Текст книги "Перстень царицы Ульяны (СИ)"

Автор книги: Glory light

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

– Где сейчас этот сундук?

– Про то не ведаю, она его с собой забрала. Мужик тот помог ей его в карету переложить, да они и уехали.

Я записал и про сундук тоже. Чёрт возьми, яснее по-прежнему не становится.

– Где сейчас боярыня?

– Дома, где ж ей быть. С барышней да гостями замежными.

Вот казалось бы, почему не прибегнуть к уже проверенному способу и не явиться к воротам бодровского поместья с еремеевской сотней в полном составе? Казначея Тюрю, к примеру, мы пытались арестовать именно так. И к Мышкиным я вломился во главе стрелецкого отряда. И ещё пару раз мы брали подозреваемых в ходе открытого штурма. Самое простое ведь и в девяноста девяти случаях из ста сработает. Проблема в том, что сейчас мы напоролись на единственный, сотый случай. Штурмовать огромное поместье Бодровых, охраняемое гарнизоном едва ли не бóльшим, чем сотня Еремеева, неминуемо означало кровопролитный бой. В котором, к слову, могут пострадать и мирные жители. Я был в тупике. Я честно не знал, как к ним подобраться. Бабка тоже не знала. Мы беспомощно переглянулись.

– Токмо мой способ и застаётся, – вздохнула Яга. Я кивнул. У меня тоже других вариантов не было.

– Можете быть свободны, – вновь повернулся я к боярскому кучеру. – Спасибо за помощь следствию.

Федот встал, поклонился и как-то выжидающе уставился на меня.

– Воевода, дык ты барыню арестовать смогёшь?

Я удивлённо приподнял бровь. Мужик смутился.

– Не, ты не подумай чего, батюшка. Она баба строгая да вздорная, но лишний раз слуг не забижает. Да ить тока ведьма ж она!

Опять.

– Да почему она ведьма-то? – ну в самом деле, забодали уже. Все твердят, что она ведьма, но доказать никто не может. То ли просто эпитет такой?

– Не ведаю, а токмо…

Понятно.

– Если вам нечего больше сказать, можете быть свободны, – я указал ему на дверь. С домыслами мы работать не можем, их к делу не подошьёшь. Мужик всё понял, поклонился ещё раз и дунул вон из терема. Мы с бабкой остались одни.

– Темнеет, Никитушка. Ещё час где-то – да и пора будет. Ты ужо собирай стрельцов, сколько нужным сочтёшь, и готовьтесь. На серьёзное дело ить пойдёшь, уж не на смерть ли тебя отправляю?

– Бабушка! На смерть вы меня отправляли, когда я в подвалы полез, сейчас-то что? Вы же сами сказали, там все спать будут. Мы обыщем поместье, возьмём с собой Маргариту и вернёмся.

– Дык ить одному Богу известно, какие у них там ловушки понатыканы… – перекрестилась бабка. – Ты ужо осторожней, касатик, ибо и так места себе не нахожу.

– Я постараюсь, – ободряюще улыбнулся я.

– Ну вот и замечательно. Давай-ка ужинать, сокол ясный, как же ж я тебя голодного на такое дело отпущу?

Я не стал возражать. Помог бабке поставить на стол миску вареников и крынку сметаны, она принялась раскочегаривать самовар. Митьке была выдана отдельная порция, и он увлечённо чавкал в сенях. Я вышел во двор, велел ребятам вызвать сюда Еремеева с десятком молодцов. Я старался ни о чём не думать. Смысла гадать всё равно нет, будем разбираться по ходу дела. Все нити следствия вели к Бодровым. Честное слово, мне с Кощеем воевать было проще, чем с ними. Я бы с удовольствием поменял противника, да вот только кто ж меня спрашивает?

Пока мы ужинали и пили чай, совсем стемнело. Стрельцы зажигали фонари. Во дворе постепенно собирались ребята, выбранные Фомой для ночного похода на боярское подворье. Все сосредоточенные, серьёзные, знают, что не на увеселительную прогулку идут. Вооружены так, словно против орды шамаханов драться предстоит: бердыши и тяжёлые пищали. Огнестрельное оружие в этом мире, конечно, весьма своеобразное, эту дуру пока перезарядишь – все враги разбегутся. Но другого нет.

Приехал и сам Фома. Спрыгнул с коня, прошёл в терем. Я встал, чтобы пожать ему руку.

– Вечера тебе, Никита Иваныч. И тебе, матушка. Что, воевода, завертелось дело – не остановишь? В медвежью берлогу полезем ныне?

– Полезем, – кивнул я. – Что-то у меня такое чувство, что мы там на самого боярина наткнёмся.

– Очень может быть, – кивнул Еремеев. – Да токмо ты ж объясни толком, на кой мы к ним идём таким составом?

– Мне нужна Маргарита. На допрос мы её вызвать не можем, со мной она говорить отказывается. А вот мне с ней – очень надо.

– Околдую я их, уснут все, – пояснила Яга. – Найдёте бабу сию да сюда притащите, а я ужо с ней по душам побеседую. Ибо все ниточки к ним тянутся.

– А, ну ежели так… – Еремеев кивнул с некоторым облегчением. – А то знаешь, Никита Иваныч, не хочу я боле никого хоронить. Мне тех двоих хватило. Ваньку родичам отвезли, у него мать да сестра малáя, а Игнашка пропал. Куда он пропал, кому он вообще нужен… не разумею.

– Вот это и выясним.

– Пора, ребятушки, – поднялась со своего места бабка. – Сонное заклятье – дело недолгое, покуда дойдёте – ужо сотворю. Ворожить я и отседова могу, мне с вами переться нужды нет. Как придёте на место – дык там ужо все спать будут сном беспробудным. Лестницу вона в сарае возьмите, пригодится она вам.

– Зачем? – не понял Еремеев.

– Ты ворота бодровские видел? Мы этот механизм снаружи не откроем, через забор лезть придётся, – пояснил я. Фома понимающе кивнул. Бабка перекрестила нас на прощание, и мы вышли во двор. На небе загорались первые звёзды. Народ в Лукошкине спать ложится рано, на улицах уже было почти пусто.

– Митька! – окликнул я нашего младшего сотрудника.

– Слушаю, батюшка воевода! Какую службу опасную справить надобно?

– Тащи лестницу из сарая.

Я обвёл взглядом небольшой отряд стрельцов. Они в ответ смотрели на меня выжидающе.

– Значит так, парни. Выдвигаемся к поместью боярина Бодрова. Бабушка обещала наслать на всех, кто там сейчас находится, сонное заклятие, поэтому открытого боя не будет. Но всё равно соблюдаем предельную осторожность. Наша задача – обыскать поместье на предмет всего, что может показаться подозрительным, а также доставить в отделение жену боярина для дальнейшего допроса.

Бравые еремеевцы дружно кивнули. Лишних вопросов не задавали, молча построились парами и ждали лишь моей команды. Митька притащил лестницу.

– Пора, – распорядился я. Дежурные стрельцы открыли ворота, и наш небольшой отряд двинулся в путь.

***

Шли молча. Задача как-то не располагала к непринуждённой беседе. Настроение стрельцов понемногу передалось и мне. Я начал думать, что сонное заклятие, наложенное Ягой, не слишком нам поможет. Я привык считать Бодрова клиническим идиотом, бабка придерживалась того же мнения. Более того, она была уверена, что его действиями управляет Маргарита. Теперь же мне казалось, что не всё там так однозначно. Схватить их сейчас – одну боярыню или их обоих – будет не проще, чем выволочь медведя из берлоги.

Тем временем окончательно стемнело. Единственным источником света была луна, ломоть которой застыл в безоблачном небе. Редкие звёзды лениво перемигивались в недосягаемой вышине. Начало мая – я люблю это время. Если бы не свалившееся на нас дело, что занимало сейчас мои мысли, я бы нашёл куда более приятные способы провести время. В кромешной темноте мы подошли к воротам бодровского поместья. Фонари по периметру не горели – очевидно, бабкино заклятье настигло здешних обитателей до того, как они успели зажечь освещение. Ладно, не страшно. На этот случай у нас есть факелы.

Открыть ворота снаружи у нас бы и в самом деле не получилось. На них не было ни ручек, ничего, за что можно было бы зацепиться. Створки соприкасались настолько плотно, что вогнать между ними какой-нибудь рычаг тоже не представлялось возможным. Мы ненадолго остановились, собираясь с духом.

– Ну что, ребята, начнём, – я кивнул в сторону ворот. – Митька, ставь лестницу.

Наш младший сотрудник легко, словно тростинку, перевернул вертикально массивную деревянную лестницу и уже собирался прислонить её к забору. Тишина стояла такая, что мы слышали дыхание друг друга.

Прислонить её к забору он не успел – ворота пришли в движение. Медленно и бесшумно створки поползли в стороны, управляемые механизмом изнутри. Нас в тот момент явно посетила одна и та же мысль: если все спят, то кто, чёрт возьми, сейчас открывает нам ворота? Оцепеневшие не столько от страха, сколько от неожиданности, мы стояли перед разъезжающимися в стороны воротами. Стрельцы за моей спиной принялись лихорадочно креститься. Митька уронил лестницу, и она плашмя бухнулась на землю, подняв тучу пыли. Сам он рухнул на колени и, тоже крестясь как заведённый, принялся бормотать «Отче наш». Ворота остановились.

Пытаясь унять внезапную дрожь в руках, я поправил фуражку. В бабкиных способностях я не сомневался. Если она говорит, что все спят, – значит, все спят. Тогда кто?!

В открывшемся проёме стоял невысокий изящный мужчина. В руке он держал зажжённую лампу на длинной цепочке.

– Добро пожаловать, Никита Иванович.

В поистине гробовой тишине голос прозвучал неожиданно громко. У меня задрожали колени. Разумеется, от неожиданности, – я был уверен, что все спят. Не от страха. Мне было стыдно в этом признаваться самому себе. Стрельцы стояли за моей спиной, разинув рты. Митька безостановочно крестился.

– Не стойте на пороге, прошу вас.

Я честно старался идти ровно. Кем бы ни был этот человек, ему совершенно незачем знать, что участковый шагает на ответственное задание на ватных ногах. У меня похолодело в груди. Сами подумайте, я пришёл к воротам бодровского поместья в полной уверенности, что все здешние обитатели погружены в колдовской сон. А теперь внезапно выясняется, что… не все.

– Позвольте отрекомендоваться, – мужчина поставил лампу на какой-то чурбак у ворот и церемонно поклонился. – Пан Матеуш Твардовский. Полагаю, всё это время вы искали именно меня.

Я шагнул ближе и в неярком свете лампы постарался его рассмотреть. Обычный человек, не какая-то жуткая сущность вроде Кощея. Достаточно молодой, по европейской моде гладко выбритый. Одет он был тоже по-заграничному.

– Теперь, когда вы наконец меня нашли, надеюсь, вы не откажетесь провести этот вечер в моём обществе.

Он говорил с едва заметным акцентом. А ещё – мне почему-то казалось, что он смеётся надо мной. Было что-то неуловимое в его безукоризненно-вежливых интонациях.

– Прошу вас и пана сотника проследовать за мной, – он отвесил ещё один церемонный поклон, теперь уже в сторону Еремеева. – Остальным не следует так уж бояться – здешние обитатели спят, все до единого. Передайте моё искреннее восхищение способностями пани Яги. Если бы она была здесь, я с превеликим уважением поцеловал бы ей руку.

– А вы почему не спите? – с убийственной глупостью брякнул я. Пан Твардовский развёл руками.

– Увы, сегодня у меня бессонница.

Ирония в его голосе стала чуть более явной. Еремеев наконец отошёл от шока.

– Да ты смеёшься ли над нами, стервь забугорная! – взревел он и, выхватив саблю, бросился на поляка. Тот и бровью не повёл. Он стоял к Фоме вполоборота и даже не смотрел в его сторону. Но внезапно сотник словно натолкнулся на невидимую преграду, а в следующий миг пальцы его разжались, и сабля со звоном упала на землю. Я поражённо застыл. Из горла Еремеева вырвался странный булькающий звук.

– Пан сотник, в цивилизованной Европе столь грубые методы не приняты, – укоризненно заметил этот странный человек – так, словно Фома ему в толпе на ногу наступил. – Я не сторонник насилия, поэтому предлагаю побеседовать мирно.

Мы с Еремеевым переглянулись. Вид у сотника был абсолютно ошарашенный. Да и я, признаться, дышать забывал. Кто это вообще?! Как он смог настолько непринуждённо остановить Еремеева, даже не прикоснувшись к нему? И как он устоял против бабкиного колдовства? Я попытался собрать мысли в кучу.

– Кто вы такой?

– Скажем так, я деловой партнёр пана Бодрова. Вам больше по вкусу беседовать вблизи ворот? Что ж, не смею настаивать.

Еремеев наклонился, подобрал саблю и сунул её в ножны. Одного раза ему хватило, больше он нападать на поляка не пытался. Тот вновь взял свою лампу – она закачалась за цепочке – и приглашающе махнул рукой. Я пожал плечами и, поманив за собой Еремеева, шагнул на территорию поместья. Поляк что-то нажал (я в темноте не видел), дёрнул за какой-то рычаг в углу, и ворота поехали назад, отсекая нас от остального отряда. Я инстинктивно рванулся было на волю, но тут же передумал. Я пришёл сюда искать ответы.

– Вы храбрый человек, Никита Иванович.

Он чем-то напоминал мне Алекса Борра. Разве что в манерах поляка не было высокомерной брезгливости, столь надоевшей мне при общении с австрийским послом. Твардовский разговаривал подчёркнуто вежливо, и всё-таки я не мог избавиться от ощущения, что мы для него – что-то вроде забавных зверушек.

– Признаться, я не умею зажигать большие фонари, – невозмутимо сообщил он, ведя нас по аллее к парадному входу. – Благодаря же вашей уважаемой бабушке все фонарщики спят. Поэтому я вынужден вести вас в господский дом – там есть возможность зажечь свет.

Мы с Фомой просто следовали за ним. У нас и выбора-то не было, что мы могли? Напасть на него – бессмысленно, я видел, как он остановил Еремеева. Развернуться и уйти? Ну нет уж. Если он хочет нам что-то рассказать – пусть рассказывает.

Мы поднялись по уже знакомой мне лестнице. Твардовский открыл тяжёлую входную дверь, и мы с Фомой вслед за ним шагнули в темноту особняка. Кажется, он вёл нас в гостиную. Я смутно различил уходящие влево и вправо коридоры на мужскую и женскую половину. Неожиданно мне пришла в голову мысль, от которой у меня вновь похолодело в груди: Лариска тоже где-то здесь, абсолютно беспомощная, спит под влиянием бабкиного колдовства. В доме, который полностью находится во власти этого странного человека.

Как вообще он смог противиться бабкиной магии? Я много раз видел, как колдует наша эксперт-криминалист, у меня не было повода сомневаться в её силах. Я помотал головой, прогоняя назойливые мысли. Если он захочет – он сам нам всё расскажет.

– Прошу вас садиться, – Твардовский поставил лампу на стол и зажёг семь свечей в круговом серебряном подсвечнике. Стало гораздо светлее, и я смог лучше рассмотреть нашего странного собеседника. Он действительно был молод – может, на пару лет старше меня самого. Правильные черты лица, тонкие губы. Ничего такого, за что мог бы зацепиться взгляд, – совершенно обычный человек. Однако я уже успел убедиться, что безобидная внешность обманчива.

Мы с Фомой плюхнулись на диван, на котором я уже сидел во время своего первого визита сюда. Твардовский расположился в кресле напротив.

– Пан сотник, прошу меня извинить. Возможно, я был чересчур резок с вами, – он улыбнулся краем губ. – Видите ли, я не боец. Я очень плохо владею оружием и практически бесполезен в схватке. Многих людей пугает то, как я защищаюсь.

Фома лишь неопределённо засопел. По-видимому, он ещё не отошёл от шока.

– Никита Иванович, вы настолько активно пытались меня найти, что это стоило жизни почтенной пани, – укоризненно заметил поляк, повернувшись ко мне.

– Марфа Ильинична сама сделала свой выбор.

Я не понимал его. Я вообще не видел смысла ему сейчас разговаривать с нами. Уже одно то, что этот человек успешно сопротивлялся бабкиному колдовству, говорило о том, что он не так прост, как выглядит. Я попытался вспомнить, что именно бабка говорила про нашего потенциального противника. Он не слишком силён в плане магии, но предусмотрителен и умеет не оставлять следов. Очень похоже.

– Она многое знала, – задумчиво продолжил поляк, – и пользовалась безмерным нашим доверием. Разумеется, она не могла допустить, чтобы планы столь уважаемого человека, каковым является пан Бодров, стали известны милиции. Ваша вина в её смерти довольно однозначна, вы не находите? В этом деле вы, пан следователь, проявили себя не лучше, чем те, с кем вы воюете. На ваших руках как минимум две смерти – а будут ещё.

– Что вы имеете в виду? – нахмурился я.

– Всему своё время, Никита Иванович. У нас есть время, чтобы обсудить то, что может вас интересовать. Я готов ответить на ваши вопросы.

– Зачем вы это делаете? Я должен арестовать вас как государственного преступника, и не сомневайтесь, я это сделаю.

– Не сомневаюсь. Но я хочу, Никита Иванович, чтобы вы поняли: мир здесь не делится на добрых и злых. В вашем мировосприятии всё либо чёрное, либо белое, все ваши предыдущие дела до однообразия скучны. Моя задача – показать вам, что времена сказочных врагов прошли. В этом деле вы воюете с самим собой, пан следователь. Время делать выбор.

– Прекратите говорить загадками. Что вообще вы здесь делаете?

– Помогаю уважаемым людям восстановить правильность хода истории, – вновь улыбнулся Твардовский. – Меня вызвали в город исключительно с этой целью.

– Кто вас вызвал?

– Пан Бодров и его прекрасная супруга. Смею предполагать, кстати, что вы пришли сюда, чтобы арестовать её. Так вот не тратьте время, её здесь нет. Из хозяев в доме только панна Лариса, но она спит.

Мне нечего было ответить. Если честно, у меня в первые же минуты знакомства с этим странным человеком возникла предательская мысль, что Маргариту мы упустили. Разумеется, она поняла, что в доме опасно. И что милиция, имея в штате прославленную колдунью, что-то да придумает. Вот мы и придумали, но… поздно.

– Если желаете, можете вести записи, пан следователь. С вашего позволения, я начну. Ещё прошлой осенью, вскоре после раскрытия вами дела о летучем корабле, ваш государь имел приватную беседу с уважаемым боярином Бодровым. Ваша страна слишком долго существует, не имея наследника. Государь был женат четырнадцать лет, и брак этот был бесплодным. Вы можете логично предположить, что в случае прерывания династии трон займёт семья господина Бодрова – в истории так уже случалось. Однако смена правящего рода всегда сопровождается смутой. Это трудный процесс, Никита Иванович, и в нём всё далеко не безоблачно. Гражданские войны ослабляют государство, поэтому правитель должен приложить все усилия, чтобы этого избежать. Пан Бодров предложил государю логичный выход – отдать ему в жёны свою младшую дочь, панну Ларису. Девица отличается крепким здоровьем, и можно не сомневаться, что она сможет подарить стране наследников.

– И Горох отказался?

– Совершенно верно. Государь сказал, что скорее пойдёт в монастырь, чем породнится с семьёй панны Ларисы. На мой взгляд, абсолютно необдуманное решение, однако то был его выбор. Вскоре после этого разговора царь, по-видимому, опасаясь, что пан Бодров продолжит свои попытки женить его на панне Ларисе, прилюдно объявил о своём желании связать себя узами нового брака и повелел отправить гонцов в сопредельные государства. Дальнейшие события в принципе вам известны.

Я кивнул. Ко мне постепенно приходило понимание, что в целом, относительно мотивов всего этого дела, мы с бабкой были правы.

– Это был личный выбор русского царя, однако в результате на трон взошла не та женщина. Выбирая Лидию на роль царицы, Его Величество не посоветовался с боярской думой, с самыми уважаемыми людьми государства.

– Как вы правильно сказали, это его личный выбор, – заметил я. – Он прежде всего выбирал себе жену, а это уже не боярское дело.

– Вы ошибаетесь, Никита Иванович. Прежде всего он выбирал царицу. Кандидатура Лидии не была согласована с боярской думой. Все уважаемые люди поддерживали панну Ларису.

От этого словосочетания, «уважаемые люди», меня уже начинало потряхивать.

– Горох не марионетка боярской думы! Он женился на той, на ком захотел.

– А должен был – на той, которую ему предлагали, – совершенно невозмутимо возразил поляк. Он действительно не видел в этой ситуации ничего странного. Нет, подумать только: царю предполагалось укладываться в постель с девицей, которую ему подсовывают бояре! Бред какой-то.

– Вы не понимаете ответственности царя перед народом, – вновь едва заметно улыбнулся Твардовский. – Правитель не принадлежит себе, ему следует действовать исключительно в интересах своей страны. Если интересы страны ущемляются, на их защиту встаёт дума.

– Скажите просто, Лидия не устраивает бояр, потому что ей трудно управлять. А боярам нужна ещё одна марионетка.

– А это уже, пан следователь, не наше с вами дело. Не ваше, поскольку вы не входите в круг лиц, допущенных к управлению страной, и не моё, так как я вообще иностранец. Просто примите как данность: австрийская принцесса Лидия – не та, кого уважаемые бояре готовы видеть на троне.

– И из-за этого весь сыр-бор? – кисло улыбнулся я.

– Это достаточно веская причина. Разумеется, уважаемые люди не готовы терпеть подобное пренебрежение интересами государства.

– И своими собственными.

– Это, опять же, не наше дело. Государь женился вопреки воле думы.

– Слушайте, вам не кажется, что вы несёте бред?

– Нисколько. Впрочем, давайте оставим этот бессмысленный идеологический спор. Как я уже сказал, я был вызван сюда, чтоб помочь уважаемому пану Бодрову восстановить правильный ход истории. Поскольку государь был уже женат, а панна Лариса помолвлена, их брак больше не был возможен. Однако способы исправить ситуацию всё ещё были. Я долго учился в Европе, пан следователь, и владею некоторыми знаниями. В моих силах было изменить мнение государя относительно своей скоропалительной женитьбы не на той.

– Призвать Ульяну? Мёртвую вот уже пять лет?

– Лучше мёртвая, но Ульяна, чем не в меру эмансипированная австриячка-бесприданница, – резко ответил поляк. Маска безукоризненной вежливости на миг дала трещину, но он тут же взял себя в руки. – Поймите, Никита Иванович, влияние Ульяны на государя куда более плодотворно. Он любил её и, как бы ни пытался доказать нам обратное, продолжает любить. Он так и не смог отпустить её. Мы действовали исключительно в интересах страны.

– Но смысл? – я попытался отвлечься от общей абсурдности его рассказа. – Ульяна так и не смогла родить наследника.

– И снова-таки, для страны лучше бездетный брак с Ульяной, которая готова исполнять волю уважаемых людей, нежели наследники от австрийской принцессы. Да, династия прервётся, но это будет меньшим из зол. Именно поэтому панну Ларису выдают за человека, который впоследствии сможет возглавить страну.

Я вытаращил глаза. Выходит, их настолько не устраивает Лидия, что они предпочтут смену династии, чем брак Гороха с ней? Бред, полный бред. Бодров рехнулся.

– Во время последнего визита пани Бодровой во Францию я имел с ней продолжительную беседу. Пани пригласила меня в Лукошкино, пояснив всю важность миссии, которая мне предстоит. Поскольку я обладаю необходимыми знаниями, я согласился. Я приехал в город, и сам государь лично пропустил меня. Вы же не будете продолжать упорствовать в том, что мы делали что-то противозаконное? Его Величеству честно сообщили, что ему предстоит встреча с покойной государыней, и он с радостью позволил мне войти в город. Он действовал абсолютно добровольно.

– Вы подло воспользовались его чувствами к первой жене.

– Исключительно в интересах государства. Заметьте, Никита Иванович, я предпочитаю действовать мирно. Государь лично дал боярину Шишкину согласие участвовать в нашем обряде. Я не посмел бы принуждать монаршую особу. Я поставил зеркало и запретил Его Величеству прикасаться к стеклу. Если бы я промолчал, вы могли бы обвинить меня в сокрытии от него необходимых сведений. Однако я был предельно честен. И всё же государь нарушил мой запрет – более того, он разбил зеркало.

– Зачем вы пытаетесь меня обмануть? Вы знали, что он его разобьёт!

– Верно. Но, заметьте, это тоже было добровольно.

– Это подло.

– Возможно, но другого выхода у нас не было. Особенно сейчас, в свете того, что Лидия ожидает дитя. Мы не можем допустить рождения этого ребёнка.

– Вы не посмеете навредить ей!

– Мне это и в голову не пришло. Я противник любого насилия, Никита Иванович. Однако дело было сделано: разбив зеркало, Его Величество не позволил супруге вернуться в загробный мир. Вместо этого душа Ульяны вновь оказалась в том теле, каковое покинула пять лет назад в подвале Никольского собора. Разумеется, от этого тела мало что осталось, но здесь я уже ничего не мог сделать. Прежде чем Ульяна смогла передвигаться и говорить, над ней колдовали специально обученные люди. Не я, моей задачей было вытащить её в наш мир. Видите ли, пан следователь, эта женщина была необычайно талантлива ещё при жизни. Она умела исцелять. Проанализировав всё, что мне рассказали о покойной государыне, я предположил, что ей может быть доступно нечто большее. И я встретился с ней сам. Мы начали с собаки, пан следователь. Кто отравил этого пса – не знаю, но надеюсь, его убийца встретит похожую смерть. Пса доставили по моему приказу. Это было несложно, сторож спал, и могилу успели привести в исходный вид.

Я замер. В памяти мигом всплыло собачье кладбище, расположенное в пронизанном солнцем лесу. Да, всё началось с собаки.

– Я не ошибся, Ульяна с радостью использовала свои способности. Пёс поднялся практически сразу. Разве мы совершили грех, пан следователь? Животное вернулось к своему хозяину. Я сказал Ульяне, что воскрешение умерших есть доброе дело, поскольку они вернутся к своим безутешным семьям. Где я был неправ, Никита Иванович?

Я молчал. Мне было страшно. Люди, у которых такое творится в головах, безнаказанно ходят по земле.

– Мы не забирали её из подвала, какое-то время Ульяна находилась там.

– Как она вообще туда попала? – задал я давно мучивший меня вопрос. Поляк невозмутимо пожал плечами.

– Про то не знаю. Если хотите, можете спросить у епископа Никона. Разумеется, я знал, что создание неживых-немёртвых подвластно лишь святым праведникам. Я не ошибся в Ульяне, а в скором времени вышел и на отца Алексия. Но здесь я не успел. Вы помешали мне, Никита Иванович. Я не успел с ним поговорить, священник умер во второй раз от любезного вмешательства вашей уважаемой бабушки. Это ваша и только ваша вина, пан следователь. Впрочем, у нас оставалась Ульяна. Я сказал ей, что через некоторое время отведу её к государю, поскольку он до сих пор её любит.

«Cie kocha», всплыло в моей памяти.

– Она охотно слушает меня, Никита Иванович. Через неё я могу управлять армией.

Внезапно до меня донёсся отзвук далёких выстрелов. Еремеев тоже его услышал. Мы одновременно вскочили с дивана.

– Что это?!

– Это? – невозмутимо переспросил поляк. – Это государево войско расстреливает народ на Червонной площади.

У меня потемнело в глазах.

========== Глава 10 ==========

Мы с Еремеевым, не сговариваясь, рванули к выходу. Твардовский не пытался нас остановить – абсолютно невозмутимый, он остался сидеть в кресле, безразлично рассматривая трепещущее пламя свечей. Мы вылетели на крыльцо, промчались по аллее и остановились перед неподвижной громадой главных ворот. Сейчас, в темноте, мы могли даже не пытаться их открыть. Забор из плотно пригнанных досок возвышался перед нами метра на три.

– Митька! – в темноту заорал я.

– Туточки, батюшка-воевода! – немедленно отозвались с той стороны. – Вы живой ли?

– Живой. Мы выйти не можем. Хотя…

– Никита Иваныч, может, подсобить чем? – включились стрельцы. Мы с Еремеевым переглянулись.

– Ребята, сможете нам верёвку перебросить?

Подчинённые бравого сотника не задавали лишних вопросов. Через несколько секунд в опасной близости от меня пролетел тяжёлый моток верёвки. Не по голове – уже слава богу. Фома наклонился, подхватил свёрток с земли и стал разматывать.

– Никита Иваныч, я петлю сделаю да вон на трубу накину. По ней и полезем. Вверху вона полозья, видишь. От них оттолкнёмся да прыгнем. Ребята! Ловите нас внизу.

Смастерить петлю и набросить на торчащую вверх трубу ему удалось легко. Сначала, опираясь ногами на механизм ворот, наверх вскарабкался я. Не удержался и неуклюже перевалился на ту сторону, где меня подхватили руки наших стрельцов. Если бы не они, ей-богу, падая с трёх метров головой вниз, я сломал бы себе шею.

Еремеев, по-видимому, подобные операции проделывал чаще. Он появился наверху через пару минут, практически не запыхавшийся.

– Коней нам с участковым, живо! – скомандовал он, после чего подтянул верёвку, перебросил её наружу и бодро спустился. Ещё примерно с полминуты мы стояли, тупо глядя друг на друга. Одиночные выстрелы гремели где-то рядом. Похоже, поляк не соврал, – именно с Червонной площади. Вскоре вернулись двое стрельцов – очевидно, позаимствовали коней у ближайшего патруля.

Мы мчались на площадь так, что ветер свистел в ушах. Я подгонял коня, стараясь успеть за Еремеевым. Бодровское поместье располагалось в самом центре, до площади нам было максимум минут пять.

Мы едва успели затормозить, чтобы не врезаться в толпу на полном скаку. А на площади… на площади действительно была толпа. Я не умел их отличать, но откуда-то знал: большинство стоящих здесь – армия Ульяны. Невероятным усилием воли я взял себя в руки.

– Откуда стреляют?

– От терема государева, – сообразил Фома. – Пошли.

Мы начали протискиваться к царским воротам. Люди стояли настолько тесно, что нам это удавалось с трудом. Я не сразу понял, что кто-то трогает меня за рукав.

– Добгого здоговьичка, Никита Иванович! – дворник Сухарев одарил меня радостной и немного смущённой улыбкой. – И вы пгишли госудагыню почтить?

– Что?

Кажется, среди творящегося вокруг абсурда я стал медленнее соображать. И уже практически ничему не удивлялся. Невозможно сохранять способность удивляться, стоя среди оживших покойников. Люди как люди, подумаешь, умерли все в разное время…

– Меня, Никита Иванович, вот точно сила какая с кговати подбгосила, – сообщил дворник. – Должен я, думаю, на площадь идти, ибо ждёт нас всех госудагыня наша.

– Ульяна?

– Истинно так, Никита Иванович! Ибо ей мы все покогны.

– А где она сама-то?

– Полагаю, с госудагем, – развёл руками Николай Степанович. – Да вы идите ближе, милиции они завсегда обгадуются!

Мы с Еремеевым решили последовать этому мудрому совету и, усердно работая локтями, принялись пробираться к воротам. Неожиданно оттуда раздался новый залп в воздух.

– Ребята пытаются их отогнать, – сообразил Фома, кивая на окружавшую нас толпу. – Никита Иваныч, чой-то не по себе мне. Ить это ж… мертвецы! – и он перекрестился.

– Я тебе больше скажу, – вздохнул я. – Это её армия. Пока они просто стоят, но никто не знает, что будет дальше.

– Участковый, но ведь это ж Ульяна! – то ли меня, то ли самого себя попытался убедить сотник. – Она мухи в жизни не обидела!

– Ты сам слышал. Ей подчиняется вся эта братия, а сама она подчиняется Твардовскому. Причём сейчас я понимаю, что именно его голос я слышал в воспоминаниях отца Алексия.

– И что нам делать?

– Бабка говорит, я должен встретиться с Ульяной. Пока не знаю, как это сделать, но примем за рабочий план.

Я увидел её издали. Она стояла во дворе на высокой трибуне, с которой обычно толкал свои речи Горох. Площадь была освещена достаточно, чтобы я мог её разглядеть – женщину, с которой всё началось. По толпе пронёсся шёпот: