Текст книги "Игра с химерами (СИ)"
Автор книги: KaliWoo
Жанры:
Прочая фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)
Ультхар – большой торговый город, но благодаря здешним пушистым талисманам в воздухе нет характерной для бизнеса напряжённости. Деньги есть деньги. А кошки есть кошки. Может, они и ничего не меняют, но точно многое сглаживают.
Даже сам город с высоты птичьего полёта напоминает громадного кота, свернувшегося калачиком возле сети бухточек, как всегда пестрящих от кораблей.
Кошкам плевать, в одежде я или нет. Для местных же я ненадолго становлюсь бельмом на глазу.
В Ультхаре часто можно встретить людей, заплутавших во снах и решивших остаться здесь навечно, но даже они часто пугаются моего решения не заворачивать себя в разноцветные фантики из тканей. А в Ультхаре фантиков предостаточно: такое обилие красок часто недоступно и самому изысканному земному модельеру. Правда, в этом плане у меня имеется один важный плюс: голое тело всегда в моде. Оно есть у всех и едва ли от него можно отказаться. Так что у меня свой тренд, и он не стоил мне и крипы.
– Эй, девушка!
– Не замёрзла?
Я знаю, кто это. Коренастые и очень самоуверенные, с четырьмя пальцами на коротких руках и почти что жабьими улыбками. Рогатые торговцы с плато Ленг. Правда, на этот раз мне не обязательно их игнорить. Я оборачиваюсь к ним, под гогот и цыканье спокойно демонстрируя след от зубов Мигрирующего. По тому, как они пучат глаза, я понимаю, что сообщение доставлено. Мигрирующих рогачи боятся.
Дело в том, что Ленг – структура не людского сновидения. Это мерзкое плато и его жители были занесены извне, то есть торговцы с жабьими ухмылками никак не местные. Мигрирующие не то чтобы не толерантны, а чересчур любопытны. Они обожают пробовать новое. И пробуют обычно до полного исчезновения образца. Или до его смерти, это уж смотря что им попалось. Я сама видела, как однажды стая из пяти особей атаковала новообразование из другой планетной системы. Пришелец не успел и пискнуть – а они уже довольно икали от сытости.
Коротыши Ленга крайне внимательно следят за перемещениями своих недругов, поэтому любое напоминание о победе над местными чистильщиками вызывает в их глазах почёт и уважение.
– Красавица, прости, не разглядели твоё боевое ранение… Не желаешь купить рубины?
Нет, ну вы подумайте. И года не прошло, как эти мерзавцы едва не захватили Ультхар со своими фитюльками, был большой скандал и казни, судебные разбирательства – и что в итоге? Они снова здесь, со своими камнями.
Настало время проникнуться уважением и мне. Это граничащее с безрассудством упорство может и восхитить.
Я беру один камень в руки, и он начинает ненавязчиво, почти что нежно высасывать мою энергию, довольно мерцая при этом. Он размером с воробьиное яйцо, крупные экземпляры куда опаснее.
Странно, конечно, но…
– Я знаю, что это, – говорю я, пока мою покупку складывают в узорчатый пакетик, – Но я никак не могу устоять перед красивой цацкой.
– Судя по тому, из чьих зубов ты выбралась, куколка, этот рубин подойдёт тебе как ничто другое, – довольно мудро изрекает хозяин галеры, подправляя тюрбан, скрывающий рога.
– Возможно, – киваю ему я, – Слушай, а не приходилось ли тебе торговать в Кадате?
Пауза на некоторое время приобретает несравненную осязаемость. Да, я здесь не просто так. Теперь, обосновавшись на новом месте, я пришла к выводу, что мне нужно продолжать свой полубезумный поиск. Иначе я не мононоке. Да и скучно ведь.
– Милая, в Кадат не ведёт ни одно течение, рядом нет Сумеречного моря, а мы предпочитаем добираться до торговых зон по воде, – он небрежно подправляет мешочек с крипами, висящий на поясе, – Да и торговать там не с кем. Город мёртвый и опасный… А что?
– За камень я заплатила, – я показываю ему пакет, – Больше ничего не должна, Прощай.
– Чао, крошка.
Ладно, ничего не поделаешь. Надо набраться терпения, это всё, что мне сейчас нужно.
И фонтан.
Я сажусь на мраморный парапет и протяжно вздыхаю. Некоторые в вирте считают этот жест наигранным, поскольку дышать здесь необязательно, но чем ещё земное существо может выразить невысокую, но уже ощутимую долю отчаяния?
И тут я вижу его.
Наши взгляды встречаются, и я немедленно вскакиваю.
Судя по всему, между нами прошла сложная химическая реакция, ибо я понимаю, что умру сию же секунду, если не поглажу этого кота.
Обычно особей моего пола и возраста сводят с ума человеческие младенцы, но меня определённо штырит от котов.
Этот кот – всем котам кот. Он белый, с раскидистыми усами и огромной рыже-полосатой кляксой, которая напоминает седло на его мягко изогнутой, словно стог сена, спине. Он настолько пухлый, что, должно быть, в него входит не одна, а три миски корма за раз. Мои пальцы тонут в его меху и шкуре как в тесте, пока не нащупывают заветные мырчательные рецепторы, и наружу не вырывается знаменитая версия «ом» кошачьего мира, великая мантра существования.
– Благословен тот, кто приласкает кошку в Ультхаре! Счастья тебе, отказавшаяся от Имени и Формы!
Я быстро нахожу автора фразы и коротко, но вежливо кланяюсь. Местный резчик по дереву, судя по поленцу в его руках, покрытому затейливыми узорами.
– Это ваш кот?
– Мой. По правде сказать, он только что соизволил выжрать кувшин сливок, и я удивлён, что после такого подвига он выдвинулся на улицу. Неужели побоялся наказания? Едва ли этот обжора ещё чувствует мои шлепки, будь благословенны его августейшие складки.
Я тепло улыбаюсь:
– У меня самой… Точней, у моего носителя такой же. Может быть, самую малость стройнее.
– Значит, Ультхар рад вам вдвойне.
– Я признательна городу за гостеприимство. У меня здесь дело.
– Ага… – он без тени задней мысли осматривает меня, – Ищете запретное место?
– Кадат.
– О, в самом деле?.. Не самое хорошее пристанище для путника.
– Пусть так. Вы знаете кого-нибудь, кто смог бы указать мне дорогу, продать карту или… Я не знаю, Ультхар ведь один из крупнейших торговых центров!
Мой новый знакомый задумчиво скребёт подбородок, покрытый тёмно-русой, аккуратно постриженной растительностью. Его мыслям тихонечко подпевает кот.
– Никто не ходит в Кадат, – наконец, изрекает резчик, – Боги сновидений капризны и зачастую непредсказуемы. Жрецы, желающие им служить, бредут через Пустоши и никогда более не возвращаются обратно.
– Откуда в таком случае они знают дорогу? – продолжаю допытываться я.
– Их провожают птицы цвета небесной лазури. Этих птиц ни с чем не перепутаешь, – взгляд резчика становится мечтательным, – Говорят, эти птицы умирают на подходах к Кадату, но до последней минуты продолжают на него указывать. Поразительная преданность месту, которого так и не увидишь, верно?
– Ага… – я отчего-то ёжусь среди солнечного дня, – Спасибо большое за помощь.
– Удачи в поисках, – он выходит из калитки и берёт кота на руки, – Быть может, ещё увидимся… Одиннадцать.
Узнал меня, надо же. Впрочем, сумасшедших, решивших поискать Кадат, можно по пальцам пересчитать.
Я возвращаюсь к фонтану. Песенка кота звучит у меня в голове, сливаясь с журчанием водяных струй. Мне хочется творить – и я отдаюсь на милость фантазии, подозревая, что в кошачьем городе не написать рассказ про кошек будет настоящим моветоном.
Комментарий к Конфигурация шестьдесят вторая
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11866564
========== Конфигурация шестьдесят третья ==========
Этот день настолько невероятен, что я едва заставляю себя в него поверить.
Ибо он спокойный.
Сегодня в святилище и его окрестностях так тихо, что временами можно услышать размеренное и глубокое дыхание кетцаля, приросшего спиной к городу. Порой на пустынных переулках можно уловить отражения его древних мыслей, не похожих ни на что другое. Это дрёмы тех времён, когда мир сновидений ещё был молод, но зверь стар и слеп, поэтому творения его сознания практически утеряли форму, и их так же тяжело прочесть, как и крошащийся полуистлевший папирус.
Однако присутствие его снов придаёт городу особый, ни с чем не сравнимый шарм.
Раз есть такая возможность, я обхожу свои владения. После этих гонок туда-сюда, эвакуации и прочего этот ритуал стал так редок, что я выполняю его с почти что ребяческим восторгом. Дома хорошо. Какое счастье, что он уцелел.
Голем с энтузиазмом составляет мне компанию в экскурсии по Шпилю, однако наотрез отказывается идти на улицу. Обострение домоседства, ничего не поделаешь, её личная реакция на стресс путешествия. Реплика провожает меня до порога и ласково виляет хвостом мне вслед.
Пространство колышется. На мою протянутую руку приземляется немного нелепая галка с узловатыми пальцами и торчащим в разные стороны оперением. Это от Лилит, она принесла письмо.
Я даю птице стейк, и, пока она его терзает, разворачиваю лист бумаги.
«Кали, дорогая,
Слухи о твоём путешествии на кетцале достигли Диса. Внезапно ты стала у нас желанным гостем, как-никак, ты от религионеров драпала. Так что Вельз не возражает, если ты будешь заглядывать время от времени. В связи с этим у нас с ним перемирие, быть может, я ещё выдрессирую его на положительную реакцию… Правда, очень скоро я снова покушусь на стены города (ты меня знаешь, я не могу жить без своего творчества и ора моего дражайшего муженька).
Антилопа жива и здорова, скачет по просторам нашего мира и передаёт тебе привет. Я задумалась над тем, чтобы сделать саркозуха – очень нужен крокодил с длинными лапами. Так и вижу, как шикарно он драпает от охранников с куском плоти в широченной пасти… А ты представляешь?
Расскажи мне, как там на новом месте? Как там Голем и ваша с ней доля «священного Ничто»? В порядке ли носитель?
Скучаю по тебе и мечтаю показать список новых проектов. Готова даже переступить через себя и пошляться с тобой по нашей библиотеке. Думаю, найдём и о чём потрещать.
Полагаю, если бы Саргатан мог, он бы тоже передал тебе привет.
Целую твои прекрасные тёплые плечи.
С нежностью и восхищением,
Твоя Лилит»
После прочтения я по привычке втягиваю запах тлеющих углей, исходящий от бумаги, и принимаюсь за ответ. В лёгкий день и пишется легко… Только бы не сглазить, не хочу выполнять капризы Твари Углов. Вообще, уже сворачивая письмо в трубочку, я понимаю, что сегодня у меня перерыв, и я не намерена с ним расставаться. А потому надо валить, пока меня не нашли. Вот только…
Я снова разворачиваю ответ и добавляю: «Кстати, дорогая, у меня странный вопрос. Не знаешь ли ты демона-асуру по имени Руйн? Если знаешь, передай ему, что его до сих пор ждут в замке близ территории раттов и он до сих пор любим. Не спрашивай. Я пожизненный шиппер, ты в курсе. В любом случае буду очень тебе признательна (как и, теоретически, эти двое)».
Исполнив свой долг и проводив галку, я иду на пляж.
Сумеречное море нынче спокойно, пляжную полосу словно причесали гребешком, уложив кое-где плоские, словно блюдца, розоватые и бежевые ракушки. Правда, подойдя ближе, я замечаю вмятины на искрящейся кремниевой глазури. Метрах в десяти от берега высовывается любопытная округлая мордочка, и я узнаю своих гостей.
Пляж облюбовали шелки – тюлени-оборотни. Я узнала о них из легенд северных народов, но мне и в голову не приходило, что они могут появиться на берегу безо всякой причины. По всему выходит, что они пришли просто так.
Из воды выползает молодой самец, и, сбросив пятнистую шкурку, превращается в статного молодца с пышными усами. Его карие глаза мерцают от любопытства, это глаза весёлого и жизнерадостного существа.
– Здравствуй, – киваю я.
– Здравствуй, мононоке, дитя человека, – его усы оживлённо шевелятся. Я подхожу ближе и приветствую его как принято у животных: мы обнюхиваемся и трёмся носами. Я едва сдерживаюсь, чтобы не чихнуть, усы очень щекочут.
– Меррай, – представляется он.
– Одиннадцать. Можно Над или Кали.
– Приятно познакомиться. Признаться, неожиданно видеть дримера без одежды.
– Я не дример. Сама по себе.
– О… Это твой город? – он кивает на изгиб силового купола.
– Да. Теперь я живу здесь.
– Выходит, пляж теперь твой?
– Я не заявляла на него никаких прав. Здесь просто красивое место, и я согласна делить его с любым желающим.
– Фух, облегчение-то какое, – мой собеседник улыбается графитово-чёрными тюленьими зубами, – А то здесь очень уютно, не хотелось бы терять такой удобный уголок.
– Что привело сюда тебя и твоих сородичей? – я замечаю вокруг всё больше следов. Пока меня не было, на пляже словно танцевали румбу.
– Сородичи уже свалили, я вечно приплываю последним, – он копается в своей причудливо скроенной куртке и неожиданно для меня достаёт и внутреннего кармана мягкий клубок ангорской шерсти с воткнутыми в него костяными спицами. Увидев моё незамедлительное впадение в ступор, он почти кокетливо хихикает:
– Кто сказал, что нельзя приходить на пляж для того, чтобы вязать?
Я, выбитая из колеи, недолго мямлю что-то неопределённое, и в итоге лишь виновато улыбаюсь в ответ.
– Видишь ли, Над, – судя по его тону, мы уже знакомы несколько лет. Меррай находит себе отличное место и садится там по-турецки, отыскивая конец нити, – Чтобы показать своё неравнодушие к какому-либо человеку, шелки подбрасывает ему на порог красную вязаную шапочку. Это акт любви и нежности. Это дарение частички себя через вещь, сделанную своими руками. Да и в целом это мило… В общем, для меня настало время вязать свою шапочку, искать себе пару.
– Уже есть вариант? – интересуюсь я.
– Пока я хочу только связать. Заявить о себе, – он ловко делает петельку и начинает творить. Видимо, раньше натренировался на свитерах и шарфах. Его мастерство завораживает, и я сажусь рядом:
– Я поняла. И… что ты чувствуешь?
– Предвкушение, – без раздумий улыбается он.
– Значит, если тебе кто-то нравится, ты подаришь шапочку.
– Да, – утвердительно кивает Меррай.
– А если любовь не будет взаимной?
– А она часто бывает взаимной? – немного удивлённо вздёргивает он свои странные пятнистые брови, – Один влюбляется – и пробует убедить в своей кандидатуре другого. Мы, шелки, держим интригу. Если явишься на мой зов – познакомимся. Нет – грызи локти… Загадка, понимаешь?
– Интересно, – почёсываю подбородок я, пытаясь вспомнить хотя бы один случай безусловной мгновенной взаимности. В книгах встречала. В жизни… Нет, не помню.
И вот мы сидим рядом: я, похожая на обкорнанную главную героиню картины «Рождение Венеры», и молодой шелки, вяжущий свою шапочку любви. Внезапно эта сцена начинает меня напрягать.
– Ты меня не интересуешь, – словно прочтя мои мысли, оповещает меня Меррай, – Ты пахнешь как любящее существо.
– Не поняла? – даже немного отшатываюсь от неожиданности я, – Ты хотел сказать «влюблённое»?
– Нет. Влюблённость слепа. Это влечение, перекрывающее разум. Оно годно только для спаривания и забытья. Влюблённость это вспышка, производящая божеств из обычных земных тварей. Любовь же зрелое чувство. Умение принять недостатки другого. Встать после проявлений его эгоизма. Переварить отсутствие взаимности. Влюблённость это цунами. Любовь же стабильна, как приливы и отливы, – для большей наглядности он даже делает жест ладонью, будто изображая волну.
– Да ты философ, – с уважением и удивлением произношу я.
– Я просто шелки, вяжущий свою шапочку.
– Если ты влюбишься… то есть полюбишь человека, вы ведь не сможете быть вместе… По крайней мере, долго.
– Да, мой дом это море. Но что бы ни случилось, я сберегу лучшее. Как то, что было, так и то, о чём мечтал. Воспоминания и грёзы нельзя отнять, если только не превратить их в руины собственноручно, разочаровавшись. Но зачем разрушать то, что взращено и построено с таким трудом?
Я чувствую укол стыда, вспоминая о дереве, посаженном Голем. Я была готова уничтожить прекрасную вещь из-за собственного нежелания переживать боль и смотреть на светлую сторону жизни. Меррай не тревожит повисшую паузу, словно понимая, где сейчас струится поток моих мыслей.
– Спасибо, – наконец, произношу я, – Теперь мне есть, о чём подумать.
– Под твоим знаменем стоит Тварь Углов, я чую его запах на твоих стопах. И ты кормишь его своей энергией… Это музыка?
– Он ест рассказы. И скоро начнёт клянчить своё.
– Так выгони его, – судя по всему, для Меррая это вовсе не является примером проблемы, которую нужно долго обмозговывать.
– Не могу, мы друзья.
– С Тварью Углов? – для верности переспрашивает шелки.
– Обожаю сложности.
– Однажды он уйдёт.
– Как и всё, что я знаю и имею.
– Вот это уже разговор, – он снова улыбается в усы, начиная новый рядок, – У меня есть история. Понимай её как хочешь и пиши, как знаешь. Ты хочешь облечь в плоть то, что я расскажу?
Вокруг так тихо и спокойно, что я, пожалуй, и правда не прочь поработать.
– Что буду должна? – заранее уточняю я.
– Оценить шапочку. Как-никак, женщины обычно больше смыслят в нежных подарках.
– Уверен?
– Абсолютно. Мы отлично поболтали, и я был рад познакомиться. Я живу морем, и многого мне не надо… Так как, ты слушаешь?
Я создаю блокнот и ручку:
– Да.
Комментарий к Конфигурация шестьдесят третья
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11371330
========== Конфигурация шестьдесят четвёртая ==========
Рассказанная история нравится мне до такой степени, что я просто не могу не отблагодарить Меррая и тут же сознаю для него метровую сёмгу, переливчатую, словно кушак с драгоценными камнями. Поначалу шелки из ложной скромности отказывается, но вскоре вгрызается в хребет рыбины с недюжинным рвением. Видимо, изложение пробудило у него аппетит.
– А как шапочка? – бубнит он с набитым ртом, отрывая лоскут сверкающей рыбьей кожи. Пока он рассказывал, маленький шедевр был создан и теперь кошечкой лежал на колене творца.
– Восхитительна. И мне очень нравится узор в виде волн, – признаюсь я, – Настоящая фирменная шапочка шелки.
– Спасибо… Кто-то бежит, – Меррай инстинктивно перехватывает рыбу поудобнее, готовясь чуть что нырнуть в родную стихию. Шелки кто угодно, но никак не воины.
Из-за песчаной гряды появляется четвероногое нечто с пламенеющим хребтом. Увидев меня, он с рьяностью пылесоса втягивает воздух обширной пастью.
– Проглот! – узнаю я зверя, – Меррай, это мои друзья, они не тронут.
Тигропламень рад видеть меня после столь долгой разлуки, но его манит рыба. Шелки здраво оценивает ситуацию и решает не жадничать. Проглот тут же оправдывает своё имя, и, блаженно выдохнув, идёт нюхать мою голень.
И тут только появляется Дирк, порядком запыхавшийся после забега. Какое счастье, у меня сегодня день неожиданных встреч
– Приятель, как я рада тебя видеть!
Мы с Дирком тут же обменивается крепким рукопожатием.
– Я слышал, что ты переехала, но чтобы в такую глушь… Еле отыскал! У тебя новый знакомый?
– А, да, – спохватываюсь я, – Дирк, это Меррай. Шелки по имени Меррай. Меррай, это Дирк, мой старый друг.
– Очень приятно познакомиться, – Меррай облизывает ладонь от рыбы и протягивает её, неловко исполняя человеческий жест. На лице Дирка не мелькает ни капли брезгливости, он жмёт руку с искренностью и теплотой:
– Ни разу не был знаком ни с кем из вашего племени… Кали, есть ли существо, которых бы ты не отыскала?
– Не знаю, чему ты удивляешься, – деланно возмущённо передёргиваю плечами я, – Этот дефект у меня с детства.
– Как ты живёшь только, – в шутку журит меня дример, и после некоторой паузы разражается могучим, как у викинга, хохотом. Я смеюсь в ответ, и вдруг Дирк ожесточённо хлопает себя по лбу:
– Вот бестолковый пень! Я ведь к тебе по делу!
– В долг дать? – поднимаю бровь я.
– Да нет же, Хо, – он трясёт головой, поняв, что перепутал имя с прежним, – У нас новость! Очень хорошая: Дюна родила малыша!
– Ого, – я не могу скрыть своего удивления, ведь я видела Дюну совсем недавно и было непохоже, чтобы ей скоро предстояло рожать, – Как она? Точней, они?
– В полном порядке, как и её малыш. Мальчик… В общем, увидишь! Она попросила меня отыскать тебя. Так что идём, она ждёт.
– О, непременно, – тут же киваю я, – Меррай прости, у меня дела.
– Всё в порядке, – отвечает оборотень, забирая свою шапочку, – Пусть он растёт крепким и сильным, как косатка.
– Я непременно передам твои пожелания Дюне, думаю, она будет рада. До встречи, когда бы она ни состоялась.
– Пока я скажу «прощай», – Меррай сверкает своими угольными зубами и прыгает в набегающую волну, завернувшись в родную шкуру. Я вижу только его атласистый бок, и через секунду вода уже стирает следы его ухода.
– Телепорт у тебя работает? – тут же интересуется у меня Дирк, взглядом обшаривая мои руки на предмет меркабы. По дороге находит шрам от зубов Мигрирующего, – Вот же чёрт…
– Было дело, – из переплетения моих вен возникает цепочка, а за ней и сама подвеска, – А ты всё никак не купишь себе проездной.
«Не говоря уже о твоей экстравнимательности, этот шрам был у меня и во время прошлой встречи»
– Ты же меня знаешь. Не хотел напугать тебя до смерти, придя подготовленным… Проглот, к ноге, мальчик.
– Как ты живёшь с этим жмотом? – спрашиваю я зверя, почёсывая его пушистое ухо, – Ладно. Куда нам?
– Бурлеск. Дюна рожала дома.
– Славно, – я очерчиваю окружность, которая начинает светиться зелёным, – Тогда идём.
… Если честно, я не ожидала, что роженица будет уже на ногах к нашему приходу.
Однако так оно и есть.
Всё же Дюна по большей части животное, и роды для неё, судя по всему, стали не самым тяжёлым испытанием.
В отличие от её разнесчастного партнёра…
– Джасп, ты как? – спрашивает Дирк, при входе в будуар новоиспечённой матери тронув за плечо бледного, как полотно, инкуба. Молодой отец отвечает несколько нервной, но всё же улыбкой:
– Она… началось при мне, и… у… У неё отошли воды, я струхнул… Мне нужно переварить… всё это.
Понимающе кивнув, мы открываем дверь в комнату. По углам на подушках, креслах и просто на полу набилось с десяток фурр. Всегда поражалась тому, как компактно они могут разместиться в каком угодно помещении. Если места не хватает, каждая из них без труда создаёт под себя складку пространства. По-моему, это гениально. Дюна сидит на кровати с видом великодушного монарха, принимающего послов в своей резиденции. Она держит малыша с такой лёгкостью, будто до этого родила их с десяток, и второй рукой придерживает хвост, который в настоящий момент вылизывает.
Увидев нас, она вскакивает, столь же быстро и грациозно, как и всегда:
– Над! Дирк! О, как здорово, что вы пришли! Познакомьтесь с Зефиром, – она опускает голову – и просто перехватывает своего детёныша за шею и плечи. Зубами. И гордо вздёргивает своё достижение, не издающее ни единого писка в ответ на этот акробатический трюк.
Вытянув шею, Дюна даёт его мне. Он мягкий и тёплый, и действительно похож на зефир, ибо он белый, словно это лакомство ванильной разновидности. Пятен на тельце нет, однако его шея и хвост покрыты латунного цвета полосками. Одна из них неравномерная и образует подобие «бабочки» под горлом. Забавно.
Зефир смотрит на меня любопытными голубыми глазёнками. Он настоящий фурр. Единственное воспоминание о его отце – зрячесть с самого рождения да полный комплект зубов.
Я почёсываю ногтем его подбородок, и детёныш довольно урчит, обнимая костяшки моих пальцев розовыми ладошками.
– Он зашибенный, – говорю я Дюне, – Ты такая молодец.
– Ну-ка дайте его дяде Дирку… Эгей, спиногрыз! Подрастёшь – и я возьму тебя на охоту! Поймаем Мигрирующего – и будет твою маму на работу возить, ага? – мой старый друг проявляет большую ловкость в сюсюканьи. Внезапно раздаётся резкий звук, будто в комнате включили дрель: это остальные танцовщицы смогли выжать урчание из Проглота, наконец капитулировавшего перед их ласкательным напором. Вот уж свезло так свезло, не каждый день услышишь, как мурлычет тигропламень.
Джасп накрывает стол, и мы празднуем появление новой жизни. В Бурлеске наступают липкие, поистине тропические сумерки, и птицы-прищепки начинают занимать свои места ночлега, ворчливо тренькая на ошибившихся территорией. Какое-то время слышны удары упругих тел: у этих птиц нет ног, а на ветках они повисают, держать клювом, поэтому, чтобы отбить себе жизненное пространство, они просто бьют соседей крыльями и телом, болтаясь, словно перезрелые груши.
Я выхожу на веранду и закуриваю. Спустя какое-то время ко мне подходит Дирк:
– Ну, рассказывай.
Я вкратце излагаю ему события последних дней. Он не перебивает, только периодически кивает, улыбается и вздёргивает густые брови.
– Ошизеть можно, – наконец, подводит итог он, облокачиваясь на перила, – Вечно ты находишь приключения.
– Ага. Профи, – соглашаюсь я, – Но теперь всё. Занимаюсь только Кадатом.
Он вздыхает:
– Как я понимаю, отговаривать тебя бесполезно?
Где-то далеко тоскливо подвывает голодный древесный шакал. Я молчу.
– Что ж. Время идёт, а ничего не меняется, – Дирк тоже закуривает следом за мной, почёсывая мускулистую шею, – Вернись оттуда, ладно?
– Разве есть места, из которых бы я не возвращалась?
– Однажды не вернулась Холли.
– Не начинай.
– Забудь! – внезапно повышает голос он, – Отпусти. Тебе ещё повезёт в любви. Не бросайся из-за этого в крайности! Не надо доказывать, что ты сильная и всё можешь – я знаю, что можешь!
Я тушу окурок о перила. Поднимаю глаза на неловко замолчавшего друга:
– Вот только я пока не знаю, могу ли.
– Кали…
– Я мононоке, помнишь? А мы вечно голодны, злы и в поиске. Это моя природа. Как это… – я касаюсь коротко стриженых волос, – Или это, – моя рука соскальзывает от груди к животу, – Хватит жать на тормоз. Пора узнать всё, что хочется. Жить, чтобы было что вспомнить.
– Capre diem? – на его лице светлой вспышкой загорается улыбка.
– Точно.
– Так… Происходящее точно не связано с… твоим новым мужским идеалом?
– Нет. Я просто ищу саму себя.
– Но мы, женщины, многогранные существа, – раздаётся голос Дюны. Она подходит к нам без ребёнка.
– А где… – заикается Дирк.
– У папаши, – она протяжно зевает, – оставь нас с Над наедине.
Могучий дример, почуяв девичьи сплетни, экстренно эвакуируется к праздничному столу, хлопнув меня по плечу напоследок.
– Не любит, значит.
Как она это, чёрт возьми, делает? Настало моё время молча искать горизонт.
– Ты бухаешь, страдаешь, орёшь, клянёшься в верности – а он просто твердит «нет», как попугай-заика.
Если бы Дюна не была танцовщицей – могла бы стать психоаналитиком. Я отвечаю «ага» и позволяю ей безнаказанно вскрывать мои раны.
– Ты показываешь ему лучшее, что в тебе есть, вертишься из последних сил – а ему плевать. Ночей не спишь – а он дрыхнет как бревно. Подстраиваешься под его ритмы – а он для тебя и не пошевелится. Как кот, воротящий нос от полной миски корма, зато возбуждающийся от воробья за окном. Ищет «эдакое».
– Ужа в мешке с гадюками, – подсказываю я.
– Наполовину зверя, наполовину тайну, – повторяет она выражение, которое когда-то подкинула мне.
– Быть может. Из меня тайна так себе, – я подпираю скулу кулаком, почти ложась на перила и их тёплую старую древесину. Пушистый хвост Дюны по-дружески обнимает мою талию.
– Я рассказывала, как меня создали? – мягко спрашивает подруга спустя некоторое время.
– Что-то припоминаю.
– Меня нарисовала очень талантливая девочка, которую гнобили в школе за её нескладность и неуклюжесть. Сейчас она уже взрослая женщина, и, хоть она и забыла обо мне, иногда я украдкой слежу за ней через зеркальное пространство. Ведь я… люблю её. Ты понимаешь.
В знак согласия я киваю.
– Думаю, я должна поведать тебе её историю. Позволь мне не говорить, что было после – это придаст моему рассказу шарма, – от удовольствия её меховой «ирокез», спускающийся от лопаток по хребту, заметно пушится.
– Что хочешь взамен? – привычно спрашиваю я.
– Когда мой сын подрастёт, я хочу, чтобы ты открыла для него мир книг.
Это несколько неожиданно, я даже теряюсь.
– Ты уверена? Я могу выбрать то, что может ему навредить.
– Уверена. Ты справишься. Даже если ты ошибёшься, вспомни, чей он сын. И фурры, и инкубы – гибкие твари. Почти как люди. Он отыщет свой путь – так пусть ищет из множества. Что скажешь, неплохой обмен?
Вместо ответа я достаю блокнот и ручку. Нынче Твари Углов предстоит по-королевски обожраться…
Комментарий к Конфигурация шестьдесят четвёртая
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11866822
========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Расы, меняющие обличье ==========
Помимо демонов, полукровок и самых обычных гуманоидных рас вирт служит пристанищем и для целого сонма оборотней: живого воплощения жизненных сил Природы. Сюда отчасти относятся и инкубы, способные принимать вид других существ и при помощи этого трюка запугивать свою жертву, но наиболее ярким примером являются шелки. Эти люди-тюлени ведут кочевой и беззаботный образ жизни, вылезая на сушу только на относительно краткий период. Благодаря равному слиянию животного и человеческого шелки противоречивы и переменчивы, они просто не приспособлены жить в неволе или выполнять долгую монотонную работу. Расы, подобные им, не строят города и не ведут торговлю, разве что изредка предлагая на рынке что-то из своих самобытных изделий. Однако, благодаря отточенным охотничьим навыкам, шелки не бедствуют и ни сколько не страдают от своей «неусидчивости». В этом плане они похожи на истинных оборотней, таких как верволки или кицуне, способных просто наслаждаться всей необычностью своего положения в мире.
========== Из «Бестиария». Тигропламень (тилаколео пламенеющий) ==========
Длина: 1,5 м
Высота в холке: 70 см
Вес: 110-150 кг
Сильный и выносливый хищник из семейства сумчатых. Обладает рядом желёз, позволяющих разводить пламя прямо на хребте и загривке. Пирогенез применяется только как угрожающий жест; в охоте животное использует когти и зубы, особенно смертоносный противопоставленный пятый палец на передних лапах. Челюсти способны без труда дробить кости и оставлять смертельные рваные раны благодаря своему уникальному строени. Окрас песчано-рыжий, со светлыми пятнами или полосами. Ведёт одиночный образ жизни. В помёте от двух до четырёх котят.
Встречается редко.
========== Из «Бестиария». Птица-прищепка ==========
Длина: 40-45 см
Вес: 300-400 г
Порождение мифа о безногости райских птиц, красивое животное с красно-рыжим оперением и сливочного цвета брюшком, увенчивающимся раскидистыми нитеобразными мягкими перьями с зеленоватым отливом. Маленькая головка переходит в длинный изрезанный выемками клюв, при стыке образующий отчётливые щели (отражено в названии). Благодаря клюву птица способна повисать на ветвях и таким образом отдыхать, поскольку не имеет лапок. Живут большими шумными стаями до пятидесяти особей; чаще всего колония занимает одно старое раскидистое дерево. Образуют сезонные моногамные пары, поскольку самка, высиживающая яйцо, находящееся в складке на её животе, не может слететь с дерева, и самцу приходится её кормить. Птенцы обладают зачаточными когтями на сгибе крыльев, поэтому некоторое время могут летать вместе с матерью, уцепившись за её спину. Вид многочисленный и обычный для тропических лесов; питаются птицы-прищепки семенами и плодами, но при случае не откажутся и от жирных личинок насекомых. Летают неважно, чаще используют стратегию шмеля и перемещаются по строго намеченным маршрутам.








