Текст книги "Ever since we met (СИ)"

Автор книги: Clannes

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

Получается и улыбку сдерживать, когда ее спрашивают, все ли в порядке – всем надоело только по телефону с ней разговаривать, когда они тут в двадцати минут ходьбы прогулочным шагом, получается и поддерживать разговор ни о чем. Не получается только все равно скрыть от других ничего.

– Наша Саша, – заявляет Соня, голову ладонью подперев, не глядя в собственном салате ковыряясь, – сияет, как сказали бы какие-нибудь там пафосные древние поэты, ярче света тысячи солнц. Ослепнуть можно. Ну, колись, что там у тебя, старостой группы заранее выбрали?

– Не-а, – она головой мотает. Ей нравится эта игра. Никто не просечет, в чем дело, она уверена. Она бы и сама не поверила и ни за что не подумала, что происходящее может быть реальным, еще неделю назад. А вот, пожалуйста, получите и распишитесь. Но по телефону она им не рассказывала ничего, ограничивалась общим положением дел, откуда им знать хоть что-то? Откуда им догадаться?

– Учебный год еще не начался, а ты уже заработала пару автоматов? – Лиза темными глазищами сверкает смешливо. Ей до университета еще расти и расти, пусть пока шутит свои шуточки, потом не до них будет наверняка, как только на своей шкурке почувствует, как это.

– Мимо, – Саша не сдерживается и язык показывает. Лиза показывает в ответ. Смешно всем.

– Кто из вас старше, хотела бы я знать, – бурчит притворно Настя: похоже, ее очередь угадывать. Негласная, а все же очередь. – Это вообще с универом связано, или эти две красавицы опять не туда ткнулись?

– Не туда, – она согласно кивает в ответ. Это забавно, когда они тыкаются и не могут понять, что да как. – Продолжите угадывать?

– Да что тут угадывать, – тетя Ира, со стуком на стол блюдо с печеньем ставящая, по голове ее треплет, и Саша жмурится, к ее ладони невольно ластясь. – Сашунька у нас довольная и счастливая, только не в учебе дело, и не в родителях. Кто тебе там серенады по ночам под окном поет, а, Сашунь?

– И ничего он мне не поет, – возмущается она, прежде чем до нее доходит, что это провокация. Щеки сами собой алеют, и смотреть на других получается только исподлобья, будто обиженно. – Вредные вы какие, а. Подловили и рады?

– Так, ну мы наверняка его знаем, – заявляет Лиза, смеется, на спинку стула откинувшись. – Саш, ну актриса из тебя никакая, ты бы видела, как ты дернулась. Кого мы такого все знаем, у которого девушки нет?

– Может, хватит мою личную жизнь обсуждать так, будто меня тут нет? – бурчит Саша себе под нос, но так, чтобы слышали все. Тетя Ира ее по плечу гладит, садясь на стул рядом с ней.

– Вот когда Лена с Наташей мою обсуждали, вот тогда было серьезно. А сейчас так, ерунда, можешь даже не обращать внимания. Можешь даже сама им сказать, кто там у тебя появился, чтобы они остыли.

– Ну, если кто-то умудрился в сердечке нашей Саши потеснить Ваню, он заслуживает… – Соня осекается, языком цокает восхищенно. – Вы ее видели? Нет, вы ее видели?

– Надо было нам давно вас вдвоем оставить, – глубокомысленно изрекает Лиза. Настя к ней тянется, волосы ей треплет, но сама же и приглаживает. На лицах у них довольные улыбки, и Саше кажется, они знали все еще до того, как знала она.

– Наконец-то до вас дошло, – говорит и тетя Ира, улыбается ей тепло. – Мы уже все измучились, и говорить вам нельзя, потому что все испортить могли, и вы бы нам не поверили, и смотреть спокойно никаких нервов не хватало.

– Мне мама намекнуть пыталась, – вспоминает Саша, – а я ей не поверила.

– Мы тебе все, кроме Алинки, намекнуть пытались, – заявляет Настя. – Она говорила, скажет, когда надо будет, и только то, что надо будет. Ей видней.

– Ей, наверное, сложно так. Жить, зная, что будет дальше, и понимая, что увиденное обязательно произойдет и этого не исправить, – Саша вздыхает, радуясь возможности перевести тему. – Я бы так, наверное, не смогла.

– Да, должно быть сложно, – соглашается тетя Ира, но по ее улыбке Саша видит: ее она не одурачила. – Так, все, хватит болтать, печенье вкуснее всего, пока теплое.

Девочки ее еще поддевают пару раз, пока она там, но беззлобно, да и как на них сердиться? Лизе она предлагает вернуться домой, когда уже собираться начинает, мол, ссор точно не будет, все нормально, и позаботиться смогут о ней – Лиза на нее хитро щурится и отказывается, и Саша не знает, радоваться или обижаться. Радоваться, наверное, потому что ни обижаться сейчас не хочется, ни грустить. Не сейчас.

Не сегодня.

Сегодня вернуться домой она планирует раньше Вани, но не успевает, это понятно сразу, стоит ей калитку открыть – там его машина, и дверь в дом открыта, и Плутон с Теоной оба на поводках. Взгляд у Вани виноватый, когда она его окликает – чего это он?

– Хотел их выгулять и ужин приготовить, пока тебя нет, чтобы ты не напрягалась, а не успел, – не то жалуется, не то кается он, дождавшись, пока она ближе подойдет. – Ты меня простишь?

Смешной он, ну правда. Саша его чмокает в щеку коротко, в дом входит, только чтобы из одного из шкафчиков около входа достать покрывало, которое они для пикников обычно приберегают, и с собой его взять, через плечо перекинув. В одной руке поводок Плутона, в другой – ванина ладонь, Саша за новым поцелуем тянется, стоит им за собой закрыть калитку, и чуть не падает, когда Плутон дергается – он хоть и маленький, но резкое движение сказывается. Ваня ее ловит тут же, даже не оторвавшись от ее губ, и смеется, когда они друг от друга все-таки отстраняются через минуту или две, и она тоже смеется. Бывает и такое. Да и нельзя сказать, что она против падать, если он ловит.

На берегу реки от ошейников можно отцепить поводки – пусть побегают. Плутон и Теона держатся вместе, даже уже не прицепленные к хозяевам, то он убегает вперед, то она, но друг к другу возвращаются, играют, пытаясь друг друга за хвост куснуть – кажется, будто из них вот так вот просто получились лучшие друзья. Как когда-то из нее с Ваней. В детстве все легче, в детстве если дружба завязывается, то это действительно дружба, и ты действительно доверяешь этому человеку – если это правда дружба, а не до первой ссоры. Сколько они выдержали рядом, несмотря на все проблемы последнего года, и сколько времени до этого пробыли без единой ссоры? Саша улыбается, когда Ваня, плюхнувшись рядом с ней на покрывало, устраивает голову у нее на коленях, и целует его в кончик носа коротко. Судя по недовольной мордашке, которую он строит тут же, ему этого недостаточно.

Судя по довольному лицу, которое у него после того, как он ее к себе притягивает сразу же для нормального поцелуя, это было уже лучше. Ему поцелуев, как она заметила, всегда мало – ей тоже. Отчасти ее это пугает в себе самой, отчасти хочется послать все к черту каждый раз, когда он целует ее снова. Еще совсем недавно хотя бы один поцелуй от него был для нее пределом мечтаний. Сейчас это реальность, оказавшаяся ни разу не хуже, а где-то даже и лучше, чем самые смелые мечты.

– На свой первый день рождения с вами, – делится она, когда солнце касается краем горизонта, когда Ваня рядом садится и можно голову положить ему на плечо, – я загадала, чтобы так было всегда. Оно еще не сбылось, конечно, но уже сбывается, наверное, можно рассказать.

Ваня вместо ответа их пальцы переплетает и ее ладошку к губам подносит, чтобы поцеловать.

– Я теперь знаю, какое желание мне загадать на свой день рождения, – сообщает он, наконец, чешет свободной рукой за ухом Теону, рядом растянувшуюся. Плутон по другую сторону от них сопит, его трогать не хочется. – Только я тебе не скажу, ладно? Мне еще хочется, чтобы оно сбылось.

– Чтобы сбылось, надо красную ниточку на запястье завязать, – вспоминает она где-то услышанное. – Надо будет как-нибудь попробовать. Вдруг работает?

– В нашем мире, где моя мама, моя девушка, все ее подруги и все мои тети ведьмы, я готов поверить в то, что красная ниточка на запястье исполняет желания, – смеется он в ответ. – Может, дело вовсе и не в ниточке, а в том, кто мне ее завяжет? Хочу, чтобы это сделала ты. Тогда точно исполнится.

– Тогда исполнится, – эхом отзывается Саша, обещает себе, что сделает все, что от нее зависит, чтобы его желание сбылось, что бы он ни загадал.

Когда он снова целует ее, верхний край солнца скрывается за горизонтом.

========== Глава 32 ==========

– Это что?

Ваня отрывается от своего занятия, улыбается ей широко и солнечно, и в этой улыбке несложно увидеть того тринадцатилетнего мальчишку, в которого она влюбилась.

– Крепость из подушек, конечно же. Не похоже?

– Тебе не кажется, что ты уже взрослый для крепости из подушек?

В ее тоне нет осуждения, только поддевки. Он и не обижается, только разворачивается к ней всем телом, зафиксировав, наконец, край одеяла.

– Это значит, что ты ко мне не присоединишься?

Саша его взглядом окидывает, мысленно прикидывает размеры крепости. Большая. Наверное, так и строил, с расчетом на двоих.

– Помоги залезть, – требует она. – Откуда ты вообще столько подушек взял?

– Места знать надо, – он смеется, ныряя внутрь и придерживая одеяло и для нее. Стоит ей нырнуть следом, и она попадает в его объятья, и ради такого стоит даже присоединяться к играм в крепость из подушек. И нет, дело вовсе не в том, что ей и самой это нравится – по крайней мере, так она себе говорит, чтобы успокоить свою совесть.

Ради такого, ради его поцелуев и его рук на ее теле, ради его сбитого дыхания куда-то ей в шею, когда она почти инстинктивно кусает мочку его уха, ради того, как он ее под себя подминает, когда она его на себя тянет, можно не только в крепости из подушек спрятаться от всего мира. Но он снова останавливается. Снова, как и вчера, и позавчера, и сегодня утром. Что не так? Она что-то делает неправильно? Он ее не хочет? В чем дело? В четверг он сам купил презервативы, а сегодня уже воскресенье, и нет ничего, что могло бы им помешать, а он все равно ничего не предпринимает. Они спят в одной постели, живут в одном доме, целуются, пока воздуха перестает хватать, и касаются друг друга так, как ей даже мечтать было страшно раньше. Но последний шаг он все равно не делает, и ей страшно быть той, которая его сделает вместо него. Не потому, что она боится. Потому что вдруг он правда не хочет? Вдруг он передумал?

Но на его лице шальная улыбка, и в глазах черти пляшут, когда он отстраняется, над ней нависнув, пока она ногами все еще обхватывает его бедра, прижимая к своим так плотно, как только возможно. Его возбуждение она чувствует, даже не пытаясь. Сложно представить себе, что он ее не хочет, когда его ладонь находит ее грудь под его футболкой, что она, стащив из его шкафа, надела утром. Сложно, но какие еще придумать объяснения, чем еще оправдать то, что от нее он почти отдергивается, и лицо его виноватое, стоит ей бедрами к его бедрам прижаться так, как если бы на них одежды и вовсе не было? Хочется встать, скинув одеяло, которое на их крепости вместо крыши, и убежать куда-нибудь, где он не увидит, как она плачет, потому что плакать хочется больше всего. Плакать всегда хочется больше всего, когда она не понимает, что происходит. Она не убегает – садится в его объятьях и оправляет футболку, едва прикрывающую ее бедра. Зачем убегать, если можно обнять его и наслаждаться тем, как он близко?

Зачем сосредотачиваться на негативе, если есть поводы радоваться?

– Ты за мной завтра не заезжай в универ, – бормочет она, голову у него на плече устраивает. В голове план рождается сам собой, и она знает, что его осуществить будет легче легкого. – Я с ребятами давно не виделась, мы после пар погуляем. Меня потом кто-нибудь из них подвезет.

Она не уверена в этом, на самом деле, они об этом не договаривались – но Игорь и правда спрашивал в их чатике на четверых, не хотят ли они после пар куда-нибудь сходить. Она знает, насколько Ваня ревнивый, пусть и не устраивает ей сцен ревности, пусть и знает, что все трое ее друзей заняты, причем ее же подругами. Она знает, и на этом и играет. Вот хоть сейчас посмотреть на него – кажется, вот-вот заскрипит зубами. Расслабляется он, впрочем, настолько резко, что кажется, что ей это показалось.

– Ладно, – отзывается он спокойно, всего пару секунд паузы выдержав, будто обдумывал ее слова. – Ты, главное, хотя бы к ужину приезжай, ладно?

Что-то тут явно не так. Думать об этом Саше не хочется, как бы сложно ни было эти мысли из головы выкинуть. Она умудряется. Она умудряется его за ужином почти не касаться, как бы сложно это ни было, и видит недоумение в на его лице, как видит его темнеющий взгляд краем глаза, через плечо будто бы невзначай глянув, когда тянется, чтобы с полки достать баночку с чаем, позволяя его футболке задраться, демонстрируя ему кружево нижнего белья, не скрывающее ямочек на пояснице. Ему хватает пары секунд, чтобы за ее спиной оказаться, доставая вместо нее эту баночку, чтобы потом почти собственнически огладить ее бедра и поцеловать в шею, убрав ее волосы набок.

– Если ты сейчас меня не отпустишь, – грозится она шутливо, хотя больше хочется его за руки поймать и потянуть его ладони туда, куда ей захочется, а не куда захочется ему, – останешься без чая. И печенье все я тоже сама съем. И потолстею.

– Ну и что? – отзывается он безмятежно, новый поцелуй оставляет на ее виске, ладони на ее животе смыкает, пальцы в замок сцепив. – Ну потолстеешь. Станешь круглей и мягче. Будет больше места для поцелуев. Сладкое вообще-то делает людей довольными. Вот будешь есть печенье и будешь довольной и счастливой. Тебе разве не нравится перспектива?

– Меня ты и так счастливой делаешь, – бормочет она, глаза прячет. Сколько бы времени ни проходило, а она все равно стесняется о таком говорить. Что если он с этого посмеется? Страх насмешки сильнее, по крайней мере, сейчас, чем многие другие страхи. Он не смеется, только снова в висок ее целует, и улыбается так, будто у него какая-нибудь мечта только что исполнилась. Смешной.

А печенье они в итоге все равно оставляют на столе нетронутым, но Саше не жаль. Она засыпает в обнимку с Ваней под конец фильма, который он включает на своем ноутбуке, оставленном на тумбочке в ногах ее кровати, и просыпается так же, у него под боком. Он еще спит, можно аккуратно повернуться, чтобы попробовать его разглядеть. Лицо у него расслабленное, спокойное, дыхание ровное, и рот чуть приоткрыт. На щеках и подбородке легкая щетина – она уговорила его на несколько дней отложить бритву, и результат ей больше чем нравится. Его лица хочется коснуться, кончиками пальцев изучая каждую черту, чтобы даже вслепую помнить.

Он руку резко выбрасывает, чтобы ее на себя утянуть, ровно в тот момент, когда она замечает его подрагивающие ресницы.

– Давно ты проснулся?

Ваня улыбается так, будто знает какой-то секрет, который ей рассказывать не собирается.

– Немного раньше, чем ты вертеться начала. Понял, что ты делаешь, и решил тебя подловить.

– У тебя получилось, – она смеется, целует его в колючий подбородок. – Будильник еще не звенел?

– Я б проснулся, – Ваня дуется картинно. Нет, причин ему не верить никаких, она облокачивается, чтобы приподняться и разглядеть часы над кроватью, и упирается локтями ему в грудь, заставляя его зашипеть. Почти шесть часов утра – это не облачно на улице, получается, а просто еще не совсем светло. Вставать они собирались в шесть – совсем скоро. Уже можно.

Не раньше, чем она коротко его поцелует, прежде чем ускользнуть от него, выскользнув из-под одеяла и из футболки, в которой спала. Ваня выглядит так, будто собирался ее поймать, но не успел – она улыбается, язык ему показывает. Знает, он на это реагирует – вот и сейчас за ней с кровати почти скатывается, пытаясь догнать. Она уворачивается легко раз, другой, третий, пока он не ловит за запястье и не притягивает к себе рывком, почти впечатывая ее в себя, кожа к коже, глаза в глаза. Саша на носочки встает, чтобы потянуться к его губам, и чувствует, как слабеет хватка на ее запястье – достаточно, чтобы рвануться и со смехом сбежать снова, на этот раз от Вани дверцей шкафа отгородившись.

– Одеться хоть дай, а, – просит она, от смеха задыхаясь почти. – И тебе бы тоже не помешало.

– Тебе не нравится?

Нет, Ваня в одних только боксерах очень даже ей нравится, он ей нравится любым, только вот сейчас не до этого немного. Но он улыбается и руками разводит, будто демонстрируя себя, и ей смешнее вдвойне оттого, что она только-только отсмеялась.

– Очень нравится, – сообщает она, ничуть душой не покривив. Зачем бы ей? – Только если ты не оденешься, я поеду в универ без тебя. Опаздывать на пары с первого же дня нехорошо, знаешь ли.

А еще, если они будут собираться в одной комнате, не факт, что они соберутся. Саша улыбается своему отражению, когда дверь за Ваней закрывается, и тянется за тюбиком с помадой. Трепать ему нервы немного стыдно, но раз уж решила, надо идти до конца. Она и идет. На кухне, когда она туда выходит, уже пахнет кофе – Ване собираться меньше, а кофе им этим утром нужен обоим, чтобы проснуться на весь день, а не только на пару часов. Уже за одно это она ему благодарна. Впрочем, когда он тянется поцеловать ее, она уворачивается, улыбается в ответ на его недоумение.

– Помаду смажешь, – поясняет она спокойно, будто ничего особенного не произошло. – И выглядеть я буду чучелом.

– Ты чучелом выглядеть не будешь, даже если очень постараешься, – бормочет он недовольно. С поцелуями, впрочем, больше не лезет – сидит спокойно, пока пьет кофе, разве что колени их соприкасаются, впрочем, против этого она не имеет ничего. Она и против поцелуев ничего не имеет, но не сейчас. Надо придерживаться какой-то одной линии поведения.

Впрочем, перед выходом из машины, когда он ее до университета довозит, она его все-таки целует, и довольно жмурится, видя след своей помады в уголке его рта. Нет, она ему не скажет о ней. Пусть видят. Пусть скажет кто-то другой. Она тоже собственница. Ей помаду поправить бы после этого, но все выглядит хорошо – она по пути к входу смотрится в карманное зеркальце и остается довольной тем, что видит. Если все в порядке, не стоит это исправлять, как один раз выразился Нейт, почти дословно переведя с английского и заставив их посмеяться с его сосредоточенного лица, пока он пытался передать весь смысл выражения. Нейт и ловит ее в объятья первым, когда она к аудитории подбегает за десять минут до начала пары – это забавно выглядит, он и так не выше нее, а она еще и на каблуках сегодня.

Она не то чтобы реально с ними давно не виделась – даже двух месяцев с последней встречи не прошло. Просто с ними и правда все иначе. Есть с кем поболтать и посплетничать, и разговор наверняка не сойдет на ее личную жизнь, и уж точно не слетит на ведьминские темы.

– Тебя Ваня подвез, – Игорь, как всегда, наблюдательнее всех. – Помирились?

Похоже, она ошибалась, решив, что ее личную жизнь обсуждать не будут.

– Ты чо, реально не в курсе? – Гриша на него косится недоверчиво. – Тебе Соня не рассказала ничего? Они же вместе теперь. Мне Настя в трубку пищала полвечера, говорит, наверняка там целая фабрика попкорна на них работала, пока они смотрели эти пару тысяч серий про этих двоих.

– Ну Алина говорила, что это скоро будет, но не говорила, когда, – Нейт плечами пожимает, мол, ну и ладно, и улыбается широко. – Ваня с нами гулять пойдет сегодня?

– А ваши девушки с нами гулять пойдут что ли? —вопросом на вопрос Саша отвечает. Нет, не пойдут, она и так это знает. – Или вы решили, что моя личная жизнь что-то меняет?

– Нет, это мы не решили, это мы боялись, – фыркает Игорь. – Хотя жаль. Можно было бы над вами обоими поприкалываться, а так только ты нам на растерзание, бедная ты, несчастная.

– Я тебя прокляну, – обещает она ему, но улыбку с трудом сдерживает. – Вот увидишь. А Соня добавит.

Испуганным Игорь притворяется мастерски, что ни говори. И смешно. Знает, зараза, что проклинать его она не будет. Не за это уж точно.

Ей хватает первой пары, чтобы понять, что по учебе она не скучала – больше по ребятам. Это ей, конечно, не мешает почти на автомате все конспектировать и запоминать, но скучно становится очень быстро. К концу второй пары хочется сбежать. До конца четвертой досидеть кажется нереальным – они умудряются. Пару кварталов можно и пешком пройти, упасть за столик у окна в любимом кафе, заказав себе кофе с шарлоткой, поныть о том, что у теть Лены вкуснее, и получить в ответ от ребят шутливые обвинения в том, что она зажралась… Это все затевалось ради того, чтобы Ваню помучить, но ей самой уже неудобно без него. Она уже скучает. Она уже хочет к нему. Ребята даже не подкалывают ее, как бы ни грозились, когда она в этом признается. Она Нейта и Игоря целует в щеки на парковке, когда они к университету возвращаются, Гришу – когда он останавливается возле ее дома. Теона и Плутон ее встречают радостно, стоит ей дверь открыть, но на лежанки возвращаются почти сразу. Лентяи. Сумка летит на полку в прихожей, туфельки – в угол. Больше всего сейчас хочется в душ.

– Ванюш, – зовет Саша. То, что он дома, ясно сразу, не стал бы он двери незапертыми оставлять, да и его любимые кроссовки, в которых он сегодня утром был, в том же углу, что и ее обувь. – Я в душ хочу, умираю. Принесешь мне чистые вещи?

– Кроме белья что надо? – отзывается Ваня менее чем секундой спустя. Походу, из своей комнаты – и падает что-то тоже у него там. Смешок Саша сдерживает с трудом.

– Футболку какую-нибудь свою принеси, ладно?

Он уже наверняка запомнил, что она любит ходить в его футболках. Еще бы ей это не нравилось. Дверь в ванную открывается, когда она уже жмурится блаженно под горячей водой, закрывается парой секунд спустя – Саша не успевает увидеть Ваню хоть краем глаза, когда из-за шторки выглядывает. Ну и ладно. Она знает, если бы не пошла в душ сейчас, а пошла бы к нему, не смогла бы потом оторваться от него – целый день порознь кажется почти вечностью, и ничего не кажется настолько важным, насколько он. На стиральной машинке простая черная футболка и белое, как по контрасту, белье – она бюстгальтер оставляет лежать там, где Ваня его положил, надевать его передумав в последний момент. Зачем? Волосы, чуть влажные у самой линии роста, у шеи, ощущаются немного иначе, когда она их распускает, на плечи ложатся тяжелой волной. Тапочки она забыла у входа в дом, пол прохладный, холодит босые ступни. Приятно. Сейчас сережки снять бы, чтобы не мешались, и можно идти на поиски Вани.

Ваню искать не надо – это становится понятно, стоит дверь толкнуть. Он посреди комнаты стоит, шторы задернуты, и по всей комнате горят маленькие свечки-таблетки, и разносится стойкий аромат роз. У него улыбка кривоватая, и он явно волнуется, и мысли все из головы вылетают, хочется только коснуться его. Не беспокоят больше ни сережки, ни отсутствие тапочек, ничего, только его присутствие важно. Он тоже босиком, переминается с ноги на ногу нервно, и ей бы забрать у него из рук один из бокалов с шампанским, но она вместо этого ладонь ему на грудь кладет, туда, где гулко бьется сердце. Кожа его горячая – или это у нее руки холодные?

Когда она бокал у него все-таки забирает, ее свободную руку он освободившейся своей ловит, к губам подносит, но смотрит ей в глаза. В глаза ей он смотрит и тогда, когда тянется к ее губам за легким, целомудренным почти поцелуем, и тогда, когда они почти одновременно отпивают шампанское. Говорить Саше не хочется, да и ему, похоже, тоже – они чувствуют друг друга так же тонко, как с первых дней знакомства.

Когда они бокалы отставляют, и он целует ее, наконец, так, как она весь день хотела, она его руку сама тянет к своей груди. Ей нравится его руки на своем теле чувствовать, нравится наслаждаться каждым прикосновением. Кажется невероятным, что она жила без этого, что не испытывала необходимости в его присутствии и в его касаниях. Она может без этого жить, она может держать себя в руках, но зачем, если можно обойтись без этого? С чего бы ей этого вообще желать? До него хочется дотрагиваться и позволять ему то же самое.

– Целый день без тебя, я чуть с ума не сошел, – шепчет Ваня, когда они друг от друга отрываются, наконец. Смешок сдержать не получается, как она ни старается. – Что?

– Я тоже, – признается она в ответ, и как-то легко становится от того, как он улыбается. – Думала, вернусь домой, и не отойду от тебя до завтра.

– Не отходи, – соглашается он легко, прежде чем снова потянуться к ее губам. Пальцами по ее коже под футболкой он чертит что-то непонятное, заставляя ее ближе к нему прижиматься, тянуться за его руками.

Ей кажется, она делает что-то не то, и руки дрожат, когда она тянется расстегнуть на нем джинсы. Он замирает, позволяя ей это сделать, и его губы приоткрываются в коротком выдохе, когда она ладонью задевает там, где не планировала. От выдоха этого смелости почему-то прибавляется, и второй раз через ткань боксеров его члена она касается уже осознанно, наблюдая за его реакцией. Он следом подается, когда она ладонь убирает – лучше любой награды.

Настолько далеко они не заходили даже при том, что не так уж и мало себе позволяли. Ей хочется больше. Она с себя снимает футболку, пока он джинсы стягивает, переступая через них, комком оставляя их на полу. Его пальцы зарываются в ее волосы, когда он ее к себе притягивает для нового поцелуя, и она к нему льнет всем телом, целует его жадно, почти задыхаясь. Задыхается на миг и правда – когда через тонкую ткань ее касаются его пальцы. Ей мало, все еще мало – да и как его может быть много?

Ей приходится вспоминать, как дышать, когда его губы скользят по ее шее, когда он сдвигает ткань трусиков, прежде чем дотронуться снова.

Вазы с цветами – сколько их? неважно – на полу, одну они чуть не сшибают по пути к кровати. Ваня в свете свечей какой-то нереальный, Саша и себя реальной не вполне ощущает, все это похоже на один из тех снов, которые заканчиваются за несколько секунд до, от которых просыпаешься и разочарованно стонешь в подушку. Его пальцы вытворяют что-то нереальное, когда она на постель падает почти, бедрами она подается навстречу раз за разом, шею бездумно подставляя под его поцелуи, и внутри фейерверки, и на мысли не остается ни сил, ни желания – его хочется касаться, хочется притягивать ближе к себе, чтобы чувствовать всем телом. Он ее губы снова поцелуем почти сминает в миг, когда случайно задевает иначе, почти заставляя ее этим в спине прогнуться, и стон вырывается непроизвольно, и щеки обжигает. Он, похоже, понимает без слов, что все делает правильно – продолжает так же, в том же ритме, и от каждого его движения по телу горячая волна проходится, раз за разом, пока не накрывает с головой.

Когда она глаза, наконец, открывает, когда вдохнуть получается, наконец, как следует, Ваня на нее смотрит обеспокоенно, тянется, чтобы выступившие слезы с ее лица стереть.

– Все нормально?

Она вместо ответа тянет его к себе, заставляя лечь рядом, и голову ему на грудь кладет. Ей нужно пару минут, чтобы прийти в себя, и это будет гораздо легче сделать с ним в обнимку.

– Я не буду спрашивать тебя, где ты научился такому, потому что ревную, – смеется она, когда получается, наконец, выдать всю эту тираду. – Все замечательно, Ванюш.

Он ее в макушку целует вместо ответа. Она к его губам тянется, голову запрокинув. Его улыбка блаженная, будто это ему было сейчас так хорошо, что мысли в голове до сих пор путаются. Ей нравится.

Ей нравится, как он реагирует на ее прикосновения, нравится, что он замирает, когда кончиками пальцев она пробегается от его солнечного сплетения к его пупку, по дорожке темных волос вниз, к резинке. Ей нравится, что он совсем немного подается бедрами, когда она туда доходит – мол, продолжай. Ей нравится его взгляд, недоуменный, когда она руку убирает, но темнеющий, стоит ей бедра чуть приподнять, чтобы по какому-то недоразумению все еще оставшиеся на ней трусики снять. Она сама растрепанная, наверняка раскрасневшаяся, и дышит еще часто, но когда он окидывает ее восхищенным взглядом, она себя чувствует самой красивой женщиной в мире. Саша сама внутренне обмирает от своей смелости, когда, вернувшись к его боксерам, ныряет под них ладонью на этот раз.

Больше всего ей нравится то, как он губы облизывает непроизвольно, жмурится, в ее ладонь толкаясь, как выдыхает ее имя, когда она, повинуясь инстинкту, головки касается. Ее он под себя подминает резко, одним неожиданным движением, и даже кажется ей на миг в нем что-то почти животное, когда он сверху нависает, но касается ее лица он так нежно, как она и не представляла себе при таких обстоятельствах.

– Подождешь немного?

В глазах у Вани не просто чертики, а те еще черти, и оторвать от него взгляд сложно.

– Подожду, – соглашается она легко. – А чего?

Он ее вместо ответа коротко в ключицу целует, прежде чем встать с постели, потянувшись к тумбочке. Предусмотрительный. Когда он раздевается окончательно, она на локтях приподнимается, окидывая его взглядом – разглядеть можно только спину и то что пониже, но вид ей нравится – и краснеет, когда он, повернувшись, ей подмигивает, опустевший пакетик откладывая обратно на тумбочку. Обратно на кровать почти падая, он ее на себя утягивает, и она приподнимается на коленях, упираясь ему в грудь ладонями. Одной рукой ее за бедро придерживая, он другой рукой направляет себя в нее, так медленно, как ей комфортно. В тот единственный раз, что у них был, они были без презерватива, и ей не о чем было беспокоиться из-за одного из тех отваров, что она зачаровывала, что пила и до того дня, и после него, чтобы уж точно. Сейчас все иначе, и ощущения не совсем такие, но она бы даже не подумала сказать, что хуже – это было бы наглой ложью. Сейчас она опускается плавно, привыкая к тому, как он ее растягивает изнутри, привыкая к странному пока что чувству заполненности.

– Скажешь мне, когда, – говорит он, и чем-то знакомым это отзывается в ее памяти. Ей не хочется об этом думать.

– Сейчас.

Она готова. Ладони его скользят от ее бедер вверх, к ее груди, обхватывают, обрисовывают, и не подаваться навстречу его рукам не получилось бы, даже если бы она очень старалась. Она и не старается, зачем бы ей? Чуть приподняться, чтобы податься снова навстречу ему, на этот раз не ожидающему спокойно, на этот раз бедрами двигающему вверх так же плавно, как она сама. Глупо было бы думать, что ему эта плавность дается легко – она видит и как он губу прикусывает, и как напрягается, сдерживаясь. Сдерживается. Умудряется. Она не уверена, что на его месте смогла бы.

Не уверена, что хочет, чтобы он так продолжал. Ее «быстрее» тихое, на грани выдоха, он слышит – иначе с чего бы ему прислушиваться к ее просьбе? Потому что это просьба, не требование. Но он движется быстрее, задавая темп, кожа к коже, его ладони на ее бедрах, его пальцы сжимают ее не больно, но так, что как бы синяков не осталось потом – она не против. Ей собственнически хочется все его тело покрыть отметинами. Ей хочется, чтобы он сделал то же самое. Она позволяет ему владеть ею, взамен без остатка забирая его. Есть в этом что-то будоражащее, какое-то удовольствие садистское и мазохистское одновременно. Есть в этом что-то, но думать об этом не хочется сейчас – кожа к коже, ее ладони на его груди, не отталкивая, лишь удерживаясь на месте, и когда он садится резко, притягивая ее к себе ближе, она в него вцепляется, руки ему на плечи закидывая. Кто кого целует первым, непонятно – Ваня в какой-то момент в их поцелуй стонет-рычит низко, глухо, и это вибрацией отдается во всем его теле, во всем ее теле. Ладонями обхватывая его лицо, она его целует в лоб – на губах солью остаются капельки пота.