Текст книги "Племя вихреногих (СИ)"

Автор книги: Аннит Охэйо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

Димка не знал, чем бы всё это кончилось, – но тут на берег выбрался экипаж "Смелого", и Буревестники бешено заработали веслами. Плот довольно быстро поплыл к выходу из бухты. Терри сидел в середине, икая от пережитого.

Димка подумал о погоне, – но Волки тоже едва держались на ногах. Лицо Игоря по-прежнему было страшно бледным, вокруг глаз возникли черные круги, как бывает после сильного удара по голове. Почти у каждого было по несколько ран – а вот проклятые Буревестники в свалке не пострадали. Ну, почти – несколько синяков они всё же заработали, а Терри тоже держался за голову, похоже, основательно отбитую горшком. Вероятно, брошенным какой-нибудь девчонкой.

Игорь вдруг сел на землю и засмеялся, а вслед за ним – и остальные Волки.

– Что это с вами? – испуганно спросил Димка. Он слышал, что от сильного удара по черепу человек мог сойти с ума.

– К-кто бы м-м-ог п-подумать, что Т-терри не умеет п... п... п-плавать! – наконец выдал Игорь, немного успокоившись.

– Они же рыбаки, – удивленно сказал Борька. – Как он рыбу-то острогой бьет, если даже плавать не умеет?

– А он и не бьет, – ответил Игорь, немного успокоившись. – Да и никто из них не бьет, разве что напоказ. Так-то они рыбу сетями с плотов ловят. А Терри и сетей в руки не берет, командует только. Остроги они так таскают, для важности. Ну, ещё и соседей пугать, которые послабее. И всё.

– Ничего себе... – сказал Юрка. – А Певцы говорили, что Буревестники – лучшие тут рыбаки.

– Лучшие, – спокойно согласился Игорь. – Хвастуны. Ну, и ещё секретный состав какой-то знают, чтобы рыбу приманивать. От него она дуреет, и сама в руки лезет. А так-то...

– Ничего себе... – Димка хмуро посмотрел вслед исчезающему за мысом плоту. – Жаль, что ушел, гад...

– Уж не знаю, что там у них будет, – но вождем Терри больше не быть, – ответил Игорь. – Вождь рыбаков, не умеющий плавать, – да над ним всё племя ржать будет! Он же говорил, что лучше всех плавает, – а что не плавает, так вождю не положено. Не царское, мол, это дело... Ну и зуб, ясное дело, на него там много у кого есть.

– А почему ж его тогда не скинули? – спросил Димка.

– А потому, что он всех, кто против него, подставляет. Возьмет чью-то вещь и подбросит, а когда её хватятся, "найдет", да так, чтобы все видели. И поди, докажи, что не вор. Или лежалую рыбу на обмен подсунет, чтоб испортилась, – а менявший виноват. Или просто кому скажет, что тот про него плохое говорил, и тот того побьет. Там все про это знают, но никто не хочет неприятностей. Трусы они, а вдобавок и жулики. До того, как сюда вот попасть, они жили в Аматоре, а там капитализм был, ещё похуже, чем в Атлантиде...

Димка вздохнул. Он уже слышал, что в странном мире Союза Народных Республик Атлантида была не затонувшим мифическим материком, а большой страной за океаном, вроде Америки, где пышно загнивали прежние, буржуазные порядки. Они так глубоко въелись в плоть аматорцев, что даже здесь они остались верны им, – обманывали и воровали, хорошо хоть, не угнетали никого... С этим тут справлялись и без них. Морские Воришки, например, попали сюда из какого-то рабовладельческого государства, вроде земного Карфагена. Хоруны, по слухам, и вовсе происходили из какого-то совершенно жуткого места – вроде земной Ассирии. А немцы – так и вовсе фашисты недобитые, хотя ничего плохого про них вроде бы не говорили, и давным-давно даже не видели их...

– Так, – Игорь прислушался к доносившемуся из селения шуму, и вытащил из-за пояса два кремневых ножа. – Пока они там власть делят, давайте резать лодки. Хватит, попиратствовали...

– Резать что? – спросил Димка. Получив столько ударов по башке, соображал он явно не очень хорошо.

– Лодки, – повторил Игорь. Он бросил ему второй нож – Димка едва поймал его – а своим начал пилить скрученный из волокон канат, который стягивал тростниковые связки.

– А, – Димка присоединился к нему. Нож оказался неудобный, – но зазубренный клинок резал неожиданно хорошо. Канат тут же лопнул и он сел к следующему. Лодка на глазах разваливалась, превращаясь в груду тростника. – А как они жить потом будут? Без лодок?

– А тут наши скоро будут, – Игорь замер, очевидно, пережидая приступ тошноты. – Разберемся. Да и рыбы они мало ловят. Тут, на островах, штука такая растет, вроде дикой картошки – они, в основном, её и жрут. Ну и дань с соседей берут, не без этого. Ты лучше режь давай...

Димка взялся за очередной канат. Работа оказалась несложная – ломать не строить – и через несколько минут от всей пиратской флотилии осталась только груда тростника. Остальные с тревогой посматривали на селение, – но его обитателям пока было не до них...

– Ну, вот, – сказал Игорь, поднимаясь. – Ещё весла бы сжечь, – но это потом. Давайте за вещами пойдем...

Возвращаться в селение не хотелось, – но оставлять свои вещи ворам Димке не хотелось и подавно. Подобрав лук, он пошел вслед за Игорем, за ними потянулись остальные. Ворота никто не охранял, – а внутри им предстала дивная картина. Крых с дружками был привязан к столбам, предназначенным для пленников. Все они выглядели, как клоуны, – было видно, что в них бросали гнилыми фруктами, протухшей рыбой и вообще всем, что удалось найти в помойной яме. Возле дома вождя громоздилась целая гора вынесенных вещей, в ней рылись, видимо, их бывшие владельцы. Самого Крыха несколько бывших рабов деловито обкладывали связками тростника, словно монахи на картинке сожжения Джордано Бруно. Пусть он их и угнетал, представления о справедливости у них явно оказались жутковатые. Не то, чтобы Димка был против, – обожженный бок дико болел, – но ему стало гадко и противно. Во всех читанных им книжках восставшие так не поступали.

– А ну, прекратите! – крикнул он, поморщившись от боли, – голова болела всё же жутко. Он даже пощупал её, чтобы убедиться, что она не проломлена.

– Так он же не тебя... – мальчишка уставился на его обожженный бок и замолчал.

– И меня, – хмуро сказал Димка. – Ребята, нельзя так.

– А как? – хмуро спросил бывший раб. – В ножки ему пасть?

– Его будут судить, – сказал Игорь. – И других.

– И что? – спросил мальчишка. Лицо у него было худое, грязное, украшенное парой свежих синяков. – На необитаемый остров сошлете? А толку? Утопится – и опять на воле.

– Крых не утопится, он трус, – сказал ещё один бывший раб.

– А толку? Дружки всё равно за ним приплывут. Шли бы вы отсюда...

– Ну, зажарите вы его – и что? – спросил Игорь. – Опять на воле будет. Только озвереет ещё больше.

– А пусть получит за всё хорошее! Ему нас можно, – а нам его нельзя?

– Нельзя, – хмуро сказал Димка, держась за голову. Бывший вождь смотрел на него... с недоумением. Похоже, он до сих пор не мог поверить, что всё это происходит наяву. – Ребята, ну нельзя же так! Пусть он и последний гад.

– Можно, – ответил мальчишка. – Где вы были, когда они над нами издевались? А теперь явились трындеть о гуманизме. Шли бы вы отсюда... по-хорошему. А не то...

Димка беспомощно осмотрелся. Вокруг них собралась целая толпа – в основном, девчонки, – и смотрела она совсем не дружелюбно. Он не представлял, что стал бы делать дальше, – то есть совершенно, – но тут в селение вбежал один из, наверное, дозорных.

– Волки! – крикнул он и замер, ошалело глядя на царящий в селении разгром. – Волки... идут.

* * *

Крых с дружками был мгновенно забыт. Толпа, словно в театре, повалила на выход – похоже, что визит Волков был тут событием... необычным.

– Пошли отсюда, – хмуро сказал Игорь. – А то черт знает, что этим Воришкам ещё в голову придет. Они все тут психованные, – что те, что эти...

– Куда? – спросил Димка.

– На Сторожевой Мыс, – ответил Игорь. – Там хоть сигнал можно будет подать, что мы тут, а не где...

– Так ты ж уже подал, – сказал Борька. – Такое не заметить, – точно слепым надо быть.

– Какой сигнал? – спросил Димка. Опираясь друг на друга, они медленно заковыляли к лесу.

– Я "Смелого" сжег, – хмуро сказал Игорь. – Ну, не весь. Парус. Горело, правда, здорово. Наши точно это видели, раз уж отправились сюда... Ладно, пошли, пока там все места не заняли...

* * *

Сторожевой Мыс и в самом деле оказался мысом, высотой метров в пятнадцать. На венчавшей его ровной поляне угрюмо чернело кострище. Рядом стояла сторожевая вышка и аккуратный домик для часовых – не тростниковая хижина, а плетенка, вроде щита. Сами часовые стояли тут же, среди прочих, – но, к счастью, совершенно обалдели от увиденного. Вдали, в море, виднелась сплошная стена парусов, – Волки шли на выручку...

* * *

В сказке на этом всё и кончилось бы, – но в реальности ветер дул в сторону и плоты, казалось, стояли на месте. Ожидание оказалось делом скучным и нудным. Димку по-прежнему мутило, голова у него кружилась, – и так же муторно было на душе. Несколько мальчишек из бывших рабов всё это время рассказывали о том, как им жилось под властью Крыха и его дружков, – а жилось им, мягко говоря, неважно. Даже мальчишки из его племени не нашли для вождя ни одного доброго слова – Крых поддерживал свою власть подачками, пинками и побоями, а его жадность была прямо-таки анекдотической – добра в его хижине хватило бы на целое племя. И самое противное, что всё это творилось в нескольких часах пути от Волков, которые могли всё это прекратить, – но ни «Алле Сергеевне», ни другим не было до этого дела. Во всем этом «Народном Союзе» и его ребятах – ну, за исключением Игоря и ещё некоторых – было что-то, откровенно гниловатое...

Толпа Воришек на мысу постепенно рассасывалась, – они решали то ли сбежать, то ли принять участие в переделе власти, да и армада Волков их пугала. Уничтоженные лодки вызвали кое у кого тихую панику – но, как ни смешно, никто не связал это с пришельцами. Их уничтожение приписали Терри – что само по себе говорило о его репутации – и Димка усмехнулся про себя. При встрече с Воришкам ему точно перепадет на орехи – и, честно говоря, он это заслужил. Кое-кто из бывших рабов попал сюда как раз по его милости, всего лишь потому, что не поклонился вождю...

Слушать это было странно и дико – про такое Димка не читал даже в исторических книжках. В чем-то Буревестники с их капитализмом были даже гаже Воришек с их откровенным разбоем и рабством. Даже в этих освобожденных уже рабах было что-то... склизкое – они мечтали сбежать с острова. Встреча с Волками их, почему-то, пугала до судорог. Но Волки точно смогут навести тут порядок. По крайней мере, Димка на это надеялся...

* * *

Волки добрались до острова Воришек уже на закате, – но картина получилась... впечатляющая, словно в каком-то историческом фильме. Димка насчитал добрый десяток плотов, – похоже, что «Алла Сергеевна» послала в бой всё, что стояло в гавани. Разноцветные паруса заслоняли горизонт, флаги развевались. На плотах ровными рядами стояли Волки с копьями и луками. Теперь они были не в шортах, а в синих одинаковых туниках – явно форме, с одинаковыми щитами, чем-то похожие на римских легионеров.

Самый большой плот первым ткнулся в берег. На песок упали сходни, по ним, не замочив ног, сошла сама "Алла Сергеевна" – с неизменным луком и при галстуке. Рослая девчонка за ней несла большой красный флаг с девятью золотыми звездами – одна большая в центре и восемь ромбом вокруг – флаг Народного Союза. За ней шла "гвардия королевы" – ещё дюжина девчонок с длинными луками. Всё вместе смотрелось, как картинка "высадка конкистадоров" из учебника истории. Казалось, что сейчас "Алла Сергеевна" вонзит в песок шпагу и объявит все земли вокруг собственностью испанского короля. Она смотрела на кучку измученных мальчишек – но, казалось, в упор их не замечала. Все Воришки к этому времени отсюда уже смылись.

Осмотревшись, "Алла Сергеевна" кивнула, – наверное, самой себе, – и обернулась к знаменосице, сделав ей какой-то знак. Та, в свою очередь, обернулась к плотам и провозгласила:

– Товарищ Председатель повелевает начинать!

Именно так. Повелевает. Димке показалось, что он бредит. Все остальные, однако, восприняли это, как должное. Волки аккуратными цепочками посыпались с плотов и побежали в лес – копейщики впереди, лучники сзади. Сама "Алла Сергеевна" с гвардией осталась на месте, очевидно, решив, что не царское это дело – бегать по зарослям. Она, наконец, соизволила их заметить, и замахала рукой кому-то на плотах, на сей раз правда лично. Оттуда сошло штук тридцать девчонок, каждая с большой сумкой на боку и красным крестом на груди, в полной боевой готовности к приему немощных и искалеченных.

Димка ошалело распахнул глаза, увидев среди них Машку и остальных земных девчонок, – и морок вдруг рухнул. Всё стало таким, как и должно быть: девчонки с испуганным писком побежали к ним, знаменосица опустила флаг, и даже сама "Алла Сергеевна" вдруг улыбнулась. Ну а потом Машка обняла его, и всё остальное для него исчезло...

* * *

Теперь Димка в полной мере прочувствовал, что значит быть Раненым Героем. Его под руки, как хрустального, отвели на самый большой плот, оказавшийся госпиталем, – по крайней мере, там был устроен навес и постели для раненых, на одну из которых его и уложили. Димка слабо задергался, ощутив, как с него стягивают одежду. Не слишком старательно, правда – она и впрямь была черт знает в чем, а рубаха теперь годилась лишь на тряпки. Машка ощупывала его голову, ещё кто-то – его несчастный левый бок. Было зверски больно, но мальчишка улыбался, потому что стонать, глядя на Машку, было совершенно немыслимо. Девчонки тоже улыбались, довольно идиотски на его взгляд, и время от времени пытались напустить на себя Суровый Вид. Их голоса, как бабочки, порхали в воздухе:

– ...осторожно, у него сотрясение...

– ...Головин, ты меня в гроб решил загнать, да? У тебя же гангрена... может быть...

– ...себя не жалеешь, штаны бы пожалел, я же теперь за век их не заштопаю...

– ...постельный режим, на месяц, обязательно...

– ...что значит "гадость"? Пей давай. А то могу клизмой – быстрее до головы дойдет...

Когда очередь дошла до Димки, он подумал, что клизмой, пожалуй, было бы лучше, – отвар, который, по мнению девчонок, был показан при сотрясении мозга, оказался невообразимой гадостью, такой горькой, что язык буквально свернулся в трубочку, а из глаз потекли слезы. После неё и впрямь стало как-то не до разбитой головы – мальчишке казалось, что он до конца дней не отплюется от этой дряни. Девчонки почему-то считали, что чем противней лекарство, – тем оно полезнее. В этом плане на них всегда можно было положиться. Примирило его с этим только то, что Машка сидела рядом и участливо гладила его по голове. Его бок намазали чем-то, от чего его продрало жутким морозом, а потом он вообще онемел. Девчонки делали с ним что-то ещё, но Димка старался в это не вникать, – о таких вещах лучше не знать, если хочешь потом спать спокойно...

Но, в конце концов, выдохлись даже неугомонные девчонки. К этому времени, правда, уже стемнело, на плоту зажглись масляные лампы и свечки, и атмосфера стала... довольно романтической. Димка, правда, чувствовал себя так, словно ему дали по башке здоровенной подушкой. После проклятого отвара головная боль прошла, – но всё тело стало, словно ватное. Шевелиться совершенно не хотелось. Машка уютно устроилась рядом, держа его за руку и глядя на него огромными сияющими глазами. От одного этого взгляда в груди разливалось щекотное тепло, и мальчишка вздохнул. Так или иначе, – но он сделал всё, что мог.

Глава 14. Три дороги к одному

Солнцем весёлым объяты

Родины нашей сады.

Если, ребята, взяться, как надо,

Станут делами мечты!

Сдвинем реки и горы,

Покорим все просторы!

В бурях грозных, в далях звёздных

Нам преграды нет!

Где-то ждут нас штурвалы,

Где-то – море и скалы.

Не собьемся, – доберёмся

До любых планет!

Сколько для мысли простора,

Сколько свободы для рук!

Вырастим скоро, кликнем на сборы

Наших друзей и подруг!

Солнцем весёлым объяты

Родины нашей сады.

Если, ребята, взяться, как надо,

Станут делами мечты!

Сашке было странно. Именно так: не страшно, а странно. И одиноко. Он стоял на вершине холма, – а вокруг во все стороны, насколько хватал глаз, простиралась пустынная степь, изогнувшаяся такими же холмами. Вроде бы и простор, но обманный: дальше, чем на час пути, не видно, да и что за соседним холмом – тоже. Это Сашку нервировало: пусть хищников тут, вроде бы, и нет, и лихих племен тоже, но одному тут было как-то неуютно. А с другой стороны, от пустынного раздолья по телу разливалось пьянящее ощущение свободы: можно орать, вопить, да хоть бегать голым – и никто даже слова не скажет, потому что не увидит. Вот только орать и бегать голым Сашке не хотелось, и это даже оказалось отчасти обидно: свободы полно, а делать с ней нечего. Вернее, ясно что: идти на юг, к Волкам. Максим вручил ему компас, так что заблудиться он не мог, да и не пройдешь же мимо моря, даже ориентируясь по солнцу... Вот только идти далековато: десять длинных здешних дней, а может, и больше, чтобы выйти не просто на берег, а к Горгульям. Волки иногда там бывают, да и шансов, что они заметят-таки сигнальный костер, больше...

Но, всё равно, Сашка очень волновался. Мало ли, как они к нему отнесутся?.. Особенно, увидев, что рядом нет других ребят. В рабство, конечно, не возьмут (ну а вдруг?..), но могут же и посмеяться, и просто послать нафиг, – и что ему тогда делать? Подводить друзей не хотелось, да и вечно бродить по этой вот степи – тоже. Хотя его и считали нелюдимым молчуном, Сашка на самом деле боялся одиночества. Хорошо, когда рядом друзья: пусть посмеются, пусть скажут что-то резкое (даже не за дело!..) – всё равно, рядом с ними спокойнее. Сам он очень не любил что-то там решать – вдруг не получится, и в итоге не только ему, но и друзьям тоже будет хуже?.. А теперь решать – ему. Пусть дело и не очень сложное, но, без всякого сомнения, важное, можно сказать, что решающее, – а значит, как раз от него, Сашки, может зависеть их возвращение домой. Хотя как он "поднимет Волков" – мальчишка совсем не представлял. Это всё равно, наверное, что убедить завуча поехать к нему, Сашке, на дачу, картошку копать, – как-то некстати подумалось ему.

Он представил, что и впрямь сделал суровой Ольге Павловне такое вот предложение – и невольно передернул плечами. Да. Уж! Одним вызовом к директору дело точно не кончилось бы, – а эта "Алла Сергеевна" наверняка ещё хуже. И начальства тут над ней и вовсе никакого нет – ни гороно, ни директора, ни вообще никого. Она тут – царь и бог. Захочет – на дальний остров сошлет, захочет, – велит высечь на конюшне, захочет – навечно загонит на картошку, или что у них тут вместо неё...

Мальчишка недовольно помотал головой. Конюшни у Волков, ясное дело, не было, да и, вроде как, они даже никого и не секли. Но, может, плетение каких-то корзин или остров...

Сашка вздохнул. Домой ему очень хотелось, – наверное, даже сильней, чем остальным. И мысль о том, что его, Сашку Колтакова, могут тут просто забыть на каком-то там острове, словно боцмана Айртона, показалась ему очень обидной. Но такое иногда с ним случалось: то он опаздывал на экскурсию, которая уезжала без него, то его забывали пригласить на чей-то день рождения – не назло, а просто забывали, и от этого становилось ещё тошнее. Иногда он чувствовал себя прозрачным, словно Человек-Невидимка: вроде бы и тут, но никто не замечает. Правда, он особо и не рвался быть замеченным...

Стоять тут, на виду у всего мира, ему тоже не особенно хотелось, и, вновь сверившись с компасом, он зашагал вниз. Совсем не туда, куда его понесли бы ноги, – пришлось наискось спускаться по склону, да и впереди маячил крутой отрог соседнего холма. Снова взбираться на него, потом спускаться – и так день за днем, без конца... Но ничего не поделаешь: азимут есть азимут, шагнешь в сторону в начале – и на десять километров промахнешься в конце, как говорил Игорь Васильевич. Жаль, что здесь его нет, в тысячный, наверное, раз подумал мальчишка. Уж он-то точно разобрался бы со всеми этими Хозяевами, и мы давно уже были бы дома...

Тут же ему пришло в голову, что если бы Игорь Васильевич был с ними, – они вообще бы не попали в этот странный мир, потому что взрослые сюда никогда не попадали, ни одни, ни вместе с ребятами. Это было бы, наверное, обидно...

Сашка поправил лямки рюкзака. Неизвестное будущее страшно его раздражало: он хоть в Африку согласился бы поехать, если бы знал, что кончится всё хорошо. Но сейчас... он душу бы, наверное, продал, чтобы хоть одним глазком заглянуть в будущее – просто чтобы знать, чем всё это кончилось. Нечто похожее он ощущал иногда, читая книжки, – только вот там всегда можно заглянуть в конец. Тут конца не было, – вернее, Сашка знал, что как-то вся эта история кончится, но в голову ничего не приходило. Вернее, приходило, но как-то совсем неубедительно: вот рядом садится зеленый вертолет пограничников... или на море появляется корабль... или, на худой конец, из-за холма выезжает самый обычный милицейский «газик» – только вот в это как-то плохо верилось. Никто сюда за ними не явится, и никто не спасет...

Сашка вздохнул и попытался представить себе Хозяев, – но в голову пришел только какой-то злобный бородатый мужик в плаще с высоким воротом и брюках с подтяжками, похожий не то на диктатора Яра Юпи с иллюстрации к казанцевским "Фаэтам", не то на какого-то писателя-пасквилянта в "Крокодиле". Сидит, поди, гад, в своей Цитадели, и жрет рябчиков с ананасами, или что у него там...

Вопрос еды Сашку очень волновал: в рюкзаке у него лежал запас вяленой рыбы и плодов ти, но вдруг до конца пути его не хватит? Рыбу ловить ему нечем, а ти надо ещё печь, а дым в степи видно очень далеко...

Тучи сегодня тоже были похожи на дым: огромные, низкие, туманные, они плыли, казалось, прямо над головой. Сквозь них то проглядывало, то скрывалось солнце, и Сашке казалось, что он смотрит на мир через зеленоватое стекло: к тому, что таков тут сам солнечный свет, он так и не привык. Парило, к полудню наверняка будет гроза, а это означает, что ему придется лежать где-нибудь в траве, – чтобы молния не хряпнула прямо по черепу, – а по спине будет весело лупить дождь. С градом – град тут шел часто. Вайми говорил, что тут бывали и торнадо, и что его однажды унесло прямо в тучу, – но тут он, несомненно, бессовестно врал...

Уй!.. Нога соскользнула на траве, и Сашка с размаху грохнулся на задницу – не очень больно, но зато очень обидно. На глаза даже навернулись слезы. Захотелось зашвырнуть компас подальше, и просто плюнуть на всё это. Он должен... а кому он должен?.. Всё равно, отсюда не выбраться, и вся эта суета, вся эта беготня – ни к чему. Друзья?.. А что ему друзья?.. Бросили, прогнали, послали черт знает куда... Вот прямо сейчас он встанет, выбросит... нет, растопчет этот проклятый компас, и пойдет, куда глаза глядят, – может, к Виксенам, может, к Астерам, может, просто в лес жить. И никто, никогда, не будет ему что-то указывать...

Вдруг мальчишке вновь представился Хозяин. Он сидел в роскошном кресле перед огромным клепаным телевизором и смотрел на него, Сашку, радостно поднимая большой бокал с вином: ура! Ещё один сломался! Давай, иди, мальчик, бросай друзей, дичай, превращайся в зверя!..

А вот хрен тебе, с неожиданной мрачной злобой подумал Сашка. Я тебе не кто-нибудь. Я дойду до Столицы, и подниму Волков, и мы – все вместе! – разгоним этих Хорунов, и найдем Флейту, а потом возьмем тебя за шкирку...

Вздохнув, он поднялся и пошел туда, куда указывала ему стрелка компаса.

* * *

Утопая по колено в снегу, путаясь в торчавшем из него бурьяне, Сашка упрямо брел к старинному, кирпичному, темно-красному зданию церкви, или, скорее, костела – массивному, с высоким цоколем, узкими сводчатыми окнами и массивным карнизом с какими-то узорами, хитроумно выложенными из того же кирпича. Оно казалось заброшенным – с несколькими разбитыми стеклами в темных, густо зарешеченных окнах, и с наполовину ободранным скелетом островерхой кровли на небольшой колокольне, – но снег возле двери был расчищен, хотя никакой тропинки к нему не вело...

Сам заросший бурьяном, довольно просторный двор был совершенно пуст. С двух сторон его замыкали глухие краснокирпичные торцы громадных зданий, с двух других – высокие дощатые заборы. За грубой, серо-коричневой изнанкой переднего виднелись две пятиэтажки, – их окна светились холодным синеватым светом длинных ламп. Над улицей сплеталась сеть черных троллейбусных проводов, слышался ровный шум машин, – но здесь снег был нетронут. Ни одного следа – и на этой целине лежал отблеск чистого заката. С другой стороны шла довольно широкая улочка с извилистой колеей, – а за ней начиналось море низких деревянных домишек. Ведущую сюда калитку из трех толстых, насквозь промерзших досок Сашка тщательно запер. Мороз был нестерпимый, лицо щипало, словно его яростно растерли грубой тряпкой, – и мальчишка чувствовал, что начинает уже замерзать.

Перебравшись через небольшой сугробчик, он с облегчением сполз на небольшую площадку у крыльца, и, укрывшись под полукруглым железным козырьком, украшенным или подпертым какими-то коваными завитушками, постучал в массивную коричневую дверь. Звук получился почти совершенно неслышным, и, заметив на косяке кнопку звонка, он надавил на неё. Внутри что-то глухо задребезжало.

Примерно минуту царила тишина, – если не считать этого самого дребезжания, – потом за дверью что-то глухо стукнуло, и она приоткрылась, показав выглядывавшего изнутри Димку.

– Проходи, – улыбнувшись, сказал он.

Едва Сашка проскользнул внутрь – в тускло освещенный единственной лампочкой высокий тамбур, похожий на какой-то громадный пустой лифт, – Димка закрыл дверь и запер её на массивный засов. Внутренняя дверь здесь тоже была деревянная, массивная, но с узкими витражными окнами в верхней части. Сквозь них пробивался какой-то непонятный свет. Сашка с усилием толкнул её... и проснулся.

* * *

Какое-то время мальчишка лежал неподвижно, пытаясь понять, что Димка делал в костеле польских ссыльных, и зачем он сам пошел туда... потом недовольно мотнул головой и осмотрелся. Мир вокруг скрывался за тусклой, туманной белизной. В её текучей мутной глубине едва проступали низкие серые дюны. Справа тускло поблескивала вода Моря Птиц. Солнца не видно, только небо чуть светилось красным.

Сашка не сразу смог вспомнить, как он попал сюда, и зачем вообще спит здесь, на морском берегу. На какой-то миг ему показалось, что это – тоже сон, и что сейчас он проснется в теплой постели, у себя дома... но острая резь внизу живота тут же вернула его к реальности.

Тихо ругаясь, мальчишка выбрался из спальника. Утро встретило его промозглой сыростью и холодом. Трусы показались здесь не самой лучшей одеждой, а сырой песок сразу же налип на ноги. Спальник тоже отсырел, и мальчишка снова выругался: сырой не понесешь, тяжело, да и сопреет, а сушить – полдня уйдет, не меньше... Когда он засыпал, вода стояла куда ниже... и на какой-то миг ему даже показалось, что каким-то сверхъестественным образом он во сне сполз к ней... потом он решил, что это, наверное, прилив. Ладно, хорошо ещё, что ночью его не унесло в море, на радость здешним хищным рыбам, вроде тотема Горгулий...

Завопив для смелости, Сашка бросился в воду. Сначала она обожгла его холодом, но почти сразу это прошло. Через минуту, однако, холод вернулся и навалился всерьёз. Мальчишка пулей вылетел на берег, отряхнулся и побегал по нему, пытаясь согреться, потом вытащил из рюкзака полотенце и с наслаждением растерся. Сразу стало горячо и бодро, и он даже тихо засмеялся. Утро оказалось не таким уж и плохим... хотя он и смутно представлял, что ему делать дальше. Вчера, увидев с холма море, он шел к нему весь день и начало ночи, вымотался и устал, как собака. Сил на ужин уже не осталось, и теперь со страшной силой захотелось есть.

Сашка заглянул в рюкзак. Увы, – рыба кончилась ещё вчера, а жалкой кучки плодов ти могло хватить лишь на завтрак. К тому же, в сыром виде они были съедобны ещё меньше, чем картошка, и мальчишка, вздохнув, побрел по берегу, высматривая плавник...

* * *

Завтрак на природе оказался делом жутко долгим, – пока Сашка набрал достаточно сучков, пока костер прогорел, а ти достаточно запеклись в углях, прошло никак не меньше часа. Когда мальчишка, наконец, наелся, уже давно взошло солнце и туман рассеялся. Вздохнув, Сашка, наконец, оделся, и полез на ближайшую дюну – осмотреться.

Дело оказалось непростое, – песок осыпался под ногами, так что, в конце концов, он решил обойти дюну и подняться с другой, пологой стороны. Это тоже оказалось непросто, – дюна была высотой с пятиэтажный дом, а ноги глубоко вязли в песке, который, к тому же, набивался в кеды. Плюнув, Сашка снял их и пошел дальше босиком. Это оказалось проще, хотя ноги теперь вязли ещё глубже. Но он всё шел... и шел... и шел, пока ему не открылся бескрайний морской простор.

Довольно вздохнув, Сашка обернулся. С высоты округа стала видна гораздо лучше. Полоса дюн протянулась между морем и степью. Ветер гнал по ней волны сизо-серебристой травы. Вдали равнину ограждали призрачные, скрытые утренней дымкой холмы, и он даже удивился, какими они выглядят далекими. Неужели за вчера он отмахал столько?..

Вдруг ему показалось, что там что-то движется. Сашка сощурил глаза, фыркнул и пожалел, что у него нет бинокля. Глазу же это казалось кучкой темных точек. Несомненно, люди – восемь или девять. Вот и всё, что ему удалось разглядеть. Интересно, кто же...

Опомнившись, Сашка плюхнулся на живот и сполз за гребень дюны. Он не знал, увидели ли его – солнце сейчас светило слева, так что шансы у них были равные. Но, раз он их заметил...

Сашка задумался. Он не представлял, кто это, – и понимал, что и не сможет разглядеть их, пока они не подойдут слишком близко, – и не знал, что теперь делать. Он мог пойти вправо или влево, или, наконец, остаться здесь. Наверное, лучше остаться: бегать непонятно от кого не годилось, да и вдруг это друзья? Не арии, конечно, – те пошли с Максимом – и не Туа-ти, которые к морю и на пушечный выстрел не подойдут. Может быть, Астеры... хотя, что заставило бы их изменить своему вековечному кочевью, – Сашка не представлял.

Тут же ему пришло в голову, что это могут быть, например, те самые Хоруны или Морские Воришки, – хотя ни те, ни другие в степь вроде бы не заходили. Тогда кто?..

Он посмотрел на отряд ещё раз. Тот не сдвинулся ни вправо, ни влево, только чуть заметно спустился по склону. Итак, они его заметили, и идут прямо к нему. Сашка ещё сполз по склону и задумался. Он без особого удивления понял, что ему страшно. Встреча с недружелюбно настроенными незнакомцами здесь ничего хорошего не сулила. Вокруг на несколько десятков, наверное, километров никого больше нет, твори что угодно. Возьмут, например, и закопают в песок, оставив дожидаться прилива, как пираты в книжке. Или поджарят пятки на костре. Или просто отберут все вещи и пинками прогонят взашей – тоже приятного мало...