Текст книги "Перстень царицы Ульяны (СИ)"

Автор книги: Glory light

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

– Немыслимо, – сразу отсекла эту версию бабка. – Они друг без друга жизни не видели. Я вот смотрю сейчас на Лидию, Никитушка, и одна мысль меня мучает…

– Да?

– Ведь ежели вернётся с того света Ульяна – дык позабудет государь жену молодую. Он бы умер за неё, в любое пекло за ней отправился. Так невозможно любить, Никитушка, как он её любил. А как примчался гонец с вестью скорбной, дык тем же вечером государя нашего едва из петли достать успели. Едва грех страшный над собой не содеял. Потом горькую пить начал, так Бодров чуть страну к рукам не прибрал. Мы тут уж все дыхание затаили, ибо ну представь ентого душегуба царём! У них же у всех руки в крови не то что по локоть – по плечи. Сколько они за пятьсот лет людей потравили да порезали…

Я мысленно ужаснулся. Нет, вот меньше всего на свете я хотел видеть чету Бодровых на троне.

Я рисовал в блокноте блок-схему. «Ульяна жива?» – «Да». – «Немыслимо!»

«Нет». – «Подняли, как остальных?»

Я озвучил это предположение бабке. Она задумалась. Кажется, мы вплотную подошли к вопросу рекурсии. Если Ульяна воскрешает остальных, то кто воскресил её саму? Или, иными словами, кто стрижёт парикмахера. Мне снова вспомнилась эта фраза, зацепившаяся в мозгу ещё в моём мире. Мы по-прежнему не знаем, кто стоит у истоков этого дела. Я нарисовал на свободной странице три кружочка. Под одним подписал «Ульяна» и пририсовал кружочку две косы, два других снабдил усами и бородами и отметил как «Х» и «Y». Этих двоих мы пока не знаем.

От «Нет» я провёл ещё одну стрелку с новым предположением: это не она. Тогда кто, чёрт возьми?! Честное слово, я не хотел вешать на неё всех собак и цепляться за первую попавшуюся версию, но царица наиболее точно подходила под наше описание предполагаемого исполнителя. К тому же при жизни как минимум умела лечить.

– У кого она исповедовалась?

– Ох, Никитушка, про то не ведаю… хотя вполне может статься, что у епископа Никона, и тогда это тупик. Про то с отцом Кондратом поговори, авось он знает.

– Поговорю, – кивнул я. – Бабуль, и самое главное. Как её кольцо могло попасть в лабиринт под собором? У меня что-то нехорошие предположения вырисовываются…

– Хочешь сказать, она там… в той комнате была? Ох, Господи! – Яга горячо перекрестилась.

– Это самое очевидное, прямо-таки напрашивается, – мне от одной мысли было холодно. – Но очень странно: она говорит, что уезжает, и действительно уезжает… и потом ни с того ни с сего оказывается замурованной в подземелье. За что? Насколько я понимаю, она не интересовалась политикой и в управление страной не лезла.

– Епископа Никона допрашивать надо. А токмо он, подлец, ничего тебе не скажет и из любых обвинений вывернется, аки змея подколодная. Уж как и быть нам – не знаю.

– Ладно, бабуль, давайте прервёмся. Я схожу в баню – и продолжим за ужином.

– И то правда, Никитушка, – улыбнулась она. – Слово твоё начальственное завсегда верно. Ступай, касатик, одёжу я тебе в предбанник занесу.

Я вышел во двор и направился в баню. Возможно, я действительно смогу взбодриться. Отдых тела даст отдых и душе. Не хочу жаловаться, но если это дело продлится ещё неделю, то я умом тронусь. Я просто обязан раскрыть его как можно быстрее – для сохранения психического здоровья членов отделения.

Бабке не легче, чем мне. Чего мы добились за прошедшую неделю? Раскрыли дело о разрисованных заборах, да и то не сами – просто так совпало. И потом, Митрофан-то – из воскресших покойников, см. дело неживых-немёртвых. А значит, ниточка сюда и тянется.

Если мертвецов поднимает действительно Ульяна, то зачем? Если верить тому, что говорят про неё Горох и бабка, то на неё не похоже. Хотя… Я потерял мысль и остановился посреди двора, пытаясь её поймать. Но нет, кажется, потерял безвозвратно. И кто те двое, чьи голоса мы слышали в воспоминаниях отца Алексия, помимо голоса царицы? Кто-то, кто имеет над ней власть. Над давно мёртвой женщиной? Да ей в принципе мирские заботы уже параллельны. Или она всё-таки жива? Я запутался. Мне начинало казаться, что дело гораздо проще, чем я его себе представляю. Что я постоянно упускаю что-то важное.

До сегодняшнего дня я про Ульяну вообще ничего не знал. И, наверно, не отказался бы не знать и дальше – во всяком случае, не при таких обстоятельствах. Мне не нравилось, что образ первой жены Гороха всплыл в нашем деле в связи с появлением в городе орды оживших мертвецов. Да, я знаю, что они отличаются от обычных упырей, что они не проявляют враждебности, но чёрт возьми! Они мёртвые!

И кстати, может ли она быть как-то связана с исчезновением Бодрова? На первый взгляд вроде бы нет, а там кто его знает… Я участковый милиционер, я веду это дело и обязан спасти город от нашествия с кладбищ, но чисто по-человечески меня больше волновало, каким же всё-таки образом она попала в подвал. Я был почти уверен, что кольцо там оказалось исключительно вместе с ней. Господи, если так… всё, стоп. Пусть это окажется не так.

Я разделся в предбаннике и шагнул в парную. Митька умел топить баню как никто. И ну их всех к лешему, участковый отдыхать изволит!

Попарились мы от души. Наш младший сотрудник хлестал меня веником так, что листья летели. И мне действительно становилось легче. Во всяком случае, появлялись силы для продолжения следствия. Яга, как и обещала, принесла нам чистую одежду. Иногда после парной мы ещё и чай пили в предбаннике, но не в этот раз – а смысл, если всё равно ужинать?

Когда мы с Митькой выплыли из бани, уже почти стемнело. На небе зажглись первые звёзды. Я поднял голову, любуясь вечерним небом. Хорошо!

В тереме бабка выдала нашему младшему сотруднику ужин и отправила в сени, меня же позвала к столу. Есть не мне слишком хотелось, но от Яги голодным никто не уходил. Война войной, а обед по расписанию. Лишь перейдя к чаю, мы продолжили обсуждение.

– Бабуль, я хочу попросить Еремеева установить слежку за Маргаритой Бодровой. Она явно что-то знает, но делиться с нами не спешит.

– Идея неплохая, – важно согласилась Яга. – Баба сия – хитрая да вздорная, просто с нею не будет. А токмо как ты следить за ней хочешь, тайно али так, чтобы занервничала она?

Я задумался. По моему опыту, нарочито явная слежка нервирует подозреваемых, вынуждает совершать необдуманные поступки. Так было с Алексом Борром, хитрым и крайне опасным типом. Уж если даже его мы смогли таким образом вывести из равновесия, то можно предположить, что сработает и с боярыней.

Бабка, подумав, согласилась. Я высунулся в окно, подозвал ближайшего стрельца и попросил вызвать Еремеева. Парень кивнул и немедленно отправился исполнять поручение. Мы вернулись к чаепитию. Примерно через четверть часа на пороге нарисовался стрелецкий сотник.

– Здоровы будьте, хозяева! Вызывал, Никита Иваныч?

– Вызывал, проходи, – я встал, чтобы пожать ему руку. Фома был одним из немногих людей, которых я всегда рад видеть. Бабка поставила на стол ещё одну чашку и налила в неё чай из самовара.

– Спасибо, матушка, – кивнул Фома и сел на лавку. – Не спится вам на ночь глядя? Али новости какие?

– Всего понемногу, – подтвердил я, а в голове немедленно всплыла цитата из мультфильма про Винни-Пуха. «Новости, сова, грустные и ужасные: у ослика Иа хвост пропал». Вот только у нас не пропал, а нашёлся, и не хвост, а кольцо. Бабка придвинула Еремееву блюдо с ватрушками.

– Угощайся, Фома Силыч. Сейчас тебе участковый страшные байки рассказывать почнёт.

Сотник вопросительно взглянул на меня, я уныло кивнул и в который раз принялся пересказывать историю о своих похождениях в лабиринте. Фома по ходу истории поражённо качал головой.

– Геройский ты человек, Никита Иваныч! Один на один с зачарованным лабиринтом идти!

– Как будто у меня был выбор. Ну нет, был, конечно… прямо там ложиться помирать. Честно говоря, если бы не собака, я бы там и остался. Там такая тоска, вы не поверите. Всю душу высасывает.

– Да почему ж не поверим, – печально улыбнулась бабка. – Там место такое… вроде на благое дело построенное, а всё одно странное. Уж сколько лет над этими подвалами тайны витают… Епископа Никона трясти надобно. Его да боярыню, но токмо оба они с тобой и говорить не станут, пешком через лес пошлют.

– Ладно, план действий потом обсудим. Фома, дальше слушай.

Я пересказал события сегодняшнего дня – боярское собрание и последующий разговор с царём.

– Понимаете, он не говорит, зачем ходил в тот день к отцу Кондрату. Судя по датам, это что-то, связанное с Ульяной. Но я, хоть убей, не могу представить, зачем накануне даты её смерти просить снять защитные барьеры.

– Чтобы пропустить кого-то? – предположил Фома.

У меня чуть чай носом не пошёл. Я поперхнулся и закашлялся. Очевидно ведь! То-то мне всё время кажется, что я что-то упускаю.

– Пропустить нашего подозреваемого! Государь с ним знаком!

– Очень может быть, – согласились Фома и бабка. Мы на пару минут прекратили обсуждение и помолчали, чинно прихлёбывая чай. Наконец я решил продолжить:

– Ещё бы выяснить, сам он это придумал или подсказал кто. Но просить пропустить в город колдуна – он в своём уме вообще?

– Ну, значит, зачем-то нужно было, – развела руками бабка. – А зачем государю мог понадобиться иноземный колдун?

– Чтобы как-то…

– … вернуть Ульяну, – закончил мою мысль Еремеев. Мы ещё помолчали. В наших обсуждениях всегда рождалась истина.

– А зачем? – решил внести окончательную ясность я. – У него есть Лидия, и они ждут наследника.

– Ты не понимаешь, Никитушка, – вздохнула Яга. – Так не любят, как он её любил. Ежели встанет Ульяна – то всё, конец. Про австриячку он вмиг забудет. Это за пределами любого понимания. Государь наш все эти годы токмо ради неё жил. Как не стало её – так и лишился он половины души. Я не знаю, кто ему эту мысль подбросил, что можно Ульяну возвернуть, а токмо правы вы, ребятушки. Отца Кондрата он просил, дабы кто-то в город прошёл. Кто-то, кто может её к жизни вернуть.

– Бабуль, мы опять ходим по кругу. Надо определиться: или она мёртвых поднимает, или какой-то неизвестный мужик.

– Того пока не ведаем, – согласилась бабка. – Но чует моё сердце, так всё и было. А значит, в скором времени она себя проявит. Вот токмо, Никитушка, надо бы тебе ещё раз с государем поговорить. Скажи ему, что мы сами, разумом коллективным до того дошли, что он нам говорить отказывался. Что одного токмо просишь – имя человека, который должен был войти в город. Там уж нам проще будет, авось я чего слыхала… попробуй, сокол ясный.

– Попробую завтра, бабуль. Фома, в связи с этим у меня к тебе просьба. Отправь пару своих ребят последить за женой Бодрова. Причём следить они должны так, чтобы она это видела. Пусть понервничает. Если то, что про неё говорят, – правда, это будет несложно. Она импульсивна и вспыльчива, взбесится в момент. В случае чего пусть ссылаются на меня, мол, приказ участкового. Если она захочет со мной поговорить – милости прошу. Я должен знать, как именно её муж причастен к этому делу.

– А он причастен, думаешь? – засомневался Фома.

– Интуиция, – я развёл руками.

– Чутьё следственное, – на свой лад переиначила бабка.

– А, ну ежели так, то конечно, – кивнул сотник. Для него это было достаточным аргументом. – Всё исполню, как велено, ребят своих за боярыней бдить приставлю. Авось и прав ты, выведет она нас на мужа своего, лиса хитрая.

– На то и расчёт. Уж слишком она спокойная. Помнишь ведь, когда Мышкина брали – что там творилось. А эта даже бровью не ведёт. По идее, тоже ведь должна по потолку носиться.

– Должна, – подтвердила Яга. – Ежели б она не знала, куда супружник ейный подевался, – она бы нам тут такое устроила… дым бы коромыслом стоял. Но токмо не от любви великой и не от тоски по мужу.

– А почему?

– А потому, Никитушка, что наследство огромное на кону. И ежели помрёт боярин, то имущество делить она будет с сынами евойными. И ужо они от своего не отступятся, ибо когда Бодров жену третью в дом привёл да над ними поставил, дык она им поперёк горла сделалась. Да и Маргарита не овечка невинная, она в наследство мужнино когтями да зубами вцепится. Тут такое начнётся, что я и представить боюсь. Баба без мужика, Никитушка, – пустое место. Меланья Мышкина ведь этого боялась – что отберёт всё родня досужая, а её голую и босую на улицу выставит. Вот и с Маргаритой так будет… эти ослы толстопузые её на место поставить попытаются. Ох, касатик, да до боярских ли нам разборок…

Время было уже позднее, поэтому я решил больше не задерживать Еремеева. Он поблагодарил за угощение, попрощался и ушёл. Мы с Ягой остались одни.

– Пора и нам на боковую, – зевнул я.

– Пора, Никитушка, – кивнула бабка. – Ибо завтра новый день нам предстоит, и что он нам готовит – одному Господу ведомо. Иди уж, я со стола приберу.

Я неоднократно пытался ей помочь, потому что ну не дело пожилой женщине ворочать самовар и здоровенные горшки в печи. Но бабка была непреклонна и мягко, но твёрдо отправляла меня вон, чтобы не путался под ногами. Не сказать, чтобы я смирился, но лезу уже реже.

***

Это был один из немногих дней, когда я заснул ещё до полуночи. Снилась мне женщина с длинными косами. Помню, я пытался что-то у неё спросить, но она лишь улыбнулась и приложила палец к губам: молчи, участковый. А потом превратилась в чёрно-рыжего пса.

Я вздрогнул и проснулся. За окнами светало.

Пытаясь прогнать остатки странного сна, я поплескал на лицо холодной водой из умывальника. Сделал зарядку, переоделся в милицейскую форму и спустился вниз. Бабка как раз доставала из печи чугунок с кашей.

– Встал уже, сокол ясный? Как раз и завтрак твой готов.

– Доброе утро, бабуль, – я чмокнул её в щёку. – Слушайте, нам надо завязывать с обсуждениями на ночь. Мне Ульяна снилась.

– Ну так и что? Чай не Кощей…

– Да, но тоже приятного мало. Я как подумаю, что она могла быть заперта в этом подвале – мне аж холодно становится!

– Не горюй раньше времени, Никитушка, – бабка матерински погладила меня по голове. – Прояснится всё – тогда кручиниться и будем.

Я не успел донести до рта первую ложку, как во двор, распахнув калитку, влетел сотник Еремеев. Промчался мимо дежурных стрельцов, пинком распахнул дверь в сени и через несколько секунд ввалился в горницу.

– Никита Иваныч! Бабушка!

Взгляд у него был совершенно дикий. Мы с Ягой вытаращились на него в ответ.

– Фома? Что с тобой такое?

Он переводил взгляд с меня на бабку и пытался ещё что-то сказать, но не получалось. Яга оказалась сообразительнее меня: она подтолкнула Фому к лавке, налила в стопку тёмную настойку, явственно отдававшую спиртом, и сунула ему в руки.

– Ты выпей, Фома Силыч, полегчает. Али хошь водочки глоток малый?

Он выпил, поставил пустую стопку на стол. Шумно вздохнул и на несколько секунд закрыл глаза.

– Ух… спасибо, матушка. Никита Иваныч…

– Да что случилось-то? – я всего пару раз видел обычно уравновешенного Еремеева в таком состоянии. За ночь успело произойти явно что-то нехорошее. У меня похолодело в груди.

– Ты как велел, участковый, дык я ещё вечером троих ребят к бодровским воротам приставил. Дабы ежели боярыня куда соберётся среди ночи – о том мы знали. И она собралась, глубоко заполночь в карете уехала. Разошлись ворота ихние диковинные, карета выехала да умчалась. Ребят двое по коням да за ними, а один побёг мне доложить, ибо велел я, чтоб в любой час неурочный меня будили да новости сообщали. А наутро…

Мы с бабкой затаили дыхание.

– … нашли ребят моих за воротами западными, холодных ужо. И без голов.

Он судорожно втянул носом воздух. Яга снова наполнила стопку, Фома выпил и уронил голову на руки. Мы с бабкой ошарашенно переглянулись. Господи… вот и кровь.

– Накось, Никитушка, – бабка налила настойки и мне. Я тоже выпил. Мне, наверно, было чуть проще, чем Еремееву: новость ещё не уложилась в моей голове. Билась лишь неуместно спокойная мысль: значит, в правильном направлении копаем.

– Фома… соболезную, – я положил руку ему на плечо. – Но спросить должен. Трупы не трогали?

– Нет, – глухо ответил он. – Всё как ты велишь обычно. Оставили как есть, тебя дожидаючись. Поехали, посмотришь.

Собственно, мне и каши уже не хотелось. И даже Яга не настаивала на том, чтобы я непременно позавтракал.

– Бабуль, мне нужен ордер на арест Маргариты Бодровой.

– Немыслимо, – вздохнула Яга. – Государь хоть и выдаст, а толку? Как ты себе это представляешь?

– Как представляю?! – вскипел я. – После смерти двух стрельцов – прекрасно представляю! Фома, собирай сотню.

– Никита, охолонись, – строго прервала меня бабка. – У них охраны больше, чем у Фомы людей. И отбиваться они не токмо бердышами будут, там и ружья в ход пойдут. Ты хочешь, чтобы Фома вместо тех двоих полсотни ныне схоронил? Нельзя на Бодровых силой идти, кровь великая будет.

Я заткнулся: бабка была как всегда права. В этом деле против нас вся верхушка города. Не только аристократия, но и церковники во главе с епископом Никоном. Это куда сложнее, чем воевать с Кощеем или австрийским послом.

– Простите, бабуль… не подумал, – повинился я. – А что нам тогда делать? Обыск-то хоть можно?

– И обыск нельзя, – вздохнула Яга. – А токмо есть у меня мыслишка одна. Ты съезди, Никитушка, посмотри на усопших, а потом ужо и обмозгуем. Ступайте, ребятушки. Не кори себя, Фома Силыч, нет в том твоей вины. Ребята твои на боевом посту за отечество жизни отдали, то им на небеси зачтётся.

Еремеев молча встал, поклонился бабке и вышел во двор. Я надел фуражку, взял планшетку и последовал за ним.

Со двора мы выезжали в молчании. Не до разговоров было. Если честно, я надеялся, что в этом деле мы обойдёмся без крови. Во всех наших прежних делах были жертвы. Умирали, да. В этом – воскресают. Но вот можно было хотя бы не совмещать? Мне бесконечно было жаль тех парней, что по моему (моему ведь!) приказу оказались не в то время и не в том месте.

Охрана западных ворот выпустила нас безропотно. Мы с Еремеевым проехали ещё примерно километр, прежде чем он свернул на заросшую прошлогодней травой, давно не езженную колею. Я направил коня следом. Меня по-прежнему не покидало унылое ощущение неправильности происходящего. Если бы я не отдал этот приказ, ребята остались бы живы.

Трупы я увидел уже через несколько метров. Они лежали на земле, трава под ними была залита кровью. У обоих тел отсутствовали головы. Я свалился с коня и сунулся в заросли длинных прошлогодних стеблей. Меня стошнило. Хорошо ещё, что я не успел позавтракать. Отдышался, вытер рот платком и вернулся к Еремееву. Тела охраняли ещё двое стрельцов – сидели на камне. При виде нас они встали и сняли шапки. Я помолчал, собираясь с мыслями.

Я видел в своей жизни много трупов. И в своём мире, и здесь. Дела о Чёрной мессе и о летучем корабле были в моей практике особенно кровавыми, трупы там появлялись просто один за другим. Но на смерть наших ребят я никогда не научусь спокойно реагировать. Всё понимаю – и что служба эта опасная, и что на боевом посту умереть любой боец чуть ли не честью считает… и всё равно не смогу. С еремеевской сотней мы не в одном деле выстояли. Я тоже снял фуражку и опустил голову. Мы постояли, почтив ребят молчанием.

– Ты, Никита Иваныч, делай всё как дóлжно. Спрашивай, расследуй, но токмо душегубу проклятущему за смерть парней своих я отомстить должон.

– Ты всё-таки думаешь, что это он? – я, признаться, и сам не сомневался в причастности боярина.

– А кто?! – Фома стукнул кулаком по раскрытой ладони. – Ежели трое дозорных моих за каретой бабы евойной к воротам отправились! Двое за ней из города выехали – да и не вернулись!

Ну да, на совпадение мало похоже, вынужденно признал я. Ладно, примем это как рабочую версию. Слишком многое в деле стало указывать на Бодровых. Весь клан, за исключением Лариски, мне не нравился. Вот только бабка права, прижать их будет очень сложно. Штурмом не возьмёшь, мирно они с нами разговаривать отказываются, боярин вообще пропал. Единственная, кто лояльно к нам относится, – это Лариска, но она в этой истории мало что решает. Я просто обязан подобраться к Маргарите… Ладно, это потом. Вроде бы бабка что-то придумала.

Я подошёл к обезглавленным трупам. Нужно было их осмотреть.

– Фома, если отбросить очевидное, ты ничего необычного в них не замечаешь?

– Ну… кони ихние куда-то девались, – подёргал себя за бороду сотник. – А так – нет вроде.

– Хорошо. А ты уверен, что это именно твои подчинённые? Не могли кого-то в их вещи переодеть?

Еремеев перекрестил тела и склонился над одним из них.

– Этого – точно нет, это Ванька Попов. Видишь, мизинца на левой руке нет, дык то он мальчишкой ещё топором отсёк. А второго… не ведаю. Игнашка Гришин вчера в дозоре был, дык у него примет особых и нет вроде, так сходу и не скажешь. А что, думаешь, подменить могли?

– Ну а ты вспомни, как нас Тюря за нос водил. Разные версии предусматривать нужно.

Фома почесал в затылке.

– Я у Потапа спрошу, он медик наш. Всю сотню мою как свои пять пальцев ведает. Ежели и были у Игнашки приметы какие на теле – дык он помнит.

– Хорошо, – кивнул я. – Помоги мне.

Мы перевернули оба трупа спиной вверх, я продолжил осмотр. Как бы цинично это ни звучало, сейчас передо мной было два совершенно обычных тела. Умерли они предположительно от отсечения голов. В том смысле, что до этого они были живыми. Вставал вопрос орудия убийства. Вероятнее всего, конечно, топор – на меч не особенно похоже. То есть получается, что некто, заметив слежку за каретой боярыни, подкараулил стрельцов, сшиб их с коней и отрубил им головы. И забрал коней.

И головы.

Меня передёрнуло. Я действительно надеялся, что хотя бы это дело будет без смертей. Ну или умер бы кто-то из подозреваемых… но стрельцы? За что? Разумеется, я не должен приплетать собственные эмоции к расследованию, но видит Бог, как же мне хотелось посадить Бодрова и его прекрасную супругу! Злость от того, что я не могу к ним приблизиться, жгла мою душу. Плюс ожившие мертвецы, епископ Никон, Ульяна… всё в этом деле смешалось в один непонятный ком.

Я должен прижать Маргариту. С этой мыслью я обернулся к Еремееву.

– Фома, вызови телегу какую-нибудь, погрузите тела и везите к Потапу вашему. Я должен знать, точно ли эти двое – твои подчинённые. Во всяком случае, тот, насчёт кого ты не уверен. Я просто не понимаю, зачем такая жестокость. Можно же было задушить там или ещё что, но головы рубить?

– Всё исполню как велено, – кивнул Фома. – А ты уж следствие дале веди. Отчёт тебе к обеду представлю.

Мы пожали друг другу руки, я вскочил на коня и уехал, оставляя позади убитых горем стрельцов и два трупа. Для Еремеева и его сотни смерть кого-то из своих равна потере близкого родственника. Меня вновь накрыла бесконечная, съедающая душу тоска.

***

Я проехал через ворота и, изменив первоначальное намерение сразу ехать в участок, отправился на царский двор. Я с некоторым удивлением осмотрел обоз из кареты и нескольких телег с вещами, перегородивший подъезд к крыльцу.

К государю меня пропустили беспрекословно. Мы пожали друг другу руки, он предложил мне сесть.

– Ваше Величество, а что тут у вас происходит? – я красноречиво кивнул в сторону окна, откуда доносилось ржание лошадей и перекрикивания слуг.

– А, это… Лидочка моя разлюбезная решила в резиденцию загородную отбыть, ибо там воздух чище и здоровью наследника будущего зело полезен.

Так…

– Вы отсылаете жену, потому что боитесь за неё и не хотите, чтобы в момент, когда всё начнётся, она была в городе. Вы ведь знаете, что Ульяна вернулась. Как минимум подозреваете.

Я не спрашивал. И государь не отвечал – он просто кивнул.

– Повинен я в сем, участковый. Грех на мне… простит ли она меня – не ведаю.

– Лидия?

Он отрицательно помотал бородой. Я видел государя околдованным – в тот день, когда Тамтамба Мумумба решила испробовать на нём африканскую магию. Вот сейчас я видел перед собой нечто похожее. Проблема была лишь в том, что на этот раз над Горохом никто не колдовал. Он действительно любил эту Ульяну до одури.

– Никита Иваныч, совета твоего спросить хочу. Как считаешь, ворота городские закрывать ли?

Я задумался. Перекрытие всех выходов из города было крайней мерой, на моей памяти такого ещё не случалось. Шамаханское нашествие не в счёт – там был открытый конфликт. Если честно, я слабо себе это представлял. Очень многие жители окрестных деревень работают в Лукошкине. Не пускать никого? Остановится торговля, многие дома останутся без прислуги… горожане сами же потом взвоют. Нет, переводить город на осадное положение пока рано.

Я озвучил свои соображения государю, он кивнул.

– Разумно, Никита Иваныч. Ну, значит, и быть посему.

Я, если честно, даже в поголовном обыске всех входящих смысла не видел. Мы боимся нашествия неживых-немёртвых, а их отличать только Яга умеет, для всех остальных они – обычные люди. Идут себе да идут… без толку, короче. Поэтому, хочется нам того или нет, придётся оставить всё как есть.

– Ваше Величество, выслушайте меня.

– Говори.

– Вы ведь не хуже меня знаете, что ваша первая жена вернулась. Кого вы хотели впустить в город в тот день, второго марта? Кто пообещал вам её вернуть? Я должен это знать, Ваше Величество. Мы вышли на Ульяну, но кто-то ею управляет, она действует не сама. Ваше описание не соответствует тому, что сейчас происходит. Я вас прошу, мне необходимо это знать. Мы имеем дело с кем-то очень предусмотрительным, и если я не смогу вовремя остановить эпидемию воскрешений, у нас весь город будет населён ожившими мертвецами. Это как… как бомба замедленного действия, мы не знаем, когда она взорвётся.

Какое-то время государь молча смотрел на меня. Мне больше нечего было ему сказать. Было бы гораздо проще, если бы о желании вернуть первую жену он рассказал нам сам и сразу, а не мы догадывались, когда весь город уже стоит на ушах. Мне было страшно подумать, что всё это началось из-за нашего государя.

– Нет, Никита Иваныч. То моё личное дело. С мертвецами разбирайся, на то дозвол тебе даю, но к Ульяне не лезь и подозревать её не моги. Она – голубка невинная, ни в чём худом никогда не замеченная.

– Я её ни в чём не подозреваю, – я попытался пробиться через его упрямство. С тем же успехом я мог разговаривать со стеной. Горох меня не слышал. – Ладно… в таком случае подпишите мне хотя бы бумагу, что в случае необходимости разрешаете мне привлекать людей и действовать на своё усмотрение.

– Это запросто! – государь затребовал себе бумагу, перо и чернила и быстро написал мне следующее: «Сыскному воеводе Никите Ивашову дозволяю учинять всё належное в интересах следствия, аки выразителю воли моей. Горох».

– Спасибо, Ваше Величество, – я подождал, пока чернила высохнут, сложил бумагу и убрал её в планшетку. Я не знаю, каким ещё боком к нам может повернуться это дело, а потому подстраховываюсь на всякий случай.

– С Богом, участковый, – он ненавязчиво указал мне на дверь.

Я никак не мог смириться с его упрямым нежеланием мне помогать. И это государь, который всегда принимал активное участие в наших делах! Иногда, пожалуй, даже слишком активное. Когда я пришёл к нему с этим перстнем, он что-то понял – что-то, доступное лишь ему одному. И потому старается максимально огородить свою тайну от нас.

Когда я вернулся в отделение, было часов одиннадцать утра. Дурацкое время: завтракать уже поздно, обедать – рано, а у меня с утра маковой росинки во рту не было. Ягу, однако, невозможно было застать врасплох.

– Сокол ясный, чайку с пирожками? Пока ты следствие вёл, я ужо расстаралась.

– Спасибо, бабуль, – я вымыл руки и сел за стол. В чём-то бабка права: потрясения на нас сыплются, как из рога изобилия, и если я на каждое из них буду терять аппетит, меня самого скоро вынесут. К тому же Яга так хорошо готовит, что у меня в процессе поедания её стряпни всегда улучшается настроение. Бабка налила нам чай и уселась напротив меня. Аромат свежей выпечки заполнял горницу и наверняка просачивался во двор.

– Митеньке да стрельцам я ужо выдала, – правильно истолковала мой красноречивый взгляд наша домохозяйка. – Ешь, Никитушка, тебе дело продолжать. А ужо опосля обмозгуем…

Я кивнул и сцапал с блюда первый пирожок. С грибами и луком, кстати. Вот разве мог я в своём мире, среди электрических духовок и газовых плит, подумать, что столько запредельно вкусной еды можно приготовить в русской печи? Некоторое время мы молча жевали. После, наверно, пятого пирожка я отодвинул от себя блюдо.

– Очень вкусно, – я тепло улыбнулся бабке, она просияла.

– Льстец!

– Нет, правда.

– Ну что, касатик, теперь рассказывай, что выведал. Правда ли, насчёт стрельцов-то?

– Правда. Их нашли совсем рядом с западными воротами, у обоих отрублены головы. Судя по всему, убили их прямо там, на земле лужа крови.

– Драка была?

– Непохоже. Трава не примята, следов борьбы не видно. Я уж не стал пока Фоме говорить, но меня это тоже насторожило. Не может такого быть, чтобы стрельцы без борьбы жизни свои отдали. Что-то тут не связывается. И потом, бабуль… это просто тела без голов. Мы их даже опознать толком не смогли. Одного Фома узнал – у того пальца на руке не было, а вот насчёт второго не уверен. Мало ли кого похожего в стрелецкую форму нарядить можно.

– И то верно, – согласилась Яга. – Помнишь же, как ловко нас шамаханы в личинах колдовских дурили.

– Вот я тоже об этом подумал. Ну хорошо, боярыня заметила слежку – но можно же как-то по-другому. Задушить там, к примеру, или огреть чем, но вот так ни с того ни с сего голову рубить? И кстати, мы делаем вывод, что она очень не хотела, чтобы кто-то узнал о её ночном маршруте. Куда она могла ехать?

– Да пёс её знает… с кучером ейным говорить надобно.

Это была дельная мысль, я пометил её в блокноте. Придёт Еремеев – озадачу.

– Бабуль, вы говорили, что у вас появилась идея, как нам подобраться к Маргарите. Если мы не можем штурмовать поместье, то…

– Помнишь, касатик, когда стрельцы с казаками друг дружке морды чистить начали, дык я их заклятьем сонным накрыла.

– Помню, – кивнул я. – Хотите то же заклинание испробовать на обитателях бодровского имения?

– Белке в глаз бьёшь, Никитушка, – улыбнулась Яга. – Но токмо творить сие надобно ночью, ибо тогда народу поменьше будет. Ты ж сам сказывал, прислуга токмо утром работать приходит.

– Так и есть. Насколько я понимаю, на ночь остаётся охрана и может человек десять в доме. А, ну и ещё поляки – сколько их там? Немного вроде. Бабуль, только я попросить хотел, Лариску не зацепите.

– А чего сделается твоей Лариске? Обычное сонное заклятие. Поспит до утра – делов-то? Да и не смогу я её обойти, такие вещи аки сеть опускаются, без разбору людей накрывают.

– Но это безвредно?

– Абсолютно. Ты что ж, думаешь, что я крокодилка какая – людей почём зря калечить? Ох, Никита… да невже ж Лариска тебе по сердцу? Зла любовь, вот воистину! Ведь никогда б её родители за тебя не отдали.