одна ёмкость, наполненная энергией до краёв (аналогично животному размером с собаку). Для более крупных животных используют особые душесосуды, которые можно отличить по голубоватому отливу и утолщённым по сравнению с обыкновенными стенкам.

Каждый дример получает пустые душесосуды безвозмездно от своего наставника; по завершении охоты чистильщик может либо предоставить результаты трудов руководителю, либо обменять энергию на оружие, одежду, технологию и пр.

========== Конфигурация шестьдесят шестая ==========

– Тс-с, ты что, разбудишь!

– Не мешайся!

– Шевелится… Ой!

– БУ! – выдыхаю я, и орава ребят с визгом и хохотом рассеивается по Академии.

– Хых, любители, – я сладко потягиваюсь и выползаю из своего лежбища.

Тварь Углов вынесет мне мозг, если я не принесу никакой истории. Да и мне самой любопытно, что обсуждает здешняя молодёжь.

Я закуриваю и отправляюсь на настоящую журналистскую охоту. Это крайне увлекательно: достаточно просто сделать нейтральное лицо и с ним подсесть к какой-нибудь дёрганой жертве. Собственно, всё искусство. И вопросы к месту, разумеется.

В аудитории или комнаты заходить бесполезно, там, как правило, все присутствующие заняты настолько, что кажется, будто каждый спасает как минимум сотню Вселенных. Ну их, пусть спасают.

Думаю, я найду свою историю в столовой. Как и всякое человечье заведение, оно претерпело разделение: для обычных и элиты. Дай зайду к золотым деточкам; обычно они только с виду крутые да неприступные, а в целом ещё более закомплексованные, чем другие.

Ага. Вот и то, что мне нужно.

– Здрась, – говорю я так, как здесь принято, шмякаясь напротив ничего не подозревающего парня, бездумно пожёвывающего хлебные палочки. Он вздрагивает, но пытается упаковаться в нахальство:

– Надо же, крайне креативный костюм… Погоди, а ты, часом, не Кали?

– Поразительно. Неужто я одна лазаю по вирту обнажённая и с короткой стрижкой, зачёсанной как волчьи уши? Это никогда не казалось мне верхом оригинальности, – я выдыхаю облачко дыма, покрывающее его породистые чёрные брови инеем. Сам он блондин, высокий и изящно сложенный. По таким обычно сохнут до последнего и таскаются «хвостом» в километр длиной.

Но он один. И, судя по всему, в редкостном раздрае.

– Значит, ты Кали.

– Значит, что да. А ты?

– Мидал, – он протягивает руку, – Угостить тебя, красотка?

– Сразу предупрежу: я пожру за твой счёт и свалю восвояси. Это всех касается, – объявляю я чуть громе, чтобы слышали владельцы заинтересованных взглядов, – То, что я показываю своё тело, вовсе не означает, что получить его может любой желающий. К тому же у меня маленькая грудь, всегда можно поискать получше… Так ведь, мальчики?

Они каменеют от неожиданности, но потом разражаются басовитым хохотом, и уже через минуту воспринимают меня как выставленное в витрине восковое пирожное.

Отлично. Я замаскировалась, пора за работу.

– Ты не промах, – мой собеседник пододвигает мне меню и угольный лёд.

– А ты думал?.. Так, ты точно уверен, что хочешь меня накормить? У меня аппетит Мигрирующего, особенно тут, в Академии, где пища сохраняет свой земной вкус.

– Воскресившая кетцаля достойна всяческого уважения.

– О, какая хитрая мордашка! – я касаюсь ногтем его носа и тут же забрасываю крючок, – Только отчего-то расстроенная.

– Что? Глупости!

– Вот как? Видимо, мне показалось. Так. Мне стейк рибай слабой прожарки с овощами и сицилийскими апельсинами, салат из языка с трюфельным маслом, пасту с кроликом, тушёным в кисло-сладком соусе, а на десерт, хм, дай подумать…

– Мне нужен совет.

Я поднимаю глаза с соблазнительных строчек меню:

– Красавчик, ты хочешь сделать из нас двух дураков. Дурак тот, кто даёт советы и тот, кто их слушает.

– Тогда просто дай мне рассказать и помоги найти, что я сделал не так!

– О… Вот это уже куда ни шло. На десерт я буду творожный пудинг с клубникой.

– По рукам! Я начинаю?

– Не раньше, чем уйдёт с заказом официант… Всё, давай. Удиви меня. Начни с того, кто ты сам по себе.

– А, да, конечно. В Небесной Академии я уже четыре года. Я скульптор и архитектор. В реале нет камня, подходящего для моих экспериментов, зато в вирте его завались, глыбы на любой вкус.

Ух ты. Я-то думала, он какой-нибудь модельер. Предвзятость, всё эта проклятая предвзятость.

– Ну и, тут уж никак не скроешь – я пользуюсь популярностью у девушек.

Нет. Старался сказать скромно – и, хоть убей, не вышло. Впрочем, каждый из нас гордится своими отличительными чертами, дающими хоть какое-то преимущество.

– В общем, я тут уже давно, и хочу сказать, что развлечений в Небесной Академии маловато. В основном ты творишь. Когда не творишь – тогда обдумываешь. И порой, когда мозги совсем спекаются, мы собираемся в группки и устраиваем вылазки, называя это «приключениями».

Я слушаю его, методично уничтожая салат и вспоминая собственную молодость.

– И вот вчера мы снова скомковались. Я люблю ходить с девчонками: можно произвести впечатление и всё такое, да ещё, быть может, от кого-то что-то перепадёт… Ну, ты поняла.

«Сучонок ты, сучонок…» – думаю я, но не подаю вида. В таком возрасте кровь не кровь, а кипяток.

– Думали идти втроём, и тут нашлась четвёртая, – тон голоса моего интервьюируемого тут же меняется, – Уж не помню, кажется, Дейз на этом настаивала, мол, возьмём Брин, она прикроет, если что… Такой мощной девушки я в жизни не видел. Кажется, она при желании смогла бы разрубать ребром ладони мраморные плиты. Пришла – и уставилась на меня. Сама шатенка, а глаза льдистые, как у хаски. Тут, признаться, я струхнул. С такой и заговорить-то страшно. Ещё и вылупилась… Но мы всё равно пошли искать проблемы на свои… филейные.

– Угу, – я с тигриным упорством пилю ножом стейк, который, словно умоляя о пощаде, истекает соком, достойным слёз кающегося грешника.

– Может, ты знаешь. У нас есть Опасная зона. Туда складывают разработки, способные причинить вред или даже убить. Такая система складов. Конечно, от двери нужен специальный ключ, но вот окна при желании сломать можно.

– И вы туда пошли, – подытоживаю я.

– Это всё я. Не знаю, что на меня нашло. Можно подумать, более безобидных мест не было. Всегда можно подмешать что-нибудь в колбы химиков или покрасить полотна художников в серобуромалиновый цвет… Да полно всего! Но я ведь умный – повёл Дейз, Клариссу и… Брин к складам.

– Ну-ну. Что случилось – то случилось, – мимоходом успокаиваю я Мидала, на всякий случай поглядывая на его нетронутую тарелку с болоньезе.

– Твоя правда… И я – чтоб мне провалиться в самый Дис! – нашёл наигромаднейший склад, по ту сторону которого в пыльном окне виднелось идеальное место для приключений.

Признаться, заинтересовал. Я даже перестаю жевать.

– Лучше и придумать было нельзя. Цементный пол в старых царапинах, тусклое освещение, а снаружи – даже стойка с видеонаблюдением. Ты прикинь?! Реальная техника! Это здесь-то, в вирте!.. Ну и… Брин сразу сказала, что это опасно. Остальные девчонки тоже как-то съёжились, но я воскресил блеск в их глазах, заявив, что лично я ничего не боюсь, и, более того, сам отправлюсь туда и принесу им сувенирчик. Две красавицы сразу успокоились и включили режим восхищения, и только Брин, не моргая, буравила меня своими странными глазами. И продолжала буравить, пока я возился с окном. Пришлось отвести нашу могучую в сторонку и пояснить, что назад дороги нет. «Ты видел имя владельца склада?» – только и спросила она. Ясен пень, я не видел, делать мне было больше нечего! «Кевин» – сама же ответила на свой вопрос она, видимо, ожидая от меня приступа ужаса… Что?

– Реакции ты за неё дождался – от меня, – я несколько нервно улыбаюсь, – Я хорошо знаю Кева. Думаю, мы говорим об одном и том же мальчике. Создателе кошмаров.

– Ты с ним знакома?! Ого… И как он выглядит?

– Обычный паренёк, каких много… Уж не ожидал ли ты от меня фразы, что он изрыгает огонь или что у него метка «666» на лбу?

– Ха… – Мидал нарочито небрежно подправляет волосы, – Нет, конечно нет.

– Не зависай, рассказывай, – я промакиваю губы салфеткой, ожидая десерт.

– Склад с самого начала не казался опасным. Скорее, безжизненным сверх всякой меры. Пока я сбивал замок с окна, внутри и пылинка не пошевелилась. Когда я закончил, оказалось, что Брин нашептала девочкам, чей это склад, и в итоге обе тряслись как осиновые листы. Я взглянул на эту… стоеросовую дубину, надеясь пригвоздить её к земле, не отходя от кассы. Куда там! – она стерпела. «Ладно, не парьтесь, Мидал вас с собой не потащит», – снисходительным тоном произнёс тогда я, – «Я пойду туда один, возьму что-нибудь на память и вернусь. А вы поболейте за меня как следует». «Я бы всё же туда не ходила», – ещё раз высказалась Брин, переминаясь на своих сильных ногах. Тут я не вынес: «Что, волнуешься за меня? Так пойдём вместе!». После этого она отстала, и, скрестив руки на груди, встала у окна как боец спецслужб. Маленькая победа над ней взбодрила меня как чашка эспрессо, и я вошёл в помещение…. Ещё что-то?

– После твоего упоминания эспрессо я захотела кофе.

– А меня ты слушаешь? – выученно-вежливо осведомляется он.

– Обижаешь! Я вся уши, ну, по крайней мере там, где не желудок.

– Отлично…

Пока мне несли восхитительный раф с пенкой нежной, как каракуль новорождённого ягнёнка, Мидал рассказал, как приземлился на пол и нашёл это.

– Клянусь, я думал, что это чей-то обед! Штука и по размеру, и по цвету напоминала французский хот-дог, разве что весу немного тяжелее. Лежала себе – вот я и решил, что отличный выйдет трофейчик, ведь больше на освещённом участке и взять-то было нечего, кроме клочьев пыли, которых там было превеликое множество.

– То есть ты забрал это с собой, – подытоживаю я, выковыривая трубочкой остатки кленового сиропа со дна кружки.

– Если без подробностей, то да. А потом началось как в этих идиотских фильмах про заброшенные пирамиды: пол заходил ходуном, и позади меня восстало из неподвижности нечто, тотчас пнувшее меня между лопаток. Я так и впечатался в стену! Странно, но ту штуку из рук я всё же не выпустил. Когда я обернулся, надо мной возвышалось нечто механическое, багрово-красное, с лоснящимися металлическими боками. Оно стояло как горилла, широко расставив массивные передние лапы. Как только оно могло спрятаться среди этих коробок на заднем плане?

Поскольку начался самый экшн, я немедленно принялась за хлебные палочки, представляя, что они разбухнут от кофе и желудок увенчает нечто похожее на тирамису.

– Как раз вовремя у меня отнялся язык, и я понял, что тварюга уничтожит меня, причём причины я так и не узнаю. Оно было в ярости, а в окне, из которого я спустился, было грандиозно пусто. Они бросили меня! Одного! И сбежали!! А эта махина медленно пододвигалась ко мне, видно, прикидывая, в какой позе я буду выглядеть наиболее красиво расплющенным. Не знаю, к какому выводу она пришла, но тут на неё спикировал тетерев! Представляешь?

– Ага, – в эту минуту я уже горстями пожирала услужливо принесённый официантом поп-корн.

– Это была Брин! Она целилась прямо в глаза-фары, и, несмотря на то, что в таком обличье сил разбить их у неё едва ли хватило бы, механическое чудовище невольно попятилось, ведь на его визорах появилось несколько царапин. Брин отпрянула так же быстро, как и напала, и, подлетев ко мне, хватанула за шиворот: «Бежим!» Удивительно но, но даже будучи птицей, она почти что одними своими усилиями доволокла меня до окна, и именно на подходе к выходу красная зверюга опомнилась и, разразившись грандиозным рёвом, загрохала к нам. «Брось трофей!» – Брин уже стояла на крыше, силясь меня вытащить. «Что?» – «То!» – она шустро залезла в карман моей парки и швырнула «хот-дог» обратно в недра склада. Голос твари внезапно поменял тональность, и она, скрепя поршнями, убралась восвояси. Мы с Брин некоторое время стояли в обнимку, боясь пошевелиться, но потом, опомнившись, живо принялись за заколачивание окна. «Я говорила – нечего сюда соваться!» – спустя какое-то время строго шепнула мне Брин. «Что… это… было?» – еле выдавил из себя я; мои колени всё никак не могли унять дрожь, из-за чего я постоянно ронял гвозди. «Дай сюда!» – распорядилась она, и, забив металлический стержень по шляпку с одного удара, пояснила, – «Ты забрал её оотеку». «Оо-что?» – переспросил я. «Оотеку, придурок». Позже я посмотрел, что оотека это…

– …кладка тараканов, особый мешочек с яйцами, – не даю поделиться информацией я.

– Да, точно… А потом…

Замолкает. Нельзя этого допустить.

– Рожай давай, не юли.

– Мы убрались оттуда так быстро, как смогли, и укрылись в парке, среди деревьев. «Ты… спасла мне жизнь» – только тогда и понял я, – «Они… убежали, а ты…» – «Надо было, чтобы эта тварь откусила тебе что-нибудь, чтобы больше дурить не тянуло!» – более чем воинственно отозвалась она, но поздно. Я преисполнился такой благодарности, что даже бей она тогда меня – это не смогло бы остановить того, чего я захотел. Я притянул её к себе и едва коснулся губ, как она… оттолкнула меня, и, выкрикнув «Дурак!», тут же убежала! Убежала, понимаешь?!

– Понимаю, – я изо всех сил стараюсь замаскировать назревающий «лайк» истории под самую обыкновенную сытую отрыжку. Поворот сюжета действительно порадовал.

– И вот скажи теперь, что я не так сделал?! Да, я и правда сплоховал, но, чёрт, я был так признателен, что и сам не понимал, почему она вдруг показалась мне такой привлекательной, что я захотел… О, я много чего захотел, прямо там, прямо в тот мо…

– Тише, нас слушают.

– Вам больше заняться нечем?! – тут же рявкает Мидал, и остальные завсегдатаи сразу делают нейтральные лица, отворачиваясь.

– Эффективно, – не могу не признать я, – Видимо, ты от меня чего-то ждёшь?

– Что я сделал не так? – почти что по-щенячьи скулит он, принимаясь ломать руки, – Я не могу с ней поговорить, потому что мне кажется, что она теперь вовсе не захочет иметь со мной дела, и…

– Чел, расслабься. Всё гораздо проще, – после сытного обеда я закуриваю вполне заслуженную глясару, – Девушка просто ни разу не целовалась. И она души в тебе не чает.

– Что, прав… Правда? – он даже расправляет плечи.

– Ну или я физик-ядерщик, – усмехаюсь я, вставая, – Спасибо за еду. Думаю, вам нужно поговорить. Прояви терпение и такт. У вас может что-то получиться. А теперь прощай.

Я ухожу быстро. Не хочу слышать его «спасибо». Так будет лучше, ведь, по сути, в нём был растоптан опытный и всезнающий альфа-самец. Не хочу быть его могильной плитой на этом поприще. А история интересная, не могу не признать.