Текст книги "Неприкосновенное сердце (СИ)"
Автор книги: AnastasiaSavitska
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)
Приехав домой, я поняла, что больше не жалею себя. Я смотрела, как горит огонь в камине, а Оливия лежала у меня на коленях, накрытая сверху пледом. По телевизору шла какая-то дурацкая мелодрама, и один бокал недопитого вина стоял на кофейном столике. Я узнала, что Долорес сейчас собирается в аэропорт, и, наверное, в ее квартире сейчас играет музыка. Странно, почему именно это пришло мне в голову?
«В мире есть города, которые созданы для тебя. Может быть, ты об этом не знаешь, но они есть. И они тебя ждут». Тибор Фишер.
Я взяла ручку и лист бумаги, чтобы написать Адаму письмо. Он столько сделал для меня. Он сделал меня лучше и научил любить. В этот момент я вспомнила слова Эмили: «Брайан научил меня любить, и за это я всегда буду в неоплатном долгу перед ним».
«Кажется, мы прошли все стадии отношений. Я не знаю эталона любви, но да, мне есть с чем сравнивать. Вся наша жизнь – какой-то дурацкий блокбастер, но я все равно хочу видеть в главных ролях лишь тебя. Говорят, что люди не замечают 40% наших дефектов во внешности. Но, наверное, одна из стадий – у нас спала пелена с глаз. Мы не видим друг друга красивей или лучше. Мы делаем друг друга красивей и лучше. Почему из стольких миллиардов людей нашелся именно ты? На твоем фоне после поблекло все, вплоть до самого мира. Ты являешься полной противоположностью всему, что я искала. Всему, что я хотела. Ты разрушил иллюзии и дурацкие идеалы, и я больше ничего не могу с этим поделать. Я больше не хочу ничего с этим делать. Каждый твой пройденный шаг стал дорог мне, разве не банально? Я так медленно тонула в тебе день за днем, что в конце концов утонула. Нет, нет, чушь. Нельзя утонуть в любви. Ты стал моей спасательной лодкой. И вот в два часа ночи я смотрю какую-то мелодраму и никак не могу допить бокал любимого красного вина. Оливия спит на моих коленях, а мне так чертовски не хватает тебя рядом. Это не сравнимо с друзьями, детьми или семьей. Ты – что-то совсем другое. Ты то, что не сравнивают. Ты нежность, сердце, чудо и целое небо в одном флаконе.
Мы зависимы и независимы. Звучит, конечно, как самая нелепая глупость, но это так. Зависимы, но не созависимы. Можем жить друг без друга, но не существуем порознь. Ты даешь мне сил и вдохновляешь становиться лучше. Ведь я заметила, как ты изменился. Я хочу, чтобы ты был рядом, не для фальшивого служения, а ради себя самого. Твои психологические границы я буду уважать, хоть и размажу к черту при общем желании. Ты – мой собственный жемчуг. Ты не требуешь никакой обработки».
Я так и уснула вместе с Оливией. Она разбудила меня на следующее утро, и все снова происходило заново. Та же рутина – завтрак, улыбка, поцелуй и ее взмах рукой, прежде, чем она убежала на уроки. После я поехала в свою квартиру и спокойно пережила воспоминания. Я поняла, что там не осталось ровным счетом ничего, что бы я хотела забрать и чего бы Адам не заметил.
Я вышла на балкон и прикурила сигарету. Я успокоилась. Да, он был. Алекс подарил мне Оливию, и я, правда, настолько сильно ему благодарна. Но не было между нами любви, оказывается. Похоть? Да. Страсть? Также положительно. И это все. Со временем и то угасло. С ним я все время снимала пальто. А с появлением Адама я поняла, как сладко надевать его поверх нижнего белья и идти на крышу дома. Слезы и злость были моими вечными спутниками много лет, но в чем смысл? Однажды один случайный знакомый, которого я уже и не вспомню, как зовут, сказал, что ты никому ничего не должен. Но также и тебе никто ничего не должен. Сейчас я понимаю, что он ошибался, но в то же время он был прав. Конечно, люди, которые тебе нахрен не нужны в жизни, не должны даже появляться в твоих мыслях. Но когда тебе кто-то важен, ты сам хочешь быть что-то должен.
Около двух часов я понимаю, что какие-то звуки будят меня. Они звучат на весь дом, и я надеваю синюю рубашку Адама, которая висит на кресле. Спускаясь вниз, единственное, о чем я переживаю – Оливия. Она сама не своя. Она скучает по Адаму сильнее, чем даже я, наверное. Идя на звуки, я понимаю, что это играет рояль. Открывая дверь в гостиную, я вижу открытые настежь стеклянные двери во двор и вдыхаю запах сигарет. Какое-то время я всматриваюсь в спину человека и понимаю, что это Адам. Я словно каменею и вижу по тому, как напрягаются его плечи, что он также ощущает мое присутствие. Я опираюсь на дверной косяк и слушаю звук клавиш, пока он не заканчивает. Адам без рубашки и без обуви, а лишь в паре джинс, которые низко сидят на его бедрах. Этот человек поглощает меня. И каждое его слово я повторяю словно мантру.
– Давайте познакомимся, – говорит он, поворачиваясь на стуле ко мне лицом.
– Как ты тут оказался? – все еще не могу пошевелиться. – Завтра суд.
– Ты любишь комедии, – усмехается Адам, подходя ко мне. – Пену для ванной с запахом лаванды, и при каждом ее приеме выливаешь пол бутылки. Зубную пасту со вкусом клубники, – появляются слезы на моих глазах. – Оливия, кстати, похожа этим на тебя. В детстве ты все делала с точностью наоборот. И считаешь, что проваляться весь день перед телевизором, есть чипсы и пиццу – одно из лучших исходов выходного дня.
– Может, ты оденешься? – провожу с кончиками пальцев по его груди. – Это отвлекает.
– Действует?
– Иди сюда, – притягиваю его к себе, вонзаясь ногтями в его кожу.
– Прости, милая, что ты увидела меня таким, – обнимает меня Адам, и я до собственной боли в руках держу его.
– Это была твоя худшая сторона, —бормочу я тихо. – Но ты всегда будешь лучшим. У каждого свои демоны, и я, Адам, – поднимаю голову, смотря ему в глаза, – всегда буду заодно с твоими.
Мы смотрели друг на друга, и весь мир стал на паузу. Словно не могли надышаться друг другом, сохраняя эту близость, как мир от разрушения.
– Донна, – почти с мольбой произнес он. – Ты выйдешь за меня?
– Обними меня, – прошептала я, окуная руки в его волосы. – Пожалуйста, просто обними меня и ни о чем не спрашивай. Коснись моих щек и откинь волосы, как делал это всегда. Дай мне вспомнить, ведь я так и не смогла забыть, – Адам прижал меня к себе, зарываясь снова лицом мне в шею, а я никак не могу заткнуться. – Я так скучала по тебе. Скажи, что и ты скучал по мне, Адам. Хотя, нет, ничего не говори, просто обними.
– Донна, – взял он в ладони мое лицо, всматриваясь в глаза. – Я скучал по тебе.
– Это почти не ПК.
– ПК? – засмеялся Адам. – Что такое ПК?
– Полит-корректно.
Адам усмехается и в следующее мгновение захватывает мои губы в плен своих. Толкая меня спиной к холодной стене, он берет меня за руки и переплетает наши пальцы. Его язык дразнит меня, и Адам отпускает руки, чтобы взять в ладони мою грудь, разорвав перед этим пуговицы на рубашке. Когда рука Адама опускается ниже моего живота, мое дыхание сбивается, и один его палец, а затем и другой проскальзывает в меня, и его рука начинает двигаться жестко и быстро. Я извиваюсь, и в какой-то момент, клянусь, думаю, что начинаю умирать. Мне критически не хватает воздуха, и когда я хочу закричать от переизбытка эмоций, Адам прикусывает мою губу, и другой рукой прокручивает мой сосок. Его руки, теплые и немного с огрубевшей кожей, разводят мои ноги шире, и Адам тяжело дышит мне в ухо. Когда он надавливает пальцем на клитор с такой силой, что я кончаю, я понимаю, что в этот момент больше ничего не имеет значения. Адам осторожно вытягивает свои пальцы из моего тела, я снова дрожу. Я только пытаюсь восстановить дыхание, как чувствую язык Адама, который движется вдоль всей моей щели.
Я чувствую себя потрясающе, но в тоже время чуть дезориентированной. Я терпеливо ожидаю его дальнейших шагов, действий и даже указаний. Проводя своей рукой по моей, Адам снова переплетает наши пальцы, и смотрит мне в глаза.
– Ты все еще хочешь меня, Донна?
Я знаю, чего именно он ожидает от меня – очередного ухода. И он знает, что я достаточно отвратительный человек, чтобы дать ему это. Но я лишь киваю головой, не произнося ни слова. Адам с легкостью поднимает мое тело, и усаживает на рояль. Я хочу увидеть его эмоции, и то как потемневшие синие глаза будет переполнять страсть и все чувства обострятся. Мне нравится смотреть на его реакцию от его рук на моем теле. То, как краснеет моя кожа, и как я дрожу в моменты прикосновений Адама.
Неожиданно моя спина ударяется об крышку рояля, когда Адам надавливает на мой живот, чтобы я полностью оказалась в лежащем положении. Я слышу шуршание джинс, и в следующее мгновение мои глаза видят лишь темноту. Запах, который я чувствую, дает мне ясно понять, что Адам завязал мои глаза своим галстуком, и когда его руки запутываются в моих волосах, он помещает свое тело поверх моего, и приподнимает его так, чтобы член практически выскальзывал из меня.
– Что ты чувствуешь, Донна? – рычит Адам. – Что ты чувствуешь, понимая, что ты не принадлежишь сейчас сама себе?
– Адам, я…
– Не смей кончать, пока я не разрешу тебе, – усиливает он хватку на моих волосах.
Адам резко толкает бедрами, оказываясь внутри меня снова и снова. Я качаю головой, понимая, что не могу вымолвить ни слова, и его губы снова обрушиваются на мои. Я ощущаю вкус ментоловых сигарет, и, кажется, язык и член Адама двигаются в унисон, доводя мое тело до предела, пока я не теряюсь в происходящем. Пока я не начинаю умолять его, и Адам не разрешает мне кончить.
Я чувствую его сперму на своем животе, и как он покусывает мою грудь, после облизывая места укуса. Это был лимит. Лимит, когда не хочется больше ничего. Ни общения, ни сообщений ни даже знакомств. Не хочется подбирать фразы и говорить красивые слова. Плевать на удобства и комфорт. На разочарования и ошибки. Память не сотрешь, но вышло так, что я и не хотела больше ее терять. Мне нравилось все помнить, и понимать, что я нашла кого-то. Что я наконец-то нашла себя.
Когда Адам развязал мне глаза, то я увидела спокойствие в его взгляде. Я не видела его так долго, что сама улыбнулась и легко прикоснулась своими губами к его.
– Адам, – повернула я голову направо. – Мне нравится этот пятидесятисантиметровый стакан для вина. Сейчас.
– Ди, – начинает он смеяться. – Это ваза.
– Я люблю тебя, – произношу я шепотом. – Я могла бы сказать это громче…
– Это не нужно, – перебивает он меня. – Даже если ты будешь говорить шепотом всю оставшуюся жизнь, это будет громче любого крика на земле.
«Все люди в мире улыбаются на одном языке». Ом Ананда.
========== Глава 19 ==========
– Что случилось?
– Он уехал на год, – усмехнулась Эбби. – А потом, когда приехал, рассказал мне, что мы больше не можем быть вместе.
– В чем, ты думаешь, было дело? – сделала я еще один глоток вина. – В нем или в тебе?
– Нет, я просто думаю, что люди в музыкальной сфере не могут быть вместе.
– Ты музыкант? – чуть не поперхнулась я, удивившись.
– Да, – также засмеялась Эбби. – Была. А после бросила все к черту, окончила Гарвард и больше никогда не брала в руки гитару.
– Почему ты любила музыку?
– Что значит любила? – задумалась она, опустив глаза. – Музыку нельзя разлюбить, полюбив однажды. В музыке любая банальность имеет смысл, и это всегда будет лишь в музыке.
Я подала знак официанту и заказала еще бутылку вина, лист бумаги и ручку. Девушка посмотрела на меня с недоумением, но все равно принесла то, что я попросила. Затем я протянула Эбби все это, и выжидающе посмотрела.
– Это будет великая песня.
– О чем ты? – засмеялась она.
– Ты и Эмили самые умные люди, которых я знаю. И если Эмили пишет книги, то почему ты не можешь написать песню? Это будет твое лучшее творение. Оно будет глупое, но, черт возьми, самое идеальное во всем мире.
– Дайте мне гитару, – вскрикнула Эбби. – Я хочу гитару.
Я засмеялась, понимая, что, кажется, Эбби сошла с ума, но была этому рада. Она всегда настолько зажата, что порой я думаю, роботы в ней больше, чем человека. Она разучилась расслабляться и перестала пытаться это исправить, кажется, много лет назад.
– Вы серьезно? – сначала услышала я Стейси, а затем и увидела. – Твой брат в полной заднице, Долорес сходит с ума, я беременна, а вы пьете и настраиваете гитару?
– Правильно, – усмехнулась я. – А теперь заткнись и слушай.
И Эбби спела. Она спела не свою песню, но снова взяла гитару в руки, и я видела совершенно другого человека. Я не знаю этой женщины совсем. Боже, я столько лет видела стольких людей. Знакомилась с ними и узнавала, но мне не хватает жизни, чтобы знать тех, кто рядом со мной.
Когда Эбби закончила играть, за столом собрались еще Эмили и Ева. Они молчали, и каждый просто пил вино и улыбался.
– Мне казалось, что если он уйдет, я умру, – сказала Эбби, и я видела, что она заканчивает свою историю. – Не могла даже осознать этого первые дни, когда его не стало. А потом он ушел, и я закрылась. Ад был рядом с ним, но и без него все было не так. Никто больше не бесил меня, не проверял и не запрещал ничего. Я разложила мысли по полочкам и поставила снова себя на первое место. Начала ценить людей и уделять больше времени маме и брату. И единственное, чему я рада, так это то, что после нашего с ним расставания она снова улыбается.
– Мы все желаем счастья своим детям, – тихо добавила Стейси, а затем молча обняла Эбби за плечи.
«Собирай только тех, кого хочешь обнять. Это очень важный момент. С теми, кого не хочешь обнять, ничего не получится». Всячеслав Полунин.
Вскоре, выйдя из ресторана, я сразу увидела машину Адама. Ее дверцы открылись, и он вышел из нее с улыбкой на лице. Я никогда не пойму этих отношений до конца. Мы порой кусались, как собаки, и вступали в схватку, как два тигра. Но в следующее мгновение сжимали друг друга в объятьях, вдыхая любимый аромат. Мы то ненавидели друг друга, то лежали вместе, чувствуя необъяснимое умиротворение. Мы такие разные и так безумно не подходили друг другу. Но также безумно друг друга любили. Любить Адама было чем-то странным и невозможным. Это было как проснуться после длительной комы и вспомнить моменты лишь из прошлой жизни – после этого уже никогда не будешь прежней.
– Просто знай, – поцеловал он меня в лоб, притягивая к себе. – Ты многое значишь для меня в этом мире. Ты все для меня в этом мире. Ты – то, лучшее, что есть во мне.
– Адам?
– Я устал прощаться с тобой, Донна.
– Не надо больше прощаться. Мы сделаем все вместе, – взяла я его за руку. – Мы семья, что бы ни произошло.
– Но мы всегда защищаем тех, кто не может защитить себя сам.
– Да, – села я в машину, захлопнув дверь. – Но мы также защищаем и себя.
– Твой отец приехал, – сел он рядом. – Он у нас дома, и Оливия у моих родителей.
– Хорошо, – сглотнула я, сжимая руки в кулаки.
– Ты как?
– Не важно, насколько я сломлена, – покачала я головой. – Я все еще верю в любовь. Так уж случалось, что я теряла все, что любила. И я боюсь что-либо снова обрести.
– Пожалуйста, только не плачь, – с мольбой произнес Адам. – Я столько живу и столько всего видел. Но до сих пор не научился справляться с твоими слезами. Наверное, никогда не научусь.
Я улыбнулась, но улыбка так и не коснулась моих глаз. Как порой хочется уйти от всего. Например, к морским волнам. Когда вода моет твои щиколотки, и легкий ветерок касается лица. Этот шум, который в море и за его пределами, ни с чем не сравним. Пролетающие птицы и необходимость забыться. Но правда в том, что море никуда не денет ваши чувства и тревоги. От моря вы уедете в любом случае, но настоящая жизнь будет, даже если остановиться на несколько недель.
– Знаешь, Ди, я не хочу больше работать в органах, – завел Адам мотор. – Я в конце концов дошел до той самой планки.
– Ты хочешь знать, что я думаю?
– Да.
– Я ненавижу твою работу, и ты знаешь об этом, Адам. Но я не ненавижу тебя. И мне плевать, чем ты будешь заниматься, ведь я рядом с тобой и приму все, что ты выберешь.
– Просто раньше ты говорила, что тебе не нужен муж.
– А ты мне и не муж, помнишь? – усмехнулась я. – На самом деле в этом мире существуют сотни вещей, которые нужны мне больше, чем муж, но нет ни одной, которая нужна мне больше, чем ты.
– И какие это сотни вещей? – засмеялся Адам. – Наверное, весь женский пол всегда так и останется загадкой даже для самых умнейших мужчин на планете.
– Например, страдания. Да, жизнь коротка, чтобы тратить свое время на это, но ведь страдания тоже имеют право быть, верно? Если все перестанут чувствовать боль, тогда что останется этим чувствам? Так же я бы начала заниматься чем-то другим. Открыла бы другой бизнес, ушла бы с головой в совершенно другую степь, потому что, если работа не приносит удовольствия, будь у меня муж, он бы тоже мне не помог.
– А знаешь, что важнее могло бы быть жены?
– Что? – сняла я обувь и села так, чтобы положить ноги Адаму на колени.
– Самодостаточность. Конечно, потрясающе все уметь делать, да и делать, если умеешь. И нет ничего более вдохновляющего, чем знать, что ты можешь со всем справиться. Но дело в том, что как бы долго твоя самодостаточность не шла с тобой рука об руку, сначала ее нужно заработать. Выработать. Созреть для нее в конце концов. Тогда и только в такие моменты больше всего нужна жена.
– Только в такие моменты?
– Да. Но таких моментов может быть сотни в день.
– Эс однажды сказала, что больше всего в мире ее раздражает то, что общество до сих пор придает огромное значение замужеству. И каждый раз, когда у нее спрашивают, замужем ли она, и она дает отрицательный ответ, то люди на нее смотрят так, что она чувствует себя неудачницей.
– Ты считаешь, что быть замужем – это плохо? – погладил он мою ногу, сжав кончики пальцев в ладонях.
– Нет, но в то же время нет ничего ужасного если человек и вовсе не смог найти кого-то для себя.
– Когда ты выйдешь за меня замуж и станешь моей женой, я буду каждый день пить тот кофе, который ты мне приготовишь.
– Если я неделю подряд каждый день буду готовить тебе кофе, то на восьмой день добавлю в него яд.
– А я бы все равно его выпивал, – поднял он одну мою ногу и, поцеловав щиколотку, остановил машину возле дома. – Я пойду против всего святого в этом мире, чтобы быть с тобой, Донна Картер.
«А ведь это очень важно – прочувствовать и принять погоду друг друга. У всех она разная. Один живет в вечной осени с равномерными и безучастными дождями, другой – в одухотворяющей весне, где после дождливого дня непременно наступает солнечный. Важно не заставлять ближнего быть тем, кем ты хочешь его видеть. Не упрекать. Все равно он останется собой, вернется в свою погоду, пусть и самую холодную на планете. Лучше с самого начала принять погоду любимого человека, ее светлые качества, показать ему лучшие качества своей и создать один на двоих общий климат». Эльчин Сафарли.
Прежде чем открыть дверь в дом, Адам поворачивает меня к себе и тянет в объятья. Мужчина улыбается, и на мгновение я замечаю страх в его глазах.
– Знаешь, я подумал о том, что хорошо, что нам не придется жить без мужа и без жены.
– Адам? – теперь и меня охватил страх.
– Ты выйдешь за меня? Я знаю, что это должен быть другой момент и другая обстановка. Наверное, ужин при свечах или полет на шаре. И я должен стать на одно колено, – что он и делает. – Но мы это уже проходили, а сейчас я просто хочу, чтобы ты стала моей женой.
Все в мире ищут эмоций. Сильных. Всепоглощающих. Выносящих мозг и уничтожающих изнутри. Чтобы все горело и полыхало синим пламенем. Но это нужно лишь в самом начале. Нет, нет, не отношений, а твоей жизни. Когда тебе 16-20 лет, ты хочешь чего-то для своего возраста. А потом тебе просто нужно увидеть в человеке человека. Да, я все правильно сказала. Людей так много, а человек лишь один.
– Тогда давай установим правила, – нахмуриваюсь я. – Личное пространство все еще мое. Не лезь в мои личные вещи, все вопросы по поводу Оливии мы обсуждаем вместе, и я ненавижу абрикосы.
– Что-нибудь еще? – смеется Адам.
– Да. Если я вдруг куда-то уйду, то не ищи меня и не ходи за мной. Это, опять же, личное пространство.
– Ты выйдешь за меня? – поднялся он с колена, все еще улыбаясь.
– Да, – провела я ладонью по его щеке. – Я выйду за тебя.
– Тебе понравится быть моей женой.
– А если нет, то я уйду, и ты не сможешь меня искать.
Адам взял меня на руки и закружил. Касаясь легко своими губами его, я впервые при поцелуе не закрывала глаза. Я хотела видеть его, и Адам разрешил мне это. Я чувствовала столько всего одновременно, и поняла, что на самом деле счастливая женщина. У меня сверкают глаза при одном упоминании о другом человеке. А как часто вы встречаете таких людей? Просто счастливых?
– Помнишь, как мы были на черном пляже?
– Да.
– Я бы хотел съездить с тобой куда-то. Может быть, на следующей неделе. Мы там многому научились, я так думаю. Более того, думаю, любые путешествия учат гораздо больше, чем что бы то ни было.
– Иногда один день, проведенный в других местах, дает больше, чем десять лет жизни дома.
– Кто сказал?
– Это не важно, – провела я ладонью по его волосам. – Главное, что кто-то раньше чувствовал то же, что и мы.
«Мне хотелось вновь и вновь заходить в разнообразные тупики на причудливом континенте, где можно сесть на поезд и через час попасть в другую страну, где говорят на другом языке, едят другую пищу, работают в другие часы. Я хотел быть туристом». Билл Брайсон.
– Адам, – открыла я дверь. – Дай я войду одна.
– Донна.
– Пожалуйста.
Когда я закрыла дверь перед носом Адама, то направилась прямо на кухню. Прежде, чем проверить гостиную, я сделала глоток виски и сняла туфли, поднимаясь босиком по лестнице. Я увидела его. Мой отец стоял спиной, держа руки в карманах. Он был широкоплечим, высоким, и у меня были его темные волосы.
– Как ты жила все это время? – спросил он, прежде чем обернуться.
– Рассказать тебе, как я жила? – горько усмехнулась я, все еще не приближаясь к нему. – Сначала я просыпалась и каждый день спрашивала у матери, когда приедет отец. Когда немного подросла, смотрела на телефон сотни раз на день, не пропустила ли я какой-то неизвестный звонок. Если бы ты позвонил мне в лет девять и сказал «привет», я была бы счастлива. Засыпала и просыпалась я всегда с мыслями о тебе. Почему ты меня бросил. А затем я встретила кого-то, кто, как я думала, похож на тебя. И он испортил мне много лет жизни. Ты знаешь, что у тебя есть внучка?
– Донна.
– Не смей, – ударила я кулаком об стену. – Не смей говорить мое имя так, словно ты знаешь меня.
Когда мне было девять, то только предстояло понять, что в жизни бывает всякое. Хорошие моменты, конечно, наполняют нашу жизнь, но бывает плохо и ужасно. Без этого никуда. И пытаться заменить что-то плохое на лучшее не имеет смысла. Потому, что, во-первых, ты можешь разочароваться, а во-вторых, этот человек может быть ни в чем не виноват, а ты все равно на его месте будешь видеть другого. Все, что мы можем – это снова научиться любить. Просто так. Не за качества, а вопреки им. Не за сердце, а вопреки ему. Учиться каждый день любить другого человека и понимать, что он и есть твоя опора. Ведь тот, кто ушел, никогда по-настоящему не мог любить тебя.
– Мы ничего не получаем бесплатно, милая. Ты моя дочь, и так уж случилось, что ты пережила гораздо больше, чем я хотел бы. Ты отвечаешь за мои грехи, и чтобы уберечь тебя, я решил исчезнуть вовсе.
– И чем ты платил всю свою жизнь? – сжала я руки в кулаки. – Ты не знаешь ничего. Ты не знаешь жены, которую, как ты говорил, любишь, ты не знаешь своего ребенка, которая выросла без твоей помощи. Ты не знаешь, что моя мать всю жизнь слишком опекала меня из-за тебя, а потом, когда я стала на тебя похожа, она перестала появляться вовсе. Ты не знаешь о моей амнезии, и что я даже в этот момент была без матери! – перешла я уже на слезы с криком. – Я столько раз хотела тебя увидеть и спросить почему. Но вот ты сейчас стоишь передо мной, и все, что я хочу, так это чтобы ты уехал и никогда больше не возвращался.
– За улыбку все платят слезами, а за любовь – одиночеством.
– Ты ничего не знаешь о любви! Ни-че-го! Ты думаешь, что это цветы и романтика, а потом сделать ребенка и уйти, говоря, что все равно любишь? Нет, – смотрела я на него с ненавистью. – Это совсем не это. Романтики на самом деле мало, хоть ты и находишь ее в каждом мгновении, цветы – периодически, обычно после ссоры или перед ней. Но это не самое ужасное. Прежде, чем вы получите свою сказку, если получите вообще, пройдете не через одну ситуацию, наполненную дерьмом. Ссоры, обиды и вранье. Много вранья. Для того, чтобы это было, вы должны пережить все, чтобы в будущем верить. И я знаю, что готова отдать Адаму свою жизнь. А кому отдаешь ее ты? Что ты вспомнишь, прежде чем закрыть глаза? И кто вспомнит тебя, когда это произойдет?
– Донна, я виноват перед тобой, – достал он руки из карманов. – И я рад, что и ты, и твоя мать нашли кого-то, за кого готовы отдать жизнь. Но ты ошибаешься, Донна. Я готов до сих пор отдать жизнь за вас двоих. Даже спустя столько лет лишь вы двое – моя единственная семья, и ты все еще моя дочь.
Я стала рядом с ним, смотря через окно на день, который нес каждую минуту непосильное бремя – страдания людей. Возможно, сейчас какая-то женщина подарила жизнь ребенку. И, возможно, какой-то человек попал в аварию и умер. Или дедушка, который прожил много лет и увидел четыре поколения своей семьи, умер. Во сне, ничего не чувствуя, и ему стало легче. Может быть, он увидел жену, к которой так сильно хотел. Не знаю. Может быть именно в этот момент происходят множества событий, но одно остается неизменным – это все непосильное бремя для мира.
– Никогда не любил день, – сказал он спустя несколько минут молчания. – Но больше всего люблю ночь.
– А я море, – ответила я тихо. – Почему ты ушел?
– Знаешь, милая, выбирая жену или мужа, проверяй прошлое. Это как покупка бэушной машины, – поцеловал он меня в лоб, и я разрешила ему это. – Как только ты за нее заплатишь – она полностью твоя.
– Знаешь, до него я молчала. До Адама мои демоны все время молчали. А когда начинали говорить, они лишь кричали и истязали меня, – потекла слеза по моей щеке, и мужчина прижал меня к себе. – А Адам… он заставил их всех замолчать. Он изгнал их.
«Не нужно бояться. Ты можешь потерять лишь то, что должно быть потерянно. И хорошо потерять это как можно скорее, потому что чем дольше оно сохраняется, тем становится сильнее». Ошо.
– Какая она? – слышала я нежность в его голосе. – Маленькая Оливия?
– Любящая, – улыбнулась я в ответ. – Храбрая и улыбчивая. Верная и сентиментальная, как и каждый ребенок. Но также она сильная, вспыльчивая, порой язвительная и слишком честная.
– Я буду приходить к тебе всегда, девочка моя, – снова поцеловал он мои волосы. – Даже когда ты не будешь меня видеть, я все равно буду приходить к тебе. Когда ты будешь грустить или плакать. Когда выйдешь замуж и родишь еще одного потрясающего ребенка, я буду возвращаться к тебе. А потом, когда я умру, увижу лишь твое лицо перед смертью. И буду приходить к тебе во сне.
– Кем ты работаешь?
– Я хочу, чтобы ты просто сохранила эту улыбку для меня, – отошел он и взял пакет из пола, передавая его мне. – Открой его, когда я уйду. Я очень люблю тебя, Донна. Ты можешь мне верить.
– Выпьешь со мной кофе?
– У меня нет иммунитета в США, так что я надеюсь, что свадьба будет на другом континенте.
Затем он ушел, а я смотрела ему в след. Лишь спустя несколько минут сбежала вниз и, открыв входную дверь, не увидела никого. Это была тихая боль, и не было истерик и невыносимого крика. Ты не хочешь говорить и не хочешь чувствовать, но уже легче. Боль, которую чувствуешь из-за чего-то, лучше и слаще, чем из-за того, с чем не знаком. Но нужно понять, принять это и жить дальше. Ведь теперь я знаю его лицо. Знаю, кого видела во снах, когда была ребенком, и могу говорить о нем. Пусть он и не был папой, но он был единственным отцом, которого я знаю.
«Ты никогда не думаешь, что последний раз – это последний раз. Ты думаешь, что будет еще шанс. Ты думаешь, что у тебя есть вечность, но это не так».
– Ди, ты в порядке? – услышала я голос Адама. – Иди ко мне, родная.
– Да, – вложила я свою ладонь в его руку. – Я в порядке. Это был мой отец, – усмехнулась я. – Мой отец, и он наконец-то встретился со мной.
– Донна, я, правда, очень рад, что тебе легче, но помнишь то дело, в котором похитили девочку?
– Да, – нахмурилась я. – Что-то случилось?
– Да, и мне нужно уехать.
– Хорошо, – поцеловал меня Адам в щеку, прежде, чем направиться к машине. – Адам? – окликнула я его. – Можно мне с тобой?
И тут он посмотрел на меня таким взглядом, которым не одаривал никогда ранее. Словно весь мир не имеет значения, и он наконец-то начал мне верить.
– Ты серьезно? – застыло удивление на его лице. – Ты хочешь поехать в место, которое больше всего ненавидишь?
– Ты сделал многое ради меня, Адам, – подошла я к машине, останавливаясь со стороны водителя. – И я готова сделать это ради тебя.
Когда мы приехали в участок, все смотрели на меня с удивлением и некоторые даже с презрением, но Адаму, кажется, было плевать. Я, похоже, на их больших экранах была знаменитостью, но только сейчас и мне было плевать.
– Это та девочка, – показал Адам фото на экране. – А это девочка, которую нашли.
– Они идентичны, – нахмурилась я.– Что не так?
– Донна, будь повнимательней. Дети растут, и глаза – зеркало души, но даже они могут меняться. Но кое-что не меняется, а лишь растет. А теперь посмотри внимательно на фото и скажи, что тут не так.
Я подошла впритык и осматривала каждый дюйм двух фото. И тут я заметила.
– Уши, Адам, – вскрикнула я, поворачиваясь к нему. – Уши разные, хотя девочки идентичны.
– Верно, Ди, – усмехнулся он. – Уши не меняются. И тут возникает вопрос, как у обоих девочек идентичная внешность, идентичное ДНК и разные уши.
– Когда ее вернули? Как она вернулась домой?
– Ее высадили возле дома после выкупа, которые все-таки перевели на счет родители. Они говорят, что это их ребенок, но мне не сходятся уши.
– Адам, родители чувствуют своего ребенка. Даже когда я не помнила Оливию, то все равно чувствовала, что она мой ребенок.
– Донна, я знаю, что прав, – бросил он бумаги на стол. – Но не могу этого доказать. И я не могу понять, где другой ребенок, и почему девочки так похожи.
– А что их родители?
– Родители утверждают, что это их дочь, но вот, – взял он планшет, снова на экране показывая новое фото. – Но это уже не первый случай, и меня ужасно бесит, что я не могу доказать, что прав.
– На счет чего, Адам?
– Детей убивают или подменяют, но этим делают операции, и возвращают родителям под идеально сделанным лицом.
– Адам, это ведь маленькие дети, – присела я на стул. – Кто такое может делать?
