Текст книги "Игра с химерами (СИ)"

Автор книги: KaliWoo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Нить сверкала в заоблачной дали, едва видимая с земли.

– Умеешь превращаться в птицу? – обратилась я к Голем. Она растерянно указала на себя, и, мягко подпрыгнув, стала белой голубкой.

– Не пойдёт, – качаю головой я, – А впрочем, забей.

Я обернулась соколом и схватила сестру когтями. Она покорно замерла, пока я неслась вверх, влекомая потоками тёплого воздуха. Ближе, ближе, ещё немного, и…

Порыв могучего ветра едва не вывернул мне крылья. Чтобы не погибнуть, я выполнила лихой кульбит и едва успела сделать поворот перед самой землёй.

Проклятье! Я не должна была забывать об этом! Люди никогда не летали как птицы, и нужно долго учиться, прежде чем управлять верховыми потоками воздуха. Я не умела и едва ли могла освои столь сложный навык в ближайшее время – а говорить о «прямо сейчас» и вовсе не приходилось.

Я была так поглощена своей фрустрацией, что не сразу заметила, что Голем трясла меня за плечо.

– Что?

«Большое!»

– Большое? – переспросила я, и прямо вслед за этим мой живот скрутило от страха.

Ведь под нашими ногами явственно послышался вздох. Что-то утомлённо шевелилось под горячей коркой плато.

Но что это? И почему его не было слышно до сих пор? Мы не могли не услышать такие могучие лёгкие – земля в трещинах, а кругом нет ни единого существа, способного заглушить… это, чем бы оно ни было.

– Голем, я хочу, чтобы ты внимательно меня выслушала, – я старательно вложила в интонацию как можно больше серьёзности, – Мы – дети одной матери. Мы должны понять, что за существо сейчас свистит через нос под нашими ногами и что, чёрт возьми, нам со всем этим делать! Ты поняла?

Она замерла, потом резко развернулась, задрав голову наверх, словно крыса в лордозе. Да ладно, она реально собиралась остаться в этой позе?.. Ну вот…

От нечего делать я проследила направление её взгляда. Ничего определённого, но небу бежали тучи.

– Чего ты туда пялишься? – он неизвестности я очень быстро забыла обо всякой вежливости.

«Дождик!» – донёсся до меня восторженный ответ, похожий на бессмысленное виляние задом у собаки с купированным хвостом. Восторг. Просто восторг. Я знала, что при её создании плоть перемешалась с землёй, но в тот момент почти вынуждена была признать, что моя теория о том, что у её в голове грязь вместо мозгов вот-вот получит реальное подтверждение. Какая боль…

Погодите.

Какая-то старая, ни разу до сего момента не использованная информация запросилась наружу.

Здесь адски жарко, вот-вот пойдёт дождь, но капли испарятся, не достигнув земли. Если ты живёшь здесь, то для того, чтобы попить, должен…

Паззл сложился. Это существо из африканских сказок. Огромное существо. Очень красивое. И – хвала человеческой фантазии! – летающее.

– По моему сигналу, – бросила я Голем, – Ты схватишься за то, что покажется из-под земли, или за меня, если вдруг не успеешь. Тебе ничего не надо делать, просто выполни, что я сказала. Хорошо?

Она кивнула. Отлично, одной проблемой стало меньше.

Я подняла глаза к небу и начала методично выпрашивать дождь. Это было непросто, ведь неподконтрольные области терпеть не могут, когда им указывают, что делать.

Сначала я вежливо просила, потом начала нудеть. Уж не знаю, моя ли была в этом заслуга, но вскоре раздалось неохотное ворчание грома. Бинго!

Тучи набухли и почернели. Я практически почувствовала, как насторожилось существо под нашими ногами. Небо озарила молния – и, словно повторяя бой небесных барабанов, наружу вырвалось могучее длинное тело, покрытое радужной чешуёй.

– Хватайся!! – заорала я замершей от неожиданности Голем, преобразуя ногти в цепкие когти тигра. Но даже они скользили по гладкой, словно фарфор, чешуе. А ещё в меня на автомате вцепилась моя реплика, так что мне ничего не осталось кроме как скрипеть от натуги зубами и изо всех сил стараться удержаться на спине существа, нырнувшего почти вертикально в небо.

Где-то там, наверху, покрытая бахромой огромная пасть открылась и с хлопком выхватила порцию водяных струй. Радужный дракон собрался лететь дугой.

– Нам нужно к голове! По моему сигналу держись за меня крепче, я буду скользить.

Голем отчаянно замотала головой, прижав уши.

– Не бойся! Верь мне!.. Кха, да не за горло же!

Я решила, что если мне удастся добраться до головы, там я, возможно, заставлю зверя долететь до нужного нам места назначения. Во всяком случае, вариантов у меня было мало, разве что ещё попытаться допрыгнуть до нашей связи с носителем с батута.

Живая радуга африканского племени мягко развернулась, изогнувшись широченной параболой. Мы скатились к основанию его головы и ухватились за клочковатую гриву. Голем едва избежала встречи с костистым рогом, неприметным бугром выглядывавшим из серебристой поросли.

– Случай меня! – крикнула я добравшись до ушного отверстия ящера, – Слушай!! Мне нужна помощь!

Чешуя подо мной передала ногам слабое подёргивание. Меня воспринимали.

– Мне просто нужно добраться до нити, – пояснила я, пока зверь разворачивался для нового пике, – И я вижу там тучку. Ты попьёшь – а мы свалим восвояси. Пожалуйста!

«А если нет – я буду до изнеможения орать тебе в ухо!».

Ко мне перекатилось поистине восхитительное глазное яблоко, в котором были со всеми удобствами устроены три зрачка в нежно-розовых кольцах радужек. Он слегка прищурился. Для него мы с Голем были просто блохами. Однако блохами разумными, и едва ли он мог получить удовольствие от созерцания нашего мучительного конца.

Так что я была готова просто завопить от счастья, когда мы приблизились к утерянной части себя.

– Спасибо огромное! – мы с Голем прыгнули, прирастая к нашей пуповине, и сделали это как раз вовремя – носителю пора было просыпаться. Радужный дракон остался в своём мире, а нам предстояло воевать с нашим давним соперником под названием сонный паралич.

– … Так и? – наконец, решается спросить Тварь Углов, поняв, что мой рассказ окончен, – А как было потом?

– Что именно? – уточняю я, закуривая столь желанную глясару. Всё это время воспоминаний я демонстрировала просто чудеса стойкости, но, видимо, собеседник не понимает, что я хочу паузу.

– Куда вы вернулись на следующую ночь?

– А, – я тщательно затягиваюсь, – Мы пришли на руины. И потом, ночь за ночью, строили этот город, начав со Шпиля… Весёлые были деньки, скажу я тебе, – на моём лице даже появляется ностальгическая улыбка, – Ну что, мой рассказ сгодится тебе вместо истории?

– Чёрт, подловила!.. Ладно, забей на историю, я величайшей милостью разрешаю тебе отдохнуть, – с этими словами он гордо уходит, вознеся к небу свой длинный хвост.

========== Конфигурация семидесятая ==========

Весна – самая коварная штука из всех, придуманных Природой. В ней есть расчётливость анаконды: она подкрадывается внезапно, мягко стискивает приглянувшееся тело, и ты даже не успеваешь удивиться, когда тебя начинают душить. Чем больше ты дёргаешься – тем крепче объятья.

Я боролась с завидной настойчивостью – думала о другом, занималась делами, бросалась в приключения, просто гнала от себя любые мысли – но сегодня готова капитулировать.

Наше с Голем дерево стало ослепительно белым от бесчисленных цветов.

– Надо было всё же его срубить, – с ленивым отвращением бормочу я, глядя, как моя дурочка-сестра в упоении катается на ковре из золотистой пыльцы.

И хоть бы один разумный собеседник! Но нет, куда там. Тварь Углов словно растворилась. Серьёзно? «Мне нужно пообщаться с Гончими Тиндалоса». Да он меня за идиотку принимает.

Как пить дать, смотрит сейчас на наше состояние и катается со смеху, зажав лапами пасть. Он пробыл в гостях так долго, что в итоге я перестала чуять его ментальный след. Да и какой тут сейчас след…

Я отравлена. И вижу только один выход.

Как-никак, любовь это болезнь, и во снах можно отыскать заветное лекарство.

Временный транквилизатор. Прав был старик Фрейд.

– Голем, мне нужна твоя помощь, спускайся.

Безликий подросток неловко шмякается с широкой ветки, весь в пыльце, будто мифический царёк Эльдорадо.

Я создаю множество сфер, которые принимаются собирать пыльцу, и тут до моей сестры доходит, что я делаю. В её позе смешались восторг и недоверие. И снова восторг. Ну, примерно 1 к 2.

Это будет кое-что покрупнее кабарги.

Возможно, наша родительница когда-то делала подобное, потому что я без обучения знаю, в какой последовательности действовать.

Я скатываю пыльцу в единый огромный шар и начинаю творить.

Оказывается, это легко. С Голем было куда тяжелее – а ведь она часть меня.

– Мы с тобой по уши, – я улыбаюсь, глядя, как золотистая масса приобретает знакомые нам обеим черты. Удивительно.

Вот и всё. Готово. Искрящееся тело смотрит на нас с умиротворением. Голем мелко трясётся, словно фанатка на рок-концерте, готовая в любую секунду стартануть за вожделенным автографом.

– Вперёд, – подсказываю я.

Она бросается на широкую шею, повисая на результате моих трудов. Блаженно замирает. Слышно только тихое урчание. Руки иллюзии согласно обнимают её.

А во мне просыпается тьма.

И пламя.

Нет такой глясары, что смогла бы сейчас меня потушить.

Голем чувствует это и отпускает наше творение. Она всего лишь ребёнок, и всё, что было ей нужно – вот эти тёплые объятья. Доедать же предстоит мне.

– Пойдём, – говорю я, глядя на бездонные глаза без зрачков. Беру за руку. Ни тёплая, ни холодная. Видно лишь, как внутри циркулирует сверкающая пыльца.

Он покорно следует за мной на окраину, в домик у моря. Я задаю рассвет, тот самый миг перед пробуждением, когда небо ещё носит нежно-сиреневую вуаль и потягивают крылья ото сна певчие птицы.

А в комнате ещё царит полумрак, прячась от непоколебимого солнца. Я закрываю дверь и одной ловкой подсечкой бросаю послушное тело на кровать, а потом отправляюсь следом.

Он не сопротивляется, но и не пышет энтузиазмом, ведь не имеет ни разума, ни инстинктов. Просто игрушка. Я мысленно надиктовываю ему, чего хочу, но потом, потеряв терпение, попросту вцепляюсь в него, как терьер в крысу.

Я главная, говорю я ему, вминая ни в чём не повинную магию в матрац. Опять, чёрт возьми! Когда я нашла твоего прототипа, я думала, что всё изменится – но куда там!

Даже с тобой я ни малейшим образом не могу почувствовать себя хрупкой, ведомой и женственной. Почему?! Почему сейчас я подминаю тебя под себя, а не наоборот? Ну почему?!

Моя страсть превращается в ярость, ярость – в когти и зубы.

Добиваться. Флиртовать, заманивать – всё самой. Заявлять, что справлюсь сама. Самой дарить себе подарки и самой водить себя в кино, иногда затаскивая в интересные места чьё-то нудящее и абсолютно не ценящее моих стараний мужское тело. Я словно жрица новой религии, которая не знает, нравится ли ей стоять на носу стремительно мчащегося вперёд корабля, под днищем которого разбиваются буруны столь милых сердцу женских стереотипов о скромности, отсутствии инициативы и безграничном ожидании горнего чуда.

Я бы хотела иначе, но не могу. Я не могу действовать по-другому. Я будто закодирована от претензий к чужой нише. Смелые женщины и кроткие мужчины – вот её название.

Твоя вина!!

Я прижимаю руки своего творения так, будто собираюсь его распять. Он согласно не шевелится, и становится ещё хуже. Будто подо мной бревно, которому всё равно, пойдёт оно на доски или же будет покрыто лаком и выставлено в музее. Пусть так! Хорошо! Я ещё выжму из тебя реакцию, погоди, я только подарю тебе свою звериную горячку, заразив бешенством разгорячённого тела! С минуты на минуту ты сдашься, сдашься, сдашься! Ты взвоешь, словно новообращённый оборотень, ведь я сама уже обрастаю шерстью, я чувствую желание кусаться, я…

ПУФ!

Едва я распахиваю челюсти – исчезает и контроль.

Я остаюсь одна, среди измятых и разорванных простыней, а вокруг меня, безмятежно вальсируя, вьётся пыльца…

… Голем повисает на мне, стоит только выйти. Хочется ей соврать, сказать, что было потрясающе, но не выйдет. Не с Голем и не в этой жизни.

– Спасибо, я справлюсь, – бормочу я, глядя, как золотистый поток летит обратно к дереву. Те, что остались на моих руках и животе, отлипают со смирением прошлогоднего оконного скотча.

Странно, но, кажется, во всём произошедшем всё же был смысл. На меня накатывает умиротворение.

Я ломаю всех, кого люблю, стоит им только показать малейшую слабость.

Теперь я осознаю это окончательно. Я доказываю своё превосходство с настойчивостью работника скотобойни, который почему-то орудует дубиной вместо электрошока. У него уже болят руки, да и другие управляются лучше – но он всё равно лупит направо и налево, пока чужая плоть под его ногами не затихнет и не расстанется с последним противящимся спазмом.

Ну и флаг мне в руки.

Голем грустно сопит, провожая вздёрнутыми ушами остатки очень даже неплохого образа.

Я, как более расчётливая и здравомыслящая, по идее должна её утешить:

– Не дрейфь. Мы его ещё поиме…

«Завоюем!!» – раздаётся её полный возмущения ментальный клич. О, нет. И эта больна тем же – завоеванием.

– Да, именно это я и имела в виду, – я вздыхаю, закуривая глясару, пока Голем пихает меня локтем в бок.

Да-да. Сама изумляюсь: плоть плоти моей – а какое ханжество…

========== Конфигурация семьдесят первая ==========

– Задумчивость, высший дан. Что случилось?

Я слегка раскачиваюсь в своём гамаке и молчу так долго, что Тварь Углов, сгорая от нетерпения, уже открывает рот переспросить. Однако я быстро перебиваю:

– Нет-нет. Я расслышала вопрос. Я расскажу, если хочешь, – мои ноги подаются вслед за импульсом и касаются упоительно прохладного пола Шпиля. Тварь Углов согласно подминает под свой тощий живот атласную подушку:

– Готов внимать.

– Хорошо… Как бы это… Сегодня я видела смерть.

Кожа на голове низшего демона морщится, будто он вострит несуществующие уши.

– Это было в метро, – вспоминаю я, – Поезд резко затормозил и остановился. Поначалу ни у кого и в мыслях не было, что что-то произошло. А потом наш с Голем носитель учуял… Учуяла кровь. Не вонь внутренностей или разорванной кожи, а этот почти деликатный солоноватый запах. Но он был везде. Везде! Однако никто больше не чуял этого. Отара овец вокруг лишь лениво озиралась, не понимая, почему не открывают их временный загончик.

Вагон перед нами открылся. Когда ремонтники полезли на рельсы, стало понятно, под чьим вагоном человек.

Её вскоре выволокли. С бережностью и некоторым опасением, словно какую-то тряпку. Лицом вниз, укрытым мягким каштановым каре. На ней был красный пуховик и порванные у самых ягодиц джинсы. Их не прикрыли, и наружу опасливо выглядывали голубые трусики. После согнутого локтя и слегка завернувшегося рукава виднелась очень тонкая бледная кисть с изящными длинными пальцами и аккуратным французским маникюром. Где-то выше был перелом, и запястье становилось всё белее на контрасте яркой крови.

Рядом с нашим носителем два молодых барашка брали на понт тех, кто не осмелился посмотреть. Наш носитель уже посмотрел. Смотрела до тех пор, пока не увидела судорожный вздох. И ещё один.

«Она жива»

Вокруг изломанного тела собралась толпа. Вспышки камер. Ропоток. Напирали – любопытно. «Скорой» не было, измерения пульса тоже. Наверное, в тот самый момент её прижатый к равнодушной плоти станции нос пускал липкие багровые пузырьки. И грудь, а за ней и спина как-то дико, неестественно дыбились. Будто у неё внутри пыталось что-то встать. Так дышат, когда проколоты лёгкие. Механизм из последних сил пытается завестись, послать органам и разорванным мышцам глоток кислорода, плевать какого. Местный кислород был с запахом опилок, моющего средства и сотен ботинок и сапогов, перепачканных реагентами и грязным воспоминанием о снеге.

Она умирала – и некому было помочь.

Она жадно жрала свои последние частицы бытия, ослепшая, изломанная, отупевшая от боли.

Чувствовала ли она? Терпкость крови и вонь сородичей – вот были её последние квалиа на Земле. Я надеялась, что нет. Надеялась, что она уже ничего не понимала, а это бугрение вздохов было всего лишь автоматизмом низших отделов мозга.

А они всё ждали, пока она дёрнется, или захрипит, или попробует встать – но она лишь тихонько замерла, и к ногам толпы, словно в сомнении, устремилась тонкая кровавая дорожка, отныне свободная и бесконечно одинокая на гигантской и прямой, как стрела, мраморной вене.

Наш носитель бросил прощальный взгляд на что-то, бывшее совсем недавно человеком. Что-то беспечное, перешедшее заградительную линию. Боковое зеркало раздробило ей лицо, и, подхваченное механическим пением горячего ветра тело сделало кульбит, вниз, в зазор между поездом и платформой. Маленькое «па» смерти, перемоловшее всё, мечтавшее остаться целым. Жившее, дышавшее, любившее, страдавшее и радовавшееся было растерзано, словно соломенная собачка. Глупая собачка. Беспечная собачка. И теперь мёртвая, безвозвратно мёртвая собачка на холодном полу в луже подсыхающей крови.

– Это… всё? – то ли спрашивает, то ли констатирует Тварь Углов, заметив, что пауза в очередной раз затянулась.

– Да… Её быстро убрали. И запах тоже. Не думаю, что кто-то будет виноват, кроме той, что уже не исправит свою ошибку. Поздно… – я поворачиваюсь к окну, разглядывая звёзды. Сегодня для меня светит такой уместный гранатово-красный Антарес.

– Что ты чувствуешь? – тоном профессионального психоаналитика спрашивает мой гость.

– Сложно сказать. Возможно, это жалость, но одновременно и разочарование.

– Из-за того, что она перестала бороться?

– Из-за того, что она небрежно обращалась со своей жизнью.

– Она – овечка, – не задумываясь, произносит низший демон.

– Быть может. Весёлая и удалая… была такая. А ведь она могла прожить более чем достаточно… Надеюсь, она не сожалела, не успела об этом подумать. Так умирать было бы ещё… хм, печальнее. Конечно, смерть равняет всех и не видит разницы, но…

– Хорошо умереть – это что-то романтичное, – Тварь Углов подходит ближе и дружески тыкается лбом в мою икру, – Не расстраивайся.

– Я не расстроена, а больше, как я уже сказала, разочарована. Мне приходилось видеть быструю смерть и раньше.

– Расскажи, я пробую диету из твоего сплошного бла-бла… И кстати, это твоё безумное имя. Одиннадцать. Ты обещала рассказать, откуда оно у тебя.

– По иронии судьбы, это одна и та же история, – я немного грустно улыбаюсь, чтобы померить шагами комнату, – Это имя было дано мне жизнью ушедшей, но жизнью, не смирившейся со своей участью.

========== Конфигурация семьдесят вторая ==========

Я получила своё имя в ту пору, когда наш с Голем мир ещё лежал в руинах.

Мы вернулись из путешествия, на которое нас вынудил Орден Фаэтона, и пытались построить новую жизнь, забыв о ненависти и мести. Ощущения были странные. Мы поделили связь с телом между собой, но, как выяснилось, аналогично произошло и разделение прошлой жизни. Холли Уитни отзывалась в нас неявными образами и подёргиванием конечностей носителя перед сном и поутру. Как вирус, как герпес или папиллома, дремлющая где-то в глубине. Ты не знаешь, проснётся ли она, обычно и не думаешь о ней, но она есть. В тебе. Часть и одновременно захватчик.

Иногда на нас накатывало отчаяние, и мы подолгу сидели, обнявшись и ничего не говоря друг другу, будто пережили нечто, из-за чего город навечно останется в руинах. Наш носитель плакал – и раны медленно рубцевались.

Пустырь снова покрылся травой, но теперь вместо мирта и роз мы сажали акониты – цветы, ядовитые для всего живого, но так похожие на нас, на последнюю опору человеческой личности, с воплем продравшейся через духовный и эмоциональный коллапс, и в итоге всё же умудрившейся выжить.

Белые акониты, нежные белые шлемы для Голем и насыщенно-синие – для меня. В нашем мире не было солнца, поэтому они выросли несколько коренастыми, будто бы даже слегка увечными. Подождите, просили мы их. Потерпите. Однажды мы отыщем смысл использовать локальное солнце. Но не сейчас.

Наш мир был углом, в который можно было забиться, безопасным местом, годным для того, чтобы спрятаться. Мы играли в затянувшиеся прятки со всем миром.

Но, чтобы скрыться, нужно что-то побольше руин.

Голем забирала нашего носителя на целые недели и заставляла её выискивать новую информацию. Оригами, фильмы ужасов, кулинария, кракелюрные лаки, фракталы, йога и тантра, узорчатые пуговицы, генетические эксперименты, архитектура, цветные ластики, мотки колючей проволоки и вороньи гнёзда – годилось всё. Мы пожирали информацию, давились и захлёбывались в ней, складировали в огромные кучи хлама, в которые при желании можно было зарыться, как в землю или песок и лежать там, глубоко внутри, дождевым червём, черепашьим яйцом, медведкой с исковерканными ковшеобразными лапами.

Мы построили Шпиль. А вокруг него возвели жизнь, которую потеряли.

Сначала – поле. Потом дома. Университет. Голем копила информацию, а я занималась возведением. Иногда мне казалось, что я делаю трёхмерную фотографию…

Но постой. Я отвлеклась. Имя я получила раньше. Вокруг всё ещё были руины, а мы с Голем работали по половине смены. Я таскала носителя днём, она утешала его ночью.

Странно, но в тот памятный день я обнаружила, что смерть перестала меня пугать. Видимо, я ею пресытилась и в итоге попросту привыкла. Она снова завораживала меня, как в раннем детстве, когда ты давишь муху или муравья и силишься понять, почему он больше не двигается.

Уже в конце смены, возвращаясь домой на автобусе, я застала последствия аварии. Какой-то пьяный умелец с компанией на борту протаранил остановку. Медики, уже переставшие суетиться, накрывали тела белыми простынями. Иногда длины простыней не хватало, и кое-где я видела белые руки, восковидные руки манекенов. Нереальные руки.

Я долго боролась с желанием посмотреть поближе, и вечером, пока Голем принялась за свою психологическую работу, ушла в зеркальное пространство. Вернулась туда, в тот роковой миг. Четвереньки держали меня лучше, поэтому я превратилась в волка, пробираясь между осколками стёкол и безмолвными вещами в белых простынях, смирившимися со своей участью.

Это не фильм про упырей и зомби, знала я, понимая, что они больше не пошевелятся. Скоро зеркальное пространство будет уничтожено, как было всегда. Вирт частично способен регулировать свои размеры, и сбрасывает ненужную шкуру с проворством змеи.

И я бы ушла, если бы не заметила, что на меня смотрит девочка.

Она держала в руках простыню, и, кажется, не понимала, что происходит.

– Ты откуда тут взялась? – ошарашено спросила я.

– – Мы… мы с мамой стояли на ос… остановке… – замямлила она, комкая платье в цветочек, – Она обещала сюрприз, сказала закрыть глаза, считать до… десяти. Я считала, и… Не помню. Больше ничего не помню… Собачка, а почему ты разговариваешь?

Если бы собачка могла – она бы покрылась плёнкой пота от ужаса. А так пришлось только взъерошиться.

Удар по остановке был смягчён сопротивлением металла, и, несмотря на тяжелейшие травмы, у участников аварии была толика времени, чтобы осознать свою неминуемую смерть. Но девочка закрыла глаза, и, видно, умерла очень быстро.

Передо мной стояла жизнь, не осознавшая свою кончину. А это значило, что её ждал совсем незавидный удел.

Конечно, это была не моя проблема, но я просто… среагировала.

– Слушай меня, – быстро заговорила я, приближаясь, – Нужно отсюда уходить, и быстро!

– А где мама?

– Мама уже ждёт нас, мы с ней подруги, – враньё отозвалось во мне вяжущей хурмой, – Садись мне на спину и держись как можно крепче.

– Мы играем? – кажется, мою собеседницу внезапно посетил восторг.

– Э… Да. Да, малышка. Забирайся и не оглядывайся. Мы будем убегать от итеров.

– От кого?

Вдалеке нарастало чавканье. Легки на помине, чёрт бы их побрал. Поскольку в вирте ничто не пропадает зря, нашёлся вид существ, получающих энергию от поедания зеркального пространства. Девочка отныне тоже в их меню, и они не будут ждать мига её осознания сего факта.

– Кто это?

– Давай же, быстрее! – я схватила её зубами за шиворот, и, забросив на спину, как детёныша косули, рванула через миры и как следует запутала следы, открывая порталы один за другим и ныряя между мирами как ошалевший мартовский заяц.

В итоге мы очутились в Зачарованном лесу, о чём я и сообщила своей повизгивающей от восторга наезднице.

– Какое красивое место! А название как в сказке про принцесс! Собачка, скажи, а ты заколдованная принцесса?

– О, не думаю. Но обещаю принять человеческий облик позже, – моё ухо засекло перемещение в кустах. Местное демоническое племя ведёт крайне скрытный образ жизни. Они не могли нас не заметить, поэтому спалились нарочно, в знак того, что за нами следят. Не сказать, чтобы они были довольны куском притащенного мною зеркального пространства, но и сцепиться с мононоке им явно не хотелось.

– Значит, ты фея! – тем временем поджидал меня новый диагноз.

– Точно нет.

– Добрая волшебница, спасающая меня от чудовищ!

– Что я говорила о «не оглядываться», а? – строго спросила её я.

– Я только одним глазком… Да и они ни капельки не страшные! – девочка упрямо тряхнула двумя хвостиками с шариками на резинках для волос.

Я была более чем уверена в том, что её мнение кардинальным образом переменилось бы, очутись она с итером один на один. Но тогда моя голова негодующе пухла от вопроса, а что я, собственно, собираюсь делать с этим неугомонным ребёнком.

Теоретически можно было бегать туда-сюда вечно, благо, вирт огромен. Но вскоре ей предстояло вспомнить. Не сразу, но в скором времени. Съедят ли её в таком случае итеры или нет, при таком исходе было бы совершенно неважно. Любой выходец из зеркального пространства обречён раствориться в вирте как морская пена, без следа и воспоминания.

– Как тебя зовут-то? – спросила я, чтобы отвлечься от горестных мыслей. Думаю, она давно поняла, что мы с её мамой никакие не подруги, а поэтому не удивилась, когда услышала ответ:

– Люта. Но мама зовёт меня Лютик.

– Отличное имя.

– А тебя, собачка?

– Кали.

– Ка-ли… Хм.

– Что такое?

– Странно звучит.

Уж не знаю, что её насторожило, но как раз в это время в моей голове родилась долгожданная идея. И именно в этот момент сидящий на соседнем дереве дятел поднял голову вверх.

Казалось, что над облаками в вышине бежали неявные тени. Они нашли нас. Так быстро. Я их недооценила.

Что ж, на этот раз я решила спрыгать гораздо более запутанную комбинацию…

– Что такое?

– Держись.

– Мы снова бежим?

– Да, малышка.

На этот раз я истрепала пространство как марлю. И скакнула бы куда надо, если бы не…

– Я устала, можно передохнуть?

Я сдержала прыжок – и девочка так и соскользнула с моей спины. Дело плохо.

– Люта, ты как? – я провела носом по её плечу.

– У меня пальцы… просвечивают.

Я села рядом в ожидании вопроса. Но совсем не этого.

– Собачка… Я умираю?

Попробуй солги ей!

Вместо ответа я отвела уши назад. Люта села на траву, разглядывая руки:

– Выходит, и мама…

– Мне жаль, – только и смогла выдавить из себя я.

– Но как же…

– Это была авария.

Девочка беспомощно, тоненько расплакалась:

– Я хочу к маме!

Я обняла её хвостом, слизывая текущие с её щёк слёзы:

– Пожалуйста, надо идти. Здесь есть одно место, где, возможно, тебе предоставят убежище.

– Хочу к маме! – она всё никак не успокаивалась.

– Слушай. Я не знаю, почему, но ты – здесь. Такое редко, но бывает. Твоего тела больше нет, ты – отпечаток сознания. И ты будешь уничтожена, если снова не сядешь мне на спину.

– Мне… плевать! Я не хочу жить без мамы! – она заливалась как автомобильная сирена, а мне в голову всё никак не приходили нужные слова. А ещё я не умела плакать. Увечная дура!

– Я уверена, мама хотела бы, чтобы ты жила.

Судя по всхлипам, Лютик согласилась меня послушать.

– Уверена, она бы защитила тебя, если бы всё произошло не так быстро, – уже быстрее заговорила я, пока мои уши вертелись туда-сюда в поисках характерного чавканья, – Но теперь с тобой я. Я тебя обнаружила – мне о тебе и заботиться. Я знаю место, где у тебя будет шанс не исчезнуть в вечности. Это не самое милое место, но это лучше, чем ничего. Решай, жить тебе или умереть. И перед тем, как ответишь, вспомни о маме.

– Это было письмо, – вытирая кулаком нос, заговорила она.

– Письмо?

– Мамин сюрприз. Я дома… случайно заметила. Письмо о том, что я принята в начальную школу верховой езды. Я очень этого хотела – и прошла по конкурсу. Мама собиралась меня порадовать, я сказала «десять», и…

– О, так это была школа верховой езды? – я принимала все доступные мне усилия, чтобы она снова не заплакала, – Неудивительно, скажу я тебе! Ты так здорово держалась на моей спине, а ведь далеко не каждая девочка, поверь мне, седлала ужасного волка! – как раз вовремя я поняла, что умею вилять хвостом. Люта обняла меня за шею:

– Я решила. Едем.

И я снова прыгнула, на этот раз не очень глубоко.

– Ого! Папа, пришла Хо… Или… Эй, а ты кто?

– Привет, Океана, – мне в тот момент казалось, что мои лапы налились свинцом, – Холли больше нет. Я Кали.

– Неужели мононоке? – девочка с прямыми и чёрными, как уголь, волосами тронула меня за нос и тут же проворно отскочила, узрев мою пассажирку, – Пахнет зеркальным пространством! Нехорошо, совсем не хорошо, нельзя брать к нам зеркальников!

– Океана, позови папу. Мне нужно с ним поговорить. Мою пассажирку зовут Люта, вы пока можете поиграть.

– М-м, – Океана мгновенно переоценила ситуацию и помогла второй девочке спуститься, – Хочешь, оденем змееглавов в платья?

– Почему бы и нет, звучит весело!

– Океана, – мягко окликнула полукровку я.

– А, да, точно. ПАП! ПА-А-А-П!!

На тот момент я давно знала Багрового Дыма, но каждое его появление не могло не вызывать восхищение. Куча пепла внезапно оборачивалась могучим терракотово-красным драконом с изогнутыми бараньими рогами. Багровый Дым, хозяин Пристанища Огня, страж ворот в Мокрую Морось.

Да, знаю, звучит. Здесь действительно соприкасаются два мира с кардинально различающимися условиями. Но, должно быть, они как-то уравновешивают друг друга, умудряясь сосуществовать в абсолютной гармонии.

Я мельком бросила взгляд на защитный купол Пристанища. Он твёрдый и похож на непостижимых размеров казан, накрывший эту дымящуюся землю.

– Холли Уит… Погоди, или нюх стал меня подводить? Ты… – в меня уперился янтарный глаз с сузившимся зрачком, – Ты – всего лишь часть. И… мононоке.

– Здравствуй, Дым. Это долгая история.

– Очень даже быстрая, – он с сопением втянул мой запах, – Холли не смогла справиться со страданием и разделилась надвое. Полагаю, приложил руку тот стервец, которого ты, помнится, не жалея сил, выцарапывала из Мокрой Мороси в прошлый раз.

– Да, он приложил руку, но всё же не он один виноват в случившемся. Это всего лишь… цепочка событий.

– Ясно, – Багровый Дым с хрустом потянул лапы, – И что же у тебя на этот раз?