Текст книги "Хаос: Наследник Ведьмы (СИ)"

Автор книги: Genesis in Hell

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

– Лорел. – я падаю перед ним на колени. Здоровой рукой тянусь к лицу, собираясь убрать скотч. – Лорел… – голос подводит, кровь все покидает меня. Рукав толстовки пропитался ею насквозь. Боли уже почти нет, есть только туман в голове и образ Лорела передо мной.

Движение получается неаккуратным. Я наверняка причиняю Лорелу боль, срывая проклятый скотч с его лица. На тонкой липучей ленте остаются его волосы, я это вижу. Но он не издает ни единого звука. Только тяжело вдыхает воздух ртом и тянется лицом ко мне, словно бы пытаясь убедиться, что это точно я.

– Мортем, Боже… – он сбивается, останавливается, шумно выдыхает. Смотрит на меня с ужасом и тревогой. И голос так дрожит, а губы поджаты.

Он так волнуется за меня… Как я могу сомневаться в нем, Боже, как?

– Не волнуйся, я в порядке, правда. – рука, возможно, скоро отвалится к чертям собачьим или я откину копыта от кровопотери. Но если Лорел цел, мне все равно. – Давай-ка я тебя развяжу, хорошо? – шум битвы за стенами комнаты нарастает.

Я слышу крик Селины и вой вендиго. Вопль Евы достигает моих ушей. Грохот, стук, звон – все смешалось, создав немыслимый саундтрек для самого зубодробительного боевика в истории Голливуда. Скале-Джонсу и Сильвестру Сталлоне и не снилось. Но я не должен обращать на это внимания. Передо мной Лорел, и только он сейчас имеет значение. Я пытаюсь передвинуть его – ногами Грехем помогает мне, двигаясь по велению моих дрожащих пальцев. Попутно ощупываю узел на его запястьях. Крепкий, одной рукой не развяжу ни за что. Надо будет ждать помощи.

– Твою мать! – отчаянный вопль Селины пропитан болью.

Я поворачиваюсь, желая знать, что происходит. И именно в этот момент вендиго достигает первой победы. Вместе с Селиной он катится по полу, заваливая ее на него. Торжествующий рев настолько громкий, что в ушах закладывать начинает. Взмах когтистой лап заканчивается визгом Селины. Все происходит слишком быстро. Мгновение – Селина распростерлась на полу, не в силах противостоять озверевшему чудовищу. Второе – тварь поворачивается ко мне. Задними ногами вендиго отталкивается от пола и летит в нашу с Лорелом сторону. И клыки его нацелены на связанного могильщика, а черные бусинки глаз полны предвкушения.

Нет… Не позволю! Я не дам его ранить!

Я закрываю Лорела собой, лицом к лицу сталкиваясь с чудовищем. Черная тяжесть все ближе, а затем снова накрывает всем своим весом. Когти передних лап вонзаются в плечи, а задних – разрывают джинсы и кожу бедер. Алые от крови клыки смыкаются на моей шее. Крика выдавить не получается – кожа стремительно рвется под клыками вендиго. Тьма и кровь застилают взор, я пытаюсь биться в крепкой хватке когтей и зубов. Я хочу ударить существо руками, смахнуть его с себя ногами, но сил не хватает. Мои потуги кажутся бесполезными и невозможными. Тяжесть слишком большая, боль слишком сильная, я слишком слаб…

Неужели я… Умру? Вот так? От клыков какой-то твари из иного мира, прямо на глазах Лорела? Этого не может быть. Так ведь не должно быть. Я должен умереть не так – от отравления алкоголем, от передоза, от холода. Что-то из этого – мерзкого и неправильного, аморального. Я не могу умереть как герой – закрывая собой любимого человека. Это не моя судьба. Не может быть моей судьбой… Я должен был умереть как бесполезная последняя мразь. Но я умираю сейчас.

Нет, я ведь не хочу! Мне столько надо узнать! Я должен поговорить с Лорелом. Я должен сказать ему… Сказать ему, что люблю его, что не могу без него. Я должен узнать правду – возможно, сломаться из-за нее, но узнать. А Гейл… Я ведь обещал ему джин-тоник и прогулку завтра…

Почему же так больно, Боже?

– Мортем! – крик Лорела звенит от ужаса.

Нет! Я хочу жить! Я хочу жить ради Лорела! Ради Гейла! Не убивай меня! Не убивай, пожалуйста! Не забирай меня к себе! Я молю несуществующего Бога о пощаде, которую он не может мне предоставить.

А затем… Затем начинается магия.

Мне кажется, что с небес спустился ангел. Света нет, но мне все равно чудится небесное тепло и лучи ворот Рая, как в глупой религиозной повести, одной из тех, что заставлял читать меня Гарольд. Голос такой спокойный и тихий, словно бы нет сейчас боя, словно бы не грозит нам всем опасность и смерть. В нем нет ни капли тревоги – только невыплаканные слезы и глубокая любовь. Высокий голос, невероятная песня, тихие напевы спустившегося с небес ангела. Колыбельная проникает в мое умирающее сознание и захватывает его с головой, унося прочь разбивающую вдребезги боль.

– Пусть сам свет утонет в грезах… – я знаю, кому принадлежит этот голос. Я слышал его каждый день своей жизни вот уже как… Пять месяцев? Шесть? Я помню его по своим снам и по своим грезам – там он шептал мне слова любви. А здесь… Здесь мой ангел поет самую прекрасную песню из всех, что я слышал. – Время не гоня… – мне не нужно умирать, чтобы понять все.

Паззл наконец собрался, но расколотому миру хуже не стало.

Лорел срывает голос, выдавливая из себя каждое слово. И песня его совершает чудо – под тихую мелодию отчаяния и горя вендиго разжимает челюсти. Я падаю на землю – почти не могу пошевелиться, как всегда бесполезен. Тело не слушается. Я едва могу смотреть в потолок. Дышать так тяжело… Все, что я могу, так это наблюдать, как под надрывное пение Лорела существо отступает назад, словно зачарованное. Я тоже зачарован – голос моего ангела еще держит меня в сознании, хотя на губах булькает кровь, а с каждым выдохом из горла выливается еще больше алого.

– Харон? – отчаянный вой Селины поверх волшебной мелодии. – Черт!

Звон металла. Все оправдалось. Крик твари. Я был прав. Черная кровь смешивается на полу с моей. Лорел врал мне так долго…

Но я спас его. И только это имеет значение сейчас, когда смертный холод охватывает конечности.

– Я буду… – хрип прерывает прелестную песнь жизни. – Тебя жда… – он не заканчивает. Давится окончанием слова и задыхается.

Что с ним? Двигайся, тело! Я должен знать, что с ним! Почему я проваливаюсь во тьму? Я должен быть с Лорелом! Я не хочу его бросать! Нет… Не хочу… Я не хочу умирать!

– Какого черта?! – крик Селины повторяется. Она плачет? – Какого черта, Харон?!

– Не сейчас… – почему ты так хрипишь, Лорел? Я ведь тебя спас? – Помоги… Помоги Мортему.

Я чувствую тепло ладоней на своих плечах. Поднимаю мутный взгляд вверх, пытаясь сделать еще вздох. Взволнованное лицо Лорела прямо надо мной – глаза пусты, а на бледных губах пузырится темная, почти черная кровь. Она же струится из его носа тонким потоком. И это черное марево – все, что достигает моего угасающего сознания. Я так хочу коснуться тебя. Но у меня нет сил. Руки не слушаются. Коснись меня. Поцелуй меня. Будь со мной… Пожалуйста, хотя бы в этот последний момент.

– Держись, Мортем, ты только держись. – его теплые ладони на моих щеках. Начинается новая песня – я вижу, как шевелятся его губы и как он закашливается, силясь продолжать.

Но я больше не могу. Черное и алое сильнее. Темнота захватывает – я погружаюсь в нее, тону в ней так стремительно.

Сознание покидает меня. И боли больше нет. Остаются только родной голос и песня, которая преследует меня даже там, куда не дотягиваются лучи летнего солнца.

========== Объяснения ==========

Пробуждение становится сущим мучением. Я словно бы выбираюсь из очень вязкой грязи, которая настолько крепко вцепилась в каждый сантиметр тела, что даже вдохнуть воздух полной грудью трудно. Тело все болит, я нахожусь на грани между реальным и вымышленным. Смутные звуки, неяркий свет через защиту закрытых век, ускользающие отголоски памяти – вот все, что у меня есть. Я знаю, что должен выбраться из тьмы. И правда пытаюсь это сделать.

Но стоит мне только приоткрыть глаза, как их обжигает слишком ярким светом. Я дергаю рукой, желая прикрыть глаза ею, но получаю такой сильный заряд боли, что даже пальцы ног поджимаются. Сдерживая нецензурщину, я закрываю глаза. Слезы боли слепляют ресницы, в груди замирает рваный выдох.

За этот краткий миг пробуждения я так и не успел понять, где нахожусь. А стоило бы. Ну, так, для того, чтобы понимать, умер я или можно напрячься?

– С пробуждением, герой. – от тихого, слишком знакомого голоса слева от себя я вздрагиваю. И тут же об этом жалею. Блять, как больно-то! Мартина, ну за что ты такая резкая? – Не дергайся, хорошо? Я тебя, конечно, подлечила, но это не значит, что после таких травм тебе не будет больно.

Из усилившейся хватки пудинга тьмы я выныриваю стремительно. Переборов страх перед слепящим светом, открываю глаза. И снова слезы подступают к уголкам глаз, но на этот раз я хотя бы могу различать становящиеся все более четкими образы мира. Неясные картины предсмертной агонии отступают. А спустя долгую минуту лицо Мартины наконец предстает передо мной во всей своей красе. Бледно-серая кожа, поджатые губы, красные глаза – все это Мартина. Ее пальцы на моем запястье холодны как лед, а веки часто-часто подрагивают.

Я внимательно смотрю в ее большие грустные глаза, на которые спадают спутанные каштановые волосы. Идеальные черты ее красивого лицо больше не такие уж и идеальные. Привыкая к шуму жизни, к возвращению в этот мир, я смотрю только на Мартину. Я пытаюсь ощущать только холод ее касаний, а слышать только ее шумное дыхание. Но мое собственное тело совсем не милосердно к сознанию.

– Какого черта, Харон?! Мы тебя столько искали! Кто дал тебе право уйти?! – ох черт…

Собрать мысли в кучу спросонья трудно. Особенно если только-только очнулся от вечного сна. Но стоит только услышать отчаянные вопли Селины, как мозаика в голове спешно собирается. И от существования этой мозаики мне становится еще больнее, чем от самых глубоких вдохов и самых резких движений.

Мы нашли Харона. И он – это Лорел. Мой любимый сосед, с которым мы так долго жили под одной крышей и которому я так доверял. Тот, кому я мог позволить видеть себя беззащитным и сломанным, тот, кому дозволено было видеть мои самые горькие слезы. И он оказался лжецом. Артеком. Хароном.

Он обманул меня. Он не сказал мне. Даже после того случая с вендиго подло смолчал, ни словом не выдав того, кто он есть, позволяя мне и дальше играть в самообман. Даже после того, как я спросил его о Богах.! Черт. Он смолчал!

На сердце появляется тяжесть, остатки моей и так порушенной души окончательно разламываются напополам. Желание вновь погрузиться во тьму одолевает с невероятной силой. Там не было этой невыносимо тяжелой правды, от которой весь мир разрушается на колкие осколки.

Я так долго отказывался верить в очевидную, казалось бы, вещь… А ведь все было более чем понятно! Буквально лежало на поверхности. Кольцо это, странные реакции на вендиго и разговоры о артеках, повадки. Я давно должен был догадаться. Но отрицал, снова и снова, пока мог. Я ведь так надеялся, что, случись что, Лорел откроется мне и все расскажет. Моя вера в его честность со мной была так сильна, что я закрывал глаза на каждое очевиднейшее совпадение. Паутина самообмана множилась, а я продолжал верить Лорелу, который в итоге… Оказался Хароном. Все, как и говорится в поговорке. «Один раз – случайность, два – совпадение, три – уже закономерность.»

Черт бы побрал весь этот мир. Вместе со всей его гребаной правдой, от которой так больно.

– Я… – даже говорить не могу.

Горло как тисками сковало, и любая попытка выдавить из себя хоть звук причиняет боль. С каждым разом все более слабую, конечно, но от этого не менее ощутимую. Я буквально чувствую, как кожа противно натягивается на горле, стоит только чуть поднять голову.

– Хочешь поговорить с Хароном? – но Мартина все понимает и без моих слов. Как? Не знаю. Наверное, я настолько же очевиден, как и Лорел. Вот только люди вокруг меня не настолько слепы в своей вере в человека и его непогрешимость. Никогда не создавай себе идолов, говорила мне бабушка… – Тебе пока нельзя говорить. Вендиго перекусил тебе голосовые связки. Я их восстановила, но пока с разговорами будут проблемы.

Черт. Я даже не смогу высказать Лорелу все, что я думаю о его играх в прятки. Ну да ничего. Кулаки и зубы у меня все еще остались.

Да, я спас его. Закрыл собой, позволив вендиго драть мое горло вместо его. Да, чуть не умер ради него, хотя уже знал, к чему все идет. Почему? Блядская любовь к «Лорелу» никуда не делась. Ложь ложью и обман обманом, но моя любовь к нему все еще цветет и пахнет. И потому лишь больнее от осознания того, что все это время я оправдывал лжеца и не желал верить в фальшивость куклы. Я хочу возненавидеть его. Ударить. Накричать. Заставить объяснить мне, почему же он держал свой блядский рот на замке все это гребаное время, хотя наверняка понял все наши с Селиной манипуляции! Но не могу. Сердцу не прикажешь. И любовь не уничтожишь так просто. В самых худших случаях она остается даже если обманули, причинили боль или уничтожили.

И, похоже, я как раз этот самый худший случай.

Ну почему вся моя жизнь – сплошная игра в «сделай идиоту еще больнее»?

– Давай-ка я помогу тебе подняться. – руки Мартины касаются моего плеча и тянутся под поясницу.

Но мне не надо помогать. Я все сделаю сам.

Отталкиваю руки Мартины и сажусь, перебарывая боль в руке. Выбираюсь из кровати осторожно, ступая босыми ногами на холодный пол. Пытаюсь встать. Но терплю неудачу и почти падаю. Если бы не Мартина, я бы наверняка плюхнулся обратно в кровать, причинив себе еще больше боли. Только с ее помощью я встаю на ноги. Но от пошатывания и чувства неуверенности в собственных силах не спасает даже ее поддержка. Слабость одолевает, и только пламя разгорающейся обиды гонит меня вперед. Я хочу взглянуть Лорелу в глаза и услышать его оправдания. Почему он… Не сказал мне? Сбежал от семьи и заставил искать его? Очаровал меня настолько, что я продолжаю надеяться на то, что у него есть причины? Не знаю, какой вопрос я хочу ему задать. Все три, но ни один из них. Множество, и в то же время ни одного. Я снова разбит, и вина за это лежит на Лореле.

Собирать себя по кусочкам так долго… Бабуль, дай мне сил, хорошо? Я все смогу, я прощу его, я пойму каждое его оправдание. Только дай мне сил это сделать.

Мартина ведет меня на кухню. Я не смотрю по сторонам – темная кровь на стенах лишнее напоминание о том, как я готов был отдать жизнь ради человека, которого люблю, но которого хочу пришибить ненароком. Раненую руку я стараюсь держать по шву. Боль в ней слишком сильна, чтобы хоть как-то ее напрягать.

– Ты хоть понимаешь, что ты вызвал?! Понимаешь, сколько боли причинил?! – полные ярости крики Селины настолько громкие, что начинают оглушать.

Впрочем, стоит только мне шагнуть в маленькую комнатку, как все смолкает. Три пары глаз – Селины, Евы и Лорела – переводятся на меня и Мартину. Сразу же становится неестественно холодно, и по спине бегут мурашки. Из комнаты словно в момент выкачали весь воздух, оставив меня наедине с вакуумом и десятком вопросов в голове. Янтарь родных глаз стал опасной ловушкой, в которую я попался слишком быстро.

Не смотри на меня так… Жалостливо. Я не могу, не хочу простить тебя так быстро. Не после всего, что произошло за этот чертов месяцах.

– Мортем!.. – Лорел срывается с места, и скрип стула под ним вызывает дрожь в моих ногах. – Как ты, солнышко?

Его ладони оказываются на моих щеках так быстро, что я едва успеваю это осознать. Их жар обжигает ледяную кожу, движения пальцев нежны и осторожны до крайностей. Глаза полны радости и сожаления, губы дрожат, а на лице отразилась вся его ко мне любовь. Светло-каштановые волосы разметались и впервые смотрелись так неаккуратно. Что же ты делаешь со мной?

Я хочу простить тебе все грехи. Ты столько сделал для меня – приютил, поддержал, помог. Ты был со мной, что бы я не сделал. Я пил – ты был рядом. Я плакал – ты обнимал меня и успокаивал. Я злился на родителей, утирая сопли и потирая синяки – ты ругался на них вместе со мной и ненавязчиво обрабатывал раны. Я ведь ничего не знаю, может, у тебя есть причина…

Но ты мог рассказать мне все еще когда я впервые заикнулся о существовании Богов. И потому… Потому я не дам тебе пощады теперь, пока не услышу достойный ответ на сотни бессвязных слов в моей голове.

Звук пощечины в оглушительной тишине комнаты звучит как треск грома и молний. Я не бью сильно, лишь слегка хлопаю по щеке. Да и не могу я ударить сильнее – у меня совсем нет сил и едва ли есть уверенность в том, что я делаю. Я все еще хочу верить Лорелу, а потому не пытаюсь окончательно разбить нашу связь, лишь оборвать ее на время, нужное мне для восстановления. Мне больнее. Ладонь обжигает жаром чужой кожи, а трещина на разбитом правдой сердце разрастается лишь больше.

В глазах Лорела появляется сначала растерянность, а потом – понимание и печаль. Он отступает назад, пальцы его медленно соскальзывают с моих щек, и плечи дрожат под тканью рубашки. А я прохожу мимо, не в силах больше смотреть в его печальные янтарные глаза. Ноги дрожат, сердце разрывает грудную клетку, боль жжет глаза. Ева помогает мне сесть и шепчет на ухо «не суди его строго». Но я не могу не судить. Потому что вся моя жизнь зависела от чувств к Лорелу, которые позволяли мне быть лучше. Я жил только этой любовью. Дышал ей, был движим ею, карабкался вверх только благодаря этим чувствам к доброму могильщику. Но «Лорел» оказался фальшивкой, под которой спрятался Харон.

Он не просто обманул меня. Он убил меня этим снятием покровов. Я смогу, я прощу его… Не смогу иначе, по правде. Но смогу ли еще хоть раз оказать столь огромное доверие? Не уверен.

– Так что, брат? Ты дашь мне ответ? – Селина неумолима. Так же, как и я. Словами и тоном бьет тяжело и размашисто, без жалости к отвергнутому лжецу.

Каждый в этой кухне тактично игнорирует дрожь, проскальзывающую в ее голосе.

– А что я могу сказать? – Лорел чуть пошатывается, опираясь на столешницу. Говорить ему, похоже, трудно, потому что через слово он запинается.

Но мне не жаль, нет, нет, ни капли… За что мне извиняться? За то, что я разозлился из-за столь долгой лжи? За то, что я хлопнул его по лицу, потому что не хочу пока ощущать его тепло, чтобы не дай Бог не простить раньше времени? Извиняться за это я не собираюсь ни в коем разе.

– Правду, Харон. – Селина скрещивает руки на груди, и ее голубые глаза холодны. Врет или нет? Этого мне не узнать никогда.

– Хочешь услышать правду? – почему ты так горько усмехаешься, Лорел? Давай, объяснись же нам, не тяни. – Так вот тебе правда!

От боли в его голосе я морщусь. Наблюдаю, как дрожащие длинные пальцы цепляются за окровавленный низ рубашки, судорожно расстегивая пуговицы. Рывок – он открывает длинный шрам. Затем руки его дергаются вверх – неаккуратными движениями он расстегивает ворот рубашки, едва не вырвав пару пуговиц. Шрам на горле тоже оказывается открыт. От его вида меня начинает мутить. Кожа покраснела, края старой раны стали почти черными, шрам ярко выделился на побледневшей коже. Следы автомобильной аварии… Ну конечно.

– Я больше не артек, Селина. Теперь – только человек. – взгляд его останавливается на мне. Не смотри на меня так! Я обижен, я обижен, я обижен… Не надо заставлять меня чувствовать себя виноватым!

Селина ахает, и маска ее трещит по швам, открывая истинные чувства. Иссякает гнев и заканчивается злоба, уступая место волнению за брата и ужасу.

– Твой сосуд… – руки ее дрожат, она тяжело опирается на стул. Ее тонкие пальцы совсем рядом с моей головой и так сжимают обивку стула, что костяшки белеют. Ей словно бы трудно устоять на ногах.

Как хорошо, что я сижу. Иначе от сотрясающей их дрожи мои ноги подогнулись бы. Сосуд – жизнь артека. Это одна из немногих информаций о Богах нашего мира, которую я помню. И, конечно же, я понимаю ужас Селины. Предательские чувства дают мне сполна ощутить тревогу, которой не должно было остаться места после всего произошедшего.

– Цел. Но в нем почти не осталось силы, дающей мне способности. – он отпускает край рубашки и прячет под белой тканью бугристые края шрама. – Думаю, ты и так это поняла, когда я начал плеваться кровью после Песни.

Он… Что? Я помню песню, звучавшую в моем предсмертном сне. Только ее звучание позволило мне не шагнуть на такой далекий свет, а остаться в темном мареве. Что он отдал за то, чтобы спеть ее? Глаза невольно вновь цепляются за жуткий шрам на шее. Тошнота становится лишь сильнее. Почему я не могу избавиться от этой любви к тебе, Лорел? Почему я все еще волнуюсь за тебя, хотя ты не удосужился даже рассказать мне одну маленькую тайну о своей истинной сущности?

– Но как это получилось? – Селина хмурит брови, и губы ее подрагивают. Если бы не стоящая рядом с ней Ева, я уверен, она бы сорвалась.

– Мою силу… Забрали. – Лорел мнется, и пальцы его крепко цепляются за пуговицы на вороте рубашки. – Вернее, забрал.

– Нет… Этого не может быть, Харон! И ты сам это знаешь! – Селина впивается ногтями в обивку стула. Страх появляется в ее голосе. Ладонь Евы на ее плече больше не помогает артек держаться.

Я ничего не понимаю и могу только смотреть за тем, как Селина чуть пошатывается на нетвердых ногах. О чем вы, черт возьми?

– Может, Селина. – Лорел садится на стул и опускает голову на ладони. Пальцы у него дрожат. Все почти как в то утро, когда моя жизнь изменилась полностью. Но теперь… Теперь обстоятельства изменились. – Хаос вернулся.

Селина едва не падает. Ей только чудом удается удержаться на ногах перед этой фразой, смысла которой я совсем не понимаю.

– Я встретился с ним прямо у врат. Думал, обычная вейма, которая хочет вернуться из Примумнатус на Землю. Конечно же, я его остановил. – судорожный выдох вырывается из горла Лорела. Он тяжело касается пальцами виска. Вся его сгорбившаяся фигура выражает величайшую скорбь и необъяснимую печаль. – Но я ошибся. Я даже сделать толком ничего не успел. Он оттеснил меня на Землю до того, как я успел хоть кого-то позвать. Я дрался, пытался вернуть его в Примумнатус, даже ценой своей жизни. Но наши силы были не равны. Он убил бы меня, если бы ему хватило сил. Но мой сосуд оказался крепче, чем мог быть. И он просто вытянул из него силу и сбежал.

– Как… – Селина одна еще может спрашивать. Даже если бы я мог говорить, вопросов больше, чем мой мозг физически способен скомпоновать в предложения.

– Как я выжил? – улыбка на дрожащих губах. Мне снова хочется закрыть глаза и погрузиться во тьму, где не будет этого доброго взгляда и этого родного голоса. Я хочу попасть туда, где не будет мук выбора – простить или продолжать злиться? – Меня спасла женщина. Триша Грехем. Та, кого я звал своей женой. Она оттащила меня к себе домой и позволила сделать своей астральной копией ее мужа, который приехал домой умирать от рака. – так Триша была? Хоть в чем-то ты мне не соврал, Харон. От этого, правда, не легче. Простить тебя, ненавидеть тебя – противоречия лишь сильнее, и их острые когти вот-вот разорвут меня напополам! – Мне повезло, что регенерацию артеков даже силой не отнимешь, а сознание настоящего Лорела уже отказалось от жизни. Его вейма ушла сразу же, как я стал им. Правда, пришлось нарушить обет молчания, но, думаю, папа поймет, что выхода не было. Да и… – Лорел тяжело вздыхает. И этот вздох разрывает мне сердце. Черт, я не могу простить тебя так просто! – Некому теперь рассказывать что-либо. Я даже не успел толком восстановиться, а Хаос уже выследил меня снова. Я пытался защитить Тришу как мог, но… Что может раненый проводник против первородного артека, напитавшегося силы? Если бы не жертва Тришы, я был бы мертв. Но она спасла меня снова. – Лорел явно не хочет делиться всеми подробностями. Судя по тишине, воцарившейся в кухне, знать их никто и не хочет. Я уж точно. – Мне пришлось забрать ее деньги и машину, а после – скрываться от Хаоса, потому что в своем желании уничтожить меня он останавливаться точно не собирался. Так я и попал в Сван Вейли.

Улыбка Лорела получается натянутой и дрожащей, болезненной. Взгляд его посвящен мне – его тяжесть я чувствую отлично. Но сказать ничего не могу. Казалось бы, вот они – ответы на все мои вопросы, бери не хочу. Но простым это только кажется. В голове все перемешалось – имена, события, факты и происшествия. Я вроде и понимаю, но в то же время путаюсь во всем и сразу. И к месиву вопросов еще и добавляется гнев, который ответы пытаются задавить. В итоге, все, что я имею – бессвязное нечто, от которого мне и стыдно, и страшно, и плохо одновременно. Я злюсь, но… Черт, что-то да я понимаю. До извинений пока далеко, но хотя бы стадия принятия ближе стала.

– Что ж… Я поняла, что случилось. – Селине трудно говорить, я это вижу. Слова у нее получаются хрипящими и рваными, а пальцы крепко стискивают то ткань ее куртки, то обивку стула. И как она вообще что-то понимает? Это я глупый или она гений? – Поняла, почему ты бежал и скрывался. Но вот кое-что для меня до сих пор загадка. Почему ты не оставил послание? Мы начали искать тебя уже на следующий день и если бы у нас были указания…

– Подожди. Я оставил послание! – Лорел подрывается, и горе на его лице уступает место непониманию. Мне совсем не нравится ни этот его тон, ни поджатые губы. – Все, как предписывали инструкции – любой большой предмет, окропленный кровью артека, с запиской с указаниями направления движения в ней. Ты же знаешь, я слишком зациклен на следовании инструкциям, чтобы этого не сделать.

– Но мы не нашли ни предмета, ни записки. – Селина за моей спиной дергается, своими словами рождая новый виток тревожных и откровенно жутких разговоров. – Может, Хаос…

– Хаос не мог вернуться на поле нашего боя. Я сильно ранил его. Да и сил он затратил порядком. За два дня он слишком хорошо восстановился… Так что я уверен, что он занимался охотой почти все время после нашей первой встречи. – Лорел снова сцепляет руки в замок, и лицо его бледнеет. Мне совсем не нравится, к чему идет этот разговор.

– Хочешь сказать… – Селина прерывается на полуслове, вместо нового слова совершая судорожный вздох.

– Кто-то помогал ему.

Слова Лорела становятся последней звонкой точкой этого неприятного разговора. Селина цокает языком и низко опускает голову, Ева чуть дрожащим голосом выдает «блять», а Мартина хмурит брови и переминается с ноги на ногу. Мои проблемы с принятием правды отходят на второй план. Их напрочь перекрывает гигантских размеров задница, название которой «предатели-шпионы в наших рядах». Холодок проходит по моей спине, когда я понимаю всю суть сказанных только что слов.

– Нет. Вот этого точно не может быть. – Селина быстро приходит в себя. Она взмахивает руками, едва не ударив меня по затылку, но я никак на это не реагирую. Да и зачем, если самая страшная весть уже прозвучала, а хуже быть может разве что во тьме Ничто? – Про Хаоса столько историй.! То, что он сделал, знают все! Ни один из нас не станет помогать ему после того, что он сделал.

– Но кто-то все-таки решился на это. Несмотря на его приговор и истории. – Лорел опускает ладони на стол, но пальцы его все равно настукивают нервную мелодию по дереву. Этот звук начинает раздражать меня уже через пару секунд – впервые за все то время, что я живу с Лорелом. – Среди нас предатель. И, если о ситуации с Хаосом вы до сих пор ничего не знали, значит, он один из тех, кто ходит по Земле в поисках меня. Предатель покрывает его… И укрывает на Земле от первородных.

– Великая Прима… Этого не может быть! – я торопливо поднимаюсь со стула, чувствуя, что еще немного, и Селина точно убьет меня очередным взмахом ладони. Ева насильно усаживает артек на мое место и тихо говорит «спасибо». В ответ я только торопливо киваю. – Черт… Я нашла тебя! Я… Я так близка к тому, чтобы вернуть нашей семье целостность! А теперь ты хочешь сказать, что кто-то из моих родных – предатель?

– Селина, сестренка, я понимаю, что это трудно переварить, но… Но давай успокоимся и подумаем. – Лорел и сам сбит с толку и растерян. Я вижу это по тому, как он ладонью то зарывается в спутанные волосы, то хватается за рукав окровавленной рубашки, непрестанно дергая его. – Пойми, я точно так же в замешательстве. Я вообще до вчерашнего исхода думал, что вы забыли обо мне!

– Да как мы могли! Папа на уши весь Примумнатус поднял. Он даже вышел из комнаты, а ты знаешь, как редко это происходит. – внезапно для меня Селина повторяет жест брата, зарываясь ладонью в волосы. Ева пытается остановить ее, но она едва ли слушает. А я так и замираю, думая – как я мог этого не заметить? – Я… Я должна сообщить ему все это. Как я скажу ему, что среди нас предатель? Как я смогу объяснить ему то, что ты не можешь вернуться домой и ему придется и дальше перетруждаться?

– Мы сделаем это вместе. – Лорел переводит взгляд на Мартину. Та стойко встречает его взгляд. – Я так понимаю, в городе есть еще кто-то из наших?

– Сомний. Но пока он в Примумнатус, с папой. – Селина наконец позволяет Еве отнять руки от головы и уложить их на колени, но это вовсе не делает ее спокойной. – Харон, мы должны действовать быстро. Надо отыскать вестника Смерти до тех пор, пока Сомний не вернулся. И, желательно, никому не попасться на глаза.

– Ты права, Селина, но… Можешь дать мне немного времени? – он смотрит на меня. Таким пронзительным тяжелым взглядом, что мне остается только переступить с ноги на ногу и опустить взгляд в пол. Я не могу выбрать сторону в этой борьбе гнева и любви. – Мне надо переодеться. И поговорить.

– Тогда мне нужно выпить чаю и успокоиться.

– Чай… На верхней полке. – мне наконец удается что-то из себя выдавить. Глупое, несуразное, через силу и с диким хрипом, но мне это удается.

– Спасибо, Мортем. – Ева отвечает за Селину – впервые за этот бесконечно долгий разговор. Не могу понять, стесняется она или просто не знает, что сказать. Но в любом случае, я рад вновь услышать не только Лорела и Селину.

Грехем поднимается со стула, тяжело припадая на больную ногу. Я смотрю на это грузное движение как завороженный. Его нога тоже покрыта шрамами, я помню это. Он говорил, что ему выбило колено. Правда ли это? Или ногу ему повредил более серьезный враг? Но спросить сам я не успеваю.

– Твоя нога… Это тоже работа Хаоса? – Ева пытается говорить хоть что-то, но вопросы задает не те. Кажется, она не знает, что ей делать. В этом мы с ней схожи.

– Да. – ответ скупой, но теплая улыбка подкрепляет его дружелюбность. Не улыбайся так! Не надо! Я ведь… Я ведь уже сдался, черт возьми! – Идем, Мортем. Думаю, нам есть что друг другу сказать.

О, это точно. Мне так точно есть что сказать. К примеру, о том, что я тебя, лжец ты поганый, люблю!

Вместе мы переходим в мою комнату, оставив позади и окровавленный коридор, и напряженную тишину кухни. В маленькой кладовке царили полутьма и запах подростковой жизни – чипсов, пота и газировки. И только алые пятна на моем любимом коврике портили весь удивительно спокойный вид этих покоев.