Текст книги "Ever since we met (СИ)"

Автор книги: Clannes

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

– Я тебя люблю, – шепчет она ему. До нее доходит почему-то только сейчас, что она ему этого ни разу не говорила всерьез. В шутку да, и пытаясь спрятаться за этими словами тоже да, но ни разу с тех пор, как он ей в том же самом признался. Ради его счастливой улыбки, впрочем, можно это повторять сколько угодно. – Не представляешь себе, как сильно.

– Я тебя все равно люблю больше, – смеется он, ее лицо ловит в ладони так же, как она его. Спорщик. Не улыбаться ему не получилось бы, наверное, даже если бы она очень хотела.

– Это мы еще посмотрим, – обещает она ему, целует в кончик носа. Счастье внутри лопается пузырьками шампанского, крылышками бабочек где-то в животе трепещет. Ей бы хоть долю этого счастья каждый день, думает Саша, и было бы чудесно.

Вот бы всегда было так, загадывает она невольно желание, как каждый раз. Сбудется ли на этот?

Комментарий к Глава 32

Поздравляю всех читательниц с праздничком =)

========== Глава 33 ==========

Окно на фоне темной стены выделяется серым прямоугольником – небо только-только начало светлеть. Саша в одеяло кутается, шлепает к окну наугад – не видно ничего – и замирает, увидев туман. Она знает, что это значит, наверняка опять тот же кошмар, что и пару недель назад, только теперь она понимает, что это сон. Теперь она не будет глупить. Теперь… Но Алина же обещала, что кошмары перестанут ей сниться, когда она повесит ловца снов у кровати. Ошиблась? Нет, в прошлый раз все было так же, и туман за окном, и пустой дом, и тишина, и…

Дверь за ее спиной открывается, шаги звучат громко в тишине. Ваня ее обнимает со спины, за одеяло чуть тянет и целует в обнажившееся плечо. В его объятьях страх пропадает сразу. Нет, это не кошмар. Это просто ночной туман, вот и все. Будто решив окончательно ее в этом убедить, под окном проносятся друг за другом Теона и Плутон, и она поворачивается и обнимает Ваню, утыкаясь лицом ему куда-то в шею. Это не кошмар. Теперь уже точно.

Кошмар – попытаться представить, как они порознь проведут целый день.

Телефон на тумбочке звонит – мелодия не будильника. Кому что в такую рань надо? Тетя Ира. С чего бы это вдруг? Но голос у нее в трубке бодрый, будто она еще раньше проснулась.

– Ты извини, что так рано, Сашунь, но вам с Ванюшей все равно вставать пора, если вы на пары опоздать не хотите, – воркует она, и хитрые нотки в голосе не скрыть ничем. Что она задумала? Или что-то произошло? – Не уверена, что вы выспались после вчерашнего…

– Откуда вы про вчерашнее знаете-то? – перебивает ее Саша. Невежливо, да, но удивление слишком велико. Тетя Ира смеется в трубку, будто ее о чем-то совершенно понятном и логичном спросили, и Саша могла бы сама догадаться.

– Сашунь, – говорит она, отсмеявшись, всего несколькими секундами спустя, – ты же защиту не ставила? Мы, конечно, тоже хороши, не научили тебя. Короче, тебе повезло, что девчонок Эля забрала к себе, иначе ты бы и им объясняла, что такое произошло. Ваши эмоции, похоже, всю Малаховку накрыли. После такого где-то по соседству могут и дети появиться.

Щеки краской заливает сразу же, стоит Саше понять, к чему тетя Ира клонит.

– Какую защиту надо ставить? – спрашивает она вместо чего-нибудь другого. Ваня, когда она чуть поворачивается, чтобы на него посмотреть, тоже красный весь – услышал, значит. Она тянется, чтобы его в кончик носа поцеловать, улыбается довольно от того, какое у него лицо от этого счастливое делается. Тетя Ира снова смеется.

– Сейчас потерпите, а после пар заедьте ко мне. Чаем вас напою и все тебе объясню. Это несложно, вот увидишь.

Ну несложно так несложно, Саша тете Ире верит. Сегодня Ваня в комнате остается, пока она собирается, подтаскивает стул к ее трюмо, устраивается за спиной у нее, сидящей на пуфике, и щеткой по ее волосам ведет, распутывая все, за ночь спутавшееся, между пальцами пряди пропуская, пока она красится. Не до макияжа становится, и кисть на полпути к лицу замирает, когда он, уже идеально расчесанные волосы набок сдвинув, целует ее в плечо, потом и в шею – нет, если она сейчас уступит, они оба опоздают на пары. И тетя Ира опять позвонит, но на этот раз наверняка ругаться будет. Лучше не надо. Впрочем, целоваться-то никто не запрещал – да и попробовал бы кто. Легче запретить солнцу светить, кажется ей, когда она его лицо ладонями обхватывает уже сама, целуя его.

Гриша на всю, кажется, аудиторию присвистывает, когда она туда вбегает за несколько минут до начала пары, и бровями играет. Засранец. Саша и сама знает, что у нее губы чуть припухшие от того, что они в машине перестать целоваться не могли, когда Ваня припарковался, довезя ее до универа, и что на лицо сама собой наползает дурацкая улыбка, как бы она ни пыталась ее сдержать, и… Игорь смотрит вполне направленно, когда она рядом с ним падает, и впору пищать гневно, когда она понимает, куда именно он смотрит – в вырезе майки вполне себе заметно несколько темных пятнышек. Она не пищит, просто обещает себе Ваню покусать, когда они снова будут дома, и знает, что сделает это с огромным удовольствием. А еще сомневается, что он будет против.

Кто бы после такого сомневался, что сконцентрироваться на том, что объясняет преподаватель, будет сложно? Саша витает в облаках и ей даже не стыдно за это, несмотря на недоуменные взгляды ребят – конспектирует, впрочем, все очень старательно. Не хватало еще чего-нибудь не записать, пропустить, и потом чтобы это оказалось важным. Нет уж, на такие жертвы она не готова. Хорошая учеба для будущего важна. Да и в конце концов, неужели она две пары не выдержит? Те, кто составляли сегодня расписание, явно пожалели тех, кто вчера бухал, отмечая начало учебного года. Она не бухала, да и ребята явно тоже, но полгруппы выглядят так, будто их прямо с пьянки выдернули. Ей их даже жаль.

Ей жаль даже себя, когда препод по физиологии их отпускает, продержав на десять минут больше положенного – другая группа уже топчется под дверьми аудитории, кто-то награждает их сердитыми взглядами, мол, чего вы так долго, кто-то – сочувственными. Ей все равно и на те, и на другие, у Вани сегодня три пары, и она знает, как к нему добраться, и впереди еще полдня, которые они могут провести вместе. Время есть – до метро она идет пешком, от метро тоже. Со скамейки, где она устраивается, ноги поджав, главный вход видно хорошо. Она краем глаза туда глядит, не концентрируется – ей бы Ваню не пропустить, главное.

Ваню она и не пропускает, поднимает в очередной раз голову как раз тогда, когда он выходит, окруженный компанией друзей. Прощается с парнями за руку, девчонкам машет – одна из них рядом остается, когда остальные разбредаются, говорит ему что-то, с его ответа смеется, и, потянувшись, целует его в щеку. Все тело обжигает так, будто ее окатили кипятком – весь жар в кончиках пальцев концентрируется на бесконечно долгий миг.

Потом Ваня поворачивается, как в каком-нибудь фильме, пока губы девушки еще на его щеке, и Саша встречается с ним взглядом. Запах лилий удушливой волной разливается в воздухе, обволакивает ее – кажется, будто лилии расцветают прямо на ее коже, но нет, по рукам бегут искры, как тогда, когда она спалилась перед ребятами. От запаха кружится голова, и перед глазами все плывет. Ей не хочется смотреть в сторону Вани. Она и не смотрит в его сторону – отворачивается, сумку со скамейки подхватывает, и успевает сделать лишь пару шагов, прежде чем почувствовать хватку чужих пальцев на своем запястье.

Не таких уж и чужих, на самом деле.

Когда Ваня ее к себе прижимает, заставляя почти уткнуться лицом ему в плечо, дышать становится легче – запах лилий почти не чувствуется так. Правда, слезы от этого не прекращаются, текут себе, даже не думая останавливаться. Он шипит куда-то ей в висок тихо, стоит ему найти ее ладонь – обожгла? Стыдно становится нереально. Она не хотела ему навредить. Несмотря на то, как ей обидно, несмотря на то, как это больно, навредить ему она не хочет.

– Я Ленку, – бурчит он, – буду теперь за несколько метров обходить, раз ты так реагируешь.

– Ленку? – переспрашивает она почти глупо, носом шмыгает. Да нет, быть того не может. – В смысле – Ленку?

– Да Ленку, ну Сань, – Ваня будто правда не понимает, почему у нее голос недоверчиво звучит. – С которой мы в детстве дружили, а потом она начала делать вид, что не знает меня вообще, помнишь? Она уезжала, оказывается, а теперь вернулась. И в нашем универе учится. Я с ней столкнулся случайно, не узнал даже. Она меня узнала, начала что-то затирать, что общее детство, все такое, что из нас вышли бы хорошие друзья…

Саше даже знать не хочется, что могло Лену сподвигнуть на такое поведение и почему она сама себе противоречить начала. Повзрослела? Ей все равно, ей настолько по барабану, что она плечами передергивает, отметая эти мысли. Не до этого. Вопрос более важный – почему она Ваню поцеловала, пусть и в щеку?

На это тоже плевать, понимает она, когда его ладонь замирает на ее затылке. Она все равно имеет больше прав целовать его, она его девушка, он сам ее об этом попросил. Она своим правом нагло пользуется, целует его так, как хочется, будто заявляя всему миру свои права на него и его права на нее.

Когда она находит в себе силы от него отстраниться, он смотрит на нее так, будто не хочет отпускать. Она и сама отпускать его не хочет, знает, ее губы наверняка такие же, как у него, припухшие, и в глазах наверняка те же полубезумные шальные огоньки. Увидь их кто сейчас, не ошибся бы, предположив, что они друг от друга оторваться не могут. Столько времени потеряно зря, как вообще можно после такого вести себя как раньше? Как можно не вести себя, как сейчас? Нет, Саша соврала бы, если бы сказала, что ситуация с Леной ее совсем не волнует – ей это важно. Но не сейчас.

И Ване она доверяет больше, чем, может быть, стоило бы в этой ситуации. Ей все равно, стоит ли, все равно, кто бы что посоветовал – она доверяет. Когда-то Лена решила, что в жизни Вани она не нужна – что Ваня не нужен в ее жизни. Что ж, пусть. За это Саша ей даже благодарна. Кто знает, была бы их дружба такой же крепкой, если бы ей пришлось делить его с кем-то еще?

Решать не ей, конечно, но позволять Лене вернуться в жизнь Вани она не стала бы. Не то чтобы это было ее дело.

– Ты ревнуешь, – констатирует он спокойно, ее ладонь находит, не глядя, своей ладонью, и переплетает их пальцы. Почему он не видел ее насквозь раньше так же хорошо, как видит сейчас? Почему не понял раньше, как важен ей? Сейчас они вместе, сейчас он угадывает ее эмоции в точности – или просто понимает их? – но почему сейчас, а не раньше? Где это раньше было-то? В ней нет обиды на него – на кого угодно, но не на него. На вселенную, на судьбу, но не на него. Разве он виноват, что ошибался?

Не больше, чем она в том же. Ошибались ведь они оба.

– Ревную, – соглашается она. Разве есть смысл скрывать? – Ты и так уже знаешь же, Ванюш.

– Почему?

Вопрос застает ее врасплох. Почему она ревнует? Не доверяет Ване? Доверяет ведь, целиком и полностью. Тогда в чем дело? В ее собственной неуверенности в себе, подкидывает ей ответ ее собственный мозг. В том, что она не верит, что это надолго. Что он не найдет себе другую, лучше нее. Разве не сможет? Разве некого?

– Ты боишься, что я тебя брошу, – вздыхает он, ладонь ее сжимает легко, коротко, будто напоминая, что он тут, рядом. – Сань, ну серьезно. Я похож на идиота?

– Почему на идиота сразу? – беспомощно пытается оправдаться она. Он улыбается широко, мягко, так, как только он умеет. Так, как не улыбался своим друзьям ни разу из всех тех, когда она видела.

– Потому что надо быть идиотом, чтобы с тобой расстаться, – поясняет он таким тоном, будто это само собой разумеется. – И если ты сейчас хотела сказать про Даню, не надо. Он реально идиот.

– Я вообще про него не хотела говорить, – фыркает она, смеется. Напряжение тает потихоньку, не лопается мыльным пузырем. – Он мне даже не пытался написать или позвонить с тех пор, кстати. Я боялась, что он начнет себя вести как в тех историях в интернете, а он вообще забил на все, как будто меня и не было. Что с ним, не знаешь?

– Без понятия, – безмятежно отзывается Ваня. – Мы с ним кроме как по учебе не разговариваем с тех пор, как я ему морду разбил.

– Ты ему что?

Все мысли куда-то пропадают. Что вообще могло заставить Ваню подраться? Да еще и выглядеть спокойным и почти довольным, когда он говорит об этом – ну что могло пойти не так? Что могло заставить его так себя повести? Саша без понятия, она не просто не понимает, но даже не уверена, что сможет понять в ближайшее время. Хочет ли? Хочет.

– Я ему морду разбил, – повторяет Ваня, медленнее, как для ребенка. – Он тебя оскорбил, Сань. Причем когда тебя рядом не было, чтобы ты могла ему ответить. Будь ты рядом, он бы наверняка не рискнул что-то сказать, он же знает, что ты ведьма. А так он херню нести начал. Я ему и врезал. Он сказал, что я ебанутый, и с тех пор мы не разговариваем.

– Ты реально ебанутый, – она смеется, тянет его к себе, чтобы в губы чмокнуть легко. – За это я тебя и люблю.

Он ее запястье второе ловит, к губам подносит, и это чуть ли не интимнее, чем их поцелуи.

– Скажи еще раз, – требует он. Смешной.

– Что?

– Что любишь.

Это несложно, это она готова ему повторять хоть без остановки, пока не охрипнет или воздуха не перестанет хватать. Вместо этого Саша улыбается и язык показывает ему.

– Сначала ты.

Он смеется. Почему он смеется?

– Если я начну тебе объяснять, как я тебя люблю, мы тут до завтра просидим. Можно мне обойтись без перечисления причин? Я тебя люблю, Сань.

Еще немного – и это превратится в подобие сопливой мелодрамы из тех, которые она никогда не любила. Нет, не стоит. Саша Ваню обнимает, стоит так, уткнувшись ему в плечо, несколько секунд, потом улыбается, чуть отстранившись, и целует куда-то в скулу.

– Вроде даже не полдня без тебя, а жутко соскучилась, – заявляет она. – Знаешь что? У нас дома почти не осталось продуктов, а я всегда хотела покататься на тележке.

– Намек понят, – Ваня смеется, целует ее в висок ответно. – Прыгай в машину. Готов поспорить, тут где-то был «Перекресток».

«Перекресток» поблизости и правда находится, охранник у входа косится неодобрительно, когда она запрыгивает в тележку, ногами снаружи болтая, но молчит. И на том спасибо. Ваня, команд слушая – командует она уверенно, будто всю жизнь этим и занималась – возит ее по магазину, набирая продукты, на которые она указывает, вручает ей все, чтобы она рядом с собой в тележке положила, разгоняется или тормозит по первому ее требованию – жалеть о своем решении не хочется. Жалко только что раньше она такого не делала. Когда места в тележке и на нее, и на покупки хватать перестает, Саша к Ване руки тянет – он ее достает, идет рядом с ней спокойно, лишь фыркая с того, как она ревностно прижимает к груди огромную коробку любимых медовых хлопьев. Ну а почему бы и не купить, если любимые, да еще и по акции? Тележка заполняется понемногу, и хорошо, что они на машине – на автобусе было бы сложно добираться с этим всем – а на одной из касс чудесным образом никого. Тетенька-кассирша их окидывает взглядом, с нечитаемым выражением лица пробивать покупки начинает, про пакет спросив только полминуты спустя – ей, похоже, все по барабану. Ей бы было, наверное, по барабану, даже если бы Саша сама на ленту села. Вместо этого Саша тянется к полочке, что возле кассы, и коробочку презервативов кидает на ленту. Ваня фыркает смешливо, целует ее в висок, и с хитрым лицом кидает вторую.

Похоже, она зря решила, что сегодня от этой тетеньки эмоций не дождаться. Неодобрение – вполне себе эмоция.

– А вам много не будет? – интересуется тетенька. А ее какое дело? Саша коробочки в руки берет, оглядывает их критически. Много? Ну разве что для тех, кто намерен нарожать в ближайшее время десяток детишек. Она не намерена.

– Спасибо, что уточнили, – побольше холода в голос, чтобы можно было заморозить полгорода, и улыбку одними губами. Под взглядом фирменным, который она отрабатывала на ребятах, а до этого и на одноклассниках, тетеньке некомфортно просто-таки обязано стать. – Ванюш, дай еще пару коробочек, а то вдруг не хватит.

Ржут они в голос только после того, как автоматические двери закрываются за ними – все их самообладание, кажется, ушло на то, чтобы не заржать раньше. Впрочем, лицо кассирши того стоило.

Ради довольного лица тети Иры стоило бы держаться за руки, даже если бы им это не нравилось. Впрочем, не нравилось бы им, и держались бы они наверняка как в детском саду – сейчас их пальцы переплетены, и Ваня большим пальцем тыльную сторону ее ладони легко поглаживает, будто пытается не дать ей забыть, что он рядом. Она и так не забыла бы – не хочет забывать. Улыбается тетя Ира тоже довольно, когда они, ладони так и не расцепив, устраиваются на диванчике в ее гостиной, но хмурится картинно тут же.

– Ванюш, – требует она, – иди-ка ты с Шурой переговори. Найдете о чем. Нам с Сашенькой посекретничать надо. О нашем, ведьминском. Кыш, кыш. Я тебя позову.

Смешно. Ваня, которого выгоняют, как нашкодившего котенка или щенка, от нее нехотя отцепляется, картинно-печальный взгляд на нее бросает, прежде чем за дверью скрыться. Еще бы в лоб поцеловал, как на прощанье, ну серьезно. Саша хихикает беззвучно и ноги поджимает, готовая слушать.

Не готовая к тому, что слышит.

– Надеюсь, вы предохраняетесь? – тетя Ира улыбается хитро, но смотрит совсем не так. Взгляд ее цепкий, будто читает насквозь. Беспокоится? – Нет, если вы планируете становиться родителями…

– Пока не планируем, – открещивается Саша тут же. – Я уж точно. С Ваней мы не говорили на тему детей, но блин, ну рано нам!

– А возмущения-то сколько, – смеется тетя Ира, тоже ноги поджимает, съеживается почти в кресле. – Год назад ты бы возмутилась от моего предположения, что вам вообще есть необходимость предохраняться. Я рада, Сашунь.

– Что мы спим? – не удерживается она. Нет, улыбка тети Иры только шире становится.

– Что ты счастлива, язвочка. Светишься вся. Да и эмоции твои на всю Малаховку вчера вечером были.

Ой. Щеки заливает краской моментально, и Саша сама не знает, от стыда ли это, или от того, что обжигает изнутри, от воспоминаний о том, как горела она и плавилась вчера в руках Вани, о том, как она поддавалась каждому его движению и как он поддавался ей – от того, что это все было доступно, получается, всем, еще более стыдно становится. Этого она уж точно не хотела.

– Как это спрятать?

– А вот ради этого, – кивает тетя Ира, – я тебя и позвала сегодня, если помнишь.

– А как вы поняли, что это я?

– Твоя магия. Она как усилитель работала. Не волнуйся, – тетя Ира подмигивает вдруг, и становится похожа на подружку-заговорщицу, – обычные люди не поняли, что это чье-то влияние. Так, всплеск желания, мало ли что бывает? Давай я тебе покажу, что сделать надо. Зачаруешь свой кулон, а если не его, то что угодно, что на тебе будет постоянно. Хоть тюбик с кремом.

Тюбик с кремом, думает Саша, это уже немного перебор. Не говорит этого вслух, потому что ну а вдруг это все-таки понадобится? Вдруг она передумает? Нет, лучше промолчать. К моменту, когда тетя Ира с кухни зовет Ваню с чаем и ее фирменными печеньками, Саше кажется, у нее закипает мозг – но кулон заговорен накрепко, главное, не снимать. Она его и так не снимет – не снимает никогда. Тот единственный раз был исключением. Ей нравится вишневый чай в изящных чашечках, нравится, как улыбаются довольно тетя Ира и дядя Саша, нравится сидеть под боком у Вани, и как он ее по-собственнически притягивает ближе, ладонь устроив на ее талии. Ей нравится то, как к слову и походя ей тетя Ира дает советы, которым она уж точно собирается следовать, потому что а как же иначе?

Еще ей нравится, уже возвращаясь домой, когда Ваня прямо перед воротами останавливается, целоваться с ним долго-долго, почти перелезая к нему на колени. Нравится в его объятьях устраиваться поудобнее, чтобы посмотреть фильм – правда досмотреть, не отвлекаясь, кроме как на короткие поцелуи.

И не думать о том, как бы не начать фонить эмоциями на всю округу, и не беспокоиться по этому поводу, ей тоже нравится. Наверное, больше всего.

========== Глава 34 ==========

Для такого короткого времени Ваня знает ее тело слишком хорошо – знает, где, в какой момент и как дотронуться, поцеловать, огладить, куснуть, и кажется, понимает все это инстинктивно. Слишком хорошо, определенно – Саша его целует, когда дыхание выровнять получается, и довольно улыбается, когда он тянется на автомате за ней, когда она отрывается от его губ, не готовый ее отпустить. Как хорошо, что сегодня воскресенье, и с утра пораньше никуда не надо спешить – ну почти никуда. Идти, по крайней мере, не надо никуда, и можно еще полежать в обнимку, целоваться снова и снова, пока не надоест.

Нет, если ждать, когда же надоест, можно провести тут вечность. Для нее каждый поцелуй как первый, и каждый как последний, она не может от него оторваться надолго добровольно. Или все дело в том, что не так много времени у них было на то, чтобы действительно этим насладиться, никуда не торопясь? Будет еще, обещает она себе, у них времени навалом. У них вся жизнь впереди, как у родителей, как у тети Наташи с дядей Игорем, как у тети Иры с дядей Сашей – примеров перед глазами хватает. Терять время, которое они могли бы провести вместе, не хочется, но и спешить смысла нет. Им и так принадлежит все то время, что они проводят вместе, и их пальцы уже переплетаются инстинктивно, стоит им найти ладони друг друга, и они не могут перестать смотреть друг на друга. Нормально ли это?

Для них да.

– Сегодня твои родители приезжают, – вздыхает Саша, прижимается крепче. Ваня ее под бок к себе подгребает собственнически – она не против. Она только за. Ей это нравится. Ей в нем нравится все, на самом деле – ну или почти все, не факт, что не существует чего-то, о чем она не знает и что не готова в нем принять безоговорочно. В конце концов, отношения – постоянный компромисс, готовность меняться, и она готова меняться ради него, если найдется что-то, что он не примет в ней. Если это что-то не настолько важная часть ее жизни, что изменить ее нереально.

Нет, поправляет она себя, вряд ли есть что-то в нем, что раздражало бы ее, но о чем она не знает, и вряд ли он не знает о ней чего-то, что заставило бы его попросить ее поменяться. Они все-таки уже не первый год живут бок о бок, и успели изучить друг друга, и знают друг друга наизусть – он не спрашивает ее, сколько сахара она хочет в чай и с чем любит сырники и какую музыку включить в машине, когда они куда-то едут, он о ней знает все. А что столько лет не замечал, что она влюблена в него по уши, так что с того? Она в нем этого тоже не видела в упор.

– И ты что, не скучаешь?

Нет, он над ней подшучивает, это по голосу понятно – лицо его вроде как серьезное, но актер из него никакой. И так понятно, что он прекрасно знает, что она скучает по его родителям не меньше его самого. Как не скучать? Они ей самой все равно что вторые родители, и она их очень любит. Просто…

– Мне придется все им объяснять. Нам придется, – поправляется она, когда он рот открывает. – И вдруг им это не понравится? Да-да, ты сейчас скажешь, что они меня любят, и все такое, но Вань, они меня любят как дочь, а не как девчонку, которая к их сыну в постель влезла. Ну не смейся!

Он смеется еще больше и к ее макушке жмется губами ненадолго. Даже если бы хотела, вряд ли бы она смогла обидеться, только вот она и не хочет. На него – не хочет.

– Сань, – заявляет он, – да мама праздник устроит, когда узнает, что мы вместе, и пару десятков куриц перережет, чтобы богине в благодарность в жертву принести. Я не знаю, кто из нас тебя больше любит, я или она. И папа не особо отстает. Ты сейчас зря загоняешься.

Почему-то от этих его слов и правда становится легче. Наверное, потому, что она привыкла ему верить, и потому, что он сейчас настолько убедителен, что она бы ему поверила, даже скажи он, что солнце заходит на востоке, а ее зовут не Сашей, а как-то еще. Прав ли он?

Она надеется, что да.

До приезда родителей надо успеть вроде бы и не так много, но вставать все-таки пора – по времени уже обед, а не завтрак, и осталось совсем немного. Они наверняка с дороги будут голодными, надо что-нибудь свежее приготовить будет, и хорошо что не нужно прибираться, потому что это они никогда не откладывали. Из его объятий выбираться не хочется, но надо – без них тут же становится холодно. Собственные шорты висят на спинке ближайшего стула, рядом обнаруживается ванина футболка, которую она тут же натягивает – ничего, зайдет к себе в комнату и возьмет другую, что ему, сложно, что ли? Уже на кухне Ваня ее руку перехватывает, стоит ей потянуться к турке. В чем дело?

– Никогда не любил кофе особо, разве что когда надо было проснуться, а я невыспавшийся, – поясняет он. В смысле? Он же всегда кофе любил, всегда просил именно его, с чего это вдруг?

– Я тебе все это время кофе варила, а ты его не любил? – Саша не возмущается, нет, но удивлена настолько, что сдержать это удивление сложно. – Это как вообще, Ванюш?

– Ну тебе просто нравилось его для меня готовить, ты всегда такая довольная была, светилась вся, – он плечами пожимает, выглядит виновато. – Я и просил кофе, чтобы за тобой понаблюдать.

Что еще она о нем не знает? Что еще из того, что, она была уверена, она знает чуть ли не наизусть? Хочется пафосно, как в каком-то из мемов, воздеть руки и воскликнуть «все это было ложью!», но это было бы идиотизмом.

– Хоть черный чай-то ты на самом деле любишь, или тоже делал вид, чтобы меня порадовать? – вопрос ее звучит почти обреченно. Ваня смеется, ладони к груди прижимает картинно, делает вид, что ранен в сердце. Смешной. Не улыбаться не получается.

– Я люблю все, что ты для меня делаешь, – отвечает он, наконец, смех в его голосе еще слышен. – Но черный чай больше всего, тут ты права.

Ей хочется как-нибудь ему отомстить за то, что он ей столько времени врал. Не отомстит, знает она. Не сможет. Как и он не смог бы отомстить ей. Вместо этого она целует его куда-то в скулу, прежде чем на кнопку чайника нажать. Кроме чая, им надо еще что-нибудь поесть. Кроме того, что поесть сейчас, им надо хотя бы начать готовить обед до того, как на часах будет двенадцать. Тетя Лена и дядя Андрей будут дома ориентировочно часам к двум – по факту неизвестно, но остается надеяться, что не раньше. Телевизор на угловой полочке Саша включает на музыкальном канале, делает погромче, пританцовывает, посмеиваясь, нарезая овощи, пока Ваня, шмыгая носом, режет лук. На обед единодушно решено готовить паэлью с курицей, и унюхавшие запах варящегося мяса Теона и Плутон вертятся под ногами, пока овощи притушиваются на тихом огне и не требуют внимания, а Ваня Сашу кружит по кухне в некоем подобии вальса, и на телеэкране рыжий мальчик играет на гитаре для девочки под пение Эда Ширана и Тейлор Свифт.

– Мы уже думали, что придется дом заново отстраивать после того, как мы вас тут вдвоем оставили, – раздается от дверей смешливый голос тети Лены, как раз когда Ваня губами прижимается к ямочке над ее ключицей. Его футболка все-таки больше, чем она носит, и ворот шире, неудивительно, что сползает постоянно то в одну сторону, то в другую. Саша дергается испуганно, разворачивается лицом к двери так резко, что Ваня едва успевает от нее оторваться. Сам он, похоже, тоже в шоке. – А вы, оказывается, миритесь.

– А мы думали, вы чуть позже приедете, – находится первым Ваня. – У нас обед еще не готов. А папа где?

– Вещи от ворот перетаскивает к порогу, – отмахивается тетя Лена, мол, спроси посложнее что. – Не беспокойся, часик мы потерпим, вряд ли готовка дольше займет. Ты мне лучше вот что скажи, лоботряс ты мой, как ты Сашуньке-то мозги запудрил до того, что она тебе еще не дала по башке за твои вольности?

– Ну ма-ам, – недовольно тянет Ваня, к себе Сашу прижимает крепче, будто боится, что она сбежит. Она сбегать не собирается, только щеки краской заливает. – Давай еще скажи что ты недовольна.

– Я в шоке, – тетя Лена фыркает, но в глазах у нее чертенята пляшут. – Сашунь, что ты в нем нашла? Такая девочка хорошая, и с нашим лоботрясом, это как вообще?

Смущение смущением, а становится смешно. Ну что ей ответить? Тетя Лена и так прекрасно знает, что она Ваню любит. Смеется над ними? Скорее всего. От этого не обидно совершенно – насмешка эта беззлобная, Саша знает об этом.

– Ну вот так получилось, теть Лен, – она плечами пожимает в подтверждение своих слов, мол, я-то откуда знаю, как это так? – Просто оказалось, что нам обоим хочется одного и того же.

– Вы о чем? – голос дяди Андрея из коридора раздается, и спустя, наверное, миг или два он появляется в дверях, жену обнимая за плечи, лицо его меняется, стоит ему их увидеть, и глаза светлые блестят шутливо. – О, да я дожил до этого момента! Лен, щипни меня, а? А то я сейчас поверю, что это реальность, а потом окажется, что мне снится.

– Ага, щас я тебя ущипну, а потом ты полдня будешь ходить и бурчать на меня, что я перестаралась, – тетя Лена фыркает снова. – Не бывает коллективных галлюцинаций, так что придется тебе поверить мне на слово, потому что я это тоже вижу. Кстати, Сашунь, классная футболка. Не помню у тебя такой.

Помнит зато отлично такую у Вани, в этом Саша может поклясться, и по хитрой улыбочке тети Лены это можно понять без единого слова. Румянец возвращается, не только на щеки, но на все лицо, до корней волос, до кончиков ушей заливает ее всю – Ваня тоже краснеет, хоть и не настолько. Смешной. Не нужно даже уточнять, после чего именно эта футболка на ней оказалась, похоже, это и так понятно – не стала бы она, если бы они проснулись порознь, топать к нему в комнату и рыться в его шкафу в поиске футболки, которую бы сегодня надела. Похоже, они невольно спалились больше, чем планировали сразу. Такие новости, кажется ей, надо было сообщать понемногу, постепенно. Так они и собирались сделать, так и договаривались. А в итоге что?

А в итоге облажались. Но вроде никто не против? Саша шагает к тете Лене и дяде Андрею, решение приняв, и почти ныряет в их объятья.

– Я скучала, – говорит она вместо всего остального, всего того, что можно было бы сказать. – И рада, что вы приехали. Я за Лизой съезжу…

– Сиди уж дома, егоза, – дядя Андрей ее по голове треплет, и без того небрежный хвостик растрепав еще больше. – Наташа ее обещала завезти, когда Настю забирать от Иры будет. Или это ты от нас свалить хочешь и без обеда нас оставить?