Текст книги "Первозданная (СИ)"
Автор книги: De Ojos Verdes
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
Очень долго стою в опустевшем помещении совсем одна, потерянно озираясь по сторонам. Минута сменяется очередной минутой. Накативший на меня ступор постепенно отпускает… Лихорадочное сердцебиение приходит в норму, и сознание светлеет. На подкорке внезапным набатом бьет одна единственная мысль: Торгом вернулся. Вернулся сюда, отпуская брюнетку в свободное плавание – машины нет на том месте.
Он пришел за мной. Ко мне. Ради меня.
Я знаю.
И я почему-то сразу забываю об инциденте, выбившем почву из-под ног.
Семеню к мужскому туалету и застаю Адонца прислонившимся к гранитной плите, в которой высечена раковина, смотрящим в своё отражение с абсолютно отрешенным выражением лица.
Встаю рядом, добиваясь, чтобы обратил на меня внимание.
– Подсади-ка, – отрываю его пальцы от холодного камня и перемещаю на свою талию.
Словно в трансе, повинуется и помогает мне сесть на поверхность. И смотрит. Немигающе. В самую душу. Ищет ответы, а у меня их нет. У самой вопросов вагон и маленькая тележка.
Между нами привычный апокалипсис.
Что такое теория большого взрыва в сравнении с этой затягивающей бездной, где воздух трещит и искрится, грозя взорваться мириадами осколков.
Всё слишком остро. Мы два психически больных пациента затерявшейся лечебницы. Прекрасно понимающие, что никто не поможет.
Раскрываю ноги и подтягиваю мужчину к себе так, что оказывается между моих бёдер. Сама же тянусь к диспенсеру, висящему на стене сбоку, и срываю бумажное полотенце. Подношу его к крану, активируя сенсорный датчик, чтобы смочить прохладной водой.
Торгома, конечно же, мои действия заставляют озадаченно хмуриться. Но молчания он не нарушает.
А я спокойно прикладываю влажную целлюлозу к его лицу и аккуратно обтираю губы, щеки, подбородок. Неторопливо, размеренно, с особой тщательностью. Чтобы стереть следы чужого пребывания там, где скоро буду я.
Позволяет мне хозяйничать с легким хищным прищуром.
– Почему ты не уехал с ней? – спрашиваю, не глядя на него, сосредоточившись на своём очень важном занятии.
– Сатэ… – всё, что выходит у него.
Выкидываю использованное полотенце в урну и подношу руки к его влажной после проделанных манипуляций коже. Пальцы порхают по ней, чувствуя покалывание от пробившейся к вечеру небольшой щетины.
Мне действительно безразлично, кто заходит и выходит. Что подумают, что скажут. Кем выгляжу в такой позе с мужчиной в туалете. Какие ассоциации вызывает эта сцена.
Существенно значим только ответ, который затягивается.
Лёд в глазах напротив тает с каждым моим прикосновением, подобным электрическому разряду. Голубизну затапливает дикое зарево, и это вызывает во мне неконтролируемую дрожь.
– Господи, кобра… Я схожу с ума по тебе. Пылаю, пылаю… А ты не гасишь. Только распаляешь, подкидывая дров. И ведь сгорим оба!..
– Я готова принять тебя как погибель.
Это сильнее всего, что я могла сказать. Больше, чем признания в любви.
– Не говори таких слов, – яростный рык загнанного зверя. – Не произноси фраз, неспособных ничего изменить! Только сделать хуже!
– Помнишь, – перехожу на лихорадочный шепот, приблизив свои губы к его рту, – ты говорил, что являешься скорпионом даже по факту рождения?
Трётся кончиком носа о мой нос, и от этого внезапного проявления нежности меня затапливает волной эйфории.
– Так вот, Адонц, а я – лев по всем фактам. Моё – оно моё. И точка. И чтобы отстоять и защитить свою территорию…поверь, я пойду на всё. Либо ты со мной всецело, либо мы с этой секунды чужие. Окончательно.
Вопреки сказанному, приникаю к его устам с отчаянной надеждой. Сердце рвется из груди, будто ломая напором ребра. А я самозабвенно отдаю себя во власть любимого человека, рассыпаясь на атомы от губительной тяги к запретному источнику.
Чувствую, как непрошенные слезы беззвучно скатываются по щекам. И отрываюсь, прислонившись лбом к его лбу.
– И пусть, слышишь, пусть это будет по-твоему. Даже если на определенный срок. Но только мой. По-честному. Твоя единственная.
Замирает, словно перестав дышать, когда кривая реальность озвучена вслух. А в следующую секунду широкими ладонями смахивает соленую влагу с моего лица.
– Глупая… – сипло, мучительно. – Ты хоть понимаешь, что предлагаешь? Чтобы я сломал тебя, Сатэ?
– Ты не сломаешь больше меня самой, Тор. Я уже несколько лет ломаюсь, чтобы, в конце концов, дойти до этой точки, в которой смогу стать собой. Быть откровенной со своим нутром. Познать себя настоящую. Через эти чувства…
– Ты бредишь, кобра, – приподнимает пальцами мой подбородок, заглядывая в заплаканные глаза. – Я и так совершил ошибку, поддавшись очевидному обману первый раз. И, как ты верно подметила, просто не вынес, что после всего смогла обойтись без меня… Но с тобой так нельзя, душа моя.
Зажмуриваюсь и мотаю головой. Не хочу слышать то, что последует за этим.
– Нам нельзя быть вместе, ты же понимаешь это лучше меня. Храбришься, соглашаешься на сроки. А что потом? Кем я буду после этого, если приму твою жертву? Душегубом, конченым ублюдком, эгоистом! Который не преминул воспользоваться твоей слабостью? Для меня всё имеет свой закономерный исход. Я такой. Я не вижу себя в длительных отношениях и браке. Мне четвертый десяток, Сатэ, не тешь себя надеждой, что я изменюсь. И тебе я не этого желаю.
– Какой же ты идиот, Адонц! – смеюсь истерично. – Правда, считаешь, что так поступаешь правильно? И это лучше именно для меня? А, может, ты просто не можешь принять ответственность? Слова и поступки – ну, никак не вяжутся. Липнешь ко мне, пытаешься подмять под себя, а потом резкое философское озарение – нам нельзя быть вместе. Так зачем ты это начинал, вообще, мудак!
Лопнула брешь моей выдержки. Я утонула в глубине этого смертоносного разговора.
Мне так больно, Господи. Так больно…
Исступленно отталкиваю ставшее тяжким бременем мужское тело и проворно спрыгиваю, убегая от Торгома.
Туфли причиняют дискомфорт, я сбрасываю их, чтобы скорее убраться отсюда. И, ничего не видя перед собой из-за стойкой пелены, вылетаю на улицу, буквально скатываясь со ступенек босыми ногами.
– Вам помочь?
Оборачиваюсь на предложение, еле узнав в парнишке того самого работника, которому одолжила салфетки.
Благослови тебя Боже… Как ты вовремя…
– Здесь есть такси? – срывающимся голосом. – Мне срочно надо уехать!
– Да, за воротами. Я провожу.
Очень быстрым шагом покидаю территорию усадьбы и влетаю в салон машины, дверь которой передо мной учтиво открывает тот же швейцар. Ничего не соображаю. Только уехать поскорее, забиться куда-нибудь, чтобы свободно утопиться в унижении…
Предательское слабоволие! Как же я посмела так пасть, считая откровение победой! Почему не допустила мысль, что он разгромит меня?! Глупая! Глупая! Тысячи раз глупая! С кем ты тягалась…
Как там говорили? У каждого наркомана своя история, в начале которой его что-то сломало? Чувствую себя именно наркоманкой, очередной раз обещающей завязать. Прекрасно знающей, чем чревата эта зависимость, но вновь отдающейся потребности, погубившей меня.
Не помню, как назвала адрес, как мы доехали, как расплатилась перечислением на карту. Это всё отдаленными нереальными картинками мелькало в голове, когда, встав перед новостройкой, я расхохоталась, поняв, что оставила сумку с ключами в зале.
Лучшее завершение столь незабываемого дня…
Глава 21
«Я столько слов для тебя храню,
А до этого дня молчу, грублю, хамлю.
Мне кажется, нас ждёт полёт,
Который для двоих как бездны водород…» Неизвестный автор
Сидя на скамейке, окидываю безразличным взглядом пустой двор. Время перевалило за полночь, и это нормально, что на улице безлюдно. Кроме того, здесь ещё и половина квартир не обжита. Комплекс сдали совсем недавно, а знакомый брокер помог оформить документы на ипотеку очень оперативно. Выбора просто не было, я не могла вернуться в дом дяди, стесняя их, как и раньше. Пришлось просить двоюродного брата стать гарантом, без которого двухкомнатное жилище мне светило было только из ближайшей галактики.
Ветер обдувает кожу, и мне становится холодно. Но продолжаю упрямо раскачиваться, не собираясь вставать.
Я очень надеялась, что Луиза и Роберт привезут мои вещи, только не была уверена в том, что они знают мой адрес. А как узнают – понятия не имею. Мой старый смартфон разрядился десять минут назад, и, пожалуй, я поспешила, когда объявила логическое завершение дня перед дверью подъезда. Всегда может быть хуже. Всегда.
Жаль, что я до сих пор не видела своих немногочисленных соседей, не подружилась ни с одной семьей. Некому было доверить хранение запасных ключей. Правда, у Эдгара они были. Но Брат вернется только к завтрашнему вечеру.
Обхватываю себя руками, чувствуя озноб. Вообще-то, на улице не так уж и прохладно. Во всём виновато моё моральное состояние и характерный для района колючий ветер.
Опускаю голову, продолжая раскачиваться. Волосы падают на лицо, закрывая от внешнего мира. Это создает мнимое ощущение защищенности, будто я в коконе и недосягаема. Как в детстве. Я в домике.
Все же, странная штука, эта наша жизнь. Она как бы одна, а сценариев на квадратный метр – тысячи непохожих. Точно так же, если взять любую картину и повесить на стене, попросив каждого прохожего описать, что на ней изображено, мы получим миллионы различных интерпретаций. Отсутствие идентичности. Никогда не будет два одинаковых рассказа. Детали всегда будут отличны.
В моем возрасте и с моей национальной принадлежностью, пожалуй, я уже должна была иметь минимум двоих детей. Причем, школьного возраста. Выйти замуж, наладить быт, крутиться белкой в колесе. Работать, конечно же. Может, родить третьего. Это ведь стереотипная роль, уготованная мне ещё предками. Циркулирующая по венам в составе ДНК.
Совру, если скажу, что таких вариантов не рассматривала. Я же девочка. Я люблю детей. Я хочу быть любимой.
Но на пути мне не встречались мужчины, с которыми я желала бы воплотить этот замысел. И такое бывает.
Вроде, не уродина. Не совсем глупа, как могло сегодня показаться. Особых вредных привычек – кроме язвительности, которую рождают единицы людей, – не имею. Работаю, совершенствуюсь… Никому не мешаю. Наверное.
Что же я такого сделала в прошлых перерождениях, что в этом своём воплощении, будучи просто девушкой по имени Адамян Сатэ, вынуждена прогибаться под тяжестью дум в первом часу ночи на скамье пустынного двора? Без обуви, с потекшим макияжем. Продрогшая, уставшая, растерзанная?
Пардон, не так. Что же я сделала, чтобы заслужить роковую любовь в лице мужчины, который меня просто хочет. Без всяких ненужных ему последствий.
А, вновь пардон. Хотел. Больше не хочет. Зачем ему такая увесистая ответственность – я со своими моногамными замашками. Вон, сколько полигамных девиц среди него. Современных, без последствий. Красивых, сногсшибательных, легких, без груза богатого внутреннего мира.
Усмехаюсь. Я, правда, когда переезжала, нисколечко не понимала, что Армения тоже продвинута в этом плане. Это я осталась старомодной.
Блокирую все мысли об Адонце, иначе могу разрыдаться вновь, и это добьет меня. Не хочу вспоминать о своем сегодняшнем падении. Могу только надеяться, что об этом никто не узнает. Как ни крути, Торгом порядочный человек.
Я выживу. Как-нибудь соберу себя. Я сильная.
Повторяю эти слова, словно мантру.
Раз за разом.
Визг тормозов рассекает ночную тишину, и я морщусь, неприятно ежась. Вот зачем так водить, а?
Продолжаю раскачиваться, никак не реагируя на громкий хлопок закрываемой двери. Но когда до ушей доносится стук от резких шагов, вскидываю голову.
И тут же вскакиваю, бросаясь прочь. Не соображая, что делаю себе хуже, почти раздирая босые пятки. Добираюсь до детского футбольного поля, огороженного невысокой деревянной стеной. Недолго думая, закидываю ногу, игнорируя треск разрывающейся ткани в районе выреза. Спрыгиваю и бегу дальше.
Я действительно не отдаю себе отчета в том, насколько это глупо выглядит со стороны. Инстинкт самосохранения велит мне держаться подальше от Адонца, следующего за мной.
Я не хочу его видеть! Не хочу!
Падаю ничком на траву, запутавшись в длинном подоле. Издаю нечеловеческий вопль отчаяния, впадая в бешенство от своего везения.
Меня бережно переворачивают, молча осматривая на предмет сохранности всех конечностей.
– Я просто не верю своим глазам! – шипит злобно, прощупывая ноги от щиколотки вверх. – Тебе реально тридцать, а не тринадцать? Ну как можно быть такой дурой! Рассекать босиком землю! Что за детский сад!
Возмущенно подаюсь вперед всем корпусом, скидывая с себя обжигающие руки.
– Объясни мне, ты реально собиралась провести всю ночь во дворе одна?! Еще и с отключенным телефоном? Ты настолько без царя в башке?
– Какого хрена ты меня отчитываешь?! Я тебя звала?! У тебя других дел не было?! Чего притащился в другой конец города? Не надоело строить из себя героя?
Схлестываемся взглядами, испепеляя друг друга. Хорошее освещение позволяет видеть выражение лица человека напротив. И оно мне не нравится. Совсем.
Подбираю колени, собираясь встать. И ловлю его взор на оголенном бедре с прекрасно сохранившейся на месте подвязкой. Чего не скажешь о целостности платья, порванного вплоть до края черного кружевного белья, выглядывающего из-под ткани.
Замираю и сглатываю, когда по-звериному хищно оскалившись, резко выпускает воздух и потрясенно качает головой. Понятия не имею, что творится в его черепной коробке, но расширенные зрачки, вздувшиеся вены и нервная игра ноздрями далеко не к добру.
– Вот так будешь смотреть на тех, кого тр*хал и тр*ахаешь, Адонц. К сожалению, я тоже в списке первых, но это, как мы выяснили сегодня, больше не повторится. Уходи.
– Дура! – взревел он вдруг, сжав кулаки. – Мы с тобой не тр*хлись!
Это заявление отозвалось болезненным сжатием диафрагмы. То есть, он даже это решил вычеркнуть?..
Взбешенно перекатываюсь на колени, чтобы быть с ним на одном уровне, и бью ладонями по крепкой груди в неконтролируемом порыве отомстить за сказанное.
– О, так тебе память отшибло! Как ты смеешь!
Перехватывает мои запястья и блокирует, лишая возможности шевелиться. Но мне невдомек, я брыкаюсь дикой кошкой.
– Тебе отшибло! – отплачивает той же монетой и сильно встряхивает, пытаясь привести в чувство. – Я бесконечно рад, что тебе не с чем сравнить. Но от незнания своего страдаешь, ещё и вслух высказываешь! Мы с тобой, душа моя, занимались любовью! Займемся прямо сейчас. И потом. В самых изощренных, недоступных твоей неокрепшей психике позах, местах и даже обстоятельствах.
– Занимались любовью?.. – повторяю тупо, хотя от последних обещаний кровь в жилах стынет.
Почему-то из всего речевого потока мой мозг выхватывает только это выражение, которое ему импонирует.
Растерянно моргаю, позволяя севшему на пятую точку Адонцу расположить моё оцепеневшее тело себе на колени. Да так близко, что я животом чувствую его железный торс.
– Ты победила. Ты права во всём, – произносит сокрушенно, поместив одну ладонь на подвязку и поглаживая кожу подушечками пальцев.
Ничего не понимаю. Я запуталась. Отгоняю волну радостной надежды. Мы это уже проходили.
Тем временем, нагло шефствуя, Торгом ведет рукой вверх. И как только чувствую жар на краю кружев, инстинктивно пытаюсь сжать бедра и вновь скинуть его с себя.
– Поздно! – рявкает. – Ты свой выбор сделала, когда предлагала мне эту сделку.
– Ты от неё отказался, – чеканю сквозь сжатые зубы. – Я тебе не игрушка, чтобы подстраиваться под настроение – хочу, не хочу. Всё кончено. И будет забыто. Убери свои руки немедленно! Кому я гов…
Обрушившись нещадной лавиной на мои губы, пресекает сопротивление и рождает ответную реакцию. Моментально. Именно это явление еще тогда заставляло видеть себя развратной грязной девкой. Заняться самобичеванием, тонуть в стыде. Но теперь, спустя столько времени, я понимаю одну простую истину – когда человека любишь, у тебя круглосуточно всё кипит от желания чувствовать его. Ближе. Как можно ближе. Чтобы даже мельчайшие атомы, все эти чертовы нейроны втрескивались друг в друга, образовывая единую безупречную систему…
На этом наша с Адонцем схожесть заканчивается. У одного – похоть, у другого – жизненно необходимая потребность. Похоть утолишь с любой, там никаких диагнозов. Второй же случай неизлечим. Как ни крути, мы с ним в разных палатах, корпусах и вселенных.
Я отвечаю на поцелуй, позволяю ему властвовать. Отдаюсь невероятному наслаждению. Но тревожные звоночки никуда не деваются. Поэтому осторожно отстраняюсь и внимательно смотрю ему в глаза:
– Не надо, пожалуйста. Не усложняй моё существование.
Глава 22
«Мужчину, который ни во что не верит, спасет женщина, которая верит в него…» Розеншток-Хесси Ойген
Интересно, конечно. Почему же ты не подумала об этом, когда усложнила мою жизнь?..
Задаю ей этот безмолвный вопрос, пристально глядя в умопомрачительные глаза. Живые, манящие, ни на что не похожие. Оказывается, как редкое исключение, они могут отражать слабость. Сатэ и слабость. Надо же, какой оксюморон.
И ощущать бы мне себя сволочью за то, что я есть причина этой слабости. Но нет. Ее шанс на размеренное существование окончательно был упущен. Отныне обостренное угрызение совести я ставлю последним в списке тех чувств, что испытываю к этой девушке.
Конец всем благим намерениям.
– Ты замерзла, тебе надо в душ.
Она была бы не Сатэ, если бы не попыталась препятствовать тому, чтобы я взял ее на руки.
Борьба и какие-то угрозы, шипением слетающие с припухших от поцелуя губ, сопровождали весь путь до машины, где, кое-как сдерживая эту бессменную дикость, я вытащил ее сумку и туфли. В том же формате открыл дверь ключом от домофона и вступил в опрятный подъезд.
– Этаж и номер квартиры, – произношу требовательно.
– А там, где ты нашел мой адрес, не указаны были и эти данные?
– Хватит язвить, кобра. Я сейчас начну стучаться в каждую дверь. Поверь на слово!
Шантаж возымел действие. Сузив глаза, но, никак не поубавив гонора, выдала нужную информацию.
Когда мы оказались в доме, Сатэ возобновила ожесточенные боевые действия, настаивая, чтобы я отпустил ее и убирался ко всем чертям.
– В принципе, я так и собирался сделать изначально. Пока ты не стала растворившимся в ночи босым недоступным абонентом, которого все ищут…
– О, ну, конечно же, и ты, посчитав себя самым достойным, решил исправить ситуацию! Больше же некому было!
– А разве я не самый достойный? – аккуратно опускаю ее на кафель в ванной. – Раз уж ты готова спать со мной без обязательств…
На мгновение она изумленно застыла от намеренной грубости. Опустила веки и вздохнула. Мнимая капитуляция. Это была подготовка к броску. И в следующую секунду мою щеку опалила очень звонкая пощечина. Затем и вторую. Позволив ей выплеснуть первую волну гнева, я перехватил тонкие запястья, и очередной раз за вечер дернул на себя, пытаясь урезонить эту бестию.
– Теперь понимаешь, что именно ты мне сегодня предлагала? – выговариваю зло.
– То же самое, что предлагал мне когда-то ты!
– Тогда обстоятельства были другими…
– Серьёзно? Тебя они даже не интересовали, мудак ты хренов!
– Продолжай в том же духе, душа моя. И, возможно, сегодня ты изучишь пару новых поз… Пройдешь ускоренную программу.
Воспользовавшись замешательством девушки от откровенной пошлости, подаюсь в сторону, чтобы включить воду. Затем тяну собачку платья вниз, рывком стаскивая пострадавший наряд. Он падает у её ног темным облаком, заставив Сатэ вздрогнуть от неожиданности.
Со странным смешением эмоций наблюдаю, как она прикрывает грудь, скрестив руки, хотя эту красоту и так прятал бюстгальтер.
Даже сознавая, что пугаю её, не могу остановиться. Я доведен до предела, до точки, откуда пути назад попросту нет. И пока я не удовлетворю свои желания, не успокоюсь.
Начинаю раздеваться сам, держа её в напряжении, не прерывая тяжелого зрительного контакта. Когда дохожу до последней пуговицы рубашки, Сатэ сдавленно выговаривает:
– Прекрати! Прекрати это, Адонц.
– Ответственности я никогда не боялся, – игнорируя ее просьбу. – Я всего лишь хотел, чтобы ты избежала плачевной участи обычной любовницы. Не спорю, я сам изначально добивался такого сценария, но по мере того, как узнавал тебя, понял, что ты не заслуживаешь этого. И что самое интересное, ты и сама, Сатэ, с первых минут позволяла событиям медленно, но верно развиваться в этом направлении.
Повесив рубашку на свободный крючок, чтобы утром было, в чём уйти, я вновь обратился к ней:
– Говоришь, я тебя не сломаю? Ты и сама в этом хороша? Пожалуй, так оно и есть. Я таких сильных и упрямых девушек еще не встречал. Уверяешь, что вынесешь последствия? Бросаешь вызов, называя трусом? Хм… До сих пор считаешь себя бессмертной, душа моя?..
Под молчаливый протест, читающийся в её затравленном взгляде, перехожу к ремню.
– Бесспорно, всё это в тебе меня цепляет. Женщины, побывавшие в моей постели за этот период, были суррогатами, от которых я не смог получить и тени до одури срывающего крышу блаженства. Какое пафосное слово, не находишь? Но подходит лучше всего для описания этого чистого кайфа, адской жгучей удовлетворенности всем, что ты мне дала!..
Дернув ширинку вниз, снимаю брюки вместе с боксерами, помещая к рубашке.
Сатэ резко отворачивается, встав ко мне спиной. Не желая видеть представшую перед ней картину. Совершенно не осознавая, что это стратегическая ошибка.
Я протягиваю руку и провожу кончиками пальцев по позвонкам, рождая не только дьявольски пробирающие импульсы по всему телу, но и полет в прошлое, в тот миг, с которого и началась эта странная, перевернувшая жизнь история. Непростая, полная мучительных вопросов и приправленная новыми для меня открытиями.
Даже сквозь шум воды, так беспардонно растрачиваемой нами впустую в данный момент, я слышу её судорожный вдох. Он отражается во мне тягучей сладкой волной долгожданного удовольствия. Какая отзывчивая, страстная натура у этой бестии.
Одним молниеносным движением притягиваю её к себе, схватив за талию, опоясывая всю. И когда наши тела соприкасаются, когда ощущаю её нежную безупречную кожу прижатой к своей, сознание мутнеет, добровольно впадая в морок.
Убийственно.
– Я бессилен перед этой ментальной и физической зависимостью, – шепчу ей на ухо, отбросив волосы на одно плечо. – Скажи, где от тебя лечат?.. М-м?
– Если бы это было возможно, Адонц, – вторит мне, – я и сама бы хотела излечиться от тебя.
Улыбаюсь, водя носом по мягкой мочке, получая порцию её мурашек, которых осязаю сам.
– Знаю, Сат. У меня стойкое впечатление, что я, того не подозревая, осквернил храм. И теперь будто проклят, – стискиваю её сильнее, обхватив обеими руками, будто коконом, и зарываюсь в пышные волосы, – я казался себе иудой. Когда проснулся и не застал тебя, до меня дошло, что я натворил непоправимое. Я ведь догадывался… Но отбрасывал очевидные знаки, слишком хотел тебя, кобра.
Опускаю голову и прохожусь дорожкой мелких поцелуев по её плечам, перематывая ленту дней, проведенных в самобичевании.
Кажется, она так впечатлена моим монологом, что не в состоянии произвести и мельчайшего звука. Лишь только подрагивает от собственного желания, полыхающего, как и во мне.
– Я тебя так ненавидел… Ты перевернула мне душу, заставила поверить в собственную падкость, видеть себя мерзким соблазнителем, посягнувшим на святыню… – разворачиваю её лицом к себе и пропускаю удар сердца, заметив слезы в яркой зелени глаз. – Был уверен, что тобой, скорее, движет стремление доказать мне, какой я идиот.
Сейчас они совсем другие. Радужка темнее, цвет – насыщеннее, зрачки расширены, а длинные ресницы отчаянно дрожат.
– Но себя я ненавидел больше, Сатэ. Я был тем, что собственноручно распял Христа в твоём лице. Погубил чистую, божественную девочку…
– Замолчи, – закричала она неистово, накрыв трясущимися ладонями мои губы. – Это не так! Далеко не так!
Первые крупные слезинки скатились по щекам, привлекая взгляд. Я дождался, пока они стекут к подбородку, чтобы поймать их и рассматривать, будто драгоценность.
– Как ты жила всё это время, душа моя? Где ты была? В каком углу плакала из-за случившегося?.. Расскажи мне, Сатэ. Я ведь ждал тебя… Я искал. Но ты оборвала все концы. Уволилась, уехала, отключила телефон… Очень жестоко. Я, грешным делом, сначала думал, может, ты всё же забеременеешь, а? – шепчу прямо ей в пальцы у своего рта. – Наверное, потерял рассудок, мечтая о том, чтобы ты вернулась и огорошила меня этим фактом. Даже не представляя, что буду делать потом, учитывая, что не стремился ни к чему подобному…
Теперь в её взгляде светится необъятная нежность. Такая всепоглощающая, что внутри поднимается ответная теплота. И я осознаю, насколько хрупок этот редкий момент между нами. Когда оба беззащитны и морально обнажены.
– Ты не имела никакого права так поступать.
– Я не могла иначе. Не осилила бы этой роли рядом с тобой тогда, Тор.
– А теперь послушай меня внимательно, – обхватываю ладонями её лицо, – даю слово, что пока нам обоим это нужно, мы друг у друга будем единственными. Но пойми и прими, что большего я тебе обещать не могу. Я не верю в долгосрочность чувств…
– Я знаю, – кивает коротко.
– И даже если потом я возненавижу себя с новой силой, сейчас я уже не в состоянии отказаться от того, что произойдет.
– И не надо…
И мне срывает тормоза от этого голоса, полного противоречий, но звенящего мольбой. Накрывает дикой необузданной потребностью почувствовать её всю…
Стремительно срываю белье с груди, чтобы в следующую секунду застыть в изумлении, даже сквозь пелену топящего желания разглядев нечто абсолютно неожиданное. Приводящее в бешенство.
– А это ещё что такое?..
Глава 23
«…Давай помолчим.
Мы так долго не виделись…» Андрей Дементьев
– Не выношу татуировки, это выглядит дешево! – выплевывает яростно. – Как ты посмела сотворить такое со своим безупречным телом?!
Отворачиваюсь очень резко и делаю шаг в кабинку, оставляя разгневанного мужчину позади себя.
Подставляю лицо под напористые струи, позволяя стереть остатки макияжа. Горячая вода вызывает приятные мурашки, скатываясь нескончаемыми потоками с макушки до пят.
Кроме мастера тату, Адонц – первый, кто видит результат моего отчаянного необдуманного поступка, продиктованного сумасшедшей безысходностью и попыткой как-то увековечить внезапную запоздалую любовь. Которую, как была уверена на тот момент, потеряла, даже не обретя. Мне так хотелось оставить след этих чувств где-то помимо своих мыслей, дать им осязаемую форму…
На первом этаже жилого дома, в котором находилась квартира Мари, действовал популярный салон под кричащим названием «Черный Будда». Я всегда проходила мимо с какой-то опаской, потому что даже вывеска и затемненные стекла вызывали неведомый озноб. Никто из нас двоих никогда не видел входящих-выходящих из этого помещения.
Это, правда, произошло случайно. И очень символично. Я возвращалась под утро после той памятной ночи, буквально выползая из такси. Меня штормило и колотило так, что я не удержала равновесия, распластавшись ровно через три шага, когда машина уже выезжала со двора. Голова нещадно кружилась, тело ломило от устроенного Тором марафона, в течение которого я иссякла. Не зря чувствовала, что он выпьет меня до дна, так и вышло. Несмотря на то, что это был мой первый раз. Первый и единственный. И я дала себе обещание, что последний. Я никогда не смогла бы прикоснуться к кому-то другому.
Пока лежала на холодном асфальте, обдуваемая колючим пронизывающим ветром, думала о том, что очередная страница жизни сегодня перевернута. Стала женщиной в руках любимого мужчины, понимая – это действительно всё, что он мог мне дать. Точка.
– Ты пьяна? – раздался чей-то голос где-то рядом.
Разлепив потяжелевшие веки, отрицательно покачала головой.
После чего худощавый парень среднего роста помог мне подняться на ноги, бережно придерживая за спину. И очень настойчиво повел к зданию. Я, было, подумала, что это работник стоматологического кабинета, что красовался напротив. Так сказать, давший клятву Гиппократа. Но, нет. Мне открыли дверь именно тату-салона. Выбирать не приходилось. На тот миг всё было одно.
Горячий чай, проявление простого человеческого участия, неспешный ни к чему не обязывающий философский разговор, и я уже лежу на кушетке, придерживая руками низ бюстгальтера, скрытого под задранной кофтой, чтобы предоставить Шагену, мастеру, доступ к своему солнечному сплетению.
Мы листали альбом его работ, когда из него выпал сложенный вчетверо лист бумаги. Парень раскрыл его и с обыденным «А, латынь» отставил в сторону, как ненужный мусор. Я же, словно в трансе, потянулась и вчиталась в строки с переводом. Когда увидела эту фразу, меня переклинило… Заметив мой взгляд, Шаген предложил перенести мысль на кожу…
Всё прошло успешно, я даже не чувствовала физической боли. Зато у меня было напоминание о том, что я живая. Я способна любить. Клеймо вечности.
– Сведёшь её.
Безапелляционный тон режет слух, возвращая на грешную землю из туманных воспоминаний.
В мою квартиру, где я стою под душем, а в спину мне дышит разъяренный дракон.
– Нет, – кидаю коротко, выдавливая щедрую порцию геля для душа на ладонь.
Принимаюсь намыливать тело, начиная с лица.
Но в следующую секунду мое занятие грубо прерывают, смывая водой пену, чтобы видеть глаза, глядя в которые жестко требуют:
– Да.
– Нет.
Отчетливое злобное рычание говорит о том, что Адонц на опасной грани. Таким я его никогда не видела.
– Ты испортила свою безупречную кожу… – повторяет.
– В этом мире нет ничего безупречного, Тор. И я никогда не была. И не буду.
Бьет кулаком по белой стенке, добиваясь глухого стука, потонувшего в шуме напора.
И потом наши взгляды смыкаются.
Это немыслимо.
То, как нас швыряет из одной плоскости в другую.
Не сговариваясь, врезаемся губами друг в друга, вкладывая в поцелуй всю свирепость, бушующую в обоих. Это длится часами. В моем представлении. Всё онемело, дышать нечем, пар продолжает валить клубами.
– Унеси меня в спальню, – прошу его, отстранившись.
Тор тут же выключает воду и подхватывает меня на руки. Вздыхающую, обомлевшую, ничего больше не соображающую опускает на покрывало, активируя сенсорный ночник.
Тусклый свет самого слабого уровня падает на него, и я любуюсь им снизу вверх с ракурса, обусловленного лежачей позой. Его мужественной красотой, каждой резкой чертой. Глазами, ставшими моей погибелью.
Я не хочу с ним бороться. Я устала.
– Знаешь, что я тебя люблю?
Застывает, подобно греческой статуе. Божественный в своем природном начале – мощи нагого тела, внимательном выражении сосредоточенного лица.
Мне сейчас не нужны ответные признания. Достаточно того, что он мой. Здесь. Хотел и хочет моей близости.
