Текст книги "Янтарь и Лазурит (СИ)"

Автор книги: Чайный Лис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

– Чего притих? – не выдержал каппа.

Два рыжих глаза на крупной жабьей голове выглянули из мешка: сначала только два пузыря оценивающе осмотрелись, а затем показалась и вся морда. Тело каппы напряглось: свобода была всего в прыжке от него, осталось только за бортом оказаться.

Сюаньму по-прежнему молчал. У каппы не оставалось другого выбора, кроме как попытаться сбежать, но только он приготовился, как рука с чётками коснулась его морды, и существо было вынуждено вновь с позором прижаться к спасительному дну, угрожающе шипя.

Большая часть моряков давно легла спать, а Сюаньму так и не сдвинулся с места. Он позабыл о голоде и каппе, о чудовище и цели своего странствования. Океан обладал чарующей силой, которая поглощала все его мысли и переживания и затягивала его. Звёзды мерцали на небе и яркими искрами отражались в тёмной воде, лёгкий прохладный ветер ласкал кожу и развевал длинные волосы Сюаньму, что успели спутаться.

За его спиной вдруг раздался голос:

– Почтенный монах, извините за беспокойство.

Караульный уважительно опустил голову и с волнением посмотрел на Сюаньму. Всё-таки он обращался к гостю знатного торговца из Даогу.

– Вы не устали? Не голодны? – вновь нарушил он тишину.

Хотя Сюаньму и ощущал чувство голода, шифу запрещал есть перед сном, чтобы переполненный желудок не мешал отдыхать. «Зачем подниматься в гору с лишней ношей за спиной?» – вспомнил он одну из заповедей, поэтому решил, что лучше как следует позавтракает утром.

– Нет, благодарю, – спокойно ответил он. – Океан очень живописный.

Сюаньму редко общался с окружающими не по делу, но сейчас захотелось поделиться. К его удивлению, осмелевший моряк вдруг возразил:

– Когда смотришь на волны каждый день, они уже не кажутся такими красивыми. Наоборот, всё больше пугают, что однажды можешь не вернуться.

После этих слов он поклонился и продолжил свой осмотр, а Сюаньму сам приоткрыл мешок.

– Что ты знаешь про Цяньмо?

Раз каппа не желал рассказывать про Чигусу, монах решил узнать о месте, которое шифу называл островом нечисти.

– Впервые слышу, – пробурчало недовольное существо.

– Шифу говорил, что каппы оттуда родом.

– Глупые людишки, – булькающе фыркнул каппа и грустно хихикнул. – Раньше считали обитателей Чигусы божествами, а теперь обзывают нечистью и истребляют.

Столько смысла и эмоций было заключено в одно это предложение.

– Я не желаю тебе смерти, каппа, – ответил ему Сюаньму, осознав, что вряд ли вытянет что-то ещё. – Ты свободен.

После этих слов жабья голова выглянула из мешка и с подозрением осмотрелась, опасаясь обжигающих чёток, однако ничего не произошло. Оранжевые глаза в свете звёзд смирили монаха многозначительным взглядом.

В следующий миг раздался всплеск. Каппа прыгнул в воду, но уплывать не спешил. Он вынырнул и ещё раз оглядел Сюаньму, затем пробулькал что-то невнятное и скрылся в морской пучине.

Так прошла неделя.

Все дни Сюаньму стоял на палубе и любовался чарующим видом океана, вслушивался в успокаивающий плеск волн, пока в один день вдали не раздалось неприятное гудение, от которого он нахмурился и вернулся в реальность. На горизонте показалась суша.

Множество кораблей прибывало и покидало гавань, вскоре и их судно оказалось у причала. Толпы людей ходили туда-сюда: кто переносил груз, кто прощался с отплывающими, кто встречал прибывших – все были чем-то заняты и создавали много шума. Сюаньму поблагодарил господина Ли и сошёл на деревянную пристройку, стараясь держаться края и ни с кем не сталкиваться. Вдали виднелась городская стена, отливающая светло-лазурным и зеленовато-нефритовым в ярких лучах солнца. Сонбак – столица Сонгусыля и по совместительству главный торговый город. Осталось разыскать кровожадное чудовище, из-за которого пришлось покинуть Цзяожи. По словам шифу, рынок являлся отличным местом, где можно собрать всевозможные слухи и сведения, поэтому именно туда отправился Сюаньму.

Глава 2

Янтарю неведомы рамки приличия

Тёмно-коричневый капюшон скрывал лицо юной девы, которая озиралась по сторонам и пальцами придерживала края ткани, чтобы дующий с моря сильный ветер не выдал её. Словно нарушитель, она кралась по улочкам Сонбака и прижималась к стенам домов, постоянно оглядывалась назад, пока не добралась до торговой площади.

Она старалась слиться с толпой, но ветер как назло пытался сорвать с неё плащ, который второй рукой приходилось придерживать и на груди. Из-под плотной тёмной ткани сверху выглядывала нежно-жёлтая чогори*, а насыщенный, как спелый персик, низ ханбока** торчал всем напоказ. Пришлось отойти в сторону, пока никто не узнал её, однако уши дева всё равно навострила.

* Чогори (кор. 저고리) – распашная кофта/блузка с длинными узкими рукавами, как мужская, так и женская; основной элемент корейского традиционного костюма ханбока.

** Ханбок (кор. 한복) – традиционная одежда корейцев.

Этим утром Кохаку – а именно это имя ей дали при рождении – слышала, как слуги обсуждали жестокое убийство несчастной женщины где-то за городом, но не обмолвились о конкретном месте. Либо сами не знали. Беднягу растерзал ужасный монстр – это всё, что они обсуждали, не уточняя остальные моменты. Как ярый борец за справедливость, Кохаку не могла оставаться в четырёх стенах, поэтому мигом улизнула и даже не успела позавтракать. Зато теперь потрясающий аромат выпечки, а также вид свежих овощей и фруктов рушил все её планы и манил к себе. К счастью, с собой было припасено немного денег, но вдруг кто узнает её у прилавка или в городе и сразу сдаст? Кохаку не собиралась так просто сдаваться, для начала она должна подробнее узнать о произошедшем.

Только она прикрыла глаза, постаралась забыть о голоде и вслушалась в голоса окружающих, как мимо прошли двое стражников из дворца. О Донхо и Кан Джонхён – она сразу узнала их, так как прекрасно запоминала лица.

Как ошпаренная, Кохаку отпрянула и чуть не сбила с ног мужчину с ящиком овощей.

– Извините! – выпалила она и убежала в сторону, обошла несколько домов и лишь затем вернулась на площадь.

Давно пора было раздобыть одежду простолюдин. Кохаку не первый раз сбегала, а её яркие цвета выдавали с ног до головы – тем более приходилось прятаться под плащом.

«Может, у Джинхёна что-нибудь найдётся?» – с надеждой подумала она и решила заглянуть к другу-подпольному-издателю. Он не раз прятал её у себя, пока слуги искали её по всей столице и ближайшим окрестностям.

Не то чтобы Джинхён нарушал закон, он просто умел рисовать. Ранее в Сонгусыле книги имели только образовательное предназначение, даже Кохаку заставляли читать труды великих мудрецов и затем проверяли, насколько она усвоила материал. А её друг нарисовал несколько неприличных страничек и показал ей, в свою очередь она подсунула их другим знакомым, и со временем подобным заинтересовался весь Сонбак. Джинхён начал рисовать уже не отдельные иллюстрации, а более длинные сюжеты, которые переросли в эротические романы. Естественно, официально продавать их он не мог, зато даже знатные особы посылали в его скромную лавку свитков и чернил своих слуг, чтобы закупиться новыми историями.

Он и его младший брат происходили из далёкого мирного города Анджу, по их внешнему виду и некоторым привычкам – Джинхён, к примеру, терпеть не мог убираться – Кохаку догадывалась, что родились они в одной из знатных семей, но покинули дом и отправились в столицу то ли за знаниями, то ли за деньгами. Оба брата никогда не рассказывали свою историю полностью, лишь отрывками.

Только она посильнее натянула капюшон на лицо и уже двинулась в сторону лавки друга, как её нюх учуял не просто запах моря, а нежный, давно забытый аромат чего-то родного. Кохаку резко обернулась, из-за чего плащ чуть не слетел.

Всего в нескольких джанах* от неё у лавки с овощами стоял юноша в свободных тёмных одеяниях, ветер раздувал его длинные распущенные волосы, местами отливающие голубизной на солнце. С такого расстояния Кохаку не видела цвета его глаз, но не сомневалась, что имели они лазурный цвет.

* Джан (кор. 장) – 3,03 м

Обладая прекрасной памятью на лица – а эти глаза она бы не забыла в жизни, – она стояла как вкопанная и не могла произнести ни слова.

«Рури?!»

Она не могла думать ни о чём, кроме имени, которое никто не произносил уже двадцать лет.

Слёзы подступили к глазам, в то время как грудь наполнялась теплом. Кохаку не заплакала, а продолжала стоять и смотреть.

Он жив.

Он выжил.

И он… бросил её!

Вслед за переполнявшим счастьем пришли недопонимание, разочарование, боль.

Кохаку вновь смогла двигаться, и ноги уже сами несли её к юноше в длинном тёмно-синем халате. Она остановилась в шаге от него, одной рукой придерживая плащ у горла, а вторую сжала в кулак, думая замахнуться и дать пощёчину и в то же время пытаясь сдержаться.

– Рури! – выпалила она, вкладывая в одно имя все переполняющие её эмоции.

Крик разнёсся по всей площади, на несколько мгновений повисла тишина: люди перестали разговаривать, даже птицы умолкли и не пели, после чего раздались первые перешёптывания и вновь поднялся типичный для подобных мест гул. Юноша обернулся, его лазурные глаза встретились с яростным взглядом Кохаку, которая, казалось, сейчас вспыхнет на месте, как загорается сухая веточка даже от небольшой искры.

– Дева, – замялся он, – вы меня с кем-то путаете.

Слегка заострённые уши отличались от воспоминаний из детства: она помнила более вытянутые и длинные, но это ничуть не смутило её. Ей тоже было что скрывать.

Кохаку изогнула свои брови от удивления и ахнула:

– О нет, Рури, тебя я не забуду никогда.

– Я впервые в Сонгусыле, – немногословно ответил он и нахмурился, посматривая на людей. А затем прикусил нижнюю губу.

Он так делал с глубокого детства, и эту привычку Кохаку переняла у него.

Такие родные лазурные глаза, наполненные искренним непониманием, смотрели на неё, но вскоре переключились на другое.

Их уже окружила толпа зевак, которая с интересом наблюдала за развитием событий. Кохаку проследила за взглядом Рури, устремлённым к шумевшей толпе, и вздохнула: не хватало ещё привлекать лишнее внимание, мало ли её узнают и поймают.

Она жила по принципу «действуй, а потом разбирайся с последствиями», поэтому резко схватила юношу за руку и потащила прочь от выпечки.

– Куда… Ты!

По интонации она слышала, как Рури растерялся, и не смогла сдержать улыбки. Не то чтобы Кохаку питала к нему настоящую злобу или неприязнь – много времени уже утекло, да и Рури тогда был ребёнком, как и она сама. Однако все эти годы Кохаку верила, что её друг погиб, и теперь в один миг испытала целую бурю эмоций и не понимала, как вести себя дальше.

– Молчи и иди, – усмехнулась она, пытаясь оставаться невозмутимой, – если не хочешь привлечь ещё больше внимания.

Краем глаза она видела, что на лице юноши промелькнуло недовольство, но он промолчал и не стал сопротивляться.

Кохаку решила, что логичнее всего сейчас заглянуть в лавку Джинхёна, куда изначально и направлялась, узнать новости и попросить другую одежду. Если до него ещё не дошли слухи, то всегда можно вернуться на торговую площадь, а если Джинхён и сам всё знает, то ей же проще.

Лавка свитков и чернил находилась в менее оживлённом месте, вход украшала табличка с нарисованными крест-накрест кистями, напоминающими два пересекающихся меча. Внутри находились как трактаты великих мудрецов, так и пустые свитки, которые хранились в специальных бамбуковых горшках. В нос сразу ударил запах сильных благовоний, что отпугивали надоедливых и прожорливых насекомых и помогали поддерживать содержимое лавки в целости и сохранности; Кохаку часто здесь бывала и уже привыкла, а вот Рури с его более чутким с детства нюхом нахмурился и остановился на пороге.

Кохаку насмешливо посмотрела на него и затем крикнула:

– Джинхён-а!

Скорее всего, её друг находился в подвале, где обычно создавал свои эротические романы. Она потащила Рури за собой и только потом отпустила его руку, а также сняла капюшон, чуть не задев металлический колокольчик фурин* висящий у прилавка. Она помнила их из детства и рассказывала об этом Джинхёну, поэтому друг попросил ремесленника изготовить один для неё, но она побоялась оставлять такой у себя. Он не расстроился, а настоял, чтобы Кохаку сама разрисовала лист крепившейся к колокольчику бумаги, что она и сделала, неумело изобразив лису, дракона и цветы. И тогда Джинхён повесил фурин у себя в лавке, дописав: «Здесь рождаются истории». Перед этими словами Кохаку добавила три аккуратных иероглифа «筆墨紙»** которые прекрасно помнила с детства – они как раз отражали суть этого места.

* Фурин (яп. 風鈴) – колокольчик из металла или стекла с прикреплённым к нему листом бумаги.

** Хицубокуши (яп. 筆墨紙) – перо, чернила, бумага

Почти сразу внизу послышался шум, люк у прилавка отодвинулся, оттуда показалась голова. Волосы юноши, должно быть, изначально были аккуратно заколоты в пучок на затылке, но уже растрепались и прядями торчали, хотя бы мангон* удержался на лбу.

* Мангон (кор. 망건) – повязка на голову, часть причёски «санту».

– При… – начал было он, но Кохаку в ужасе расширила глаза и так яростно посмотрела на него, будто сейчас вцепится в глотку, что он захлопнул рот и икнул. – Вы ч-что-то ищете?

Из подвала поднялся младший брат Джинхёна, о чём он сам уже жалел – плаксивый голос выдавал его.

– Джинги-я, – улыбнулась Кохаку как ни в чём не бывало. – Джинхён здесь?

Перепуганный юноша сглотнул и сложил перед собой дрожащие руки:

– Д-да, хён* внизу.

* Хён (кор. 형) – обращение младшего брата к старшему, необязательно кровному родственнику.

Кохаку и шага сделать не успела, как вслед за Джинги показалась голова Джинхёна. Весь перепачканный в чернилах, даже лицо умудрился измазать, зато в отличие от Джинги его волосы были заплетены в аккуратный санту*.

* Санту (кор. 상투) – пучок с головной повязкой мангон (кор. 망건), носили знатные мужчины.

– Нуним*! – Радостная улыбка озарила лицо Джинхёна, хоть кто-то радовался встрече с Кохаку.

* Нуна (кор. 누나) – обращение младшего брата к старшей сестре. Нуним (кор. 누님) – более вежливая версия слово «нуна».

Он отодвинул Джинги в сторону и подошёл к ней, держа в руках несколько бамбуковых свитков.

– Читателям так понравился человек-дракон на заднем плане, что я решил нарисовать следующую историю про него, – с гордостью заявил он и самодовольно задрал подбородок. – Вот, посмотри.

Кохаку знала много старых легенд и помнила разных существ, о которых часто рассказывала Джинхёну. Он вдохновлялся ими и, несмотря на жанр романа, всё равно включал их в сюжет. На удивление, людям это нравилось, хотя лисам они давно перестали поклоняться. Даже говорить о «бывших божествах» было не принято.

Совершенно позабыв о цели своего визита, Кохаку взяла свитки, уселась на прилавок и принялась рассматривать иллюстрации о том, как сбежавшая от родителей человеческая девушка соблазняла дракона, который оказался не против. Тушь ещё не высохла, поэтому она держала аккуратно, чтобы случайно не смазать. У Джинхёна неплохо получилось нарисовать хвост дракона – почти как настоящий, да и сама история оказалась хорошей, Кохаку даже пришлось посильнее свести ноги – слишком сильно она погрузилась в сюжет.

Рури взглянул лишь на первый свиток, покраснел и мигом оказался у выхода из лавки.

– Стоять! – крикнула ему вдогонку Кохаку. – А то наш монстр и тебя растерзает.

– Ты знаешь про него?

– Дай мне немного времени, – усмехнулась она и вызывающе изогнула брови, затем вновь опустила взгляд, дочитывая последнюю страницу.

Кое с чем Джинхён всё же ошибся.

– Джинхён-а, у драконов два.

Тот непонимающе посмотрел на неё и переспросил:

– Хвоста?

– Нет, Джинхён-а, не хвоста, – неоднозначно добавила Кохаку и выразительно посмотрела на него.

Вскоре его взгляд наполнился прозрением и он воскликнул:

– А! Не хвоста, значит…

Он усмехнулся и скрестил руки на груди.

– Это я могу исправить, только не очень понимаю, как выглядит, – задумчиво произнёс он. – А остальное?

– То есть хвост ты понимаешь, как выглядит, а это – нет? – хихикнула Кохаку. – Остальное мне нравится.

Она бросила взгляд на Рури, который стоял у выхода из лавки и с надеждой смотрел наружу. Кохаку и подумать не могла, что друг её детства тоже интересовался жутким чудовищем, жестоко убившим несчастную женщину, и, возможно, желал с ним поквитаться. Но раз он всю жизнь провёл в другой стране, то только какая-то серьёзная причина заставила его прибыть в Сонгусыль, и вряд ли ей являлась Кохаку, раз Рури даже не помнил её.

До неё доходили слухи об ордене монахов Цзяожи, охотящимся за нечистью, и похоже, её друг являлся их адептом.

– Спасибо, нуна, – Джинхён с улыбкой забрал страницы. – Тебе что-то нужно?

– У вас тут запасной одежды не найдётся? А то я привлекаю к себе внимание. – Она чуть приоткрыла плащ и продемонстрировала жёлтые и персиковые цвета своего наряда.

– Женской нет.

– Давай сюда мужскую.

Кохаку поняла намёк, чем вызвала улыбку на лице Джинхёна.

– Она внизу, нуна может спуститься и переодеться.

Ноги уже несли её к лестнице в подвал, но тут она вспомнила про Рури и ещё раз посмотрела на него, крикнув:

– Никуда не уходи, я быстро!

Она мигом скинула с себя плащ, развязала ленту и стянула верхнюю одежду, небрежно отбросила светло-жёлтую чогори в сторону, оставляя лишь нижнее бельё. По полу были разложены разрисованные свитки, некоторые скомканы. На низком столе, возле которого находились две подушки, лежали начатые иллюстрации, а также кисти, тушечница и сама тушь.

Кохаку скомкала свою одежду и положила на свободную часть пола. Из ящика достала светло-коричневую чогори и тёмные мужские паджи*, которые быстро надела. Захватив с собой свой плащ, она взлетела по лестнице и взглянула на Рури, боясь, что он мог сбежать, но тот по-прежнему стоял у порога. Джинги протирал пыль, а Джинхён сидел у прилавка, рассматривая свои иллюстрации.

* Паджи (кор. 바지) – свободные мешковатые штаны.

– Джинхён-а, – позвала Кохаку и подошла к нему, – до тебя доносились слухи о монстре?

Он с подозрением прищурился.

– Ты же не собираешься ловить его?

– Ещё как собираюсь!

– Нуним, это опасно, – с тревогой в голосе произнёс Джинхён, а Кохаку нахмурилась. Ему оставалось только вздохнуть. – Раз ты уже приняла решение, то всё равно найдёшь его, так что лучше узнаешь от меня. В нескольких часах ходьбы отсюда, в сторону деревни Паллюн, находится разрушенный храм – в нём и… – Джинхён сглотнул. – Убили женщину.

– Это северный или восточный выход? – только и спросила Кохаку, совершенно не испытывая чувства страха.

– Северный. – Джинхён замолчал, но вновь решил попытаться: – Нуна, это, правда, очень опасно.

– Я с нечистью лучше другого справлюсь, – усмехнулась Кохаку и гордо приподняла голову.

– Стой, – её друг обошёл прилавок и подошёл к ней со спины. – Хотя бы косу заплету, а то неприлично с распущенными волосами здесь расхаживать.

Он протянул ленту, чтобы та подержала, пока сам взял несколько прядей и ловко разделил их на равные части. Кохаку прожила в Сонгусыле лет двадцать, но до сих пор не могла привыкнуть к местным причёскам. Как можно ходить, когда что-то сжимает и тянет волосы?

Пока Джинхён заплетал косу, Кохаку краем глаза заметила, как Рури вышел на улицу.

– Джинги, держи его! – завопила она во всю глотку и сама рванула вперёд, но айкнула, так как волосы по-прежнему держал Джинхён.

– Зная тебя, нуна, ты всё равно найдёшь своего знакомого, даже если он убежит, – попытался он обнадёжить её.

– Твоя правда.

Однако она нервно грызла губу и переступала с ноги на ногу, пока Джинги не вернулся с Рури – только тогда Кохаку смогла вздохнуть спокойно.

– Чтоб больше не убегал! – требовательно воскликнула она, а Рури промолчал.

Джинхён наконец-то закончил с её причёской, Кохаку поблагодарила и накинула плащ на плечи, натягивая капюшон. Даже с более простой одеждой не хотелось бы, чтобы кто-то узнал её лицо. Она подошла к Рури, сердито сверля его взглядом, и собиралась уходить, но напоследок обернулась:

– Кстати, Джинхён-а, у ящериц тоже два.

С этими словами она вышла из лавки, а друг, задумавшись, крикнул ей вдогонку:

– И почему ты разбираешься в этой теме лучше кого-либо ещё?

Несколько часов прошли в почти полной тишине. Кохаку пыталась завести разговор на какую-нибудь отстранённую тему, рассказывала о странностях Сонгусыля и о жизни в столице, обращала внимание на необычные кусты и растения, комментировала красивое и местами раздражающее пение птиц, но всё, что она добилась от Рури, – это «м». Он не отвечал многословно, не рассказывал ничего о своей жизни – правда, детали о себе Кохаку тоже умалчивала. В итоге она сдалась, надулась и дальше шла молча.

– И откуда нам знать, что мы не прошли мимо? – не выдержала она и выпалила. – Кстати, если не Рури, то какое имя ты считаешь своим? Как к тебе обращаются? Меня вот можешь звать нуной.

– Сюаньму, – наконец-то он ответил что-то кроме «м». – Или монах Сюаньму.

Однако на Кохаку напал ступор.

– Что? Как? Шуаньму? Как ты это произнёс?

– Сюань.

– Шуань, – немедленно повторила Кохаку.

Как она ни пыталась произнести «сю» в «сюань», всё равно выходило что-то среднее между свистящим и шипящим.

– И чем тебе Рури не нравится? – пробурчала она себе под нос и продолжила попытки выговорить «сюань».

Вдруг она вспомнила недавний разговор с Джинхёном, а также его яркие и подробные иллюстрации. Кохаку хищно улыбнулась и помчалась за Рури, который уже успел обогнать её на несколько джанов. Слегка склонив голову на бок, она остановилась перед ним и резко вытянула руку, хватая его между ног.

Сначала Рури не понял и тупо посмотрел на неё, затем опустил взгляд и отскочил назад. Его щёки, как и всё лицо, налились красным, а глаза расширились от ужаса, напоминая две большие пиалы. Кохаку подумала, что он сейчас закричит:

«Ты что себе позволяешь?!»

Хоть что-то эмоционально скажет, однако его хватило только на:

– Ты!

У Рури оказалось слишком много слоёв одежды: и толстый верхний халат, и нижние то ли штаны, то ли юбка, поэтому Кохаку не успела прощупать то, что собиралась.

– Извини, Рури, я хотела проверить.

Однако он в ужасе развернулся и сошёл с тропы, стремительно устремляясь в глубину леса.

– Рури! – крикнула Кохаку и помчалась за ним следом. – Извини, я, э-э… случайно! Да, рука дрогнула!

Как будто он ей поверит… Но она не знала, как ещё объяснить свои действия; она должна была убедиться. И… она не могла гарантировать, что это не повторится.

– Шуаньму!

Кохаку не знала, как докричаться до него и извиниться, она уже начинала понимать, что совершила ошибку. Тем более, он назвался монахом, значит, такие вещи были неправильными для него. Размышляя над этим, Кохаку задумалась, а не являлись ли монахи кем-то вроде евнухов, всё-таки в этой теме она не разбиралась совсем, только в строении тел, как случайно врезалась в Рури. Она даже не заметила, что тот успел остановиться.

– Тихо, – негромко, но серьёзно проговорил он.

Рури смотрел перед собой с застывшим в глазах ужасом, Кохаку почувствовала неприятных запах и проследила за его взглядом. С дерева свисали кишки, которые можно было принять за мёртвую змею, под ними на земле лежал труп хорька с надкусанной плотью. Неужели кровожадный монстр ещё и отравил жертву?! Кохаку чувствовала, как её переполняла ярость, руки непроизвольно сжались в кулаки, а всё тело напряглось.

– Я убью его, – твёрдо и уверенно произнесла она.

– Стой, – сердито сказал Рури и кивнул в сторону хорька. Если не быть осторожными, может постичь подобная судьба.

Они молча обошли дерево и вышли к заброшенному храму, тщательно скрывавшегося лесом. От некогда стоявших красных врат осталось лишь два потускневших столба, один из которых наполовину разрушился. Рядом стояла безголовая статуя с тремя лапами и жалким подобием хвоста. У самого храма крыша давно обвалилась, в стенах имелись дыры, от ступеней уже и вовсе ничего не осталось.

Внутри на алтаре лежало женское тело, которое выглядело практически живым. Запах сильных благовоний перебивал всё остальное, тело украшали цветы, тщательно разложенные по кругу. Можно было подумать, что женщина просто спала, если бы не её бледность.

– Осторожнее, – предостерёг Рури, когда Кохаку подошла ближе.

На алтаре оказалась лишь верхняя часть тела без рук, вместо них кто-то воткнул букеты цветов, а также сделал венок и надел на голову. В горле Кохаку стоял ком, она прикрыла рот рукой, чтобы не сплюнуть, но не спешила убегать отсюда с криками. Когда она присмотрелась к месту, где тело разрезали, то увидела, что длинные стебли цветов оплетали рёбра; вместо органов кто-то также оставил букеты в их форме.

– Я сейчас, – невозмутимо произнесла Кохаку, вышла из храма, отошла на несколько шагов в сторону, где согнулась пополам и позволила вчерашнему ужину оказаться на земле.

Пока её рвало, на глазах выступили слёзы. Протирая рот рукавом чогори Джинхёна, она взглянула вдаль и заметила, что на большинстве деревьев в округе были развешаны органы несчастной женщины, а её ногу всунули в дупло и украсили цветами.

Кохаку вновь согнулась пополам.

Она вздрогнула и резко обернулась, когда её спины вдруг коснулась рука.

– Мне тоже не по себе, – нахмурившись, Рури попытался взбодрить её, а Кохаку ударила себя кулаком по лбу. Она слишком расслабилась и потеряла бдительность. А если бы на неё сейчас напал враг, а она не заметила его приближения?

– Это ужасно… – выдавила она из себя и сглотнула. – Мы должны убить это чудовище.

Кохаку чуть не ринулась вперёд на поиски монстра, но слова Рури остановили его:

– Я не чувствую присутствия нечистой силы.

– Как ты определяешь её присутствие?

Рури вздохнул.

– Следы, запах, жёлтый порошок, – перечислил он несколько вещей, – но здесь даже аура не ощущается.

– Может, из-за благовоний? – предположила Кохаку, сжала руки в кулаки и заставила себя вновь подняться в храм. Она схватила курильницу и лежавшие поблизости палочки для благовоний, вышла наружу и бросила их на землю, после чего начала скакать и пытаться втоптать их.

– Даже так, тяжёлый запах выветрится нескоро, – сказала она и взглянула на Рури, который очевидно думал о том же. – Что делать будем?

– Тебе бы стоило вернуться в Сонбак, но… – монах наконец-то говорил более длинные предложения, а Кохаку всё равно перебила его:

– Не вернусь.

– Я бы и не отпустил тебя, – их взгляды пересеклись. – Чудовище может напасть.

Рури беспокоился за неё! Несмотря на весь увиденный здесь ужас, Кохаку почувствовала, как грудь наполнило теплом.

– Пойдём в деревню Паллюн.

Судя по интонации, Рури не предложил, а просто сообщил о своём решении. Но чудовище могло скрываться где угодно: как спрятаться где-то в лесу, так и даже в столице, могло остановиться в ближайшей деревне или даже сидеть сейчас на дереве и наблюдать за ними. Никто не знал, как оно выглядело.

– Почему туда?

– Расспросим местных.

Об этом Кохаку не подумала. Она остановилась у входа в храм и ещё раз с сожалением посмотрела на мёртвую женщину… то, что от неё осталось.

– Идём? – позвал Рури, собираясь двигаться в сторону деревни.

– Мы не похороним её?

– Родные или местные похоронят.

Рури сложил руки за спиной и сделал несколько шагов в сторону тропинки.

– Идёшь, нуна?

В груди Кохаку вновь разлилось тепло и бурным потоком потекло по венам, уголки её губ дёрнулись, но она не улыбнулась. Возможно, стоило назвать своё имя? Но Рури не помнил её и, вероятно, даже считал себя человеком.

Она покачала головой, отгоняя ненужные сейчас мысли, и обвела взглядом близлежащие деревья, увешанные органами несчастной жертвы. Нахмурившись, она виновато посмотрела на Рури:

– Я так не могу.

«Надо будет заплатить Джинхёну», – мысленно сказала она себе и оторвала часть от рукава. Обернув руки тканью, она подошла к деревьям и, стараясь бороться с омерзением и подступающим к горлу комом, достала ногу из дупла и задела цветы, что посыпались на землю, после чего вернулась и положила её на пороге храма.

– Что ты делаешь?

Кохаку отчётливо уловила недовольство в его голосе, но ничего не могла поделать.

– Можешь яму выкопать, если не затруднит, – фыркнула она вместо объяснений.

– Остановись, – потребовал Рури, пока Кохаку пыталась снять органы с другой ветки. – Нуна, остановись.

Монах схватил её за локоть и не позволил притронуться к кишкам, чем только разозлил её.

– Почему? Ты хочешь оставить всё вот так?

Он тяжело вздохнул, продолжая сжимать её руку. По хмурящимся бровям и изменениям в лице Кохаку видела, что Рури размышлял над словами, поэтому она молча смотрела на него, дожидаясь внятных объяснений. Наконец, он заговорил:

– Мы не знаем, замешана ли в этом нечисть, провели ли здесь обряд или что-то ещё. Вдруг ты нарушишь формацию и призовёшь кого-то похуже?

Кохаку нахмурилась и медленно опустила руку, которую он всё ещё сжимал. Возможно, монахи всё-таки разбирались в делах с нечистью и слова Рури имели смысл. Он сразу разжал пальцы и отпустил её локоть.

– Тогда мне вернуть ногу в дупло? – вдруг спросила она, когда Рури уже успел вздохнуть с облегчением.

Лазурные глаза смирили её недовольным взглядом.

– Ничего не трогай и рукав свой выброси.

– Хорошо, Шуаньму, – насмешливо произнесла она, стараясь сделать интонацию игривой, а он снова вздохнул – теперь с толикой разочарования. Даже в тяжёлые моменты Кохаку старалась не терять дух.

От храма до деревни Паллюн оставалось около часа ходьбы. Теперь путники шли совсем молча: Кохаку больше не пыталась завести разговор, а погрузилась в свои мысли. Гадала, что за ужасная тварь могла так жестоко поступить.

Она понимала тех, кто охотился на всех живых существ и в том числе питался людьми: хищники среди нечисти, которым нужна еда. Но такие поглощали энергию, съедали тела или отдельные органы, а не вынимали их и заменяли цветами. К тому же, чудовище зажгло благовония: оно пыталось скрыть какой-то важный запах или это тоже являлось частью его «обряда»?

Кусты неподалёку от тропы вдруг зашуршали: в них определённо скрывался кто-то крупный. Кохаку, внимательно прислушиваясь к любым звукам, напряглась и крикнула:

– Кто там? Покажись!

Из-за кустов вышла женщина с поднятыми руками, в одной из которых держала висевшую на локте корзинку. Рури нахмурился и бросил на Кохаку недовольный взгляд. Они достаточно близко подошли к деревне, вот и столкнулись с местными, но всё равно лучше перестраховаться, чем потом хоронить новые трупы. Или хуже – оставлять их в страхе нарушить обряд.

– Не убивайте! – испуганно пискнула женщина. – Я просто грибы и ягоды собирала.

– А об ужасном чудовище вы не слышали? – ничуть не смутившись, парировала Кохаку.

– Слышала… – дрожащим голосом ответила ей женщина и с надеждой посмотрела на Рури, как будто надеялась, что он успокоит свою спутницу. – Но надо же чем-то питаться.