Текст книги "Ever since we met (СИ)"

Автор книги: Clannes

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

Потому что Ваня ее позвал, отвечает она себе. Достаточный аргумент. В конце концов, если он зовет ее с собой, значит, хочет видеть рядом. Значит, уверен, что все будет хорошо. У нее нет причин ему не доверять.

Из клуба, когда они подходят, доносится громкая музыка – внутри она наверняка разрывает барабанные перепонки грохотом. Хорошо, думает Саша, даже очень – иногда полезно не слышать даже собственных мыслей. Столпившаяся у входа компания машет им руками, радостно крича, Ваня в объятья почти влетает, и тут же верещит недовольно, стоит девушке с неестественно рыжими волосами вцепиться в его уши. Явно не свой цвет идет ей, делая заметнее и ярче, и Саша чувствует себя бледной молью на фоне всех остальных. Будто никто бы и не заметил, если бы ее не было в этой шумной компашке…

– Нихрена себе, – раздается рядом присвист. – Ребята, Иван тут девчонку притащил, а нам ее не представил. Тиффани, радость моя, отпусти ушки нашего именинника, видишь же, он от твоих адских пыток не в состоянии даже познакомить нас со своей очаровательной спутницей.

– А тебе так не терпится, – огрызается шутливо Ваня, уши красные трет, и приобнимает ее за плечи легко. – Итак, Сашунь. Вот этот вот языкатый идиот – Даня Глейх, надежда российской моды.

– Будущая икона стиля, – возвещает Даня горделиво. – Вы еще будете гордиться, что знакомы со мной.

– Тиффани Загорски, – продолжает Ваня, давя смех. – Самая яркая пташка этого серого города. За спиной у нее Джон Гурейро, который не может от нее отлипнуть, ты заметишь со временем.

– Да чо сразу Джон, – возмущается тот, но как-то неискренне. Смех давит уже Саша.

– Ну и Алена Самарская, наше спасение, способная уболтать половину преподавателей, и это учебный год только начался, – заканчивает Ваня. Алена ей нравится, кажется тихой и спокойной, кажется, она и Джон уравновешивают Тиффани и Даню. И на улыбку сашину она отвечает тоже улыбкой. – А это Сашенька. Моя обожаемая сестрица.

– Мадемуазель Букина, рад с вами познакомиться, – Даня ее ладонь подхватывает, паясничая, к губам несет. Саша смеется.

– Степанова, – поправляет она, и ловит на себе недоуменные взгляды. Ваня вздыхает, мол, да, надо мне было самому сказать. – Я приемная.

– А я уж было думал, что теперь нам есть кого винить в том, что Ивану очарования не досталось, – Даня ухмыляется, уворачиваясь от ваниного подзатыльника. – Все равно весьма, весьма рад с вами познакомиться.

– Первое, что понимаешь о Дане, – смеется Тиффани, подхватывая ее под руку, – это что он тот еще дамский угодник. Мне кажется, ему нужна совершенно не ревнивая девушка, потому что иначе это будет кошмар. Она его задушит и скажет что так и было. И я ее пойму.

Акцент у нее гуще меда с пасеки ваниной бабушки, но понять ее труда не составляет, как и подпасть под ее очарование. Саша позволяет ей себя завести внутрь, цепляется за нее больше, чем за Ваню даже – он с парнями общается, смеется, и ей кажется, стоит позволить ему это, вместо того, чтобы доставать его, это она и так постоянно делает. Пусть немного от нее отдохнет, думает она, улыбается девчонкам, просит застенчиво у бармена минералку – под гневным взглядом Алены и после «ей нельзя» Тиффани парень за стойкой перестает ржать и предлагать ей водку. Впрочем, музыка и полутьма и без того расслабляют, и в какой-то момент она заявляет, что идет потанцевать.

Когда ее талию обхватывают чьи-то руки, она втайне надеется, что это Ваня. Но улыбается ей, когда она поворачивается, Даня. Ваня так и сидит, болтая о чем-то с Аленой. Улыбаясь ей. Глядя в глаза. Явно не чувствуя себя неловко оттого, что ее ладонь лежит на его колене. Внутри что-то закручивается, сворачивается змеей, готовой резко развернуться в броске, и Саша заставляет себя отвернуться от них, убеждает себя, что ничего особенного не происходит. У Дани глаза блестят от неверного света и пары выпитых коктейлей, его руки пусть не горячие, но все же теплые, и она жмурится на миг, пытаясь представить себе, что все так, как она хочет, а не как на самом деле.

Ваня с Аленой возникают перед ней, будто выжженные на внутренней стороне век, и змея внутри свои кольца раскручивает резко, снося все преграды на своем пути. Саша сдержаться успевает лишь в последний момент – сдерживает не все, но этого хватает, чтобы пополам согнуться в приступе тошноты. Уже знакомые ладони ее плечи обхватывают, Тиффани, танцевавшая рядом, кричит кому-то – наверняка из своих – что все нормально, они сейчас выйдут на улицу и все будет хорошо – и тянет ее за собой. Ступеньки черного хода клуба скользят – снаружи моросит мелкий дождь – и она чуть не падает, оглушенная собственной магией, которую с таким трудом удержала внутри.

– Конкретно же тебя цепануло, – сочувственно заявляет Тиффани, все так же придерживающая ее. – Это из-за Дани?

– Нет, просто душно, – выдавливает она из себя. Ответом ей улыбка добрая, но абсолютно недоверчивая.

– Твои эмоции там половина клуба, наверное, почувствовала. Не надо мне про духоту, Саш. Другим втирай, а мне не надо.

Не воззриться на нее недоуменно не получается. Какова вероятность, думает Саша, в незнакомой случайной компании ведьме встретить ведьму? Вот, оказывается, не такая уж и маленькая. И уже даже удивляться не получается, когда Тиффани ее за руки берет и взгляд ловит.

– Блоки ставь обратно, – говорит она. – Ты же не хочешь, чтобы то, что ты внутри задержала, все тут снесло к чертовой матери?

С ее говором это звучит забавно, но даже усмехнуться не получается. Да и не особо хочется.

– А если хочу? – устало огрызается она, но выдыхает послушно. Нет. Надо все-таки вернуть блоки на место и вернуться внутрь. И вести себя так, как и подобает ведьме, скрывающей свои силы от других.

Десять. Девять. У Тиффани ладони холодные, она помогает сосредоточиться тем, что сжимает ее руки в своих. Шесть. Пять. Магия слушается, тошнота отступает, и внутри снова вырастают стены, направляющие ее силы куда нужно. Три. Два. Один.

– Сашунь, ты в порядке? – из дверей вылетает Ваня, и она едва успевает разжать пальцы. Не факт, что он знает, кто его однокурсница на самом деле. Не факт, что ему стоит знать.

– Все хорошо, – она выдавливает улыбку. – Мне уже лучше. Не беспокойся за меня, Вань.

Он, похоже, все равно беспокоится – за плечи ее обнимает, к себе притягивая, целует неловко куда-то в висок, пытливо в глаза заглядывает, будто пытаясь там что-то разглядеть. Саша взгляд не отводит, но боится безумно – что если увидит ту ревность, что ее с головой захлестнула? Что если все поймет? Как бы не оттолкнуло его это. Нет, не видит – вздыхает, губы коротко поджимает.

– Расскажешь мне потом все, – просит он тихо. Она кивает. Думает, далеко не все. Всего ему рассказывать нельзя. В конце концов, он наверняка не зря выглядел так спокойно и умиротворенно рядом с Аленой, даже среди этого сумасшествия, царящего в клубе. Его надо успокоить. Его надо убедить, что все в порядке. Это все-таки его день рождения, который она просто права не имеет портить.

И еще более стыдно становится, когда, вернувшись, она моментально попадает в объятья Алены. Думает, кем надо быть, чтобы на нее разозлиться, с ее настолько искренней заботой? Кем надо быть, чтобы, приревновав, вот так вот сорваться? Стыд отрезвляет ее настолько, что она в итоге сама отправляет Ваню потанцевать, видя, что ему очень этого хочется, почти выпихивает его на танцпол, смеясь, когда он отказывается, говоря, что не хочет ее оставлять тут одну, чтобы ничего не случилось – сама остается сидеть, не уверенная, что хочет присоединяться к той толпе. Рядом с ней остается Даня, с его глуповатыми, но забавными шуточками, и под конец она даже не уверена, что ее слабая улыбка на все сто процентов притворная.

Все-таки общаться с обычными людьми тоже неплохо, думает Саша, когда они уже едут домой – Джон за рулем, Тиффани забирает у нее мобильник, чтобы вбить в него свой номер, говорит, можно потусоваться, если что – Ваня не скрывает того, что рад, что они поладили, и уже от этого настроение лучше. На часах уже за полночь, но спать совершенно не хочется никому из них. Они прощаются у калитки, которую специально для них оставили не запертой, Саша успокаивает пса, стоит ему голову поднять – если он залает, он разбудит родителей, пусть спят себе. В свете убывающей луны двор кажется совершенно другим, почти непривычным, а то и совсем. В конце концов, она давно не видела его таким.

– Мы давно не были там, – говорит Ваня совсем тихо рядом. Проследить направление его взгляда несложно – домик на дереве. Они и правда давно не были в нем вместе, разве что по отдельности, хотя постоянно следили за тем, чтобы он был в хорошем состоянии. Она сама в последний раз пряталась там с книгой не то в среду, не то в четверг – мысли почему-то путаются, хотя это не так давно было.

– Да, давно, – соглашается она вслух. – Жаль.

Ему не надо ничего ей говорить, чтобы она поняла, что он предлагает – достаточно взгляда. Саша лезет первая, почти на автомате прощупывает магически все крепления, чтобы убедиться в их прочности – думает, никогда больше не должно повториться то, что было тогда, пять лет назад. Ровно пять лет, и от этой мысли почти смешно. Случись это сейчас, и она бы поступила точно так же, может быть, даже вычерпала бы до дна свою собственную магию, но не сомневалась бы ни на миг в том, стоит ли. Но Ваня взлетает по лесенке легко, за пару секунд, и она выдыхает, как каждый раз, когда все хорошо разрешается. Доски пола чуть поскрипывают под их весом, и из-за высоты потолка Ване приходится немного нагнуться – ей еще нет необходимости в этом, но как знать, вдруг будет потом. В полумраке, разбавленном только луной, все кажется совсем иным, нереальным, и легко придумать себе сказку.

Придумывать, на самом деле, не хочется ничего, когда Ваня ее к себе притягивает за плечи, рядом с ней на старых подушках устроившись.

– Ну, рассказывай, – хмыкает он, – что с тобой было? Что за обреченность тебя настолько накрыла, Сашунь? Меня аж из колеи выбило, я даже не понял, куда ты делась. Мне Даня сказал, что тебя Тифф увела. Он к тебе лез?

Эмоции, тщательно сдерживаемые где-то в глубине, возвращаются от этих его слов, но удержать их в узде намного проще сейчас, когда он с ней, а не с кем-то еще. Саша тоже хмыкает, но смешливо.

– Вань, если бы он ко мне лез, я бы ему пригрозила тем, что ты ему руки оторвешь. Просто толпа, куча незнакомцев, ты же знаешь, я теряюсь немного в таких случаях, – врет. Лицо прячет, утыкаясь ему в плечо, чтобы точно не понял. – Просто как-то так вышло. Извини, что я тебе праздник испортила.

Ваня ее от себя аккуратно отстраняет, смотрит, хмурясь, и по лбу легонько щелкает. Больновато. Саша айкает непроизвольно, но хихикает от вида его наигранной сердитости – хотя смех, кажется ей, скорее нервный. Но кто проверять будет?

– Ничего ты мне не испортила, – заявляет он, снова ее обнимая и позволяя опять спрятаться. – Я просто волновался.

– Вот не было бы меня, – вздыхает она, – и не надо бы тебе было беспокоиться. И жил бы ты спокойно и счастливо.

– Не было бы тебя, ежик ты мой колючий, – вздыхает и он в ответ, – и что бы я делал? Куда я без тебя, ты вообще подумала, перед тем как говорить?

И эмоции все-таки прорываются, как бы она ни старалась их сдержать, выливаются слезами. Саша плачет, уткнувшись Ване в плечо, насквозь промочив ткань его футболки, и не может успокоиться даже когда он гладит ее по спине и что-то успокаивающее шепчет. Она рыдает и рыдает, пока слезы не заканчиваются, пока не кончаются силы, и сама не понимает, как засыпает, все еще всхлипывая. А будят ее пробивающиеся через окно лучи рассветного солнца, и пришедшая из дома волна тревоги – наверное, тетя Лена обнаружила, что их нет в спальнях. Достаточно лишь немного сосредоточиться, чтобы в ответ отправить волну спокойствия, мол, все хорошо, мы тут.

И в понедельник, после спокойного и тихого воскресенья, Саша снова догоняет Ваню у калитки, чтобы пожелать ему приятного дня, и он опять смешно морщится.

– Забыл, виноват, – тянет он. – Тебе тоже удачи в школе.

– Давай в домике вечером посидим, – вместо ответа предлагает она. – Ну когда вернешься.

– Я поздно вернусь, – Ваня взгляд отводит. – С Аленой на свидание иду.

И внутри будто что-то обрывается от этих его слов.

========== Глава 12 ==========

– День Макоши, – говорит Саша, – самый важный для нас, ведьм, день.

Они с Соней сидят, свернувшись клубочками, в креслах в гостиной, третьим Ваня, на диване развалившийся и что-то лениво черкающий в своем блокноте. Соня на него глазками сверкнула недоуменно, когда он там пристроился, но она сразу плечами повела и улыбнулась, мол, не переживай, все в порядке. В конце концов, он рос ведь в этом всем, при нем можно говорить спокойно обо всем ведьминском, смысл молчать только из-за его присутствия?

– Я всегда думала, что в это время только западный Хэллоуин есть, – тянет Соня, сжимает ладошками большую чашку с чаем. Листик базилика в заварнике – для очищения тела, для пряного вкуса на языке. Трава ведьм, прочитала как-то раз про базилик Саша – травы ведьм, посмеялась тогда тетя Наташа, вообще все, которые ведьма найти может. – Почему он так важен?

– Потому что Макошь, она и есть Богиня-Мать, – Саша улыбается ей. Рассказывать этой любопытной девочке про все так, как рассказывали ей старшие ведьмы несколько лет назад, как-то само собой стало ее задачей, и ей это нравится. Она могла бы и Алине рассказывать, но обычаи другого ковена могут немного отличаться, и лезть в них было бы глупо. Пусть Алине объясняют свои. – Нам повезло, на этой территории ведьмам удалось пропихнуть ее в пантеон. Наверное, было забавно, когда все, даже обычные люди, праздновали ее день, позволяя ведьмам беспалевно провести пару-тройку обрядов, но откуда же нам знать?

Они смеются обе, чай пьют понемногу. За окном холодный и промозглый октябрь, Соню приняли в ковен чуть больше двух недель назад, в полнолуние, и день Макоши станет первым, когда она присоединится к другим. Ее надо подготовить так, чтобы ничего непредвиденного не произошло. Так, как подготовили ее. Это, в конце концов, и есть одна из важнейших задач ковена: не только защита, которую они могут одна другой предоставить, но и обучение следующего поколения. И эту задачу она взяла на себя несколько недель назад.

– Короче, единственное, что может помешать – твоя неопытность. Ничего особенного происходить не будет, – продолжает Саша, когда смех их стихает.

– Эти ведьмы всегда так говорят, – бурчит Ваня со своего места, не поднимая глаз от блокнота, – а потом происходит какая-то эпичная хрень. Каждый. Чертов. Раз.

– Зануда, – парирует она, показывая ему язык.

– Ведьма, – фыркает он, кидая на нее взгляд исподлобья.

Соня не выдерживает первой и смеется снова, они за ней. Саше думается, без таких перепалок они бы не смогли.

– Тебе, Сонь, это только что сказал мужчина, до недавнего времени бывший не в курсе того, что страшнее ведьмы в лесу никого нет, пока не появится ведьма сильнее, – заявляет она, наставительно подняв палец. – И что если ведьма в лес пошла, значит, она знает, что делает, и не нужно рисковать собой в попытках ей помочь.

– Ага, она не оценит, по морде даст, и одежду отберет, – добавляет он. Ее шутливо-сердитый взгляд ловит и руки поднимает. – Все, все, сижу молча, сжалься надо мной, великая ведьма!

– А я с ним уже пять лет в одном доме живу, – вздыхает она картинно в ответ на смеющийся взгляд Сони. – Ладно, на чем мы там остановились?

У каждого важного дня, говорила ей тетя Лена, есть свои ритуалы, особенные. Есть что-то, что ведьмы делают каждый раз – костры жгут, отпивают из общего кубка вино с кровью, просят Мать о заступничестве и помощи. Но у каждого праздника есть свои черты. В день Макоши подношения у них другие, и молитвы иные, и иначе Мать на зов отзывается. Частенько в эти важные дни – а если уж совсем точно, в важные ночи – они из леса возвращаются под утро, и Верховная позволяет остаться дома, не идти в школу, чтобы восстановиться. Знает, ее девочки и без того все нагонят и все выучат, и поэтому им доверяет.

– Ночи вообще важнее, чем дни, – говорит она. – Луна нам помогает, когда солнце ее не перекрывает своим светом. Даже если ее не видно и на небе тучи, хотя вот у нашего ковена на такой случай есть тетя Наташа. А теперь еще и ты.

– Ты мне вечно припоминать будешь этот костер, да? – бурчит Соня, но не обиженно, скорее, наигранно-сердито. Наверняка будущая погодница, она на посвящении подняла на поляне ветер и чуть не затушила ритуальный костер. Ну, зато тетя Наташа ее отметила и сказала, что она сильная. – Я ж еще ничего не умею, чего ты хотела вообще?

– Чтобы ты расслабилась, вот прям сейчас, никто на тебя не гонит, – Саша подмигивает, тянется к ней, чтобы по макушке темноволосой потрепать. Соня под ее ладонью жмурится довольной кошкой, ластится совсем по-детски. – Я вот, например, не знала, когда меня посвящали, что порезы на ладони залечиваются только после окончания ритуалов. И вот меня попросили продемонстрировать свои умения, а я возьми и залечи ладонь Верховной.

– И что было? – Соня заинтересованно к ней подается, вызывая улыбку, почти непроизвольную, почти невольную, а все же. Ей, как и Алине, невозможно не улыбаться в ответ на чуть ли не все, что она делает.

– Да ничего не было, мне же это не объяснили, а значит, вины в этом моей не было, и Мать не гневалась, – она еще чаю отпивает, улыбаясь, мол, да-да, все нормально. – Так что не нервничай, никто на тебя ругаться и не собирался. Ну погас бы тот костер, ну разожгли бы его снова, вот и все.

– Как у тебя все просто, – вздыхает Соня.

– У нее всегда все просто, – влезает Ваня с хитрой моськой, голову снова поднимая. В итоге в эту самую лохматую голову подушку, резво ею из-под себя вытащенная, и попадает. Он макушку трет картинно, переводит на Соню обиженный взгляд. – А я с ней уже пять лет в одном доме живу, прикинь!

Ну, а нечего лезть, когда не просят, злорадно отмечает Саша про себя. Целее будет. В конце концов, в ведьминском доме главные ведьмы, кто бы что ни говорил про то, что мужчины всегда главнее.

День Макоши уже завтра – подготовка уже пару недель не идет, а кипит. Тетя Лена вздыхает, что опять кучу денег на камни потратила, тетя Наташа, на чай заглянув, заносит нужные травы, Яна забегает, чтобы попросить запасное веретено, потому что ее, полуготовое, пес сгрыз – дядя Андрей лишь смеется, у него всевозможных деревянных изделий для их, ведьминских штучек столько, что хоть пару ближайших ковенов одари, а все равно полный сундук останется. Саша свое веретено уже закончила – подношения Матери должны быть похожи на подарки, говорила ей Верховная. Макошь любит прясть – вот и одаривают ее резными веретенами с капельками горного хрусталя или лунного камня в узоре, каждая сама все делает, сама свое веретено украшает, чтобы на следующий год на этом веретене нить ее судьбы прялась, и нити тех, кто ей дорог, рядом.

И в день Макоши же Соню ждет подарок, уже лежащий в ее шкатулке – подвеска, такая же, как у них у всех на шеях. Квадрат, на четыре расчерченный – символ Матери. Если не скрывать, не прятать под одеждой, любая ведьма узнает в ней свою лишь по этому значку. Они, их ковен, обычно прячут, так привычнее. Саша помнит, как счастлива была получить свой кулон, и надеется, что Соня тоже будет рада. Но это она ей подарит на закате, прямо перед наступлением ночи, перед тем, как они начнут свои ритуалы. Пока же надо ее подготовить ко всему, что случится, и всему научить. Ей повезло, она была посвящена до равноденствия, и к октябрю уже знала, что и как, не волнуясь так сильно. Кому-то не так везло.

– Когда-то, – говорит Соня уже позже, устраиваясь на кровати в ее комнате, крутя свое веретено в руках, – нас сожгли бы на костре.

Ладошки у нее небольшие, вся она маленькая и тоненькая, не выглядящая младше своего возраста, но миниатюрная, похожая на куклу, которую хочется на полку поставить и любоваться. Темные волосы в две косы заплетены, старательно и аккуратно, чтобы не запутаться за ночь. Саша со своей стороны под одеяло подлезает, веретено свое кладет под подушку – так принято, чтобы оно было рядом на время сна.

– Нас бы утопили, – поправляет она. – Жгли ведьм в Европе, а у нас топили. Тоже не самая приятная процедура, но хотя бы не жарко.

– Мисс позитив, найдешь хорошее во всем, – Соня фыркает, затем зевает, тоже прячется под одеяло. – Спокойной ночи, сладких снов, пусть тебя в них не сожгут.

Ее во снах, думает Саша, глаза закрывая, никогда не сжигали. Может, лучше было бы так, но какую власть она над снами имеет? Никакой совершенно, на самом деле. Никакой, напоминает она себе, открывая глаза еще до рассвета, выбившиеся прядки липнут к влажному от пота лицу, горло саднит от крика, никого не разбудившего и наружу не вырвавшегося, а руки трясутся. Лучше, думает она, сгореть бы, чем видеть, как она тогда, больше месяца назад, не успела, как не смогла вырваться из круга, как Ваня не добрался до поляны без ее помощи.

Если бы она могла его ненавидеть, она бы ненавидела его за эти кошмары, виной которым он стал – не в первый раз этой ночью. Только вот ненавидеть его она не может. Уснуть обратно не помогает даже сопение Сони на соседней подушке: она ворочается, ненавидя все то, что, кажется ей, могло бы стать причиной ее бессонницы, даже прячет голову под подушку, пытаясь отрезать себя от всего мира и уснуть, но терпит неудачу. Ну и ладно. Подумаешь, убеждает она себя, утро воскресенья, пять часов? Она никому не повредит, если пойдет на кухню и выпьет чашечку чая. Ноги в тапочки, теплый халат на плечи, и тихо-тихо, тенью, чтобы никого не разбудить, вон из комнаты. Чайник вскипает – она ему даже засвистеть не дает, чтобы не разбудить других, оставляет чуть остыть, за заварником тянется. Щепотка черного чая, пару листиков мяты для очищения, розмарин для восполнения энергии. Саша тихо благодарность травам шепчет, прежде чем залить их горячей водой, и разворачивается резко, почувствовав присутствие у себя за спиной.

И едва не обваривает Ваню водой из чайника, который еще не вернула на плиту.

– Спокойно, Саш, – он ее ловит за плечо одной рукой, другой перехватывает ручку чайника, забирая его у нее. – Все в порядке, это всего лишь я. Ну чего ты?

– А чего я? – огрызается она беззлобно. Он смеется тихонько.

– Зайчик ты. Глазищи большие, напуганные, встрепанная все, сердечко так стучит, что услышать можно, даже не прислушиваясь, – он чайник отставляет и по волосам ее треплет. Саша думает, не стоит говорить, что частично в том, как у нее сердце заходится, виновато то, что он совсем рядом стоит, а не то, что он ее напугал. – Разве ведьмы боятся кого-то, кроме других ведьм?

– Ведьмы, – фыркает она, – боятся того, например, что кто-то подойдет, кому они не хотели бы навредить, и застанет их врасплох. А ведьма, которую застали врасплох, обычно проклинает чем-нибудь мелким, но противным и сложно снимаемым. Тебе это нужно?

– Вредина, – парирует он, чмокает ее в висок, мол, не сержусь я на тебя, и ты на меня не сердись. – Ты чего тут в пять утра? Все спать будут как минимум до восьми.

– Кошмар приснился, – Саша глаза отводит, прячет, но успевает краем глаза заметить, как поджимает Ваня губы недовольно, прежде чем ее к себе прижать, за плечи обняв. Ну да, защитник, как всегда. Вот бы он ее мог защитить сразу. С другой стороны, она уже большая девочка, должна уметь сама справляться, не ожидая ничьей помощи. – Сам-то чего?

– Просто проснулся и не смог уснуть обратно, – пожимает он плечами в ответ. – Сваришь мне кофе, Сашуль? Раз уж не заснуть, то хоть проснусь нормально и буду делом заниматься.

Из кармана его халата, накинутого поверх пижамы и не завязанного, как и у нее, торчит край блокнота – она это замечает, отстраняясь. Рисовать его начала учить она, года четыре назад, но всевозможные наброски и мелькающие иногда на страницах эскизы он начал придумывать сам, уже без нее. Она как-то раз обронила, что ему стоит попробовать свои силы в дизайне одежды – тем удивительнее для нее было то, что туда он и пошел, никому не сказав ничего, пока не узнал, что поступил. И сейчас она знает, что значит его «делом заниматься» – знает, он сядет сейчас за стол с чашкой кофе, и будет снова что-то рисовать. Так что, вместо того, чтобы спорить, она на носочки встает и тянется, чтобы чмокнуть его в висок. Все равно не достает, но получается где-то рядом.

– Будет тебе твой кофе, – смеется она, и уже собирается повернуться, как за шею что-то дергает – цепочка натянута. Теперь смеется Ваня. – Что такое?

– Ничего, – смеяться он все же не перестает. – Обратно повернись и стой смирно. У нас кулоны запутались.

Щеки розовеют: нельзя не признать, что ей приятно, что он носит оберег, что она ему подарила. Знак Сварога, слышала она не раз, самый удачный для того, чтобы амулет из него сделать, он и защищает, и удачу приносит, и зачаровать его возможно. Правда, никто не говорил, что с ее кулоном он так легко путается, цепляясь за цепочку. Она стоит спокойно, ждет, пока он распутает – глаза прячет снова. Зачем ему знать, как она нервничает от того, насколько к ее груди близко его пальцы?

– Вот и все, – заявляет он, наконец. – Давай, ведьмочка, сделаешь мне свой колдовской кофе?

Колдовство колдовством, но мяту и базилик, думает Саша, она ему в кофе не подмешает никогда, как бы ни хотелось иногда. Хватит и тех венков. И так довмешивалась в его жизнь больше, чем имеет на то право. Так что кофе у нее самый обычный. Правда, радость вспыхивает в глазах его после первого же глотка, как если бы он и правда был волшебным, и от этого радость и внутри нее загорается ярким огоньком, прогоняющей грусть и обиду после кошмара даже из самых затененных уголков сознания – куда-то в бессознательное, наверное. Ее чай, кажется ей, немного горчит – она сама знает, что лишь кажется.

Понять бы еще, почему.

Она все не понимает, почему, вечером, но выбрасывает эти мысли из своей головы. Они в белом сегодня, не в черном, как во время большинства ритуалов, все три кутаются в теплые пальто – у реки, куда они идут сегодня, будет теплее, тетя Наташа уже об этом позаботилась. Закат совсем скоро, когда они из дома выходят, пробираются через лес напрямую, не боясь, зная, что никакая тварь не посмеет связаться сразу с тремя, даже если вдруг решит вылезти при свете дня. У речки они останавливаются, и вовремя добираются, на самом деле, потому что там, за деревьями – и они это больше чувствуют, чем видят – край солнечного диска касается горизонта. Из кармана пальто Саша достает цепочку с амулетом на ней, Соне кивает – она, предвкушающая, нетерпеливая, голову послушно клонит, волосы откидывает с шеи, позволяя замочек застегнуть, оглаживает подрагивающими пальцами холодный металл, символ принадлежности к чему-то куда большему, чем можно было бы подумать, чем можно было бы представить. Что там масоны, смеялась как-то раз тетя Лена, что там секты, ведьмы – вот кого больше всего в мире. Ведьмы, во всех уголках мира поклоняющиеся одной богине и молящиеся на одном языке, никогда не будут спорить по богословским вопросам и убивать за веру, как последователи всех тех религий, что не подкреплены бурлящей в крови магией, и в этом их главная сила. Никто не сможет разделить тех, кто не позволяет сомнениям закрасться внутрь. Только они сами могут отказаться от своей магии, куда бы ни забросила их жизнь, что бы ни приготовила им. Только они могут выбирать. И Соня, как они все, выбирает себя и свою силу – по крайней мере, пока что, а там видно будет.

– Вы вовремя, – приветствует их Верховная, стоит им шагнуть за границу временного круга, не поганками очерченного, а всего лишь кинжалом по земле да воде. Долго он не просуществует, но долго им и не нужно. Части ковена еще нет, думает Саша, но поворачивается и видит, как выходят понемногу они из леса, все в белых сорочках, все с волосами расплетенными. Расцеловываются все тепло и сердечно, приветствуют новенькую, в кубок с вином капают понемногу своей крови, как привычно и как обычно, скидывают обувь, на прогретую специально землю без страха простудиться вставая, волосы расплетают те, что заплетенными прибыли, верхнюю одежду сбрасывают. Набреди кто на них, решит, что и правда ведьмы собрались на шабаш, и неправ не будет. – Давайте тогда начнем.

Костер огромный, кажется, сможет достать до небес, если подбросить в него еще дров. Они пачкают одна другой ладони здоровые, не порезанные, когда смыкают руки вокруг него кругом, шепчут многоголосым хором благодарность и просьбу беречь их и дальше. Ладони размыкаются, цепкая хватка слабеет, они по часовой стрелке обходят одна за другой огонь, прежде чем подойти к реке. На ее веретене алые пятна от крови, и испачканы ею капельки лунного камня, мутного от пойманного внутри лунного света, и когда Саша, на колени опустившись, отпускает дар в воду, и, возвращаясь к костру, обходит его уже против часовой стрелки, у тени ее, колышущейся в наступившей как-то слишком быстро темноте, рога явственно вырастают. Знак того, что подношение принято. Рогатые тени пляшут в неровном свете, когда они свои места занимают, благодарности шепчут все так же, все вместе, ни единого диссонанса, ни в едином звуке не расходятся они. Завершением – вино, по глотку из кубка, и молчаливые просьбы к богине, и Саша жмурится, как ребенок, не зная, чего попросить. Саднит ладонь, слишком глубоко порезанная и слишком сильно сжатая, и должен бы обжигать огонь, к которому она стоит почти вплотную, но не обжигает, лишь ласкает мягко, ластится кошкой, протяни руку и погладишь. Саша руку не протягивает, лишь шепчет быстро-быстро, сбивчиво, желание самое важное, определившись, наконец, с ним. Просит, чтобы все было хорошо еще год. В конце концов, это ведь и правда самое главное. Магия бурлит внутри, когда в полночь они выходят из круга, и Саша знает, что ее просьба исполнится. Собирается приложить все усилия для этого.

И почему-то за кулон Сони, когда они обнимаются на прощание, ее кулон не цепляется.

========== Глава 13 ==========

– Поймал! – торжествующе кричит Ваня, обхватывая ее руками. Саша смеется и визжит, изворачиваясь в его хватке, но даже руки высвободить не получается. Ну вот кто так подкрадывается? А главное, договорились ведь, что она будет справляться без магии, и она согласилась, не раздумывая. Теперь только и остается, что визжать и дергаться, раз не получается вырваться. Она и дергается – раз, другой, а затем замирает, чтобы успокоить его бдительность.