Текст книги "Самый бесполезный мутант (СИ)"

Автор книги: Allmark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

И она была в секунде от провала, когда свернула в тот коридор, где находилось первое из нужных святая святых – электрощитовая. Пару раз за время пути она видела вдалеке фигуры, но никто не обратил на неё внимания, никто не заинтересовался, и ей хватило самообладания не стрелять – да и какой смысл стрелять транквилизатором-то. А сейчас она с высоким худощавым блондином именно столкнулась. Не лоб в лоб единственно в силу того, что его лоб оказался сильно выше её. И всё же второй раз подряд ей повезло – от столкновения с молодого инженера слетели очки.

– Мэдди? – неуверенно и смущённо выдавил он, нащупав её плечо, – вот так сюрприз, что ты тут…

Видимо, он из той породы несчастных, что без очков видят мир скоплением неясно переливающихся бликов, подумала Мина, и сердце радостно ёкнуло, когда под её ботинком жалобно хрустнули очки, а в следующее мгновение в губы бедняги упёрлось дуло.

– Тшш. А то следующим будешь лапать апостола Петра, нервы у меня всё-таки не железные. Многое зависит от ответа на вопрос – есть у тебя доступ в электрощитовую?

Блондин истово закивал, а потом тигром – слепым тигром, да – бросился на Мину, впечатывая её в стену (привычно двинули под рёбра лямки корсета), падая вместе с нею на пол. Не промах… Забавно. Здоровый крепкий мужик бледнел и трясся, хотя отчётливо видел, что перед ним 16-летняя девчонка, пусть вид её, перепачканной в крови и грязи, с растрёпанными волосами и безумными глазами, навёл бы на мысли о неких древних хтонических чудовищах даже того, кто с фольклором сроду незнаком, а этот инвалид на оба глаза дерётся, серьёзно дерётся, и хана бы отчаянной дурочке, если б не вошедший ему в бок дротик.

– Медаль хотел? В принципе, заслужил, приятель, – Мина одной рукой зажимала рот ему, другой отирала кровь с разбитых губ, – но получишь посмертно, если я не попаду в электрощитовую. Потому что следующие два выстрела будут в глаза, и дротики застрянут в задних стенках твоего черепа. Кивни, если понял.

Блондин кивнул, судорожно пытаясь вдохнуть – Мина сидела на его грудной клетке, к тому же, её рука частично перекрывала его ноздри.

– Отлично. Видишь ли, у вас там биометрия. Надеюсь, отпечатки пальцев или сетчатка, а не слепок ануса, предыдущий мой собеседник был местами удручающе невнятен. Ты как считаешь, лучше встретиться с биометрическим датчиком целым, или по частям? Ну вот, здорово. У тебя, кажется, что-то около полутора минут, чтобы своими ногами дойти со мной до нужной двери. Советую больше не геройствовать, ты всё равно вырубишься, и пока кто-нибудь прибежит к тебе на помощь, к имеющемуся физическому недостатку добавится ещё пара. Меня-то, конечно, порвут на британский флаг и всё такое, но тебя это сильно утешит?

Половину драгоценного времени он всё же потратил на попытки борьбы, но уплывающий контроль над телом нивелировал все его преимущества в физической силе. Мина со всей силы впечатала рукоять пистолета ему в живот.

– Ещё раз. Или ползёшь в нужном направлении и делаешь, что сказано, или запоминай ощущение двух рук и двух глаз – проснёшься ты уже другим.

Где-то в соседнем коридоре слышался топот, но это было уже не важно. От двух до пяти минут нужно транквилизатору. От пяти до десяти минут нужно рамке, чтобы её ядовитый свет окончательно погас. Редко когда минуты бывали такими тяжёлыми, полновесными, но и они, так или иначе, истекут, чисто технически одна минута не может быть длиннее другой. Мина прижалась к прохладной стеновой панели, чувствуя, как всё сильнее кружится голова. Боль в плече и ноге мало беспокоила, потому что теперь болело всё тело. Избитое кулаками, стенами, адреналином, оно скулило на одной ноте, вымаливая отдых. Остановиться, отключиться, не чувствовать ничего – надолго, если не навсегда. Она ведь сделала что могла, дальше не её…

Нет. Останавливаться сейчас нельзя, чем дольше так простоишь, тем меньше шансов, что вообще когда-либо сдвинешься с места. Адреналин отпускает, перекручивая жилы, выпивая остаток сил, и верится, конечно, что она всё это действительно сделала, только не верится, что она может что-либо ещё. Это как остановиться, когда идёшь через снежную пустошь в метель, вспомнились слова кого бы вы думали – инструктора Джекобса, тебе начинает казаться, что не будет ничего страшного, если ты немного посидишь отдохнёшь, восстановишь силы, но это не твой внутренний голос говорит, это говорит твоя смерть. Иди, пока есть силы, а если кажется, что сил нет – не верь себе, иди, иди, иди. Ты прав, мужик, усмехнулась Мина, отталкивая от себя стену.

Из всех рассказанных Джекобсом историй почему-то в эту хотелось верить, такую фантастическую тогда, жарким вечером среди облепленных чахлой сосновой порослью древних камней. Может быть, он просто придумал это, может – пересказал случившееся не с ним, но сейчас, пробираясь полутёмными – она повернула не только рубильники камер, но и ещё несколько лишних, решив, что хуже не будет – коридорами, она не могла не думать об этом. О парне, только справившем своё совершеннолетие и решившем в ознаменование начала взрослой жизни поучаствовать в рискованном переходе – друг отца, который и заразил страстью к альпинизму, пытался отговорить, да куда там. В этом возрасте мальчику море по колено и горы по пояс, как, впрочем, и остальным членам команды – в основном студенты немногим старше его. Итог – место для стоянки было выбрано наихудшее из возможных, их накрыло сошедшей лавиной, и немногие успевшие проснуться и выскочить из палаток ничего, конечно, не успели сделать. Ему повезло больше, чем большинству товарищей – снежной волной его швырнуло на каменные глыбы, где он и лежал без сознания, пока всё не стихло. Наверное, это могло свести с ума – когда, открыв глаза, он увидел только застывшее снежное море там, где был лагерь. Словно его и не существовало, словно его товарищей, их палатки, их голоса стёрло ластиком с листа. Он понимал, конечно, что где-то там, под снегом, кто-то из них ещё может быть жив. Но человек – не сенбернар, чтобы почувствовать под ледяным одеялом слабое дыхание. И всё, что ему оставалось – это идти обратно, той дорогой, которой они пришли, в надежде дойти до возможной помощи, или выжить хотя бы самому. Мина думала, сворачивая в очередной коридор, крепче сжимая рукоять пистолета, чтобы сосредоточиться на его безразличной холодной твёрдости, а не растворяющихся в боли последних силах – что, может быть, в этом холодном безмолвии Джекобс оставил какую-то часть себя. Немаловажную часть. Что-то из области человечности, сострадания, любви к людям. Что было совершенно бесполезно там, где нужны были злость, упрямство, или тупое онемение – повторяющиеся действия, как преставление ног шаг за шагом, без их осмысления. И оно застывало и осыпалось ледяной крошкой, и он перешагивал и просто шёл дальше. О чём он мог думать тогда? О том, что приговорён без вины к медленной, ужасной агонии, о том, что раньше не видел так ясно страшное лицо одиночества. Быть может, он не мог упрекать команду в том, что они его бросили, но определённо мог упрекать в этом бога. И потом, конечно, были горячий чай, согревающие мази, пледы, были дни на солнечных пляжах, когда вынутое из портативного холодильника пиво становится горячим раньше, чем ты его допьёшь, но он так и не смог согреться. И раскалённый добела песок напоминал ему белый снег…

По-разному люди ломаются, это надо понимать. И сильнее всего ломает оставленность, одиночество. Как то, что произошло с Магдой…

Решение спрятаться в мужском туалете было оправданным ввиду появившихся в дальнем конце коридора фигур – слишком много, и пистолета с транквилизатором тут может оказаться недостаточно. И очень удачным в том плане, что она оказалась там не одна. Но не идеальным в принципе – есть победы, которые не доставляют особой радости. Невелика доблесть – застать противника врасплох, когда он, простите, на унитазе сидит, и уж тем более бесчестно – так и бросить спящего со спущенными штанами. Это будет для неё неприятным воспоминанием долго. Но зато у неё теперь есть кое-что и огнестрельное. Это очень кстати сейчас, когда мёртвая база совершенно однозначно и бесповоротно ожила, и здесь чувствуется этот загнанный пульс – глухая вибрация стен, возвещающая о происходящих где-то разрушениях, доносящиеся выстрелы и крики. Перелом уже произошёл, с детства завораживавший сюжет, когда окончательно и бесповоротно проигравшая было сторона всё-таки берёт реванш, и на самом деле можно б было уже никуда не спешить… Ну нет. Джимми предлагал, помнится, на случай, если пойдёт не по плану, какой-нибудь приз тому, кто первым доберётся до КЦ, так почему б, собственно, хотя бы не попробовать?

– Интересно, что это всё-таки за херня, – Джаггернаут с глубокомысленно нахмуренной физиономией мял в руках обломок антимутантской рамки.

– Криптонит, – хмыкнула Санни.

– Иди ты в задницу. Криптонит – он, во-первых, кристалл, то есть, камень, во-вторых – он иначе действует. Во все стороны, а не так, чтоб на вход нет, а на выход уже да. Да и зарядка от сети ему сроду не требовалась.

Из огромного кулака высыпался зеленоватый порошок, поблёскивающий остаточными искрами. Мина хмыкнула. Если б они тут не промахнулись на кое-чём другом, всё равно промахнулись бы на Джаггернауте. Даже полуразряженные рамки на него, конечно, действовали… Но, во-первых, это именно тот парень, для которого не проблема проделать другой вход в помещение при негостеприимности имеющегося, во-вторых, один таран каменным шлемом с разбегу ломает тонкую балку пополам, что размыкает контур, и… остальное можно уже доламывать не спеша и со вкусом.

– Ты смотри-ка, специалист выискался. Тебе не приходило в голову, что, модифицировав кристаллическую решётку криптонита, можно получить вещество уже с другими свойствами?

– Я смотрю, тут химик выискался, с незаконченным средним. Ты себе представляешь, сколько энергии нужно на разрыв молекулярных связей криптонита?

Их с этой дурацкой перепалкой никто не затыкал. В сущности, слушать это было даже приятно, как и смотреть на физиономии этих пятерых, замерших солдатиками посреди помещения – Санни обездвижила их так, что «живыми» остались только головы, украдкой затравленно озирающиеся вокруг.

– Как удачно, что все вы сейчас собрались здесь, – Магнето снова прошёлся мимо, движением пальцев обвивая шею очередного пленника куском вырванной электропроводки, – особенно вас, господин Оберг – о вашем существовании-то проблематично узнать, не то что застать вас где-то живьём. Что вас сюда привело? Руководили разделом добычи?

Шкафообразный в штатском, профессиональная принадлежность которого, впрочем, не оставляла сомнений, ничего не ответил, и ни один мускул на его словно вытесанном из камня лице не дрогнул, но на дне светлых глаз с набрякшими веками плескался страх.

– Думаю, вам интересно, почему вы всё ещё живы. Во-первых – не беспокойтесь, это ненадолго. Во-вторых – будет справедливо, если каждый из наиболее отличившихся сегодня игроков команды сам выберет, с кем из вас разделается.

Мина поднялась со своего места, перекатывая в пальцах шприц, которым любезно поделился Джимми. Предыдущий укол уже прекращал своё действие, новый – ещё не начал, но это было то, ради чего она поднялась бы и на сломанных ногах. Все пять пар глаз проводили её разной степени удивлённости взглядами, Майер, руководитель «рамочного» проекта, нервно засмеялся и замолчал так резко, словно ему выключили звук.

Огромный, в полстены монитор главного компьютера, сейчас демонстрирующий карту штата, усеянную непонятными непосвящённым значками, был сейчас главным источником освещения в КЦ – лампы работали тускло, в аварийном режиме. Мина опустилась в любезно придвинутое Мистик кресло с мягкой удобной спинкой и принялась одну за другой закрывать открытые программы, затылком чувствуя нарастающий шок наблюдателей. Бледно-золотые блики подсветки под пальцами напоминали популярные одно время кроссовки, включавшие свечение при соприкосновении подошвы с асфальтом.

– С рамками это было, конечно, гениально, – она какое-то время созерцала заставку рабочего стола, представляющую собой фотографию Белого Дома, – ну действительно, кто мог ожидать их здесь, зачем? Военная база и так по логике вещей не проходной двор. Да и минимум два мутанта у вас тут было, правда, естественно, с определённым, ограниченным доступом… Ну, рамок у вас тут всего семь и было – у камер и одна здесь, запечатывала второй выход из ловушки. Но почему-то ж этого вам казалось мало как меры предосторожности…

– Как, КАК?! – не выдержал Фоулер.

– Но это вот – не поспоришь, круче. Самый примитивный и гениальный фаерволл из возможных, – ухмыльнулась Мина, открывая «свойства диска», – та же биометрия, что лежит в основе рамок. Компьютер не подчинится ни одной команде мутанта, даже просто сворачивания окна, не то что очистки диска. Это мог сделать только человек.

В повисшей тишине чей-то затравленный мат прозвучал музыкой.

– Вы же, вроде бы, одна команда, – Мина крутанулась в кресле, переводя взгляд с ошалело мигнувшего экрана на бледного, как полотно, Фоулера, – почему вы в своей работе над браслетами опирались на данные десятилетней давности, слабоватые даже по тем временам, а Майер в разработке рамок учёл исследования маркера Х? Наверное, вопрос денег, как всегда. В ваш проект было вложено уже слишком много, чтобы его переделывать. Да и что могло случиться, в конце концов, если вы включили в свой спектр даже трисомии и редкие виды аллергий? Ну, может быть, встретится где-то два-три человека с новыми, не попавшими в спектр мутациями, маркера Х лишёнными, однако, начисто. Вы же не планировали встретиться хоть с одной такой погрешностью вашего проекта лично, верно?

– Ты… ты не мутант?

Господи, как же тупо и жалко это прозвучало. Мина любовалась бликами, играющими на игле шприца.

– Дефект псевдохолинэстеразы. Специфический такой дефект. Вы знаете, что такое псевдохолинэстераза, мистер Фоулер? Я вот не знала. И если б не вы с вашим повальным тестированием, я бы об этом, возможно, и не узнала никогда. Видите ли, моя мать, как множество домохозяек, имеет некоторые предубеждения против многих достижений фармацевтики, и с обезболивающими я за 16 лет жизни имела дело только пару раз. Было сложно за эти пару раз заметить, что анестетики имеют какое-то слишком короткое действие. По какому принципу моя аномальная псевдохолинэстераза гидролизует одни анестетики практически молниеносно, другие всё же медленнее, я, по правде, не поняла, запомнила только, что она гидролизует даже тетрадотоксин – что вообще как-то немыслимо. Знаете, что такое тетрадотоксин? Это яд фугу. Имеет сильнейшее нервно-паралитическое действие. Как я могла об этом узнать? В маленьком тихом Хармони даже суши-кафе нет, не то чтоб поваров, умеющих готовить фугу. Не подскажете ли теперь, какие преимущества мне это даёт перед вами? Разве что, мы б с вами предприняли путешествие в Японию и там пошли искать острых ощущений к повару, лишённому лицензии? Вы испытываете такое желание? Знаете, и я нет. В наших широтах тетрадотоксин встречается ещё в икре калифорнийского тритона. Вам когда-нибудь хотелось наесться икры калифорнийского тритона? Не знаю, как вам, а мне нет. Конечно, однажды эта аномалия всё же обнаружилась бы, если б мне потребовалась общая анестезия, но это в том случае, если б для неё не были выбраны те анестетики, к которым у моей псевдохолинэстеразы претензий нет. В обычной же жизни это куда менее заметно и функционально, чем, к примеру, нарушения выработки инсулина, и это даже не обнаружишь, если не искать специально. В принципе-то мутации гена выработки псевдохолинэстеразы науке известны, но – не такая, либо мои собратья по этой странной аномалии просто не попадали в поле зрения учёных. Поэтому ваше тестирование, действуя методом перебора и исключения, вычеркнуло меня из списка людей.

– Как давно ты знаешь? – тихо спросил Саймон. Он единственный был в поле зрения, оборачиваться на остальных Мина просто не смогла б сейчас найти в себе сил, от этого любые дальнейшие слова могут навеки пристыть к горлу.

– Ну, точно – со вчерашнего дня. Вообще меня всё не оставлял в покое вопрос одной умной женщины – «Почему Церебро тебя не видит?» Церебро, то есть, видела, но – не как мутанта. Поэтому они так удивились, когда услышали от Норы обо мне. Поэтому Джулия не смогла меня «подключить» – как и Билл до травмы, она могла объединять только мутантов. Вчера я осознала, что не могу вступить в завтрашний день, не зная всего наверняка, хоть это, может быть, и глупо. Монро тогда дала мне один полезный контакт, вот я и решилась попросить Мистик меня отвезти. Да, это был риск, ещё какой, но как видишь, доктор МакКой меня не съел. Вид у него, конечно, довольно пугающий, но оказывается, исключительно приятный индивид, способный к тому же не проявлять лишнего любопытства.

– Мистик! И ты молчала?!

– Я, вообще-то, с нею туда не заходила, – зевнула та где-то за спиной, – в мои планы не входил разговор с Хэнком на ближайшие два… дня. Но я не удивлена, да. Согласись, это всё объясняет. Вообще всё.

– Мисс… – голос Фоулера был хриплым, словно он молчал до этого минимум неделю.

– Мина. Просто Мина. К чёрту официоз.

– Зачем… То есть… – он нервно облизнул пересохшие губы. Удивительно, как даже на грани абсолютного, полного, бесповоротного финиша человек ещё может на что-то надеяться. Впрочем, его можно понять. Ведь они же переломили ситуацию в момент, когда даже белый флаг можно было уже не выбрасывать, – вы же понимаете, убрать ваше имя из базы – дело пяти минут.

– Наверное, – она наклонилась вперёд, опираясь на локти сложенных на коленях рук, – охотно верю. В первые минут десять после получения результатов это имело бы смысл. Тогда главной трагедией моей жизни было бы необъяснимое исчезновение моей любимой подруги. Исчезновение Куго, которого я весьма шапочно знала, уже вряд ли произвело бы сильное впечатление, а остальных я тогда и вовсе не узнала бы… Хотя знаете, верьте в это вы, а не я. А мне почему-то кажется, что даже если б я была единственной в Хармони, кто поступил бы по примеру филадельфийских квакеров, всё же это было бы именно так. По причине любви к справедливости. И плевать, что сказали бы родители. Но это, действительно, мелочи в сравнении с тем, что вы предотвратили бы. А теперь поздно, всё, теперь я обиделась. Переиграть не получится, господин Фоулер, история сослагательного наклонения не знает.

Клик мышки прозвучал как щелчок взводимого курка. Format С.

– Можно понять твоё желание отомстить нам, – голос Оберга был ровным, бесцветным, только эта бесцветность никого не обманет, – только стоит ли из-за ошибки нескольких людей мстить всему человечеству? Неужели ты не понимаешь, что ты делаешь?

– А вы уверены, что человечеству нужна такая ваша забота? – Мина мотнула головой в сторону монохромного прямоугольника экрана, – что природа или господь бог, ну, что-то весомее ваших собственных сил и амбиций поставили вас распорядителями истории? Чисто объективно – вы ничем не правее, вы точно так же боретесь за власть, и точно так же можете в этой борьбе проиграть. И почему это человечеству не надо мстить? Что в них – в нас – есть такого святого и неподсудного? Давайте честно, как человек с человеком – в истории нашего вида есть отдельные островки высокого в безбрежном море дерьма. И я не хочу сейчас сказать, что мутанты лучше, им не с чего быть лучше, они выросли из нас, их воспитывали мы, и вообще – рано пока судить о них как о виде, об их способности перерасти преподанную довольно хреновую науку. Вы уничтожали друг друга на протяжении тысячелетий, в сущности, это было основным занятием Homo Sapiens, и преимущественно вокруг этого вертелось всё остальное, а теперь вы так страшно обижены на то, что вас может – заметьте, ещё не попытался сколько-то заметно – уничтожить кто-то другой? И вам нужно посочувствовать в этой связи? Я должна разделить ваш страх перед Эмметом Шуманом? Был такой паренёк у нас в Хармони. Умел отращивать жабры и перепонки. И при этом в олимпийские чемпионы по плаванью не рвался, кстати. Мечтал стать учителем математики. А Крис Франк из Батлера умел оживлять увядшие цветы. На работе, причём, своей способностью не пользовался – там и цветов-то не было. Но его с этой работы, которой он, между прочим, 15 лет жизни отдал, выперли. За что? Да просто. Чтобы не создавать напряжение в чисто человеческом коллективе. До этого 15 лет, значит, не создавалось… Я, конечно, понимаю, что вы любой, самой невинной и позитивной способности придумали бы вредоносное применение, но это лично ваше дерьмо, не чьё-то ещё. Допустим, может быть, он поднатужился бы и воскресил чьего-нибудь безвременно почившего хомячка? Ну, вы же не маленькие и в курсе, что способности мутантов различаются не только по виду, но и по силе проявлений. То есть, едва ли он воскресил бы Саддама Хусейна, если уж за 40 с гаком лет своей жизни он научился только превращать гербарии в букеты. Вы, правда, можете сказать, что не хотели вот этого всего. И я даже поверю, вы не хотели, вам просто было плевать на подобные… издержки. Пусть слабеньких мутантов порешат очередные поборники чистоты расы, превосходящим, на всякий случай, числом, или они сами покончат с собой, не в силах выносить несправедливость жизни. Вам-то нужны сильные, ради этого всё делалось. Какая там, – она обернулась на Мистик, – команда для записей нулей во все сектора?

– Ты сочувствуешь жертвам среди мутантов, а о людях, убитых мутантами, ты не хочешь поговорить? – Майер дёрнулся так, словно введённая комбинация отозвалась в нём зубной болью.

– А о людях, убитых людьми, вы поговорить не хотите? Мы находимся, на минуточку, на военной базе, то есть, в месте, тесно связанном с уничтожением одними людьми других людей, и вы пытаетесь убедить меня не мстить человечеству? Надеетесь занять освобождённую преподобным Мюсанте нишу в эти последние минуты, пока вы живы? У меня в истории сроду значительных успехов не было, но что уж я хорошо заметила – вся история человечества состояла из войн, между ними как-то сложно найти какой-то просвет. В какой год на календаре ни ткни – кто-нибудь где-нибудь обязательно воюет. А где сейчас не воюют – там просто убивают из выгоды, из ревности, на религиозной почве. А что произошло бы, когда вы, как и планировали, активировали бы команду отключения чипов? Вы ведь рассчитывали, что мутанты, отвыкшие контролировать свои способности самостоятельно, устроят в городах и весях форменный хаос, и вы сможете сказать, что полумеры вроде браслетов не работают (Блоссома вы к тому времени, наверное, даже убрали бы, так что ему и оправдываться бы не пришлось) и нужно позволить вам разобраться с проблемой. Тут уж вы разгулялись бы. Вы ведь в курсе, что могло погибнуть много людей? Что там, вы на это и рассчитывали. Вы же понимаете, что всех этих людей убили бы вы? Какими, по вашим скромным расчетам, были бы очередные необходимые жертвы во имя национальной безопасности? Вам, впрочем, не привыкать. Вам же постоянно кто-нибудь мешал. Коммунисты, арабы, китайцы, теперь вот мутанты. В любой новой силе на этом сумасшедшем шарике вы готовы видеть только одно – потенциальную угрозу. Вы не в зеркало смотритесь, дорогие мои.

Фоулер был военным инженером, но до Оберга ему по самообладанию было далеко, и под взглядом Мины он нервно дёргался – лицом дёргался, конечно, больше ничем не мог, и это не могло не быть сладким ощущением. Он смотрел на бегущие по чёрному экрану биоса строчки взглядом, которым смотрят на заполняющую запертую комнату воду.

– Может быть, мы в твоих глазах не стоим ни сочувствия, ни внимания к нашим словам, – продолжал Оберг так же ровно, только выступившая на лбу испарина выдавала его, – но кого ты защищаешь? Какие бы обиды ты ни имела на этот мир, девочка, в том мире, которого хотят они, тебе нет места, это ты должна понимать.

– А вы уверены, что не понимаю? Я, наверное, рискую сейчас взорвать вам мозг, но видите ли – это совершенно не отменяет того, что он, – она кивнула в сторону Магнето, – прав.

Холодный серый свет обжёг отвыкшее тело почти зимним морозом – так резко, мучительно, бодряще. Идеальный образ смерти – безмолвная сирая пустошь под ровным пасмурным небом, когда кажется, что шаги отзываются надрывным, болезненным звоном, и рваное дыхание обречено погаснуть в этой стылой тишине. Но потом понимаешь, что это не снег – это пепел, лениво подхватываемый ветром. И обречённая боль – только в твоём собственном дыхании, и его, к счастью, перекрывает буднично-уверенный шаг идущих впереди: «этот мир принадлежит нам». Множитель каким-то чудом нашёл на этом поле побоища свободное место, чтобы посадить вертолёт.

Мина сделала глубокий вдох, подняв лицо к холодному стальному небу, и прижала к груди ажурную розу, сплетённую из деталей вытащенного ею из системника мёртвого диска. Как эта роза падает к её ногам – последнее, что увидел Фоулер перед смертью. Хорошо, что хотя бы некоторые мечты сбываются – самые скромные, вот как эта – убить одного из них вот так, унизительно, по-человечески. Она сбылась даже с лихвой – возможностью убить их дело…

Скоро, через считанные минуты, закончится эта странная и страшная сказка, в которую она вообще не должна была попасть. И нельзя задержать её ни на миг, схватив за руку Санни, или Мистик, или Саймона, или хотя бы попросить у Джимми ещё один шприц – у него там всё-таки лидокаин, вот только и он не поможет от разрастающейся в груди тягучей, сверлящей, словно медленно ввинчивающийся штопор, боли. Она сможет, она это переживёт, готовила себя к этому, как могла. Останется здесь, единственным, за отсутствием других фигурантов, ответчиком за произошедшее – чем не блестящий в своей абсолютной кошмарности вариант? К этому она точно готова. Гораздо больше, чем к всей оставшейся жизни без них. Без него. Никаких слов. Вообще никаких. Ни благодарности за всё, что было сделано – как оказалось, совершенно впустую, ни неловких сожалений за это разочарование, ни просто банальностей о том, как она их всех любит. Любое произнесённое сейчас слово может восприниматься как попытка отдалить неизбежное, вымолить позволение побыть хоть ещё немного там, где ей действительно не место. Она отдала эту призрачную возможность в тот момент, когда переступила порог его камеры, да впрочем, это всё равно не могло продлиться долго. Лучше так, в самом деле, лучше так. Просто остаться в стылом безмолвии, живой, но такой же недвижной, как эти обломки, эти присыпанные пеплом тела. Вырванной и отброшенной страницей. Молчать, словно тело сковал лёд.

Тёмный проём проглотил Санни и Джаггернаута, не прекращавших препираться всё то время, пока были в пределах слышимости, Мистик и почти висящего на ней Керка, хромающего Саймона, поднятый лопастями ветер заставил алый подклад плаща трепетать неуместным здесь маковым цветом, и можно было для самой себя списать слёзы в глазах на этот ветер, бросающий в лицо горький пепел. Больше не обнять, никогда не обнять, только взглядом на прощание. И снова не дойдут до адреса слова тихим шёпотом: «Живите. Столько, сколько сможете. И оставайтесь свободным».

– Черепаха! – прогремело сквозь нетерпеливый рокот машины, – тебе особое приглашение нужно? Живо в салон! Не можешь налюбоваться – попрошу Мистик фото сделать!

Не веря в услышанное, она сморгнула раз, другой – но стоявшая в так и не закрывшемся проёме фигура не исчезла. И хорошо, что онемели губы, что от холодного ветра перехватило горло – невозможно удержаться от крика, когда этот штопор из груди, к которому только было привык, резко вырывают. А вслед за этим цепкий панцирь стиснул тело по свежим синякам, рванул её в направлении машины.

– Ты меня не расслышала? Быстро!

– Есть, сэр.

========== Эпилог ==========

Комментарий к Эпилог

Тайминг главы – после третьего фильма

В кабинете, благодаря увлажнителю воздуха, весенняя жара почти не ощущалась. Однако, наблюдая за ползущей по матовой поверхности зеленоватого шара в подставке-руке мухой, доктор Кристи ощущала с нею глубокое духовное родство. Она с большим удовольствием просидела бы весь день за текущей бумажной рутиной, над которой, спасибо более чем двадцатилетнему опыту, думать практически не приходится, а то, может быть, и подремала бы. Но сидящая напротив девушка, хоть от волнения, видимо, и выглядела младше своих лет, почти школьницей, казалась несгибаемой, как армированная колонна. Возможно, такое двойственное впечатление создавалось строгой причёской и плотной тёмно-синей блузкой, странной в такую жару. И приходилось её слушать, хотя бы для того, чтоб поскорее отделаться от неё.

– Меня заверили, что, поскольку я близкая родственница, решения суда не требуется, достаточно вашего согласия.

Доктор Кристи вздохнула, глядя на упрямо поджатые губы посетительницы. Бедняжку можно понять, решиться на такую судебную тяжбу непросто, и не только потому, что на услугах адвоката можно разориться. Лично она на её месте, пожалуй, скорее наоборот сделала бы вид, что её нет, на случай, если суд додумался бы до розыска родственников. Хотя, если честно, она вообще не могла представить себя на месте этой девушки, и не хотела представлять.

– Мисс Сандерс, я думаю, вы должны понимать, что это… не рядовой случай, когда я не имела бы совершенно никаких возражений против того, чтоб передать пациента в семью…

Она бросила взгляд через плечо девушки, на застывшую безразличным изваянием у противоположной стены Джейн. Судя по выражению её раскрасневшегося после прогулки по залитому солнцем коридору лица, она как раз не имела никаких возражений, что там, она была рада перспективе избавиться от проблемы, но пока предпочитала молчать и слушать.

– Но ведь, согласно заключению комиссии – и вашему, насколько я поняла, тоже – дедушка больше совершенно не опасен. Он просто старый человек, нуждающийся в помощи и уходе. Я понимаю, вас может смущать мой возраст и невысокий материальный достаток, но я хорошо осознаю, что я на себя беру. Кроме того, моя сестра обещала мне помогать, у неё медицинское образование, хотя она, конечно, сейчас занята детьми…

Маргарет рассеянно переложила с места на место бумаги, скользнув взглядом по фотографии Джудит Сандерс – на ней она выглядит ещё серьёзней и немного старше, чем в жизни. Хотя бы можно поверить, что ей 21 год и она обеспечивает себя сама.

– Не уверена, что вы вполне понимаете. Конечно, сейчас это так, но не стоит забывать, что в недавнем прошлом он – один из самых опасных террористов в мире… – она запнулась, осознав, что на этот аргумент Джудит, в общем-то, уже ответила, здесь на её стороне, действительно, заключение комиссии и прошедшие почти три месяца, – если честно, мне на самом деле сложно понять ваш порыв. Вы ведь говорили, ваш… дедушка едва ли знает о вашем существовании? То есть, он для вас совершенно посторонний человек, как и вы для него. И вы готовы к тому, чтобы жить под одной крышей…