Текст книги "Перстень царицы Ульяны (СИ)"

Автор книги: Glory light

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

Удивление на лице священника было настолько явным, что мне стало неловко.

– Никита Иванович, вы задаёте странные вопросы. Поверьте, существует масса отличий спящего человека от уже почившего. Возможно, вам следует сходить к медику, дабы он разъяснил вам их. Но, поверьте, никто из нас не стал бы читать заупокойную молитву над живым человеком. Безусловно, я проверил тело, и, поверьте, к моменту моего визита старик был мёртв минимум часов двенадцать, а то и больше.

– Благодарю, святой отец. Это всё, что я хотел выяснить.

– Могу я узнать, зачем вам понадобилось подтверждение смерти несчастного старика?

– К сожалению, сейчас нет. Я веду следствие, порученное мне лично государем, и не имею права разглашать детали.

– Я понимаю. В таком случае всего хорошего, Никита Иванович.

Я попрощался с отцом Борисом и отправился искать Митьку. Тот был найден уже у ворот собора – пытался продать двум мужчинам азиатской наружности верёвку от лаптя в качестве то ли сувенира, то ли оберега. Моё появление сорвало сделку века – я извинился перед иностранцами, дал нашему младшему сотруднику подзатыльник и потащил за собой. Мне в голову пришла ещё одна идея.

В голове продолжал настойчиво звучать голос Шмулинсона: «Запретите им воскресать, Никита Иванович! Запретите им воскресать». Легко сказать, кстати… как будто я мог это контролировать. К тому же у меня осталось всего два дня, а у нас, помимо пошлых частушек на заборах, появились ещё и чудом ожившие покойники. Дело значительно усложнилось. И кстати, похоже, это всё-таки одно дело, а не два.

Я думал зайти к Гороху и изложить ему мои соображения, но потом решил, что пока рано. Вначале нам самим хорошо бы понять, что происходит. Мы с Митькой направились домой.

***

Яга нас уже ждала. Митьке вручила тарелку с ужином и выдворила его в сени, меня усадила за стол. Меня просто распирало от желания поделиться информацией, но бабка была непреклонна: сначала еда, разговоры потом. Я наворачивал картошку с грибами из горшочка, наша эксперт-криминалист продолжала хлопотать у печи.

– Бабуль, может, вы тоже присядете? Ну неудобно же, я тут ем, а вы всё время на ногах.

– Ох, Никитушка, да я-то что? Я из дому не выхожу, где ж я могла устать? А ты весь день по городу ноги оббиваешь, тебе сил набираться надо. Али забыл, что через два дня государь от нас доклад потребует?

– Да уж забудешь тут, – прочавкал я. Бабка выставила на стол здоровенный пирог с луком и яйцом.

– А вот пирожок малый, Никитушка.

– Малый?! Бабуль, мы им со стрельцами поделиться можем – и ещё останется!

– Да им-то я уж отнесла. Вот как раз и самовар поспел…

Я отрезал нам с бабкой по куску пирога и придвинул себе чашку чая.

– Пока пьём, я вам буду рассказывать. В общем, как бы это помягче изложить-то… бабуль, в городе покойники воскресают! Причём это уже не единичный случай, их таких уже трое.

– А кто третий-то?

– А вот за этим, бабуль, к нам приходил Абрам Моисеевич. Купец Мирошкин заказал ему гроб на умершего отца, а потом пришёл и сообщил, что уже не нужно, потому как батюшка его воскрес. Нет, ну это нормально вообще?!

Я вкратце пересказал Яге историю, услышанную от Шмулинсона. Бабка даже по чай свой забыла от удивления.

– И знаете, главное, что он от меня требует? «Запретите им воскресать»! Как?! Я что тут, привратник между мирами, что ли? Бизнес у него, видите ли, загнётся! Да мы сами скоро загнёмся от таких новостей.

– Да уж… – Яга тяжело вздохнула. – Прав ты, Никитушка, не единичный случай сие. С пса всё началось, тут мы ещё как-то могли отделаться. Но остальные двое?

– Особенно Груздев меня волнует. Лежал себе человек пятнадцать лет в земле – а дай-ка, думает, встану посмотрю, как там сынок мой, бестолочь. Заодно и пару заборов разрисую, так, что ли? Бабуль, нам надо срочно выяснять, кто это делает и с какой целью. Причём понимаете ведь, в чём проблема? Если бы упыри были кровожадные – полбеды, с ними проще. Но эти-то от живых людей неотличимы!

– Тут, Никитушка, я тебе не помощник. Может, Ванюша Полевичок что присоветует… ты съезди к нему, привет от меня передай. Хороший он, завсегда поможет. Да токмо я и сама не разумею, а надо ли нам копать это дело, участковый?.. От собаки хозяину радость одна, безвременно ведь пёс сей умер, лихими людьми отравлен был. Насчёт Груздева ничего не скажу, но вот Мирошкин – знала я его немного, душевный был человек. С внуками нянчился, невестку никогда словом дурным не обидел. Любили его. Ежели он, прости Господи, воскрес – так плохо разве?

– Бабуль, мне нужно знать, кто и зачем это делает. Ведь не сами же они, особенно собака. Даже у вас нет мыслей насчёт предполагаемого исполнителя, а это значит, что в городе действует сила, непонятно на что способная. А если этот фокусник нам тут армию упырей завтра под шумок поднимет – отбиваться будем? Я вот не хочу снова отделение от оживших мертвецов оборонять, одного раза хватило.

Мы помолчали, занятые пирогом.

– Никитушка… а вот ещё что я подумала. Ты к Ванюше Полевичку-то поедешь, но не лишним было б ещё могилку Митрофана осмотреть на предмет разного. Не Митьку же посылать, он мертвецов страсть как боится…

– Это и мне в голову пришло, вот только, боюсь, не успею в оба места. Может, стрельцов отправим? Пусть Филимона с собой возьмут – да и вперёд.

– А на кой ляд им Филька? Сами не найдут, думаешь?

– Ну так, пусть родителя почтит… – я неопределённо развёл руками.

– Да уж, почтит, – хмыкнула Яга. – Родитель евойный по городу шастает да на заборах непотребщину пишет!

– Это нам и предстоит проверить.

– Раскапывать думаешь?

– Не знаю пока, бабуль… не знаю.

***

Мы могли и не надеяться, что этот вечер будет спокойным. После чая я раскрыл блокнот и постарался хоть как-то систематизировать сведения, полученные нами в ходе расследования. Первоначально дел было два – два больших прямоугольника. В первом заборы, во втором – собака. Затем я нарисовал от них две стрелки, ведущие к третьему прямоугольнику, в который вписал Митрофана Груздева. По всему выходило, что дело-то одно, и расследовать его надлежит комплексно.

С заборами проще: изловим Митрофана – и это дело можно закрывать. А вот что делать с начавшейся в городе эпидемией чудесных воскрешений, я пока не знал. Главный вопрос мучил меня по-прежнему: кто – и, главное, зачем – это делает? Поднять из могил собаку, старика и давно почившего храмового дворника. Чушь какая-то.

Сосредоточиться мне не дали. Во двор влетел гонец от государя и доложил, что Его Величество желает срочно видеть сыскного воеводу. Настолько срочно, что пешком не получится, а потому не был бы я так любезен взгромоздиться на коня и проследовать на царское подворье. Можно подумать, у меня есть выбор. Я встал из-за стола, одёрнул китель и с блокнотом подмышкой вышел во двор.

– Ты уж езжай, Никитушка, разберись, чего там у государя приключилось, – напутствовала меня Яга. Я пожал плечами:

– Вариантов у нас всего два, бабуль: или художества на царском заборе, или опять воскрес кто-то. Первое отпадает – он действует строго по ночам.

– Ох участковый, не шутил бы ты так…

Я обнял бабку на прощание. Мне и самому было не до шуток. Забегая вперёд, скажу, что в конечном счёте я оказался прав.

До царского терема мы доскакали быстро. Государь меня уже ждал. Вид у Гороха был настолько ошарашенный, что мне вначале стало не по себе. Что тут у них случилось-то?

– Никого не пущать, я с участковым один на один говорить изволю, – приказал Горох стрельцам у дверей и вернулся в комнату. – Никита Иваныч, тут это…

– Да?

– Даже не знаю, как и сказать тебе. Ох… нет, сначала выпить надо. Ты будешь?

– На службе не пью, – напомнил я. Государь пожал плечами, открыл стенной шкафчик и извлёк оттуда пузатый зелёный графин и стопку.

– А мне надо, чую. Для успокоения души. Тут это…

Он набулькал себе полную стопку и залпом, не закусывая, выпил. Государь не выглядел напуганным или разгневанным, он был, похоже, просто в шоке.

– Никита Иваныч, ты не поверишь!

– Ваше Величество, говорите прямо. Кто воскрес?

Горох плюхнулся на сундук и тупо уставился на меня.

– Ты уже в курсе, да?

– Не совсем. Так кто?

– Дворник наш. Сухарев… Ксюшкин отец.

Тут уже настала моя очередь удивляться. Где-то полминуты я судорожно хватал ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды. Вот это было неожиданно.

Николай Степанович Сухарев был одной из первых жертв в деле о летучем корабле. Яд он принял сам, без чьего-либо участия, но лично мне менее грустно от этого не становилось. Сухарев был одним из самых образованных людей, каких я встречал в Лукошкине. С удовольствием, если бы представилась такая возможность, продолжил знакомство.

Младшая дочь Сухарева, Ксюша, была одной из последних любовниц Гороха. Собственно, вскоре после её смерти он и решил завязать с неофициальными связями и жениться. Господь не дал Ксюше ума, однако сердце у неё было доброе, а государя нашего она любила искренне, даже не пытаясь как-то влиять на него и пользоваться своим положением. Её смертью я тоже был искренне опечален.

– А… – я попытался связать воедино разбредающиеся мысли. – Как это случилось?

– Да знаешь, Никита Иваныч, по-дурацки как-то. Новый наш дворник, Ефим, из дому-то вышел вот часа полтора назад, смотрит, идёт к нему какой-то тип. Ефим его при жизни-то не знал, ну и не понял ничего, думает, просто мужик какой-то. Сухарев к нему: так мол и так, с кем имею честь и почему вы ко мне без приглашения. А тут из стрельцов кто-то… узнали его, короче. «Степаныч, ты, что ль? Ты ж помер!».

– А он?

– Удивился. Как это, говорит, помер, я вон ща метлу возьму да работать пойду. Мало не десяток стрельцов мне за вечер седым сделал! Ребята Ефиму-то как объяснили, он креститься начал – да и бежать.

– А Сухарев где сейчас?

– У себя, думаю. Я его мельком в окно видел – вот веришь, участковый, ровно не он полгода назад помер!

Я едва избежал искушения попросить водки и себе. Четвёртый случай – более того, на этот раз воскрес человек, которого я лично знал! Я закрыл глаза и медленно сосчитал до десяти. Вроде полегчало.

– А как ты, Никита Иваныч, понял, что кто-то воскрес? – вдруг сообразил Горох. – Ещё, что ли, кто-то отметился? Я говорил тебе, голова еловая, обо всём немедля мне докладывать! А ты?

Пришлось покаяться. Мне не хотелось раньше времени посвящать Гороха в это дело.

– Есть ещё три случая, но это рассказ небыстрый. Можно я сначала с дворником побеседую?

– Иди уж, дозволяю. Но потом – ко мне, жду тебя с докладом.

– Всенепременно, Ваше Величество.

Я вышел от государя и направился во двор, вести беседу с первым из наших воскресших покойников, что попали в руки милиции.

Сухарев стоял на крыльце своего домика в углу двора и, жмурясь, любовался заходящим солнцем. Рядом, прислоненная к стене, находилась его метла.

– Никита Иванович! Меня безмегно гадует возможность побеседовать с уважаемым участковым. Вы давненько не заглядывали.

Я внимательно осмотрел его с ног до головы. Сухарев выглядел совершенно обыкновенно – точно так, как в день нашей последней встречи. Ожившие покойники не должны так выглядеть. Или, если точнее, они должны выглядеть не так. Я нервно сглотнул. Дворник спустился с крыльца и тепло пожал мне руку.

– Пгоходите, пожалуйста, я соггею нам чаю, – он гостеприимно указал в сторону входной двери. – А почему вы смотгите на меня, будто увидели пгивидение?

– Да… кхм, в какой-то степени так и есть, – пробормотал я, однако безропотно прошёл в дом вслед за ним. Сухарев предложил мне сесть на сундук, а сам занялся самоваром. Я решил не откладывать дело в долгий ящик.

– Николай Степанович, вы хорошо себя чувствуете?

– Пгосто отлично, дгуг мой, пгосто отлично. А почему вы спгашиваете?

– Да видите ли… словом, что последнее вы помните?

– С какого момента? Никита Иванович, я не жалуюсь на память. Вы вызывали меня к себе, спгашивали пго Ксюшу, я сказал вам, что ей никогда и в голову не пгидёт что-либо кгасть. Я повтогю вам это снова, если хотите.

– Я вам верю. А… ничего странного с вами в последнее время не происходило?

Абсурд какой-то. Я разговаривал с человеком, который умер полгода назад. Он вполне адекватно отвечал на мои вопросы, да и вообще вёл себя… обычно. Он был неотличим от живого человека. Он пил чай, руки у него были тёплые. Ни клыков, ни горящих злобой глаз, как это обычно бывает. Если бы только я не знал, что полгода назад этот человек принял яд. По моему позвоночнику пробежал предательский холодок. Это невозможно.

– Вот как в душу глядите, Никита Иванович! Я встгетил около своего дома какого-то ггажданина, котогый якобы тепегь тут живёт. Стгельцы воззгились на меня и сказали, что я, по их мнению, умег! Никита Иванович, я похож на умегшего?

– Н…нет, – выдавил я и для верности помотал головой. – Не похожи.

– Вот! Хотя, пгизнаться, недавно мне снился сон, что я действительно умег. Очень стганный сон.

Царский дворник выглядел искренним. Он, похоже, действительно не понимал, в чём проблема. В его картине мира всё было вполне логично: он шёл к своему дому, наткнулся на незнакомого мужика, который якобы теперь здесь живёт, а потом на стрельцов, начавших утверждать, что он, Сухарев, умер. В его понимании странными были именно они, но никак не он сам. Я видел, что он даже не пытается меня обманывать. Что с этим делать – я не знал. Человек умер, через полгода воскрес – и в упор не помнит этого факта своей биографии. Ему кажется, что он просто заснул. Дела-а…

– Николай Степанович, я могу попросить вас об одолжении?

– Газумеется. Всегда счастлив помочь милиции.

– Меня ждёт Горох, а вы, если не слишком заняты, не могли бы дойти до отделения? Мы расследуем новое дело, и ваша помощь очень бы нам пригодилась. Наша эксперт-криминалист задаст вам пару вопросов.

– Конечно, Никита Иванович. Если не возгажаете, пгямо сейчас отпгавлюсь.

– Благодарю, – я встал с сундука. Мы вышли во двор, Сухарев пожал мне руку на прощание и спокойным шагом направился в сторону ворот. Я проводил его долгим растерянным взглядом. Если бы я не знал, что он полгода назад умер, в жизни бы не догадался! Обычный. Чёрт побери, как я устал от этого слова в нашем деле.

========== Глава 4 ==========

Я вновь засиделся у Гороха до глубокой ночи. Государь потребовал отчёта о текущих делах, пришлось рассказывать. Я действительно не хотел пока посвящать его в расследование чудесных воскрешений, но деваться мне было некуда. Если бы Сухарев не объявился у царя практически под носом, я бы, может, и сумел потянуть время, но тут уж, как говорится, шила в мешке не утаишь. Царь попытался было отчитать меня за скрытность, но я сказал, что в таком случае обижусь и вообще ничего не расскажу. Он подумал, кивнул, велел подать наливку с изюмом и потребовал подробного доклада.

Я старался как мог. Рассказал и про собаку, и про Мирошкина, и про самую непосредственную связь Фильки Груздева с этим делом. Про дворника царь и так уже многое знал. Я добавил лишь, что собаку и Николая Степановича – если не знать заранее, что с ними что-то не так – ни за что не отличишь от живых. Про пса Яга в самом начале сказала, что не мёртвый он, живой, но «как-то странно». Больше я ничем удовлетворить царское любопытство не мог. Мирошкина я не видел, Митрофана Груздева же нам ещё предстояло поймать. Горох искренне хохотал, когда я описывал ночные приключения бывшего храмового дворника.

– А ведь верно, что все, кому охальника ни опиши, сразу Фильку представляют! Не так уж мы и ошибались, – подвёл итог государь. – Но кто ж знал-то!

– Никто не знал, Ваше Величество, потому что ну сами подумайте… невозможно это! Пятнадцать лет человек в земле лежал – и нá тебе! Самый странный, кстати, случай из всех четырёх.

– Здесь всякое возможно, Никита Иваныч, – Горох развёл руками. – По делу тебе ничем помочь не могу, а мешать так тем более не стану. Действуй согласно намеченному плану. Вы опергруппа моя верная, токмо на вас я в таких делах положиться могу.

Я кивнул. Мне показалось, что царь хочет сказать что-то ещё, но он промолчал, лишь подлил нам обоим тягучей сливовой наливки из графина.

– Ваше Величество, поздно уже, пора мне. Да и вас супруга заждалась, думаю.

– Давай по последней, участковый, за здоровье. И отпускаю тебя с Богом.

Мы выпили. Я поставил на стол пустую стопку и встал. Царь тоже поднялся, отечески обнял меня за плечи и даже перекрестил на прощание. Лишь у самых дверей, провожая меня, он вновь тихо заговорил.

– Никита Иваныч, найди того, кто это делает, да пред очи мои поставь.

– Найду, Ваше Величество. Во всяком случае, буду стараться.

– Найди, – голос царя странно дрогнул. – Ксюшкин отец ежели встал, то сама Ксюшка… что ж?

Я его понял и лишь беспомощно опустил взгляд. Лучше бы воскрес кто угодно другой, но только не Николай Степанович – лишнее напоминание о последней, бессмысленной и неправильной, но такой бескорыстной любви нашего государя. Мне вновь стало невыносимо грустно.

Если честно, я надеялся, что он её забыл.

– Ты не смотри на меня так, Никита Иваныч. То дело прошлое, и я уж женат безвозвратно. Ни о чём не жалею, Лидочку мою люблю и готов на всё, чтобы ей со мной хорошо было. А токмо… безвинно ведь сгинула девка, не должно так быть. Поставь мне этого колдуна бесстыжего, пусть Ксюшку поднимет. Отпущу, приданого дам, замуж пусть идёт – но пусть будет счастлива. За какие ж грехи перед Господом её прежде времени в могилу?

– Я сделаю всё, что от меня зависит, Ваше Величество, – твёрдо ответил я. Горох пожал мне руку.

– Иди с Богом, участковый.

Когда я вернулся в отделение, было уже около часа ночи. Митька дрых в сенях, из бабкиной комнаты раздавались заливистые рулады. Я даже позавидовал, если честно. У них обычный человеческий режим, а у меня… а ведь я начальник! Эх, ладно, чем жаловаться, пойду-ка я тоже спать. Всё равно эта горластая скотина опять заорёт ни свет ни заря.

Собственно, так оно и вышло. Когда я утром сполз вниз, бабка посмотрела на меня самым сочувственным взглядом. Не подумайте, после вчерашних посиделок у Гороха меня не мучило похмелье, просто хронический недосып ещё никого не доводил до добра.

– Никитушка, чтой-то мне вид твой не нравится. Накось, выпей, – Яга порылась на полках, достала какой-то пузырёк и накапала из него мне в стакан золотистой ароматной жидкости. Пахло травами и чем-то сладким.

– А что это, бабуль?

– Бальзам особый. Взбодриться поможет, – она улыбнулась. – Да ты пей, не бойся, али я травила тебя когда?

Я выпил. Жидкость разлилась по телу приятным теплом. На миг мне показалось, что уже осень. Да, именно осенью она и пахла – сухими степными травами и ветром. Буквально через пару минут головная боль отступила, и я почувствовал себя гораздо лучше – словно выспался на неделю вперёд.

– Полегчало, Никитушка?

– Так точно, бабуль. Спасибо. Но вообще нам с нашим режимом надо что-то делать, потому что это никуда не годится.

– Закончим дело – выспишься, участковый. Правда, на третий день от скуки взвоешь, – лукаво улыбнулась бабка. – А теперь давай-ка к столу.

***

После завтрака я начал собираться в путь. Ехать мне предстояло на речку Смородину – это около часа верхом от городских ворот. Именно там я предполагал встретить Ивана Полевика, давнего знакомца нашей бабки. Я с ним уже однажды виделся – когда приезжал за живой водой. Интересный тип, кстати. Яга говорит, он старше неё, но выглядит как мальчишка лет семи. Я бы в жизни не догадался, что этот забавный малыш силу имеет не меньшую, чем Леший или там, к примеру, Водяной. Воистину, иногда внешность бывает обманчива.

Пока я собирался, нагрянули стрельцы с докладом. Оказывается, Еремеев велел им идти на старое кладбище ночью, якобы так они с большей вероятностью обнаружат присутствие нечисти. Ребята честно выполнили задание: взяли Фильку Груздева под белы рученьки да при полной луне потащили его на могилу предка. Дьяк орал как резаный, пришлось вновь закатать его в ковёр и заткнуть рот. Впрочем, это, пожалуй, было единственной неувязкой всего мероприятия. В остальном у них всё прошло гладко: могилу Митрофана Груздева они нашли без проблем и честно проторчали там пару часов, дожидаясь хоть какого-нибудь сверхъестественного явления. Не дождались, решили копнуть, покойника в могиле не обнаружили. После чего с чистой совестью отправились в отделение, по дороге выгрузив дьяка у его дома.

Итак, Митрофан Груздев действительно воскрес. Нет, я мог и дальше продолжать закрывать глаза на очевидное и представить дело как вандализм (некто неизвестный похищает покойников из могил), но это было бы уже смешно. Ни у меня, ни у Яги уже не осталось сомнений: кто-то, обладающий достаточным могуществом, воскрешает людей. И не только людей – в конце концов, про Барбоса тоже не будем забывать.

Зачем – неизвестно, чем это нам грозит, мы тоже не знаем. Самое, наверно, дурацкое из моих дел здесь.

– Езжай, Никитушка, – напутствовала меня бабка. – Привет Ванюше Полевичку передай да совета его спроси. Он ведь, Ванюша, многое знает, что мне и не снилось даже.

– Всё сделаю, бабуль.

Она собрала мне с собой пару варёных яиц, несколько яблок, кусок пирога и флягу с водой и сложила это всё в сумку, которую я повесил через плечо. Затем я влез на коня, на прощание помахал всем присутствующим и выехал со двора. Я не оглядывался, но знал, что Яга обязательно перекрестит меня на дорогу.

У меня оставалось всего два дня (если считать сегодняшний), чтобы разобраться в этой странной истории с воскресающими покойниками. Я сильно сомневался, что успею, но, с другой стороны, мы и так делали всё возможное. Я сам, бабка, Еремеев с ребятами… все старались по мере сил. Да у нас и вариантов не было.

Мой путь лежал через восточные ворота. Дежурные стрельцы откровенно скучали, а потому попытались завязать со мной беседу, но я сослался на занятость и попросил просто выпустить меня из города. Они заметно огорчились, но ворота открыли, и я выехал на широкую пыльную дорогу. По ней мне предстояло целый час скакать до Смородины. Я пустил коня лёгкой рысью.

Снег давно сошёл, дождей не было, а потому дорога была сухой. Копыта моего коня выбивали из неё шлейф пыли, остававшийся позади. За время моего пребывания в сказочном царстве я стал держаться в седле гораздо увереннее, чем в первые дни, а потому мог себе позволить смотреть по сторонам. Красиво здесь. В который раз я подумал, как же сильно люблю это место. Я сделаю всё возможное, чтобы разобраться со свалившимся на меня делом, и верну Лукошкину его спокойную жизнь.

На деревьях вдоль дороги уже появились почки, на некоторых зеленела молодая листва. Воздух пах землёй и пылью. Я не доехал до излучины реки каких-то метров сто, когда прямо передо мной на дороге появился мальчуган в залатанной рубашонке. Конь встал как вкопанный, и я едва не вылетел из седла.

– Дядь, а дядь, дай фуражку померить!

Ванюша Полевичок собственной персоной. Я осознал, что по-прежнему в седле, а не улетел головой в ближайший куст, и перевёл дыхание.

– Уф… здравствуйте. Зачем было так меня пугать? – я сполз с коня и взглянул на Полевика сверху вниз. Глаза у него смеялись.

– Прости, участковый, привычка. Ты не по мою ли душу?

– По вашу.

– Ну я так и понял. Коня вон к деревцу привяжи, да пойдём прогуляемся. Вижу, дело у тебя ко мне серьёзное.

В прошлую нашу встречу он вёл себя куда более ребячески, даже всю мелочь у меня выклянчил. Я никак не мог привыкнуть к невероятному несоответствию внешности и поведения этого мальчишки его истинной сущности.

Я привязал коня к раскидистой иве. Ванюша Полевичок, не оборачиваясь, зашагал в сторону реки. Я двинулся за ним.

– Ну рассказывай, участковый, что тебя тревожит. Раз уж ты ради встречи со мной в такую даль забрался.

Мы уселись на крутом берегу Смородины, и я кратко изложил ему суть дела. Ванюша не перебивал, слушал внимательно, расправляя тонкими детскими пальцами складки на подоле своей мятой рубашки.

– Ох, Никита Иваныч… откуда ты на наши головы взялся – не знаю, но только не было ведь здесь раньше такого. Вот не пойму, ты неприятности притягиваешь на свою головушку бедовую, али что?

– Я не специально, – попытался оправдаться я.

– Да знаю. Но вот судьба у тебя, участковый, нехорошая, не видать тебе покоя на этом свете.

Я уж не стал уточнять, каким образом он это видит. И так новости не сильно радостные. Я порылся в сумке и предложил ему яблоко. Ванюша взял, повертел его в руке.

– Добрый ты человек, Никита Иваныч. Здесь я бы должен сказать, что помогу тебе, но…

– Что, не поможете? – думаю, разочарование было столь явно написано на моём лице, что он едва не рассмеялся.

– Я бы рад, участковый, да вот только не знаю, что и сказать тебе. Задал ты мне задачку. Были б обычные упыри – так тут и вопросов бы не было, как с ними бороться – многие знают, нет в том сложности. А такие, как у тебя… а нужно ли с ними вообще бороться? Мирные люди, от живых неотличимые. И собака на радость хозяину. Казалось бы, наоборот, всем от этого хорошо. А вот прав ты, Никита Иваныч, что-то здесь и меня царапает.

– Нам с Ягой тоже не нравится, – согласился я. – Всё нас толкает к тому, чтобы бросили мы это дело, потому что нет от него никакого вреда. Но не могу я так, есть в нём что-то неправильное.

– Вот русалки, например, Никита Иваныч. Девчата с поломанными жизнями. Ходят, говорят, каждая – красавица, каких поискать. А всё ж таки они мёртвые. А тут… Я слышал про такое, участковый. Да и то – на уровне «одна бабка сказала». Потому как с редкой вещью ты столкнулся, Никита Иваныч. Редкой, древней, очень зыбкой. Об этом только легенды ходят, да и те… кто их знает, где там правда. Сам я с этим не сталкивался, поэтому что здесь истина, а что нет – решай сам, я тебе не помощник.

Я достал блокнот и приготовился записывать. Ванюша Полевичок смотрел куда-то вдаль, взгляд его был серьёзным и печальным.

– Для таких, как ты описываешь, даже название есть, надо ведь их как-то обозначать. Кличут их «неживые-немёртвые», хотя правильнее было бы наоборот. Немёртвые-неживые, потому как из объятий смерти они вырвались, а до живых не дотягивают. Но тут уж как повелось. Как их сделать… это сложно. Такое лишь праведнику святому под силу, Божьим даром наделённому. Сказано в Писании, Никита Иваныч, что лишь Господу нашему и Двенадцати Его дозволено воскрешать. Понимаешь, в чём тонкость? Тот, кто это делает, поступками своими, милосердием, праведностью заслужил такие полномочия на земле. Он поднимает из могил почивших людей и возвращает их безутешным семьям, даря им покой. Неживые-немёртвые несут радость, воссоединение, но они не дотягивают до живых, потому как создатель их – человек. Не с врагом ты воюешь, участковый, перед тобой – святой мученик, страсти мирские победивший. Мало их на земле, и мало кто из них на такое решится, потому и не изучено сие. Никто не знает, нужно ли с ними что-то делать и если да, то что.

Я молчал, пытаясь осмыслить услышанное. Ванюша Полевичок неторопливо продолжал:

– Начнёшь с ними бороться, Никита Иваныч, – не поймут тебя люди. Ты ж на целостность семьи покусишься, любимых забрать попытаешься. Сам врагом станешь. Всё указывает на то, что бросать ты должен это дело, но вот подчинишься ты или нет – решать тебе. Тот, кто это делает, лишь чистыми помыслами руководствуется, не ищи тут зла. Сила его добром да милосердием питается, как только погрязнет он во грехе – так и утратит всё, и отвернётся от него Господь.

– Значит, не Кощей, – вынужденно признал я.

– Да ну о чём ты, какой Кощей, – отмахнулся мой собеседник. – Ты имеешь дело с праведником, каких и на свете-то единицы. Все мы грешны, Никита Иваныч. Будешь ты копать это дело – решай сам, с совестью своей договаривайся. Захочешь остановить их – ополчатся против тебя люди, остановишься сам – и никто не знает, что будет дальше. Больше я тебе, участковый, ничем помочь не могу.

– Спасибо и на этом, – вздохнул я. Припекало солнце, внизу несла свои воды Смородина, а на душе моей скребли кошки. – У меня пирог есть, будете?

– А чего ж не буду, давай. Разделю с тобой трапезу.

Я вытащил из сумки завёрнутый в бумагу пирог с капустой, развернул его и разломил на две части. Одну протянул Ванюше, от другой откусил сам.

– Бабка твоя пекла?

– Ага.

– Ох и знатная она в этом деле мастерица! Привет ей передай, пусть будет здорова. В общем, я тебе так скажу, Никита Иваныч: обычно вы, милиция, злодеев ищете, ну так вот теперь ищи праведника.

Я кивнул. Не было печали. Мы сидели на берегу, жевали пирог и яблоки, запивая водой из моей фляги, смотрели на реку. Среди сухой прошлогодней травы то тут, то там проглядывали золотые головки мать-и-мачехи. Я провёл рукой по земле, ощутив под ладонью её тепло, – стало немного легче.

– Спасибо тебе, участковый, за угощение да за привет от Яги. Давно мы с ней не виделись.

– Так, может, зашли бы как-нибудь на чай? Она рада будет.

– Она-то, может, и будет, а вот тот, кто защиту городу ставил, – явно нет.

– Защита города? – не сразу понял я. – А, этим у нас отец Кондрат занимается. Широкой души человек да веры неистовой. А в чём дело?

– Понимаешь, Никита Иваныч, мы все… я, Леший, Водяной, даже бабка твоя – мы ведь ещё до крещения на этой земле жили. А теперь для люда православного получаемся как бы немного… вне закона? Короче, отрицают нас верующие, нет нас. Потому мы никому на глаза и не показываемся, зачем ворошить прошлое? И священник православный, когда барьеры вокруг города возводит, – он ведь не от кого-то определённого, он всем нам дорогу в Лукошкино закрывает. А зачем, сам посуди, я пойду туда, где мне не рады, где дверь для меня на замок замкнута?

Я понимающе кивнул. Вечный конфликт веры.

– Но я, если честно, думал, что это действует только на Кощея… он ведь, злодей, сколько раз уже пытался Лукошкино разрушить. Вот государь и повелел отцу Кондрату защитой заняться.

– Как ты себе это представляешь, участковый? Невозможно такие барьеры против кого-то одного выставить, прочих не зацепив.

– А Яга?

– А что Яга? Она-то уже в городе. Она даже выйти спокойно сможет, а вот вернуться назад – нет, пока святой отец защиту не снимет, помолившись. То есть нет, хрычовка старая тоже не лыком шита и что-то в запасе наверняка имеет, и прорваться сможет, скорее всего, но это изрядно потреплет и её, и вашего отца Кондрата. Зачем такие сложности?

– И то верно, – вздохнул я. Об этом я не задумывался. Да что уж там, я действительно жил с мыслью, что отец Кондрат защищает Лукошкино исключительно от Кощея.

– Ладно, Никита Иваныч, пора мне. С тобой интересно, да только и дела не ждут. Бывай, участковый.

– Спасибо за помощь! – ответил я, но уже в пустоту – Ванюша Полевичок умчался.