Текст книги "Перстень царицы Ульяны (СИ)"

Автор книги: Glory light

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

– Спасибо, Ваше Величество. Это очень поможет следствию.

– Что дальше делать собираешься?

– От вас к Бодровым поеду, с женой поговорю, с прислугой. Может, приду к каким выводам. Собрание сегодня будет, как договаривались?

– Отменю, – немного подумав, решил Горох. – Не до них. Друг с другом побрехать они и в трапезной могут, а я на них время своё тратить не хочу. Занимайся спокойно делами, Бог тебе в помощь.

– Спасибо, это очень кстати. Мы и так ничего не успеваем. Честное слово, если я не раскрою это дело, уйду в отставку.

– Ну, Никита Иваныч, когда не раскроешь – тогда и поговорим, а пока трудись по ходу следствия. Доля твоя милицейская такая. Про покойников своих имеешь мне сказать что-нибудь?

– Имею, – кивнул я. – Бабуля сегодня ворожила на крови, пыталась добыть их настоящие воспоминания.

– На чьей крови?

– Отца Алексия и дворника Сухарева.

– Разумно, – согласился государь. – Самые адекватные из всех. Не Митрофана же Груздева к такому ответственному делу привлекать.

– Митрофана Груздева мы пока и не поймали, – вздохнул я. – Но мы работаем над этим. В общем, Ваше Величество… – я выложил перед ним блокнот с моим рисунком подземелья. – Где это место?

Он смотрел долго. Нет, не пытался вспомнить или понять – понял он сразу, но вот заговорил минут через пять.

– Это Никольский собор, подвалы его. Но, участковый… туда входа давно нет, завалило всё. Они ж древние, как сам город, туда уж лет двести никто не спускался.

– В таком случае, откуда вы можете знать, что это именно они? – насторожился я. Горох посмотрел на меня, как на неразумного ребёнка.

– Никита Иваныч, ну уж я историю своего царства всяко получше тебя знаю. Никольский собор стоит тут с самого основания города, все прочие уже позже строились. И под ним всегда была сеть туннелей. Говорят, она через весь город тянется, но я не верю. Но подвалы там знатные, я тебе как-нибудь на картинках покажу, убедишься. В древние времена народ там от шамаханских набегов прятался. Собор даже разрушали пару раз, а подземелья эти как были, так и есть, что им станется?

– Как туда попасть?

– Никак.

– Не верю.

– Дело твоё, – государь развёл руками. – А токмо действительно никак, очень старые они, все входы завалило давно. Понимаешь, Никита Иваныч, от них ведь что требовалось? Людей в лихую годину укрывать, не более. Никого там не хоронили, насколько мне известно, разве что кто сам по дурости спустился да заблукал… Когда внешние барьеры появились да охрану нормальную на стене поставили, перестали враги по нашей земле топтаться. Стрельцы – против войска чужого, священники – против магии. И не нужны сделались эти подвалы, стали понемногу в упадок приходить. Всё ж таки их поддерживать дорого, очень старые.

– И всё-таки кто-то туда проник.

– Кто проник? – не понял государь. Я хлопнул себя по лбу: я же не рассказал главного! Я вкратце пересказал Гороху то, что мы с бабулей увидели в воспоминаниях наших подопытных. Он слушал внимательно, не перебивая, лишь задумчиво теребил бороду.

– Да-а, дела, – наконец резюмировал он. Я беспомощно развёл руками: мне было ещё хуже. – То есть ты утверждаешь, что в подвалы Никольского собора разом проникли аж три человека и там воскрешают горожан?

– Бабуля говорит, что воскрешает женщина, якобы только ей эта сила дана. Один из мужчин там вообще непонятно зачем, второй имеет над женщиной некую власть. К тому один из них поляк.

– Какой именно?

– Не знаю, голоса похожи были.

Горох ещё немного подумал и задал, в общем-то, тот же вопрос, который мучил и меня:

– Откуда у нас в городе поляк, способный колдовать?

– Вот и мне хотелось бы это знать. Причём появился он не вчера, когда к Бодрову сваты приехали, а гораздо раньше.

Мне показалось, что царь как-то чересчур поспешно отвёл взгляд в сторону. Впрочем, мне, наверно, показалось.

– Так как в подвалы попасть, Ваше Величество? Мне очень нужно это сделать.

– Да никак, говорю тебе! Нет туда ходу. Хотя…

Я навострил уши.

– Можешь у епископа Никона спросить, возможно, он тебе ответит. Хотя нет, тебе он не ответит, тут по-другому надо. Могу я спросить, если хочешь. В конце концов, это его территория, значит, и про подвалы он может что-то знать. Сегодня же и спрошу, чего время тянуть.

Вот, кстати, вечная проблема нашего ведомства. Половина здешней знати с нами просто отказывается разговаривать! И как работать в таких условиях, скажите на милость?

– Буду весьма признателен, – кивнул я. – Потому что теперь у нас появилась хоть какая-то версия. От раскрытия дела мы по-прежнему бесконечно далеко, но…

– Спрошу, Никита Иваныч. Сам к нему схожу. Мне ж тоже интересно! А токмо ты, участковый, когда в подвалы полезешь, меня с собой захвати, лады? Сижу тут, как пень на троне, скучно мне!

– Вас дума не пустит в подвалы лезть, – напомнил я. – И потом, вы же сами говорите, что туда никак не проникнуть.

– У епископа спрошу, – побожился царь. – Всю душу из него вытрясу, а про подвалы доведаюсь!

– Из вас вышел бы отличный милиционер, – усмехнулся я.

Настроение моё незаметно улучшилось. Я не ошибся, когда с вопросом про подземелье направился именно к Гороху. Не может царь не знать, где в его столице располагаются таких размеров катакомбы. А если ему ещё и удастся выяснить, как туда попасть, тогда я… тогда я – что? Спущусь туда?

По возможности, конечно, да, я бы хотел туда спуститься. Содержание разговора по-прежнему остаётся для нас тайной, но ведь и мы не станем им ограничиваться. Наверняка, спустившись в подвал, я найду улики. Во всяком случае, искать буду очень тщательно, потому как мне кровь из носу нужно разобраться с этими воскрешениями.

Итак, всё необходимое я у Гороха выяснил, да к тому же, если можно так выразиться, дал ему задание на вечер. Он клялся, что вечером пришлёт мне гонца с результатами. На том мы и распрощались. Я пожал государю руку и вышел.

Когда я выезжал со двора, было часов шесть. Отлично, значит, будет время наведаться на бодровское подворье и побеседовать с боярыней и слугами. Однако на Червонной площади меня перехватил монах из собора Ивана Воина.

– Стой, Никита Иваныч!

– Стою, – я остановил коня. Он своего тоже.

– Я тока что из отделения, отец Кондрат повелел тебя искать срочно.

– Что случилось?

Опять кто-то воскрес? На их территории, на минуточку, уже два случая.

– Беда у нас великая, Никита Иваныч… настоятель за тобой послал немедля. Отец Алексий… преставился.

========== Глава 6 ==========

Отец Кондрат встретил меня у ворот храма. Я спрыгнул с коня, накинул повод на столбик у забора.

– Вот оно как сталось, Никита Иваныч… токмо мы возвращению преподобного возрадовались – а оно вона как. Пошли, участковый, выпьем за упокой.

Это был, наверно, первый раз, когда я не стал отказываться. Возможно, подсознательно чувствовал себя причастным. Отец Кондрат шёл, опустив голову, он даже говорил тише, чем обычно. Мы уселись в той же подсобке, где до этого неоднократно пили чай. Святой отец снял с полки бутыль кагора, разлил по кружкам – бокалов не было.

– Ну, Никита Иваныч… помолимся за упокой души раба Божьего Алексия.

Я согласно опустил голову. Выпили мы в молчании. Глядя сейчас на отца Кондрата, я всё больше убеждался, что прежний настоятель был для него больше, чем просто начальником. Именно отец Алексий привёл его к вере. Отец Кондрат поставил пустую кружку на стол и теперь беззвучно молился, закрыв глаза. Я молча ждал. Наконец настоятель заговорил:

– Второй раз ведь, участковый. Второй раз хоронить его буду.

– Соболезную, – вздохнул я. Вот она, обратная сторона этих воскрешений. Я вдруг с ужасом понял, что о такой вероятности даже не думал. Они поднимаются из земли на радость близким, безутешным в своей утрате, – и они, как выяснилось, могут умереть второй раз. В душе моей вдруг стало невыносимо пусто. Я не успел ближе познакомиться с отцом Алексием, но и одной встречи мне было достаточно. Этот человек настолько отрешился от мира в стремлении укрепить свою веру, что это казалось невозможным. Он был святым и мог вести за собой.

– Второй раз, – едва слышно повторил отец Кондрат. – Я ведь исповедовал его перед смертью. Осьмнадцать годов назад то было. И сегодня. Сегодня он тоже меня позвал.

– Расскажите, как это случилось, – попросил я. – Не как участковый прошу – как друг.

Отец Кондрат помолчал, размышляя, и перекрестился. Взгляд его был направлен куда-то сквозь меня.

– Он ведь встал когда, Никита Иваныч, я ж и обомлел. Сам я грехи ему отпускал тогда, давно то было. Никто уж и не помнит почти, четверо нас при храме, кто преподобного застал. Он отцом мне был в вере моей, сам меня за руку по этой дороге повёл. Я ж и не думал тогда, что всё так обернётся. А он однажды призвал меня – мне годов двадцать было – и молвит: молитвы твои силу имеют великую, слушает тебя Господь. Тогда ужо, стало быть, думал барьеры внешние мне передать. Сам меня учил их ставить, дабы не топтались вороги по земле православной. Всё перенимал я, что он мне сказывал, днями и ночами молился о защите над Лукошкиным. Почти тринадцать лет это заняло, прежде чем преподобный к государю нашему тогдашнему пошёл. Слаб я, говорит, всю жизнь был, город оборонить не в моей власти. Но преемник мой подымет над столицею щиты огненные. Не верил я тогда, что преподобного не станет. Вся жизнь храмовая на нём держалась. Ни единым лихим помыслом душа его не запятнана, никогда он в Спасителе нашем не сомневался. Не то что мы, грешные. А токмо в одну ноченьку призвал меня преподобный, исповедаться дабы. Чую, говорит, заберёт меня Господь скоро. Так и сталось, на шестой день. Хотел я во храмовом дворе его положить, ибо всю жизнь преподобный нашей обители отдал, токмо о нас заботился. Место любимое у него тут было, я тебе потом покажу. А токмо епископ Никон воспротивился, до последнего на том стоял. Так и не позволил отца Алексия здесь у нас положить, увезли на старое кладбище. Я ж тогда епископу едва в рыло не дал, да вспомнил, что отец Алексий всегда меня смирению учил. Так ведь до сих пор и не оттаскал я старого осла за бороду.

– Это правонарушение. И грех, – добавил я, сообразив, что второе для отца Кондрата является более существенным.

– Дык вот потому и, – вздохнул настоятель. – Я ж первый год без него слепым котёнком себя чувствовал, куда тыкаться – не знал. Барьеры поднял с Божьей помощью, ибо нельзя Лукошкину без защиты, один Кощей чего стоит. Потом уж, опосля, как-то легче пошло, а токмо иначе ужо.

– Понимаю. А почему епископ был так против, чтобы отца Алексия при храме похоронить?

– Да пёс его знает… – развёл руками отец Кондрат. – Он ведь от веры православной далёк уже давно, люди к нам больше идут. У него один бог – золото, о душе бессмертной позабыл и сам он, и половина подчинённых его. Боялся он, думаю.

– Чего?

– Что люди к могиле преподобного ходить станут, кланяться – святой праведник ведь он, Никита Иваныч. И всё влияние постепенно к нам перейдёт. Старый-то государь к епископу за отпущением грехов ходил, а Горох ужо, храни его Господь, – ко мне. Ты ж пойми, Никита Иваныч, то, чего он боится… оно мне не надо, я за золотом не гонюсь. Приходят к нам люди, если и пожертвование несут – то от сердца, потому что сами этого хотят, а не потому, что на входе прейскурант висит.

– А там что, висит? – опешил я.

– Вот те крест! С прошлого Рождества повесили. Венчание – столько, отпевание – столько, за здравие помолиться – поимённо считают… вот как погнал в своё время Господь торгующих из храма – так особо активные назад возвернулися.

Всё как в моём мире. Я понимающе кивнул.

– Так вот, Никита Иваныч, преподобный как встал – меня вроде и страх взял, а ну как бесы надо мной власть свою проверяют, а вроде и… радостно, знаешь. Как раньше, ещё когда он с нами был. Я бы даже грешным делом поверил, что не умирал он, что ушёл странствовать по святым местам, как он сам и описывал. Да токмо отец Феофан над ним заупокойную читал, да я потом полночи у гроба молился. И вот сегодня по обеде – опять.

«Что опять?» – хотел было спросить я, но не успел – отец Кондрат продолжил сам.

– Призвал меня преподобный, пошёл я в келью его. А он на коленях в углу стоит, лбом в стену уткнувшися. Чую, говорит, Кондрат, зовёт меня Господь обратно, слаб я стал.

Нам он говорил то же самое. И по времени совпадало. Где-то максимум через час бабка примется ворожить. Мне стало жутко от одной мысли о том, что мы к этому причастны.

– Хочу, говорит, исповедаться. Ну какие грехи у святого человека за два неполных дня? А вот. Слушаю вас, говорю, отче. А молвит он уж совсем тихо, видать, силы покидают. Я ж его в постелю уложил, молитву над ним прочитал, прислушиваюсь – спит. А токмо часа через два прибегает отец Онуфрий: не проснулся преподобный. И пёс этот рядом сидит и скулит, у меня ажно сердце захолонуло.

Честно говоря, у меня тоже. Кажется, именно мы были тому причиной. Уж на что был слаб отец Алексий, а бабкино колдовство его доконало. Теперь моя задача – постараться сделать так, чтобы Яга об этом не узнала, потому что она себе не простит.

– Ну, видно, так Господу нашему угодно было. Дал мне возможность ещё раз с преподобным повидаться. Рассказал я ему, что у нас тут происходит, о проделанной работе, стало быть, отчитался. Благословил он меня, дабы тем же путём я двигался, город от лихих сил обороняючи да люд православный в вере укрепляя.

– Вы же сами говорили, что, если городская защита повинуется вашему слову, значит, вы всё делаете правильно.

– На то и уповаю. Великое дело доверил мне отец Алексий, всеми силами стараюсь заветы его исполнять.

– Что вы намерены делать дальше?

– Здесь его положу. В углу двора берёза у нас есть, ты ж видел её. Вот к ней, там отец Алексий много времени проводил. А ежели из Никольского собора кто хоть слово вякнет – всю бороду выдеру.

Я даже не стал напоминать, что это правонарушение, – просто кивнул.

Мы ещё немного посидели. Пить я больше не стал – в конце концов, мне к Бодровым ехать, не буду же я вести допрос заплетающимся языком. Примерно в половину восьмого я попрощался с отцом Кондратом и вышел во двор. У меня сердце рвалось от осознания того, что именно мы с бабкой приложили руку к тому, что отец Алексий во второй раз покинул этот мир.

Мне беседа с ним ещё через чугунок не понравилась. И я был прав: он действительно прощался с нами. Он понимал, что этот разговор не переживёт. Мне было горько и обидно. Ведь именно я предложил отца Алексия на роль подопытного, но я не мог знать, чем закончится сеанс бабкиной ворожбы. И она не могла знать, просто совпало. Тогда почему я сейчас чувствовал себя так, будто лично пробрался в келью и задушил старика? Он видел своё будущее, но согласился нам помогать. Он знал, мы – нет, у нас не было дурных намерений. Легче мне от этого не становилось.

Я выехал за ворота храма. В душе моей сгущались чёрные, гнетущие тучи. Это дело – странное, дурацкое, самое, наверно, непонятное из всех – уже давно перестало казаться смешным. Иллюзия простоты, мелкого хулиганства исподволь затягивала всё отделение в ту самую черноту непроглядную. Ведь никто пока не умер, все на своих местах. Отец Алексий вернулся к исходному состоянию. Но чёрт возьми, как же мне было горько.

***

Мне повезло – на улице никто не цеплялся. Я ехал, опустив голову, погружённый в тяжкие думы. Словно вторя моему настроению, начал накрапывать дождь. К воротам бодровского поместья я подъехал уже в сумерках. Соберитесь, лейтенант Ивашов. Сначала работа, к скорбным мыслям вернёмся вечером.

Не слезая с коня, я постучал кулаком в ворота.

– Кто там? – немедленно раздалось с той стороны.

– Милиция. Меня ждут.

К чести охранников, они больше ничего не стали спрашивать. В механизме ворот что-то едва слышно щёлкнуло, и створки пришли в движение, начиная медленно разъезжаться на тщательно смазанных полозьях. Очень тихо – ей-богу, наши громче скрипят, на двух петлях поворачиваясь. Я въехал на территорию бодровского поместья. Если честно, не думал, что вообще когда-нибудь здесь окажусь.

То, что открылось моим глазам, я иначе, чем «город в городе», назвать не мог. Необъятных размеров сад, в центре которого возвышался барский дом, окружённый десятком построек помельче. В саду уже начинали цвести деревья, наполняя воздух нежными ароматами. Над всем этим великолепием явно чувствовалась женская рука.

– Езжайте к парадному входу, дальше вас проводят, – пояснил один из охранников, и они снова занялись механизмом ворот. Я обернулся. Лариска утверждала, что периметр охраняется сотней часовых, и поначалу эта цифра показалась мне запредельной. Однако сейчас я понимал, что всё вполне логично: на одних воротах стоял десяток суровых вооружённых бородачей. Так чего бы и не сотня по периметру? У нас государев терем охраняется примерно так же. Но то царь!

Ворота закрылись, створки неслышно соприкоснулись. Ну что, лейтенант Ивашов, действуйте. Я постарался сбросить горькое уныние, охватившее меня на территории храма. Здесь, кстати, это удалось без труда – слишком мирской, приземлённой была роскошь владений боярина. Я поблагодарил за совет и направил коня по аллее в сторону барского дома.

Меня с самого момента знакомства с Бодровым не покидало ощущение, что он стремится сравниться с государем. Точнее, даже не так: что совершенно случайно история повернулась лицом не к их древнему роду, и на троне оказалась другая династия. И пока все прочие грызлись у подножия трона, Бодровы стояли лишь на полступеньки ниже правящего монарха. А повернись история иначе? Я мысленно порадовался, что правит всё-таки Горох.

Здесь, в их владениях, это ощущение было особенно сильным. Царский терем имел четыре этажа, боярские в большинстве своём были трёхэтажными. Сейчас передо мной предстал господский дом, мало того что имевший четыре полных этажа, так ещё и украшенный сверху башенками. Самомнение у боярина, конечно, – дай бог каждому.

Я подъехал к главному входу. Широкая лестница вела наверх, к парадным дверям. Кто это всё строил – не знаю, но чувствовался заграничный стиль. У меня даже язык не поворачивался назвать это сооружение теремом. Вот у Мышкина – да, типично русский терем, а тут…

И вот, кстати, что ещё интересно. Когда в нашем деле о шамаханском заговоре пропал боярин Мышкин, на территории его владений мигом воцарился полный бардак. Рыдала супруга, её утешали многочисленные прислужницы, бегала, сбиваясь с ног, в панике дворня. Здесь же я пока не заметил ни единого признака беспокойства.

Встречать меня вышла сама Лариска. Она сдержанно улыбнулась, но я понял, что она рада меня видеть. Какой бы сволочью ни был Бодров, но она любила его и беспокоилась за его жизнь. Я же в её глазах был человеком, способным отыскать её драгоценного батюшку. Во мне она видела надежду.

– Добрый вечер, Никита Иванович.

– Ещё раз здравствуйте, Лариса Павловна. Как и обещал, я занимаюсь поисками вашего отца.

– Мы беспокоимся, что с ним что-то случилось, – она прижала руки к груди. И знаете, что ещё меня поразило? У нас в отделении Лариска рыдала совершенно искренне, в нашем с Ягой обществе она могла себе позволить забыть о своём происхождении, о привитых с детства манерах, становясь просто дочерью, напуганной судьбой отца. Сейчас, в родительском доме, она будто постоянно оглядывалась, смотрела на себя со стороны – я видел наследницу второго по значимости рода в государстве и будущую польскую королевну. И улыбалась она совершенно иначе – отстранённо, сдержанно, как того требовал этикет. Не наш, кстати, – европейский.

– Маман переодевается, – сообщила она и знáком велела мне следовать за ней. – Подождём её в гостиной.

Я огляделся. Налево и направо уходили два крыла, я успел разглядеть боковые коридоры.

– Мужская и женская половины, – заметив мой взгляд, пояснила девушка и, обогнув широкую лестницу, открыла резные двери. – Нам сюда. Располагайтесь, Никита Иванович. Я сейчас попрошу принести чай.

Она вышла, оставив меня одного. Гостиная, как и всё в бодровских владениях, поражала размерами и роскошью. Я плюхнулся на обитый белой кожей диван и достал из планшетки блокнот. Пока есть время, освежу в памяти записи по этому делу.

Точного времени исчезновения боярина мы не знаем. Возможно, что-то на этот счёт сможет рассказать жена. Лариска последний раз видела отца за завтраком, и вскоре после этого он уехал в сопровождении старшего сына. До этого момента всё чисто. Теперь мне нужно или разговаривать с этим сыном, или просить боярыню, чтобы поговорили за меня. Я должен восстановить, когда и с кем за прошедший день встречался Бодров, чтобы понять, кто видел его последним. И кстати! Я совсем забыл спросить у Гороха, а он-то видел ли боярина вчера? Вот что значит усталость и хронический недосып – элементарные вещи упускаю. Ладно, сейчас себя корить всё равно без толку, буду выяснять по ходу.

И после этого домой боярин не вернулся. Жена забеспокоилась только утром. Пока слишком мало данных, чтобы делать выводы. Я быстро записывал приходившие мне в голову мысли. Очень полезная привычка, кстати. «1. Выяснить, был ли боярин у Гороха. 2. Допросить охрану всех ворот – не выезжал ли он из города». Да и в целом, кстати, безотносительно вчерашнего дня, я не отказался бы узнать, покидал ли он Лукошкино последние недели три. Ладно, попробуем спросить домочадцев.

Противоположные двери распахнулись, и с гостиную вплыла боярыня Бодрова. Лариска следовала за матерью на некотором расстоянии. Я встал с дивана.

Бодрова приблизилась ко мне, ещё на ходу начиная тараторить на французском. Думаю, я хлопал глазами вполне красноречиво, потому что Лариска за спиной матери прыснула в кулачок, а потом тронула её за локоть.

– Maman, monsieur le détective ne parle pas français.

Эту фразу я, к счастью, понял и утвердительно кивнул. Боярыня распахнула глаза – она явно растерялась. Последовала пауза. Друг с другом в этой семье явно общались не по-русски. Вечная проблема знати. В конце концов, я в школе читал «Войну и мир», но там девятнадцатый век, а меня забросило несколько дальше. Похоже, проблема старше, чем я думал.

Наконец боярыня закончила соображать и отработанным движением сунула мне под нос руку для поцелуя, да так, что я едва избежал удара.

– Маргарита.

– Ивашов Никита Иванович, – я пожал ей руку, чем вызвал брезгливую гримаску на лице боярыни. Подумать только, сначала по-французски не говорит, а теперь ещё и руку целовать отказывается! В её глазах я выглядел как минимум пещерным человеком. – Простите, как вас по батюшке?

– Я знаю, кто вы. И оставьте эту старомодную чушь.

– Как скажете, – я пожал плечами. Бодрова мне уже с первых минут не понравилась. Она села в кресло, расправила юбки и выжидающе уставилась на меня. Лариска встала за спинкой кресла матери, я вернулся к своему месту на диване.

Нет, в целом я понимал государя, когда тот говорил, что с такой женой нет смысла думать о супружеской измене. Боярыня явно знала, что красива, и всячески это подчёркивала. К тому же я вполне допускал, что при должном освещении она выглядит старшей сестрой собственной дочери. Она была одета и причёсана на европейский манер, пышные груди едва не вываливались из глубокого выреза платья, корсет утягивал талию. По моим подсчётам, ей было лет тридцать пять, и минимум восемнадцать из них она состояла в браке. Интересно, всё ли её устраивает в их супружеской жизни, учитывая, что самому Бодрову уже за семьдесят, – почему-то некстати мелькнуло в моей голове. Здесь, кстати, подобные браки не то чтобы норма, но встречаются очень часто. Я вспомнил Мышкиных – ведь та же, один в один, ситуация, разве что боярин лет на пятнадцать моложе Бодрова.

Искоса рассматривая сейчас Маргариту, я не мог не сравнивать. У Мышкиных я не сидел вот так чинно, дожидаясь, пока нам принесут чай. Там боярыня рыдала у меня на груди, а потом вполне недвусмысленно попыталась улечься вместе со мной на лавку. Там какие-то непонятные старухи (мамки, няньки, кто они вообще?) завывали громче самой хозяйки, да и в целом было похоже, что вся жизнь поместья держалась на одном боярине. А здесь спокойно. В этом доме все умели держать лицо.

Две девушки внесли чай, расположили подносы на низком столике и так же бесшумно удалились.

– Мадам, сегодня днём ваша дочь сообщила нам, что ваш муж вчера не вернулся домой, и попросила заняться этим делом.

– Я в курсе, – Бодрова скривила пухлые губы. Разговора не получалось. Я не мог избавиться от ощущения, что она в поисках мужа рассчитывает справиться собственными силами. К тому же относилась она ко мне ничуть не лучше, чем сам боярин, я это видел по её лицу. Почему она вообще согласилась меня впустить?

Я хотел встать и уйти, мне своих дел хватало, но не мог так подвести Лариску.

– У вас есть предположения, где и с кем он мог вчера провести вечер?

– В городе с нашими польскими гостями.

– Вы уточняли у ваших польских гостей, так ли это?

– Да.

Она наклонилась, потянувшись за чашкой, и я демонстративно уставился в стену, дабы не любоваться её впечатляющим декольте. Боярыня, кстати, и не собиралась меня соблазнять, и оделась так, полагаю, исключительно по привычке, а в выражении её лица я мог уловить с десяток разных оттенков презрения к моей скромной персоне.

– Во сколько они расстались?

– В десять вечера.

– Куда пошёл ваш муж дальше?

– Не знаю.

Как видите, разговор у нас действительно не задался. Информацию приходилось вытягивать из неё буквально клещами.

– Я собираюсь узнать, не выезжал ли он из города.

Боярыня взглянула на меня, как на умалишённого.

– Мсье следователь, неужели вы думаете, что я этого уже не сделала? Мои люди ещё до полудня побывали на всех четырёх воротах. Мне достоверно известно, что мой муж не покидал город – ни через ворота, ни через подземный ход из поместья.

– Что за подземный ход?

Ей-богу, они стоили друг друга – Бодров и его жена. С ними обоими просто невозможно было вести конструктивный диалог.

Она пожала плечами.

– Самые знатные семьи в городе имеют подземные ходы за городскую стену – на случай чего-то непредвиденного. Эпидемий, пожара… вы же не думаете, что при необходимости бежать из столицы мы будем стоять в очереди к воротам вместе с чернью? Ворот всего четыре, а душ в Лукошкине много.

Я постарался пропустить мимо ушей этот высокомерный выпад. Женщина и так мне не нравилась. Тот случай, когда под блестящей внешней оболочкой скрывается гнилой характер. Познакомившись с ней, я уже не мог представить рядом с Бодровым кого-то ещё. Они и в самом деле потрясающе друг другу подходили.

– Я могу увидеть этот ход?

– Нет.

– Почему?

– Вы не член семьи.

– Я участковый милиционер.

– Это не имеет значения.

Беседа двух глухих, честное слово!

– Мадам, у меня складывается впечатление, что вы не хотите, чтобы я нашёл вашего мужа.

– Мсье следователь, я сомневаюсь, что вам это удастся. В моём подчинении как минимум больше людей, чем во всей вашей бригаде, включая сотню стрельцов Еремеева. Когда дочь предложила мне позвать вас на помощь, я опрометчиво согласилась, потому как у вас уже были успешные дела. Сейчас я вижу, что проку от вас не будет. Прошу простить нас за беспокойство. Выход вам покажут. Лариса, извинись перед господином следователем, что оторвала его от дел.

Боярыня встала, едва заметно кивнула мне на прощание и удалилась. Мы остались вдвоём.

– Простите, что вам пришлось это слушать. Она не всегда такая, правда. Просто она тоже очень переживает, – виновато улыбнулась Лариска.

– Поверьте, я ждал чего-то подобного. Лариса Павловна, если вы так хотите, чтобы этим делом занялся именно я, мне понадобится ваша помощь.

– Слушаю вас. Но недолго, мне нельзя находиться один на один с мужчиной.

– Понимаю, я быстро. Кто возит вашего отца по городу?

– Демьян, кучер. На конюшне его найдёте. Никита Иванович, если вы хотите допрашивать слуг, вам нужно успеть это сделать сегодня. Потом маман опомнится и запретит им с вами разговаривать.

– А конюшня где?

– Налево вдоль забора до конца, там увидите.

– Я понял. Спасибо, Лариса Павловна. Выход я найду, не провожайте.

Когда я вышел на крыльцо, уже почти стемнело. Конь мой, привязанный к столбику, топтался там же, где я его и оставил. Я прикинул, что пешком дойду ещё не скоро, поэтому отвязал его, взобрался в седло и поехал в сторону ворот. Аллея уходила вбок и тянулась дальше вдоль забора. По периметру уже зажгли фонари. Конюшню я нашёл легко, не заблудился, – одноэтажное здание с чердаком. Из приоткрытых дверей доносилось тихое ржание и хруст сена. На ступеньках сидели трое мужчин и что-то жевали, запивая квасом.

– Мужики, кто из вас Демьян?

– Я, батюшка участковый, – один из них поднялся, отряхнул крошки с рук о штаны. – А чего случилось?

– Я здесь по просьбе боярыни. Хочу задать вам несколько вопросов.

– Так это завсегда, ежели боярыня дозволяет. Спрашивай, батюшка воевода, что смогу – отвечу.

– Вы вчера возили вашего хозяина по городу?

– Чего ж токмо вчера, я при нём лет пять уж почитай как. Кожен день, как боярину куда надо, дык везу его. Вона и коляску, и коней могу показать.

– Спасибо, позже.

Кстати, хорошая мысль. Потом дам ребятам Фомы ориентировку, пусть поспрашивают, не мелькала ли в городе коляска боярина – она наверняка узнаваемая, а мне хотелось бы установить порядок его перемещений.

– Куда вы вчера ездили?

– Значится, так. Сначала боярина с сыном повёз к государю. Там ждал долго, часа два наверно. Боярин вышел один, повелел в собор ехать.

– В смысле, площадь пересечь? – Никольский собор же ровно напротив государева терема.

– Истинно. Там тоже долго боярин были, я ужо ждать истомился. Опосля вышел боярин, повёз я его в корчму на Стекольной площади. Там вышел он, да и отпустил меня, сказал, что долго здесь будет. Я вот токмо отъезжал, а к нему, глядь, – поляки. Пан Казимир и с ним мужик какой-то. Одет тоже не по-нашему. Ну, думаю, пить сёння будут, перед венчанием-то барышниным – милое дело. И поехал себе… а с утречка – вона чо.

– Значит, последний раз вы его видели на Стекольной площади?

– Истинно, батюшка воевода.

– А сами вы всю ночь где были?

– Дык это… домой пошёл, чего мне здесь ночью делать? Здесь на ночь токмо охрана остаётся, в три смены они.

Три смены, да по сотне в каждой? Да у нас царя так не охраняют!

– Сколько отсюда выходов? Главные ворота я видел. Другие есть?

– Так отож. Вона, ежели вдоль забора пойдёшь, сначала во вторые упрёшься, а потом в калиточку малую, через неё мы все заходим – прислуга. Чо ж ради нас ворота открывать?

Это я тоже записал. Не знаю, зачем, но вдруг пригодится. Демьян поманил меня в конюшню, где показал двух справных рыжих коней, которых запрягали в боярскую коляску, а потом, уже в каретном сарае, и саму коляску – заграничной работы, с откидным верхом. Похожие я здесь разве что у Гороха видел.