Текст книги "Знамя его надо мною. Часть 1 (СИ)"

Автор книги: Jim and Rich

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

«С ним что-то случилось! С ним что-то случилось…»

Комментарий к Глава 14. Неотвеченный звонок 1 Форт Байард – крепость в Бретани, где на протяжении многих лет проводится увлекательная командная игра-квест “охота за сокровищами”, с загадками и ловушками.

2 Лис, Сид – детские прозвища, которыми называют друг друга братья Кадоши. Об их происхождении будет рассказано позднее.

3 Роберт Бернс – знаменитый шотландский поэт, цитируется стихотворение “Ночной разговор”.

Традиционные визуализации:

1. Опасное сходство. Исаак и Соломон:

https://b.radikal.ru/b17/1807/ae/14828761688e.jpg

2. “Башня Железной маски” в клинике “Сан-Вивиан”:

https://d.radikal.ru/d09/1807/78/390accc31a7c.png

3. Исаак в черных трусах:

https://b.radikal.ru/b41/1807/e8/7e0a0e2ff544.jpg

4. Соломон, переодетый в одежду Исаака:

https://b.radikal.ru/b30/1807/2b/b9a9ba7ff156.jpg

5. Исаак Кадош:

https://d.radikal.ru/d26/1807/e6/6141b83b1267.jpg

6. Соломон переживает за Эрнеста:

https://d.radikal.ru/d00/1807/d4/c1a8ac6ee77d.jpg

====== Глава 15. На дне глубокого колодца ======

Отворялись ли для тебя врата смерти

и видел ли ты врата тени смертной?

Книга Иова

Куда обратился возлюбленный твой?

Мы поищем его с тобою.

Песнь Песней

Хочу спуститься в глубь колодца,

хочу подняться лестницей крутою,

чтобы увидеть сердце,

ужаленное тёмною водою.

Федерико Гарсиа Лорка

Розовые, голубые, серебристые и желтые лучи прожекторов вспыхивали и гасли, снова вспыхивали, расчерчивали темноту зала, как молнии ночное небо, выхватывая то один, то другой край ритмично движущейся толпы, заливали инфернальным светом лица, плечи и руки танцоров, превращали людей в бессмысленно скачущих марионеток.

Из-за постоянного мерцания и свечения на фоне громкой электронной музыки, с выраженными басами и ударными, Жану казалось, что танцпол качается, подобно корабельной палубе, и он ежеминутно боялся приступа морской болезни. Но к его удивлению, ничего плохого не происходило: музыка кипела в крови пузырьками шампанского, следуя ей, тело двигалось свободно, ритмично, так что впору было подивиться откуда-то взявшейся пластике, а третий коктейль с текилой, клубникой и лаймом, влитый им в себя, ощущался таким же вкусным, как и первые два.

Жан начал подумывать о четвертом, но пробраться к барной стойке было не так-то просто: со всех сторон его теснили, жали, целовали, украдкой трогали в неожиданных местах, и вместо неловкости или возмущения он испытывал кураж и сексуальное возбуждение.

– Ну и скучища… Умереть с тоски можно, с этим их музыкальным старьем и напитками для девочек, – проговорил над ухом у Жана чуть хрипловатый, но приятный голос, одним своим тембром способный вызывать эрекцию. – Давай поедем куда-нибудь в нормальное место!

Обладателем голоса был крепко сбитый, плечистый, кудрявый парень, в стильной спортивной майке, обтягивающей его широкую грудь с рельефными мышцами, и в не менее стильных черных кожаных штанах, подчеркивающих накачанную задницу. Он прицепился к Дювалю возле бара и не собирался отлипать, взяв на себя роль добровольного гида, хотя его никто не приглашал.

Жан не имел опыта в клубных знакомствах, однако понял, что это местный жиголо, охотник за легкими деньгами и сексом на одну ночь. Самым странным было то, что Дюваль совсем не возражал против такого расклада – обменять банкноты в своем бумажнике на возможность потрогать, попробовать на вкус и ощутить в себе здоровенный член, до поры до времени прикрытый кожаными штанами, но совершенно точно стоящий как надо. Совесть даже не пикнула, и обывательская паранойя, вместо того, чтобы приводить на память криминальную хронику, сводки изнасилований и убийств на сексуальной почве, совершенных случайными знакомыми, а также статистику по венерическим заболеваниям, стыдливо помалкивала. Жан чувствовал и понимал только одно: если он сегодня ночью не ляжет в постель с мужчиной и не займется с ним всеми теми «гадостями», о которых тайно мечтал много лет, но пропускал только в фантазии, мастурбируя тайком от жены на потрепанный номер «Хастлера» (1), то наутро тем или иным способом разнесет в клочья свою приличную, благоустроенную жизнь. Пустит под откос брак, работу, репутацию, отвергнет щедрые предложения Кадоша и рухнет на социальное дно, опасностью и грязью которого его пугали с самого детства…

Шанс на спасение был, и это шанс сейчас стоял перед ним, в белой майке и кожаных штанах, и хрипловатым возбуждающим голосом уговаривал поехать в другое место.

– Ну и куда ты предлагаешь отправиться? – спросил Жан, напрягая связки, чтобы перекричать музыку, но мог бы и не утруждаться: Карло хорошо читал по губам.

– Послушай моего совета – если хочешь по-настоящему развлечься, на вечеринке с крутыми парнями, нужно ехать в «Кадэ» (2). Ты же хочешь, правда, красавчик?

Жана немного коробила развязная манера общения, но вряд ли стоило ожидать от жиголо, что он будет изъясняться языком куртуазной любви; разыгрывать невинность было поздно, отрицать очевидное – глупо, да и в глубине души он не имел ничего против того, что его назвали красавчиком, пусть и с корыстной целью… Ему даже захотелось, чтобы это услышали Эрнест и Соломон… и хорошо бы они тоже были здесь, оба…

– Да, хочу… хочу…

– Ээээ, ээээ, красавчик, да ты весь горишь! – засмеялся Карло, когда Жан прижался к нему всем телом, принялся вылизывать шею, приятно солоноватую, пахнущую резковатым одеколоном, и тереться низом живота о крепкий член под черной блестящей кожей штанов. – Надо же, какой ты быстрый… Смотри не спусти раньше времени, а то будешь мне должен. Мы ведь еще не уговорились…

– Сколько? – сдавленно спросил Жан, теряя голову и последние остатки терпения, и в самом деле едва не кончивший в штаны, когда Карло ухватил его за ягодицы и умело прижал к себе – вероятно, это был сознательный прием соблазнения, чтобы жертва уже точно никуда не делась…

Парень назвал сумму – не то что бы маленькую, но и не запредельную, она была вполне сопоставима с ужином в хорошем ресторане, и сулила при этом куда больше удовольствия; впрочем, запроси Карло и вдвое больше, Дюваль заплатил бы не раздумывая.

– Пойдем-ка отольем для начала… по дороге дашь мне задаток, а как поссым, сразу и отправимся. Тут ехать-то минут пять.

– А на чем мы поедем?

Карло хохотнул и снова похлопал Жана по заднице:

– Ну, если тебя у входа не дожидается «феррари» или «ламборгини», то поедем на моей «Ямахе». Только уговор – не ссаться на крутых поворотах!

Жан никогда в жизни не ездил на мотоцикле, но ему вспомнилась черная мотоциклетная куртка Соломона, брошенная на диван, и легкий запах бензина, исходивший от теплых ладоней, накрепко зажавших ему рот в той комнате, куда он проник без спросу, пробравшись через кабинет Шаффхаузена…

«Кто вы такой? Как сюда попали?» – этот шепот все еще звучал у него в ушах, и он не мог себе простить, что назвался и вступил в объяснения, а не использовал момент на полную, не поймал губами губы Соломона, не встал на колени у его ног и не расстегнул зубам молнию на брюках…

– Я обожаю мотоциклы. Покатай меня… Покатай как следует!

– Ххха, не боись, красавчик, – хмыкнул Карло и, уже по-хозяйски завладев рукой Дюваля, повлек его в сторону туалетов. – Я тебя теперь так покатаю, что ты две недели сидеть не сможешь, а в сортир без заживляющего крема даже и не суйся.

– Нам точно сюда? – спросил Жан, с подозрением рассматривая узкое крыльцо и черную железную дверь, с небольшой светящейся вывеской. Изнутри доносилось мерное «бум-бум-бум» работающих стереосистем и приглушенные звуки техно-музыки.

Несколько парней, куривших в паре шагов от кирпичной стены, обернулись на его голос и засмеялись. Все они были одеты в кожаные куртки прямо на голое тело и кожаные штаны, на голове у одного красовалась полицейская фуражка.

У Жана засосало под ложечкой, когда он ее увидел, но давать дёру было уже поздно: Карло крепко держал его за плечи, давая понять, что никуда не отпустит.

– Сюда-сюда, красавчик. Давай, топай, а то пропустим все веселье, да и ширинка у тебя вот-вот треснет.

Он подтолкнул Жана, тот покорно двинулся вперед, а парни снова заржали. Здоровяк в полицейской фуражке вскинул руку в приветственном жесте, приложил пальцы к козырьку и поинтересовался:

– Что, Бульдог, новичка словил?

– Ага. – ухмыльнулся Карло. – Снял в «Малабаре» и решил на нормальную вечеруху сводить. Прикинь, кто по первачку, до сих пор пасутся в этом отстойнике.

«Полицейский» осклабился и подошел поближе, рассматривая Дюваля:

– Гы, действительно, красавчик-блондинчик, и трясется, как желе… Да не боись, милый, мы не кусаемся. Может, тебе косячок сперва, чтобы расслабиться? Или «снежка»?

Жан, безуспешно старавшийся подавить дрожь, что-то проблеял, но Карло все решил за него и сердито отказался:

– Э, нет! Никакой травы! Глянь, он на ногах едва держится, от косяка его нахуй расплющит, и чего я, нахуй, делать буду? Трупешник ебать? Сунь себе в жопу свой косяк и снежком сверху присыпь.

Раздался новый взрыв смеха, дверь распахнулась настежь, изнутри вырвались потоки красноватого света вместе с оглушительной музыкой, и у Жана возникло чувство, что его затягивают в преисподнюю… но вместо страха он испытал вдруг пугающий восторг и невероятное облегчение, как будто долго блуждал во тьме, усталый, потерянный, опустошенный – и теперь добрался до места, где его ждали, и где он наконец-то мог быть самим собой.

– Я хочу еще выпить! – прокричал он на ухо Карло. – Здесь есть выпивка?

– Красавчик, сегодня и для тебя, а также во все другие дни и для любого, у кого есть бабки, здесь отыщется все! Но ты разве пить сюда пришел, а? Пойдем трахаться!

Они быстро пересекли главный зал, с танцолом, барной стойкой и сценой, где как раз трио атлетических сложенных и смуглокожих парней исполняло стриптиз, при бурном одобрении зрителей, стоящих, сидящих и танцующих.

У Жана захватило дыхание и волосы на теле встали дыбом, а стояк сделался мучительно-болезненным, он открыл рот, глотая воздух, пропитанный парами алкоголя и мужским возбуждением, ноздри трепетали от смеси запахов пота, парфюма, ароматизированной смазки, табака и семени. Прожектора мерцали, точно подмигивали, и тени, передразнивающие танцоров, извивались в соблазнительных позах…

Жан побыл бы здесь еще: скинув лишнюю одежду, врезался бы в толпу, где полуголые мужчины с удовольствием терлись друг о друга бедрами и торсами, обнимались, трогали члены, соприкасались ягодицами – все это было как видение, как сбывшийся эротический сон, и Дюваль хотел проверить его на реальность.

Семнадцать лет назад, в Париже, Эрнест приглашал его в мужской клуб – «просто выпить и потанцевать, и никто не будет на нас пялиться, Жанно…» – но он так и не решился показаться в подобном месте, а гуляя с Эрнестом по Монмартру, ни разу не взял его за руку… и ужасно трусил каждый раз, когда они поднимались в студию художника, под самой крышей, чтобы заняться любовью на турецкой софе, покрытой уютными пледами…

Подумать только, какой же он был трусливый дурак! – а ведь, по сравнению с тем, что он видел сейчас, в «Кадэ», выходило, что их секс с Эрнестом был приличным, почти буржуазно-скучным: Эрнест лежал сверху, он снизу, и почти не двигался, художник все сделал сам.

…Карло выпихнул его с танцпола, протащил по темному коридору в другое помещение, где по одной стене шел ряд плотно занавешенных кабинок (доносившиеся изнутри звуки не оставляли сомнений, чем занимаются их постояльцы), по другой – стояли мягкие кресла и диваны, по углам – столики для напитков и прочих необходимых мелочей (на глаза Жану попалась пара наручников, флакон с прозрачным гелем и громадный дилдо). На торцевых стенах висели видеомониторы, где нон-стопом прокручивалось гомосексуальное порно.

На секунду к горлу подкатила тошнота: Дюваль вспомнил помещение «для восстановительных процедур» в одном из центров репаративной терапии, который ему довелось посетить в ходе работы над монографией… но затем захотелось показать этому воспоминанию средний палец и немедленно спустить штаны, чтобы Карло отымел его прямо здесь, у стенки.

Карло, видимо, хотел того же, потому что навалился сзади, глухо рыча, и принялся расстегивать молнию, готовясь всадить член в задницу «красавчика». Одновременно он командовал:

– Так, штаны вниз… Руки на стену, наклонись! Ноги на ширину плеч! Жопу повыше! Вот так, хорошо…

Жан, покорно выполнив распоряжения, заскулил от нетерпения, и едва не взвыл, когда итальянец просунул руку ему под живот, ухватил за член и принялся дрочить так умело, что только изрядное количество принятого внутрь алкоголя предотвратило немедленную эякуляцию.

– Давай же, давай, ну!..

Он не знал, надел ли Карло презерватив – сейчас это не имело значения, настолько внутри все горело и дрожало от желания ощутить вторжение – и только судорожно закивал, когда партнер спросил:

– Ты с мужиком раньше ебался? Да? Va bene(3). Поехали!

Гладкая головка, холодная и скользкая от смазки, по ощущениям – очень крупная, ткнулась между ягодицами, надавила, протолкнулась сквозь мышечное кольцо… Карло вошел максимум на сантиметр, но Жан едва не заорал от боли – Эрнест, его первый и единственный любовник, обладал изящным членом средних размеров и приятной толщины, и всегда входил очень бережно, после долгой и тщательной подготовки. Сейчас же Жану показалось, что ему в зад воткнулся кусок раскаленной железной трубы; Карло только прохрипел над ухом:

– Расслабься! – размашисто двинул бедрами и вошел глубже, что вызвало у Дюваля новый приступ боли и громкий жалобный стон.

На глазах выступили слезы, задницу жгло огнем, как на пытке, он не был уверен, что сможет вытерпеть еще хоть несколько секунд, и попытался выкрутиться, соскочить с протыкающего его кола, но Карло не пустил, сжал одной рукой его шею, а другой снова принялся надрачивать член, от боли слегка опавший:

– Давай, красавчик, расслабься… я засунул только на полшишки, всего-то ничего. Не ссы, ты, видать, давно не ебался в жопень, тугой… аааааа, хорошо… но целку не строй, я ж чую, что не первый тут.

Это было странно, неправильно, дико, но похабный шепот партнера успокоил Жана, он почувствовал себя в безопасности и… в самом деле расслабился. Карло щадил его, двигался медленно, но проникал все глубже, и Жан благодарно принялся толкаться членом в его ладонь, чувствуя, как растет возбуждение и понемногу расслабляются нужные мышцы, и вместо сопротивления начинают обхватывать и сжимать громадное орудие Карло.

– Да… даааааа… еще… так… не останавливайся!

Неожиданно партнер полностью вышел из него, и Дюваль разочарованно вскрикнул – пустота внутри воспринималась куда болезненней, чем горячая плотная заполненность. К счастью, Карло не собирался прерывать акт, просто дотянулся до флакона со смазкой, щедро плеснул ее себе на член, и между ягодицами Жана, после чего опять пошел в атаку, и теперь проник куда легче. Жан снова застонал, ему по-прежнему было больно, но росло и удовольствие, он получал, что хотел, и его член, полностью воспрявший, яростно терся о влажную ладонь Карло, с каждым движением приближая оргазм.

– Вот так… вот так, красавчик… – поощрял его итальянец, хрипло дыша и не скрывая собственного наслаждения, что очень, очень нравилось Жану – быть источником наслаждения для крупного, сильного, властного мужчины… такого, как … как….

– Соломоооон!.. Ааааааа… Со-ло-мон…

– Che dici? Chi cazzo e ‘ questo?

– Ты… ты….Оооооооо! Hai il cazzo circonciso? (4)

– Ххха… Вот чудак… Ну да – обрезанный, обрезанный!

Тут Карло наконец начал входить в него так, как ему хотелось – резко, жестко и глубоко, и Жан, крича уже не от боли, принялся поддавать бедрами, насаживаясь на член, на обрезанный член, на обрезанный еврейский член Соломона  – и кончил, кончил как никогда в жизни, рыдая, задыхаясь, заливая потоками спермы стену и пол, и чувствуя, как сладко сжимается промежность в предвкушении полного и совершенного удовлетворения.

– Ты уверен, что все правильно понял насчет звонка? Может быть, вы договорились как-то иначе? – спросил Исаак, наблюдая, как брат заново переодевается в самого себя: застегивает ремень на брюках, пуговицы на свежей рубашке, завязывает галстук…

– Уверен.

Соломон выглядел собранным и спокойным, но сама дотошная точность его движений, плотно сжатые губы и почти неслышимое дыхание сигналили красным тревожным светом. Этот код троекратной опасности мог оставаться невидимым и непонятным для посторонних, Лис же считывал происходящее, как опытный шифровальщик, без труда превращающий загадочные сигналы тела в текст.

Сид был на пределе: измотан, взвинчен, напряжен, как перетянутая струна, и причиной тому была вовсе не физическая усталость после перелета и нескольких часов непрерывной работы. Телесное напряжение легко снялось бы с помощью коньяка и массажа спины и ступней, который Лис сам бы и сделал брату по заведенной традиции, а дымку любовной тоски помогла бы развеять дружеская беседа, сдобренная шутливыми препирательствами близнецов и солеными шуточками Витца, или совместный просмотр вестерна на сон грядущий… Старый медведь Фридрих уполз бы в свою берлогу, или одолжил у Лиса мотоцикл, чтобы сгонять в Ниццу, а братья вдвоем развалились бы на кровати перед телевизором, как в далеком беззаботном детстве, сблизив головы и прижавшись плечами, ели бы мороженое одной ложкой или печенье из одной упаковки, и одновременно замирали бы, когда главный герой выходит на классическую ковбойскую дуэль с главным злодеем, держащим за волосы прекрасную блондинку…

Да, их ждал во всех отношениях чудесный вечер, Исаак с жадностью предвкушал его со вчерашнего дня, когда Витц сообщил, что сумел настоять на возвращении Соломона «ближайшим дневным рейсом» – но, судя по настрою близнеца, надеждам не суждено было сбыться.

«Черт подери! И все это только из-за того, что его любовник вовремя не ответил на звонок?»

Неожиданно для себя Лис испытал такой острый приступ обиды и ревности, что у него защипало в носу и в глазах, а руки непроизвольно сжались в кулаки. Много лет брат принадлежал только ему, никакие связи Сида на стороне, короткие или длительные, не могли перетянуть чашу весов, склонить их в пользу кого-то другого… Соломон принял Ксавье, любил его как младшего брата или даже сына, но сам ни с кем не завязывал подобных отношений. Главной страстью Сида оставалась работа, неврология и нейрохирургия, и, хотя она забирала силы и время, к работе Лис никогда не ревновал. А после гибели Ксавье, когда жизнь стала непрерывным кошмаром, когда его судили за то, чего он не совершал, и когда его разум, не выдержав, погрузился в сумрачную тьму, кто, как не Сид, звал его обратно к свету, спасал и любил, жертвовал всем, чтобы вернуть на землю из царства теней?.. Исаак вернулся. Он снова жил, он хотел жить, но оказался совершенно не готов к перемене в жизни Соломона, вынуждающей его уступить свое место в сердце брата какому-то постороннему парню… к тому же непостоянному и недалекому, раз этот красавчик позволяет себе не отвечать на звонки и терзать Сида.

Витц определенно был солидарен с Исааком. Он скептически воспринял идею, что с художником за одни сутки стряслась беда, и потому с особенным возмущением отреагировал на заявление Соломона о немедленном отъезде в Париж, перейдя с дружеского на холодный официальный тон коллеги по работе:

– Месье Кадош, вы с ума сошли? Возьмите себя в руки! Какой Париж? Вы нужны здесь! Месье Дюваль убедительно продемонстрировал, насколько. И речи быть не может, чтобы вы сейчас уехали.

В глазах Соломона был лед, а в голосе – сталь, когда он ответил:

– Я не спрашиваю у вас совета, месье Витц. Будет так, как я решил. Вы замените меня еще пару дней, как мы и договаривались ранее, а Исааку безопаснее побыть в Валлорисе до моего окончательного возвращения. Вы его туда и отвезете прямо сейчас.

– Эй, Сид, а мое мнение тебя интересует? – подал голос Исаак, встал с дивана, подошел к брату и положил руки ему на плечи:

– Не сходи с ума и не смотри на нас, как на врагов. Фридрих прав. Ты только что приехал, только разобрался с Дювалем, да и то не до конца – и вдруг как полоумный рванешь обратно в Париж, потому что твой принц с Монмартра трубку не взял?

– Именно так я и поступлю. – от прикосновения близнеца лицо Соломона немного смягчилось. Он глубоко вздохнул, сжал запястье Исаака и тихо добавил: – Прости, Лис.

Граница между их сознанием, и без того эфемерная, истаяла, Исаака на пределе эмпатии обожгла боль, плеснувшая из души Соломона, как черная кипящая вода, и отразилась в зеркале собственной памяти… Он понял все и, полный благодарности к брату, не ставшему упоминать Ксавье, прошептал с мучительным стыдом за свой эгоизм и собственничество:

– Это ты прости меня, Сид. Я… я не понял сперва, что у тебя с ним то же самое…

Витц выругался по-немецки, видя и понимая, что теперь ему придется спускать на грешную землю не одного, а обоих, и скорее всего он в этом не преуспеет. Он очень жалел, что подтолкнул Соломона к решению устроить себе «медовую неделю» в Париже – ведь вышло так, что, вместо сброса сексуального напряжения, отвлекающего от работы, месье Кадош окончательно потерял голову, и ставит интересы любовника превыше общего дела!..

Впрочем, Эрнест Верней, как ни крути, тоже был частью общего дела, поскольку именно в его руки Шаффхаузен передал денежный капитал… и с этой точки зрения его связь с Соломоном была полезна, так что лучше бы месье виконту оставаться живым и здоровым.

– Аааа, ладно, делай что хочешь… – пробурчал Витц, уселся в кресло и налил себе еще коньяка. – Нравится вести себя как пубертатному подростку, охуевшему от гормонов – мое почтение. Но будь готов, что твоя Жозефина назовет тебя идиотом и захлопнет дверь перед твоим носом, дорогой ты мой Бонапарт (5).

Исаак поднял голову с плеча брата, словно его озарила спасительная мысль:

– Кстати о Жозефине… Сид, давай, я разложу тебе карты – те, особенные, которые Шаффхаузен купил у знаменитой гадалки и подарил мне для сеансов арт-терапии?

Соломон невольно усмехнулся:

– Нет, спасибо, Лис, не надо. Я бесконечно ценю методы работы Шаффхаузена, тем более, что они отлично сработали, но пожалуйста, уволь меня от всякой мистики. Я человек науки.

– Да-да-да, человек науки, – ядовито вмешался Витц. – Человек науки, среди ночи мчащийся в аэропорт, потому что у него, видите ли, «дурное предчувствие». За предчувствия у нас отвечают архаические слои психики, на символическом плане – уровень архетипов и базовых мифологем. Так с чего бы тебе не взглянуть на проекцию своего бессознательного? С чего бы тебе бояться карт, если ты в них не веришь?

– У меня нет времени. Я хочу успеть хотя бы на шестичасовой рейс. Машина…

Исаак, захваченный своей идеей, решительно возразил:

– Машина придет через полчаса, Сид, ты же при мне договаривался с Полем. Этого хватит, чтобы вытянуть из колоды три карты. Тогда ты успокоишься немного, или…

– Или? – Соломон поднял брови, сам не понимая, зачем поддается на провокацию – возможно, Витц был прав, и ему хотелось взглянуть, в какие символы бессознательное зашифрует его отчаяние и тоску.

–… Или испугаешься окончательно, но в любом случае – ты будешь готов ко всему. Подожди минутку, я их сейчас принесу, они в моей сумке.

– О боже. Главное, никому их больше не показывай, особенно месье Дювалю. Я ко многому готов в плане репутационных издержек, но не к слухам, что доктор Кадош носит с собой гадательные карты.

Колода легла на чайный стол, покрытый сверху бамбуковой салфеткой, мужчины разместились вокруг: Исаак на диване, Соломон и Витц – на стульях по обоим краям.

– Надо зажечь свечи вместо лампы и прочитать пару заклинаний. А то вдруг духи чем-то заняты и не придут? – саркастически заметил Соломон; его по-прежнему раздражала дурацкая затея Лиса, но отказаться в ней участвовать после уже данного согласия было бы еще глупее.

«Ладно, в конце концов, эти упражнения с картинками идут брату на пользу, здесь Шаффхаузен оказался совершенно прав, а я могу и потерпеть четверть часа, пока Поль готовит машину…»

– Какие, к черту, духи? Это же не спиритический сеанс. – Исаак сосредоточенно раскладывал карты: сперва на пять стопок, потом из пяти сделал четыре, из четырех – три, и так до тех пор, пока карты, как следует перемешанные, снова не собрались в полную колоду. Тогда он пододвинул ее Соломону:

– Сними два раза, левой рукой. А потом задай свой вопрос и вытяни три карты, в любом порядке.

– Не могу поверить, что я в этом участвую. – Соломон бросил страдальческий взгляд на Витца, но тот не выразил ни малейшей поддержки, только важно кивнул: мол, давай-давай, игра в любовь стоит игры в карты… – Ну хорошо.

Он не стал долго раздумывать и выбирать, просто вытащил три карты подряд, и, следуя инструкции, передал их брату, не открывая, рубашками вверх. Вопрос, на который он более всего желал сейчас получить ответ, и так постоянно крутился на языке, но Соломон не стал произносить его вслух, оставаясь все так же саркастически-отстраненным:

– И что теперь? Поставишь мне диагноз по картинкам или подождешь мистического озарения?

– Для начала оставь свою язвительность. Если ты чего-то не видел или не в состоянии понять, оно все же может существовать и не спрашивая на то твоего согласия.

По тону брата и легкому румянцу, вспыхнувшему на его щеках, Соломон понял, что Исаак тоже нервничает и злится, но не потому, что так уж сильно обижается на Фому неверующего, а просто зеркалит эмоции близнеца, позволяя им проявиться в открытую.

– У меня нет времени на дискуссию о мистике. – он постучал согнутым указательным пальцем по все еще закрытым картам. – Пусть твой оракул скажет свое слово, или…

Прежде чем Соломон успел закончить фразу, раздался телефонный звонок. Резкий и громкий звук заставил Витца, сидевшего ближе всех к аппарату, вздрогнуть и чертыхнуться, а Соломона буквально подбросил со стула – кто же еще мог звонить в столь поздний час на личный номер Шаффхаузена, как не Эрнест, наконец-то проснувшийся и обнаруживший, что давным-давно пропустил назначенное время вечернего разговора?

…Когда брат схватил трубку, Исаак от всей души пожелал, чтобы звонок в самом деле был от принца с Монмартра: тогда появлялся неиллюзорный шанс, что Соломон пересмотрит свое решение и никуда не уедет, по крайней мере, сегодня ночью.

Он больше из любопытства, чем следуя практике расклада, начал переворачивать лежащие перед ним карты… но первое же изображение повергло его в неприятное удивление, а два других – по-настоящему испугали. Общий смысл расклада был нехорошим, и хуже всего стало подтверждение, полученное от реальности: звонил не Эрнест.

…Услышав в трубке высокий женский голос вместо желанного мужского, Соломон прикрыл глаза и мысленно сосчитал до десяти: моментальный переход от надежды к разочарованию по ощущениям в теле напоминал хороший удар током. Но собеседница на другом конце провода не уловила ничего необычного в спокойной интонации и ровном тембре доктора Кадоша, когда он вежливо проговорил:

– Доброй ночи, мадам Дюваль. Что случилось?

– Случилось то, что Жан опять не приехал домой ночевать! В чем дело, месье Кадош? Вы что, арестовали моего супруга? – Сесиль звучала нервно, но скорее устало и встревоженно, чем сердито.

– Нет, мадам. Все, что делает месье Дюваль на территории клиники и в рамках профессиональных обязанностей, он делает полностью добровольно.

– Тогда почему… Где он? – она задыхалась, как после быстрой ходьбы, и, кажется, была немного пьяна. – Вы не должны так его перегружать. К тому же, учитывая нынешний конфликт интересов…

– Прошу прощения, мадам Дюваль. Одну минуту. – Кадош обернулся к Витцу, который активно жестикулировал, предлагая передать ему трубку для объяснения с бывшей аспиранткой, и с благодарностью принял своевременную помощь друга. Розыски исчезнувшего Дюваля – куда бы он там ни зарулил, после того, как сел в такси – определенно не входили в число приоритетов Соломона на ближайшие часы.

– Гутен нахт, фрау Дюваль, рад, очень рад… Да, это доктор фон Витц. Да-да. Конечно, я все объясню. Вам не стоит тревожиться за Иоганна. Нет, право, не стоит. Это все его трудолюбие и тяга к знаниям, такая, знаете настырная. Да, ха-ха-ха, сегодня такая ночь, что все тревожатся без видимой причины… Скачки атмосферного давления.

Соломон беззвучно поаплодировал коллеге, выражая восхищение его способности утешать и уговаривать женщин – можно было не сомневаться, что Витц все уладит с Сесиль, по крайней мере до утра, когда станет известно, где был и чем на самом деле занимался Дюваль. Потом направился в сторону гардеробной, чтобы забрать куртку и дорожную сумку и, проходя мимо чайного стола, где все еще были разложены карты, уже открытые руками Исаака, бросил взгляд на странные яркие картинки: троянский конь, ввозимый в ворота города, Ахилл на колеснице, позорящий тело Гектора – во всяком случае, сюжет был очень похож, и, наконец, Геракл, срубающий головы Лернейской гидре (6):

– Хммммм… понятия не имею, что это означает у гадалок, но если я еще не забыл греческую мифологию – ситуация малоприятная.

Лис поднял на него потемневший серьезный взгляд и сказал без тени улыбки:

– Поезжай в Париж поскорее, братец. Надеюсь, ты успеешь, и все будет хорошо. Да поможет бог твоему художнику.

Мрачные слова Исаака звучали в ушах Соломона по дороге в аэропорт, и позже, сидя в самолете в ожидании взлета, с нетерпением глядя в иллюминатор, за которым малиновая кровь восхода широкими полосами разливалась по нежно-розовому рассветному небу, он не мог забыть о них. Для его рационального ума карты были забавой, детской игрой, что бы там ни говорили по их поводу Юнг и его последователи, помешанные на архетипах и символах, и «предсказания», хорошие или дурные, не стоили выеденного яйца. Но с интуицией – настоящей интуицией, рожденной под неокортисом – дело обстояло иначе, ее голос нельзя было заглушить никаким скепсисом.

Братья Кадош, оба, умели тонко чувствовать, создавать внутреннюю тишину и слышать неслышимое, а порою входить в особое состояние, где истончалась грань между действительным и воображаемым, и посреди абсолютной тьмы, запутанности, неопределенности вдруг вспыхивал яркий луч истины, и ответ на мучительный вопрос оказывался совсем рядом, простой и понятный.

Это умение сделало Соломона прекрасным диагностом, способным обосновать рискованный метод лечения и с высокой точностью предсказать результат, а Исаака – духовидцем, видевшим глубины человеческого сердца, скрытые мотивы и тайные желания. Когда Лис глубоко нырял в темное зазеркалье бессознательного, то редко ошибался в оценке происходящего между людьми. Карты и прочие мистические атрибуты, вроде хрустального шара или деревянных рун, были только поводом для такого нырка. Но в любом случае брат, побывав на дне своего колдовского колодца, пришел к тому же выводу, что и он сам: Эрнесту угрожает серьезная опасность, с ним что-то случилось.