Текст книги "Первозданная (СИ)"

Автор книги: De Ojos Verdes

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

Потому что скулы болезненно сводит от взгляда этих холодных глаз.

В них был мой личный ад. Ледяной, мать его, ад!

И плевать на такой примитивный оксюморон, эта фраза была полнейшим отражением действительности. От которой я лечила себя больше года.

– Я пересмотрю технические характеристики и займусь текстом извещения. Состав комиссии уже известен?

Старательно игнорирую мурашки по телу в тех местах, где – точно знаю – останавливается тяжелый взор Адонца.

– Да, приказ уже готовится. Секретарем назначат тебя. Но ты уверена, что справишься? – с беспокойством стучит по поверхности стола.

– А ты со всеми своими сотрудниками так нянчишься, Роберт? – подается вперед наш собеседник. – Если бы не справлялась, сюда бы её не рекомендовали. Прекрати сюсюкаться.

Я так давно не слышала этот выворачивающий наизнанку металлический тон, что замерла, вбирая в себя каждую вибрацию.

Я, черт бы его побрал, любила даже это в нём.

Понимая правдивость замечания, мой начальник кивает мне, давая добро на то, чтобы я ушла и занялась делом. Что я с удовольствием и выполняю.

Присаживаюсь на свое рабочее место, открывая нужную папку, а перед глазами плывёт, унося в события полуторалетней давности…

«Бывает такое, утром ты встаешь с постели с ярко выраженным чувством тревоги, четко зная, что сегодня произойдет что-то… Скорее, плохое. Ни солнце, ни зелень за окном, не щебет птиц – ничто из того, что всегда радовало – не помогает унять это ощущение.

Вот в тот день оно возникло у меня впервые за пять лет жизни на родине. Даже во время войны 2020 года я его не испытывала.

Чуть не упустив момент, когда с шипением пенка готова разлиться через край джезвы, обожгла пальцы, хватая ручку, чтобы переставить на другую конфорку. А на включенную расположила маленькую кастрюлю с замоченной с вечера гречкой.

Налила кофе в любимую чашку, украшенную узорчатыми буквами армянского алфавита. Аромат немного успокоил, но тревожность никуда не ушла. Даже подумала, кортизол, что ли, проверить? Странно как-то. Пила неспешными глотками, пролистывая новостную ленту. Ничего нового, оппозиция гавкает своими гадостями на Премьер-министра, а он в ответ – своими.

Ненавидела, ненавижу и буду ненавидеть политику, геополитику, всю эту мерзопакостную тему, клоунов этих алчных! Кому из них на хрен по-настоящему сдалась страна?

Стараюсь отключить голову, намечается важный день, долбанная министерская проверка.

Через час с практически безмятежным выражением лица вновь отпиваю глоток горячего напитка. Традиционный кофе-брейк с коллегами из соседнего отдела материально-технического снабжения это святое. Утренний ритуал, как всегда, сопровождается шутками и забавными репликами Гаюши, старшего специалиста этого самого отдела и просто горячо любимого мною позитивного человека.

– Корова наша примчалась, – состроила она вдруг недовольную гримасу, завидев в окне начальника. – Скотина лысая!

Не могу удержаться и хихикаю. Нет, не из-за прозвищ, а ее неповторимых интонаций. Это нечто! Хотя, до сих пор недоумеваю, почему она называет его именно коровой. Гаянэ поспешно выпивает остатки кофе и мчится в кабинет, на ходу бросая:

– Сатик, даже не вздумай! Я сама помою чашки! Скоро вернусь!

– Угу… – мурлычу в ответ.

Смеемся с остальными девочками, вальяжно расположившимися в креслах и на диване. Вообще-то, эта небольшая комнатка была выделена водителям организации, которые по несколько часов могли ожидать, пока их вызовут. Не на улице же им находиться все это время. Но постепенно каморку облагородили обитатели первого этажа: появилась мебель, кухонная утварь, цветы в горшочках.

А еще здесь много курили, вели пустые разговоры, да и концентрировалась весьма неприятная мне биомасса. Именно поэтому я позволяла себе максимум десять минут утреннего времени, чтобы насладиться обществом Гаянэ. Да и, в принципе, ходила в эту импровизированную кофейню исключительно по ее настоянию.

– Я помою, вы идите, девчонки, – кивнула Асмик, коллега Гаянэ. – Сегодня моя очередь.

Наш отдел, состоящий из трех дамочек, ретируется. К счастью, мой начальник был человеком интеллигентным и абсолютно адекватным. Сам опаздывал стабильно и с завидной четкостью на двадцать минут, а нам никогда замечания по поводу десятиминутных отсутствий всей командой не делал. Арман Амаякович, конечно, идеалом не был, но отменными качествами, как ни крути, обладал.

Рассаживаемся по местам, и тут же помещение наполняется шорохом перебираемых документов, постукиванием по клавиатуре и бесконечными звонками. Рабочий процесс меня всегда затягивал, я уставала, но любила это дело. До сих пор не верю, что преодолела все барьеры – язык, знания, опыт.

Дверь резко открывается – это в стиле нашего начальника, и складывается впечатление, что случился пожар или чего хуже, ибо так пугать людей своим внезапным появлением тупо неприлично при других обстоятельствах. Но, увы, это его манера, и он всегда резво вбегает в кабинет, будто ему лет восемнадцать, а не все шестьдесят два года. Бодренький, подтянутый, аккуратный.

И вдруг смотрит на меня слишком пристально.

– Сатэ, все документы в порядке?

– Да, Арман Амаякович.

– Хорошо. Сообщаю, что «святая инквизиция» по нашу душу прибыла.

Слабо улыбаюсь. Люблю его юмор. Его, кроме меня, редко, кто понимает.

– Ходят слухи, что проверка продлится месяц. Поэтому, очень важно, чтобы все было в норме.

– Я перепроверила отчеты, особенно тщательно те, что по ковиду.

Начальник кивнул и через мгновенье испарился так же стремительно, как и явился. Как всегда, не заперев за собой дверь. Ближе всех к ней сидела я, поэтому, вздохнув, встала с места, чтобы прикрыть ее.

– Все время забываю спросить, у него с детства дворецкие, что ли?

Версию «родился в лифте» озвучивать слишком грубо.

Я даже на место не успела сесть, он вновь стремительно влетел в кабинет.

– Сатэ, пойдем.

Без лишних вопросов иду следом, замечая недовольные лица девчонок материально-технического снабжения, которые шли с многочисленной утварью «кофейни» в свою комнату, будто переезжая.

– Гаюш, что случилось? – шепчу, замедлив шаг.

– Освобождаем апартаменты в пользу министерских шишек.

– А куда водителей денут?

– Да, вон, говорят, пусть у охранников отсиживаются. Где даже охрана еле помещается, – рычит подруга, махнув рукой.

– Ладно, потом поговорим.

Спешу догнать начальника, который уже вошел в эти самые апартаменты.

– Здравствуйте, – произношу твердо, но не смотрю на сидящих, наблюдая, как последней личные вещи уносит Асмик.

Мне отвечают, я поворачиваюсь и взираю на Армана Амаяковича в ожидании. Самой интересно, на кой черт притащил сюда.

– Сатэ – один из старших специалистов нашего отдела, она поможет со всеми возникающими вопросами, если вдруг меня не будет на месте. Это на всякий случай.

– А кто ведет отчетность? – вдруг спрашивает слишком надменный голос.

Вскидываю голову и все же прохожусь взглядом по гостям. Понимаю, что вижу снобов, которые попьют кровушку мою драгоценную в ближайшие несколько недель.

Внимательно смотрю на человека, который так же неотрывно разглядывает меня из-под полуопущенных ресниц. Типа, ничего интересного. Хм. Ты мне, дядя, тоже не особо симпатичен. Никогда не воспринимала мужчин с голубыми глазами. Никогда. Большинство моих братьев – голубоглазые парни, но они на то и братья. А вот именно как мужчины голубоглазые особи мне не нравились всю жизнь. На подкорке сознания они мне кажутся подозрительными. Не мое, короче.

Этот экземпляр выглядит хамовато, хоть и облачен в идеально сидящий синий костюм. Довольно крупный, мышцы прослеживаются даже через плотную ткань пиджака. Волосы, правда, у него очень интересного цвета: он шатен, но верхние выгоревшие пряди темно-русого цвета, и складывается впечатление, будто сделано качественное окрашивание. Прическа, естественно, новомодная. Это когда кажется, что человеку сделали укладку верхней отросшей части волосяного покрова, а по бокам, наоборот, покромсали машинкой, оставив пару миллиметров. Черты лица резкие, волевые, подбородок мощный, рот – прям под стать по-мужски жестко очерчен, хотя губы красивой формы, не могу отрицать. Прохожусь по крупному носу с горбинкой и дохожу уже до глаз под густыми ухоженными бровями.

Теперь смотрит в упор, взгляд хоть и открытый, но властный, слишком хищный. Знает дядя себе цену. И вдруг понимаю, что ошиблась. Не просто голубые. Глаза у него с сероватой дымкой, такие холодные, кристально чистые, будто кубики льда. И сейчас они точно так же оценивающе проходятся по моему лицу.

– Отчеты делает Сатэ, – отвечает Арман Амаякович, пресекая секундные «гляделки», порядком уже напрягающие меня.

– Прекрасно, значит, так и есть, будем в процессе обращаться. Сейчас свободны.

Охренеть! Будто отпустил обслуживающий персонал. Хотя лично я в жизни бы себе не позволила так говорить ни с кем из уборщиц или других нижестоящих по иерархии работников. Я их и то, уважала больше, чем все стадо офисного планктона на этажах.

Снежный Король, он же с этого момента торжественно именуемый мной как мудак, чье имя я пока не знала, бесстрастно отвернулся и взял со стола внушительную папку, углубившись в изучение информации.

Я вскользь прошлась по остальным присутствующим, отмечая, что они намного старше, но балом правит именно эта выскочка.

Повернулась и возвратилась на рабочее место, пытаясь не придавать значения мелкому происшествию. Мало, что ли, этих звезданутых вокруг? Пошел он!

Удовлетворенно кивнув, окунулась в пучину цифр и протоколов, забыв об остальном.

Но тревожность и надвигающееся чувство неотвратимой катастрофы никуда не уходили».

Разве могла я тогда знать, что в этот день решилась моя судьба?..

Глава 4

«Судьба – мрачная тюрьма для тела и зло для души».

Эпиктет

Я перестала верить в судьбу лет в восемнадцать, когда поступила в университет и стала вникать в это понятие на занятиях философии и культурологии. Что для одних было прекрасным и неизбежным знамением, обозначающимся красивым словом «мактуб», для меня стало логически обоснованным результатом определенных действий человека. За всё в этой жизни надо отвечать. И пожинать плоды своего поведения, естественно. А в это я уже верю.

Когда я переехала на родину в поисках источника, способного умиротворить пылающий внутри огненный сгусток эмоций, я никак не ожидала, что это будет подобно перерождению. И каждый второй пытался перекроить мою сущность, утверждая, что я слишком наивна, пусть и сильна. Я сопротивлялась. Мне казалось, человек до самого конца должен быть верен своим идеалам, принципам. И это спасет его душу от греха.

Наверное, это было время ярких разочарований и небывалых открытий. Переломный момент в становлении меня как той личности, коей я сегодня являюсь. Оказывается, продвинутый двадцать первый век проехался своим пресловутым свободолюбием и по моей Армении, хранимой в памяти как само целомудрие…

Несмотря ни на что, я была так счастлива здесь. Всегда.

Но по-настоящему повзрослела я внезапно. По-настоящему – это с окончательным принятием несовершенства этого мира, которое больше похоже на безобразие и вечный хаос, где очень легко потеряться, если проявить слабоволие.

Стойкость духа – это то, что я никогда не растеряю.

Благодаря ей я сегодня могу свободно входить в здание и кивком головы здороваться с человеком, ставшим апогеем процесса моего совершенствования. Последней страницей. Богом. Дьяволом. Всем.

Адонц неизменно отвечает мне тем же. Два месяца мы благополучно держимся на расстоянии, не подрывая теории о том, что ранее не были знакомы. Принципиальный мужчина действительно против отношений на работе. И мне кажется, он был прав, говоря, что это приносит больше проблем, чем удовольствия.

Но как же мне больно. Как кровоточит нутро от осознания, что я все же была одной из… Не более.

Настроение у меня сегодня паршивое. Дороги снова перекрыты очередной акцией протеста демонстрантов. Страна на стадии социального коллапса, и население разделилось на два лагеря, грызя друг другу глотки.

– Как доехала? – Лиля встречает меня обеспокоенным взглядом.

– Главное, что без опозданий. Но пришлось на час раньше выйти.

– Бедная.

Коллега качает головой. Сама-то она ходит на работу пешком, потому что живет в нескольких кварталах от нашей площади. Вот такая везучая мадам, которой достался муж-потомок-коренных-обитателей-Еревана.

– Мальчики в пути? А шеф?

– Да, Артур и Рома предупредили, что застряли в пробке. Арзуманян у себя.

– Отлично. Как раз у меня пара вопросов.

Абстрагируюсь от внешних раздражителей, понимая, что ничего своими переживаниями всё равно не смогу изменить. И спешу к начальнику.

Роберт сидит с чашкой кофе в руках и изучает какие-то бумаги, когда, предварительно постучавшись, я вхожу в кабинет. Позволяю себе полюбоваться этим чудесным мужчиной. Он красив. По-восточному. С лоском. Настолько же умен и галантен, воспитан и честолюбив.

Я удивляюсь, что в свои тридцать два года он неженат. Неужели не нашлось ни одной женщины, покорившей эту высоту? И кто же тогда для него Луиза?

На самом деле, что бы ни было, но у нас не особо принято, чтобы человек оставался холостым настолько долго. Я как девушка тридцати лет, можно сказать, для многих уже подлежу списанию. Что меня весьма забавляет.

– Привет, как доехала? – задает тот же вопрос, когда сажусь напротив.

Сейчас это везде тема номер один.

Около получаса мы обсуждаем с ним нюансы намечающегося ремонта в правом крыле. Строительные работы это самая нелюбимая мною часть госзаказа. Хуже этого для меня ничего нет. За почти пятилетний период моего пребывания в «Национальном центре по контролю и профилактике заболеваний» в качестве специалиста по закупкам я провела достаточно тендеров по строительству. Мы заключали договоры с адекватными людьми, которые всенепременно к концу сдачи объекта превращались в раздолбаев и обманщиков. С некоторыми даже тягались в суде.

Мне оставалось только надеяться, что на этот раз всё пройдет успешно.

В какой-то момент нас отвлекает гудящий шум. Я буквально срываюсь и припадаю к окну, цепенея от увиденного.

– Господи, они теперь решили брать штурмом казенные здания? – разгневанно цедит сквозь зубы Арзуманян, вставший рядом.

– Думаете, они пойдут на такое?

Начальник окидывает меня странным взглядом.

– Сатэ, доведенный до отчаяния человек непредсказуем и опасен. За последние два года наш народ пережил пандемию и войну. Я не удивлюсь, если у кого-то из них окажется граната, способная заблаговременно отправить нас к Создателю.

Меня холодит от его слов, и я прекрасно понимаю, что он прав. Но не хочу верить, что дойдет до этого.

– Полиции в два раза больше, чем самой толпы. Кажется, всё под контролем, – пожимаю плечами в надежде.

– Да уж, мнимый контроль – дело святое. Прервемся, я пойду и разведаю обстановку.

Нахожу Лилю в том же положении, в котором была минутой ранее. С обеспокоенным лицом девушка всматривается в увеличивающуюся живую массу.

– Сат, они окружили абсолютно всё. Уже пытаются войти в Министерство финансов. Кажется, и к нам тоже.

Я с опаской рассматриваю здание напротив, в котором и расположено «Королевство финансов». Кажется, сотрудники правопорядка всё же удерживают напор. Это придает немного спокойствия.

– Не могу оставаться здесь. Я пойду вниз, – решительно направляюсь к выходу.

– С ума сошла?! – прилетает следом. – Мы хотя бы на третьем этаже. Куда ты лезешь?

Но я уже открывала дверь, выскакивая в коридор. Длинный летний сарафан мешался под ногами, я подобрала подол и побежала настолько быстро, насколько позволяла высота каблука босоножек.

Меня тянет вниз неведомо чем. Может, бешеной энергетикой. Подавляющей, грубой. Хочется соприкоснуться с ней. Попытаться понять. Хотя бы.

В ужасе остановилась на последней ступени лестницы, и с данной высоты всматриваясь в искаженные гневом и яростью лица оппозиционеров, пытающихся распихнуть служащих в форме, чтобы попасть внутрь.

Нас разделяет огромное расстояние с пропускным пунктом где-то на середине пути. Я делаю шаг по ковролину. Потом еще один. И в паре метров от турникета останавливаюсь, прирастая к полу. Потому что в этот момент, преодолев оборону и с грохотом раскрывая тяжелые двери, люди медленно всыпаются в помещение, безбожно крича.

Кто-то кого-то бьет, материт, толкает, пинает. Полицейские прибегают к подручным средствам, пытаясь вытолкнуть их обратно. И эта борьба между ними завораживает меня настолько сильно, что я теряю способность шевелиться окончательно. Даже осознавая, что через несколько секунд они могут пройтись по мне и не оставить живой.

В состоянии шока я даже не чувствую, как меня вдруг чьей-то мощью тянет куда-то в сторону. Тело запихивают в ближайшее помещение, заставляя отойти подальше. И я в трансе наблюдаю за тем, как широкоплечий мужчина запирает нас на замок, баррикадируя вход столами и стульями, которые он виртуозно передвигает и наслаивает друг на друга.

Я потеряла связь с действительностью.

Стояла посреди комнаты и стеклянным взглядом смотрела в одну точку.

– Вот что за хрень с тобой! Все девочки как девочки – пугаются, прячутся, молятся, в конце концов. А ты лезешь в пекло, бл*дь!

На плечи опускается пиджак, и я вдруг замечаю, что меня неимоверно колотит, и я уже не могу дышать.

– И выглядишь при этом мертвецом, пролежавшим в морге больше суток! – лицо оказывается в горячих ладонях, которые начинают потряхивать меня, привлекая внимание. – Сатэ! Посмотри на меня! Смотри, мать твою!

Но я вижу перед собой лишь пуговицу рубашки.

– Сатэ, ну же, душа моя, очнись…

Нежный шепот внезапно выводит меня из оцепенения, потому что я узнаю это «Душа моя»…

Вскидываю голову и ныряю в глубину стальной голубизны. Поразительно, но сейчас я вижу в ней свое спасение. И рвусь…отчаянно рвусь к ней…

– Они сошли с ума, – шепчу дрожащими губами, выплескивая обиду, словно ребенок. – Тор, они озверели…

И всё. Грозящееся разорвать меня на мелкие куски напряжение выплескивается диким воплем из груди. И в нем нескончаемая боль. Она громаднее вселенной. В ней любовь и головокружительное разочарование в соотечественниках.

– Тише, всё хорошо, – он притягивает меня к груди, позволяя пристроиться щекой к бьющемуся сердцу и излить свои терзания.

– Я д-думала…хотя б-бы… – спазмы мешают говорить, – п-после войны вс-сё изменится… Люди п-поймут цен-ность жизни… А всё стало х-хуже! Хуже!

Мои рыдания напоминали рёв раненого одичалого животного, попавшего в жестокий мир, в котором ему не было места. Наверное, так оно и есть. Будто я пришла к своей святыне, преодолев долгий изнуряющий путь, и поняла, что её сровняли с землей.

– Люди всегда были такими, Сатэ, – доносится до ушей жесткий ответ, – ты просто до сих пор слишком в них веришь. Как и тогда.

Его близость действует на меня успокаивающе. И это так странно, поскольку раньше я чувствовала лишь опасность, исходящую от него.

Мы больше не говорили. Адонц просто позволил мне выплакаться, изрядно увлажнив рубашку и запачкав её следами потекшей туши.

Спустя время я ощущала себя пустым никчемным сосудом, которому больше нечего отдать. А потому его можно с легкостью разбить. Что, кажется, и сделала действительность.

Как бы мне ни хотелось побыть с ним еще, пришлось оборвать этот момент. Редкое затишье между нами.

Я осторожно высвободилась и провела пальцами по темным пятнам на светлой ткани рубашки.

– Тебе надо переодеться.

– Посмотри на меня.

Его короткий приказ заставил меня вздрогнуть, и я сразу же напряглась. Обычно такого рода «просьбы» ни к чему хорошему не приводили.

Когда своим шагом назад я демонстрирую отказ повиноваться, широкая ладонь оказывается на моем подбородке, приподнимая его так, чтобы наши глаза встретились.

– Ты точно в порядке?

Что мне тебе сказать, когда ты на расстоянии вытянутой руки, но я стою на краю пропасти, неизбежно разделяющей нас? Нет, не в порядке.

– Да. Вполне.

– Умойся.

Звучит грубо. Тепло его кожи резко исчезает. Всё возвращается. Он – Торгом Адонц. Я – Сатэ Адамян. Мы чужие люди.

Немигающим взглядом наблюдаю за тем, как мебель вновь оказывается на своем месте, выход расчищается. Замок щелкает, и высокая фигура стремительно исчезает за дверью.

Запоздало замечаю тяжесть пиджака на плечах, с досадой отмечая, что теперь надо будет найти хозяина и вернуть его вещь.

Перешагиваю за порог. Шум голосов давно исчез.

Как и волшебство мгновения в любимых объятиях…

Глава 5

«…и начнется самая великая в мире история:

история мужчины, история женщины». Евгений Соя

Полтора года назад…

– Вы опоздали, Сатеник.

Цепенею от имени, произнесенного внезапно возникшим рядом Адонцем. Неправильного имени.

– Во-первых, здравствуйте. Во-вторых, я не опоздала, а отпросилась у начальства. В-третьих, перед Вами отчитываться не обязана. Просто информирую на будущее. И запомните уже, что меня зовут Сатэ. С-а-т-э. Это совершенно другое имя!

Заходит следом в пустующий до этого момента кабинет, поскольку был час перерыва, и захлопывает дверь с грохотом. Да уж, наше с ним общение не заладилось с первого дня. И если при посторонних как-то ещё хватало ума сдерживаться, то наедине мы друг друга просто разносили в пух и прах. Странно, учитывая, что оба взрослые люди.

Я оборачиваюсь, осознав, что человек напротив кипит от злости, искренне недоумевая, в чем дело на этот раз. Зубы стиснуты, взгляд яростный. Что за нападение? В ответ лишь вопросительно выгибаю бровь.

– Еще вчера вечером я просил предоставить все перечисленные мною документы по процедуре закупки топлива, – цедит, еле-еле приоткрывая губы.

– Я же сказала Вам, что эти папки находятся в соседнем корпусе, вход в который временно перекрыт из-за аварийного крыльца.

– У Вас же ведется и электронное хранение. В чем проблема?

Вспыхивая от гонора и превосходства, сквозящих в каждом слове, и от этого приказного тона, порядком надоевшего мне всего за три недели – Господи, за целых три недели, я сжимаю кулаки и, копируя интонацию, выдыхаю:

– Заявки участников не сканируются. Это шестьдесят процентов от общего объема. Вам сделать копии протоколов и объявлений?

– Естественно! – рявкает строго. – Я, что, потерял кучу времени с утра, ожидая Вас, чтобы выслушивать примитивные вопросы? Там же есть сводные таблицы по всем ценовым предложениям и техническим характеристикам, обойдусь и без самих заявок!

– Тогда покиньте, пожалуйста, помещение, чтобы я поскорее исполнила Ваш приказ, – уже рычу, не контролируя эмоции.

Кажется, мужчина немного приходит в себя, отступая к выходу, но смотрит так же, обдавая арктическим холодом.

– Обычно змеи работают в бухгалтерии, – выдает гораздо спокойнее, – а здесь королевская кобра в финансово-экономическом. Экзотично.

Не остаюсь в долгу:

– Но теперь в серпентарий еще и скорпион заполз.

– Самый что ни на есть настоящий, милочка. По факту рождения, в том числе, – весьма зловеще.

Только, вот незадача, я ж не из пугливых. Да и цирк этот изрядно вымотал: тип несносный с императорскими замашками, постоянные его придирки, требования дурацкие. Вся информация ведь есть в локальной сети – чего пристал?

– «Милочка», господин Адонц, – щурю глаза, превращая их в щелки, – Ваша бабушка. Через двадцать минут бумаги будут у Вас.

Демонстративно отворачиваюсь и прохожу в смежную маленькую комнату, где снимаю куртку.

Мудак! Этим всё сказано. Как обычно, люди с более высоким положением в силу личной неприязни готовы вымещать плохое настроение на тех, кто от них зависит. А наша организация, жесть, как зависела от положительного заключения этого эксперта, поэтому меня часто просили держать язык за зубами. Но тет-а-тет я себя не контролировала, отпуская тормоза. Мой визави заслуживал и худшего.

На этот раз никакой демонстрации – дверь за ним бесшумно закрылась.

– Сат? – тут же впорхнула Гая, озабоченно хмурясь.

– А? – выхожу и сажусь, потянувшись к системному блоку.

– Чего это вы?

Фыркаю, отмахиваясь.

– Технические неполадки, Гаюш. Это все мой паршивый характер.

– Спокойно никак? Странно, Торгом такой приятный собеседник.

Хотелось бы мне ей сказать много нелицеприятных эпитетов по поводу объекта ее матримониальных поползновений, да вот, слишком люблю ее, шокировать не хочу. Знаю, что он нравится ей.

– Вот именно, что собеседник. А мы с ним не беседуем, у нас чисто рабочие моменты.

Обреченно вздохнув, подруга пожимает плечами и тихо уходит, видя, что я вплыла в монитор, да и говорить со мной в таком состоянии бесполезно.

Когда комната пустеет, я роняю голову на вытянутые ладони и выдаю такой протяжный стон, будто из меня дух вышибают. Не помню, чтобы так сложно сходилась с людьми. Я человек дружелюбный и общительный, всегда готова помочь, если меня попросят. Не прикажут. А этот Торгом Адонц только высокомерными распоряжениями и общался со мной. Кажется, мы невзлюбили друг друга с первой минуты знакомства.

Поразительно, но только я относилась к нему с неприкрытым негативом, всех остальных мужчина очаровал настолько, что лишь о нем коллектив и говорил. Представители обоих полов. Особенно женского, конечно. Ведь, как выяснилось, Адонц холостяк. А еще весьма недурен собой, чертовски умен и бесконечно обаятелен, когда это надо.

К счастью, всеобщего фанатизма я не разделяла, поэтому с иронией наблюдала за попытками привлечь его внимание. Болела, естественно, за Гаянэ. Ибо она была достойнейшей из всех претенденток. Да и старше меня на два года, хотела семью и немного комплексовала по поводу того, что в тридцать еще не родила. Такой ахинеей я не страдала, хотя эти возрастные стереотипы не обходили стороной и меня, проявляясь в виде настойчивых вопросов и подколов родственников. Иногда мне казалось, что я неадекватная, поскольку к сроку годности биологических часов относилась весьма скептически и была твердо уверена в том, что каждое событие происходит в свое время.

Как сейчас, например. Самое оно, чтоб его! Мало было мне других проблем в жизни, еще и этот тип на голову свалился. И какого черта, спрашивается, именно я должна отдуваться за весь отдел? Порядком задолбало поведение начальника. Что, теперь из-за своего высокого уровня ответственности и качества работы буду постоянно страдать, выдвинутая вперед? Я девочка для битья? Вся ситуация выглядела тестом на прочность. И я его настойчиво и непоколебимо не проходила по всем параметрам…

* * *

Дверь распахнулась, впуская нарушителя моего спокойствия, который в силу сложившихся обстоятельств ютился в нашей смежной комнате, отравляя мое существование своим присутствием.

– Доброе утро, Сатеник.

Прикрываю на мгновенье глаза в бессильном бешенстве. Затем распахиваю и цепляюсь ими в довольную гладковыбритую физиономию.

– Меня зовут С-а-т-э. И утро никакое не доброе! Пока Вы тут торчите, у нас ничего доброго быть не может!

– Потерпишь, сегодня последний день. Я сам не в восторге от твоего общества, – с надменным спокойствием.

Проигнорировав очередное его обращение на «ты» и закончив с традиционным обменом любезностями, ликую от новости о том, что уже завтра этого мудака здесь не будет. Господи! Я терпела это целый месяц!

– Все настолько хорошо, или же настолько плохо? – спохватившись, спрашиваю настороженно, как бы, между прочим. – Нас ждут…хм…неприятности?

Словно под гипнозом наблюдаю, как красивые мужские пальцы распахивают пальто и снимают его с мощных плеч. И столько в этих движениях грациозной мужественности, что я искренне любуюсь.

Замираю, осознав это, и тут же вспыхиваю.

– Конкретно тебя, Сатэ, – смотрит насмешливо, присаживаясь, – всегда ждут неприятности. «Язык твой – враг твой». А результаты узнаешь у своего начальника.

Досадно, конечно, но чего еще я могла ждать от него?

На самом деле, сегодня даже сил нет препираться, поэтому, легонько пожав плечами, все же включаю компьютер.

– И ты ничего не скажешь? – звучит его вопрос с потрясенным смешком.

Похоже, у него прекрасное настроение.

– Почему Вы всегда разговариваете со мной по-русски? – с раздражением выдаю как-то отрешенно. – Акцент мой на армянском не устраивает?

Медленно поворачиваю голову, чтобы встретиться с его холодными глазами, в которых сейчас стоит удивление.

– Комплексы душат, деточка? – скалится. – Погоди, сам догадался, – останавливает, видя, что я уже собираюсь открыть рот, – «Деточка – моя бабушка»?

Хмурюсь, закипая. Вот дура ты, Сат, честное слово. Зачем ввязалась в разговор! Только потешила самолюбие человека!

Вот теперь окончательно решив не контактировать, утыкаюсь в монитор, фыркая.

В тишине проходит буквально секунд двадцать, после чего рокочущий низкий голос произносит весьма примирительно:

– Расслабься, нет у тебя никакого акцента. Разговариваешь грамотнее местных. Я просто по русской качественной речи соскучился. Провел там практически половину жизни.

– Даже не знаю, как бы я жила дальше без этой ценной информации! – усмехаюсь, качая головой.

– По поводу отсутствующего акцента? – с мстительной издевкой. – Не благодари! Главное, тебе полегчало.

Я хотела что-то сказать, но от возмущения позорно поперхнулась собственной слюной, вызывая его понимающий подленький смешок.

Вот теперь точно всё!

* * *

Утро следующего дня я встречаю с замиранием сердца. Этот гад так и не сказал ничего, оставшись работать до позднего вечера. Видимо, подготавливал отчет комиссии для Минфина. И действительно озвучил все моему начальнику наедине.

В кабинет заходила с опаской. Осторожно глянула в сторону смежной каморки, удостоверившись, что на столе больше нет компьютера и бумаг. Облегченно вздохнув, прошла вглубь помещения и аккуратно повесила на спинку стула чехол с платьем. Остальные аксессуары расположила на открытой полке рядом.

Оглянулась, прошлась взглядом по помещению и как-то грустно усмехнулась. Странно, внутри как-то заныло от этой пустоты, будто из-за нехватки очень важной детали. Все же, мы почти месяц вели с ним активные боевые действия. Непривычно, что Адонца больше нет.

Но, Боже мой, зато какое прекрасное чувство свободы!

На радостях достаю телефон и звоню маме, она в это время никогда не спит, почти девятый час утра.

– Дочь, привет! – оживленный голос и лучезарная улыбка на экране.

Сердце будто расширяется от этой необъятной любви к ней. Я боготворила своих родителей и подыхала на расстоянии от них, от брата с сестрой.

– Как вы там? – спрашиваю, присаживаясь.

– Потихоньку. Кстати, решили с отцом поехать на отдых. Впервые за десяток лет.

– О-о!

Изумлению моему нет предела, ибо у родителей никогда не получалось совместить заслуженный отпуск, а уж тем более – куда-то уехать.

Вообще, мама с папой – это уникальный тандем. Сильные, независимые, умные, трудолюбивые. Еще будучи студентами, которым едва стукнуло по двадцать, они связали себя узами брака, поняв, что не могут друг без друга. Почти тридцать лет живут душа в душу, и я ни разу за эти годы не видела, чтобы они разговаривали на повышенных тонах. Отец смотрел на свою жену с диким обожанием, каждое колкое слово вызывало улыбку на его лице. И часто он специально дразнил ее, желая распалить. Ну а мама… Сколько благоговейного трепета в этих глазах, когда она говорит, думает и любуется своим супругом…