Текст книги "Игра с химерами (СИ)"

Автор книги: KaliWoo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Но…

Этот хаос озарило. В нём словно вспыхнула сверхновая. Кто сказал, что их любовь будет жить вечно? Кто сказал, что всё потеряно? Кто в состоянии запретить мне охотиться?

Так тяжело, так ужасно тяжело, но вроде бы ещё жива, ещё дышит и ещё в состоянии ходить и смеяться. Не сейчас. Не снова.

Этот смешной, отчаянный энтузиазм разбивается о новое «Нет». Всё. Финал. Delete. Пожалуйста, хватит. Занавес и «снято». Очередная трагедия, мыльная опера, каких полно и какие ещё не скоро прекратит штамповать человечество. Всегда будут герои с утешительным призом и всегда будут отщепенцы-неудачники, на которых сэкономят ресурсы.

Это беспримерно жестоко и беспощадно. Зато так по-людски.

Существо в моих руках начинает хрипеть, и я ослабляю хватку:

– Извини, я не нарочно.

– Стиснула так стиснула… Уф… Только не говори мне, что это письмо достигло адресата.

– За всё приходится расплачиваться, – я перевожу свой взгляд на Тварь Углов, – Если бы я могла, я бы послала следом кусок хлеба – чтобы заесть и переварить.

– Да ты…О, боги мира сновидений, ты… Ты… – он ищет название, но сдаётся, в итоге просто укладываясь рядом.

Какое-то время я на автоматизме курю, чтобы унять дрожащие руки.

– Жалко мне тебя, сучка, – наконец, изрекает он после порядком затянувшегося молчания.

– «Сучка»? – абсолютно без обиды переспрашиваю я.

– Стопроцентная. Хоть и ухаживаешь как кобель… Эй, не раскисай!.. Ну, хочешь, будь моей самочкой.

Я смотрю прямо в его бездонные очи, и, учуяв благие намерения, вдруг начинаю заливисто хохотать.

– Ну тебя совсем, – бурчит он и отступает, поджав хвост, – Сегодня ты ненормальная…

========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Стремление как философская концепция ==========

Несмотря на то, что Орден Фаэтона не состоит под началом ни одной из известных религий, есть кое-что, что признаётся общим для всех дримеров, а именно идея Стремление и всё, что с ним связано.

Исторически Стремления возникли в тот же период, что и дримеры. По сути, каждое Стремление представляет собой то, что французы называют raison d’etre – смысл жизни. В отличие от представлений о некоем божестве, традиционно общем для всей группы, у каждого дримера есть своё индивидуальное Стремление. Это может быть некое абстрактное понятие, явление и даже животное, но чаще это любимый человек. Вне зависимости от разновидности Стремления каждый дример говорит о нём с любовью и гордостью, иногда украшая именем или изображением свои доспехи или знамёна. Отчасти это напоминает культ прекрасной дамы времён рыцарского Средневековья и так же, как и он, воспевается в песнях и упоминается в стихах вирта.

========== Конфигурация двадцать третья ==========

Шпиль захлёбывается в крови.

– Я весь измазался! – шипит четвероногий демон. Он отмывает лапы, сидя на книжной полке.

Я молча подаю ему моток бумажных полотенец и шлёпаю по липкому полу вниз, в подвал. К гадалке не ходи – она точно там спряталась.

Во мраке утробы стен Голем похожа на кусок сырого мяса. Она бьётся в страданиях. Сейчас она кажется ещё миниатюрнее, чем обычно.

– Ты знаешь, что у меня не было выбора, – говорю я. Она знает. Знает, что страдает ради общего блага, но в её сопении пробивается истеричный свист.

– Хватит. Ты залила собой весь Шпиль, – я подхожу, и она синхронно со мной отодвигается. Похоже, будто она обернулась в только что освежёванную мышцу. Кровоточит всё тело.

– Вставай. Достаточно.

Она конвульсивно сжимается в клубок, едва я заношу ногу, чтобы пошевелить её. Можно подумать, я её постоянно поколачиваю.

– Пинками тут не поможешь.

Конечно. Незаменимый ингредиент – лысая тварь с жизненно важными советами.

– Уйди отсюда, чтобы я долго тебя искала.

– Понял.

– Бесстыжая истеричка, – говорю я после недолгого молчания, потом наклоняюсь и взваливаю полное энтузиазма тело на закорки. Голем послушно обвисает, абсолютно не облегчая мне задачу, поскольку из-за крови соскальзывают и мои пальцы, и она сама. Но приходится терпеть.

Я знаю, что её порадует.

Наше место, в которое мы можем уйти, если страданий стало сверх всякой меры.

Заповедник.

– Смотри, где мы, – мои ноги со сладострастием вгрызаются в жестковатую траву, а щиколотки Голем щекочут пушистые венчики сухостоя. Мы в холмах. Светит солнце, не тепло и не холодно, а свежо. За холмами располагается наше пристанище. Я не знаю, кто создал этот мирок, но он заброшен уже очень давно и словно бы законсервирован. Меня устраивает.

Дорожка в Заповедник присыпана хвоей, а по обе стороны от неё – животные немыслимых видов и форм. Пространство здесь складчатое, так что им предостаточно места. Это только кажется, что они напиханы здесь как самоцветы в полировальный барабан.

Ничего больше шпица – и буйство красок. Но я могу сделать и больше. Всё, что она захочет.

– Дай-ка я кое-что тебе подарю, – предлагаю я, опуская свою реплику на землю.

Голем гладит подбежавших зверушек, оставляя на них алые пятна, но, заинтригованная, тут же перестаёт кровоточить, когда я творю что-то по ту сторону холмика, осыпанного мягкими, будто войлочными осенними листьями.

Как ребёнок, моя сестра перестаёт плакать, стоит появиться занятию поинтереснее.

За коим я с ней нянчусь, спрашивается?..

Так или иначе, я уже закончила.

Если бы сейчас у Голем было лицо – оно бы преисполнилось восторга. Но мне не нужно видеть её глаза, чтобы знать о чувствах. В этом разглядывании глаз очарованного ребёнка есть что-то от самолюбования.

Смотрите! Я – великий взрослый, высокомерно и одновременно снисходительно преподносящий нечто новое вот этому «ещё не пожившему». Эх…

Навстречу моей кровоточащей идиотке вышагивает великолепная кабарга. Это низенький самец с изящными ногами и округлым, словно серпик месяца, крупом. Его клыки блестят как жемчужины. Голем сопит, оборачиваясь ко мне.

– Тискай, чего уж, – пожимаю плечами я, и она на четвереньках подползает к маленькому оленю. Несмело гладит его влажный нос, пушистые щёки, мягкие уши.

Он не может сопротивляться. Неизбывной нежности чертовки слишком много, и он пьянеет от каждого прикосновения. Голем прижимается лицевым диском к его лбу и замирает. Слышно только блаженное сопение.

Самец кабарги легко подгибает ноги, ложась. Голем приобнимает его за шею, устраиваясь рядом.

Я смотрю на них с моей фирменной смесью умиления и презрения. Ох уж эти ми-ми.

Кабарга поднимает на меня глаза.

«Позаботься о ней» – мысленно передаю ему я, – «Пожалуйста, сделай это».

Зверь кивает своей точёной головкой. Слегка подрагивают белые полосы на шее, делающие его похожим на сдобренную сливочным кремом шоколадную вафлю.

Он прекрасен.

Как бабочка.

И жить ему также недолго.

Голем, как и всякий ребёнок, не желает зла тому, кто рядом – но нещадно эксплуатирует его на бессознательном уровне.

Раны на её груди и животе начинают затягиваться. Малышка спит и видит сны.

Её подушка же больше не встанет.

Он лениво прядает ушами. Ему всё равно даже то, что клыки уже становятся прозрачными.

Животные не осознают свою бытийную конечность – криттеры сознания тем более. Они всего лишь энергия, волею влияния или чаще случая перетекающие из состояния в состояние.

Так что он спокойно перетекает, отдавая моей девочке то тепло, которого она не допросилась от человека из плоти и крови.

Думаю, я никогда и не узнаю, понравилось ли ему быть кабаргой.

…Обратно Голем приходит на своих двоих. Отшаркивается на пороге со смущением учудившего невесть что подростка, который едва помнит произошедшее.

Незадолго до её появления я сотворила целую кучу бабочек-вампиров, которые слизывают кровь Голем с пола, стен и вещей. Её путь ко мне отмечают всполохи молочно-жёлтых крыльев.

– Ну что, истеричка? – спрашиваю я, сгребая отсыревшую гору книг в полноценную высотку.

Пригибается. Думает, я сержусь.

Я подхожу к одной из полок и окунаю палец в золотистую банку. Мёд. Провожу полукруг по её груди. Спрятавшиеся было по углам бражники «мёртвая голова» сразу же ведутся на приманку, образуя живое ожерелье на её шее. Голем замирает, отчего-то шевеля пальцами на ногах. Я знаю, что она очень довольна.

– Если ещё раз такое… – начинаю я, но куда там!

Будь я хоть трижды демоницей – а запретить влюбляться я не в силах.

– Так значит, ты её всё же не бьёшь, – замечает Тварь Углов, вылезая из-поистине гигантского портрета.

– Это потому что я лелею надежду однажды напинать твою тощую задницу, – я вызываю водяную сферу, чтобы помыть руки.

– Ой, боюсь-боюсь. Раз уж я почистился, я хочу есть. Что ты можешь мне дать?

Неужели я даже не воспротивлюсь этой откровенной эксплуатации?

– Задавай тему, вымогатель.

– Хочу боевик.

Нормально.

– Какой?

– Чтобы чёрт ногу сломал.

– Так у меня для этого есть шкаф, которым я тебя поймала. Вернуть? – вежливо предлагаю я. Тварь Углов негодующе кукожится:

– Не вздумай!.. Просто… Жрать я хочу. Накорми меня, ладно?

– Что-нибудь придумаю, – я роюсь в кучах и наконец отыскиваю неокровавленный блокнот, – Внимай, о недостойный эксплуататор. Я поведаю тебе о бесстрашном воине и его главной битве!

– Да-да, поехали. Я весь внимание, женщина.

Комментарий к Конфигурация двадцать третья

Рассказ:

https://ficbook.net/readfic/11861795

========== Конфигурация двадцать четвёртая ==========

О том, что Мигрирующий Охотник остался отдохнуть в моём мире, я узнала в липкие сумерки.

Буквально.

Когда подобная тварь с аппетитом пожёвывает пространство, через частокол зубов нередко просачиваются капли слюны.

Ну и – чего уж ходить вокруг да около – я вляпалась в одну из этих луж сладострастия, обходя тихие переулки.

Проклятье.

Со всеми этими жениханиями я перестала уделять внимание своему драгоценному храму.

И вот – накосячила.

Проморгала ни много ни мало животное размером с небольшой такой аэроплан. В лёгкую, как нечего делать!

Хорошо что он, судя по всему, не слишком голоден и не начал поедать пространство. Так, прогрыз купол и угнездился на крыше Университета, словно горгулья к этому зданию в стиле неоготики.

Глядя на переливы обсидиановых плит и изящных химер, я сосредоточенно тыкаю на кнопки внутреннего калькулятора.

Один. Без стаи.

Не голоден, значит, скорее всего, не озлобленный отщепенец, а молодая особь, выпнутая родителями с продовольственного обеспечения. Всё ещё склонен играть и забавляться. Если он ещё имеет запасы в своём зобе, его опасность стоит оценить как среднюю.

По идее.

… Честь первому увидеть крах моих расчётов выпадает…

– Какого…?! – Тварь Углов, приноровившийся оросить громадный горшок с монстерой (ага! Теперь я знаю, кто это делает!), увидев меня в окно, тут же кубарем вылетает навстречу.

– Прикольно, правда? – я отнимаю ладонь от правого бедра, которое прорезали две кривые симметричные царапины. Из них сочится плазма голубоватого цвета. Крайне интересно.

– Это же укус Мигрирующего, – он втягивает носом воздух, проверяя, не ошибся ли, потом протяжно фыркает, – Поздравляю. На моей памяти ещё никто не получал межпространственного укуса в задницу!

– В бедро, – без энтузиазма поправляю я. По ноге бежит неприятный холод, но распоясывания всяких мелких демонов я не допущу. Но в принципе я права – основной удар пришёлся в кость, а уж потом, когда жизнь хищника прекратилась с выпущенной в голову пулей, я выкарабкалась из-под его зубов.

– Расскажи, пока не сдохла, – просит Тварь Углов, пока я пытаюсь исцелиться, отпихивая Голем, случайно задевшую больное место.

Что тут рассказывать?

Я его нашла – молодого да горячего.

Потом тварёныш сыграл со мной в кошки-мышки. Он знал, что такое человек и знал, насколько опасен пистолет.

С шестью крыльями и я уворачивалась бы как полубогиня. Так что, чтобы дождаться его промаха, я притворилась, что сдаюсь.

Ну он и сплоховал.

А я не совсем увернулась.

Так или иначе, у меня есть план.

Я заставляю холодный труп врага переместиться, создавая волну, искривляющую пространство. Вблизи шкура мёртвой твари напоминает по цвету мокрый асфальт. Кое-где причудливо чередуются ныне блёклые чешуйки, которым уже не налиться цветом во время брачных игр.

Жалко мне этого дурака, что ли?..

– Только не говори, что ты хочешь похитить облик.

– Я хочу похитить облик, – подтверждаю свои намерения я. Стоит мне открыть рот – как вскрываются и раны, так что аргументы при мне, причём солидной весомости. Я знаю, что превращение в существо родом из вирта может запереть меня в новом облике навечно. Но если я не рискну, через считанные минуты моя энергия вытечет из ран без остатка.

Голем тыкается головой мне в коленку и послушно отбегает.

– Что ж, – я кладу руки на чешуйчатое полотно перед первой парой крыльев, и, крепко зажмурившись, даю своему облику команду.

Сила. Ярость. Голод. Я никогда прежде не ощущала себя столь потрясающе. Я просто могу захотеть, только лишь захотеть – и выгрызть у мира всё, что пожелаю! Я жрец насилия с частоколом клыков и разрывающими любую плоть мощными задними лапами! Если бы я могла, я бы топорщилась – но тело покрыто жёсткой чешуёй, похожей на костяной фарфор. Белки глаз темнеют, и я это чувствую. В ушах словно визжит струна, без остановки, раздражающе и одновременно маняще.

Царапины начинают заживать, и возврат чувствительности в ноге отрезвляет. Полностью не затянулось, но я больше не смогу сопротивляться соблазну остаться шестикрылой зверюгой навечно. Так что я прячу усвоенный трюк куда-то далеко и обещаю его больше не трогать.

Пока Голем трётся о мои вновь человеческие ноги, Тварь Углов отчего-то начинает улыбаться.

– Ну? – устало интересуюсь я, шевеля пальцами, которые всё ещё покалывает.

– Теперь на тебе написано твоё имя, – наконец, соизволяет просветить меня гость.

Я присматриваюсь, на всякий случай даже втягивая живот, чтобы не упустить ни одной детали. Узкие следы атаки видны на мне не более чем нити телесного цвета, но на бедре остались шрамы.

– Одиннадцать, – понимаю я, притрагиваясь к боевому ранению, похожему на оттиски клинописи.

Отныне на мне, будто на шумерской глиняной табличке, написано моё имя.

Одиннадцать.

========== Из «Бестиария». Мигрирующий Охотник ==========

Длина тела: 2,5-3 м

Размах крыльев: около 11 м

Вес: 70-100 кг

Самый успешный летающий хищник вирта. Вполне может быть отнесён к низшим демонам из-за способности пожирать пространство, вспарывая его своими межпространственными клыками. Предположительно, придуман нелетающими животными как часть мечты о небе, потом успешно эволюционировавшей из-за того, что в вирте на те времена было недостаточно пищи кроме непосредственно пространства, которого всегда было в избытке. Несмотря на это, не является узкоспециализированным видом и ест всё, что хоть немного съедобно, предпочитая хищничество. В поисках пищи может преодолевать колоссаьные расстояния, чему способствуют шесть крыльев, обеспечивающие высокую манёвренность. Если животное устало, оно может сложить одну пару и «переключить» усилия на два оставшихся комплекта; Мигрирующие могут даже спать в полёте, как стрижи или альбатросы. Ареал простирается вплоть до побережий; Мигрирующие никогда не залетают охотиться в открытое море, где могут столкнуться с местой мегафауной, или в плато Ленг, где вступают в конкуренцию с гиганскими ленгскими упырями.

По строению тела напоминает рептилию, однако теплокровен, поскольку активен практически в любое время суток и при любой температуре. Цвет шкуры серый; в брачный период линяет, покрываясь опалесцирующими чешуями, переливающимися на солнце. В водухе ловок, отлично чувствует себя на отвестных скалах, но на землю спускается неохотно, поскольку передвирается на манер летучей мыши, опираясь на сильные передние крылья. Задние лапы мощные, помогают разрывать тушу жертвы или защищаться в случае нападения. Скелет лёгкий, но укреплённый естественным углеродистым волокном; при охоте на Мигрирующего не используется никакое другое оружие кроме огнестрельного. Челюсти, несмотря на устрашающий вид, не способны даже разгрызть кость, однако самое страшное это «гребёнка» из передних резцов, запускающих процесс информационного распада того, во что впился их владелец. Механизм этого явления изучен недостаточно хорошо; вероятно имеет место неизвестная химическая реакция.

========== Конфигурация двадцать пятая ==========

– Ваш мут-дью, барышня.

Превосходно, просто превосходно.

Да, сорвалась. Честно, держалась, но даже сражение с Мигрирующим не смогло меня откачать. В общем, я уже всё равно приволоклась сюда, и…

Я поднимаю глаза на официанта:

– О… Ты из Селефаиса?

Он дружелюбно моргает своими чуть раскосыми зелёными глазами:

– Верно… Интересуют алые птички моей родины?

– Допустим, – я упериваюсь взглядом в стакан с массивным дном, в объятьях которого застыла масса, похожая на коматозное желе, – Но не сейчас.

– Я понял. Приятного отдыха.

– Эй, Одиннадцать!

– Отмечаешь или заливаешь?

– Маринуюсь, – с усмешкой отвечаю я, вызывая здоровый гогот дримеров.

Кабак в Волчьей Шкуре. Кажется, что бедлам, но на деле это самое тихое и уютное место во всём вирте. Шмыгающие снаружи собади не останавливают тех, кому срочно нужно похвастаться новыми трофеями или повидать старых друзей. Сегодня я здесь единственная человеческая особь женского пола. Ещё есть стриптизёрши-фурры, обитательницы мира сновидений со зверообразными телами, но они не в счёт. К тому же фурры тут на работе, пожирают неуёмную мужскую энергию, а не…

В общем, не напиваются, как я.

– Не видели мою знакомую? Такая бледная, с маленькой грудью.

Клянусь, я его убью.

– А, вот ты где, – Тварь Углов запрыгивает на стул, стоящий напротив моего.

– Оставь мою грудь в покое.

– Да ладно, что тут скрывать-то, ты же всё равно не носишь одежду.

– Подумал, посмаковал – оставь мысль при себе, – более чем услужливо подкидываю я подходящий случаю алгоритм. Но куда там! Этот лишайный не оценит.

– Плоскогрудка, угостишь меня?

Я вздыхаю.

– Официант, миску мут-дью для этого усмертия.

– Ну-с, – он лакает принесённый алкоголь раздвоенным язычком, – Что отмечаем?.. А, погоди, дошло. Разбитое сердце затапливаешь?

Вместо ответа я пью из своего стакана. Кто бы знал, что отмалчиваться так просто. К тому же это мут-дью, от него язык у меня всё равно развяжется. У этой слизи с текстурой пластилина эффект – полная противоположность медовухе. Скорость реакции не уменьшается, ноги тебя держат, вот только до изнеможения будешь плести полную околесицу – всё, что накипело. Зато потом полегчает. Вот я и закидываюсь в ожидании того самого волшебного мига.

Сначала я хотела забрести в Пустоши и поорать там в своё удовольствие, но раз Провидение послало собеседника…

– Чё хотел-то? – собирая мозги в кучу, спрашиваю я.

– Я же демон. Садист от рождения. Хочу посмотреть, как ты мучаешься.

– А. Ну это пожалуйста, – великодушно разрешаю я, дёрнув плечами.

– Расскажи мне о нём, – просит Тварь Углов.

– М… Очень милый, добрый, если коротко – моя полная противоположность.

– Уже представляла вашу свадьбу и имена детей?

Я пару секунд смотрю на него как на ненормального, потом разражаюсь истерическим смехом:

– Свадьбу?! Детей?! Меня с ним?! Ребята, слышали? Ну каков юморист! – я опрокидываю в себя штоф и грохаю посудинку на стол, в тайне надеясь подобным звуковым подозвать понимающего официанта. К моему облегчению, стакан тут же наполняется. Парень из Селефаиса умница, пожалуй, я даже готова раскошелиться на чаевые.

– Над, а Над, – в поле моего зрения оказывается пятнистая шубка циветты, – Мы с девочками решили потанцевать. Ты с нами? – она не удерживается и дотрагивается до моих плеч. Мех фурры уже слегка искрит, энергия поступает.

– Прости, Дюна, не сегодня.

– Жаль, в тот раз мы так зажгли, что едва не разгромили кабак, – она смеётся, мимолётным движением поглаживая округлившийся живот. Беременна. Вот поэтому и такая активная – выкармливает дитя.

– Решила, как назовёшь? – спрашиваю я. Циветта улыбается во всю свою зубастенькую мордочку:

– Если будет похож на папу, назову Зефир.

Занятный эксперимент. На моей памяти фурра первый раз забеременела от инкуба. Интересно, что там сейчас шевелится в её чреве.

Официант приносит мне чашечку с голубой льдинкой – для раскуривания глясары. Тварь Углов не сводит с меня глаз.

– Ну, чего упялился? – интересуюсь я, делая заветный финт пальцами, дарующий мне успокоительную палочку.

– Тебе больно, – уверенно говорит он.

– Да ну? – я делаю такую могучую затяжку, что начинает колоть в носу, – Слушай, это гениальное открытие.

– Каково это: не плакать?

– Чувствую себя как моа, – глоток мут-дью, – Ну знаешь, может, большая такая нелетающая нелепица. Здоровенная, с куцыми крыльями… Не знаешь? Яйца ещё несла огромные. Ну, понял? Вот. Я – моа. С яйцами. Смотрю на тех, кто летает, сижу в своём неряшливом гнезде и даже не знаю, что меня истребят к чёртовой матери, – этот стакан подозрительно быстро заканчивается, что за привычка подавать такую мизерную склянку человеку, решившему надраться? – Официант!!

– Не делай этого.

– Неси сюда бутылку, я праздную своё исключение из движухи! Праздную любование чужим счастьем через стеклянный купол, где я – на другой стороне и у меня нет VIP-приглашения!

Среди дримеров чувствуется оживление. Неудивительно: прямо посреди кабака хочет налакаться из горла совершенно голая баба. Скажи мне кто – я бы и сама посмотрела.

– Ик! Ох же ты, – я успеваю сделать всего один глоток. Зрение ясное, тело реагирует на команды, но мут-дью заставит меня высказать всё, что придёт в голову. Или ответить на любой вопрос.

– Наверное, ты много от него требуешь, – раздаётся густой бас. Кажется, этого парня зовут Лаки, и он очень хорош в охоте на Мигрирующих.

– Я?! Правило номер три! – с возмущением выпаливаю я, разрываясь между бутылкой и глясарой.

– Что за правило? – спрашивает молоденькая фурра-каракал.

– Как? Никто не знает правил, по которым я живу? – моему изумлению нет предела, – А, ну хотя да, они же не вытатуированы на моей заднице.

Смешок. Я всё ещё борюсь за своё достоинство, и они это ценят.

– Говори уже, – подталкивает Тварь Углов.

– Ладно-ладно. Первое: никаких богов. Второе: никаких авторитетов. Третье: никому не принадлежать и самой никогда не заявлять права. Четвёртое: не думать ни о ком и ни о чём лучше или хуже, чем есть на самом деле. Это мои мантры против разочарований, и обычно они работают. Но вот сейчас был облом, и… Дайте я закинусь, хватит уже пялиться!.. Другое дело.

– Так и как надо поступить по правилу номер три?

Не узнаю голоса. Дримеров стало гораздо больше после моего ухода, а бейдж с именем скрыт толпой.

– Всё просто. Я не могу дать ему ничего хоть сколь-нибудь ценного. Знаний моих он не хочет, тело его не восторгает, внешность – озадачивает. Так что я дарю ему самое ценное из всего, что может дать человек человеку – свободу.

– Свободу? – Тварь Углов моргает, покрывая глаза желтоватым третьим веком. Как ящерица. Занятно.

– Именно. Никакого общего жилья, никаких «я за тебя заплачу», никаких «дай помогу», никаких «клянусь, я тебе не изменяю». Он волен делать всё, что считает нужным и жить так, как ему хочется. Передо мной не надо отчитываться, не надо лететь на свидание со мной, будто это последний шанс увидеть настоящее НЛО. Не надо цветов – мне ещё отрезанных половых органов растений не хватало, бр, не надо подарков – что подарить себе я и сама знаю. Понадобились друг другу – сошлись. Не понадобились – что ж, пусть так. Никто никого не ревнует, никто не жалуется на секс на «отвали», никто никому не приедается. Каждый сам готовит и сам стирает то ли свои лифчики, то ли свои семейки. Любовь живёт примерно три года – так зачем сажать её в клетку и тыкать раскалённым прутом за каждую провинность, верно?

– Выходит, он тоже не может назвать тебя своей? – подаёт голос Дюна.

– Правило номер три, – важно киваю я, снова кидаясь на поиски дна бутылки, словно Ясон через воды между Сциллой и Харибдой, – А знаете, что самое интересное? Что ему плевать на моё предложение! Он верный! С принципами! Я не против быть второй или даже третьей – но у него отключена полигамия. А самый сок в том, что я сама верная. Ему! – дно близко, – Никого не хочу и никого не могу кроме него. Во как! А теперь что столпились, идите вон, у вас работа есть, а я допила и отчаливаю поорать в чащу. Официант! – я с притопа превращаюсь в белоснежного орикса, – Забирай свою плату.

– Можно завтра донести остаток, – предлагает парень из Селефаиса, приближаясь. Его зрачки отливают холодным золотом.

– Бери сейчас, – я подставляю шею, и он кусает меня у ключицы. На границе сна и бодрствования я вижу, как мои радости и горести текут чистой энергией вон, превращаясь в крипы. Чаевые же он выпьет сам. Он умница, заслужил.

После оплаты услуг меня пошатывает, но, благо, алкоголь не тронул силу в моих ногах. Надо бы чмокнуть взасос памятник того, кто изобрёл это пойло. А если нет памятника – высечь, а потом всё равно чмокнуть. Вот так!

– Пойти с тобой? – спрашивает Тварь Углов, отрываясь от своей миски.

– Нет, ты ведь не допил. Я заплатила. Лакай на здоровье, – я делаю ему ручкой, – Ребята, хорошей всем ночи!

И я вываливаюсь в пахнущую пеплом ночь. Волчья Шкура нашпигована торфяниками как сало чесноком, поэтому здесь если не горит – то дымится.

Аг-р-р-р!

Я оборачиваюсь. Собадь. Рыжевато-жёлтая щенная сука, высосанная почти до скелета. Соски изранены и болтаются как тряпки, на лапах вздулись вены.

Ощенилась первый раз, и малышей очень много. Выплеснула свои силы и волю в жирные комки, которые теперь терзают её неповинный живот прорезавшимися молодыми зубами.

Она смотрит на меня и напрягается, но не может скрыть потухшего взгляда. Если я нападу – она будет биться как фурия, но – о капризные боги сновидений! – до чего же она этого не хочет. Я вывалилась из кабака совсем некстати, и прекрасно понимаю это.

– Давай, – я делаю два шага в сторону, показывая безоружные ладони, – Топай.

Увидев, что я не желаю зла, она с тяжёлым вздохом плюхается на костистый зад.

– Что, тоже замордовалась быть сильной? – я сажусь следом за ней, и пепел, обосновавшийся здесь в роли песка, расчерчивает мои бледные ноги.

Рыжуха выпускает язык, покрытый мелкими язвочками. Если бы она хотела – могла бы без труда откусить мне голову. Но от меня немного пахнет скрытой волчьей сущностью, так что отчасти я «своя».

Она тоже любила, когда настало её время, а забеременев, дала ему свободу. Самки собадей сами растят своё потомство, пока то не будет готово присоединиться к стае. Такова их природа. Интересно, любит ли она своего избранника до сих пор, ловя его отражение в собственных детях, или полна ненависти, пока зализывает раны непослушным языком? Нет. Правило номер четыре. У неё маленький мозг, сейчас включенный в режиме «всё равно». Ей надо жить, а думать и сокрушаться некогда.

– На, – я собираю волю в кулак, и леплю из остатков энергии аппетитную индейку. У дримеров есть правило «я – Швейцария», провозглашающее не лезть в естественный отбор, но я не дример, я пьяна, и мне класть с прибором на их правила.

Собадь вскакивает и мелко трясётся, когда её зубы вгрызаются в толстую птицу. Из глубины глотки несётся почти человеческий стон удовольствия. Она настороженно зыркает на меня.

– Приятного аппетита, – я встаю с колен, небрежно отряхиваясь. Поворачиваюсь к ней спиной и слышу удаляющийся топот. Гляжу на неё через плечо – такую же жертву цепи случайностей, истерзанную и одинокую.

Но мне есть, чему у неё поучиться. Она живёт моментом, и сейчас ей хорошо. И у неё есть прекрасная привычка.

Она не оглядывается.

========== Из «Бестиария». Собадь (собаколошадь бронированная, эндрюсарх анамнетический) ==========

Длина тела: 3,5-4 м

Высота в холке: до 1,6 м

Вес: до 800 кг

Собади являются альтернативным вариантом волков для вирта. Образованные сплавом признаков собаки и лошади (что отражено в названии), виртуозно используют особенности обоих видов. Выносливы, настойчивы, практически всеядны: прдобно гиенам, не брезгуют самыми непримечательными частями туши вроде костей и рогов. Анатомически могут быть отнесены к копытным: четыре пальца на передних и пять на задних покрыты затвердевшими кератиновыми пластинами. Животное имеет очень крупную (до 80 см) голову и мускулистую шею, действующую как таран: окостенелый внешний череп при ударе крошит кости мелкой и валит с ног крупную добычу. У самцов внешний череп покрыт бугорками, что позволяет бодаться, соперничая за самку или территрию (в таком случае, головы противников фиксируются в одном положениии и они пытаются отодвинуть друг друга с определённого пятачка земли, не нанося друг другу увечий). Окрас чаще рыжеватый или палевый, но встречаются и коричневые, и пятнистые особи. Интересно, что существуют два чётко выраженных подвида: коротконогие и длинногогие особи. Живут и охотятся в стаях, исключая только что ощенившихся сук, которые на некоторое время уходят и растят щенков самостоятельно. Постоянных пар не образуют, после спаривания самец никак не помогает в выращивании потомства. В помёте до 5-6 щенков, но чаще 3-4.

========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Создание и распределение энергии ==========

Одной из самых примечательных черт каждого сновидца является его способность к созданию объектов из своей энергии. Обладая телом, по сути и являющимся источником мыслей и идей, дример, имажинёр или вольный ходок после определённых тренировок способен скатывать пространство в глобулы, заставляя его часть превращаться во что-то принципиально новое (широко принят термин «наколдовывать», хотя к колдовству этот не имеет никакого отношения). Именно перераспределённая и в какой-то степени мутировавшая энергия может становиться тем, что в вирте зовётся личными мирами. Созданные живые объекты зовутся криттерами сознания, и в случае, если они подходят к уже сложившейся экосистеме и могут размножаться, со временем становятся полноценным биологическим видом.

Некоторые предметы, пользующиеся большим спросом, записаны в самой памяти вирта. Так, группа имажинёров-умельцев изобрела повсеместно распространившиеся глясары – разновидность анамнетических сигарет, поджигаемых от угольного льда (поставляется в комплекте, не существует в природе) и вызывающих у курящего ощущения, сходные с употреблением очень насыщенной, леденящей ментоловой настойки. Курильщики глясар отличаются постоянно холодными руками (особенно кончиками пальцев), а в вирте их легко распознать по выпускаемым клубам дыма, часть из которого слипается в снежинки.

Наряду с созданием вещей безопасных (глясары, книги, пледы, носовые платки, продукты и т.п.) на опасные технологии введён негласный запрет. Огнестрельное и колюще-режущее оружие можно либо приобрести у местных жителей (в частности, у кузнецов или полулегендарных певцов о металлу), либо получить за выполнение сложных миссий, будучи дримером. В последнем случае выдаётся специальная карточка, позволяющая своему владельцу призвать нужный предмет в критической ситуации.