Текст книги "Неприкосновенное сердце (СИ)"
Автор книги: AnastasiaSavitska
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)
– Ты нервничаешь? – нахмурилась я.
– Ты была моей, а потом та ты, которую я знаю, исчезла. Ты сказала, что не хочешь больше видеть меня, а теперь появляешься на пороге дома и говоришь, что хочешь практически семью, – прошелся он рукой по своим волосам. – Я нервничаю, Донна. И я просто не успеваю за тобой.
– Знаешь, – подошла я к Адаму ближе. – Не знаю, какой ты меня знал, но я немного странная, – усмехнулась, качая головой. – У меня сложный характер, и иногда меня трудно понять. Я могла долго молчать?
– Сутками, – притянул Адам меня к себе за талию.
– На самом деле, то, что помню я – это редкое молчание, – отошла я назад. – Какая комната?
– Третья по коридору, Донна Картер.
Я прошла в спальню, и закрыла дверь. Сняв с себя всю одежду, я накрылась серой шелковой простыню, отметив приятный аромат на них. Наверное, бывает так, что человек тебе незнаком, но что-то чувствуешь к нему. Медленное привыкание, которое, скорее всего, было раньше, становится зависимостью. Желание быть с ним, слушать его голос и видеть улыбку становится необходимостью. Странно, но сейчас у меня ощущение полета. И мне это нравилось.
Когда я проснулась, солнце уже освещало комнату. Я хотела принять душ, но чувствовала, что это неправильно, по крайней мере сейчас. Я надела джинсы и футболку и направилась на кухню сделать кофе.
Адам сидел за столом и просматривал какие-то документы. Я наблюдала за ним, и он выглядел таким сосредоточенным и угрюмым в то же время. Он был красивым мужчиной, но я понятия не имела, как им управлять. Мало того, я даже не думала, что это возможно. Адам был непредсказуемым, и порой было сложно угадать, что он сделает дальше.
– Ты уже приняла душ? – спросил он, натянуто усмехаясь. – Доброе утро.
– Доброе, – села я напротив, и Адам отложил бумаги. – Нет, я решила сначала поговорить с тобой. Что это?
– Я расследую похищение девочки, – покачал он головой, вздыхая. – Знаешь, она такая, как наша. Ей семь лет, и у нее голубые глаза. Я хочу найти ее.
– Но что-то тебя мешает? – сделала я глоток его кофе.
– Какой бы выбор я не сделал и что бы я не делал, пытаясь кого-то спасти, потом кому-то больно или кто-то умирает.
– Адам, ты знаешь, что должен сделать. Просто ты должен быть достаточно храбрым для этого. Ты – отец. Оливия – твоя дочь. И кто-то бы помогал тебе, если бы не дай бог что-то произошло с ней.
– Ты смиришься с этим? Ты ненавидела мою работу.
– Это ребенок, Адам. Я обещаю, что спасение детей никогда не оттолкнет меня от тебя. Я помогу тебе. И сколько бы крови там ни было, я не вздрогну, обещаю.
– Но что-то не так, верно? – нахмурился Адам, когда я направилась в ванную.
– Да, ты прав. Тут есть моя одежда?
– Да. В спальне.
Я молча направилась в спальню и достала из шкафа джинсовый комбинезон и белый топ. Затем открыла комод, и мое нижнее белье лежало вместе с бельем Адама. Это было отвратительно и странно в то же время. Неужели мы были настолько близки? Я не знаю, как это быть с кем-то настолько близким, ведь серьезных отношений, пока я не поступила в колледж, у меня не было, а после я ничего не помню.
Когда я вернулась в кухню, Адам снова сосредоточился на бумагах.
– Я хочу куда-то поехать с Оливией, – остановила я свой взгляд на фото своей дочери, которое висело на стене. – Хочу узнать ее получше.
– Давай поедим вместе, – ответил он. – Оливия привыкла ко мне, и наверное захочет,чтоб я был вместе с вами.
– Адам, – сказала я предупреждающе. – Ты беспокоишься о ней? Хорошо. Она твоя дочь, и мы будем жить вместе ради нее. Но не манипулируй мной, используя мою дочь.
– Нашу дочь, Донна.
– Нет, мою, – попыталась открыть я дверь ванной, которую Адам захлопнул.
– Нет, Донна, – прижал он меня к двери. – Нашу. Она моя такая же, как и твоя. И пусть у тебя шок и амнезия, но, если ты попытаешься отобрать у меня Оливию, ничем хорошим это не закончится. Я удочерю ее, и я люблю ее. Она моя семья, а семья – самое важное, что есть в жизни. И еще, – сделал он два шага назад. – Поедем в Исландию. Оливия хотела туда, кроме того, там нет ни одного вида комаров.
Я больше не сказала ни слова. На какое-то мгновение дрожь от страха прошла по моему телу, и когда Адам отступил, я направилась в ванную. Я стояла под струями теплой воды и жалела о том, что никогда не вела дневник. В моей книге жизни сейчас лишь несколько страниц, и все это – письма Адама, которые мне принесла Эмили. Я не знаю, любила ли я этот город или ненавидела его. А может именно поэтому я ничего и не помню? Может этот город был полон воспоминаний, которые я хотела бы забыть? Раньше я думала, что худшее в мире – это потерять того, кого любишь всем своим существом. Но я ошибалась. Самое страшное – потерять себя, и не иметь надежды на возвращение.
«Чем дольше запрещать себе любить, тем вернее это умение атрофируется. Возможно потерять способность влюбляться – это худшее, что может с нами произойти». Фредерик Бегбедер.
Я оделась в одежду, которая стала на меня великоватой, и вернулась к Адаму. На столе стоял уже готовый завтрак, и на ноутбуке передавали местные новости. Несколько минут я смотрела на него, не произнося ни слова. Удивительно, как раньше благодаря ему я видела другие краски, и как уходя, он каждый раз забирал их с собой.
– Адам.
– Я знаю этот взгляд, – взглянул он на меня. – Ты что-то хочешь сказать или сделать, что мне может не понравиться. Но что бы это ни было, оно может подождать, пока ты позавтракаешь.
– Ты не знаешь меня, Адам, – села я за стол.
– Знаю, Донна, – сделал он глоток кофе, не отводя взгляд. – Я знаю каждую эмоцию на твоем лице. У меня дохрена расширенный диапазон твоих страхов, смеха и реакций на все. Я знаю, как ты молча паникуешь и кричишь. Я знаю, как ты смеешься, не улыбаясь, и знаю, как плачешь смеясь. Я все знаю о тебе, Донна.
– Но…
– Я не хочу рассказывать тебе историю в кавычках, так что говорить, что у нас все было гладко, не буду. Мы ругались, расставились, мирились и смеялись. Ты была всегда очень проницательной и любила свою машину. Не смотря на все мои поступки, ты любила меня. И я знал, что даже если ты покинешь мой мир, я все равно буду просыпать один, но с мыслью о тебе. Мы дурачились, и я должен был часто извиняться.
– Почему?
– Я делал поганые поступки. И если за каждый пришлось бы стать на колени, не смог бы ходить. Но у нас была любовь, а не привычка, Донна. Твой поцелуй успокаивал, и иногда нам было тяжело друг с другом.
Я за поступки. За слова и песни. За звонки среди ночи. За приезды и разговоры до утра. Но вдруг раньше я сама все придумала? Придумала любовь и чувства, лишь потому что в действительности хотела, чтобы это было правдой? Это было лишь разыгравшееся воображение, и лишь привычка выдавала желаемое за действительное?
«Современный мир избавляет человека от необходимости мыслить. Глаза нам заменяет воспитание, мысли – правила, собственное мнение – стереотипы, желания – рекламные ролики. Все уже придумано, зафиксировано, разложено по своим местам. Не думай, а слушай, смотри и запоминай. О тебе уже позаботились. Мой голову этим шампунем, спи на этих кроватях, носи эти джинсы. Да, конечно, у тебя есть право выбора, но к чему оно? Пока ты будешь выбирать, размышлять, анализировать, время уйдет. Вот и не забивай голову всякой ерундой. Живи комфортно, пусть каждый твой день будет праздником безграничного потребления». Мацуо Монро.
– Почему ты так смотришь на меня? – не отводила я взгляд.
– Потому что ты красивая, Донна, – уловила я чуть заметный проблеск его улыбки. – Ты смотришь глубже, чем другие. Ты можешь сотворить меня, чтобы потом разрушить. Но я брошусь искать и возвращать тебя. Всегда. Посредине дня, ночи или лета. Мы останемся посредине города или неба. Все остальное не важно, – прервался он на мгновение. – И если честно, я очень по тебе скучал.
Мы больше не говорили о чувствах и прошлом, и после завтрака Адам сказал, что хочет мне кое-что показать. Мы приехали в дом, который, я считала, был гигантских размеров. Я вышла из машины и, не дожидаясь Адама, направилась прямо ко входу. Я дернула за ручку, и как раз, когда хотела сказать Адаму, чтобы открыл дверь, он сделал это молча, пропуская меня вперед. Это не был дом, а скорее резиденция с прекрасно продуманным интерьером. Контрастная цветовая гамма, которая была гармонично уравновешена с плавной линией крыши, переходящей к самому зданию. На первом этаже с дугообразной отделкой стены была роскошная гостиная с панорамным остеклением. Она соединялась с частично закрытой кухней, в которой была и кладовая с мини-баром. Дальше по коридору было три спальни, кабинет, ванная и прачечная.
– Еще есть ванная в каждой хозяйской спальне наверху, и в гараже на две машины есть дополнительное хозяйское помещение.
Я взглянула на Адама и снова открывала дверь в каждую комнату, завороженная тем, что видела. Все помещения были соединены длинным коридором. Поднимаясь на второй этаж, я прошлась пальцами по перилам из красного дерева. Все было таким изысканным и уютным в то же время.
Дойдя до конца лестницы, мы оказались в длинном коридоре, когда Адам открыл мне дверь, жестом показывая входить. В комнате все еще было темно, когда я ступила внутрь, и он включил свет. Я увидела огромную кровать, прикроватную тумбу, письменный стол и высокий торшер. Затем из этой комнаты была дверь в другую. Я широко распахнула глаза, когда оказалась в гардеробной, которая была вся в зеркалах. Здесь было столько одежды и туфель. Боже, кто носит туфли все время?
– Я не люблю туфли, Адам, – тихо сказала я, улыбаясь.
– Любишь, – подошел он ко мне. – Ты очень любишь туфли на самом деле, считая это самым важным элементом образа.
Здесь было чисто и пахло свежестью. Я повернула голову, смотря на Адама, когда мой взгляд сфокусировался на фотографии за его спиной. Я подошла ближе, и провела кончиками пальцев по лицам. Там были все мои подруги, Адам, моя дочь и еще трое мужчин. Один из них обнимал Эмили, другой Стейси, а третий просто улыбался.
– Ты помнишь, что это было за событие?
– Нет, – все еще смотрела на фото. – Кто они?
– Это Брайан. Он мой лучший друг и муж Эмили. Она же тебе рассказывала?
– Да, – прошептала я. – А это?
– Это отец ребенка Стейси. И последний – Кристофер. Он друг семьи.
– Я любила раньше путешествовать, – запихнула я руки в карманы, чтобы хоть куда-то их деть. – Боже, до чего же я любила путешествовать. Эти эмоции, которые вызывали во мне разные места, непередаваемы. Это и страсть, и грусть. Это целая история в одном месте и жизнь стольких людей.
– Знаешь, – прижал Адам меня к себе за талию. – Где мы ни были, и что бы ни помнили, у нас есть это, – качнул он головой на фотографию. – Наш дом. Наша семья. Мы порой ругаемся и ненавидим друг друга, но мы есть, и это самое важное. Мы создали эту семью и навсегда ею останемся.
– Я взрослая, но не чувствую этого. Я словно подросток без истории жизни в собственной голове. Мне словно разрешили повзрослеть по ошибке.
– Нет. Ты никогда не была подростком, Донна. Тебе просто не разрешили. Ты не грязная, но и не говоришь о чистоте.
– Ты мне расскажешь? – притянула я его к себе, смотря в глаза. – Расскажешь?
– Я всегда буду с тобой, слышишь? И я хочу начать все с начала.
Я чувствовала столько всего. И облегчение с отчаяньем, и сладость от его прикосновений. И что-то еще. Адам провел языком по моей нижней губе, и мое сердце распалось на миллион кусочков. Стон вырвался из моих губ прежде, чем я смогла это контролировать.
– Адам, я…
Я даже не знала, что конкретно хотела сказать. В голове было столько мыслей, но мозг словно затуманился, находясь на грани блаженства и разбитого сердца.
– Я для себя уже все решил, Донна, – смотрел он мне в глаза. – И если ты все еще хочешь меня, то я твой.
Я так сильно хотела прикоснуться к нему столько дней подряд. Пройтись руками по его сильным плечам и опускаться ниже и ниже, пока большое и сильное тело не прижало бы меня к любой горизонтальной поверхности.
– Ты точно хочешь этого? – прошептала я. – Точнее, ты уверен, что готов к этому?
– Знаешь, мне никогда не было сложно быть только с тобой. Даже наоборот, мне было сложно без тебя. А ты уверена, что готова начать что-то совсем незнакомое?
Я улыбнулась, и глаза Адама вспыхнули. Я встала на цыпочки, и Адам наклонился настолько, что я смогла губами коснуться мочки его уха.
– Уверена. Но у меня есть условие.
– Я выполю все, что угодно.
– Чушь собачья, – покачала я головой. – Но я хочу правды. Во всем.
– Это все?
– Да.
– Я согласен.
Это не было все, чего я хотела от этого мужчины, но сказать ему это было бы глупостью. Я не любила его, но по каким-то странным причинам хотела, чтобы он любил меня. Любил всегда, даже когда ненавидел. Скучал, когда был далеко от меня и когда я рядом молчала или кричала. Что бы мы ни делали и где бы не оказались, я хотела, чтобы Адам Майколсон любил меня.
– Спасибо тебе, Адам.
– За что?
– Ты принимал меня такой, какая я есть. С багажом прошлого. И, судя по всему, делал меня счастливой.
– На третьем этаже есть бильярдная, игровая, спортивный зал и кинозал.
Я научусь получать наслаждение от настоящего. В конце концов, я умела это раньше. Это лучшее, что я могу сделать для себя и тех людей, которые любят меня. Жить настоящим и получать от этого наслаждение. Нарушать правила, даже собственные, бывает полезным. Мир от этого не рушится.
Мы вышли на террасу, и я ухватилась за перила. Я хочу море. Хочу смотреть на волны и ощущать, как вода омывает ноги. Я хочу поверить природе и всему, что она дает. Я не хочу быть как все. Хочу быть другой, но на данном этапе хочу плыть по течению. В буквальном смысле этого слова, и, если моя дочь хочет в Исландию, значит мы поедим именно туда. В конце концов, впереди еще целая жизнь, наполненная нереально хорошими событиями и людьми. А все, что было плохое, пусть будет лишь прелюдией к счастью, которого я смогла достичь. Я в месте счастливых людей. Я буду ценить светлую полосу и шанс, который мне дала сама жизнь.
– Куда именно Оливия хочет в Исландию? – спросила я, когда Адам оказался рядом.
– Вик.
– Что там?
– Там черный песчаный пляж. Влажно, но, думаю, ей должно понравиться.
Мы не думали долго и на следующий день собрали вещи, и частный самолет Адама вскоре доставил нас на место. Черный пляж – весьма интересное место. Он состоит из черного гравия и черных валунов.
Прежде чем поселиться в отеле, мы взяли на прокат машину и проехались по кольцевой дороге к югу от Рейкьявика. Вик – сам по себе совсем небольшой городок, или даже деревушка, но инфраструктура в нем развита. Мы заметили небольшую церковь, которую обязательно нужно будет посетить, и несколько ресторанов. Адам был прав, и влажность в Вике была определенно повышена. Говорят, дождь здесь идет 340 дней в году.
– По легенде эти валуны были троллями, – показывал Адам на скалы в океане. – Они не успели спрятаться от солнечных лучей и окаменели.
– Мама, почему песок черный? – спросила Оливия, когда мы гуляли по пляжу.
– Как и в большинстве необычных уголков Исландии, здесь потрудились вулканы, – посмотрела я на нее с улыбкой. – Черная лава во время извержения стекала в океан, остыла в воде, а затем вода долгие годы разбивала ее на мелкий гравий.
Побережье Рейнисфжара – удивительная красота. Морские волны омывают берег необычного черного цвета. И все это было потрясающе. Пространство длиною в пять километров, заполненное мелким чистейшим черным вулканическим песком без примесей антропогенного мусора или камней. На пляже было холодно и сыро. Но мы были единственными посетителями этого волшебства. Я не знаю, в каких местах была прежде, но сейчас чувствовала что-то необыкновенное. От необъяснимого сверхъестественного восхищения до страха и мурашек по коже.
Я держала за руку свою дочь и в какой-то момент не хотела находиться тут. Из-за Адама. Я нервничала и была напугана самой жизнью. Не знала до сих пор, как вжиться в роль, которую должна была играть. Я чувствую, что мое сердце что-то испытывает к Адаму, но мозг отвергает это. Но он уходил все время. Наверное, за свою жизнь я привыкла к тому, что мужчины уходят. Всегда. Он ушел, и я, не останавливаясь и не думая ни секунды, ушла также. Но чем Адам отличается от других мужчин? Он также уйдет, а потом все исчезнет. Я не буду удерживать его, но как потом соберу себя воедино? Захочу ли я собрать себя воедино? Пусть мне будет не хватать его запаха и нежности, сделанной из грубости. Его ревности, близкой к безразличию. Но я хочу быть рядом с мужчиной, который будет любить меня, несмотря ни на что. Чушь, что существуют женщины, предпочитающие одиночество. Чушь, что есть женщины, которые не хотят любви и любимой грубости. Но возможно ли встретить человека, который будет с тобой, несмотря ни на что? Который не уйдет, даже когда ты будешь отдаваться его власти без остатка, безоговорочно доверяя его родным рукам.
Мы сходили в ресторан, еще немного погуляли, и когда Оливия устала, направились в отель, и я уложила ее в кровать. Смена поясов плохо отразилась на каждом из нас. Адам сделал заказ в номер, и я смотрела в окно, попивая зеленый чай. На улице начался сильный ветер, и я наблюдала за тем, как несколько людей убегают из улиц, чтобы спрятаться. Ночь. Самое лучшее и в то же время ужасное время суток. Именно ночью чувства человека обостряются, и он начинает чувствовать в сотни раз больше, чем днем. Свидание, прогулки, любовь и признания. Но также слезы, ужас от потери и непреодолимое желание забыться.
«Ужасно хочется сесть и просто поговорить с кем-то по душам. Говорить всю ночь напролет. Смотреть вместе на ночное небо, обсуждать что-то, яростно спорить, молчать. Мне не хватает такого время времяпрепровождения. Безумно не хватает». Фридрих Ницше.
Адам сел возле меня, и я прикоснулась к нему, пропуская его волосы сквозь пальцы. У него были мягкие пряди, и когда я притянула его к себе, он закрыл глаза, охотно подаваясь вперед.
– Зная мой характер, – чуть слышно прошептала я с улыбкой, – тебе нужно иметь много терпения.
– Ди, зная твой характер, – засмеялся Адам, – нужно иметь, кроме терпения, еще и постоянный запах коньяка. – Я улыбнулась и закрыла глаза. – Я расскажу тебе историю, —забрал он у меня чашку, и обнял. – Маленькая птичка летела на юг, чтобы перезимовать. Было так холодно, что она замерзла и упала на землю в большом поле. Пока она там лежала, мимо прошла корова. Лежа в коровьей лепешке, птичка вдруг поняла, как ей тепло. К жизни ее вернуло то, что мы всегда скрываем. Птичке вдруг стало так хорошо, что она запела, чтобы выразить свою радость. Пробегавшая мимо кошка услышала пение и решила разобраться, в чем тут дело. Следуя к источнику звука, кошка нашла птичку, раскопала ее и съела.
– И что ты хотел мне сказать? – удивленно посмотрела я на него. – Что в жизни и так много дерьма? Это я знаю без этой истории.
– Нет, – слышала я его улыбку. – Не каждый, кто нагадил на нас, наш враг. Не каждый, кто достает нас из дерьма, наш друг. И даже когда ты глубоко в нем, лучше держать рот закрытым.
Я провела рукой по его щеке, и мы не сводили глаз друг с друга. Адам не шевелился, а я исследовала каждый дюйм его лица. Его слегка небритую щетину и очертание губ, которые хотелось поцеловать. Когда я положила свою ладонь на грудь Адама, считая удары его сердца, он уткнулся лицом в мою шею.
Адам приучил мое тело к своим рукам. Я знала это. Я чувствовала, что оно знает его, и все во мне в какой-то степени его. Я обнимала его шею, а он держал меня в своих руках.
– Я не хочу, чтобы ты исчезла, Донна. Я готов бежать и отдать все, чтобы все вернулось на свои места, – сильнее я прижалась к нему. – Я помню все. Помню касание губ, и как по венам текла боль сладких мук. Я тебя буду ждать. Всегда, слышишь?
– Да, – прошлась я краткими поцелуями по его виску, щеке, а затем снова вернулась к шее. – Я слышу тебя, Адам.
– Я так часто задавал себе вопрос, почему ты не уходишь. Особенно по ночам, просыпаясь рядом из-за того, что ты шевельнулась или сильнее прижалась ко мне. А когда ты все-таки ушла, бессонница стала моим постоянным попутчиком. Обиды и страх отошли на второе место, ведь на первом была твоя безопасность. Я вспоминал, как ты отдавалась мне без остатка, и я сходил с ума от понимания этого. Наши отношения были разные, но все же прочны. Они были в приоритете для нас обоих, и между нами было немое понимание этого.
– Послушай, – положила я его руку на биение своего сердца. – Сейчас в моем пульсе бьется твое имя.
То прошлое, которое мы будем вспоминать в будущем, и есть наше настоящее. Я не знаю, стала ли тем человеком, которым хотела и видела в детских мечтаниях. Но одно я знала точно – я получила любовь, о которой всегда мечтала.
– Зачем ты меня отпустил?
– Ты начала управлять мной. Если ты не можешь отказать себе в чём-либо, например, в мороженом, то мороженое начинает управлять тобой. Если ты ограничиваешь себя в мороженым, то оно имеет над тобой двойной контроль. Поскольку теперь к дискомфорту по поводу его отсутствия примешивается ненависть к себе и чувство вины в случае, если ты не смог удержаться. Если же полностью отрицать мороженое, то оно властвует над тобой, ведь ему удалось отрезать кусочек твоей реальности. Борющийся за демократию оппозиционер никогда не станет свободным гражданином – он раб борьбы. Монах-аскет никогда не победит «страсть плоти» – он останется рабом отрицания.
– Но ведь мудрость заключается в балансе, – сказала я. – Между фатальным экстазом и самоограничением можно найти баланс.
– Да, – поцеловал он мои волосы. – И я понял это только благодаря тебе.
– Почему ты ушел, когда узнал об Оливии? Если ты любил меня долгое время, то наверняка знал, что у меня есть дочь.
– Донна…
– Нет, – смотрела я Адаму в глаза. – Я хочу знать. Я заслуживаю знать.
– Тебе будет больно, – видела я борьбу в его глазах.
– Мне и так больно, – сорвалась с места я. – От незнания мне больно.
– Ты не жила с Оливией все время. Ты отдала ее на воспитание другой семье, а когда ее родители погибли в автокатастрофе, забрала назад.
Ощущение вакуума. Будто нет ни звуков вокруг, ни воздуха в легких. Я хотела, чтобы мое сердце остановилось, но нет, оно стучало. Громче, чем в остальное время. Пытаясь словить губами воздух, я упала на пол и зажала рукой молчаливый крик, который издавала.
Я никогда не думала, что может быть так больно. Что можно чувствовать столько всего одновременно. Мир – иллюзия. Раньше я считала, что треть населения этой планеты – это бесформенная масса, которая считает, что, посмотрев телевизор, они личность. И так я никогда в жизни не думала, что душа может болеть. Я была уверена, что у меня нет души, и вдруг благодаря одному человеку мой мир перевернулся с ног на голову.
– Донна, – рванул ко мне Адам, прижимая к себе. – Случается так, что ты будто и не ты. Смотришь на себя и видишь незнакомца. Прошло много лет. – Мой плач перерос в истеричный крик, и я не могла остановиться. – Боже мой. Донна, прости меня.
Я не могла понять, как стала таким отвратительным человеком. Как могла отдать своего ребенка? Что вообще может подтолкнуть женщину отдать свою кровь, кроме смерти.
– Адам, что я наделала? Как я могла?
– Донна?
– Когда я была маленькой, я всегда говорила себе, что буду следовать своему сердцу. Буду следовать свету во всей темноте, а потом я выросла и стала дьяволом в женском обличье. Я не могу завершить все это, ведь просто не помню, когда все началось. Разбуди меня! Разбуди меня, пусть все это наконец-то прекратится. Что я искала? Кого я искала все время?
– Донна…
– Нет! Я нашла тебя, но потеряла себя. И себя я потеряла гораздо раньше.
– Ты взвалила на себя слишком много, Донна! – кричал Адам, смотря на меня с ужасом. – Донна, ты просто много пережила. Ты взвалила мир на плечи, но не забывай, что они хрупки, и у тебя только две руки. Жизнь – игра, милая, – прижал он меня к себе, когда я не переставала плакала на его плече, впиваясь ногтями в бицепсы. – Играй. Не строй планов, и я прошу тебя об одном – останься. Останься и борись.
– Мне негде прятаться.
– Тогда не прячься. Не беги от кого-то, и не убегай от себя. Ты монстр лишь у себя в голове.
Такое чувство, что прошло сотни часов. Было пролито литры слез и скурено тысячи сигарет. Килограммы размазанной туши вокруг глаз. И всё. В итоге – вакуум. Меня наказывают за что-то, или это необходимость наглой абсурдности – опыт? Все эти года научили меня главной науке – человековидению. Всё остается внутри. Оно не забывается, не выветривается и не исчезает. Это как будто бросаешь камень в море: сначала брызги, потом на дно. Внутри каждого, наверное, целый мегаполис камней, людей и слов, которых ты так и не забыл, хоть и обещал.
– И ты любил меня даже тогда, когда узнал, что я оставила своего ребенка? – спросила я спустя какое-то время.
– Да, Донна, пусть и ушел на какое-то время. Ты отталкивала меня. Ты мстила так, как умела, и это работало.
– В каком смысле?
– Твоя месть была аккуратной, тихой, такой, чтобы я какое-то время даже не понял, почему это происходит.
Люблю порой тишину. В ней много правды, без которой этому миру просто не быть.
«Отпустить – не значит сдаться. Чаще всего это единственное верное решение, победа над обстоятельствами». Эльчин Сафарли.
========== Глава 17 ==========
– Что вы помните?
– Ничего, – ответила я, смотря на женщину-психиатра. – Я помню, как мы закончили школу с Эмили и поступили в университет.
– Вы учились на разных факультетах?
– Да.
– Как вы думаете, почему вы оставались с Адамом, несмотря ни на что?
Я на мгновение задумалась и перевела взгляд на порез на своей ноге. Кто-то сказал, что человек должен научиться отпускать даже тех, кого любит. Это лишь великий закон привязанности. Когда ты держишься за человека из-за страха потерять свою любовь, то теряешь больше. Нужно лишь сделать глубокий вдох и позволить каждому отвечать за собственную жизнь. Ведь все люди в этом мире принадлежат только себе.
– Я думаю, что встретила его, когда была напугана. Он не отвернулся от меня, и я в свою очередь не смогла этого сделать. Люди не должны быть одинокими, и в конце концов, я думаю, что он мне просто показал, каково быть любимой. Потому что до этого я не знала, какой должна быть любовь.
– Мы не можем изменить других людей, Донна. Но мы можем выбирать тех, кто нас окружает.
– Больше всего в этом мире я не люблю людей без запаха. А со всем остальным смогу смириться.
– Вы должны стремиться быть лучше.
– Нет, – поднялась я с места, не отводя взгляд от женщины. – Я никому ничего не должна. Я смотрю на вас и вижу обычного человека, полного грехов и пороков, а вы рассказываете мне, какой я должна быть чистой и доброй. Вам-то откуда знать какой я должна быть, если вы сами далеко не ручей кристально чистой воды? Не пытайтесь учить жить других, когда после пожатия вашей руки людям хочется ее помыть.
– Да, но вы, Донна, не должны быть такой, как я.
– Никто не должен. Мы должны быть собой. И нет, я не говорю, что сама чиста. За мной, судя по всему, грехов на две жизни хватит, но я не поправляю нимб перед вами.
– Донна, – окликнула меня женщина, когда я собиралась уже открыть дверь. – Я вам не враг. И напоследок дам вам совет – сохраните мужчину, который есть в вашей жизни. Говорите ему, что ждали его и чего-то не могли сделать. Он сделает все, что вы захотите, несмотря на усталость или даже боль.
– Спасибо за совет, – ответила я с раздражением, выходя за дверь.
«О ней я думал всегда такими словами, как «неуловимая», «ускользающая», «редкостная». В ней была какая-то утонченность, не то, что в других, даже очень хорошеньких. Она была для знатока. Для тех, кто понимает». Джон Фаулз.
Что такое любимый человек? Нет, даже не так. Что такое половинка? Это человек, который дополняет тебя, или это тот, с кем ты смеешься? Все хотят найти правильного человека, но для чего? В чем смысл? Чтобы он любил тебя или для постоянного секса? Или же людям нужно, чтобы их барьеры рушили и заставляли пробудиться от этой скучной жизни. За эти дни я слишком часто говорила себе: «Я с ним только из-за дочери». Я повторяла себе все это слишком часто. Так часто, что из моих слов выветрился весь смысл.
Однажды я увижу море снова. Я надеюсь, что, когда буду смотреть, и в следующее мгновение, увидев «океан», снова утону в нем без остатка. И это новое имя заберет всю боль из прошлого.
«Я никогда не знал, до какой степени безумства может полюбить женщина. Без границ. Без рамок. Без принципов. До одурения полюбить. Женщины настолько сумасшедшие в любви, что от этого даже страшно. Она готова вложить в эту любовь все, что у нее есть. Она будоражит в тебе кровь. Она всегда знает, когда нужно уйти, а когда остаться рядом. И самое интересное, что она ничего не требует взамен. Ничего. Она просто говорит: «Я хочу знать, что ты есть». Тебе все кажется таким сумасшедшим и идеальным, потому что ты тоже в нее влюблен. Все, в кого мы влюблены, кажется нам совершенными».
Приехав домой, я увидела множество букетов цветов, расставленных по кухне, ванной и спальне. Смех моей дочери был слышен из ее комнаты, и когда я поднялась наверх и открыла дверь, увидела Адама, Эмили и ее мужа. Они о чем-то болтали, и когда взгляд Адама встретился с моим, я застыла. Жизнь сложна сама по себе. Она меняется, и меняются сами взгляды на нее. Но она хороша.
– Донна, у нас проблемы, – сказала Эмили, поднимаясь с пола.
– Насколько серьезные по пятибалльной шкале? – перевела я взгляд на нее.
– На семь.
– Милая, – обратился Адам к Оливии. – Мы пойдем поговорим, а ты поиграй сама.
– Папа, я не маленькая, – засмеялась она. – Идите.
Моя жизнь изменилась. Я улыбалась Адаму, а он все время говорил мне «я люблю тебя», когда злился или думал, что то, что происходит сейчас, плохо. Когда мы пришли в кафе, и Оливия вела себя как обычный ребенок, а я смеялась, Адам сказал, что любит меня. Она кричала, веселилась, и каждый раз, когда отказывалась от еды, Адам качал головой и улыбаясь смотрел на меня, говоря: «Я люблю тебя, Донна». Наша жизнь представляла собой постоянное веселье и проблемы, которые мы обсуждали дома, воспитывая потрясающую девочку.
«Знаешь, что по-настоящему сексуально? Чувство юмора. Вкус к приключениям. Внутренний свет. Бедра, за которые хочется ухватиться. Открытость. Уверенность. Скромность. Здоровый аппетит. Интуиция. Непосредственность. Находчивость. Другими словами – женщина, которая осознает, насколько она прекрасна». Кортни Мартин.
Мы спустились вниз, и Брайан отправился делать кофе.
