Текст книги "Ever since we met (СИ)"

Автор книги: Clannes

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

– Ничего не так, – огрызается он, но не зло, а как-то иначе. Как, становится понятно быстро, сразу как он ее коротко обнимает, всего на пару секунд, но этого достаточно. – Саш, давай без этой дурости больше, договорились?

– Ты говоришь, что я красивая, – бормочет она, голову опуская, позволяя волосам падать, пряча лицо. Сложно иначе – она боится, что разревется, как у нее бывает, и демонстрировать это ей не хочется. – Я хочу правда быть красивой, а не просто слышать об этом.

– Ты мне не доверяешь? – Ваня вздыхает снова, на этот раз негромко, будто даже обиженно немного. – Я тебе когда-нибудь врал?

– Возможно это просто я тебя не ловила, – удержаться от этой подколки не получается, но Саша тут же серьезнеет. – Даже если ты не врешь, я твоя сестра, ты необъективен.

Ей самой странно называть себя его сестрой. Не так уж и часто она вслух говорит о их якобы родственной связи. Про себя – постоянно, чтобы напомнить себе, чтобы вытравить из головы лишние мысли. Но не вслух, по крайней мере, обычно. Но всякое иногда случается – вот и сейчас не исключение. Ваня замирает, и ей кажется, она понимает, почему – от неожиданности. И по той же причине он улыбается растерянно, потерянно почти, поправляя ей чуть сползающую лямку – по той же, она уверена. Какие еще могут быть? Ей не хочется думать о том, что причин может быть сколько угодно, ведь чужая душа – те еще потемки. Ей хочется тешить себя надеждой на то, что она его хорошо знает и понимает.

Если говорить о том, чего ей хочется, она бы правда хотела быть неправой, но радоваться этому. Но это возможно в одном лишь случае, и это ей не светит, и тут хоть обвешайся опалами, чтобы от лишних чувств избавиться, а все равно не факт, что поможет. Саша на большой перемене на следующий день сидит в уголке, листая одну из книг из библиотеки тети Лены, предварительно завернутую в другую обложку, чтобы не просекли особо внимательные, и делает вид, что никого и ничего не замечает. У нее, думает она с какой-то неясной и легкой горечью, очередная фаза «гори все синим пламенем», когда и правда хочется через посиневшее от магии пламя сигануть, чтобы счистить с себя все, что жить мешает, и когда вот-вот сделала бы на самой себе отсушку, да только на себя нельзя, малявкам она это пока не доверит – сложно, а старшим ведьмам сначала признаться придется, почему да зачем. И что остается? Мучиться да страдать, не иначе, и надеяться, что само все пройдет. Или… Рядом плюхается Вика, поправляет волосы – на браслете висит знак Матери подвеской, и ее будто током пронизывает. Что если попросить ее?

– Что там у тебя такого интересного, что ты от книги не отрываешься? – Вика, в отличие от многих других, смотрит не на обложку, а в книгу, но от нее прятаться не нужно. Ведьма ведьме не враг и даже не та, от которой стоит таиться, за редкими, конечно, исключениями. – О, интересно! У нас такого не водится, а если у Татьяны Александровны и есть, она нам об этом не говорит. Дашь полистать?

– Приходи к нам и полистаешь, – Саша ей улыбается через силу. – Давно ты к нам не заходила, тебе самой-то так не кажется? Тетя Лена скоро забудет, как ты выглядишь, если ты так продолжишь. Можешь на ночь остаться, подтянем ту же биологию вместе, например.

Вика смотрит на нее так, будто она себе вдруг вторую голову отрастила, прищуривается, будто раздумывает, сказать ли то, что вертится на языке, но проглатывает эти слова. Впрочем, по лицу ее видно, что что-то ей показалось не так в этих словах, и Саша правда не понимает, в чем дело. Что могло ее насторожить?

– Что-то ты от меня скрываешь, дорогуша, – заявляет она не терпящим возражений тоном, и над этим «дорогуша» она бы посмеялась, если бы не серьезность во взгляде подруги. – Тебе никогда помощь в биологии не нужна была, не надо мне тут лапшу на уши вешать. Тебя что-то другое волнует, слепому видно, если этот слепой хоть немного тебя знает и не совсем тупой. Что произошло?

Что ей сказать, Саша даже не думает. Сказать все как есть – не вариант. Но если ее помощь нужна, значит, надо будет поделиться переживаниями. Значит… Она вдыхает глубоко и снова ловит взгляд Вики, буравящий ее так, будто она свято намерена заглянуть внутрь, куда-то в глубину ее души. Ей правда нужно смотреть ей в глаза для этого, чтобы увидеть реакцию сразу, в этом она уверена.

– Ты умеешь работать с отворотами и отсушками? – ну вот. Она это сказала. Сложнее, на самом деле, чем заставить себя нырнуть в холодную воду с разбега – она пробовала. Глаза напротив расширяются, и на миг ей кажется, что Вика сейчас у нее отнимет книгу, чтобы ею же и огреть, да побольнее. – Если не умеешь, тоже ничего, ты не первый год колдуешь, у тебя наверняка получится…

– Ты сбрендила, – перебивает ее Вика, смеется коротко, смотрит на нее неверяще, будто надеясь увидеть кого-то другого на ее месте. – Саш, скажи мне, что это ты сбрендила, и ты на самом деле не хочешь этого. Ты хоть знаешь, чего хочешь? Ты когда в последний раз узнавала об этом?

– В последний раз – вчера, – отзывается она мрачно, книгой машет. – Вот прямо отсюда. На себе нельзя, иначе я бы уже сделала. И чем ведьма опытнее, тем лучше, но к старшим из ковена я не пойду, а у девчонок еще опыта не хватает. Есть еще другие свои, но они наверняка Верховной расскажут, а я не хочу, чтобы она знала. На тебя вся надежда, Вик.

– Отвороты и отсушки, – шипит Вика в ответ, – это вмешательство в разум. Одна промашка с моей стороны – и я могу задеть что-то еще. Оставить тебя без чего-то еще, кроме вот этих вот отдельно взятых чувств к тому, кто на них не отвечает. Не веди себя, как чертова Джульетта, Сашка, ты ее переросла уже и по возрасту, и, надеюсь, по мозгу.

Справляться придется как-нибудь иначе, получается, думает Саша горько, когда Вика от нее отворачивается, садясь на свое место, и подчеркнуто ее игнорирует. Только вот как? Она не знает – только крутит в голове всю ситуацию, ища все возможные выходы из нее. И от этого сложно отрешиться вечером, когда она стоит на поляне, в своем черном балахоне, с расплетенными волосами, зарываясь пальцами ног во влажную землю. Они стоят кругом – так, кругом, и опускаются на колени, стоит солнечному диску коснуться горизонта самым краем. Когда день сравнивается с ночью, начинается возрождение, начинается настоящая весна, говорят ведьмы – она чувствует, как под ее сложенными вместе ладонями вырастает из семечка, вытащенного ею из мешочка, росток, пускает корни и листья, и, наконец, расцветает.

Когда она ладони убирает от фиалки, что под ними выросла, и позволяет последнему солнечному лучу коснуться ее лепестков, она знает, что будет делать. Ждать и верить. Жить дальше, не позволяя собственным эмоциям затормозить ее.

И молчать дальше.

========== Глава 17 ==========

– Девушки обычно жалуются на то, что похудеть не могут, а ты все никак вес обратно не доберешь, – бурчит Ваня себе под нос. Саша на его кровати сидит, ноги поджав, думает – все ему кажется. Ерунду говорит. Ей кажется, у нее щеки круглее, чем были до того, как она худеть начала, не хватает еще в какое-нибудь платье с бахромой обрядиться, такие, говорят, каждый килограмм подчеркивают. Нет, вместо платья с бахромой у нее уже почти готовое алое, которое Ваня заканчивает прямо сейчас, после последней примерки – а завтра выпускной. Тетя Лена обещала, что они на всю официальную часть останутся, и она бы наверняка не нашла в себе силы ей отказать, даже если бы очень хотела. Зачем? Где-то внутри копошится мыслишка почти противная: это должны быть ее родители, не люди, которые ничем ей не обязаны и просто приняли ее в свой дом когда-то. Но ее родители даже не позвонили – прислали сообщение несколько дней подряд, поздравляя с окончанием школы, и, по словам тети Лены, перевели на их счет сумму большую, чем обычно: на подарок, мол. В глубине души даже не обида ворочается, так, обидка мелкая – она ее запихивает поглубже, как уже привыкла, и ерзает, устраиваясь поудобнее.

– Во-первых, тебе кажется, – заявляет она, – во-вторых, ты предвзят, потому что никак не можешь простить себя за то, что не обратил тогда внимания. Хватит уже, Вань. Отпусти ситуацию и расслабься.

– А в-третьих?

Она невольно смеется – подловил он ее – и, бросив попытки удобнее усесться, встает с его кровати и подходит к нему со спины. Финальные стежки кажутся ей чем-то еще более волшебным, чем ее магия.

– А в-третьих, – повторяет она за ним, тянет неспешно, будто издеваясь над ним, – тебе бы сейчас не отвлекаться на причины моего недостаточно большого, по твоему мнению, веса, а сосредоточиться на шитье, потому что там теть Лена шарлотку печет. Ты же хочешь чай с шарлоткой?

– А ты же хочешь, чтобы платье было красивым? – в тон ей отзывается Ваня. Она хмурится: что за вопросы у него? Как будто у него оно будет иным. Как будто он может сделать иначе. Дети верят в сказки, она верит в него, без вариантов. – Если да, тогда я буду бухтеть, сколько захочу.

– Значит, не будешь больше, – Саша хмыкает смешливо, его шею обвивает руками, сзади обняв, виском к виску ненадолго жмется. – Потому что я буду грустить, если ты будешь на меня бухтеть. Ты же не хочешь, чтобы я грустила?

Она смеется снова, отстраняясь резко, из комнаты почти выбегает – вслед ей летит ванино «зараза ты, Сашка!», но смех и в его голосе слышен, так что она не переживает – и останавливается, лишь забежав в свою комнату и плотно затворив за собой дверь. Щеки запоздало краснеют ответом на собственную смелость. Думается, не будь она в какой-то странной почти эйфории от предвкушения завтрашнего дня, черта с два она бы так сделала. Объятья у них, конечно, постоянно, но впервые она так вторгается в его личное пространство. Ей это самой странно.

В зеркале напротив – она же, растрепанная, раскрасневшаяся, хихикающая. Вроде бы и обычная, а вроде бы и нет. Выпускница. Она это слово на вкус пробует и оно ей нравится. Завтра она сможет себя так назвать, завтра будет выпускницей одиннадцати классов своей школы и сможет подавать документы в университет – как глубокомысленно заметила как-то недавно Тиффани, разбавляя русскую речь своим британским акцентом, никто из них при этом даже не представляет, какой пиздец их ждет в дальнейшем. Тиффани смешная, когда начинает строить из себя самую авторитетную ведьму Москвы, даже если делается это из заботы о младших – младшие не намного от нее в возрасте и в опыте отстали, но некоторым, вроде этой рыжей вредины, и пары недель разницы хватило бы, наверное, чтобы успешно активировать режим мамочки. Ваня, их познакомивший, уже смеялся не раз, мол, у Саши наконец-то подруга не ведьма. Она его переубеждать не спешила – если Тифф не распространяется о себе, значит, ей есть смысл это скрывать. Значит, ей тем более не стоит об этом говорить. Саша в который уж раз перебирает свою косметику, по неизвестно какому кругу решая заново, как собирается завтра накраситься, достает из шкафа коробку с босоножками, снова надумывает не прятать свой ведьминский кулон…

… Ваня расправляет ее юбку, пока она стоит перед зеркалом истуканом. Если бы не лямки на спине, черта с два она смогла бы надеть это платье уже накрашенной, и пришлось бы делать макияж, рискуя запачкаться в последний момент. Наверное, ей стоит быть благодарной еще и за это – она и благодарна, просто мандраж сильнее нее. Что дальше? Попадет ли она в университет? Найдет ли подработку? Справится ли?

– Мам, – орет Ваня в сторону двери, – у Сашки руки уже не трясутся, а ходуном ходят, ты с этим можешь что-то сделать?

– Не издевайся, – бурчит Саша негромко, чувствуя, как щеки обжигает. Не хватало еще самой под цвет платья стать. Его улыбка ответная, когда он ее за подбородок цепляет и голову заставляет поднять, полна тепла и чего-то похожего на поддержку, и она вспоминает, как в прошлом году он так же нервничал, и как она тогда просто пришла к нему в комнату и обняла его, и держала, пока он не успокоился. Но он ее не обнимает, а вместо этого прижимается к ее лбу губами, и от их жара кажется, будто он на ней клеймо ставит. Или это не у него губы горячие, а она из-за нервов не воспринимает реальность нормально? Сейчас знать неоткуда. Может быть, потом, когда это все закончится, и она сможет сесть и все обдумать?

– Вот ты сейчас успокоишься и все будет хорошо, – заявляет он. – А потом поедем вместе на это твое вручение аттестатов.

– Сначала ромашка, – фыркает тетя Лена от дверей. – Я уже думала, когда же. Часа два как заварила.

– Да может быть мне и не понадобилось бы, – бормочет Саша, пытаясь не звучать возмущенно. Не получается. – Теть Лен, я нормально выгляжу? Не глупо?

– Когда это ты глупо выглядела, – Ваня возмущается явно не наигранно, и вопроса в его голосе нет. – Мам, скажи ей!

– Лучше ты иди на кухню и принеси ей ромашкового чаю, – командует тетя Лена в ответ, краешками губ ухмыляясь. Похоже, не в чае дело. Однако Ваня все равно выходит, бурча что-то себе под нос, и Саше кажется, что это так от него избавились удобно. Судя по улыбке теть Лены, не кажется. – Иди-ка сюда, Сашунь.

Каблучки невысокие, ступает Саша на них осторожно не от непривычки, а просто из-за волнения, которое ее всю сейчас будто пронизывает. Коленки, кажется, вот-вот задрожат и ватными станут, во рту пересыхает. Тетя Лена ее ловит за руку, сжимает ее ладонь в своей, тянет на себя, заставляя лбом к ее лбу прижаться, заставляя открыть разум, и ее почти затапливает волной спокойствия и чего-то еще, непонятного. У магии, как-то раз решила для себя Саша, есть вкусы. У эмоций есть вкусы. У всего есть вкусы, которые она чувствует. Магия теть Лены отдает чем-то яблочным, что бы она ни наколдовывала, а от спокойствия, от кого бы оно ни приходило, веет корицей, но еще что-то будто имбирное на границе сознания, и не понять, что это.

– Так-то лучше, – тетя Лена улыбается, целует ее в висок, и выглядит так, будто горда ею. Гордость, приходит из ниоткуда осознание. Гордость имбирной ноткой вписалась в яблочно-коричную сладость и пропитала ее, придавая новый вкус, и эта гордость придает сил. Саше хочется, чтобы ею и правда можно было гордиться. Ей хочется благодарить, но любые слова благодарности кажутся сейчас неправильными и странными, и остается только обнять в ответ эту чудесную женщину, так легко принявшую ее в свою семью почти шесть лет назад.

– Мне так повезло с вами, – говорит она наконец, когда находит в себе силы отстраниться.

– Главный везунчик тут все равно я, – заявляет от дверей Ваня, тут же внимание к себе привлекая, и смеется, подходя и чашку ей протягивая. – Вот приехала Сашка, и у меня жизнь перевернулась вся.

– У него перевернулась, посмотрите-ка на него, – она ухмыляется, чашку у него забирает обеими руками, чтобы не разлить чай случайно. – А у меня что? Это не ты тут узнал, что у тебя будет новая семья, потому что ты ведьма, так что не надо мне тут.

– Ты еще скажи, что ты своей новой семьей недовольна, – Ваня язык показывает, ну совсем ребенок. В жизни мальчика, вспоминается ей давным-давно услышанная шуточка, самые сложные первые сорок лет. Насчет сорока она поручиться не может, но вот этому отдельно взятому мальчику скоро девятнадцать, и периоды взрослости и ответственности у него перемежаются вот такими вот вспышками детства на несколько секунд. Не сказать, чтобы это было плохо, напротив, это даже очаровательно, особенно учитывая, что ничему это не вредит – и она готова ему это простить и спустить на тормозах. И сейчас она качает головой с улыбкой, прежде чем лицо опустить. Главное сейчас – не пролить чай на платье.

– Насколько капризной надо быть, чтобы быть недовольной в такой семье? – вопрос, конечно, риторический. Она ответа и не ждет, да и зачем он ей? – Уже одного тебя достаточно, чтобы быть довольной. Я в раннем детстве очень хотела брата. Желательно старшего, пока не поняла, что уж старшего-то мне точно неоткуда взять. А тут вот он, пожалуйста.

В лице Вани, кажется ей, что-то неуловимо меняется на какую-то долю секунды. Кажется, припечатывает она для самой себя, и не больше. Тетя Лена ее кулон ведьминский поправляет, потянувшись, кивает довольно – вряд ли кто поймет, что он значит, но уже само то, что она носит его открыто, что-то вроде повода для радости. Если ведьма прячется от других, это напрягает. Но ей, да и всему их ковену, нет смысла прятаться и таиться. Пусть таятся те, кому это нужно.

– Ванюш, ты на заднем сидении будешь, с Сашенькой, – заявляет она, кулон отпуская и направляясь к двери. – Через полчаса поедем, собирайся.

На заднем примостившись, Саша его руку находит, сжимает в обеих своих ладонях – уже не уверенность в себе ищет или спокойствие, а просто держится за него. Ваня ее за плечи обнимает ненадолго, целует в висок, будто пытается успокоить. Ее успокаивать уже не нужно, но она тянется в ответ – не физически, а магически. В Ване магия есть тоже, но она спящая где-то далеко в глубине, до нее не дотянуться, и она даже не пытается ни прощупать, ни на вкус попробовать. Давно не пытается. Ей его эмоции гораздо интереснее, и в них она распознает волнение, ту же самую гордость, что в ней самой, позаимствованная, принятая ею с благодарностью в дар, и теплоту. Ей кажется, можно было бы лучше понять его, если бы она могла увидеть и его чувства, но это пусть остается тете Лене, а не ей. Она целительница, как выяснилось не так давно, эмпатия и чтение чужих душ не ее специализация. Она не лезет.

Она не лезет даже в то, что уже попробовала и до чего дотронулась, когда Ваня из машины почти выпрыгивает, спеша ей руку подать. Как принцесса. Вика подбегает, обнимает, радостно визжа, в восторге от нового своего статуса выпускницы, тоже в алом, пусть и не та же ткань, пусть и не тот же фасон, а все же – у нее подвеска на браслете, и улыбка яркая, и…

– Мне Татьяна Александровна, – шепчет ей на ухо Вика, – вычислила благоприятные даты для ритуала. Мы с Никитой выбрали ближайшую, первое полнолуние после Купалы, я уверена, все получится.

С Никитой – вот он, стоит неподалеку, улыбается. Саша тоже улыбается в ответ, фальшиво насквозь, но даже не пытается иначе, все равно ей никто не поверит. С Никитой у нее что-то вроде вооруженного нейтралитета, когда они друг друга поддевают постоянно, но не трогают больше чем позволено. Никита не впервые с ведьмами сталкивается, он с Леной встречался раньше, и для того, кто не от ведьмы рожден и не женат на им подобной, он в этом всем понимает слишком много, знает слишком много. Не ей решать, не ей что-то говорить, не ей рассуждать на эту тему. Никита ей не нравится. Она ему, она знает, тоже. Пусть. Это не тот факт, осознание которого сделало бы ее несчастной.

– Надеюсь, у вас все получится, – шепчет она в ответ. – Я свои даты еще не выбрала. И Дане еще не рассказала.

– Боишься? – Вика проницательна, как всегда, как если бы это было ее специальностью. – Саш, послушай меня. Если он тебя любит, тебе нечего бояться.

– Если он меня любит, – повторяет она с усмешкой кривоватой, отстраняется и улыбается мягче, искреннее. – Давай об этом не сейчас и не сегодня? У нас выпускной, ты разве не хочешь им насладиться?

Вика смотрит так, будто все понимает. Молчит. Саша ей за это благодарна. Благодарна она и теть Лене за то, что держится поодаль, но все же тут, и дяде Андрею за то же самое, и Ване просто за то, что он тоже приехал, хоть и не должен был – они все не должны были, все ничего ей не были должны, и все же вот они тут. В зале шумно и тесновато, всех тянет на улицу, сидеть долго в пропыленных креслах кажется пыткой – Ирина Владимировна обнимает всех, задерживает ее чуть дольше.

– Теперь можешь называть меня тетей Ирой, – тихонько заявляет она, почти требуя. Саша смех сдерживает изо всех сил, позволяя прорваться наружу лишь фырканью.

– Постараюсь, – обещает она, зная, что больше ничего обещать не может. Из-под потолка ярко светят лампы, солнце прорывается в окна, а в прикосновении Ирины Владимировны – тети Иры, надо начинать привыкать – капелька магии с вишневым вкусом. Лимоном где-то на грани сознания остается поддержка. – Спасибо.

Аттестаты, медали, поздравления и музыка – Саша теряет этому всему счет, теряется в этом всем, ей не понять, прошло полчаса или полдня – но солнце на улице еще ярче, когда они, наконец, высыпают наружу, толпа подростков, которые уже к осени назовут себя студентами, провозгласят себя взрослыми, и будут ожидать от других того же самого отношения к ним. Она с Букиными прощается, обещает хотя бы постараться не забывать о телефоне – он у нее в сумочке, которую она не собирается из рук выпускать – и провожает их глазами, прежде чем к автобусу направиться. Домой ее должен привезти Даня, они об этом договаривались, и он обещал что приедет до рассвета, а значит, с ними она не увидится до самого утра, и это самое долгое за последние почти шесть лет расставание со всей их семьей. Конечно, старшие уезжали каждый год на свои гастроли, но оставался Ваня, и значит, не от всех она была вдали. Это почти странно.

– Ну, чего зависла? – Вика ее за руку хватает, тянет за собой, запястье обхватив, к автобусу. – Давай, а то без тебя уедем. Бети уже тусить хочет, сейчас возмущаться начнет, ты уверена, что хочешь быть причиной ее обид? Я бы на твоем месте подумала дважды.

А то и трижды, или даже четырежды, думает Саша, позволяя себя утащить. Тусить наверняка хочет не только Бетина, но и вся их параллель, и даже внутри нее самой пузырьками шампанского предвкушение этого вечера булькает. Шампанское их ждет вечером, после поездки по городу, после прогулки, после отправленных по реке корабликов с самыми заветными и самыми глупыми мечтами на борту – Саша пишет «немного больше магии в жизни» и самой смешно. Ну куда еще больше, чем у нее и так есть? С другой стороны, магия ведь не обязательно та, которая в ее крови – магия может быть и другой. Когда дух захватывает от переполняющего счастья, когда сбываются мечты, когда происходит то, о чем не стоило и мечтать, это разве не магия? Ей кажется, что да. Шампанское в бокале шипит, лопаются пузырьки на языке, музыка гремит в ушах, и один за одним приглашают ее на танец бывшие одноклассники – она соглашается раз за разом, ведь как знать, когда ей доведется потанцевать в следующий раз? В голове после третьего – или четвертого? – бокала изумительная легкость, она вместе со всеми восторженно аплодирует и кричит, когда в темном небе вспыхивают яркими тропическими цветами фейерверки, и долго стоит потом, голову запрокинув, когда они все дружно отпускают вверх светящуюся стаю небесных фонариков. Ей бы желание загадать, вот только какое?

«Чтобы так было всегда», вспоминается ей давным-давно загаданное в день рождения. «Чтобы так было всегда», повторяет она, провожая глазами исчезающую вдали светящуюся точку своего фонарика, так и улетевшего без желания вдаль, посылает эту мысль ему вслед. Небо понемногу сереет, Саша телефон достает, чтобы посмотреть на время, и видит на экране почти десяток пропущенных звонков от Дани. Неужели звонил уже, чтобы узнать, где она? Время почти подходит к тому, когда они договорились встретиться на парковке – она со всеми прощается, бредет медленно, потому что ноги в босоножках устали, и не сразу понимает, что ей не кажется, когда вместо Дани и его авто видит привалившегося к своей машине Ваню. У Вани волосы взъерошенные, и он выглядит невыспавшимся, и улыбается он так светло, как только он может.

– Ну-ка стой, – командует он громко издалека, и она останавливается, даже не спрашивая, зачем. Он рядом оказывается в несколько огромных шагов и подхватывает ее на руки так легко, будто она ничего не весит. – Дурашка ты, Сань. Чего не разуешься, если ноги болят?

– Да с чего ты взял? – пытается она возразить. В его взгляде без единого слова можно прочитать, что ему кажется, что она его за идиота держит. – И чего ты вдруг тут? За кем приехал?

– За тобой, за кем же еще, – он плечами жмет едва заметно и едва ощутимо, аккуратно ее на асфальт опускает и дверь машины перед ней открывает. – Мне твой Даня позвонил, мол, спасай-выручай, совсем забыл про смену на работе, а Сашка ждать будет наверняка. Садись давай и разувайся, а то я тебя когда увидел, решил, что андерсеновская русалочка откуда-то появилась. Домой поедем.

Ей хочется поспорить, что она вовсе и не чувствует себя так, будто по битому стеклу ходит, так что русалочка из нее никакая, но даже спорить сил нет. Ступни ноют, в голове еще не выветрившаяся легкость от шампанского – Саша босоножки стаскивает и отбрасывает назад, а потом просто тянется и обнимает Ваню, еще не успевшего даже завести мотор.

– Спасибо что приехал за мной, – говорит она. На кончике языка клубничным вкусом собственная магия остается, благодарность, которую она ему передает, скользит по границе сознания молочным шоколадом. Его эмоции тоже шоколадные, пусть и другие, что-то в них такое, что она не может понять, с чем бы ей соотнести. Ваня замирает лишь на миг, затем ее за плечи обнимает, притягивая к себе, и целует в макушку.

– Кем бы я был, если бы бросил тебя одну? – даже если он шутит, все равно не смеется, и можно поверить в то, что он серьезен. – Ты очень красивая, Сань. И Даня твой сам виноват в том, что упустил случай увидеть тебя такой и влюбиться еще больше.

Ей не нужно, чтобы Даня влюблялся еще больше, думает Саша. Ей бы самую капельку любви от Вани. Не братской, не ей подобной, а той, о которой песни поют и книги пишут. Будет ли?

Вряд ли.

Но по пути домой она все равно засыпает, кутаясь в его джинсовку, и поверить в то, что это возможно, немножко полегче.

========== Глава 18 ==========

Алинка рядом с ней стоит, руки над огнем вытянув, и шепчет старые молитвы, старше чем этот лес, старше чем она себе может представить. Не так много случаев, когда несколько ковенов могут сойтись вместе, но Купала один из них – тут с ними и Этери Георгиевна со своими девочками, и даже Татьяна Анатольевна, старшая из всех знакомых ей ведьм, когда-то обучавшая магии всех старших на этой поляне. Они не разбиваются по принадлежности – смешиваются тут же, идут туда, куда им хочется, становятся рядом с теми, с кем хотят. Знают, когда солнце зайдет, когда купальская ночь начнется, у них будет время пообщаться. Знают, когда ты рядом с кем-то, кто тебе симпатична, тебе легче со своей магией справиться и перенаправить ее куда надо. Поэтому по обе стороны от нее Соня и Алина, около Сони Настя стоит, по другую сторону от Алины Женя, и далее, и далее – у них несколько костров, и они в несколько кругов стоят.

– Мать-богиня, – шепчет Саша, не прислушиваясь к другим, но зная, что они в этот же момент те же слова произносят, – дай мне силы защитить то, что мне дорого. Дай мне терпение пройти через то, что мне уготовано. Дай мне мудрость, чтобы принимать правильные решения.

Горячий воздух обжигает пальцы, но она упрямо удерживает руки на месте. Купальский костер им не повредит. А если и вдруг, тетя Ира – уже почти получается ее так называть – поможет ей вылечиться. Лечить себя всегда сложнее, и хорошо, когда рядом есть еще хоть кто-то, кто может сделать то же самое.

– Позволь мне славить тебя, Мать-богиня, – шевелятся ее губы почти беззвучно, одновременно с шепотом других ведьм. – Одари меня своей милостью.

Им не нужны команды и не нужны напоминания для того, чтобы за руки взяться. У Сони ладошка шершавая, у Алины холодная, несмотря на огонь, и Саша глаза прикрывает на чуть более долгий миг, чем собиралась, сосредотачиваясь на ощущениях. А когда она их открывает, солнце касается горизонта, и костры дружно выбрасывают в воздух снопы искр.

У них есть время, пока солнце не зайдет совсем, и Алина ее обнимает, стоит их ладоням расцепиться. Они больше месяца не виделись, пусть и живут не так далеко, потому что у Саши были экзамены, и подготовка, и подача документов, и прочая волокита – ей очень жаль, что так все получилось, но прошлого не изменить, и зачем на сожаления тратить время, если вместо этого можно Алинку обнять? Та к ней прижимается доверчиво, ну будто дитя малое, будто не на пару лет младше, а на весь десяток. Саша даже если всерьез призадумается, вряд ли сможет сказать, что ей это неприятно – она и не собирается.

– Хватит переживать так, – Алина на нее взгляд поднимает и улыбается открыто. – Все будет хорошо, вот увидишь.

Больше от нее требовать смысла нет, Саша знает. Алина не видит будущее пока что, а лишь чувствует его эмоционально и может сказать, как все обернется. Ей не верить смысла нет – если она говорит, что все будет хорошо, значит, к ее, сашиному, будущему прислушалась и почувствовала в нем ее довольство. Только вот насколько скорое это будущее? Мысли ее не успокаиваются, напротив, бурлят все ярче и беспокойнее, и взять себя в руки необходимо, но знал бы кто, как сложно!

– Все будет хорошо, – повторяет она следом вслух, выдыхает медленно. Что именно будет хорошо, и когда, и в чем, и как выразится это хорошо, ей неизвестно, но хочется верить. Алые отблески от солнца и от огня на их лицах пляшут, раскрашивая их безумными светотенями, и она знает, что время почти подошло. – Давай ты к нам послезавтра придешь? Мы чай вечность уже не пили. Заодно и поговорим, сейчас, сама видишь, некогда уже.

– Кстати насчет некогда, – Соня куда-то под руку ей подлезает под взглядом Насти, которая улыбается и головой качает, но тоже прислушивается внимательно, – сейчас-то что будет?

– Через костер сигать будем, – смеется из-за ее спины теть Наташа. – Слышала о такой традиции?

– Слышала, – Соня кивает в ответ, Настя с Алинкой следом. – А мы разве сможем? Купальскими кострами же, говорят, ведьм вычисляли, ведьма через него, типа, прыгнуть не может…

– Фигня это все, – теть Наташа фыркает, плечами передернув, рыжие волосы кажутся почти кроваво-красными, и это зачаровывает невероятно. – Смотри и учись, ребенок.

Подол своего балахона она подбирает, открывая кажущиеся по-подростковому острыми коленки – в возрасте за сорок это кажется необычным, но Саша давно удивляться старшим ведьмам разучилась – и подмигивает им. А потом – девчонки дружно и восторженно выдыхают – через костер прыгает легко и будто бы даже не особо стараясь. Саше смешно от их восторга: она в первый раз такой же была. У всех, в принципе, примерно та же реакция обычно, когда они узнают, что им предстоит, и ей нравится за этим наблюдать. Правда, в этом году новеньких больше, чем обычно. Сколько их будет в следующем? А тетя Наташа с другой стороны костра им машет, улыбаясь хитрюще, мол, давайте, кто следующая?