Текст книги "Ever since we met (СИ)"

Автор книги: Clannes

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

– Не его я еще, – вставляет и Настя свои пять копеек, улыбается хитро. – Пока еще. Венков еще нет.

– В чем прикол венков-то? – Игорь на них глядит щенячьими глазками, ну смешно, в самом-то деле. Соня фыркает, но ее фырканье какое-то натянутое, будто наигранное. Волнуется о том, что он скажет, когда узнает?

– Магический брак, – говорит она, будто обрубает. – Когда ведьма обменивается с кем-то собственноручно сплетенными венками, магия их связывает крепче, чем какие-нибудь законы людей. С этого момента их судьбы связаны, а их чувства друг к другу усиливаются.

– Звучит не совсем по-брачному, – бормочет Гриша рядом. Он, в принципе, прав, привязать к себе так человека можно с любыми намерениями, вот только зачем еще?

– А ты еще самую прекрасную часть не слышал, – смеется Соня. – Тебе про ритуал говорили? Единственный, для участия в котором ведьма нуждается в присутствии мужчины? Лизонька, закрой ушки.

– Теть Лена мне про него рассказывала, – отзывается Лиза, косится на нее, мол, ты серьезно? – Только один такой есть, так что точно про него.

– Ну и ладно, – Соня плечами пожимает, мол, мне-то что? – Короче, теть Ира говорила, что если венками обменяться, а потом с этим человеком провести ритуал, магия воспримет это как окончательное заключение брака. То есть если ведьма с этим человеком расстанется и у него будет кто-то еще, то магия будет наказывать за близость с этим кем-то, как за измену. Чтобы человеку плохо не было, его должна искренне захотеть вылечить та ведьма, с которой он менялся венками.

Саша обратно на покрывало не садится – оседает, поправляет широкополую шляпу, чтобы хоть как-то скрыть шок, наверняка высвечивающийся на лице. Больше полугода прошло, а она помнит до сих пор, как плохо было Ване тогда, в один из первых январских дней, когда он вернулся домой под утро, когда одного прикосновения к его вискам хватило, чтобы понять, насколько ему больно. Подумать только, она не могла обнаружить причину его боли, хотя причина была в ней самой.

– Саш, а ты бы на кого хотела венок надеть? – окликает ее Настя. Смеется – или насмехается? Знает ведь прекрасно, на кого. Не знает только что надела уже, давным-давно. Саша улыбку натягивает почти искреннюю. Почти настоящую.

– А вам все возьми да расскажи. Лучше правда купаться пойдемте.

Тему она переводить, конечно, не умеет, но ей это прощают. Алина в воду забегает первая, Лиза за ней, следом Дэвид, Игорь им с берега закидывает мяч, прежде чем вместе с Соней присоединиться. Расслабиться можно, в конце концов, все экзамены и зачеты сданы, и можно позволить себе развлечься. Ровно до того момента, конечно, как рядом с ней кто-то врезается в воду нырком, заставляя отскочить с визгом и ее, и Лизу, рядом плававшую.

– Вань, блин, зачем так пугать! – Лиза отфыркивается сердито, волосы намокшие убирает с лица. Ваня, перед ними вынырнувший, тоже отфыркивается, головой трясет, заставляя брызги с волос разлетаться в стороны, ну чисто Теона, овчарка, которую ему подарила недавно бабушка. Вот уж правду говорят, что животные похожи на своих хозяев.

– Да зачем мне тебя пугать, – возмущается Ваня, но как-то вполсилы. – Я просто нырнул, вот и все. А что я должен был, кричать чтобы вы отошли, если место еще есть?

– Не оправдывайся ты, она тебя уже виноватым назначила, – хмыкает Саша. – Ты как будто Лизку не знаешь.

Лизка ей под мышку подлезает, выглядит так, будто щас язык покажет. Ваня, впрочем, смотрит не на них, а через ее плечо – Саша брови приподнимает, мол, что ты там такого интересного заметил?

– Вы все друг другу венки плели, или только Настя с Гришей? – спрашивает он в ответ на ее вопросительный взгляд. – Я когда подошел, они их друг другу надевали. Как мы с тобой, помнишь?

Тишина вокруг воцаряется просто-таки мертвая, даже Нейт заинтересованно смотрит, отрываясь от книги. Еще пару минут назад казавшаяся теплой вода теперь ощущается холодной, холодок пробегается по позвоночнику.

– Вы венками менялись? – уточняет Соня из-за ее спины, голос ее не предвещает ничего хорошего. Ваня плечами пожимает.

– Ну да, когда Сашка только приехала, где-то через месяца два, а то и меньше. Мы из школы вместе шли, сплели венки, ну и обменялись. Мы тогда уже конкретно сдружились, помнишь, Саш?

Помнит она другое, как влюбилась в него по уши почти сразу. Винить в том, что это до сих пор осталось, легче всего именно венки, а не собственный мозг. Девчонки, когда она отворачивается от Вани, чтобы он не видел, как ее лицо искажается, смотрят на нее с сочувствием и чем-то еще, нечитаемым.

– Помню, – отзывается она, кашлянув, чтобы голос выправить, улыбку натягивает на лицо. – Только это раньше было. Я в свой день рождения приехала, а это было сразу после твоего. Я только ведьмой стала, ничего не знала еще.

Объяснение это больше для других, чем для него. Нуждаются ли они в этом?

Взгляд ее падает на все еще сидящих на берегу Настю с Гришей, и из всех эмоций остается только желание пробить лоб ладонью. В венках. После двух месяцев знакомства. Учитывая то, что они знают, что из этого может выйти. Либо они сумасшедшие, думает хмуро Саша, либо они и правда искренне это все. Одно другого, впрочем, не отменяет.

Купаться резко перестает хотеться. Саша на берег выходит, полотенце накидывает себе на плечи.

– Головы я вам потом откручу, – говорит тихо, почти сквозь зубы, Насте и Грише. – Пока подумайте, как вы это будете объяснять. Не мне, а своим родителям. И ковену, Насть.

– Если кого-то и винить, то меня, – влезает Гриша. – Я сам предложил.

– А у нее голова своя есть, так что оба вы хороши. Закрыли тему.

Остальные на берег тоже потихоньку подтягиваются, до странного притихшие. Лиза снова под мышку подлезает, жмется, не то греется, не то поддерживает, и не поймешь. Саша ее обнимает коротко, прежде чем сесть на свое покрывало обратно.

– Ну и чего мы все затихли так, будто тут небо на землю рухнуло? – разрывает тишину, наконец, Алина. – Ребята, кто-то собирался огонь разводить и шашлыки жарить, вот я вам говорю на правах местной провидицы, что лучше момента, чем сейчас, сегодня не будет. Вперед.

Ребятам будто было нужно ее разрешение – Гриша с Ваней и Игорем принимаются за костер, остальные пока сидят на своих местах. Потом, когда будет уже пора, они достанут и мясо, и овощи, но пока рано. Пока что можно посидеть и полениться, погреться на солнышке, сбросив полотенце с плеч, и почти довольно на это самое солнышко пожмуриться. Почти, потому что Настя с Соней пересаживаются на ее покрывало, и лица у них хитрющие, а это никогда еще не предвещало чего-нибудь хорошего.

– Ну, рассказывай, – требует Соня. – Почему это ты венками с Ваней обменялась, а мы об этом ничего не знали? И почему он сам ничего не знает? Ему что, никто не рассказал, что значит обмен венками с ведьмой?

– Я ему не буду рассказывать что-то, что ему не рассказывала его мама, пока это его не касается, – Саша взгляд прячет почти невольно, и от Насти получает тычок в бок. – Ты чего?

– Тебе не приходило в голову, что это его тоже касается? – шипит Настя, как никогда похожая на какую-нибудь сказочную ведьмочку, того и гляди, проклянет. – Ты его к себе привязала, хотела ты того или нет, а сейчас делаешь вид, что ничего не произошло?

– Я и так ищу способ разорвать эту связь, так что не спеши меня осуждать, – шипит Саша в ответ. У Сони глаза круглыми становятся, такими, будто она услышала что-то совсем уж невообразимое.

– Разорвать? – переспрашивает она, уже не беспокоясь о том, чтобы голос понижать. – Ты что, собираешься просто взять и сделать вот это вот? Саш, блин, проснись! Он…

– Сонь, можешь подойти? – доносится голос Алины, перебивая ее. – Сейчас прямо.

Соня фыркает недовольно, явно не радуясь тому, что ее перебили, но начатое не заканчивает, уходит к Алине вместо этого. Саша плечами передергивает. Ну да, Сонча права – она уверена, что знает, что та хотела сказать. Он заслуживает знать. То же самое сказала ей и Настя, сидящая рядом теперь просто так, молча. Его это касается. Она ему расскажет.

Когда разорвет связь, тогда и расскажет. Ему должно стать легче без давления излишних братских чувств.

– Прости, Саш, – Соня рядом садится, непонятно, откуда появившаяся вновь – Саша ее появление совсем пропускает. – Ну, что я на тебя гнать начала. Алинка мне сказала, чтобы я тебе не мешала.

– Забей, – Саша отмахивается почти обреченно. – Я уже приняла решение, ты бы все равно вряд ли что-то изменила. Не тот случай, когда что-то можно поменять.

– Может, и не надо ничего менять, – бормочет себе под нос Настя – слышно ее, впрочем, хорошо. – Может, все идет так, как надо? Не всегда стоит вмешиваться, Сонь.

Соня краснеет, глаза опускает, но молчит. Что именно ей там сказала Алинка? Скорее всего, делиться ни одна не будет, ни другая. Ну и ладно, что уж тут поделаешь? Не пытать же их в попытках узнать, о чем они там говорили. Даже если говорили, получается, о ней.

Смех со стороны ребят привлекает их внимание. Ваня стоит там, насупившийся, искры так и летают вокруг, того и гляди, рванет – Игорь и Гриша смеются, будто не замечая этого. Что вообще происходит, Саша никак не может понять.

– Да Вань, – выдавливает Гриша, наконец, сквозь смех, – ну пошутили мы, ну чего ты сразу так реагируешь-то?

– Да пошли вы с такими шуточками, – цедит Ваня в ответ. Саша опомниться не успевает, как он уже с мостков, неподалеку стоящих, ныряет, только и успевает мелькнуть перед ней его перекошенное лицо. Может, ему и правда полезно охладиться?

– Что вы ему сказали-то? – Саша подходит к ним тихо. Судя по тому, как они дергаются, ей даже удается остаться незамеченной.

– Не пугай так, – требует Игорь, хмурится картинно. – Он о тебе говорить начал, ну я и предположил, что он тебя ревнует. К нам, к кому-то другому, пофиг же. А он рассердился, обиделся, ну и сбежал. Чего он чувствительный-то такой?

– Ване, – Саша вздыхает, – не нравится, когда его во всякой фигне подозревают, особенно если подозревают ни с чего. Ну вот серьезно, с чего это вы? Просто так же, правда? Вот в этом и дело.

– Не просто так, – начинает Игорь было, но через ее плечо смотрит и осекается. – Ай, ладно. Постараюсь так больше не делать.

– И на том спасибо, – она его хлопает по плечу. – Я все еще надеюсь, что у вас получится подружиться. Со мной же вы подружились, значит, и с Ваней сможете. Он открытее, в конце концов, и дружелюбнее. Значит, у вас получится.

– Это ты так думаешь, – бурчит Гриша. – С ним подружиться сложно. Пиздец как сложно.

– Ну у меня как-то получилось же, – бросает она уже на полпути обратно к своему месту. – Значит, и у вас получится.

Ей кажется, ребята хотят что-то возразить, судя по звукам у нее за спиной, но когда она поворачивается к ним, они молчат и даже на нее не смотрят. Зато, все еще злой, но уже не кипящий от ярости, выныривает Ваня, и от него уже взгляд отвести надо бы, но не хочется. Как не смотреть на него? Как вообще это возможно, на самом-то деле? Взгляд сам собой уходит от него, когда он на нее смотрит, и щеки обжигает так, будто она подглядывала в замочную скважину, будто не у всех на виду он вышел только что из воды, с мокрыми волосами, красивее древних статуй. Как будто она делает что-то противозаконное, глядя на него сейчас.

Как избавиться от этого ощущения, она правда не знает.

Они по домам расходятся поздно вечером, когда солнце уже заходит за горизонт, когда они уже все наболтались и насмеялись, когда у них, девчонок, волосы уже высохли, и на плечи приходится набросить рубашку или что-нибудь еще, чтобы не позволять прохладе заставлять их ежиться. До дома Букиных они добредают почти в полном составе, только Нейт с Алинкой прощаются сразу и ныряют в его машину – он ее до дома собирается довезти и потом поехать к себе. Соню Игорь сдает с рук на руки тете Ире, дядя Шура ему что-то говорит вполголоса и довольно кивает после его серьезного кивка, Гришу тетя Наташа обнимает, как родного, тетя Эля Дэвиду вручает Дашу, его сестричку пары месяцев от роду, и когда мама ее обнимает за плечи, Саша обнимает ее в ответ, прежде чем к ним двум притянуть на пару секунд Лизу. Родителей Лизы тут нет, и, похоже, и не предвидится – мама ее целует в макушку, прежде чем выпустить из объятий, прежде чем ее тетя Лена обнимает.

Мама рядом с ней садится на кровати, когда она уже собирается спать, вымотанная, уставшая после долгого дня – мама, как в детстве, подтыкает ей край одеяла, целует в лоб, и улыбается хитро-хитро. Что?

– Ваня когда узнал, что с вами еще и Дэвид, встал из-за стола, где чай пил, и вышел. Печенье недоеденное оставил. Шура сказал, он рванул к речке. Это он так за кого волнуется?

– Не знаю, мам, – Саша плечами передергивает, насколько это возможно, поворачивается набок, и голову рукой подпирает. – Он не рассказал. Я вообще думала, что он просто решил к нам присоединиться в последний момент. Может, он с Дэвидом хотел пообщаться?

Нет, понимает, еще не договорив. Он с Дэвидом общался за все это время не больше, чем с кем угодно другим. Даже не садился с ним рядом. Не в Дэвиде дело. В чем тогда? В ушах снова голос Игоря: «я и предположил, что он тебя ревнует». Саша головой встряхивает, будто пытаясь вытряхнуть оттуда эти слова. Нет, кому вообще придет в голову предположить, что дело может быть в ней? Это просто опять ребята со своими приколами.

– Может быть, дело не в Дэвиде, а в тебе? – мама будто отвечает на ее невысказанные мысли. – Сашунь, я помню, как вы к нам приехали. Он выглядел так, будто перегрызет за тебя глотку кому угодно.

– Мам, – вздыхает она, – слишком многое изменилось с тех пор. Не может быть во мне дело. Было бы во мне, мы бы не ссорились постоянно.

– Мне все же кажется, что ты просто чего-то не замечаешь, – мама улыбается мягко, целует ее в висок. – Спокойной ночи, солнышко.

– Спокойной ночи, мам, – отзывается она эхом. – До завтра.

Все она замечает, думает Саша, когда дверь за мамой закрывается. Все она видит. Не в ней дело. Не может Ваня быть в нее влюблен, не может быть дело в этом, пусть все вокруг и видят это. Не могут они быть правы. Ваня, не умеющий врать, наверняка не смог бы притворяться настолько хорошо, чтобы она верила, что ему безразлична.

И забота его, уверена Саша, уже просто вошла у него в привычку, не более.

========== Глава 30 ==========

За окном туман густой, молочный, не видать ничего. В доме тишина и пустота – никого, ничего, ни звука, ни шороха. Саша из постели выбирается, бредет по коридорам, ступает аккуратно, осторожно – лишь бы не заглушить случайный звук. Вдруг что-то будет, а она не услышит? Вдруг… Нет, дом пуст. Она тут одна.

Но в том-то и дело, что одна она быть не должна. Где все?

Десять шагов по коридору, дверная ручка холодит пальцы. За дверью туман выглядит еще хуже, еще страшнее, чем казался изнутри, не разглядеть даже ступенек, ведущих вниз с крыльца. Саша колеблется не дольше пары секунд, прежде чем, ноги сунув в шлепанцы, ступить в это колышащееся марево, в котором не видно даже собственных ног как следует. Если она отойдет от дома, она не сможет вернуться, пока не пройдет этот туман.

Откуда-то у нее мысль о том, что он не пройдет. Почему, она не знает. Шаги ее неуверенные, тихие, она идет все дальше и дальше, прощупывая каждый свой шаг, пока не понимает, что место, в котором она оказалась, совсем ей незнакомо. Она могла бы найти дорогу неподалеку от дома с закрытыми глазами, но на этот раз все иначе. На этот раз она слишком быстро ушла куда-то, где ничего не знает. Не этот раз она сама не справится.

На этот раз она потерялась, и никого нет рядом, чтобы помочь ей найтись. Никого нет, чтобы ее найти.

Саша еще вечность, по собственным меркам, хватает ртом воздух, когда открывает, наконец, глаза. За окном светает, и уснуть обратно вряд ли уже получится, хотя заснула она всего пару часов назад, после полуночи. Этого недостаточно, но больше у нее нет. Если она уснет снова, весь день у нее будет болеть голова, а сонливость есть шанс прогнать кофе, убеждает она себя, выпутываясь из-под одеяла.

Шикарное, блин, восемнадцатилетие. Кто бы подумал, что именно в свой день рождения она проснется от кошмара? Саша с кровати скатывается лениво, почти нехотя, кутается в халатик, и, ступая тихо, не хлопая дверьми, бредет к кухне. Ложка кофе в кофеварку, щепотка специй – запах разливается по кухне, заставляя приснившийся кошмар отступить, не забыться, но отойти на второй план. В конце концов, это все лишь случайно. Сны не обязаны сбываться. Она не провидица.

Да и как она может всех потерять, если они тут? Они никуда не деваются. Она никуда не девается. Ей-из-сна взять бы телефон и позвонить им всем, чтобы услышать голоса в трубке, чтобы узнать, что все в порядке, а не паниковать вместо этого и бежать на поиски среди густого тумана. Паниковать можно было бы, если бы они не ответили на звонок. Это кошмар, возражает она себе тут же, они бы не ответили. Это сон, который играет на ее страхах.

– С днем рождения, малявка, – доносится от двери сонный голос. Ваня. Сердце сжимается почти болезненно. Раньше он ее так не называл. Раньше она была Сашкой, или Санькой, или Сашунькой, раньше было иначе совсем. Раньше безлико «малявка» он ее не называл. Раньше было многое по-другому. Но после их постоянных ссор в последнее время удивительно уже одно то, что он вообще поздравляет ее, а не начинает за что-то отчитывать или пытаться поддеть. Удивительно то, что он заговаривает с ней не затем, чтобы поссориться. Еще до того, как она успевает повернуться, слышны шаги, а потом ее плечи обхватывают его руки. Теплые.

– Спасибо, – отзывается она. Больше сказать правда нечего. Хочется откинуться немного назад, голову запрокинуть, чтобы опустить ее ему на плечо, чтобы почувствовать его дыхание и дышать в унисон с ним. Хочется слишком многого, на самом деле. Много хочешь – мало получишь, это она давно уже уяснила. Иначе Ваня бы давно был рядом с ней не как постепенно отдаляющийся друг, а как родной человек. Как любящий ее человек.

Никто ведь не говорил, что венки создают любовь. Они связывают судьбы и усиливают чувства, имеющиеся на момент обмена ими. Наверняка капелька неприятия там тоже была, иначе как это все объяснить? Что еще может быть причиной?

Впрочем, спасибо ему уже за то, что он перешагивает через себя, чтобы хотя бы начать день хорошо. Там уже как получится, на самом-то деле.

– Спасибо, – говорит она зачем-то снова, его щеки на развороте коротко касаясь губами. Хочется больше, но мало ли чего ей хочется? – Кофе будешь?

– Не, к черту, – он руки опускает и отступает от нее. Резко становится холодно, но еще раньше становится обидно. Разы, когда он так резко отказывался от кофе, можно по пальцам пересчитать, и все это было после их ссор. Но сегодня-то что? Сегодня они не ссорились, сегодня ничего не происходило. Сегодня, в конце концов, ее день рождения, неужели даже ради этого он не смягчил бы свои слова? – Я все равно уеду скоро. Буду к вечеру. Передашь маме?

– Передам, – обещает она, попугаем повторяет, губы немеют моментально. Ваня улыбается, прежде чем развернуться и из кухни выйти, улыбается одними губами. Это первый ее день рождения в доме Букиных, бьется настырная мысль в голове, когда он ей ничего не пожелал. Первый, когда он ничего ей не подарил.

Безумный контраст с прошлым разом, как ни крути. Неужели всего за год все смогло так разрушиться?

Она отмирает лишь тогда, когда входная дверь хлопает, и гремят через пару секунд, открываясь, ворота – до тех пор все как в тумане, и собственные действия кажутся ненастоящими. Все-таки уехал. Мысль об этом отзывается внутри неприятно и даже болезненно. Скоро, сказал он, не прямо сейчас и без завтрака.

К черту так к черту. Ей вот кофе точно не помешает, особенно со вчерашним печеньем. Шаги тети Лены слышно издалека, и Саша достает из шкафчика не пару штук, как планировала, а всю тарелку – лучше так, чем не угадать, сколько ей захочется.

– С днем рождения, – пропевает тетя Лена, в кухню входя, голос ее сонный еще. Странно, что она не единственная проснулась, время раннее, и старшим Букиным никуда не надо. Уезжают они только завтра рано утром, оставляя их на три с половиной недели одних. Гастроли в этом году как раз между их днями рождения, ее и Вани, и дядя Андрей смеялся, мол, как раз оба отпразднуют. Лицо ее серьезнеет сразу же, как они встречаются взглядами. – Что случилось?

– Кошмар приснился, – Саша плечами передергивает, мол, ничего такого. Взгляд тети Лены цепкий и пронзительный.

– А кроме?

– А кроме, – вздыхает она, губы на момент сжимает, чтобы не скривиться болезненно, – Ваня уехал. Сказал передать, что будет вечером. Не позавтракал. Где завтракать будет, понятия не имею.

– Он большой мальчик, – тетя Лена тоже губы сжимает, но недовольно. Чем она так недовольна, неизвестно. – Сам справится. Не переживай так за него.

В ее объятиях тепло и уютно. Совсем как в маминых было в раннем детстве, до того, как она стала странной, совсем как в них же сейчас, когда они снова нашли общий язык. Во рту привкус яблочно-коричный чужой магии, и так правда лучше. Так правда легче.

– Нальешь мне кофе? – просит тетя Лена, когда отпускает ее из объятий. Саша кивает, отходит, чтобы еще одну чашечку достать. – Кто-нибудь сегодня придет?

– Девчонки могут заглянуть, – Саша плечами пожимает, избегает на нее смотреть. – Я никого не приглашала. Не хочу большого праздника.

– Тебе восемнадцать исполняется, а ты не хочешь большого праздника по поводу того, что тебе теперь не нужно ни на что разрешение родителей? – тетя Лена фыркает негромко, хрустит печенькой за ее спиной, звенит ложечками. – А я всегда говорила, что мне досталась самая нетипичная доча из всех возможных.

Дочерью она ее называет впервые, да еще и так, вскользь, походя, будто так и надо. Саша замирает, не уверенная, что ей не послышалось, глаза заполняют слезы. Семь лет. Ровно семь лет сегодня с того момента, когда она впервые оказалась в этом доме. Чужой, взятой на воспитание временно девчонкой, на пару месяцев, пока родителей не будет дома, чтобы не оставлять ее в школе-интернате – будто это было бы большим изменением, чем новая школа в Москве, чем новая семья. Даже в самых смелых мечтах она тогда не смела подумать о том, чтобы стать частью этой семьи, так или иначе. А сейчас ее назвали дочерью. Только что. Как не реветь?

– Вот так просыпаешься поутру, ищешь Сашку, чтобы поздравить, а она ревет посреди кухни, – дядя Андрей за ее спиной вздыхает, всего за пару шагов – слышно – оказывается совсем рядом и обнимает ее. – Не реви, Сашунь. Сегодня твой важный день. С сегодняшнего дня ты большая совсем, взрослая девушка, самостоятельная и все такое, и я совершенно не умею поздравлять, но уж пожелать тебе счастья наверняка могу. Ты какой подарок хочешь сначала увидеть, от нас или от родителей?

– А ничего сложнее спросить не смог? – ворчит тетя Лена беззлобно. – Ну там, какого цвета снег на Альфа Центавре, или сколько звезд на небе. Ты ж Сашуне мозг сломаешь сейчас. Покажи ей наш сначала, от родителей сюрприз больше. Всему тебя учить, ну.

К их шутливым перепалкам Саша уже привыкла давно – ей бы, думает она зачастую, когда-нибудь такие же отношения в своей семье иметь. Пока это нереально, но пока ей всего восемнадцать, мало ли что изменится еще? За год, за два, за пять, за десять – какая разница? В восемнадцать впереди вся жизнь. Дядя Андрей ей кивает, и она послушно идет следом, шаг, еще шаг, прежде чем останавливается перед дверью. Он туда заходит один, выносит перевязанную бантом коробку, и улыбается, мол, давай, открывай. Саша за концы ленты тянет неуверенно, невольно прислушивается, настораживается – что там? Там – мокрый нос, и шершавый язык, проходящийся по ее ладони, и огромные блестящие глазищи, и она радостно смеется, когда щенок пару раз тявкает, ластясь к ее ладони.

– Это лабрадор, – говорит дядя Андрей, хотя она не спрашивает, хотя ей плевать на породу этого щенка, потому что он милый, и он хороший, и что вообще может быть важнее этого? – В сказках у ведьм сплошь черные коты, но Алинка рассказала, как радостно ты с Масару возишься, и что ты хотела бы щенка, и о ванькиной Теоне ты заботишься больше него даже, ну мы и решили…

Она не дожидается конца фразы, обнимает его порывисто, прежде чем щенка из коробки вытащить, к себе прижав. Бегом-бегом, чтобы обнять и тетю Лену, которая сидит себе спокойно, попивает чай, и явно не ожидает крепких объятий.

– Неужели понравилось? – смеется тетя Лена, даже не пытаясь высвободиться. Саша фыркает – вопросы у нее, однако – и на соседний стул падает. Щенок ей носом тыкается куда-то между щекой и ухом. Щекотно.

– Его будут звать Плутон, – заявляет она. – Мне надо будет для него все купить, ну там подстилку, корм…

– Все уже есть, на этот счет не переживай, – безмятежно отзывается тетя Лена. – Мы же не могли подарить тебе щенка просто так, без всего, что ему нужно. А теперь выйди на улицу, твой подарок от родителей у порога.

О том, что там может быть, Саша догадывается – еще год назад папа настоял на том, чтобы она права получила в паре категорий сразу. На этот раз она не бежит, идет спокойно, Плутошу придерживая – ему уже на пол хочется, и она его отпустит обязательно, но не прямо сейчас. Чуть позже, как только на улицу выйдет.

У порога – черно-красный Кавасаки, линии почти как в каком-нибудь фантастическом фильме, и шлем в тон на сидении. Саша Плутошу аккуратно ставит на землю, прежде чем восхищенно провести кончиками пальцев по мотоциклу, едва касаясь. Красота. Его бы опробовать, хоть сейчас прямо, но не в ночнушке и домашних тапочках же рассекать по Малаховке, в конце концов. Вместо этого она телефон из кармана достает и набирает номер мамы, почти не глядя. Время раннее, но сегодня понедельник, и мама наверняка уже проснулась.

– С днем рождения, солнышко, – звучит мамин голос в трубке, и Саша жмурится, чтобы не разреветься. Чуть больше года прошло с момента, когда такое тепло в ее словах прозвучало впервые за долгое время. Привыкнуть сложно, кто бы ни говорил о том, что к хорошему быстро привыкаешь. – Уже нашла подарок?

– Он офигенный, – выдыхает она в ответ. Мама смеется довольно.

– Значит, угадали. Я рада. Только ты обещай не гонять сильно, ладно?

– Обещаю, – смеется она тоже. – Буду благоразумной и хорошей девочкой, как и положено, и не буду лезть на рожон. Передай папе, что я в восторге, ладно?

– Он тебе вечером позвонит, – голос мамы звучит уверенно, будто другого варианта даже быть не может. Так оно, собственно, и есть, папа ведь тоже все это время не упускал шанса с ней поговорить. – Он просто уже ушел. Сама ему и скажешь о своем восторге, ладно?

– Ладно, – эхом отзывается Саша, пальцами по мотоциклу еще раз проводит – ну какой же шикарный! Она хотела себе байк лет с шестнадцати, но особо не надеялась ни на что, и тут вот, пожалуйста, получите и распишитесь. – Спасибо, мамуль.

– Мы должны были дарить тебе подарки все эти годы, а начали только после того, как ты не выдержала держаться от нас на расстоянии, – мама вздыхает в трубку. – Тебя хочется немного побаловать. А может, и не немного.

– Разбалуете, – Саша снова смеется. – Все в порядке, мамуль, правда. Я вас все равно люблю, не переживай.

Мама переживает всегда, это она уже усвоила. Это не значит, что не стоит пытаться это изменить.

Свежая шарлотка теть Лены, которую она достает из духовки как раз к приходу девчонок – угадала или подгадала? – на вкус похоже на ее же успокаивающую магию, только вкуснее и слаще. Или это ее магия похожа на ее шарлотку? Саша обещает себе попробовать разобраться как-нибудь. Алинка приводит Масару, тут же кидающуюся играть с Теоной и Плутоном, они все вздыхают восторженно, прежде чем сесть пить чай, и только потом подарки вручают. От Сони амулет совсем необычный – камушек в подвеске на тонкой цепочке подаренного Лизой еще утром браслета мягко сияет золотистым светом, как крошечная капелька солнца. Он там и есть, солнечный свет, как поясняет Соня, и она его туда пыталась запихнуть долгое время, еле успела подарок закончить – должно согревать, может, не столько физически, сколько морально, каждый раз, когда это нужно. Настя вручает набор ароматических свечей, каждая в отдельной упаковке, но запах из коробочки все равно одуряющий – сама делала, говорит, и ей верится без труда. Если кто и умеет делать свечи, это она. Но всех обскакивает без труда опять Алинка. Она коротко заявляет «используй, когда будешь не одна в своей постели ночевать, это все равно скоро будет», вручая ловец снов, явно зачарованный – в пальцах покалывает и вкус пломбира на языке – и бровями играет, и щеки у Саши алеют непроизвольно. Рядом с собой представить никого не получается, но это ерунда. Раз Алина сказала, что скоро, значит, скоро, что бы она себе там ни думала.

Другое дело что «скоро» – понятие более чем растяжимое.

Закат гаснет не спеша, когда девчонки прощаются, когда Масару забирают от новых друзей – она недовольно тявкает, когда Алинка ее на руки берет. Скоро вымахает такой, что на руки ее взвалить нереально будет, смеются они, но пока что получается, и этим стоит пользоваться. Лиза в дом уходит, собирать вещи, чтобы переселиться завтра к тете Ире, как старшие ведьмы договорились между собой, Саша на качелях остается, сидит, как те семь лет назад, когда только приехала сюда, и в ладонях сжимает большую чашку чая. Скрип калитки почти не раздражает ее – она голову поднимает с равнодушной мыслью о том, что надо бы дяде Андрею сказать смазать петли, ну или самой постараться. Там – Ваня, с огромным букетом в руках, с кривой улыбкой, и сердце пропускает удар, когда он шагает к ней уверенно, протягивая ей цветы.

Розы. Обычные. Которые, он знает, она не любит.

– Спасибо, – давит она из себя, давит слезы назад, чтобы не дать им прорваться, чашку отставляет на землю чуть поодаль, чтобы букет взять. – Они красивые.

– И они тебе не нравятся.

Он всегда слишком хорошо видел ее эмоции и слишком хорошо понимал ее. Не во всем, впрочем – или это он так избирательно игнорировал некоторые моменты? Саша не знает. Саша не уверена, что хочет знать. В жизни всегда хочется иметь что-нибудь хорошее.

– Вань…

– Не нравятся. Ясно. Зря только искал. Зря время тратил.

В его голосе столько холода, что хватило бы заморозить всю область, наверное, и Сашу передергивает. В теле будто в один миг не остается сил, букет тяжелый она роняет на колени, и слезы сдерживать уже не получается. Она все равно старается.

– Раньше у тебя почему-то все получалось. Наверное, раньше ты это делал не лишь бы сделать.