Текст книги "Ever since we met (СИ)"

Автор книги: Clannes

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

– Да вы оба тормознутые, сынуля просто лучшее от обоих родителей взял, – Наташа ржет в голос, не сдерживаясь, уворачивается, не глядя, от кухонного полотенца, которое в нее летит, и, повернувшись на миг, язык показывает. Ну как девчонка, честное слово. – Ты вокруг Андрея круги наматывала с тех пор, как малявкой была, и он вокруг тебя так же, чего ты от Ваньки-то хочешь?

– Ну ладно, ладно, фиг с ним, с Ванькой-то, – Лена отмахивается, мол, чего уж там, – но Сашунька чего? Умная девчонка, чудо, а не ребенок, а туда же. Братом его в открытую называет, на сестру отзывается. Тормознутость что, воздушно-капельным путем передается?

– Ты бы заразилась, – Ира хмыкает, ложечку в руках крутит, уже почти тянется к пирожному, но в последний момент останавливается. С кофе вкуснее будет, Наташа как раз выключает плиту и турку снимает. – Не, посмотришь, должны в ближайшее время допереть, что да как.

– Опять твои шуточки? – Наташа щурится недоверчиво, кофе по чашечкам разливает – в запахе карамельные нотки от корицы и душистого перца, и кардамон угадывается. – Пользуешься тем, что она тебе доверяет, потому что ты верховная и хорошо к ней относишься?

– Она нам всем доверяет, у тебя устаревшая инфа, Натусь, – Ира брови вскидывает смешливо, мол, еще в чем обвинишь? Впрочем, это явно не обвинением было, тон не тот явно. – Я ей просто говорю, что для нее лучше. Например, что ритуал вступления в полную силу лучше проводить с мужчиной, с которым ведьма магически совместима, если таковой имеется, чем с абы каким. А у Сашуньки ближайшая дата на равноденствие. Зуб даю, к Дане своему она с этим не пойдет, особенно после того, как узнала, что с Ваней совместима.

Лена свою ложечку на блюдце с пирожным почти роняет, брови возмущенно поднимает, мол, ну-ка повтори? Ира ей безмятежной улыбкой отвечает, будто и не произошло ничего.

– И когда ты мне сказать собиралась? – тон Лены требовательный, да и как иначе? – Почему я, мать одного и опекунша другой, не знаю, что они совместимы, а ты знаешь?

– Именно потому, что ты мать и опекунша, и к тебе она стесняется пойти в некоторых случаях, – Ира плечами пожимает, мол, и что тут такого-то, прежде чем кофе отпить и довольно зажмуриться. – Наташ, как всегда, выше всяких похвал.

– Что на равноденствие завяжется, то уже не развязать, – задумчиво изрекает вместо ответа Наташа. – Ты уверена, что она именно его притащит? Потому что если да, я тебе буду стоя аплодировать.

– Лучше Сончу тоже научи кофе варить, – Ира смеется. – Отвечаю тебе, она именно к нему пойдет за помощью, если еще не пошла. До равноденствия-то меньше месяца осталось.

– Скорее всего, таки пошла, – Лена нижнюю губу покусывает задумчиво-нервно. – Они оба с ее дня рождения как-то себя странно ведут, особенно когда поблизости оказываются. И Сашунька как будто себя виноватой чувствует в чем-то, когда со мной разговаривает, глаза постоянно прячет, все такое. Если она его попросила о помощи, это все объясняет. Надо будет ее напрямую спросить.

– Спроси, только не пугай девчонку. Себя вспомни, – Наташа ее пихает локтем в бок. Они все три помнят, нечего тут вспоминать, пусть Андрей и не был родственником никому в их прежнем ковене, а Лене все равно боязно было. Они все через это прошли – они две даже через большее. – Ир, ты ей тоже помоги. Пусть допрет, что если мужчина от другой женщины к ней уходит, это не ее вина. Ну, как минимум не только ее.

– А чего сразу Ира? – она возмущается, пусть и в шутку. – На себя посмотрите, заразы. Все тут у своих мужчин вторые.

– Мы вторые жены, – Наташа снова язык показывает, не Лене на этот раз. – А ты просто вторая. И Сашунька, если Ваня не затупит, тоже будет просто второй, а не второй женой.

– Если не затупит, – хмыкает Лена саркастически. – Он уже тупит, как не знаю кто. Влюблен взаимно, а встречается с другой женщиной, это вообще нормально?

– Не уверена, – Ира хмыкает в ответ. – Впрочем, от твоего ребенка, да еще и от Андрея, стоило ожидать.

– Я сделаю вид, что не заметила этого камня в свой огород, потому что их и так прилетело уже достаточно, – Лена вздыхает, и подруги ее вздыхают в ответ. – Ладно, поживем – увидим.

Что-нибудь, думают все три, каждая по-своему и каждая одинаково, надо было бы сделать. Вот только нарушать ход событий чревато. Как все не испортить? Как не сделать хуже?

Как убедиться, что все уж точно будет в порядке?

========== Глава 21 ==========

Круг замыкается, думает Саша, стоит глаза открыть и вспомнить планы на день. Год назад вечером они отправлялись в клуб, с Ваней, и с Аленой, и с Тиффани с Джоном, и с Даней – сегодня опять те же планы, и тот же клуб, вот только они другие, и в их компании на две парочки больше. Встретиться с Тиффани тоже хотелось бы, они давно не виделись, и чем день рождения Вани не хороший повод? И чем день рождения Вани не повод для того, чтобы пораньше проснуться и попытаться к нему в комнату пробраться, чтобы разбудить его и вручить подарок? Главное чтобы это не было так же неловко, как множество ситуаций за последний месяц – ну, почти месяц. С тех самых пор, если точнее, как она попросила его о помощи.

С тех пор, как он согласился, даже не спрашивая, почему она просит об этом именно его.

– Я знаю, что это ты, – сонно бормочет Ваня куда-то в сторону, стоит ей открыть дверь в его комнату. Воскресенье, семь утра, и она правда не хочет спрашивать, почему он проснулся в такое время, потому что тогда придется признать, что она его в это самое время собиралась разбудить. Отчасти, да, это было бы местью за то, как рано он ее вытащил из постели в ее день рождения. Пол холодный, воздух в доме тоже – Саша ежится, дверь за собой закрывая. – Иди сюда, мерзлячка.

Ее дважды приглашать не надо – она на его кровать забирается, в ногах оставляя коробку с подарком, коленки подтягивая к груди, и вздрагивает от неожиданности, когда он, на локтях приподнимаясь, накидывает ей на плечи край одеяла, закатывая глаза: мол, что ты за неприспособленный ребенок, и за что ты мне досталась вообще такая? Каким наказанием? За какие она ему грехи, она и сама не знает, но раз есть, значит, было за что. Ей неудобно быть так близко к нему, хотя была вот уже столько раз – теперь неудобно. Особенно сейчас, когда до ритуала осталась даже не неделя. А он на нее смотрит с усмешкой, и ей почему-то хочется показать ему язык, мол, как ты, так и я.

– Ну и что? – Ваня брови вскидывает, мол, давай, признавайся, в чем дело. – Раз ты так рано ко мне пришла, значит, в чем-то дело. Значит, ты хотела чего-то, и вряд ли хотелось тебе посидеть тут и на меня попялиться.

Она, на самом деле, вовсе не против попялиться, но он прав – она отмирает, с плеч одеяло скидывает, потому что иначе не дотянуться до коробки, подцепляет ее, к себе тянет, и натыкается на заинтересованный ванин взгляд, глаза обратно подняв. Улыбается довольно – сумела-таки его заинтересовать.

– Итак, дорогой мой Иван, – она щурится хитро, уже готовится продолжить, только вот паузу выдержит – не продолжает.

– Твой, чей же еще, – он ее, если уж на то пошло, не совсем и перебивает, она сама замолкла, вот только от этих его слов хочется спрятаться, и щеки краснеют. Она бы ему сказала, чей он еще, но это значит, что ей придется напомнить себе и ему вслух, что она его подталкивает на измену и вообще на довольно подлый поступок. Надо это отмести и продолжать так, как будто ничего не происходит. Как будто все нормально.

– А будешь меня перебивать, подарка не получишь, – Саша фыркает, губы на миг надувает картинно. Помогает. – Так вот, дорогой мой Иван, здоровья желать не буду, потому что, если что, сама вылечу. Удачи желать не буду, потому что, если надо, амулетов наделаю. Ума тоже не буду желать, тут сам справляйся, по-моему, с этим у тебя проблем нет. Счастливым будь, ладно? Уж постарайся. И не забывай, что зима близко.

Он смеется громко, заразно – сдержать смешок не получается – а потом снова, когда коробку открывает. Шапку и шарф ему она сама вязала, носки и перчатки выбирала так привередливо, будто надеялась, что он в них как минимум лет десять проходит, а на дне термокружки старательно рисовала символы, которые иногда подзаряжать магией придется, но работать они будут постоянно. Ему, похоже, нравится – конечно, крутые парни шапки не носят, но что-то ей подсказывает, что этот крутой парень будет. Внутри что-то на миг вздрагивает, когда он коробку с подарками откладывает в сторону и притягивает ее к себе, когда губы его прижимаются к ее виску – на миг, потом она заставляет себя успокоиться.

– Какая ты у меня заботливая, – он посмеивается, и Саше хочется закричать – она это желание в себе давит. Она давно поняла, что он не замечает ее чувств, и больше даже не пытается, но это «у меня» сбивает ее с толку и почти задевает. Она уверена, Ваня не имел в виду ничего из того, что она хотела бы от него услышать, и знает, что он не обязан подбирать выражения так, чтобы не задеть ее, особенно учитывая что он не в курсе того, что она чувствует, и все же.

– Заметил, наконец, – она в ответ все-таки смеется, заставляет себя. – Не только тебе обо мне заботиться, знаешь ли.

Его заботливость никуда не делась, в отличие от расслабленности и спокойствия в те моменты, когда они вдвоем. Кажется, дамокловым мечом над ними повисло то, что им предстоит почти через неделю – она старается не думать об этом постоянно, но не может. Камни разложены по ячейкам коробочки, точное и необходимое число каждого, травы в тканевых мешочках ждут своего часа, другие уже настаиваются, по точным рецептам от тети Иры, что-то с полнолуния, а что-то с этой ночи, с новой луны. Все должно пойти как надо. Все должно быть хорошо.

Она все равно не может перестать нервничать.

Тетя Лена на кухню заходит, когда она уже кофе доваривает для Вани и ждет, пока кипяток чуть остынет, чтобы заварить себе травяной чай, целует ее в висок и к чайничку принюхивается, прежде чем кивнуть одобрительно. Саша ей сказала о том, что Ваню о помощи попросила, всего неделю назад, и ожидала чего угодно, но не совсем материнской доброты и обещания сделать все, что от нее зависит, чтобы все прошло как надо. Впрочем, удивление быстро прошло, и на смену ему пришел стыд за то, что она вообще сомневалась – неужели ей было недостаточно того, как хорошо с ней обращались все это время?

Да, подсказывает противненький внутренний голосочек, но когда тебя воспринимают как дочь, это одно, а совсем другое – когда ты собираешься к ее сыну в постель запрыгнуть. Пусть, технически, постели там и не будет, а все же. Саша себя успокаивает, говорит себе – все будет хорошо. Все будет как надо. Если уж тетя Лена не против, если не выносит ей мозги и не обрушивает проклятья на ее голову, значит, все должно и правда пойти нормально.

– Ну-ка, – тетя Лена ее совсем немного теснит, бедром чуть подтолкнув, улыбается мягко. – Ты кофе уже доварила, да? Жаль.

– Почему? – Саша хмурится непонимающе. Что не так-то? Вроде бы все идет как надо, Ваня сейчас к завтраку спустится, так в чем дело? Но тетя Лена вместо ответа баночку с гвоздикой с полочки со специями достает и пару гвоздиков закидывает в турку. Саша чуть ли не вскидывается – остается только надеяться, что вкус не испортится.

– Если Ване вкус не понравится, всю вину спихивай на меня, – тетя Лена подмигивает заговорщически. – Раз ты уж с ним в одном доме живешь, значит, можешь на что-то повлиять, чтобы все прошло хорошо. Постарайся не забывать добавлять ему в кофе гвоздику до самого ритуала, ладно?

– Ладно, – отзывается она эхом, ничего не понимая. Впрочем, ей и не нужно понимать, ей нужно только знать, и она знает – ей не будут врать. Раз ей сказали, что так надо делать, чтобы ритуал прошел как следует, она будет это делать. – А мне что нужно?

– А ты и так все правильно делаешь, – улыбка согревает, заставляя улыбнуться в ответ. – Хотя можешь попробовать добавлять жасмин. Не обязательно, только если хочешь.

Она вместо ответа шкафчик открывает и баночки перебирает в поисках той, где высушенные белые цветки ждут своего часа. Находит легко, снимает крышку, чтобы запах вдохнуть, зажмурившись – приятный, теплый, он будто проникает внутрь, согревая ее, как магия от той капельки, что на цепочке на ее шее висит, пусть магия в ней и была явно другой. На ее плечи ложатся ладони слишком неожиданно, и она вздрагивает, роняет баночку – она жалобно звякает, ударяясь о край кухонной тумбы, и разлетается на несколько частей. Осколок царапает ее ногу, отлетая, заставляет зашипеть и глаза распахнуть, беспомощно наблюдая за тем, как легкие лепестки медленно оседают на пол, а на царапине проступает кровь.

– Ванюш, блин, – тетя Лена вздыхает. Ну да, Ваня, кто бы еще такое сделал? – Напугал Сашуньку, молодец. Убирать теперь сам будешь. Отвечать надо за свои действия.

– Я жасмин рассыпала, – жалуется она. На полу могут быть мелкие осколки, не только крупные куски стекла, но хотя бы их она может собрать – садится на корточки и подбирает один, другой, третий. – Теперь мы без него?

– Сашунь, ты когда-то видела, чтобы у меня запасов не было? – вопросом на вопрос ей тетя Лена отвечает, и становится спокойнее. – Оставь это стекло в покое и иди сюда. Видишь теперь, почему я постоянно говорю, что надо носить тапочки?

Тапочки она в этот раз как раз-таки обула, чему искренне рада – можно перешагнуть через этот локальный хаос, не рискуя порезаться еще больше. Ваня ее снова за плечи ухватывает, на этот раз крепче, но на всего пару секунд.

– Извини, что напугал, – просит он, тянется к тумбе, бумажную салфетку оттуда берет, и, сложив пару раз, прижимает к царапине. Его пальцы на момент задевают ее кожу, прежде чем она сама салфетку перехватывает, позволяя ему убрать руку – она не вздрагивает на этот раз, но закусывает губу до боли, заставляя себя собраться и не концентрироваться на этом прикосновении. – Сильно болит?

– Все в порядке, – даже улыбнуться получается с первого раза и без особого труда. – До свадьбы заживет.

Тетя Лена улыбается так, будто знает что-то, им неизвестное, из-за двери кладовки в углу кухни извлекает большую коробку, из нее – жестянку поменьше, из которой в новую баночку перекочевывают пару горстей жасминовых лепестков. Ваня бардак, за секунду возникший, убирает старательно, и Саша ловит себя на том, что наблюдает за ним. Пялится. А пялиться, между прочим, нехорошо – ее щеки заливает румянцем стыда, и остается только надеяться, что он этого не заметил. Кофе, с огня снятый за секунды до его прихода, стынет медленно – он еще горячий, пусть и не обжигающе, когда она его в чашку переливает и ставит на стол, к месту, на котором Ваня любит сидеть.

– Ты как-то по-другому его в этот раз сварила, – говорит он, едва глотнув немного. – Вкусно, но непривычно. Мне нравится.

Еще бы ему не нравилось, думает она, потянувшись к середине стола за печеньем. Было бы странно. Ей иногда кажется, она может кофейные зерна просто залить водой, прямо так, без перемалывания, и он все равно скажет, что ему нравится результат. Если и есть в мире что-то, что Ваня любит безусловно, это кофе. Ей иногда почти даже завидно. Почти, думает она, заваривая себе чай, еще не значит совсем.

Нет смысла завидовать совсем, подбивает она сама для себя итог ближе к вечеру, когда роется в ванином шкафу – он попросил ее подобрать ему на сегодня футболку и она решила не отказываться, как бы удивительно и странно ни звучала его просьба. Две она в конце концов достает из шкафа, смотрит на них, сравнивая, и кидает Ване. Он ловит легко, кивает довольно, мол, да, то, что надо. Ей приходится отвернуться, когда он, чтобы эту надеть, другую футболку стягивает, иначе, она знает, она опять пялиться начнет. Лучше отвернуться, лучше чем-нибудь себя занять. Взгляд падает на полку, где Саша видит флакончик парфюма, и ей это кажется странным. Не только потому, что раньше она его не замечала – может быть, просто внимания не обращала, как знать – но и потому, что не помнит, чтобы от Вани пахло чем-то чужеродным, чем-то, кроме запаха его тела.

– Новый? – она аккуратно флакончик с полки снимает, подойдя, крутит его в руках, разглядывая. Ваня сбоку возникает, будто не рискуя на этот раз подойти сзади. Разумно.

– Нет, просто редко пользуюсь, – он плечами пожимает, мол, а зачем? Она взгляд на него переводит.

– И как, хорошо пахнет?

Он вместо ответа у нее духи забирает и брызгает немного в воздух над ней. Капельки оседают на кожу и на волосы, и смешно становится – чего это он? Что ему в голову пришло? Но запах приятный, она вдыхает глубоко и довольно жмурится. Не совсем тот запах, что она привыкла чувствовать от Вани, но все же.

– Мог бы просто ответить, – бухтит она все равно, пихая его локтем в бок. Он на нее смотрит с видом оскорбленной невинности, мол, ты чего, как такое вообще возможно, но потом взгляд его скользит вниз и он тянется к ее бедру, пальцы его замирают в считанных миллиметрах от плотной джинсовой ткани.

– Еще болит?

Волнение в его голосе можно услышать, не прислушиваясь.

– Уже почти нет.

Порез, пусть и тонкий, оказался довольно глубоким, глубже, чем она думала изначально, и его пришлось постараться залепить пластырем, но она решила все равно его не залечивать – зачем? На это уйдет намного больше магии, чем если бы она лечила кого-нибудь другого. Тетя Наташа ей как-то объясняла, что собственная магия может помочь, если она к чему-то применена, например, если она зачарует себе чай или заговорит безделушку. Но чаем или безделушкой это не вылечить – Саша думает, стоит по приходу домой сделать себе мазь, мысль приходит неожиданно, отметается на задний план. Не сейчас. На сейчас у них другие планы. Саша следом за Ваней из комнаты выходит, кроссовки уже в машине зашнуровывает – Ване родители автомобиль подарили, и как он мог упустить шанс прокатиться сегодня? Это, конечно, значит, что ему придется обойтись без алкоголя, потому что у нее-то прав нет, да и неоткуда в семнадцать, но ей кажется, он на такую жертву пойдет запросто.

«Если я влюблюсь в тебя», подпевает она Эду Ширану, «влюбишься ли ты в меня?». Ваня улыбается, покачивает головой в такт. Она уверена, ответ – нет. Она знает это, видит в нем. Она уже влюбилась, если уж на то пошло.

Бар для празднования Ваня выбрал тот же самый, что и в прошлый раз – она, из машины выбравшись, успевает только помахать Алене рукой, прежде чем рыжим ураганчиком Тиффани ее чуть с ног не сносит, носик морщит смешно и улыбается хитро. Даня следом подходит, как раз отойдя от Вани, которому подарок вручал, закидывает ей на плечо руку собственническим жестом и целует в висок почти демонстративно. Саша знает, она должна чувствовать себя виноватой в том, что собирается натворить.

Не чувствует.

– Если бы я не знала, – тянет Тиффани, когда они на улицу вываливаются всей толпой около полуночи, когда им возвращаться пора, чтобы завтра на парах носом не клевать, – я бы подумала, что вы двое пара.

Ваня трезв, и Джон, которому развозить Алену с Даней, а потом со своей девушкой домой ехать, тоже – она самая трезвая из оставшихся, ограничившаяся одним коктейлем. Ноги болят от танцев, голова – от громкой музыки, Саша хмурится, и от одного этого движения в висках будто жужжит, заставляя на миг зажмуриться.

– С чего ты вообще о таком подумала?

Тиффани на нее смотрит, и в глазах ее улыбки нет, она груди касается, будто невзначай, там, где под футболкой прячется ее кулон. Внутри все замирает. Что она знает? Что она прочла? Какая у нее специализация, если она ее ответ на этот вопрос именно магия, а не что-то еще? Но Тифф, похоже, смягчается, только вот улыбка у нее совсем лисьей становится.

– У вас футболки не парные, но похожие. И вообще вы по стилю похожи сегодня. Вы друг друга часто зеркалите и смотрите друг на друга перед тем, как что-то сказать, – перечисляет она, но Саше кажется, что самое важное будет в конце. Она не ошибается. – А еще от тебя, Саш, ваниным парфюмом пахнет.

– Я думала, мне показалось, – Алена выглядит беспомощной и сердитой одновременно, и это одновременно и забавно, и ни капельки не смешно. – Саш, почему?

Ситуация вся как из театра абсурда, из какой-то бессмысленной комедии, или как из анекдота. Не хватает только того, чтобы Алена ей в волосы вцепилась. Саша фыркает, смех еле сдерживая – скорее нервный, чем искренний, но все же смех, который, получается, может кого-нибудь обидеть.

– Потому что если Ваню спросить, хорошо ли пахнут его духи, он не даст тебе их понюхать, а побрызгает на тебя, – она плечами пожимает, мол, ну, а что я могу поделать с этим. Ваня рядом кивает виновато, подтверждая ее слова. – Зеркалим мы друг друга всегда, потому что с кем поведешься, от того и повадок наберешься, а мы в одном доме уже шесть лет живем, ну уже заметить можно было за год, Тифф. И смотрим друг на друга тоже поэтому, привыкли уже.

А с футболкой, думает она, так получилось. Вряд ли кого-то правда интересует, почему они одеты похоже. Вряд ли кого-нибудь успокоит, если она скажет, что выбирала, что ему надеть, да еще и по его просьбе. Но Алена, похоже, немного успокаивается, хоть и смотрит все еще как-то странно, и Ваню тянет к себе, поцеловать на прощание. Саша это понимает – они ведь пара, пусть даже прощание будет недолгим, всего лишь до завтра, ничего удивительного в том, что они хотят поцеловаться. Саша не хочет этого понимать. Собственный поцелуй с Даней почти не задевает ее сознание, остается почти автоматическим, почти неосознанным. Ваня, когда Алена от него отлипает, кажется почти довольным жизнью.

Слишком много «почти», думает она, разуваясь, чтобы ноги поджать, уже пристегнувшись. Почему не может быть ни одного «совсем»? Почему все не может быть хорошо? Потому что, приходит осознание, хорошо не может быть для всех. Хорошо для нее наверняка было бы быть вместе с Ваней. Хорошо для Вани – быть с Аленой. А она ему в этом мешает. Ей стыдно за то, что она попросила его о помощи – стыдно даже не перед Аленой, а перед ним. Наверное, это и превращает его «совсем» в «почти», кажется ей – она не берется судить. Кто в своем уме будет копаться в чужой душе без приглашения? Уж точно не она.

Она почти засыпает по пути, просыпается, когда Ваня останавливается во дворе, в гараж не заезжая – странно. С чего бы ему? Но он к ней поворачивается, не то серьезный, не то растерянный, и Саше кажется, она знает, о чем он хочет поговорить.

Она не ошибается. В этот раз, по крайней мере.

– Даня в тебя влюблен серьезно, похоже, – говорит он. В полутьме сложно рассмотреть его лицо как следует. – Почему не он?

Потому что он никогда не был тем, кого она хотела, думается ей. Но это не главная причина. Не может быть главной причиной. Она не может ее озвучить. Она готова была забыть об этом, если бы все остальное пошло как надо.

Не пошло.

– Потому что он не готов принять меня той, кто я есть, и вряд ли когда-либо будет готов. Он не верит в это все. Скажи я ему, что нам надо заняться сексом на алтарном камне, он меня в дурку сдаст, – она фыркает невесело. Ваня смешок давит – уже легче. – Вань, я с ним говорила. Я пыталась подвести его к этому. Не думай, что я так рада тому, что тебе некомфортно из-за меня. Но если это не произойдет сейчас, это не произойдет еще довольно долго. И не факт, что тогда будет рядом хоть кто-то, кто сможет мне с этим помочь.

– Тебе самой-то от этого комфортно? – он брови приподнимает вопросительно, мол, ну же, ответь мне. Нужен ли ему правда ответ, или он просто хочет, чтобы она сказала, что ей так же сложно, как и ему? – Мы шесть лет росли как брат и сестра, Саш. Я не уверен, что ты бы смогла меня даже поцеловать.

Его губы, когда она к ним своими прижимается, сухие совсем. Он жмурится – не хочет ее видеть, наверное, или представляет Алену на ее месте – и она жмурится тоже, чтобы не мучиться этим вопросом. У его поцелуя вкус совершенно отвратительного кофе, что он выпил в баре, и совсем немного – мятной жвачки, что он жевал до тех пор, и остановиться кажется нереальным, но их будто раскидывает в разные стороны, когда кончик его языка касается ее нижней губы. Пальцы дрожат, пока она нащупывает кнопку, отстегивающую ремень безопасности.

– Алене все-таки невероятно повезло, – фыркает она, горечь даже не скрывая. Позволяет себе это, не уверенная, что он не поймет. Не думает об этом сейчас, не может думать. – Спокойной ночи, Вань.

Ей хочется плакать, когда она прижимается спиной к двери своей комнаты, закрыв ее за собой, но плакать смысла нет. Она сама все испортила. Она сама всегда все портит. Никто не виноват в том, что она делает.

Только вот от этого не легче.

========== Глава 22 ==========

Когда небо гаснет, красно-фиолетовые облака темнеют, Саша Ваню берет за руку. Он может знать, где находится тропа, хоть наизусть, но не шагнет ли он с нее? Не стоит рисковать, не стоит приманивать нечисть – ее и так будет слишком много сегодня, она знает. Ей это уже снилось – горящие глаза вокруг поляны, попытки пробраться внутрь, добраться до источника магии, которая позволит им просуществовать еще какое-то время. Не до нее – никакая нечисть не станет связываться с ведьмой – а до него.

За него она всегда боится больше, чем за себя.

Костер загорается медленно, будто нехотя. Саша сидит по-турецки с одной стороны, Ваня с другой. Ничего не начнется, пока костер не будет гореть так, чтобы его можно было оставить надолго без присмотра. Ничего нельзя начать без этого. Огонь – важная часть любого ритуала, не только этого. Огонь, и то, что в нем горит. В этом костре береза и ива, и травы ждут своего часа рядом. Саша камней, которыми кострище по кругу выложено, касается, подпитывает магией.

Они молчат. Это все еще слишком неловко, чтобы говорить.

Травы сухие, в порошок в ступке растертые, зачерпнуть в ладонь легко – ноги затекшие покалывает, хотя будто не так долго сидела. Пальцы пахнут мятой и полынью, когда она круг завершает и последнюю горсть кидает в разгоревшийся огонь. Травяной настой в термосе горький – Саша морщится, делая несколько глотков. Это для нее, не для него. Ему не все нужно из того, что нужно ей. Это она сегодня центральная фигура этого всего.

Не то чтобы она любит быть центром чего бы то ни было.

Благовония обязательно поджигать надо от костра, не просто так – Саша их передает Ване все так же молча, он без единого слова их расставляет вокруг камня. Она поверхности гладкой украдкой касается – теплая. Не то, чему не будешь удивляться, но удивление куда-то подевалось, будто бы и не до него. Эмоции в большинстве своем правда куда-то пропали, оставляя вместо себя пустоту, постепенно заполняемую тем, что осталось. Она помнит школьный опыт по физике, где из сосуда выкачивали воздух, и едва надутый воздушный шарик увеличивался. Ей кажется, немногие сохранившиеся эмоции так же растут сейчас, стремясь ее заполнить до краев. Дело, наверное, в настое – мало ли какие у него там побочные эффекты?

«Мать, помоги мне», шепчет она беззвучно, одними губами. «Помоги мне, сама я не справлюсь». Ей кажется смех чей-то на самой границе сознания – но кому тут смеяться? Кажется, вот и все. Саша тянется к резинке, что не дает ее косе растрепаться и расплестись – Ваня ее мягко ловит за запястье, заходит ей за спину, и косу, что сам же утром ей заплетал, распускает. Пальцы его касаются ее головы, массируют – она выдыхает, кажется, весь воздух, что в легких есть, глаза прикрывает, плечи ее опускаются, расслабившись. Она вся расслабляется, на самом деле – немного, не до конца, не совсем, но все же это работает, и за это она ему благодарна. Она ему за все благодарна, если уж на то пошло, так что, стоит ему руки опустить, она разворачивается и просто обнимает его, прижимаясь всем телом.

– Спасибо, – шепчет она так, чтобы он слышал, и это первое, что она ему говорит за последние несколько часов. – За все спасибо.

– Рано благодаришь, – отзывается он так же тихо, к ее виску жмется губами будто бы неловко немного. – А за что не рано, за то и не стоит.

Стоит, думает она. Его стоит благодарить за все, что он для нее делает. Она хотела бы значить для него столько же, сколько он значит для нее, но нет значит нет, и нет смысла грустить по этому поводу. Нет смысла, а все равно иначе не получается. И то, что он рядом, что не отказывает в помощи, что делает больше, чем она смеет даже мысленно попросить у него, кажется почти сказочным.

Нет, он прав, благодарить рано, если благодарить только за то, о чем она его просила. По внутренним ощущениям, время близится к полуночи, и тетя Ира сказала, что именно тогда лучше всего начинать, а значит, не стоит тормозить.

Раздеваться при ком-то неловко и неудобно, и в последний раз, когда она при Ване снимала одежду, он не смотрел, а она потом еще и в его футболку оделась. Теперь же так не прокатит – кожа к коже, вот что важно. Никакой ткани, ничего вообще, даже кулон придется снять. Цепочка почти путается в волосах, соскальзывает в последний момент – на ней нет застежек, лишь сплошные звенья, иначе нельзя было бы оставлять знак Матери на себе на время ритуалов. На время этого, с другой стороны, все равно нельзя. Саша взгляд через плечо бросает, убеждаясь, что Ваня в огонь смотрит, не на нее, и быстро, лихорадочно расстегивает пуговицы на рубашке, проклиная свое решение ее надеть – путается в них, шипит, одну чуть не оторвав, но скидывает, наконец, бесформенной кучкой ткани. Юбка отправляется следом, на землю, и ее хочется просто отпихнуть в сторону – Саша поднимает одежду, складывает аккуратно, давя дрожь в пальцах, заставляя себя собраться и не нервничать. Перед смертью не надышишься, и не получается не тянуть время. Не получается и не съежиться, пытаясь прикрыться, когда она видит, что Ваня, успевший футболку стащить, на нее смотрит.

– Не смотри, – требует она. Звучит жалобно. – Отвернись.

Он вместо этого ближе подходит и на землю садится почти нагло. Ей хочется что-нибудь ему сказать более резкое, что угодно, лишь бы он перестал смотреть, но не получается. Язык будто замерзает во рту, не движется как следует.

– Мне все равно придется посмотреть в итоге, Сашунь, – констатирует он спокойно, будто ничего такого и не происходит. – Ты же знаешь.

Знает, только вот от этого не легче. Она к нему шагает, пытаясь перебороть себя и свои страхи, заставляет себя не вздрогнуть, когда он руку поднимает, чтобы ее коснуться, кончиками пальцев от лодыжки вверх ведет, замирает на самой кромке простых хлопковых трусиков, а затем – электричеством по коже, разрядом через нее всю – подается навстречу и губами касается шрама на бедре, оставшегося после того пореза. Отступает она рефлекторно, моментально, заставляя его за ней потянуться.