Текст книги "Ever since we met (СИ)"

Автор книги: Clannes

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

Выразительный кашель со стороны кровати заставляет их все-таки оторваться друг от друга где-то через минуту или около того. Щеки заливает краской, когда Саша встречается взглядом с хитро улыбающимися Соней и Алиной. Лиза наверняка улыбается так же, но над подушкой видно только блестящие смешливо глаза. Заразы.

– Вообще-то тут дети, – заявляет Алинка, того и гляди, засмеется в голос. – Лизке только четырнадцать. И мы несовершеннолетние. Так что мы, наверное, пойдем отсюда, а то тут сейчас будет восемнадцать плюс, судя по всему.

– На восемнадцать плюс мы вас не позовем, не надейся, – отзывается Саша, язык ей показывает. Ладонь Вани как-то очень удобно устраивается на ее бедре, и выпутываться не хочется. Впрочем, вполне хорошо получается устроиться у него на коленях, когда он садится на стул. – Я думала, ты домой к восьми вернешься. Что, Сэмми и Димка так быстро свалили?

– Да у Димки Сапсан, он же всего на пару дней приехал, – отмахивается Ваня, мол, ничего особенного. – Так что мы его проводили, потом я Сэмми домой подкинул, ну и рванул на максимально разрешенной скорости. Не превышал, не смотри на меня так. Штраф никому не нужен, дерево посреди моего капота тоже.

– Вань, – зовет Соня, – ты обещал рассказать, как Сашка носы расквашивала.

Ваня смеется заразительно, громко. Он вообще намного громогласнее Саши, и это ей тоже нравится. Она знает, как бы тихо она ни говорила, ее семья ее услышит. Девочки из ковена – тоже семья. Ваня и его родители – тоже.

– Вот хитрая лиса, а! – заявляет он преувеличенно-возмущенно, отсмеявшись. – Ничего я не обещал. Но ладно, по доброте душевной, так и быть.

Девчонки подбираются, готовые слушать историю, наверное, около получаса. Будет им, ага. Там и не было ничего такого.

– Саня когда приехала, – начинает Ваня, и в голосе его неизвестно откуда вдруг появившееся тепло, – как зайчонок была. Пугливая такая прям. И когда уже тут в школу пошла, ее задирать начали. Новенькая, тихая, в конфликты не лезет, не жалуется старшим. Ну вот и пристал один. Конкретно Саню довел в один момент, я сам не понял, чем…

– Не понял он, – перебивает Саша, глаза на секунду закатывает, мол, не выебывайся. – Он тебя оскорбил, потом еще наезжать начал, а ты… «не понял», ага.

– Ну я ему сказал, что не хочу ему нос ломать, а он сказал, что это была угроза и он ее запомнил, – беспомощно разводит руками Ваня, но тут же подхватывает ее снова, чтобы с его коленей не свалилась. – А потом Саня аж зубами заскрипела, а этот идиот вдруг о порог споткнулся и полетел мордой в пол. Еще и руку сломал, пытаясь притормозить. Жалко только не понял, что это Саня сделала. Было бы интересно посмотреть, как бы он всех убеждал, что это она, если все видели, что она в паре метров от него стояла.

Лизка, историю эту вообще не знавшая, после нескольких хлопков в ладоши показывает большими пальцами вверх. Хулиганка.

– Я тогда только-только узнала, что я ведьма, впервые проявилось за пару дней до того, я день дома отлежалась, пришла в себя, а тут этот вот, – Саша руками беспомощно разводит, мол, я тут вообще ни при чем. – Ну и как-то само получилось. Разозлил он меня. Я сама перепугалась, к тете Ире побежала, а то как же, только утро, только в школу пришла, а уже кому-то пару костей сломать успела, это что, постоянно так будет? Она убедилась, что медицинскую помощь ему оказали, и не беспокоилась больше. Это я нервничала.

– Вот это любовь, – смеется Соня. – Когда твой парень за тебя обещает нос сломать, а ты его ломаешь вместо него, чтобы ему не приходилось.

– Ваня тогда моим парнем не был, – возражает Саша, легонько его пихает, мол, видишь, сколько упустил? – Долго еще не был.

– А вы пробовали встречаться? – влезает Лиза. Глазки блестят у всех трех. Любопытные маленькие заразы. – Ну, раньше.

– Не. Венками вот зато менялись. Кстати, в тот же день, из школы шли, ну и сплели по приколу из листьев. У меня кривой такой вышел, до сих пор стыдно, – Ваня хмыкает, щурится смешливо. – А встречаться нет, не пробовали. Я был уверен, что Сане не нравлюсь, она – что она мне, ну вы эту беготню уже видели.

Смотрят они на него, конечно, как будто у него вторая голова отросла. И на нее тоже, впрочем. Ничего, переживут они такие новости. Конечно, девчонки знали, что они еще в детстве венками обменялись по незнанию, но это всегда так, одно дело знать, другое дело – слышать, как именно это было. Даже никакой романтики, просто ребячество, а в итоге вот что. Кто же знал, что ее детская влюбленность со временем превратится в это? Кто знал, что он тоже в нее влюбился? Кто знал, что никакой венок не потребуется, чтобы ее чувства лишь выросли, потому что она ведьма, а эта грань действует только на обычных людей?

– Я тоже хочу венками обменяться когда-нибудь, – Лиза подушку к животу прижимает, будто обнимая, и падает на спину на кровать, голову свешивая, косы черные свисают до пола. – Только не случайно, а специально, и с кем захочу.

С кем она хочет, Саша знает – не знает Соня, не факт что знает Алинка, видящая будущее, но не чувства людей, даже Ваня догадывается, но не знает точно. Собственная исключительность приятно щекочет самолюбие. Так же приятно, как поцелуй, который Ваня оставляет на ее щеке, почти клюет ее, совсем уж быстро, будто пытается сделать так, чтобы девчонки не успели заметить, что это было. Смешной.

Девчонкам уезжать приходится к восьми, после ужина – тетя Ира заезжает, забирает и Соню, и Алинку, которую до дома подкинет, они на прощание расцеловываются, Соня подмигивает ей, обещает солнечное утро – она может. Раз обещает, значит, сделает. Саша, в дом зайдя, Ваню в щеку целует и ускользает от него. Он ее поймать не пытается – знает, если она не задерживается рядом, значит, есть что-то, что ему не стоит знать, ну или просто не обязательно. Хорошо, когда тебе так доверяют – иметь кого-то, кому тоже можно так доверять, не хуже. Хорошо, что они стали такими людьми друг для друга. Тетя Лена ей улыбается, когда она опускается в кресло напротив, поджимая ноги, и подталкивает по журнальному столику к ней пузатую чашку с чаем. Толстостенную, чтобы не так быстро остывал. Смотрит она, впрочем, пытливо, явно не зная, о чем пойдет речь, и щеки заливает краска. Ну вот как об этом заговорить с тетей Леной? С мамой Вани, поправляет она себя. В данном случае именно в этом проблема.

– Теть Лен, – в омут, так с головой, – есть какой-то способ предотвратить беременность? Который либо долговременный, либо долго можно применять без вреда. Я думала насчет таблеток…

– Надеюсь, передумала, – вставляет тетя Лена. – Судя по тому, что ты меня просишь не посоветовать, какие лучше, а сказать способ, наверняка и правда.

– И правда, – соглашается Саша.

– И что, не хочешь детей от моего лоботряса?

Она на миг зависает даже, прежде чем понимает, что тетя Лена смеется. Да уж, похоже, она переволновалась, раз уже не может отличить серьезный вопрос от шутливого. Надо приходить в себя.

– Мы сейчас оба не готовы, – отвечает она, наконец. – И хотелось бы исключить любой риск случайной беременности. Года через четыре-пять, наверное, подумаем об этом всерьез, но пока мне восемнадцать, Ване двадцать, мы еще на ногах как следует не стоим. Не хочется надеяться на мифическую лужайку для зайки, которого там какой-нибудь бог даст.

– Пока этот дом стоит, он будет домом для вас и для всех детей, которых вы решите иметь, – заявляет тетя Лена серьезно, даже улыбка у нее меняется. Впрочем, лишь на миг. – Если решите. Так, смотри, можно травы, и чуть магии, но как бы ты не забывала о них. А можно что-нибудь зачаровать, что на тебе постоянно, но ограниченно не по времени или по заряду, а просто чтобы снять можно было, и это посложнее. Может быть, есть еще другие способы, я попробую найти. Пока еще немного так попредохраняйтесь, ладно?

Это правда смущающе, говорить на эту тему с тетей Леной, которая ей как мама, и которая ее возможным детям будет бабушкой. Будущим детям, поправляет себя Саша, сон снова вспоминая. Наверняка такое будет. Чашку с чаем, не опустевшую даже наполовину еще, она отставляет, чтобы пересесть на подлокотник кресла, в котором тетя Лена сидит, и обнять ее. Ответные объятья такие же крепкие, теплые и любящие. Можно закрыть глаза и представить себе, что она снова маленькая девочка, которую любят все вокруг. До попытки родителей оградиться от нее и оградить ее от них, до нового города, где никто не знаком, до уверенности в том, что ее предали, а может, и просто без этого. Может быть, в каком-то другом варианте развития событий все было бы иначе, все пошло бы по-другому, и родители не испугались бы, и в Москву привезли бы ее целенаправленно, и объяснили бы ей, почему оставляют надолго, и они бы созванивались постоянно, и встречались бы часто, и… Нет, не надо думать об этом всем. У истории нет сослагательного наклонения, прочитала она как-то раз. Если бы, да кабы, да вот только ничего из этого не было, а если и будет, то уже иначе. В конце концов, ей ведь больше не одиннадцать. В конце концов, в одну реку дважды не войти, и об этом она уж точно не жалеет. Новый опыт должен быть окончательно новым.

Чай она все-таки допивает потом, тетю Лену в щеку целует, прежде чем выйти, чашку свою моет как-то даже излишне старательно, прежде чем выключить, наконец, воду. В комнате у нее – они все еще имеют отдельные комнаты, и спят, по настроению, то у него, то у нее – Ваня уже сидит, выбирая фильм. К моменту, когда они его досмотрят, им лучше бы уснуть. Завтра все-таки понедельник, и вставать сложнее с каждым днем, с каждым все более поздним рассветом, тем более когда за окном хмурый октябрь.

– Ванюш, – она его со спины обнимает, лбом тыкается коротко между его лопаток, но тут же голову поднимает, – что бы ты сказал, если бы я сказала, что у нас будет ребенок?

Счастьем он вспыхивает настолько, что светится весь. Есть в его сиянии и немного неуверенности, и даже страха, это видно в его глазах, но счастье неподдельное, и от этого тепло.

– А ты…

– Пока нет, – она головой качает, улыбается. – Мы же хорошо предохранялись, Ванюш. Просто мне снится уже не в первый раз, что я беременна. И я точно знаю, что это твой ребенок.

Ноутбук отставив в сторону, он ее тянет к себе на колени, целует легко куда-то в ключицу. Щекотно и приятно.

– Я бы очень хотел, чтобы у нас был ребенок. Но мы еще не совсем самостоятельны, зай. Если будет, конечно, из кожи вон вылезу, чтобы у тебя и детей было все, что надо, но хотелось бы быть немного более готовым. Подождешь?

Ну вот не хитрюга ли, скидывать на нее все, будто ей больше всего надо! Нет, не так это, видно и по его мечтательной улыбке, и по тому, как он ее к себе прижимает. Когда у них когда-нибудь будет ребенок, это будет ее единственный конкурент за любовь Вани, это Саша знает точно. Единственный, если будет один. Если больше, то, конечно…

– Мне тетя Лена сказала, что поможет с этим, – делится она. – Так что можешь не беспокоиться, она не спешит с тем, чтобы стать бабушкой, и поможет реально.

Ваня вместо ответа на это ее целует, примерно так же, как несколько часов назад, при девчонках. Разве что девчонок тут больше нет, да и вообще никого другого, кроме них, и зачем сдерживаться? К тому времени, как они вспоминают о том, что хотели посмотреть фильм, им бы пора уже спать.

В конце концов, фильм и завтра посмотреть можно.

========== Глава 39 ==========

Может быть, если бы она была единственной такой, или если бы это было не впервые, Сашу бы и мучили угрызения совести, но ни единой мысли по поводу того, какая она плохая, не возникло у нее, когда она вместо кабинета ОБЖ уверенно свернула в противоположную сторону, к выходу. Пятница, в конце концов, и ей правда жаль тех, кто учится в субботу, но как же хорошо не быть среди них! И как хорошо, что не среди них Ваня, который, свалив пораньше из университета, уже ждет ее с сумками с вещами, приготовленными с вечера. Она его в щеку целует коротко, забирая свою сумку – он пытается ее ей не отдать. Чего это он?

– Нет, ну наглеж, – не выдерживает он молчания, наконец. – Мало того, что не целуешь нормально, так еще и сумку отобрать пытаешься. А она тяжелая, уж ты-то должна знать, сама ее собирала.

На его возмущение почти смешно смотреть. Ваня вообще забавный, когда возмущается беспочвенно. Сумку у него Саша все же отбирает, но тут же пользуется тем, что у него освободилась рука, чтобы свои и его пальцы переплести. Недовольство его тает быстрее летнего утреннего тумана.

– Если я тебя сейчас буду нормально целовать, это затянется надолго, а нам на поезд успеть надо, – заявляет она ему, тянется, чтобы еще раз в щеку коротко чмокнуть, и тянет его за собой после этого. – Иначе плакали наши билеты. Давай, нам туда еще добраться надо. Не тормозим.

– Никогда не замечал за тобой такой торопливости, – жалуется картинно Ваня, парой шагов с ней поравнявшись. Руку ее он явно отпускать не собирается, и это ей очень нравится – они, идущие довольно быстро, вряд ли выглядят прогуливающейся парочкой, но куда-то спешащей парочкой – запросто.

– Это потому что у меня редко есть причины торопиться, а когда они есть, ты не обращаешь на это внимания, – смеется она коротко. – Давай, автобус-метро-Сапсан. Готов к путешествию?

На машине вышло бы дольше намного – они едут не на машине по итогу. Ей больше времени хочется провести с родителями, а ему не хочется с ней расставаться, если есть возможность этого не делать, да и с родителями ее он вроде бы ладит хорошо, так что почему бы и нет? Да и мама обронила будто бы невзначай, мол, Ваньке твоему тоже место найдем, если вы не захотите проводить выходные порознь. Все-таки мама многое понимает, может, даже больше, чем могло бы показаться. И Саша, если уж на то пошло, вовсе не считает, что это плохо. Да и с чего бы ей?

Белые питерские ночи закончились уже давно, на дворе октябрь, и когда Сапсан останавливается на Московском вокзале, за его окнами уже совсем темно. Саша, в дороге задремавшая, от Вани нехотя отлепляется и зевает широко, рот ладошкой прикрывая в последний момент. Ваня смеется, с багажной полки их сумки берет, обе их себе на плечо вешает, и тянет ее за собой, пальцы их сплетая уже будто бы и по привычке. Будто уже на автомате. Ей кажется в такие моменты, что он в нее влюблен не меньше, чем она в него, и от этого страшно немножко – неужели она заслуживает? Еще страшнее предположить, что не заслуживает, но он все равно любит.

Заслуживает ли Ваня ее любви, она даже не думает. Разве это надо заслуживать? Даже если да, он заслужил быть любимым уже тем, что он есть тот кто он есть. Саша в своих мыслях сама путается, когда доходит до них, и на этот раз снова, как и в предыдущие разы, решает об этом просто не думать. Просто Ваня хороший. Просто Ваня заботится о ней, и он делает это явно искренне. Просто она любит его, и все тут.

От метро идти недалеко, в кармане лежат ключи, но в дверь лучше позвонить. На всякий случай. Открывать явно идет папа – шаги тяжелые, и Саша чувствует себя снова маленькой, как до того, как она стала странной, а потом стала ведьмой, как тогда, когда в дверь звонили, и папа открывать шел, а мама ругалась шутливо, что он топочет, как слон, того и гляди, пол проломит и к соседям снизу провалится. Когда ей было года три, она и правда верила, и жутко боялась, не столько того, что папа дырку в полу проделает, сколько того, что это же падать далеко, а вдруг под дыркой не будет дивана или кровати, и он ударится. Пол, впрочем, целый до сих пор, а у папы улыбка широкая и радостная, и когда он ее ловит в объятья, а она у него на шее виснет, ощущение дома совсем как в детстве.

Совсем как в Малаховке, у Букиных. Там тоже дом, и эта мысль Сашу совершенно не удивляет. Да и с чего бы? Там ее любят. Тут, как выяснилось в прошлом году, тоже, что бы она себе ни думала до того. Почему у нее не может быть два места, что она зовет домом? Разве это плохо, что у нее не только одно?

Она так не считает.

– Опять на пороге вас держу, – цокает папа возмущенно языком, явно сердясь не на них, а на себя, когда отпускает ее, и в сторону отступает. – Проходите, а то что как не свои, не родные?

– Да вот держишь их, как не своих и неродных, вот и стоят, – фыркает мама, руки распахивает для объятия, и не обнять ее не можется, да и не хочется. Зачем бы? У нее взгляд хитрый, и Саша видит яснее некуда, кого ей так напоминает постоянно отражение в зеркале. Просто мама старше, но возраст – то, что со временем неизбежно придет, а не то, ради чего придется постараться. – Вы прям вовремя. Мы уже думали, если вы через час не появитесь, ужинать без вас будем.

– Поздний бы получился ужин, теть Ян, – хмыкает Ваня, в ее приветственные объятья послушно ныряет сразу после Саши. – А у нас бы еще позже. Это все Саня, торопилась, чтобы мы на поезд не опоздали. Если бы она меня ждала, а не тащила за собой, мы бы завтра приехали.

– Как хорошо бывает меня слушать, да, Ванюш? – смеется Саша, сумку с плеча скидывает и дверь ванной толкает – руки помыть надо первым делом с дороги. Гигиена – дело первой важности. Рядом с раковиной любимое пушистое желтое полотенце с цыпленком, мыло привычно не на раковине, а на полочке около нее, и когда она за ним тянется, взгляд падает чуть ниже. Там коробочка, и у нее еще ни разу не возникала необходимость покупать подобные, но не понять, что в ней, кажется невозможным. Особенно благодаря малышу, улыбающемуся с упаковки. Она так и замирает, забыв даже выключить воду, с мыльной пеной на руках, пытаясь уложить это в голове. Мама еще молодая, и она могла бы, но сложновато себе представить, что сейчас, в восемнадцать лет, она может стать старшей сестрой. Это как вообще?

– Сашунь? – мама дверь незапертую легко толкает, в ванную заглядывает, прежде чем зайти – ее в зеркале видно, иначе пришлось бы повернуться к двери. Направление ее взгляда она прослеживает легко, похоже, и улыбается сконфуженно. – Я хотела потом рассказать, после ужина. Сюрприз сделать. Видимо, надо было повнимательнее прятать все улики.

– То есть ребенок и правда будет? – собственный голос Саше кажется хриплым и непослушным. Неприятным даже почти – приходится прокашляться. Мамина улыбка из сконфуженной превращается в неловкую.

– Это проблема?

Нет, ну вот что она такое говорит? Саша носом шмыгает, сморгнуть пытается навернувшиеся слезы, и, разворачиваясь, как есть, с руками все еще в мыле, маму обнимает, стараясь не намочить ей одежду. В мокрой, как ни крути, потом неприятно, а ей теперь, оказывается, не только о себе думать надо.

– Я на бензине или на билетах разорюсь, туда-сюда ездить, к вам и к этому маленькому чуду, – смеется она, отстраняется, чтобы руки вытереть, и ладонь к маминому животу, еще еле заметному, тянет. – Можно?

– Ты там ничего не почувствуешь, – мама тоже смеется. – Там еще такой маленький комочек, еще я его не чувствую.

Саша только улыбается молча, глаза прикрывает – так сосредоточиться легче. Под ладонью, не совсем там, куда она ее положила, чуть ниже, будто едва заметная пульсация, не болезненная, не вредная, не как от болезни. Другая. Ладонь приходится сдвинуть, чтобы почувствовать лучше, и счастливую улыбку сдержать не получается.

– Привет, чудо, – зовет она шепотом. – Это твоя старшая сестричка. Ты давай там, расти, не сильно спеши, всему свое время. Я тебя буду ждать тут.

– Ты его правда чувствуешь? – мама смотрит недоверчиво и изумленно. Она серьезно? Похоже, да.

– Мам, я ведьма. Причем целительница. Кто-то лучше всего с погодой справляется, кто-то с эмоциями, кто-то еще с чем-то, а я с человеческим организмом. Чтобы я не почувствовала беременность, да я бы сама себя не уважала.

Мама смеется, и все удивление с лица ее уходит. Вот так-то лучше.

– Пошли ужинать, – говорит она. – Мы пока тут секретничаем, Ванька твой уже наверняка на кухне руки помыл. Я мясо с овощами запекла, как ты любишь. А еще раскладушка сломалась, так что мы матрас купили. Потерпите пару ночей спать не в одной кровати?

Щеки вспыхивают моментально, а на лицо наползает дурацкая смущенная улыбка. Нет, было бы глупо предполагать, что мама не догадывается. Она и не предполагала. Но ожидать, что она вот так вот об этом походя скажет, тоже не могла. Когда они на кухню выходят, она все еще красная. Румянец так легко не сходит, к сожалению. Папа и Ваня встречают их улыбками такими, что, не знай она наверняка, что они не слышали их разговора, решила бы, что знают все, о чем они говорили. Не, это уже паранойя.

– Вань, а ты как относишься к детям? – спрашивает папа уже посреди ужина. Ваня давится от неожиданности, глаза несчастные поднимает, пока откашляться пытается, стучит себя кулаком в грудь – ей приходится его по спине похлопать. Родители выглядят так, будто сейчас засмеются, но мама все-таки протягивает ему чашку воды.

– Спасибо, теть Ян, – хрипит он, прокашлявшись, и пару глотков делает. Голос у него после этого почти нормальный. – Мы… – он кашляет еще пару раз, – мы с Саней пока не торопимся с этим.

Саше теперь тоже смешно, но смех она сдерживает. Ну да, их в последние несколько дней спросили об этом чуть ли не все, чтобы знать, какие у них планы, и не потребуется ли от них поменять ради этого свои. Даже тетя Эля спросила – как она сама сказала, Дашка уже подросла, и она могла бы иногда сидеть с ребенком, если им надо, да и ее дочке было бы веселее. Но Ване, в принципе, такая реакция простительна, он ведь не знает о том, почему вопрос задан.

– Ванюш, – она его треплет по волосам, довольно отмечая, как он ластится совсем инстинктивно, невольно даже, совсем как кот, – ну не так вопрос звучал. Не в том вопрос, планируем ли мы детей, а в том, как ты к ним относишься.

– Хорошо отношусь, – он улыбается, но взгляд его все еще недоверчивый, хоть и напополам с этой самой улыбкой. Да, детей он любит, посмотреть хотя бы на то, как он возится с Дашей каждый раз, когда тетя Эля с ней приходит, как выдумывает для нее тысячи разных игр, как кормит или даже убаюкивает, чтобы она уснула. Когда-нибудь – не сейчас – из него наверняка выйдет хороший папа.

Не сейчас, это точно. Они все-таки оба не готовы.

– Значит, будем и дальше тебя ждать вместе с Сашуней, – хмыкает мама. Нет, ну как будто иначе не ждали бы, особенно учитывая, как они довольны тем, что Ваня нашел-таки как с ней объясниться и они теперь вместе. – Ну, когда ребенок будет.

– Я старшей сестрой буду, Ванюш, – влезает Саша, прежде чем Ваня опять решит, что его про их детей спрашивают. – Совсем скоро уже. Представляешь, я уже чувствовала малыша. Такой маленький комочек, только начал формироваться. Не верится даже, что все мы такими вот комочками были.

– В смысле, чувствовала? – папа хмурится, и лицо у него совсем такое же, как было у мамы там, в ванной. С кем поведешься, вспоминается Саше старая поговорка… Смешно становится снова.

– Андрюш, Сашуня же ведьма у нас, – мама его ладонь своей накрывает, улыбается мягко, ну будто сама не удивлялась так же минут пятнадцать назад. – Они больше чувствуют, чем мы.

– Все по-своему, – вставляет и Ваня свои пять копеек. – Мама бы, например, вряд ли смогла так легко почувствовать это, зато сколько раз она нас с Саней успокаивала, когда мы нервничали, не сосчитать. А Саня целительница.

– А как это понять?

Мама улыбается, когда папа этот вопрос задает, но глаза и у нее вспыхивают на миг. Интересно и ей. Они ни разу об этом не говорили, в конце концов.

– То, что в ведьме сильнее всего из всех возможных сил, и есть ее специализация, – объясняет Саша, припоминает, как ей это тетя Лена объясняла. – Оно и прорывается первым. Какая-нибудь погодница попадет в грозу и отведет ее от себя, не задумываясь об этом, а целительница будет трястись под деревом и не подозревать, что она бы могла это сделать, потому что не знает, что она ведьма. Потому что сила еще не проснулась. А когда просыпается, и когда она уже умеет с ней управляться, тогда может.

– Тогда какая суть в специализации-то? – папа, похоже, все еще не до конца врубается. Она тоже не сразу поняла, впрочем, так что осуждать его не собирается.

– Пап, профессиональный электрик починит розетку быстрее тебя, потому что он этому учился. Вот тут то же самое.

– У Сани сила проснулась, когда я голову разбил при падении, а она меня вылечила за пару секунд. Еще и кровью поделилась, – опять дополняет Ваня. – Так и поняли, что она целительница.

Об этом родители явно не знали: переводят с него на нее взгляд и обратно. Ну да, она же не рассказывала.

– Кровь делает все сильнее, – поясняет Саша. – Я тогда не знала, правда. На автомате все делала, сама не знаю как. Вообще не понимала, что делаю. Зато сработало.

Это для нее немного даже странно – разговаривать с родителями о магии. О том, что она ведьма. Несколько лет назад ведь они, узнав о ней это, предпочли оставить ее одну, решив, что так будет лучше и для нее, и для них. Боялись. Она их не винит – может, не будь у нее магии, она бы тоже боялась тех, у кого она есть. Другое даже не обидно, а просто грустно – почему они решили, что, раз у нее есть магия, она обратит ее против них? Что она хотя бы случайно им навредит? На этой самой кухне она сорвалась тогда – потом купила несколько новых чашек, взамен разбитых, и они даже посмеялись, – но она хорошо помнит, как осколки разбившейся возле мамы чашки разлетелись ровным полукругом, будто от мамы отразились. Даже в таком состоянии она не могла навредить тем, кто ей важен. Грустно, что их страх оказался сильнее их веры в нее, но что она может сделать? Что она может изменить? Не прошлое, уж точно. Настоящее и будущее разве что.

– Врачи что говорят насчет беременности? – переводит Саша тему на то, что ее интересует больше. Мама улыбается снова. У нее вообще лицо меняется каждый раз, когда разговор заходит о том комочке внутри нее, который станет отдельным человеком. Вот это, кажется Саше, магия самая настоящая – из двух клеток создать человека. Почти с нуля.

– Говорят, на данный момент все идет как надо. Ты что скажешь? Ты у нас лучше всякого УЗИ, как-никак.

– Скажу, что если никакие внешние факторы не вмешаются, эта беременность даже не особо напряжет организм. Ну, насколько я увидела, – она улыбается чуть сконфуженно, но глаза не прячет. Да и зачем бы ей? – Я, правда, все равно не пойму, мальчик это или девочка, но все равно там все вроде бы нормально.

– Если будет девочка, может быть ведьмой. Одна же уже есть, – Ваня ее за плечи обнимает, к себе притягивает, целует в висок. Она на него смотрит непонимающе. – Ну что? Помнишь же, сама мне говорила, это то, что зависит от обоих родителей, от отца в любом случае магический ген будет. Раз у тебя есть, значит, и у этого ребенка будет.

Когда до Саши доходит, она смеется так, что слезы на глазах выступают. Приходится Ване подвинуть ближе к ней чашку с водой, потому что, когда смех потихоньку начинает сходить на нет, начинается икота. Пить воду с частой икотой, отмечает она, то еще удовольствие.

– Вань, ты мой паспорт видел столько раз, – заявляет она, отсмеявшись, – там какое отчество проставлено?

– Николаевна, – он хмурится, будто пытается понять, к чему это она. Нет, ну не в его стиле так тупить, чего это он?

– А то, что папа Андрей, тебе ничего не говорит?

Глазами он хлопает так удивленно, что понятно сразу, что он об этом и не задумывался. Ну и ладно. Не в этом суть.

– Если все-таки будет ведьма, вы не забывайте, что у нее старшая сестра такая же, и научить многому может, – просит она в шутку. Знает, они и так не забудут. – Меня в ковене научили много чему. Не всему, конечно, но мне всего восемнадцать. Вся жизнь впереди.

– Вся жизнь, да, – отзывается эхом мама, улыбается так же тепло, как когда о будущем ребенке говорила. – Ты уже так много знаешь. Представить себе не могу, какой ты умницей будешь лет через десять.

Сашу эти слова почему-то трогают, проникают куда-то в глубину души. Ни разу больше чем за год с момента, когда она добровольно шагнула навстречу примирению с родителями она не слышала в свой адрес, что она умница, именно относительно магии. Они и о самой магии-то не говорили, на самом деле. Почему, спрашивает она себя – ответа не находит. Почему-то.

Когда Ваня засыпает уже на матрасе, лежащем на полу – с приоткрытым ртом, со свисающей с матраса рукой и торчащими из-под одеяла ступнями он выглядит мило и смешно – Саша через него осторожно переступает, к двери крадется, пытаясь не разбудить никого. Ей хочется воды. Впрочем, разбудить она могла только Ваню, это становится понятно, стоит открыть дверь и услышать тихие голоса из кухни. Свет там все еще горит, хотя на часах за полночь. Подслушивать нехорошо, но она все равно подходит тихо, замирает, прежде чем полуприкрытую дверь толкнуть.

– Ты ей предложи, – говорит папа негромко. – Мы сейчас можем себе позволить трешку вместо двушки. И ведьмы наверняка и в Питере есть. И в университет она сюда переведется без проблем.

– А если она не захочет, Андрюш? – мамин голос полон неуверенности. – Я-то хочу, но если она не захочет?

– Она большая девочка, Ян. Не захочет так не захочет. Ее право.

Дверь она все-таки толкает, и родители замолкают моментально, в ее сторону смотрят. Она улыбается неловко, мол, простите, что помешала.

– Вы чего не спите? – наверное, не стоит выдавать, что она слышала последние несколько реплик. Как-никак, она их подслушала. Некрасиво поступила.

– О тебе говорим. Не икала там? – папа подмигивает, как в детстве, улыбается широко. Искренне.

– Икала, конечно, – отвечает она в тон, воды себе наливает в чашку и пару глотков делает. – Вот, за водичкой пришла, так икала. Не поделитесь, о чем говорили?

Мама вдох делает глубокий, будто нырять собирается. Вот сейчас и выяснится, правильно ли она поняла то, что услышала с той стороны двери.

– Сашунь, ты бы не хотела вернуться в Питер?

Правильно, значит. Хотелось бы сказать, что этого стоило ожидать, да только стоило ли? Нет, она до последнего не знала все-таки, что такое будет. А вот всякое бывает.

– А вы не обидитесь, если я скажу, что нет?

Нет, на лицах родителей обиды нет, но и облегчения тоже. Это не может не радовать, хоть и неправильно, наверное, быть счастливой оттого, что что-то не радует их.

– У меня там уже друзья, и ковен, и учеба, – начинает она оправдываться, сама не знает, почему.

– И Ваня, – продолжает мама с улыбкой. Ну в принципе да, она права полностью. Только щеки почему-то краснеют. – Наше дело предложить, Сашунь. Ты только подумай хорошо. Не отвечай прямо сейчас.

– Мы по собственной глупости пропустили несколько лет твоей жизни, – добавляет и папа, и почему-то выглядит сейчас старше своего возраста лет на десять. Не как человек, который говорил бы о чем-то легком и простом для него. – И очень не хотим пропускать еще больше. Просто страх перед магией оказался сильнее, чем здравый смысл, и нам очень за это стыдно.