Текст книги "Первозданная (СИ)"
Автор книги: De Ojos Verdes
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)
Самодостаточная. Это очень много. Наверное, главное качество для сознательного человека. У неё был другой уровень, за что я уважал её всегда. И одновременно именно это и выводило меня.
И сдерживаться всё сложнее.
С ней запредельно непросто. Запутанно, каверзно, извилисто.
Я хотел. Пытался держаться подальше, не лезть в прошлое, не испытывать судьбу, не оспаривать решения Сатэ. Но она не помогает мне в этом рвении. Ни х*ра между нами не перестало искрить, не ушло наваждение. Всё стало хуже!
И мне нужны ответы.
– Разве не ты играла, заставляя меня заблуждаться в своей опытности? Проведя со мной ночь и исчезая с концами? Пытаясь доказать, что я идиот!
Когда ее веки опускаются, складывается впечатление, что она просто набирается сил перед очередным броском. Но стоит им разомкнуться… Сатэ поднимает на меня полный страдания взгляд, в котором звенят слезы, и меня жестко скручивает. Я холодею, и весь огонь внутри гасится, словно подоспевшей оперативной командой пожарных. Меня откидывает неведомой силой, и теперь между нами вновь достаточно пространства. Озадаченно рассматриваю девушку, впервые видя проявление беспомощности.
Казалось бы, это именно то, чего я хотел секундой ранее. Но мне ее неприкрытая боль не приносит удовлетворения. Только мучительное сожаление. И Сатэ добивает следующим заявлением:
– Значит, Тор, ты действительно идиот. Я никогда не играла. Не умею. Скрывала, потому как понимала, что ты отступишь, если узнаешь, что связался с девственницей – открыто говорил, что тебя роль и обязательства «особенного» отталкивают. А я не хотела этого… – ее голос срывается, и моя челюсть сжимается в бессилии. – Ушла, потому что не потянула бы последствий. Ты не веришь в моногамию, не ручаешься, что завтра точно так же не захочешь другую, не даешь глупых обещаний и гарантий. Ты честен, я бесконечно ценю это.
На ее щеке образовывается одинокая блестящая дорожка. Как завороженный, слежу за мокрой линией, загибаясь под тяжестью сказанных слов. И понимаю, что снова теряю ее, так и не обретя. И что она права во всем, и по-другому никак.
Пропасть между нами никуда не исчезнет, мы слишком разные.
– Прекрати эти метания, Адонц, – серьезное твердое требование. – Потому что между мужчиной и женщиной я признаю только один формат отношений, ведущий к браку.
– Если так, почему же ты отдалась мне?
Ее печальная нежная улыбка, вдруг тронувшая розовые губы, своим посылом разрушает какие-то блокады под ребрами.
Сатэ вытягивает руку и проходится кончиками пальцев по моей щеке. Импульсы тут же рождают всплески удовольствия, приправленного мукой.
– А ты и сам знаешь, Адонц. Только это ничего не меняет.
Девушка отнимает ладонь. Чувствую резкую пустоту. И напряженно наблюдаю, как она уходит, садится в подъехавшую минутой ранее машину какой-то автошколы и исчезает.
Раньше я думал, что принадлежать – пусть и на короткий срок – Сатэ будет мне. И когда мы насытимся, устав друг от друга, каждый сможет пойти своей дорогой, оставив в памяти другого незабываемую вспышку, что в жизни становится исключением из правил. Иного исхода я не видел. Мы оба понимали, что это лишь роковое влечение.
Но так мне лишь казалось.
Она ворвалась в мою жизнь, перевернула сознание своей неординарностью и сделала единственно верный шаг – ушла. Потому что я действительно ничего не могу дать девушке, чтящей брак и хранившей невинность до такого возраста. Я бы не сделал ее счастливой своими либеральными взглядами на отношения.
Я бы убил в ней все чувства.
Глава 17
«Есть мужчина, которого легче проклинать, чем любить.
Но именно он и становится самой пагубной зависимостью…» Неизвестный автор
Я с беспокойством наблюдаю за бледной Лилей, клюющей носом перед монитором. Около недели после памятного свадебного вечера она держится отстраненно, вызывая всё больше подозрений. Мне хотелось бы ей помочь, но не знаю, как именно подступиться. Пристрастие подруги к молчанке очень напрягает.
– Что будешь пить? – Рома обращается к ней, указывая на различные вариации спиртного.
– Ничего, спасибо, – тут же отвечает, угрюмо вздохнув.
Беру в руки нож и начинаю разрезать торт на аккуратные кусочки. Процесс требует сосредоточенности, поэтому, не сразу замечаю, что на меня бесшумно надвигаются нежданные гости в виде загорелых Роберта и Луизы.
– С днем рождения! – выкрикивают в унисон, заставив вздрогнуть.
Откладываю сталь и направляюсь к ним с широкой улыбкой. После теплых объятий мне вручают пакет с кричащей надписью известного бренда.
– Я думала, вы еще на отдыхе.
– Прилетели ночью, – Роберт встаёт у стола и помогает Роме, наполняя бумажные стаканчики. – Решили заскочить на часик, когда увидели напоминание в «фейсбук». Кстати, где все? Вы никого не позвали?
Я отрицательно качаю головой, откладывая подарок, и снова кошусь в сторону Лили, безучастно сидящей на своем месте. Нет, она, конечно, еще с утра меня поздравила, но была слишком отстраненной.
– Так не пойдет, ну! – наигранно гундосит начальник, – хотя бы наш департамент созовите…
– И юридический! – вставляет Луиза заговорщически. – Займусь этим прямо сейчас!
Ну, вот! А хотела по-тихому отметить чисто своим отделом… Даже толком не подготовилась. Не имела никакого желания распространяться о дне своего рождения в рабочих стенах. Вечером намечалось веселье с подругами и родственниками, а здесь, пусть я и нахожусь в приятных нейтральных отношениях со всеми сотрудниками, мне не с кем толкать тосты, кроме уже собравшихся.
– Чего запаниковала? – Арзуманян опустошил бутылку коньяка, внимательно разглядывая меня.
– Угощений мало, я не рассчитывала на большое количество людей. Надо сходить в магазин…
– Адамян, что за «армянский синдром нехватки»? Лишь бы всего побольше, даже если основную часть потом выбросишь. Никто не собирается нажираться. Успокойся. Фрукты, конфеты, торт, напитки, выпивка. Культурно и лаконично.
Я окинула придирчивым взором расставленные яства и пришла к выводу, что шеф прав. Откуда мне, вообще, знать, сколько человек присоединятся? Может, никто и не придет. Сезон отпусков, в конце концов.
– А вот и мы! – Луиза с веселым возгласом впорхнула в комнату, неся какие-то сладости.
Следом прошествовали человек пять из вышеупомянутых структур. Кажется, каждый внес свою лепту, захватив или вино, или кушанья. Сразу же забурлил оживленный разговор, во время которого я старалась уделить внимание всем, передавая тарелки с тортом.
– Отнеси кусочек Тору, Сатэ, – Луиза подходит вплотную и, подхватывая чью-то нетронутую порцию, кладет ее мне в руки. – Сходи.
– Нет.
– Перестань, – шикает приглушенно, – он на месте, я заходила.
– Захотел бы – пришел бы сам, – отрезаю безапелляционно, вспоминая наш последний разговор. – Спасибо тебе за старания, но это ни к чему. Мы с ним всё выяснили, нас ничего не связывает.
Да уж, если бы так оно и было. Только вот, слова всегда даются легче действий и истинных чувств.
– Ну, ок. Тогда тем более – иди, тебе же нечего бояться. Просто отнеси высшему руководству именинный пирог. Разве ты так не делала раньше?
Стискиваю зубы и одновременно поджимаю губы, понимая, что эта упертая зараза не отстанет. Еще и провоцирует умело, аж грех не поддаться.
– Луиза, – выговариваю предостерегающе.
– Хорошо, – девушка забирает тарелку и делает шаг в сторону. – Тогда отнесу я. Скажу, что ты передала привет. Как думаешь, он тебя посчитает трусихой или трусихой? Или же трусихой?
Хорошо, что наш разговор никто не слышал, потому что стоял гул голосов и смеха. Иначе я провалилась бы сквозь землю от стыда.
– Дай сюда! – почти рычу. – Сейчас вернусь.
Не зря я считала, что эта пигалица нуждается в порке. До чего же своенравна! Пусть и нравится мне, всё равно выводит из себя.
Поднимаюсь по ступеням на нужный этаж и дохожу до двери Адонца. Мне необходимо несколько долгих секунд, чтобы обуздать скачку сердца и натянуть маску спокойствия на лицо. После чего стучу по дереву, дожидаясь пару мгновений, и вхожу в помещение, не поднимая взгляда.
Меня сразу же окутывает какая-то пробирающая до костей аура, вызванная щекочущими нос потоками стойкого парфюма, а также ощутимой прохладой, созданной работой кондиционера.
– Здравствуйте, господин Адонц, – проговариваю вполне сносно и торопливо кладу угощение на свободный край столешницы. – Это…
– Прекрати, Сатэ, – усталость в голосе заставляет меня вскинуть голову и посмотреть на него. – С днем рождения, кобра…
Совершенно неожиданно он встает и выуживает откуда-то сбоку букет пионов. Точно таких же, как тогда. Словно это те же цветы, которые остались в машине, дожидаясь своего звездного часа.
Я застываю, прирастаю к полу, не могу пошевелиться. Воспоминания обрушиваются слишком нежданной сбивающей волной, унося далеко. Да, может, полтора-два года это и не такой большой срок, но они для меня сродни вечности. И я помню всё, что с ним связано. Вновь и вновь задаю себе вопрос: а что, если бы он тоже смог полюбить?.. Вдруг мой уход поставил крест на предполагаемом развитии событий? Что было бы, проснись я утром в его объятиях?..
Тебя бы отчитали и отправили домой. Он же сказал: я этого не хотел.
Как всегда, этот правдивый внутренний шепот возвращает к суровой реальности. Где мужчина, ставший моим погасшим солнцем, стоял в шаге, не решаясь подойти ближе.
Льдинки в его глазах обдавали меня холодом, который должен отталкивать. Заставлять бежать. Они беспощадны, в них нет и грамма милосердия. А я стою, будто меня некуда больше ранить.
– Я хотел бы пожелать тебе обрести надежного спутника жизни…
Бьет наотмашь.
Заставляю себя приподнять уголки губ. А у самой внутри образовывается бездна.
– И понимаю, что ты никогда не найдешь человека, который будет тебя полностью достоин. Ты слишком… Сат. Ты – мощь.
Его слова стóят мне подавленного истерического хохота. Дрожу, вытягивая руки к протянутому букету.
– И ты тоже меня не достоин?
– Я не достоин тебя в первую очередь, – наши пальцы соприкасаются, давая совершенно обратный эффект.
Горько усмехаюсь. Какая привычная взрывная реакция. И какой контраст со сказанным.
Тяну пионы на себя и вдыхаю яркий запах.
– Спасибо. За то, что на миг мне показалось, будто я особенная. Пусть это и обман зрения. Ведь ты ко всем так относишься. Ко всем, с кем спал.
– Сатэ, не надо…
Предостережение отскакивает рикошетом, соприкоснувшись с моим разъедаемым кислотой нутром. Мне внезапно хочется выплеснуть яд горечи, который он каждый раз ненароком увеличивает своими болезненными репликами. Лучше бы молчал. Ненавидел. Но не это. Не сожаление.
– Скажи, – игнорирую полыхнувшие языки пламени в таких родных, но одновременно чужих глазах, – ты хотя бы дождался, чтобы мой запах выветрился из твоей постели? Мало ли, какие ревнивые у тебя пассии…
Да, веду себя глупо, вновь поддаваясь импульсивности. Противоречу себе, поднимая эту тему раз за разом, а сама прошу его отстать…
Но мне так больно!
– Чего ты хочешь, Сатэ? М-м? – надвигается с агрессией. – Объясни мне, бл*дь!
Резко разворачиваюсь и бегу к выходу.
– Куда?! Стоять!
– Пошёл ты, дрессировщик хренов!
Идиотка! Боже, какая ты идиотка, Сатэ! Чувствительная истеричка. Это возрастное, или ты всегда была такой, просто латентной больной?
– Какая прелесть! – Луиза встречает восхищенным возгласом, завидев цветы в моих руках.
Только сейчас соображаю, что всё же забрала пионы. Лучше бы швырнуть ему в лицо. Надо же, вшивый джентльмен. Откуда только узнал, что у меня день рождения? Хотя, чего это я. Оттуда же, откуда узнал мой новый адрес, куда явился три дня назад.
– Больше никогда так не делай, – холодно предупреждаю. – Никогда. Мы – не ты и Роберт. Нас не надо сводить, Луиза.
Опешившая девушка делает шаг в сторону, пропуская меня вперед. И я прохожу к вырезанной из пластиковой пятилитровой бутылки таре, любезно предоставленной мне уборщицей. С остервенением запихиваю тяжелую охапку рядом с розами, подаренными нашими ребятами. Забрызгиваю пол стрельнувшими струями воды, будто вымещая злость на несчастных растениях.
Выпрямляюсь и медленно вдыхаю. Затем выдыхаю. И снова по кругу.
Когда сознание мало-мальски проясняется, мне становится противно от своей грубости. Я возвращаюсь к столу и пытаюсь искренне порадоваться, принимая очередные поздравления.
В конце концов, мне исполнилось тридцать. Неужели я не смогу, как и раньше, держаться на силе воли? Разве я когда-нибудь была слабачкой?..
Когда импровизированные гости расходятся, улавливаю подходящий момент и шепчу Луизе «извини» в раскаянии. Та лишь понимающе кивает и ободряюще улыбается.
И снова в помещении остается только наша команда – Артур, Рома и Лиля. Последняя пытается помочь мне убрать остатки былой роскоши, но я отгоняю ее подальше, замечая, как она едва заметно пошатывается. Еще один конспиратор. Попробуй, пойми её тут.
Кое-как уговариваем девушку уйти, и спустя десять минут отправляю подругу домой на такси. Остаток дня проходит вполне прилично – с огромным количеством звонков, но всё же я успеваю и поработать. К шести часам почти умиротворенная я выхожу на улицу, подставив лицо лучам садящегося солнца.
Жизнь еще в подростковом возрасте подбила меня радоваться каждому мгновению. Быть благодарной за всё, что имею. И я позволяю себе искреннюю улыбку, жмурясь и продолжая путь.
Я научусь жить с этой тоской. Я смогу. Наверное…
– Красотуль?
Шутливый тон до боли знакомого голоса застает врасплох. Моментально чувствую подступившие слезы радости и неверия.
Медленно поворачиваю голову и жадно впиваюсь в глаза, зеркалящие мои собственные. Такие же зеленые, но чуть крупнее. Он же у нас парень большой, у него так и должно было быть.
– Ну, иди ко мне… С днем рождения!
Раскрывает объятия широко-широко, несмотря на зажатый в ладони букет любимых ромашек. И где только достал это великолепие? Позволяю себе врезаться в него с разбегу, не сдерживая счастливого визга.
– Эдгар! – расцеловываю его, дрожа от переизбытка эмоций. – Родной!
– Тише-тише, – смеется, едва ли не падая от напора моих телодвижений.
– Ты приехал! Ты приехал! Эдгар!
Мне хочется спросить, как так получилось, где родители, сестра, племянница, но горло сдавило спазмом, и я смогла только крепко-крепко прижаться к его плечу, изголодавшись по братской любви.
Я ждала этого дня так давно! Слишком долго, если учесть, как мы друг в друге нуждались. Но больше не хотелось выяснять отношений, обвинять, злиться – словом, тратить время на такую ерунду. Лишь бы Эдгар больше не отворачивался от меня…
– Это ещё кто такой? – раздается возмущенно у моего уха.
Нехотя слегка отрываю голову, чтобы взглянуть на нарушителя момента.
Голубые глаза, превратившиеся в злобные щелки, действительно вонзились в нас с братом и нагло рассматривали, находясь на небольшом расстоянии. Адонц явно слышал этот вопрос.
Спешу вернуться в уютную теплоту и, расположившись поудобнее, небрежно бросаю:
– Не знаю. Наверное, какой-нибудь новый сотрудник. Может, поборник нравов.
Говорю так, чтобы это долетело до ушей Торгома. Пусть это меня и не красит, но я получаю колоссальное изощренное удовлетворение, представив, как вытягивается в эту секунду его лицо.
А когда спустя несколько мгновений слышу феноменальный визг тормозов резко сорвавшейся с места машины, ни капли не сомневаюсь, что это он.
Да, Снежный Король, иногда и у тебя, оказывается, отказывает выдержка.
Опять же, пусть это ничего не меняет, но мне приятно.
Приятно, что я что-то значу для тебя. Что-то, что ты пытаешься спрятать. Но оно всё равно продирается к свету…
Глава 18
«Она не хотела борьбы, упрекала его за то, что он хотел бороться, но невольно сама становилась в положение борьбы». Л. Н. Толстой «Анна Каренина»
Обычно, время рассматривают с двух сторон. Сторонники первой теории утверждают, что оно лечит. И возникает резонный вопрос: когда именно ждать результата? Вторые же – что оно лишь притупляет эмоции, выветривает начальный толстый губительный слой, за которым идут пласты потоньше. И они не так смертельны. Главное – пережить исходный этап.
Ну же, человек, ты же венец творения. Что за дурацкая привычка портить самому себе жизнь? Зачем ты идешь каменистыми путями саморазрушения? Откуда столько спеси и отрицания?
Чего и сколько тебе нужно, чтобы принять реальность?.. Размеренно, мудро. Ведь на кой тебе тогда мозги?
Эти ни к чему не приводящие внутренние манифесты сопровождают меня с тех пор, как я приняла свои чувства к Торгому и поспешно исчезла. Ну, подумаешь, одна из миллионов женщин, которым суждено жить с грузом неразделенной любви. Что, теперь надо сделать из этого знамение, чтобы с ним шагать до конца дней? Нет, конечно. И ведь я почти приручила своих гадких демонов… Смогла себя убедить за год затворничества в том, что я справилась. Отпустила. Человек он такой – свободолюбивый, честный. Ты сама свой выбор сделала, зачем травить душу мужчине?
Помнится, Эйнштейн как-то сказал, что, готовясь к войне, её предотвратить невозможно.
О, какая неповторимая мысль.
И мы тому ярое подтверждение. Жесткий игнор и постоянные провокации теперь стали неотъемлемой частью наших «отношений». И хочется и колется. У обоих. Вроде бы, сошлись на том, что отстаём друг от друга. А эта болезненная зависимость, ненормальная и до ужаса маниакальная, она не отпускает. То самое наитие, когда-то через прикосновение швырнувшее обоих в водоворот, не желает убраться восвояси. И это только усугубляет положение. Ни ему, ни мне нет покоя. И общего будущего тоже.
До окончания отпуска Арзуманяна мне приходится быть исполняющей обязанности. Стоит ли описывать, что происходит, когда ввиду рабочих моментов мы пересекаемся с Торгомом? Это пусть и редко, но всё же имеет место быть.
Но самый опасный момент случается в последний день. Напряженный, полный негатива и разбора неудачных полетов. Когда нас вызывают на совещание, я вполне собрана и профессионально сосредоточена. Но стоит в ходе обсуждений юристам обвинить наш отдел в провале судебного процесса по выплате неустойки со стороны недобросовестного подрядчика, – увы, и здесь меня не миновало «проклятие» тендеров по строительству, – внутренний предохранитель опасно щелкает. На мою браваду, сводящуюся к тому, что с больной головы на здоровую такое не стоит переносить, глава финансово-экономического департамента вставляет свои колкие замечания, приводя меня в неукротимое бешенство. У нас возникает короткая перепалка, во время которой я внезапно понимаю, что выгляжу посмешищем. Не стоит тягаться с акулой. Адонц меня положит на обе лопатки. И даже если я права, всё равно докажет обратное. Принципиально.
Выхожу от Генерального секретаря с вселенской досадой, заставляющей поджимать губы. И направляюсь прямиком в архив, где хранятся папки с делами пятилетней давности. И тендер по приобретению проектно-сметной документации, и тендер по первому этапу строительных работ. Пусть меня и не было здесь, когда они проводились, да и нынешний, результат которого вынудил обратиться в суд, тоже не я вела, но общая ситуация и вызов, брошенный мне сволочами на совещании, обязывает разобраться во всём.
Руки и спина загибаются под увесистыми папками, но я осиливаю эту ношу и выхожу из пыльного помещения, пару раз чихнув. Вопреки всеобщему мнению о том, что хранилище находится на цокольных этажах, наше занимает территорию двух верхних. Хорошо, что крыши не текут. И плохо, что в старинном здании, являющемся памятником архитектуры, не было предусмотрено лифтов. С потугами преодолеваю широкие длинные ступени, встречая на пути пару знакомых мужских лиц, предлагающих донести бумаги вместо меня. Отнекиваюсь, мол, справлюсь. И продолжаю осторожные шаги.
По закону подлости натыкаюсь на Адонца за пару пролетов до вожделенной цели. Воздух сгущается. Этот мерзавец имеет наглость надвинуться в мою сторону. Я отступаю на шаг и с трудом выставляю балласт вперед, создавая преграду, некий бортик.
Торгом продолжает наступление, гипнотизируя колючим, ежистым взором насмешливо поблескивающих глаз. Сопротивляюсь. Он уже слишком близко, надавливает корпусом на внешние края папок, заставляя обратную сторону неприятно врезаться в мой живот, вызывая дискомфорт. И в тот самый момент, когда, озверев от нелепой выходки, я собираюсь открыть рот, выдав пару язвительных замечаний, дабы стереть эту саркастическую ухмылку с очерченных губ, Адонц вырывает папки из моих рук и разворачивается, молча выполняя услуги носильщика. Бегу следом, едва успевая за широкой поступью на своих каблуках. И сдерживаюсь из последних сил, благодаря двум-трем выжившим нервным клеткам. Они вопят о том, что своими фразами я добьюсь только очередной ненужной перепалки.
– Несказанная щедрость с Вашей стороны – потратить две минуты своего драгоценного времени на меня!
Ответом на мою реплику служит грохот приземлившихся на стол бумаг, что больно режет слух. Ребята озадаченно наблюдают за нами, и это немного отрезвляет.
– Спасибо, господин Адонц.
Лишь кивает и с непроницаемым выражением лица ретируется. Но у двери останавливается и разворачивается, вперив в меня свой хищный взгляд.
Я бы спросила, зачем он это делает – лезет ко мне без надобности. Но ведь и я такая же. Не остаюсь в долгу…
– Надеюсь, впредь ваш отдел будет внимательнее. Хочу, чтобы к утру мне принесли заключение с основными моментами тендера. Ваша точка зрения тоже имеет значение.
Задыхаюсь от накатившей злобы.
– Да неужели?! Что-то я не заметила этого часом ранее…
– Держите себя в руках. Не забывайте, где работаете. Здесь не место для эмоций.
Гад. Ненавижу. Как он смеет меня отчитывать?!
Демонстративно становлюсь к нему спиной и хватаюсь пальцами за первую попавшуюся папку, вцепившись такой мертвой хваткой, что костяшки заныли. Зато этот отвлекающий маневр позволил держать язык за зубами.
Когда Адонц ушел, мне пришлось объяснять коллегам, что произошло. В отсутствие нашего начальника, который лучше всех владел информацией по этим закупкам, нас просто обвинили в некомпетентности. Видимо, сегодня кому-то надо было сорваться. И именно на нас.
На предложение разобраться всем вместе я отрицательно качаю головой, заявляя, что это дело принципа. Даже если придется здесь ночевать, я добью каждый лист, каждую никчемную деталь, чтобы понять, как произошел такой промах.
Ближе к семи, когда здание окончательно опустело, я выключила кондиционер и открыла окно. Люблю вечерний шум – щебет играющих детей, всплески воды в фонтане, звуки клаксона, смешавшиеся с гулом голосов. Немного разминаюсь, прохаживаясь по комнате и разговаривая с братом.
Эдгар, он особенный. Не потому, что он моя кровь, нет. Считаю, что таких мужчин сейчас почти нет. У него всё в меру, даже нотки цинизма. Куда без этого? Помню, с самого детства выгораживала его перед родителями, не выносила, когда брата ругают. Он рос задиристым хулиганом, вечно ввязывался в драки, возвращался домой в перепачканных и разодранных вещах, а я, как могла, пыталась скрыть эти факты. Затевала стирки, штопки, починки. Чтобы мама с папой, пришедшие после дежурств, не огорчались и не выясняли отношений. Не подлежащие восстановлению футболки всегда прятала, чтобы потом купить похожие – иначе зоркие глаза родительницы вычислили бы пропажу.
Странно, но в переломный момент нашей подростковой жизни, когда мне было шестнадцать, а ему – пятнадцать, именно Эдгар стал моей опорой. Каким-то образом он сумел поднять во мне боевой дух и не дать разрушиться под натиском постигшей нашу семью беды. Брат повзрослел в один миг, перестав пропадать с друзьями в сомнительных местах. Был рядом, просто рядом. Мы чаще молчали, но когда было совсем невмоготу, и я беззвучно рыдала, чтобы не напугать маленькую Диану, только-только пошедшую в первый класс, он находил волшебные слова поддержки. И я верила. Так отчаянно верила.
Угроза потери самого близкого человека катастрофически невыносима. Особенно для девочки моего возраста. Особенно в нашей дружной семье. Мы с Эдгаром ведь уже были «большими» по сравнению с младшей сестрой. Нам популярно объяснили, что и как будет происходить в ближайшие месяцы. И как нужно себя вести, чтобы не тревожить маму…
И мы старались, очень-очень старались…
Слишком рано научились ценить каждый миг.
Может, благодаря этому сегодня я вижу в Эдгаре достойного мужчину, готового создать свою собственную семью? И никак не могу нарадоваться тому, что он приехал. Пусть я и не являюсь единственной причиной этого долгожданного визита.
Арминэ. Так зовут миловидную кареглазку, заколдовавшую моего брата. Хвала создателям социальных сетей, в пучинах которых образуются пары. И, видимо, некоторые – настолько крепко, что такие вот парни готовы бросить всё в одной столице и отправиться в другую, чтобы познакомиться поближе и обговорить детали свадьбы. А уж мысль о том, что через пару месяцев сюда съедется вся моя родня, просто бьется фейерверком. Я увижу маму с папой, сестру с племянницей, по которым так изголодалась…
Наверное, столько лет молчания между нами стоили такого громкого воссоединения. Повод просто потрясающий. Жаль только, что Эдгар хочет девочку забрать, а не самому переехать…
– В общем, я задержусь. Вы отдыхайте. И привет от меня Арминэ.
– В котором часу за тобой заехать? – не отступает он.
– Не раньше десяти, – сдаюсь, тоскливо прикидывая примерное количество непочатых листов.
– Хорошо, буду.
Как давно я не чувствовала этой опоры. Неподдельной заботы родного человека, которому важно, чтобы тебе было хорошо… Одно дело – общение на расстоянии, другое – вот эти, казалось бы, незначительные поступки. Но как они незаменимы!
Чувствую прилив сил и с воодушевлением окунаюсь в разложенные протоколы, смету, договоры. Тщательно выстраивая хронологическую цепь, расставляю просмотренные документы, медленно подходя к развязке. Время от времени по номеру ввода ищу какие-то хвосты в mulberry, всё той же несовершенной системе электронного управления, где потерять что-то явно легче, чем отыскать.
Спустя еще два часа сокрушенно роняю голову на вытянутые ладони. Обидно, конечно, но судя по полученной картине, из-за несоблюдения сроков подачи заявки на выплату, мы и проиграли суд…
– Ты и здесь всё взяла на себя… Ничему жизнь тебя не учит. Я знал, что найду тебя на рабочем месте.
На столе появляется умопомрачительно пахнущая какой-то свежей выпечкой цветастая коробка. Я, вперившись в неё уставшим взглядом, прислушиваюсь к клокочущему от радости нутру. Он здесь. Беспокоится.
Поддаюсь минутной слабости, когда крепкие пальцы опускаются на мои напряженные плечи, размеренно массируя ноющие мышцы. Превращаюсь в желе, отказываясь прерывать момент своими высказываниями. Веки смежит от затопившей неги.
– Ты сильно похудела, тебе надо питаться, – железным тоном.
Я даже не старалась, это произошло само по себе. И плевать. Но, по ходу, не ему.
– Давай, Сатэ, в этой кондитерской очень вкусные сладости.
Я не имею сил отвечать. Сижу с закусанной губой, чтобы не застонать в голос от ощущений, подаренных этими старательными руками. Не могу думать о еде в такой миг. Пусть говорит, что хочет, лишь бы еще чуть-чуть…вот так…чувствовать его так близко.
Но спустя минуту молчания приятная тяжесть исчезает. И, придвинув ко мне второй стул, Адонц усаживается рядом, деловито раскрывая коробку и с помощью салфетки выуживая оттуда покрытый шоколадной глазурью эклер. Я просто слежу за его действиями, не в состоянии пошевелиться.
Почему он всегда печется о том, что я работаю больше других, считает, что меня не ценят, пытается вразумить. Думает, я не умею себя отстаивать. Но это ведь не так. Я знаю свой предел.
– Ты…ты, что, собираешься меня кормить? – выдаю вымученным придыханием поражающую догадку.
– Я давал тебе шанс сделать это самой. Ешь, душа моя.
Дрожь проносится по телу от двоякости ситуации. От этого обращения, переворачивающего всё, перечеркивающего негативные впечатления, заставляющего плавиться.
– Пока не съешь хотя бы это, я не уйду. Считай, заглаживаю свою вину. Если бы не я, тебе не пришлось бы сидеть здесь в бумагах, к которым не имеешь отношения.
Непроизвольно раскрываю рот, и Адонц спешит этим воспользоваться, аккуратно всовывая кончик угощения. На автомате откусываю, всё еще не соображая, что это происходит наяву. Вкус качественного шоколада на языке рождает бурю удовольствия. А, может, это его взгляд, неотрывно следящий за моими слабо двигающимися губами? Чувствую, что испачкалась, но не решаюсь облизать их, понимая, как это будет выглядеть. А потянуться за салфеткой не могу. Парализована.
Кто мы друг другу? Два сумасшедших. Отталкивающих. Притягивающих. Неспокойных. Борющихся.
К чему ведет наше противостояние? Только к моему крушению.
Но сейчас это меня не волнует. Я заслужила порцию дорогого счастья. Плата велика, но и аромат его дороже последствий.
– Я хочу тебя поцеловать, – говорит тихо, с хрипотцой, пока я вновь откусываю поднесенный эклер.
Меня затапливает щемящая нежность от того, как это было сказано. Подкупает, что он осторожничает, не берет натиском, как раньше, а считается со мной.
Дожевываю под пристальным взором Торгома. Любуюсь глазами, покрывшимися стальной коркой. Я их так полюбила… Лед и огонь. Два полюса, которые попеременно отражаются в них, сводя меня с ума.
– Не помню, чтобы тебе раньше требовалось моё разрешение, Адонц, – проговариваю медленно, понимая, что хочу этого не меньше.
Не спешит, получив своеобразное приглашение. Вместо этого заставляет доесть, удивляя своими действиями. Я всё же тянусь к салфетке, чтобы вытереться. Но он пресекает это движение. Подаётся вперед и подхватывает меня, усаживая себе на колени.
– Такая легкая… – укоризненный шепот. – Совсем как птичка.
И мне хочется разрыдаться от своего тщедушия, немощности и хилости всех попыток казаться равнодушной. Провала миссии «Ты стойкая». Ничего подобного…
Горячие губы касаются моего рта, вбирая в себя остатки шоколада. Меня выворачивает наизнанку, и это вынуждает вцепиться в ворот белого поло, покрывающего мощное тело.
Сколько раз я запрещала себе думать об этом наслаждении? Сколько времени прошло с последнего поцелуя… Как долго я ждала…
И когда это, наконец, происходит, теряю остатки выдержки и не сдерживаю хрупкий стон, который он тут же ловит. Плоть к плоти, сильнейшее безумие, перекрывшее даже то, что было между нами тогда… Обоюдный голод, жажда, стремление слиться, не отпускать…
Будто я задышала только в эту секунду, столько месяцев находясь в фазе «заморозки». И это при том, что легкие разрывало от нехватки воздуха. А я и рада задохнуться в его объятиях.
Перемещаю подрагивающие пальцы на его напряженную шею, хочу чувствовать кончиками жар кожи. Увериться, что и с ним та же напасть – рушение барьеров.
