Текст книги "Неприкосновенное сердце (СИ)"
Автор книги: AnastasiaSavitska
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)
– Я не помню тебя, Адам, – взяла она стакан воды с тумбы, делая глоток. – И я ничего к тебе не чувствую.
Мою грудь сдавило, и во мне бушевали такие эмоции, из-за которых я не мог даже вздохнуть. Я быстрыми шагами приблизился к Донне и обнял ее, легко прижимая к себе, чтобы не сделать больно. Мое сердце стучало так быстро, и я боялся, что оно выпрыгнет, если я просто не обниму ее.
– Адам, – оттолкнула меня Донна, и я еще сильнее прижал ее к себе. – Адам, не надо.
– Что ты хочешь, чтобы я сделал? – выругался я, отходя от нее. – Что? Я в отчаянии.
– Я хочу, чтобы ты ушел и дал мне возможность отдохнуть. Я только третий день в больнице, и у меня до сих пор швы, помнишь?
– Можно, я приду вечером или завтра? Пожалуйста?
– Не надо, – отрицательно покачала она головой.
– Как мне связаться с тобой?
– Лучше не связывайся.
Мы шли через улицу, направляясь к Прайсонам, после того, как я забрал Оливию со школы. Перед этим заехали в детский магазин и купили все, что Оливия хотела, в том числе и одежду. Я не хотел, чтобы она возвращалась в ту квартиру. Никогда. Что, если Донна не вспомнит? Никогда? Если она не вспомнит чувств, которые у нас были. Тогда, я должен заслужить их заново. Ведь я знаю женщин. Они начинают свою любовь со списка требований и галочек рядом с выполненными нами заданиями. Да, мужчина должен иметь определенные качества, наверное, как и женщина. Но, я не знаю, какая на самом деле должна быть идеальная женщина, и Донна точно не должна быть идеальной. И уж точно мне не нужно, чтобы она была лучше всех или пыталась ею быть. Донна – просто женщина, которую хочется любить.
– Эмили, нам нужно ей рассказать об Оливии все. Рассказать о нас, и …
– Нет, – перебила она меня, смотря на меня со злостью. – Если ты не хочешь сейчас смотреть за Оливией, это буду делать я, но не смей ей ничего говорить.
– Кто она тогда?
– Она та, которую она бы хотела, чтобы ты узнал. Она еще без шрамов и без постоянного чувства вины перед самой жизнью. Если ты понравишься той Донне, которую знала я, значит, мы расскажем ей.
– Но ты не можешь выбирать за нее.
– Нет, Адам, – повысила она голос, хватая меня за рубашку. – Но и ты не можешь. Ты не знаешь, сколько боли она пережила, постоянно чувствуя ее. Она плакала, а потом, чтобы не помнить всего, пила. Очень много пила, и закрылась. Она отдала свою дочь. Ты хоть представляешь, что она пережила? – плакала Эмили, и я обнял ее, подвинув к себе. – Дай ей столько, сколько хочет ее мозг. Дай ей немного пожить, – сорвался ее голос. – Пожалуйста, дай ей пожить.
Я так и сделал. Я занимался нашим ребенком и обустраивал новый дом. Оливия посещала занятия, и я научил ее ездить верхом. Она не спрашивала о Донне всю неделю, и спустя это время я не выдержал и приехал в больницу. Я ждал в коридоре, пока в палате были ее подруги. Оливия была с Максом, который теперь был нашей правой рукой. Они с Эмили так похожи. Эмили защищает всех, а Макс защищает ее, однажды предупредив меня, что если я попытаюсь сделать ей больно, то он будет мстить. Я понимаю, что он не сможет ничего сделать, но в любом случае я качнул головой после того, как молча выслушал его тираду.
Дверь в палату открылась, и оттуда вышла Эбби, говоря с кем-то по телефону. Она стрельнула в меня злым взглядом, и мне это не нравилось. Да, в том, что случилось, была часть моей вины, но полностью виноватым делала меня только Эбби. Я теперь видел всю злость и ненависть в ее проявлении, понимая почему те, кто знал Эбби, не злили ее. Девушка закончила разговор и повернулась ко мне.
– Итак, – стала она напротив меня. – Если ты расскажешь ей о том, что она отдала Оливию, я сама перережу тебе глотку.
– Слушай, в этом есть моя вина, но я не понимаю, почему ты считаешь, что я виноват во всем, – нахмурился я, смотря на нее.
– Ты помнишь один из ваших разговоров с Донной? – теперь смотрела она на меня с разочарованием. – Когда Донна просила тебя оставить эту работу, а ты ответил, что любишь то, чем занимаешься?
– Она спросила, люблю ли я работу больше, чем ее.
– Нет, – села Эбби рядом со мной. – Еще она спросила о семье, друзьях и дочери, – и я начал вспоминать, чувствуя ненависть к себе. – Ты вспомнил?
– Да, – сказал я тихо. – Я ответил Донне, что Оливия не моя дочь. И также сказал, что и не ее, ведь Оливия даже не знает, что Донна родила ее. Откуда ты это знаешь?
– Я сидела в другой комнате и делала музыку громче, чтобы твои слова не услышала Оливия, – поднялась Эбби с места. – Уже тогда я ненавидела тебя.
– Когда я попытался подойти к ней, чтобы успокоить, она взяла нож и порезала им кожу на ладони, говоря, что, если я сделаю хотя бы шаг, она порежет себя еще.
– Я никогда тебя не прощу за ее боль. Ты вел себя очень часто как кусок дерьма, а она все равно, глупая, продолжала тебя любить.
– Ты считаешь, что она не должна была любить меня?
– Я бы никогда не любила.
Они не хотели меня видеть. Донна не хотела меня видеть, и я, просидев еще часа три возле палаты, ушел домой. Оливия делала уроки, и как только я открыл дверь квартиры, она выбежала в коридор и сильно обняла меня за шею.
– Привет, малышка, – улыбнулся я. – Как ты?
– Я делала чай, – ответила она. – Донна… – запнулась Оливия. – Мама, она научила готовить меня сладкий чай.
– Хочешь поговорить об этом? – взял я ее на руки, направляясь в кухню. – Я могу выслушать тебя, если тебе это нужно.
– Я просто сначала была обижена, – посадил я ее на барную стойку, открывая холодильник. – А потом начала злиться. Как она могла бросить меня, а потом еще и врать?
– Она думала, что защищает тебя, Лив, – начал нарезать я овощи для салата. – Но Донне всегда любовь давалась тяжелее, чем остальным. И она любит тебя. Твоя мать была уверена, что защищает тебя, и такая уж она есть.
– Но ты любишь ее.
– Больше всего на свете. А теперь, маленькая леди, – улыбнулся я ей. – Дай мне попробовать свой чай.
Оливия прыгнула на стул, а затем на пол, направляясь к холодильнику. Она наполнила стакан чаем из пластикового кувшина и дала мне попробовать.
– Давай, пробуй, – сказала она, передавая мне стакан с волнением во взгляде.
Это было вкусно, но мне было недостаточно сахара. Донна так же всегда не добавляла достаточно сахара. Но даже если был этот чай на вкус был бы как дерьмо, я не сказал бы об этом моей девочке. Она смотрела на меня с таким волнением, и я так давно не видел этого взгляда. И пусть я был эгоистом, но мне нужно было просто смотреть в эти любимые глаза. Я выпил весь стакан так быстро, словно это было самое вкусное, что я когда-либо заглатывал. Я поставил стакан на столешницу и улыбнулся во весь рот.
– Ты потрясающая, девочка, – поднял я ее на руки, закружив. – И ты сделала лучший чай, который я когда-либо пробовал.
– Спасибо, – поцеловала она меня в щеку. – Почему у тебя нет штор?
– Мне нравятся стеклянные двери, окна до пола, через которые можно смотреть на террасу, и отсутствие штор.
– Отпусти меня, – сказала Оливия. – Я хочу увидеть Донну.
– Милая, – присел я перед ней. – Твоя мама сейчас переживает трудные времена, и она…
– Она не хочет меня видеть?
– Нет, милая, – притянул я ее в свои объятья. – Она любит и хочет видеть тебя. Просто она плохо себя чувствует и не хочет, чтобы ты такой ее видела.
Боже, как я ненавидел вранье. Особенно врать моей девочке. Она смотрела на меня с таким доверием, и мне было плевать, кто был ее биологическим отцом. Она была моей, и теперь Оливия всегда будет лишь моей дочерью. Я оставлю эту работу, если Донна скажет мне об этом, и посвящу свою жизнь лишь им двоим.
Я сделал салат, фри и поджарил курятину с ананасами. Мы поужинали, и я рассказывал ей о моментах из своего детства и своей семье. Она улыбалась, но улыбка была натянутой, и я решил, что пора ей пойти спать. Я читал ей Хемингуэя, и вскоре, когда Оливия уснула, я поцеловал ее в лоб и закрыл дверь в спальню.
Мне всегда нравился запах свежего воздуха и ночи. Я вышел на террасу и прикурил сигарету, делая первую затяжку. Не было людей, и умиротворяющая тишина дарила мне наслаждение.
«У всех мужчин один недостаток – они не умеют гордиться своей женщиной». Тиль Швайгер.
Моя необходимость обезопасить Донну и защитить ее переросла на новый уровень. Она теперь была не просто матерью ребенка, которого я любил, она была женщиной, без которой моя жизнь не имела смысла. Она была моей. Я не хотел, чтобы она просыпалась без меня. Если есть хоть один гребаный шанс, что она снова полюбит меня, то я в лепешку расшибусь, но воспользуюсь им. Я одержим этой женщиной. До нее я никогда никем не был одержим. И после нескольких лет борьбы с собой раньше, я просто сдался и позволил себе чувствовать, и погиб. При первом взгляде на нее, чувствовал, что она сжимала мое сердце в своих ладонях, и я был этому рад.
«Вселенная постоянно вынуждает тебя что-то отпускать. Даже если ты не пожелаешь отпустить что-то, чему пора уходить, у тебя это все равно отнимут. И порой очень грубо. Научись отпускать то, что уже и так ушло». Чак Хиллиг.
С утра меня вызвали на новое дело, и я, откровенно говоря, был этому рад. Когда я приехал, увидел во дворе несколько полицейских, скорую и машину моего бывшего напарника. Журналистов держала местная полиция, и меня пропустили, когда я показал им значок.
– Что случилось? – спросил я у одного из них.
– Похищение ребенка. Это уже пятый ребенок подряд.
Я последовал дальше, и когда оказался в гостиной, увидел женщину и мужчину сидящих на диване, которые рассказывали что-то полиции.
– Вас нужно перевести в безопасное место, – сказал я, смотря на женщину.
– Я не уеду, – закричала она.
– Вы с ума сошли? В городе психопат, который оставляет за собой дурацкие записки и отсутствие детей, а вы решили остаться дома?
– Она моя дочь, детектив!
– Я не детектив, – повернулся я к камину, остановив свой взгляд.
Я смотрел на фотографию девочки, и видел мою малышку. И теперь она совсем одна. Ее мать ее не помнит. Женщина, которую я люблю, меня не помнит. Донна просто отказалась от настоящего. Она отказалась от прошлого, считая это ненужным. Отказалась от любви, дочери, знакомств, любимых туфель и даже планов на жизнь.
– У меня такого же возраста дочь, – сказал я тихо, когда все покинули комнату.
– У тебя есть дочь? – спросил мой бывший напарник, записывая что-то в своем блокноте.
– Есть, – посмотрел на него со злостью. – И я сделаю все, чтобы спасти эту девочку.
– Верно, тебе ведь нужно совершенствоваться, Адам.
– Я твое лицо сейчас своим кулаком усовершенствую.
– Я помогу тебе, – услышал я голос Брайана. – Вышли мне все материалы дела, Вильямс, – перевел он взгляд на меня. – А ты едешь со мной.
Вильямс качнул головой и вышел из комнаты. Я перевел взгляд на Брайана и смотрел на него, молча задавая вопрос.
– Я слышал об этих убийствах. И так уж вышло, что у меня есть офис, в котором точно нет прослушки и множество народу, в отличии от казино.
– Очень остроумно, Брайан.
– С тех материалов, которые есть у меня, нет ничего остроумного, – последовали мы к машине.
– Из материалов? – завел я мотор машины. – Ты ведешь свое собственное расследование?
– Ты же не думал, что я буду стоять в стороне. И моей жене ни слова.
Конфуций предупреждал, что, встав на путь мести, нужно готовить две могилы. Но за что мстит человек, похищая детей? Или в чем смысл? Но объяснение всегда будет самым банальным. Ничего нельзя утаить, и информацию в том числе.
Я в своей жизни столько раз встречался лицом к лицу со смертью, что уже научился различать все возможные оттенки красного. Это не вызывает смеха на самом деле. И также я не горжусь этим. Но я горжусь умением отбирать людей, и вряд ли чем-то меня еще можно удивить.
– Это жутковато, – направлялись мы уже в кабинет Брайана. – И безумно. Каждый раз он оставляет после себя лишь красные следы, а что они значат?
– Военные, – ответил я.
– Правильно. Этот псих военный. Но еще я узнал, что он делает это по заказу.
– Но я готов поспорить, что он совсем не раскаивается.
– А теперь отведем десять секунд на твои отношения с Донной.
– Не сейчас, – перебил я его.
– Сейчас, – открыл он бар, доставая бутылку воды. – Ты пропадаешь на несколько дней в надежде, что она заскучает за тобой? Она и так тебя не помнит, неужели ты думаешь, что если ты не будешь появляться, то она вспомнит хотя бы твое имя через неделю?
– Что ты хочешь, Брайан? – разозлился я. – Она не хочет меня.
– Да. Но сейчас у тебя есть дочь. А что будет, когда Донну выпишут, и она заберет Оливию? Что у тебя останется?
– Знаешь, только три человека могут отвлечь меня от работы, и Донна – одна из них. Раньше этого не мог сделать никто, и я за это ее искренне ненавижу, как и тебя.
Я вышел из кабинета и, сев в машину, завел мотор, чтобы просто куда-то двигаться. В конце концов что-то привело меня в больницу. Какое-то время я колебался, но все же вошел в палату и увидел, что Донна спит. Я сразу вспомнил момент, когда однажды поздно пришел домой и, войдя в спальню, увидел спящих ее и Оливию. Я хотел поцеловать их, но тогда они оба начали бы кричать, если бы я разбудил. Я улыбнулся и сел рядом с Донной, смотря на нее.
– Мне стыдно, – прошептал я. – Говорят, если все сделать правильно, тогда тебе не должно быть стыдно. Обижаться так же глупо, даже на собственный разум, ведь стыдом я лишь замещаю это чувство.
– Не знаю, как я тебя любила, если ты все время так говоришь, – открыла она глаза. – И ты разбудил меня.
– Привет, – улыбнулся я. – Прости, просто хотел тебя увидеть.
– Кем ты работаешь?
– Я агент ФБР, Донна. И ты это ненавидела.
– Потому что ты вел себя со мной, как агент ФБР?
– Нет, – протянул я ей руку. – Иди сюда.
– Что ты хочешь сделать? – смотрела она в замешательстве.
– Пошли к окну.
Донна вложила свою ладонь в мою руку, и я поднял ее на руки, чтобы она не чувствовала боли.
– Смотри, – посадил я ее на подоконник. – Внизу ресторан.
– Спасибо, – закатила глаза Донна. – Без этой информации я бы не смогла уснуть сегодня.
– На самом деле, – убрал я выбившую прядь ее волос с лица. – Я никогда не показывал этой моей стороны. Смотри, – качнул головой в сторону улицы. – За столом сидит пара. У мужчины слишком дешевый костюм, а это один из самых дорогих ресторанов. Он все время проверяет внутренний карман и вскоре сделает предложение девушке, на которое та определенно ответит да.
– С чего ты взял?
– Смотри дальше.
Донна так и сделала, и вскоре убедилась, что я был прав. А я смотрел лишь на нее. Она снова была в моих руках, и я держал ее за талию просто для того, чтобы касаться такого родного тела хотя бы минуту.
– А ты молодец, – усмехнулась она.
– Да, – взял я снова ее на руки, положив на больничную кровать. – Но ты никогда этого не видела. Мы говорили о важном, и этого было достаточно.
– Я хочу спать, – укрылась она одеялом.
– Конечно, – поцеловал я ее в лоб и направился к двери. – Фантазируй, Донна. Нет ничего прекрасней фантазий, посещающих твой потрясающий разум.
Сегодня у меня впервые было хорошее настроение, и я возвращался домой с улыбкой на лице.
«У нее была собственная философия счастья. Самая простая и истинная. Для нее счастьем было отсутствие несчастья». Януш Леон Вишневский.
Господи, я люблю такую потрясающую женщину, и я чертовски счастливый и удачливый человек. Ведь она любила меня, пусть и однажды. После работы я снова поехал к Донне с жизненной необходимостью ее увидеть. На следующее утро позвонил Эмили, чтоб она приехала, а сам направился в больницу.
– Привет, – вошел я в палату, держа в руках пакет с едой. – Как себя чувствуешь?
– Неплохо, – ответила Донна, поднимая глаза от книги. – Завтра меня выписывают.
– Я заберу тебя.
– Нет, – нахмурилась она. – Я буду жить у Эмили. Пока что.
– Ты хочешь вспомнить? – сел я возле нее. – Хочешь?
– Я хочу вспомнить свою дочь, – навернулись слезы на ее глаза. – Но я не могу вспомнить ее, и забыть то, почему попала сюда.
– Я могу тебе рассказать.
– Нет, я не хочу. Точнее, я хочу, но…
– Один умный человек сказал: «Ты целый день ходишь, работаешь, думаешь, видишь, слышишь и ешь, – не дал я ей договорить. – Все части твоего тела работают на тебя и помогают тебе делать то или другое дело. А ночью, когда ты спишь, они отдыхают. Все они находятся в спокойствии. Но есть одна часть тела, которая работает на тебя круглосуточно, без отдыха. Это твое сердце. Поэтому, когда твое сердце что-либо просит, не обижай его и подари ему то, что оно хочет.
– Это несправедливо, Адам, – не сдержалась она и начала плакать. – Никогда не думала, что в тридцать лет у меня будет такая паршивая жизнь. Дочь, которую я не вспомню. Я не замужем, и мать, которая даже не приехала, когда ей позвонила Эмили.
– Слушай, – притянул я ее в свои объятья. – Не опускай руки. Не смей. Даже не думай об этом, ведь потом ты себе этого не простишь.
От каждой женщины пахнет по-разному. От многих пахнет цветами и сладким. От остальных – сексом и желанием. Но от Донны пахло любовью. Это читалось во всем: в одежде, которую она носила, во взгляде, который дарила только мне. В словах, жестах и походке. Оставаясь с ней наедине, каждый раз со мной что-то происходило, и я не мог дышать. Все тело находилось в напряжении, но в то же время оно чувствовало то же, когда она уходила. Не хотеть ее было невозможно. Всегда. Она пробуждала все в моем теле. Даже то, о чем я не подозревал. Ей было невозможно противостоять. Она как ураган. Как буря и волна, все смывающая на своем пути. Донна непредсказуема и так умна. Она всегда сочетала в себе женскую инфантильность, дикую сексуальность и детскую непосредственность.
– Самое большое преступление – страх, – взял я ее лицо в ладони. – Не позволяй страху стать твоим препятствием. И тебе нужно простить себя. Это самый красивый поступок. Не будет выгоды никому от того, что ты будешь злиться или ненавидеть себя.
– Что ты всегда делал по отношению ко мне? – уловил я проблеск ее улыбки.
– Я всегда открывал тебе дверь, – достал я пиццу, отдавая ей тарелку.
– Ты серьезно? – усмехнулась она.
– Даже когда был зол, и ты ненавидела меня, я всегда открывал тебе дверь, и ты позволяла мне это делать.
– Эмили говорила, что мы, кажется, ладили, – вытерла она рот ладонью. – И довольно неплохо.
Я смотрел на ее улыбку, и все становилось на свои места. Она была женщиной, которых я видел каждый день по несколько раз, но все же Донна была особенной. Есть у каждого особенные люди. Люди, которые вне конкуренции. Они родные по-особенному. Они важны. Донна может кричать и оскорблять меня, но это ничего не изменит. Все ее недостатки особенные. И она всегда остается особенной.
– Знаешь, у Эмили есть раздражающая привычка, Ди, – дал я ей еще один кусочек. – Она всегда права. И каждый раз, когда она открывает рот, трудно сохранить чувство собственного достоинства.
– Это правда, – засмеялась она наконец. – Но знаешь, – перевела взгляд куда-то в даль. – В жизни есть справедливость. В итоге каждый получает то, что заслужил. Все мы отвечаем рано или поздно за свои грехи. И если я забыла всех, кого любила, значит я тоже за что-то плачу.
– Да, но все страдания также вознаграждаются в один прекрасный день.
– Но потом бумеранг ебнет тебя с такой силой, что ты будешь в полной жопе, – я промолчал, и она снова перевела она свой взгляд на меня. – Думаешь, я подхожу тебе такой? Такой, которая не помнит ничего?
– Будь ты сама по себе другой, я бы никогда тебя не полюбил.
Я поцеловал ее в губы и прижал к себе, когда она доела пиццу. Донна не таяла больше в моих объятьях, как прежде, но и не была напряжена, как несколько дней назад. Она позволяла мне касаться ее, но держалась на расстоянии. Я обнял ее обеими руками и уткнулся ей в шею, вдыхая ее запах. Я был помешан на этой женщине. Даже нет, я пристрастился к ней. Она превзошла все возможные придуманные миром пристрастия, и я был полностью охвачен. Я сделаю все, что угодно, ради этой женщины. Я оставлю весь мир, просто чтобы держать ее в своих руках.
«Встречаешь сотни людей, и никто из них не трогает, а потом кто-то один меняет всю твою жизнь. Навсегда». Джейми Рэйди.
– Какой ты меня знал, Адам?
– Ты была той, которая не любила подчиняться, – усмехнулся я. – Ты не терпела унижений и приказов.
– Я хотела равноправия?
– Нет. Ты сама не знала, чего хотела, но ты не шла на поводу и подчинялась только тогда, когда сама этого хотела.
– Я выписываюсь и буду жить у Эмили, – сказала она тихо. – Я благодарна тебе, Адам. За все.
– Донна, не отталкивай меня снова, – взял я ее руки в свои ладони. – Пожалуйста.
– Я не отталкиваю тебя, Адам. Я тебя просто не знаю. И ты не знаешь меня, потому что то, что я помню о себе, так это совсем не то, что помнишь ты. Я была доброй и веселой и всегда позволяла помогать себе. Но то, что случилось со мной, говорит о том, что я обречена на жизнь с несчастьями. Потому что я больше никогда не вспомню ничего, что причиняло мне боль. Возможно, ты хороший человек, но дело в том, что, если ты не со мной, значит, ты ушел. Или дал мне уйти. Зачем ты мне? Зачем я тебе? Если ты любишь, значит делаешь это, несмотря ни на что.
– Донна…
– Нет, Адам. Мы не знакомы. И если у нас все было так сложно, не знаю, стоит ли ставить зеркала в квартире.
– Что ты имеешь ввиду?
– А зачем видеть тело без души?
========== Глава 16 ==========
Томпсон писал: «Это ненадолго. Надолго ничего не бывает. Но сейчас я счастлива».
Я проснулась с самого утра и улыбнулась солнцу, пробивающемуся в окно. Повернув голову, остановила взор на тумбе, на которой стояла красная роза в прозрачном куполе небольших размеров. Эта роза была словно из сказки «Красавица и чудовище». Еще лежала записка, и когда я потянулась и развернула лист бумаги, начала понимать, почему именно Адама ранее выбрало мое сердце.
«Боль – это часть жизни, Донна. Мы должны ее чувствовать. Она делает тебя не только сильнее и мудрее, но еще помогает понять, что на самом деле, несмотря ни на что, жизнь меняется, но все же двигается дальше. Не нужно жалеть и изводить себя, милая. В каждом из нас свое сумасшествие. И ты… Донна, ты такая сумасшедшая. У нас всегда было так много мыслей, и ты чаще, чем я, не знала, как их выразить словами. Ты бы быстрее их станцевала что ли, на что я всегда мысленно улыбался. Ты научила меня сочетать крайности. После встречи с тобой я узнал, как действует наркотик. Моё привыкание к тебе началось с самого первого раза, с самой первой твоей улыбки, с первых твоих объятий. Самая первая доза была обречением. Твоя улыбка и твое сердцебиение. Наверное, именно это я и любил больше всего. Мне тебя всегда было мало. Мы с тобой идеально понимали друг друга, потому что чувствовали то же самое. Людям нужно, чтобы их любили. Но мне нужна ты, Донна. Мне нужно, чтобы именно ты любила меня. Твое чудовище».
Я была одета в больничную одежду, и мне не терпелось вернуться домой. Хоть в чей-либо. Я выпила таблетки, лежащие на тумбе, и направилась в душевую. Сняв с себя рубашку и переступив ее, я включила воду. Пар наполнил ванную, и я оставалась под душем так долго, что мои пальцы начали морщиться. Покинув душевую, я вытерла волосы, надела легкое платье, чтобы не задеть еще не до конца зажившую рану, и, убрав вещи в сумку, снова взглянула на подарок Адама.
Теперь было так тихо. Почти ни звука. Порой я ходила ночью по коридорам и слышала тихие голоса из палаты. Когда Адам приходил ко мне последние несколько дней, мне нравилось слушать его. Слушать его голос и смех. Он говорил, что будет помогать мне, но я не ожидала, что он будет столько времени проводить вместе со мной, несмотря на то, что я отвергаю его. Он делал это, и мне нравилось, что бы я не говорила. Хотя нет, вру. Мне это не просто нравилось. Я планировала свой день вокруг этих встреч.
– Привет, милая, – открылась дверь в палату, и я увидела своих подруг. – Ты уже собралась?
– Да, – обернулась я, смотря на них. – У меня вопрос.
– Слушаю, – усмехнулась Стейси, поглаживая свой живот.
– Эмили, почему мои отношения с матерью так испортились?
– Ди, – покачала она головой, пряча телефон в карман. – Зачем тебе это?
– Я не помню никакой боли. Не помню своего ребенка. Не помню мужчину, который говорит, что мы любили друг друга до безумия. Не помню ничего с момента, как поступила в колледж, – обвела я каждую подругу взглядом. – Я не помню даже вас. Никого, кроме Эмили, хотя вы моя семья. Моя мать не приехала, когда узнала, что меня подстрелили. И я счастлива просыпаться, ничего не чувствуя. Не чувствуя все то, что мой мозг хотел забыть. Но я должна знать о вас, о своем ребенка и матери. Если я не вспомню Адама, значит так тому и быть, но моя девочка и эта женщина – моя кровь. А кровь – это не только боль, это семья.
– Хорошо, – сказала Эбби. – Мы должны все рассказать, потому что я тоже хотела бы, чтобы мне рассказали.
– Но давайте сначала приедем домой, – добавила Долорес.
– И купим бутылку вина, – усмехнулась Ева. – Ну и сок, – подмигнула она Стейси.
«Уникальность всегда идёт рука об руку с одиночеством». Джефф Нун.
Я не хотела разговаривать или пить. Я не знала этих людей, и мне, откровенно говоря, было не комфортно. Так что я прилегла на кровать Эмили и смотрела в потолок. Я не могла понять, почему они все молчали. С одной стороны, чем меньше ты знаешь, тем легче тобою управлять, но какая выгода им держать меня в неведении? Людей не всегда обедняет кровь, мировоззрение и общие вкусы. Порой это одинаковые пороки и желание сбежать. И это, я думаю, держит их гораздо прочнее, чем что-либо.
– Ты собираешься остаться тут навсегда? – спросила Эмили, войдя в комнату.
– Да, – не смотрела я на нее. – До вечера так уж точно.
– Тогда подвинься, – пристроилась она рядом. – Знаешь, я слышу твои мысли, и скажу, что хуже неудобных туфель могут быть только сопливые мужчины.
– Ты счастлива со своим мужем?
– Да, – увидела я ее улыбку. – Я – та, ради которой он пойдет на все.
– Судя по всему, мне тоже нужно найти того, кто полюбит меня.
– Ты уже нашла, Ди. И прямо сейчас он любит тебя и твою дочь больше всего на свете.
Я всегда любила ночной город, и когда все уснули у Эмили, я надела куртку и пошла гулять по городу. Я понятия не имела, куда иду и где окажусь в конечном итоге, но знала, что мне нужно просто двигаться. Я шла какое-то время, пока не села на скамью, наблюдая за течением реки. Улицы были пусты, и был слышен лишь отдаленный смех каких-то подростков.
Есть чувства, которые причиняют дискомфорт, боль и даже вредят жизни. Они разрушают отношения, внутренний комфорт, уверенность и мотивацию к поступкам. В мире нет ничего идеального. Это попросту невозможно. Но жизнь находит множество способов помочь нам в самоисследовании и стремлению к счастью. И один из них – мужчина.
Интернет. Очень интересная вещь. Там есть имена, адреса и самое главное – навигация. Я вышла на дорогу и словила такси, говоря адрес дома, в котором раньше бывала, наверное, множество раз. Приехав на место, расплатилась с водителем и быстрым шагом направилась в дом. Спустя несколько минут я уже выходила из лифта, нажимая на дверной звонок несколько раз. Адам открыл дверь, явно прерванный ото сна, и уставился на меня в непонимании.
– Где моя дочь?
– Донна, – покачал он головой.
– Я хочу видеть свою дочь, – оттолкнула я его, входя в квартиру, и осматриваясь.
Я открывала двери комнат, которых было не мало, и как только собиралась кричать, из комнаты вышла девочка.
– Оливия, – прошептала я тихо. – Привет.
– Привет, – чуть смутилась она. – Ты помнишь меня?
– Нет, – чувствовала я подступающие слезы, подходя к ней. – Но ты мой ребенок. Я это чувствую, – присела я на колени, держа малышку за талию. – Я столько всего, наверное, хотела бы тебе сказать, но я не помню того, что сделала. Но ты моя дочь, Оливия. У тебя мои глаза, и я так тебя люблю. Я не помню этой любви, но чувствую ее. Я хочу, чтобы ты жила со мной. Я хочу гулять с тобой, делать уроки и просто быть рядом. Я хочу смеяться с тобой и греть молоко вечером. Просто кажется, когда ушел весь мир, у меня осталась лишь любовь к тебе, и больше я не позволю чему-либо отнять тебя у меня. Только позволь любить тебя. Потому что я, твоя мама, очень люблю тебя, – она прильнула в мои объятья, сильно сжимая меня своими маленькими ручками. – Я очень люблю тебя.
Эта девочка заставляла любить себя каждой клеточкой своего тела. Я хотела чувствовать ее запах, присущий только ей одной. Слышать ее смех. Я хотела начинать и заканчивать свой день этим ребенком. Я все сделаю для нее. Та Донна, которую я помню, всегда делала все ради людей, которых любила.
Когда я снова взглянула на Адама, поняла, что, должно быть, он оделся для фотоссесии. Он выглядел потрясающе и пах также потрясающе. В его глазах скрывалось столько тайн. И еще он был слегка небритый. Хотя зачем бриться, если ты и так выглядишь как бог?
– Мам, – сказала Оливия. – Я пойду спать.
– Иди, моя девочка, – поцеловала я ее в щеку, вытирая слезы. – Спокойной ночи.
Я снова взглянула на Адама, и он смотрел на меня, словно по моим движениям мог увидеть мои мысли. Я действительно верила, что могла любить этого человека. Судя по тому, что я слышала о себе, я стала совсем не той девушкой, которую я помню. Я стала сложной и молчаливой, и выбору мужчин, с которыми за эти года я была вместе, можно «позавидовать». Я не гналась за штампом в паспорте, хотя уже имела дочь. Адам, судя по всему, сильнее меня. Сильнее той, другой меня, и может быть, именно поэтому я и полюбила его? Я стала достаточно умной, чтобы не делать над собой усилия и не принимать любого мужчину, который имел бы хорошие манеры. Зачастую общество не принимает женщин-одиночек и еще меньше – матерей-одиночек, не принимая во внимание, что именно это заставляет их быть сильнее. А исходя из наличия силы женщины, вытекает в большинстве случаев ее одиночестве. Но почему Адам принимал меня? Почему он принимал мою силу и независимость?
– Слушай, я тебя не помню, – сказала я, смотря на него. – Я не помню даже твоего запаха. Но, кажется, моя дочь любит тебя, и если ты все еще хочешь меня, то я готова.
– Донна, я…
– Нет, я не хочу всей этой драмы. Правда. Не хочу выяснять, спал ли ты с кем-то за это время или нет. Я не хочу знать, почему у нас все было так сложно. Можем мы сразу перейти к той части, где я буду носить твою футболку, печь блинчики по утрам в новом доме и возвращаться с любимой работы, встречая свою дочь из школы. Я буду согласна отпустить тебя, как только ты сам этого захочешь. Но так уж случилось, что я плохая мать, и мне нужно это исправить.
– Моя спальня свободна, – улыбнулся Адам, хотя его улыбка показалась мне ненастоящей.
