Текст книги "Первозданная (СИ)"
Автор книги: De Ojos Verdes
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)
Как же много громкого молчания.
Позволив ему какое-то время облюбовать свой профиль, поворачиваюсь и смотрю в сосредоточенное лицо. И тону, черт возьми! Тону в бездне этих глаз. Интересная штука, эта наша жизнь. Окунает в твои «никогда», чтобы отбить охоту умничать. Я ведь до сих пор не воспринимаю голубоглазых мужчин… А у этого еще и изюминка в виде стальной поволоки.
Протягиваю руку и прохожусь кончиками пальцев по слегка колючей щеке. Моментально накрывает. По-другому никак.
Веки Адонца опускаются, и он со свистом втягивает воздух.
Я тут же убираю ладонь, словно обжегшись. Моя импульсивность, конечно, до добра не доведет.
– Если бы я знал, зачем пришел… – сокрушенно хмыкает.
Мне хотелось бы услышать другие слова. Сотни других слов. Но…
– Уходи. Мы прекрасно игнорировали друг друга весь день. Продержимся и дальше.
Он открывает глаза, чтобы сквозившим в них холодом заставить меня замолчать. Опять эта сжатая челюсть, поигрывающие скулы…
– Сатэ, ты не должна была так поступать.
Я цепенею. Почему так горько слышать это?
– Почему же, – выдаю ровно, будто не во мне сейчас разрастается адово пекло, – оба получили то, что хотели.
– Я этого не хотел.
Отшатываюсь от него не в силах сдержать свою обиду и горько смеюсь.
– Простите, что разочаровала, господин Адонц. Я надеялась, Вы остались довольны. Но, кажется, ошиблась.
– Бл*дь! – вскакивает, сжимая кулаки. – С тобой невозможно! Столько сарказма, будто это не ты пыталась мне что-то доказать…
От изумления раскрываю рот и впиваюсь в него неверящим взглядом.
– Доказать?! – кричу в бессилии.
И резко замолкаю. Мне казалось, хуже я себя чувствовать уже не смогу. А, нет! Есть еще уровни пыток.
– Уходи, – шиплю сквозь стиснутые зубы. – Проваливай! И не подходи ко мне!
Сверлим друг друга острыми гранями свирепой ярости. Кажется, меня сейчас разорвет. И либо я позорно разревусь, либо ударю его. Потому что больше не контролирую себя.
К счастью, Адонц удаляется. Тяжело дыша, еле сдерживаясь, как и я. Но оставляет меня одну.
Плевок в душу достигает своей цели – выдержка меня покидает.
Я ничком падаю не бревно, ударяясь о твердую поверхность позвонками, испытывая неприятную боль, которая меркнет с тем, что творится внутри.
Закрываю лицо руками и позволяю себе зарыдать. Завыть. Захлебнуться в своей головокружительной скорби.
Это непередаваемо обидно, когда мужчина, которого ты полюбила, так и не понял, что ему было доверено самое ценное – твоя честь. А он «этого не хотел». Более того, счел попыткой доказать что-то мнимое…
Я так не плакала даже тогда, когда оставляла все позади, понимая, что продолжения не осилю…
На тот момент у меня была хотя бы мизерная надежда.
Теперь нет и этого.
Только воспоминая, воспоминания, воспоминания…
Глава 11
«Знаешь, что хуже, чем ничего не знать?
Думать, что всё знаешь». © к/с «Пока ты спишь» (Dangshini jamdeun saie)
Полтора года назад…
Март близился к концу, как и наличие адекватных нервных клеток во мне. Месяц бок о бок с этим невозможным мужчиной прошелся по мне примерно, как танком по распустившимся полевым цветам где-то у подножия Арагаца. Беспощадно, короче говоря.
Меня преследовали, пытаясь воспользоваться каждой секундой наедине. К счастью, их было очень мало. Я избегала его, как могла. Но от этого никак не легче. Адонц как-то улавливал редкие моменты, когда я оставалась одна в кабинете, заваливался и притягивал к себе, пытаясь поцеловать. Если бы не предательское раболепие моего тела, я бы подала на него в суд за домогательство. Но доказать обратное ему не составило бы труда. Всего-то прикоснуться ко мне.
Нас тянуло друг к другу неведомыми таинственными силами.
Первое время от неожиданности я теряла голову. Сладость его близости сводила с ума, затапливая эйфорией голос разума. Но на смену этому чувству всегда приходила жестокая реальность, лезвие которой полосовало мое наивное сердце. И я отталкивала искусителя, прогоняя прочь. Надо отдать ему должное, он не сдавался.
И я совсем перестала находиться одна. Даже на перерыв выходила вместе с нашими девочками, от болтовни которых выжималась морально. И теперь взгляд – голодный, обволакивающий, многообещающий – это единственная доступная Адонцу пытка, которой он подвергает меня при столкновении.
К счастью, работает господин советник первую половину дня, а после его ухода я уже дышу свободнее. Став параноиком, но свободнее. И пока девчонки хихикали и шушукались, обсуждая мужчину и способы привлечь внимание завидного жениха, я молча сжималась изнутри всеми видами узлов. Особенно стыдно мне было перед Гаюшей. Если раньше я могла позволить себе отрицательно высказаться о нем, то сейчас сохраняла нейтралитет. И мне казалось, что скоро подруга меня раскусит…
Тем временем, учитывая, что почти каждый день у нас сопровождался заседаниями комиссий по закупке широкого спектра услуг и товаров, начиная от примитивной туалетной бумаги, заканчивая самым дорогим лабораторным оборудованием для одиннадцати филиалов, я постепенно убеждалась в том, что этот мужчина профессионал высшего класса. Его комментарии по поводу технических характеристик часто вводили в ступор. Он заставлял всех присутствующих обращать внимание на мельчайшие каверзные детали, рассмотрение которых избавляло от возможных проблем в будущем. Ответственные подразделения многому учились у него, и я очень надеялась, что в дальнейшем их заявки с описаниями будут полноценными, без каких-либо лазеек, которыми обязательно воспользуются недобросовестные поставщики.
Постепенно я ловила себя на мысли, что восхищаюсь Адонцем. Во время рабочего процесса он выглядел отрешенным от мира сего сильным самоуверенным тираном, которого никто не одолеет. Да никто и не пытался. Его слушали и ему подчинялись со слепым благоговением. Сейчас мало таких мужчин, которые действительно владеют ситуацией. А этот, судя по поводкам, владел целым миром…
Пробегаюсь глазами по составленным протоколами и объявлениям по отсутствию конфликта интересов. Три года назад вышло Постановление, согласно которому документация по закупкам в государственных организациях должна вестись на двух языках – кроме национального, еще и на русском. Поскольку Армения являлась членом Таможенного союза ЕАЭС, объявления тендеров, публикующихся в бюллетени, должны были быть доступными всем странам-участницам. Соответственно, работы стало в два раза больше. Приходилось переводить каждую букву. Благо, я-то владела русским языком, но мои коллеги справлялись с горем пополам. И отказать им в помощи я не могла. Пусть многое и было шаблонным, все равно, даже примитивный адрес приходилось диктовать.
Я изрядно устала. Меня уже угнетал этот калейдоскоп и в личной жизни, и в рабочей. Хотелось мира, покоя и…любви, наверное. Как и любая самостоятельная девушка я время от времени нуждалась в ком-то, кому под силу решить все мои проблемы и развеять сомнения в пух и прах. Я желала надежного плеча, крепких объятий… Чего-то настоящего.
Распечатав последний лист, отрываюсь от своих раздумий и собираю все в одну стопку. Надо пройтись по четырем кабинетам, чтобы все члены комиссии поставили подписи. Адонца, который практически распоряжением Генерального присутствует во всех тендерах, оставляю на потом. Если он опять накинется на меня, не хочу с шальным видом представать перед остальными…
Даже не знаю: опасаюсь или хочу этого?..
– Ну, что, девчонки, давайте подниматься к юристам? У нас там есть коробка хорошего коллекционного коньяка еще с восьмого марта, когда Арман Амаякович поздравил, но мы так и не открыли ее. Думаю, вполне прилично будет.
Смотрю на говорящую Сирануш и пытаюсь понять, о чём речь.
– Забыла? – улыбается Лусине. – У Андрэ день рождения, утром пригласил нас всех в перерыв на фуршет.
Разве такое забывают? Нет. Значит, меня попросту не было в кабинете.
Стою в ступоре и наблюдаю за тем, как наши дамы скрываются в каморке в поисках обозначенной бутылки. Она действительно выглядит весьма солидно в праздничной красочной упаковке. Видно, что выпивка элитная. Ничего другого наш начальник и не принес бы. Это тоже один из его плюсов – если делать, то с барского плеча.
Шагаю чисто на автомате, следуя за коллегами. Только у открытой двери обители юриспруденции, где и так уже столпилось достаточно народу, немного прихожу в себя и замечаю, что все это время сжимала в руках документы, прижав их к груди, будто защищаясь.
Вплываю в шумную галдящую толпу и рассматриваю ломящиеся от угощений и напитков столы. Если точнее – три рабочих стола соединены в одну линию от одной стены до другой. Сразу видно, человек щедрый, не поскупился. Все выглядит аппетитно. Поздравляем именинника и перекидываемся дежурными фразами с Элен, улыбающейся Гаюшей и другими девушками. После чего Андрэ учтиво протягивает мне наполненный бокал, касаясь моих пальцев, когда я забираю его.
И ничего. Я ничего не чувствую! Смотрит на меня многозначительно. С надеждой.
И в этот момент мое внимание привлекает высокий статный мужчина, входящий в помещение с телефоном у уха. Он хоть и разговаривает, но взор ледяных глаз направлен на нас.
А вот теперь ощутимо вздрагиваю. И отхожу в свободный угол импровизированной трапезы. Через минуту Адонц материализуется рядом со мной, встав во главе пиршества. Смотрю на него с подозрением.
Вот, серьезно? Нельзя было остаться на той стороне?
Ловит мой взгляд.
Нет, нельзя.
Шумная компания «толкает» тосты, и я пытаюсь сосредоточиться. А внутри все вопит от близости с ним. Я так понимаю, что это и есть озабоченность?
Дожидаюсь, пока очередь из желающих чокнуться закончится, после чего протягиваю к Андрэ бокал. Под характерный звон улыбаюсь ему. Сталкиваюсь в локте с параллельно вскинутой рукой стоящего рядом наглеца, который будто пытается меня собственнически оттянуть назад.
Раздраженно смотрю на него, пытаясь подавить готовые сорваться с языка колкости.
В голубых с серой поволокой глазах появляется странное выражение удовлетворения. Слегка приподнимает уголки губ в некой наглой ухмылке и произносит так, чтобы слышала только я:
– За тебя. За меня. За нас.
Отвожу взгляд и делаю крупный глоток шампанского, затем откладываю спиртное, к которому не питаю любви. И даже симпатии не питаю.
Мини-праздник набирает обороты, смех и шутки становятся все откровеннее. Я немного расслабляюсь и наслаждаюсь обстановкой. Люблю такие сборища, энергетику счастливых людей, источаемую ими радость…
Я спокойна ровно до того момента, как вдруг замечаю, что Адонц словно невзначай тянется к моему бокалу шампанского, будто перепутав со своим рядом стоящим коньяком, аккуратно берет его за ножку и поворачивает к себе ровно той стороной, которой недавно пила сама я.
Смотрим друг другу в глаза. Он пригубливает. Слегка зажимает край стекла ртом. Останавливается на секунду, смакуя оставленный мной след. И выпивает жидкость залпом, облизывает нижнюю губу.
Он выжмет тебя, Сатэ, заберет всё до последней капли, даже не сомневайся.
Я теряю дар речи от интимности его действия. Ощущаю, что меня начинает колотить. В растерянности оглядываю комнату, чтобы понять, заметил ли кто-нибудь…
И натыкаюсь на изучающий взгляд Гаи.
Тяжело вздыхаю. Так дальше не может продолжаться.
Я, правда, на грани.
Стремительно покидаю импровизированную вечеринку, молясь, чтобы Адонц за мной не пошел. Мне нужна тишина. Катастрофически.
В кабинете опускаясь на стул в прострации, цепляюсь взглядом за расставленные на столе листы, чтобы хоть на чем-то сфокусироваться и отвлечься от роя нещадно жалящих мыслей в голове. Там очень шумно, неимоверно тесно, поэтому мне кажется, череп просто треснет от такого давления.
Плохи наши дела. Очень плохи. Значит, даже здесь теперь больше не считается должным обременение себя какими-то отношениями, не говоря уже о браке, чтобы переспать с кем-то. Вот так цинично, без колебаний. Просто сказать «я хочу тебя», будто мы находимся в дешевом западном кино. И всё.
Я умом понимала, что наши девочки правы, мир давно слетел с катушек, понятия чести и достоинства, а также женского целомудрия практически стерлись из повседневности. Инстинкты правили балом, вынуждая людей жить как скот: обманывать, подставлять, льстить, предавать. И, конечно же, изменять и не отказывать себе в смене партнера. Ведь сейчас очень модно говорить, что чужое мнение ничего не значит, поэтому, и заморачиваться не стоит.
Умом понимала. А душа рвалась на части. Слишком больно признавать, что то ценное, чем раньше отличалась твоя родина, постепенно растрачивается. Над тобой смеются, узнавая, что в таком возрасте ты не желаешь чужих прикосновений, не считаешь это правильным и живешь по каким-то старомодным принципам.
А я не могла иначе.
Замираю на секунду при этой мысли, чувствуя некий ироничный голос изнутри.
«Да, не могла. Но до этого момента».
Ладони холодеют, становясь омерзительно липкими от страха.
«И чем ты теперь отличаешься, а? Просто раньше никто в тебе этих эмоций не вызывал, вот и всё».
Подношу трясущиеся пальцы к ушам, будто это мне поможет заглушить гадкий звук, вещавший правду.
Безбожно режущую меня на части правду.
Надрывно всхлипываю, осознавая – глупо отрицать, что этот мужчина действительно задел какие-то спящие струны во мне. Они не просто ожили, а начали цвести и благоухать, особенно в его присутствии. Затягивали в неведомую пучину, и я грязла в ней, словно стоя в самом беспощадном болоте. И это всего-то после одного прикосновения! Пусть и рокового… Не зря же меня швырнуло в другую реальность!
А потом его поцелуи…
Но я не хочу этого, когда его намерения ясны и озвучены. Я не умею играть в его игру!
«Не особо ты и сопротивлялась».
Да, глупо было не послать Адонца на все четыре стороны сразу. Но, во-первых, он застал меня врасплох, и я растерялась. А, во-вторых, я преимущественно из чувства собственного достоинства не могла оправдываться или убеждать Торгома в своей невинности, когда минутой ранее он «гарантировал исход» или когда позже накинулся на мои губы.
Что я должна была сделать? Дать пощечину, приправив ее банальщиной типа «Я не такая, я жду трамвая»? Тем паче, что мою реакцию на него Адонц считывал безошибочно. Всегда. Разве могу я с ним тягаться в этом плане?
Ощущение, что до этой минуты я не верила в реальность происходящего. И только сейчас отчетливо поняла, насколько серьезно он настроен. И, буду честна, меня это не только пугает, но и будоражит, вызывая запретные импульсы пойти до конца.
Погружаясь в свои мысли, кладу голову на спинку стула, обращая взгляд в потолок. И этот процесс самоанализа так затягивает меня, что я успеваю очнуться лишь в ту секунду, когда слышу щелчок замка.
– О, боже… – с жалобным стоном подношу ладони к лицу. – В жизни столько раз не оставалась запертой…
– Это для твоего же блага, чтобы не смутить тебя внезапным появлением посторонних.
– Лучше бы для моего блага Вы держались подальше…
Но уже поздно! Поздно!
Игнорируя мою просьбу, Адонц приближается ко мне и наклоняется. Но не пытается поцеловать, как раньше. Заглядывает в глаза, будто прямо в душу, обладая непозволительным влиянием над моим телом.
– Ты тоже устала, правда?
Веки опускаются, скрывая от него очевидный ответ.
Да. Очень. От себя устала. От запретных желаний, бьющих во мне током после его появления в моей размеренной жизни.
– Продолжишь сопротивляться неизбежному, тебе станет только хуже, поверь, – шепчет.
И я знаю, что этот возмутитель моего спокойствия прав.
– У меня есть условие. Просьба… – сообщаю со вздохом, окончательно уверившись в исходе событий.
– Что за условие? – немного отстраняется, увеличивая расстояние между нами.
Я выпрямляюсь и смотрю на него твердо:
– Уходите отсюда, то есть, из организации.
– По какой конкретной причине?
– У меня на то личные мотивы. Да и какая Вам разница. Это место для Вас капля в море. Вам не нужна эта должность. Вы многое сделали, этого достаточно. Вернитесь в свой бизнес.
– И ты готова встречаться со мной вне работы?
– У меня всё равно нет выбора, – кивок.
– Звучит не очень, – усмехается. – Попробуем настроить тебя на нужный лад. Каждый день в течение недели будем видеться на нейтральной территории.
Во мне плещется злость, заставляющая стискивать зубы, совсем не по вкусу, что он опять диктует свои правила. Давит, форсируя неизбежное.
– Тогда место выбираю я, – выдаю грубо.
– Меня это должно пугать? – пытается шутить, приподнимая уголки губ.
– Ещё как! – протягиваю зловеще.
Несмотря на то, что оба тянемся друг к другу, как ненормальные, Адонц просто кивает и уходит. Странно, но не вижу в его глазах триумфа. Мне казалось, он хотя бы возликует, что я сдалась… Нет. И это тоже огромный плюс! Тот факт, что ведет себя по-мужски достойно…
И я понимаю, что кроме настойчивого желания склонить меня к грехопадению, я не вижу в нем изъянов…
И, кажется, диагноз очевиден.
Меня будит нескончаемая вибрация телефона на тумбочке. Разлепив веки, хватаю телефон и через стойкий туман в голове, мешающий определить, где я, кто я, и что происходит, хриплым спросонья голосом шепчу:
– Да?
– До сих пор спишь? – хмыкают на том конце.
Отрываю от себя смартфон и тру глаза, чтобы рассмотреть, который час. Пять утра! Боже!
Но не это меня смущает…
– Адонц? – неподдельно удивляюсь. – Уверена, ты будешь гореть в аду.
Мужчина смеется во весь голос добрых секунд двадцать. Странная реакция на то, что тебя прокляли практически.
– По крайней мере, хоть раз обратилась ко мне на «ты».
– Сложно «выкать» человеку, мешающему тебе спать.
– Решил обрадовать тебя прекрасной новостью. Даже тремя.
Ворчливо произвожу необходимые манипуляции, шурша и вздыхая, чтобы принять сидячее положение.
– Ну? Оправдай самый ранний выпуск новостей в моей жизни.
– Сын родился, – делает паузу, во время которой у меня все обрывается внутри, – у друга.
Молчу. Пытаюсь осознать сказанное. Свою реакцию на его звонок, слишком интимный расслабленный тон. На испуг от начальной части сказанного. Облегчение после пояснения…
Меня бесит, что я так слаба.
Но!..
Одновременно чувствую какую-то неведомую силу. Если мужчина звонит тебе ночью, значит, ты сидишь в его мыслях достаточно глубоко.
– Мои поздравления, – наконец недоуменно выдыхаю.
– Хочешь знать, как это связано с тобой? – заигрывающе.
Пробирает на смех, но сдерживаюсь, пытаясь казаться строгой.
– Внимаю, Шерлок.
Адонц красноречиво фыркает.
– Я не спал всю ночь, вернулся десять минут назад. Поскольку твое условие я выполнил, официально уйдя с должности, – это прекрасная новость номер два, – ты должна была выбрать место встречи сегодня. Но учитывая мой повод, считаю правильным пригласить тебя на ужин в хороший ресторан. Без отказа. Это прекрасная новость номер три.
– Вы там по случаю рождения наследника, так понимаю, курили что-то нелегальное? Неймется?
– Душа моя, обещаю, найду лучшее применение твоему острому языку. Но не сегодня. Согласен на платоническую встречу. Мужское слово.
Интригует, конечно. Я ему верю. Но ведь ему необязательно это знать, правда?
– Почему я должна тебе верить?
– Не должна. Но ведь хочешь? – интонацией искусителя уговаривает он.
У меня все же вырывается возмущенный смешок.
– Вопиющая самоуверенность…
– Сат, – теперь зовет абсолютно серьёзным тоном, – давай увидимся. Я тебя не трону.
– Я подумаю, – спустя какое-то время произношу медленно. – Как минимум надо помнить, что в пять часов утра на свидание меня никто ещё не звал.
– Сколько раз мысленно ты успела назвать меня мудаком?
– Таких чисел не знаю, Адонц, – улыбаюсь темноте, представив его лицо.
Замолкаем. Что-то происходит. Неотвратимо. Если раньше нам нужно было прикоснуться друг к другу, чтобы коротнуло, то теперь мы перешли ещё и на ментальный уровень. Прислушиваюсь к новым ощущениям, понимая, что пора бы это прекратить. Кажется, он того же мнения:
– Прощаемся? Доброго утра…
– Доброго… Торгом… – делаю паузу, – …Ашотович.
– Кобра… – шепчет в ответ.
И я отключаюсь.
Откидываюсь на подушку, счастливо вздыхая. Потому что упиваюсь своей властью над таким мужчиной… Сейчас мне не хочется думать о формате общения, который Адонц подразумевает. Я просто наслаждаюсь моментом, раз за разом перекручивая в голове нежность и чувственность голоса, протягивающего «кобра» так, будто это самый прекрасный комплимент на свете… С восхищением.
Да, Сатэ, ты молила послать тебе достойного «противника», подарив вам бесподобную историю, как у родителей. Но вытянешь ли ты ее последствия, девочка?..
* * *
К сожалению, а, может, к счастью, у жизни были свои планы. И когда вечером я вместо вкусного ужина в компании мужчины, к которому испытываю опасную привязанность, собирала свои вещи, меня интересовал только один вопрос: правильно ли я поступаю?
– Ты можешь не спешить с этим, у меня вылет через две недели, – устало выдыхает Мари, заходя в комнату с кофе.
Подруга и соратница, коей я ее считала вплоть до того дня, как она круто изменила свое мировоззрение, начав отношения с женатым мужчиной, была подавлена.
Я принимаю чашку из ее рук и жду, пока она примостится напротив в своем любимом уголке на диване.
Та стушевывается под моим взглядом. В нашей паре подавляющей неугомонной энергией обладала я, а Мари была и остается неженкой.
Склонив голову набок, рассматриваю красивую девушку перед собой. Восточная внешность притягивает взор. У нее длинные иссиня черные шелковистые волосы, которых ни разу не касалась краска. Абсолютно прямые, блестящие, тяжелые. Темные глаза миндалевидного выреза с пушистыми ресницами, делающими ее моложе своих двадцати шести лет. Резкие худощавые черты лица, крупноватые губы. Словом, она девочка нынешней моды. Но вся естественная. Веселая, неглупая, из приличной семьи. Преданный друг, настоящий товарищ. И никогда не была обделена мужским вниманием.
Так, почему, Господи, с ней происходит это? Зачем она поддается разрушительной силе тайной связи? Губит себя собственноручно.
И теперь решила сбежать, поставив неприличное количество запятых. А мне приходится вновь съезжать к родственникам, потому что это ее квартира, и я не могу позволить себе жить в ней без подруги.
– Начни, Мар, просто говори, – киваю.
Нервно ведет плечами и отпивает кофе.
– Мне слишком стыдно обсуждать это с тобой. Ты настолько правильная и настолько дорога мне, что я не хочу пачкать наши отношения этими грязными подробностями.
Смотрим друг другу в глаза очень долго. Тоска обволакивает пространство вокруг нас.
– Я тебя никогда не осудила бы, Мар…
– Но и никогда бы не поняла, Сат.
Это правда. Но разве я обязана понимать и принимать то, что претит моей натуре?
– Ты будто упрекаешь меня в том, что я отказываюсь осмыслить любовь к женатому человеку…
– Возможно, так и есть, – раздраженно вскидывает ладонь в знак неопределенности. – Говорю же, ты невозможно безупречная.
Все внутри рвется на множество частей. Раньше, возможно, как невинная девушка я и была безупречна. Но не сейчас, когда градус поцелуев Адонца толкает меня за грань, чтобы познать все, что он может мне дать.
– Это далеко не так. Я никогда не была и не буду безупречной, – выдаю тихо.
И разве я виновна в том, что она влюбилась не в того мужчину? Бессильна перед своими чувствами? Нет. Мари страдает и всех окружающих, кто не разделает ее точки зрения, готова отдалить от себя, лишь бы не видеть ядовитую правду в глазах каждого. Но как далеко ты от нее убежишь?
– В любом случае, – вздыхает, – не будем говорить на эту тему. Я хочу уехать, чтобы не разрушать чужую семью. Вот и все. И повторяю снова, Сат, ты можешь остаться у меня, не надо переезжать. Ты там несколько лет мучилась среди пяти человек.
– Спасибо, но я так не могу. Быть здесь без тебя для меня сродни предательству. Пожалуй, пора мне заняться вопросом ипотеки.
Откладываю чашку и вновь испытующе смотрю на подругу:
– Ты его так любишь?
Мари и не надо отвечать, все написано в ее глазах.
И я вспоминаю, как несколько месяцев назад нашла ее на полу в прихожей, словно котенок поджавшей и обхватившей ноги, и молча присела рядом, обняв за плечи. Стеклянный взгляд был обращен в пустоту, и она произнесла всего два слова: «Он женат».
Из жизнерадостной хохотушки она превратилась в угрюмое существо. И все после одной поездки полгода назад, где во время тура познакомилась с мужчиной, завоевавшим ее внимание. Да, подруга летала от счастья. На тот момент двадцатипятилетняя невинная девушка, никогда до этого не любившая, была уверена, что это тот самый…
Уродливая реальность вдребезги разбила ее ожидания, заставляя прогнуться под невыносимой тяжестью правды. А ведь Мари действительно успела полюбить. Горячо. Отчаянно. Будто это именно то, чего она ждала всю жизнь. Я даже завидовала ей, потому что никогда не испытывала такого.
Подруга была видной девушкой из обеспеченной семьи, знающей, как себя подать. Когда мы встретились в первый учебный день в университете, она буквально вцепилась в меня, радуясь, что нашла такую же умалишенную репатриантку, уговорившую родителей отпустить ее на родину. В отличие от меня самой, Мари имела собственную квартиру, купленную отцом для дочери-студентки, с восемнадцати лет жившей в Ереване. Правда, в том же доме двумя этажами ниже располагался ее двоюродный дяди с женой и тремя детьми. Без присмотра ее никто бы не оставил в другой стране, это даже смешно.
За период пятилетнего общения мы с ней часто ссорились, потому как обе были своенравными упрямицами, но тяга к веселью и юмор сглаживали эти углы. И мы так сдружились, что Мари предложила переехать к ней, видя, как я мучаюсь в доме родственников, которых явно стесняла. А снять отдельное жилье мне пока не позволяли финансы. Это было взаимовыгодно, поскольку готовить эта девчонка не любила от слова совсем, что с радостью спихнула на меня. Зато она сама была помешана на чистоте, и мне было приятно находиться на ее территории, ведь, ко всему прочему, я еще и очень брезглива.
Но приходится переворачивать эту радужную страницу своей жизни и снова терять дорого сердцу человека. До слез просто. Очень обидно за нее.
Да уж, такие истории далеко не редкость. Негодяи любят поразвлечься, строя из себя примерных семьянинов в обществе, а на деле оказываясь обыкновенными похотливыми кобелями. И моя мечтательная подруга попалась на удочку одного из них, пусть изначально и не знала о его статусе. И уже потом разрушала саму себя, не в состоянии противостоять чувствам.
И это самое трагичное – Мари жила уничтожающим ее ожиданием. Добровольно соглашалась на роль второго плана, зная, что поступает неправильно, практически вклиниваясь в чужую семью. И не могла говорить о том, что гложет, боясь осуждения, коего в ней самой было предостаточно. Видимо, оно и сподвигло на разрыв и отъезд.
– Обнимешь меня? – просит с грустью вместо ответа.
Не получается сдержать слезы. Затачиваю ее в кольцо своих рук и позволяю молча поплакать, чтобы хоть как-то облегчить душевные терзания.
Мне так жаль.
Но мы обе в том возрасте, когда ни советы, ни чужое мнение не имеют значения. Разговоры бессмысленны. Это твой выбор, твой опыт, твой крест.
– Давай хотя бы уедем в один день, ладно? Не оставляй меня одну наедине с этими мыслями, я сойду с ума.
– Хорошо, Мар. Ты только успокойся.
Я уступаю, хотя думала съехать уже завтра. Не люблю я эти прощания. Их непозволительно много в моей жизни.
В кармане вибрирует телефон. Аккуратно достаю, продолжая слабо укачивать свою драгоценную ношу.
«Все же динамишь? Не передумала?».
«Если бы. К сожалению, обстоятельства нам препятствуют, Торгом Ашотович. Я же объяснила».
«Скинешь адрес?».
«Проверяешь меня?».
«Хочу увидеть тебя. Сейчас».
Екает после этого сообщения. И я хочу.
«Себастия, 10. Только через полчаса. Там есть супермаркет, подождешь у входа, пожалуйста».
Мне больше не отвечают.
С нещадно бьющимся сердцем проживаю весь отрезок времени, успевая оторвать от себя подругу и удостовериться, что она в порядке. И когда приходит короткое смс «Спускайся», под предлогом похода в магазин напяливаю куртку и ботинки, направляясь на улицу.
В назначенном месте у какой-то дорогой на вид машины красуется Адонц, рассматривая вывеску. Меня только от его присутствия наполняет клокочущей адской смесью радости, страха и предвкушения.
Он оборачивается.
Замираем. Зависая, как всегда. Сейчас даже хуже.
– Трогать нельзя? – усмехается.
Качаю головой и молча прохожу к автомобилю, устраиваясь на переднем сидении пассажира. Торгом присаживается следом.
– Почему меня не покидает ощущение, что теперь я буду редко тебя видеть? – в его голосе звучит раздражение.
– Не могу знать, Адонц. Веяния твоего черного разума неподвластны моему уму, – провокационно улыбаюсь.
Упирается в меня серьезным взглядом, не разделяя веселья.
– До чего же всё же языкастая! Никакой субординации и манер в общении с мужчиной!
Почему-то начинаю злиться, не понимая его поведения. Приехал срывать на мне негатив из-за испорченного вечера?..
– Ну, простите. Куда нам до Вас! Я же из дырки в стене вылезла.
Изумленно хлопает ресницами, и это его потрясение неожиданно вызывает во мне истерический смех.
– Ты очень грубая девочка, знаешь? – более примирительно, качая головой в сокрушении.
– Догадываюсь.
Щелкает. По телу проходит озноб. Ну почему нам так тяжело общаться, не испытывая животного голода в прикосновении? Мне иногда хочется спросить, было ли у него так с другими, но волна протеста душит порыв на корню.
– Иди сюда, догадливая моя…
Севший голос Адонца гипнотизирует меня, но я не шевелюсь. И тогда он, тихо рыкнув из-за открытого неповиновения, сам сгребает в охапку моё обезумевшее тело.
Дурею от его запаха. Впервые меня обнимают так собственнически, давая возможность прильнуть к мужскому телу и пропитаться особой аурой. И это чертовски приятно. Глаза автоматически закрываются. Позволяю себе эту слабость ни о чем не думать.
– Мне не нравятся эти притяжательные местоимения, – шепчу ему в шею.
– Все претензии к русскому языку, – отвечает мне в макушку.
Мои гормоны разом затевают бунт, требуя большего. Те самые пресловутые инстинкты заставляют отстраниться, после чего я сама тянусь к его рту и медленно целую сначала нижнюю губу, затем верхнюю. По сравнению с тем, как жадно делает это обычно он, мои действия – само целомудрие.
Но обоих прошибает! Опять!
Ладони Адонца фиксируют моё лицо, нежно пленяя щеки. И теперь между нами разгорается настоящее безумие. Неистовые прикосновения языков, готовых поглотить друг друга, вот-вот приведут к черте дозволенного. Чувствую, как его руки опускаются на мои ягодицы, рывком притягивая к себе.
Трезвею, когда ощущаю твердую выпуклость, обжегшую бедро. В ужасе отскакиваю. И ловлю затуманенный взгляд Адонца, который не догадывается, что меня спугнула эта интимная близость.
