Текст книги "Перстень царицы Ульяны (СИ)"

Автор книги: Glory light

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Я присвистнул:

– Да ведь ему лет-то сколько!

– Ну, Никита Иваныч, седина в бороду – сам знаешь. Боится она, тоже ведь не молодеет.

– Кстати, женщин же на собрания не пускают? – уточнил я. Бояре кивнули.

– И её не пустят, – подтвердил Кашкин. – Правило такое. Боярская дума – мужская справа. Ежели помер кто, дык его место сын займёт, но не вдовица безутешная. Бабий удел – дом да дети.

– Тогда зачем она приехала?

– Дык известно зачем, – седобородый боярин пожал плечами. – В комнатке за дверью подслушивать станет. Матушка-государыня прежняя тоже так делала. Пошли, Никита Иваныч, что-то задержались мы. Мы б и помогли тебе с радостью, да токмо вишь что деется… против своры этой мало нас, ты уж не обессудь.

– Я не в обиде, – улыбнулся я. Мне хватало уже того, что они и так меня поддерживают. Менять образ мышления боярской думы – дело не на один год, я рад, что хоть до кого-то смог достучаться.

Мы поднялись по лестнице и направились к залу заседаний. Там уже рассаживались бояре. Ругались, стучали посохами. Я взял Кашкина за локоть и потянул в сторону.

– Вы не могли бы мне быстро показать, кто есть кто? Меня по ходу следствия интересуют некоторые фамилии.

– А чего ж не мог бы, спрашивай.

Мы стояли так, что через приоткрытые двери могли видеть половину зала, занимаемую сторонниками пропавшего боярина. Я мысленно воспроизвёл в памяти государев список.

– Для начала – Зиновьев, Кожевников и Шишкин.

– Ну это легко. Вона в первом ряду все трое.

Я присмотрелся. Среди тех, на кого указывал боярин, был запомнившийся ещё с прошлого собрания древний дед.

– Тихон Шишкин, – заметив, на кого я смотрю, уточнил Кашкин. – Первый тесть Бодрова. Очень древний род, тоже завсегда у трона стояли. Но загибается ныне, двое детей всего у старика было. Дочь он за Игнатьича сосватал, двух сынов родили, а брат ейный хворал сильно, помер неженатым. Побочные ветви пойдут отныне.

Ага, кивнул я. Выходит, это родной дед обоих сыновей боярина, отец его первой жены – той, которая упала с лошади.

– Травкин и Полушкин.

– Третий ряд, крайние слева. Погоди-ка, а что у тебя, список какой-то или что?

– Почти, – кивнул я. – Просил государя отметить ближайших сторонников Бодрова. Просто на всякий случай, мало ли. Вдруг они причастны к его исчезновению.

– Очень может быть, – согласился боярин. – Тогда дальше гляди. Вона в шапке сидит – это Гаврила Афанасьев, отец Маргариты. Он в своё время приданого за ней дал – двух девок дворовых да одеяло пуховое, самое ценное, так сказать, отдал. Бедные они, как церковные крысы, ибо все мужики в семье играют до последней рубахи.

– Да ладно?

– Вот те крест. Детей у него то ли девять, то ли десять, я ужо всех и не упомню… и токмо девки почти, сын один. Из всех девок вот одну он удачно пристроил, ей тогда и шестнадцати-то не было. Ну и возрадовался, дескать, зятёк золотом уж всяко поможет. Да токмо на Игнатьича где сядешь – там и слезешь, погнал он родственничков со двора взашей, ни копейки не дал. По этому поводу с давних пор Гаврила на Игнатьича зуб имеет. Он и в думе-то токмо из-за этого, государь дозволил ежегодные взносы не платить.

Я постарался рассмотреть Афанасьева повнимательнее. На вид ему было лет шестьдесят. Получается, он моложе собственного зятя. Худой и весь какой-то… потёртый, что ли. По сравнению с большинством бояр, чья комплекция стремилась к форме шара, он значительно выделялся.

– Ещё нужен тебе кто?

– Остальных я знаю. Спасибо, – я пожал боярину руку, и он отправился в зал заседаний занимать место. Я же прошёл в боковую комнату, через которую обычно заходил государь. Его самого ещё не было, а Маргарита сидела у окна и рассеянно смотрела во двор.

– Здравствуйте, мадам.

– Добрый день, – сквозь зубы поздоровалась она, даже не обернувшись.

– Полагаю, епископ Никон согласился присоединиться к поискам вашего супруга?

Не знаю, что дёрнуло меня за язык. Боярыня удивлённо приподняла брови.

– Что, простите?

– Просто я вчера имел честь видеть вас в соборе.

Её щёки немного порозовели. Впрочем, она держала себя в руках.

– Странно, я вас не видела.

– Не удивляйтесь, мадам, милиция может быть незаметной. К тому же Марфа Ильинична успела кое-что нам рассказать перед смертью.

Она потрясающе умела изображать удивление. Однако я понял, что попал в цель.

– Вы ничего не докажете. Мой муж верно служит государю и делает всё на благо страны.

– Разумеется, – охотно кивнул я. – И к паре перстней с фиолетовыми камнями он тоже не имеет никакого отношения, это всё чистой воды провокация.

Маргарита лишь пожала плечами, но мне и так было достаточно. Она знает гораздо больше, чем говорит. И проблема, похоже, не в том, что Бодров пропал, а в том, зачем он пропал. Тем более накануне свадьбы собственной дочери.

Наша содержательная беседа была прервана появлением государя. Приветствуя его, боярыня поднялась со своего места и почтительно склонила голову. Горох отстранённо, скорее просто для соблюдения этикета, поцеловал ей руку. Они ровесники, а царица Лидия всего на пару лет старше Лариски. Маргарита и государь обменялись парой безразличных фраз на французском, затем Горох обернулся ко мне.

– Рад тебя видеть, Никита Иваныч. Пошли, что ль?

И мы пошли. Я спиной чувствовал обжигающий взгляд боярыни. Сегодня же попрошу Еремеева установить за ней слежку.

Зал заседаний встретил нас гулом встревоженного улья. Бояре перекрикивали друг друга, стучали посохами и пытались что-то донести до государя, не дожидаясь, пока тот сядет. Горох раздражённо махнул рукой, обрывая это беспорядочное гудение, и сел на трон лицом к ним. Я встал рядом.

– Ныне вы, бояре мои верные, снова сбор потребовали. Слушаю вас, токмо говорил один чтобы.

Роль оратора, как и в прошлый раз, взял на себя старик Шишкин. Я искоса его рассматривал. По самым приблизительным подсчётам, лет ему под сотню, но вроде как он пока в здравом уме. Ну, насколько это возможно у большинства наших бояр.

– Государь, беспокойство имеем за судьбу слуги твоего, боярина Бодрова. Милиция дело ведёт как есть недбайно, а токмо кабы не пришлось заместо свадьбы барышни похорóн скорый на батюшку ейного готовить. Отчитается пусть воевода, продвинулся ли в деле сём.

Я лихорадочно соображал, что могу им говорить, а что нет. Совсем молчать – так они Гороху весь мозг вынесут, мне же потом стыдно будет. Нет, что-то говорить нужно.

– Никите Иванычу я доверяю всецело, – нахмурился царь. – Рассказывай, сыскной воевода, мне да боярству моему верному, что вызнал по делу этому.

– Если бы мне помогали, вызнал бы гораздо больше, – мстительно отозвался я. – Однако при попытке вести следствие я встречаю сплошное сопротивление.

– Так на кой тогда ты нужен, ежели тебе ещё и помогать? – немедленно завелись бояре. – Мы своё следствие однажды вели ужо, и куда как успешнее твоего!

Ну да, конечно. Они до сих пор считают, что в деле о летучем корабле главной задачей было найти чертежи. Господи, на кого я трачу время…

«Ну вот и ищите его сами», – чуть не вырвалось у меня – вовремя спохватился. Если они влезут, на следствии можно будет ставить крест. Поэтому я постарался сделать вид, что не заметил.

– На данный момент установлено, что боярин Бодров исчез предположительно из корчмы на Стекольной площади. Три дня назад, в районе десяти вечера. Оттуда уходит подземный ход за городскую стену. Точнее пока ничего сказать не могу.

– Так это из-за тебя корчма закрыта? – почему-то совсем не за то ухватились они. – И Марфушка, говорят, твоими молитвами померла!

– Причиной смерти Марфы Ильиничны стал сердечный приступ, – решил я временно придержать информацию. Ну в самом деле, не выкладывать же им, что трактирщица отравилась сама.

– Да с тобой рядом кто хошь загнётся! Вона Мышкина чуть в порубе не уморил!

– Цыц! – рявкнул Горох. Ненадолго все притихли. Боярская дума – агрессивное, но бестолковое стадо, подконтрольное Бодрову. А поскольку Бодров пропал, они, похоже, чувствовали себя гораздо неувереннее, чем обычно.

– Ежели не найдёшь батюшку нашего, не сносить тебе головы! – это кто-то из братьев Бодровых. Государь начинал закипать.

– А ну не сметь мне милиции грозить! А то я вас всех тут на кол пересажаю!

Братья поднялись. Практически одинаково шарообразные, угрюмые, бородатые. Им ведь лет по сорок, но выглядели они гораздо старше.

– Ты, государь, помни, кто на трон тебя возвёл да корону на тебя надел. А то боярство и передумать может.

Горох сжал кулаки. В отношениях царя и его бояр всё далеко не так просто, как может показаться на первый взгляд. У них земля, целые деревни, у них при необходимости – собственное ополчение. Разумеется, государственные земли тоже есть, но в основном всё поделено знатью. Казна, опять же, – горожане платят налоги напрямую, а вот деревенские – своим землевладельцам. А те уже, забрав львиную долю, остаток отправляют царю. Если этот поток перекрыть, стране придётся туго. Даже не лично Гороху – нам всем.

– Я рассказываю дальше, ладно? – я решил прийти государю на помощь и немного разрядить обстановку. Братья сели, но выступать продолжили с места.

– Предвидел сие батюшка наш! Сестрицу нашу любезную, Ларису Павловну, венчать с поляком повелел не позднее мая седьмого дня, дабы смогли супруги молодые в путь отправиться. Наказал так сделать, даже если сам благословить её не сможет.

О, а вот это интересно. Бодров готовил побег?

– И быть посему, ибо воля батюшки нашего – закон. Ты же, государь, помни, что ежели понесут его в гробу в ближний час – так в том твоя вина великая, и не видать тебе покою ни на этом свете, ни на том.

Они ещё какое-то время грозили нам с государем всяческими карами, но мы не особенно слушали. Найду я Бодрова, никуда не денется. И если окажется, что именно он виноват в этой заварухе с покойниками… клянусь, я сделаю всё, чтобы их клан запомнил, что шутить с милицией не стóит.

Прошло уже, наверно, полчаса. И кстати, заметьте, они ни словом не обмолвились о ситуации с ожившими мертвецами. Их интересовал исключительно Бодров – бессменный пастух этого стада. К тому же никто, кроме нас с бабкой и ещё, возможно, царя не видел проблемы в воскресающих горожанах. Как я уже говорил, им все радуются, одни мы опять чем-то недовольны.

С другой стороны, мне же лучше, не отчитываться перед боярами ещё и за это. Я вообще хотел по минимуму выносить известные мне сведения на обсуждение. Пусть вон, за Бодрова переживают. Я слабо мог себе представить, что пересказываю на боярском собрании свои приключения в движущемся лабиринте. И кстати, найденное мной кольцо – тоже не их ума дело.

Как видите, мы ни к чему так и не пришли. Я вообще не понимаю смысла этих собраний, у меня стойкое ощущение, что боярам просто нечего делать. Они побузили ещё минут двадцать, и Горох принял решение закругляться. Маргарита из-за приоткрытой двери настойчиво делала ему какие-то знаки. Государь встал с трона и направился на выход, я последовал за ним. Боярыня поймала его за локоть у самой двери и что-то спросила, естественно, по-французски. Он ответил довольно резко, решительно отодвинул её в сторону и жестом велел мне следовать за ним.

– Зовёт на свадьбу дочери, – пояснил он.

– Пойдёте?

– Не хочу, но надо. С ними всю жизнь – как по лезвию, уважить надобно. И Лидочку возьму, такова традиция – супруги завсегда вместе приходят. Ей-то эти рожи ни в какое место не упёрлись, но сам понимаешь, она теперь – царица над ними, никуда не денешься, общаться придётся.

– Сочувствую, – вздохнул я. Мы шагали в государеву библиотеку. – Ваше Величество, я одного не пойму. Почему она всё время принципиально разговаривает по-французски?

– Маргарита? А… детские комплексы, – фыркнул Горох. – Я ж тебе её историю рассказывал вроде?

– Не вы, Кашкин просветил.

– А, ну значит, в целом ты в курсе. Отец её, Гаврила, ещё до её рождения всё проиграл да пропил, одну рубаху себе оставил, дом трижды закладывал, в долговой тюрьме сидел. Играют они, уж несколько поколений, да так, что хуже пьяницы горького. Вот и остался у Гаврилы один токмо титул – ни дома, ни еды, ни денег детям на учёбу. А ты ж знаешь, как здесь девиц учат – языки да танцы, да рукоделие.

– Ага, вы говорили.

– Ну вот. А она, получается, к замужеству ни единого словечка по-иностранному не знала да вилку первый раз на собственной свадьбе увидела. Ей без двух месяцев шестнадцать на момент венчания было. А свадьба была… у меня скромнее, ей-богу. Вино реками лилось, никто ж не думал, что Игнатьич третий раз женится – да на такой. Она ж себя среди его родни дояркой чувствовала. Тут же учителей себе затребовала, с отцом да сёстрами знаться перестала. Результат ты видел.

Ах вот оно что, мысленно усмехнулся я.

– Она же потребовала Лариску в школу замежную отослать, ибо, говорит, без образования девице срам один. Все, значит, детей здесь учат – не брезгуют, одни Бодровы опять отличились. Ладно, ну их, Никита Иваныч, давай-ка мы с тобой чаю выпьем.

Он на ходу отдал распоряжения, и мы вошли в библиотеку. Мне она нравилась. Тишина здесь была какой-то особенно уютной. Мы с государем расположились за низким столиком у окна. Спустя несколько минут расторопные слуги принесли чай и блюдо с угощениями, поставили на стол и бесшумно исчезли.

Горох разлил по чашкам душистый малиновый чай.

– Ну, Никита Иваныч, теперь обскажи мне честно, как следствие ведёшь, скоро ли правопорядок в городе восстановить сможем. Ить слыхал я ныне, что народу воскресшего за полторы сотни перевалило. Возможно ль сие?

– Похоже, что да. Мы стараемся, Ваше Величество, но по-прежнему контролировать это не можем.

– Ну, Бог в помощь, – вздохнул царь.

– Ваше Величество, по ходу следствия у меня к вам возник вопрос, – я собрался с духом.

– Излагай. Хочешь ещё о ком-то собрать сведения?

– Не совсем. В общем, как бы это потактичнее озвучить… зачем вы второго марта просили отца Кондрата снять городские щиты?

Тишина повисла такая, что было слышно, как в стекло бьётся муха. Государь молчал, я тоже.

– Я тебе, участковый, доверяю безмерно, ты это знаешь. Но вот зачем я в тот день пошёл к отцу Кондрату – это, уж не обессудь, не твоё дело.

Что? Первые секунд десять я думал, что ослышался. Это было совершенно не похоже на нашего государя. Как бы самонадеянно это ни звучало, но он действительно мне доверял. Это не бояре, которым я поперёк горла, это мой друг, которого я всей душой уважаю.

– Простите?

Горох виновато развёл руками.

– Не серчай, Никита Иваныч, но то – дело моё личное.

– Ваше Величество. В тот день, точнее, в те несколько минут, когда над городом не было защиты, в Лукошкино кто-то проник. Кто-то, владеющий очень странной силой, границ которой мы сами пока не понимаем. И у нас есть основания предполагать, что именно этот человек стоит за чередой воскрешений. Каким именно образом – мы тоже пока не знаем. Ваше Величество, я прошу вас даже не как милиционер – как друг, мне нужно знать, зачем вы просили снимать барьеры.

– Извини, Никита Иваныч.

Мы вновь помолчали. Я уже понял, что он мне ничего не скажет. Злиться, стучать кулаком по столу и орать было бессмысленно. Он царь, отвечать или нет – его право. Я просто не ожидал. Это был один из ключевых моментов следствия. Я почти уверен, что от его ответа многое бы прояснилось. Но увы, на нет и суда нет.

– Ладно, забыли, – вздохнул я. – Тогда я вам хотя бы расскажу, что узнал.

– Давай, – с некоторым облегчением согласился государь.

Я вкратце пересказал ему свои приключения на призрачной дороге.

– Понимаете, Ягу спровоцировали, заставили выйти из города. Наш подозреваемый не сомневался, что она помчится меня спасать, и потому наслал на меня этот морок с дорогой. Митьку и стрельца зацепило случайно, основной целью был именно я. Мы заблудились, Яга полетела нам на выручку, и барьеры были убраны второй раз. Преступник снова в городе. Потому и прошу вас…

– Нет.

Я тяжело вздохнул.

– Ладно.

Я рассказал про лабиринт Никольского собора, упомянув и движущиеся коридоры, и пса, который то ли был, то ли мне привиделся. Я ни в чём уже не уверен. В завершение своего рассказа я запустил руку в карман и выложил на стол перстень с фиолетовым камнем.

Горох застыл. На его лице появилось настолько безумное выражение, что я испугался, как бы государя не хватил удар. Он судорожно хватал ртом воздух и переводил взгляд вытаращенных глаз с меня на кольцо и обратно.

По моим ощущениям, прошло минут пять. Горох открыл стоявший здесь же, на подносе, зелёный штоф и жадно отхлебнул прямо из горлышка. Он пил водку, как простую воду, даже не морщась.

– Ваше Величество! – если он сейчас отключится, это следствию не поможет. Государь посмотрел на меня абсолютно потерянным взглядом.

– Откуда перстень?

– Нашёл в лабиринте.

– Врёшь.

– Ваше Величество! – дожили. Раньше он меня ни в чём подобном не обвинял. Горох отшвырнул пустой штоф, и тот покатился по ковру. Я на всякий случай приготовился обороняться, но не пришлось: он словно разом потерял все силы и безвольно рухнул обратно на стул.

– Участковый. Последний раз спрашиваю, откуда перстень?

– Нашёл в лабиринте.

– Врёшь?

– Когда это я вам врал?! – возмутился я. Он пожал плечами, затем встал и жестом велел мне следовать за ним. Мы вышли в коридор и отправились на жилую половину.

В спальне государя я до этого ни разу не был. Мы прошли её насквозь, и Горох открыл дверь в небольшую, абсолютно пустую комнату. Единственным в ней, что сразу притягивало взгляд, был огромный, во всю стену, женский портрет. Я застыл, поражённый искусством художника. Дама на портрете была будто живая.

Здешний идеал женской красоты отличается от того, к которому я привык в своём мире. Здесь в моде пышнотелые, крепкие барышни – считается, что именно такие могут родить здоровых детей. Из Европы пришла недавняя мода на корсеты, но ей следуют лишь самые смелые, вроде той же Маргариты. В любом случае, худоба по здешним меркам – прежде всего признак слабого здоровья.

Дама на портрете была миниатюрной и худощавой. Тонкие руки, едва оформившиеся груди. На её бледном лице с острым подбородком и высокими скулами выделялись яркие карие глаза. А ещё у неё были длинные, до самых колен, волосы цвета меди, заплетённые в несколько толстых кос. Я был настолько поражён, рассматривая это богатство, что не сразу заметил в волосах корону. Так…

– Кто это?

– Ульяна. Жена моя.

Её косы притягивали взгляд. Она была вполне обычной – нет, не уродливой, конечно, но и не писаной красавицей. Но волосы… я не сдержал громкий вздох восхищения. В памяти невольно всплыл наш разговор с Ягой, случившийся перед моим первым визитом к государю.

– Царь наш – вдовец, – сказала тогда бабка. – Жена его, царица Ульяна, умерла три года назад.

Я ни разу её не видел. В царском тереме не было её портретов, и горевать по ней Горох предпочитал один. Он не делил свою скорбь ни с кем. Её имя, казалось, просто забыли, оставив лишь единственный день памяти – третье марта, день её смерти.

Первая жена нашего государя. Спокойный взгляд женщины с портрета словно обволакивал. Мне начинало казаться, что я напрасно паникую, мои проблемы решаемы, нужно лишь смиренно принять происходящее.

– Это её перстень, – пояснил Горох. – У меня такой же.

Он подошёл к портрету и опустился на колени, уткнувшись лбом в холст на уровне ног женщины.

– Прости меня, моя хорошая.

Впервые за время моего пребывания в этом мире я видел слёзы в глазах государя. В который раз за расследования меня охватила бесконечная грусть. Теперь уже – за них: за Гороха и эту Ульяну, за царицу Лидию, которая пыталась занять её место, за их неродившегося наследника. Всё в деле идёт наперекосяк.

Я молчал и даже дышать старался как можно тише. Горох провёл по холсту ладонями и встал с колен.

– Я хотел тебе её показать. Я самолично ей этот перстень надевал, женой называючи. Семнадцать лет мне было, ей – на год меньше.

Я бросил последний взгляд на женщину на портрете, и мы вышли из комнаты. Государь вновь повёл меня в библиотеку.

– Любил я её, Никита Иваныч.

Мы вновь уселись на прежних местах, слуги принесли свежезаваренный чай.

– Любил до одури, жизнью моей она стала.

«А как же Лидия?» – хотел было наивно поинтересоваться я, но передумал, чтобы не выставить себя идиотом. У меня опять начинало появляться нехорошее предчувствие.

– Поэтому когда ты перстень ейный на стол выложил – тут я и обомлел. Ведь невозможно сие.

– Ваше Величество, давайте так. Вы постараетесь успокоиться и рассказать мне про вашу супругу, потому что я совсем ничего про неё не знаю. И мы вместе попытаемся понять, как принадлежавший ей перстень попал в подземелье Никольского собора. Если не возражаете, я буду записывать.

– Пиши, ежели тебе так удобнее, – Горох пожал плечами. Государь наш, здоровый, вечно энергичный мужик выглядел сейчас совсем разбитым. Мне, если хотите, было даже стыдно. Но я же не виноват, что следствие в итоге вывело меня на Ульяну.

– Она из рода бояр Мясоедовых. Родитель ейный ещё при батюшке моём пост занимал, с которого мы год назад Мышкина попёрли. Охраной дворцовой, стало быть, заведовал. Дельный был мужик, да вот беда, на охоте на медведя напоролся, тот и растерзал его. С матушкой Ульяна осталась, да незаметно как-то ко двору прибилась. Заметил я её, ещё детьми мы были, играли вместе. А потом как-то… не знаю, само вышло. Я понял, что без неё не смогу, и предложил быть моей женой. И она мне отказала.

– Почему? – удивился я.

– Вишь какое дело, Никита Иваныч… здоровье у неё с детства слабое было. Про неё уже тогда говорили, что родить не сможет. И она сама это понимала.

Да уж, здешние порядки оставляют желать лучшего. Досужие кумушки кого угодно и в чём угодно убедят, не только слабую девчонку.

– А на царицу вона какая ответственность возложена. Не токмо перед мужем, но и перед страной целой. Сказала она мне сие, а сама, вижу, слезами умывается. По сердцу я ей тоже был. Не отпущу, думаю, вовек не отпущу, пусть хоть весь город сгорит.

Почему-то мне уже не нравилась эта история.

– Два года прошло, прежде чем по новой я к ней не посватался. Она эти годы при соборе молилась, поговаривали, в монастырь собирается. Всю жизнь её душа безгрешна была, ни единого лихого слова никто про неё не сказал. Вера ейная чиста была, будто роса майская. Успел я, не ушла Ульяна в монастырь. Люб я ей был, и она мне, в разлуке жизнь в тоску смертную превращалась. Она, когда одна оставалась, молилась неустанно – за моё здравие да за упокой души родителя своего, я токмо её молитвами и оберегался. Обвенчались мы, и надела она корону.

Я почувствовал, что моё сердце начало биться чаще. Кажется, мы подбираемся к сути вопроса.

– Мы были женаты почти четырнадцать лет. Ульяна болела, детей у нас не было. Я всё равно её любил, Никита Иваныч, мне плевать было, есть у меня наследник аль нет. Я бы… вон, хоть Бодрову трон передал да уехал с ней, лишь бы токмо она была счастлива. Но она… ей это было важно, она отчаянно хотела ребёнка. А незадолго до смерти, в феврале то было – сказала она, что поедет в монастырь дальний, икону чудотворную поцелует. Верила, что сжалится над нею Господь и даст нам наследника. И уехала, даже слушать меня не стала. Я не мог её сопроводить, ибо посольство важное прибыть намеревалось. Попрощались мы… плакала она, твердила, что виновата передо мной, ибо не может дитя мне дать. Утешал как мог. И с последнего дня февраля я её не видел. А третьего марта гонец прискакал: скончалась царица в дороге, погребли в лесу густом.

Я едва не подскочил и ошалело уставился на государя.

– Вот такая история, участковый. Ежели б жива она была – ничего бы этого не было. Вся жизнь бы иначе повернулась.

– Ваше Величество, получается, вы не видели её мёртвой?

– Нет.

У меня кровь застучала в ушах. И вместе с тем я сообразил, что сейчас – не лучший момент, чтобы сообщать Гороху, где именно я нашёл перстень. Он ведь на епископа Никона с голыми руками бросится, а мне они оба ещё нужны. Епископа я вообще хотел посадить, но для этого, как совершенно верно заметила бабка, мне нужны веские доказательства. От тех, что у меня есть на данный момент, он отвертится играючи.

Государь пустым взглядом смотрел сквозь меня.

– Сила у неё была, Никита Иваныч, Господом даденная.

– Какая?

– Людей исцелять.

Я поперхнулся чаем. Нет, не подумайте, в этом мире умение лечить (чем угодно – травами, прикосновением рук, да хоть иглоукалыванием!) – штука распространённая. Например, наша Яга сколько раз меня своими настойками спасала. Но… слишком многое в нашем деле начало указывать на царицу Ульяну, и этот дар – всего лишь один из последних штрихов к портрету. Кажется, мы нашли женщину, силами которой в город идут орды оживших мертвецов.

Вот только и найти её, как выяснилось, – не основная моя проблема. Я должен знать, зачем она это делает. Почему вся страна считает её мёртвой, а её кольцо я обнаружил в замурованной комнате. У меня, если честно, уже голова трещала.

– Вымолила она себе силу эту, – тихо продолжил Горох. – Сама детей иметь не могла, однако дети малые завсегда к ней тянулись. И коли хворь какая с ними приключалась – дык Ульяна завсегда помочь могла, лишь рукой коснувшись. Знали о том люди, детей хворых к ней несли. А она опосля лишь молилась смиренно, за силу такую Господа прославляючи. Ежели б не я, Никита Иваныч, она бы ещё отроковицею в монастырь ушла, не нужна ей была корона.

Я тяжело вздохнул. Я действительно почти не сомневался, что это именно она поднимает мёртвых, но – как, зачем? И как мне её найти?

– У вас есть предположения, как её кольцо оказалось в лабиринте?

Горох отрицательно помотал бородой. Нет, он не врал мне, но такое чувство, что что-то недоговаривал. К тому же меня крайне огорчало его упрямое нежелание объяснять, зачем он ходил к отцу Кондрату. Определённо, это тоже как-то связано с Ульяной. Мне нужно было поговорить с бабкой. В наших с ней обсуждениях обычно рождалась истина.

***

Я наскоро попрощался с государем и вышел во двор. Немного поболтал со стрельцами, потом отправился на конюшню. Когда я наконец выехал в сторону отделения, было уже часов шесть вечера.

Меньше всего в бабкином тереме я ожидал встретить боярина Крынкина. С ним была Агапка, она узнала меня и смущённо улыбнулась, опустив взгляд. Боярская охрана протирала штаны во дворе, лениво переругиваясь с нашими стрельцами. Судя по красной роже, боярин после собрания изрядно принял.

– Здравствуйте, гражданин, с чем пожаловали?

– И тебе не хворать. В городе бают, ты изловил супостата того, что забор мне размалевал.

– Ну, можно и так сказать, – не стал спорить я. На самом деле, в поимке Митрофана Груздева моей заслуги не было, мне его притащили уже готового. Как обычно это бывает, удачно совпало: Митрофан и мужики, которые его скрутили, просто встретились в нужное время в нужном месте.

– Ну дык я государю сказал ужо, чтоб не беспокоился, место казённое сморчок сей занимать не будет, ужо об том я позабочусь.

– Что?!

Понимаете, с Крынкина станется одним ударом кулака вышибить дух как из Митрофана, так и из его тщедушного сына. Более того, я не сомневался, что эта мысль уже давно свербит у боярина в голове. К тому же Бодров, который мог бы его остановить, удачно пропал.

– Что вы с ними сделали? – тихо поинтересовался я, надеясь, что он проникнется моим угрожающим тоном. Боярин лениво отмахнулся.

– Мордами об забор повозил, делов-то. Да донос, что дьяк на меня государю настрочил, сожрать заставил. А ныне они на пару мне конюшню красят, да сторож с кнутом за ними бдит пристрастно. Ты, участковый, зелен ещё, преступников учить не умеешь. А как закончат – дык и о каторге похлопотать не грех будет…

– Да вы бредите!

Я никак не мог понять эту логику. Меня безмерно огорчал тот факт, что исполнение законов здесь сильно зависит от социального статуса преступника. Вот Бодровы, опять же, – сколько крови на их руках за столько-то лет. И пожалуйста, по-прежнему рядом с государем. А за раскрашенный забор – на каторгу? И ведь никто не удивляется, всем такое положение дел кажется вполне естественным.

Кажется, даже от Яги я на этот раз поддержки не дождусь. Бабка откровенно радовалась изобретательности боярина.

– Ну вот и ладненько, значится, Груздевы при деле будут. Ты уж, Евстафий Петрович, ещё какой работы им найди, чтоб ерундой не прохлаждались. Токмо в казначействе предупреди, мол, Филька хвор и на работу не явится пару дней.

– Ужо, – кивнул боярин и принял из бабкиных рук стопку водки. – Дык они потом к моим воротам всей толпой припёрлись поглазеть.

Я не испытывал ни капли симпатии к Филимону Митрофановичу и его давно почившему батюшке. Но всё же наказание должно соответствовать преступлению. С другой стороны… а, ну их к лешему, у меня других забот хватает. К тому же небольшая трудотерапия Груздевым не повредит, у них слишком много нерастраченной энергии.

Проводив гостей, мы с Ягой устало переглянулись.

– Может, в баньку, сокол ясный? Дык я Митеньке скажу – он мигом.

– Спасибо, бабуль, – не стал отказываться я. Бабка вышла в сени – отдавать распоряжения нашему младшему сотруднику, а уже через пару минут я увидел, как он дунул через двор к угольному ларю. Мне действительно не помешает взбодриться ядрёным паром. Знаете, что самое паршивое в этом деле? Бесконечная моральная усталость. Я был просто раздавлен происходящим. Покойники, пропадающие бояре, теперь вот царица… ей-богу, лучше бы я физически так уставал, от этого у Яги хотя бы есть лекарства. Но как бороться с невыразимой тоской, что впервые охватила меня на собачьем кладбище и до сих пор не отпускает? Честное слово, если мы закончим это дело – попрошу у государя отпуск.

Если.

Пока Митька топил баню, у нас с бабкой было некоторое время, чтобы обсудить новости.

– Ульяна, значит… – выслушав меня, вздохнула Яга. – Это плохо.

– Почему? Что в ней такого особенного?

– Да как тебе сказать, Никитушка… – замялась она. – Я, признаться, едва о праведниках беседа пошла, первым делом её вспомнила, а уж опосля – отца Алексия. Она, вишь ты, Господу себя посвятить хотела, едва в монастырь не ушла. Да вот беда, государя нашего полюбила без памяти. Так и мучилась, четырнадцать лет душу рвала. Корона царская ей и вовсе как венец терновый была.

– Тогда почему не ушла?

– Говорю тебе, любила его. Дитя от него хотела, да вот не дал Господь – всё с чужими нянчилась, любили её дети.

– Короче, она под описание подходит, – уныло подытожил я.

– Истинно. Праведна душою была, да вот беда – похоронили её, до тридцати не дожила буквально пару недель.

– Бабуль, но как она может всё это делать, если её и в живых-то давно нет? – задал я, наверно, самый дурацкий вопрос всего дела. Я никак не мог увязать на Ульяне все концы следствия. – Она не могла просто уехать? В смысле, уйти от Гороха и сейчас жить где-то ещё.