Текст книги "Самый бесполезный мутант (СИ)"

Автор книги: Allmark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Видимо, психолог вёл достаточно здоровый образ жизни, потому что на какое-то время его физиономия разочарованно скривилась.

– Что ж, – он снова лучезарно улыбнулся, – надо заметить, ты великолепно рисуешь, Мина. У тебя определённо талант. Теперь нарисуй человека.

Главная проблема психологических тестов – в предельной расплывчатости заданий. Человека… Какого человека? Мужчину, женщину, белого, чёрного? Нет, понятно, что в том и смысл теста – что выберет тестируемый и как это изобразит… И что бы и как бы ты ни рисовал, невозможно нарисовать так, чтоб у тебя не нашли какую-нибудь проблему. Понятно, конечно, что это их работа, но люди без патологий-то существуют вообще?

Интересно, что будет, если она попытается нарисовать самого Фрэнка. Кто-нибудь так пробовал? Было бы любопытно… Но не факт, что получится похоже, а если он не поймёт – как-то обидно будет.

– Ух ты… занятно, – он вытянул шею, – ты нарисовала женщину…

– А женщина что, не человек?

– Нет-нет, всё хорошо, просто… довольно необычно…

– Вы шпаргалку с расшифровкой рисунка женщины забыли что ли?

Фрэнк пожевал губы, но решил, видимо, на это ничего не отвечать.

– Ну и, наконец, нарисуй дерево.

Главный вопрос всех времён и народов – почему все эти, мать их, психологи не предполагают, что человек мог не единожды уже иметь дело с этими тестами? В школе, а кто-то в детском саду, а многие потом в интернете. И знать все расшифровки. Или надеются, что человек в любом случае не может изменить своей художественной манеры – своих взаимоотношений с перспективой, компоновкой на листе, умения или неумения простраивать пропорции, накладывать штриховку? Зря…

Фрэнк положил перед собой все три рисунка и какое-то время напряжённо их изучал. Кажется, те выводы, что он делал из них, совершенно не сходились у него с характеристиками, выданными Бейглом или кем там ещё.

– Что ж… Скажи пожалуйста, почему ты нарисовала именно такой дом?

– А разве это не вы мне должны рассказывать? Ладно… Вы ведь не уточняли – мой дом, или дом моей мечты, или – старый дом, новый дом, одноэтажный, двухэтажный. Не от чего отталкиваться. Поэтому я изобразила некий эталон дома…

– Из рекламы.

– Ну да. В рекламе ведь всё даётся… психологически выверенное, вызывающее расположение у большинства зрителей или по крайней мере у целевой аудитории. Поэтому – дом, ассоциирующийся с семейным счастьем семьи среднего достатка, окружённый садом – прорисовать его как следует мне, увы, времени не хватило… Работая с одним цветом, не передашь всех значимых символов, по крайней мере, тех, которые заключены в цветах и их сочетаниях, кроме того, приходится учитывать, что в рекламе и в психологических тестах одни и те же элементы могут иметь разное значение, например, в тесте занавески будут обозначать скрытность, а в рекламе они показатель домашнего уюта, женской руки… Поэтому я изобразила их отдёрнутыми. Но невозможно представить дом совсем без занавесок. В рекламных проспектах иногда используются жалюзи, но не все находят этот момент позитивным, считая, что жалюзи – это более офисная, рабочая деталь… Так же я знаю, что закрытая дверь символизирует замкнутость и недоверие, но дверь дома по умолчанию всё же закрытая, если только за секунду до того кто-то не выбежал оттуда в панике. Так же водосточные трубы символизируют мнительность, но сейчас осень, и водосточные трубы были совершенно естественной ассоциацией, хоть я и не помню, если честно, были ли они на домике из рекламы.

– Вот как… Значит, ты акцентировала внимание на других деталях… Какие из них тебе кажутся наиболее значимыми?

Это становилось, в конце концов, весёлым. Весёлым своей бессмысленностью, откровенной неуместностью здесь и сейчас. Это отвлекало от мыслей, от бурлящей внутри паники, которой просто нельзя позволять прорываться наружу – на том и спасибо.

– Все. Дом немыслим без стен, крыши, окон, дверей, земли, на которой он стоит. Поэтому я всё прорисовывала одинаково старательно, а толщина линий зависит от того, контур это или штриховка, ближе предмет к зрителю или дальше. Любой, у кого в школе было рисование, об этом знает.

– Действительно… – кажется, Фрэнк изо всех сил давил раздражение, – а чем тебе так импонирует этот домик из рекламы? Почему ты выбрала именно его?

– Я ведь объяснила – как некий готовый эталон.

– То есть, тебе не хотелось думать самой?

Если б ты знал, до какой степени. Нет, думать о том, что её друзья сейчас далеко отсюда, что они в безопасности – исключительно приятно. А вот о том, проклинала ли себя Лили, что послушалась и оставила их, и какой отличной выволочки выхватил Джимми, когда вернулся домой позже рассчитанного и без неё, и что было с Керком и Санни, когда они услышали… Объективно всё это хоть и малоприятно, но приемлемо – что они по сути обменяли менее значимый элемент на более значимые. Но ведь не для Керка и Санни…

– Совершенно верно. Кроме того, тест ограничен во времени, и было бы обидно, если б какие-то детали я просто не успела прорисовать, а вы сделали бы из этого далеко идущие выводы.

– Тебе не хотелось бы, чтоб я составил о тебе превратное мнение?

– Вы всё равно его составите. Но ведь укрепление в неверных предпосылках может помешать вам в дальнейшем.

Фрэнк какое-то время молча смотрел на неё, потом взялся за следующий рисунок.

– Почему ты решила изобразить женщину?

– Примерно потому, о чём вы и сказали – обычно по умолчанию рисуют человека-мужчину, а это терминологически не совсем верно.

– Это какая-то реально существующая женщина, или тоже картинка из какой-нибудь рекламы?

Это Джуди, подумалось Мине, если уж искать какие-то реальные параллели. Есть некоторое сходство. Ну, почему не считать Джуди тоже за некий эталон, в классе она всегда была самой популярной, душой компании, и все психологические тесты тоже говорили всегда о её открытости, дружелюбии, умении налаживать социальные связи – о чём она сама с гордостью сообщала.

– Нет, просто абстрактная девушка. Не то, кем я хотела бы быть, если вы об этом.

– Я этого и не говорил… Значит, в данном случае ты не отталкивалась от неких заранее заданных параметров?

– Этого я не говорила. Ну, я изобразила кудряшки, потому что это довольно-таки распространённая причёска, кудри, длинные ресницы и платье – это те элементы, которые в достаточно стилизованном рисунке – а за время теста особо не разгуляешься – однозначно позволяют идентифицировать фигуру как женскую, а не мужскую. Хотя можете, конечно, считать, что это трансвестит, невозбранно – в борьбе с излишней схематичностью я довольно резко обозначила подбородок, чтобы он не был мультяшно-треугольным, и мышцы на руках и ногах…

– При этом ты достаточно плохо прорисовала кисти рук – точнее, совсем не прорисовала – и ступни.

Каково Джимми было пережить такой удар – его обычно всесильная авантюрность дала трещину, объективная реальность оказалась сильней. Каково ему было рассказывать о произошедшем – особенно Керку и Санни… Почему ж она была такой безглазой, её так опьянила близость финиша, что она не заметила того человека в комнате…

– Я рисовала их последними, это логично. Кроме того, кисти рук не видны из-за расклешённого платья. Они тонут в складках. Если человек просто стоит, ничего не делая, ничего не держа в руках, его руки лежат именно так. А на ногах туфли, они у меня просто плохо получились. Кроссовки нарисовать было б легче, но кроссовки не надевают с платьем.

– При этом, хотя ты изобразила платье и причёску, как идентифицирующие признаки, туфли у тебя без каблуков…

– Каблуки – зло. Попробовали бы мужчины на них походить – не считали бы неотъемлемым признаком женщины. Много и на низком каблуке очень красивой обуви.

– Ладно, спрашивать про жизненный прообраз дерева не буду…

Жизненный прообраз был бы, если б она изобразила сеть ветвей, оплетающих её шкаф, две из которых опоясывали её тело. Она б, может быть, даже смогла изобразить их достаточно похоже… Но вот уж хрен ему.

– А в этом рисунке ты тоже пытаешься казаться не такой, какая ты на самом деле? Мина, какой смысл в тестировании, если тестируемый не честен…

– Я вроде бы и не обещала вам честности. Да и за консультацией к вам не обращалась.

– Ты сейчас в очень… непростой ситуации, глупо отказываться от поддержки.

Поддержки… Хотя после Бейгла она уже вполне научилась пропускать такие моменты равнодушно.

– Почему ты не смотришь в глаза, Мина?

– Как-то не привыкла. Это может восприниматься как вызов, или как бесцеремонное разглядывание – не каждому такое понравится. Да и в основном ничего интересного я там не увижу.

– А что увидишь?

– Задние стенки черепа.

Фрэнк шумно вдохнул и медленно выдохнул, нервно шурша листами.

– Я прекрасно понимаю, что эта маска помогает тебе справиться, что ты не видишь оснований для доверия мне, и…

– Я не вижу смысла в том, чем мы вообще тут занимаемся. Уж извините за такой неуважительный отзыв о вашей профессии.

– То есть, ты отказываешься от дальнейшего тестирования?

– Просто экономлю ваше время, – Мина кивнула на листы, извлечённые Фрэнком из папки, – тест Роршаха?

– Да. С ним ты тоже знакома?

– Господи, его во всех фильмах, где совершаются какие-либо преступления, показывают. Ничего не получится. Я не вижу в чернильных пятнах ни цветов, ни облаков, ни людей. Только чернильные пятна. У меня, видите ли, проблемы с воображением. Вы что, это по предыдущим рисункам ещё не поняли? Очертания пятен не соотносимы ни с каким силуэтом, им либо не хватает каких-то деталей, либо есть лишние.

– Тем не менее…

– Как это вообще даёт какой-то результат при условии, что человек не жил в ящике? Допустим, человек изначально видел в пятне бабочку, но узнав, что это не слишком хороший результат, он приучит себя видеть что-то другое. Это не сложно. В интернете полно таких картинок – которые можно читать как лицо старика или как лицо девушки, или балерина, которая кружится то в одну, то другую сторону.

– Но сам-то человек всё равно знает, что на самом деле он видит.

– Но вы-то об этом не узнаете, так какой смысл? Вы психолог, вам, конечно, необходимо верить, что вы понимаете о людях то, чего они сами о себе не понимают. Но для некоторых дерево – это только дерево, а чернильные пятна – это только чернильные пятна. Если вы узнали из этих рисунков и этой беседы что-то о моей личности, о моих страхах и особенностях, что даст возможность пригрозить мне каким-нибудь диагнозом, за который меня отправят в некое здание с мягкими стенами, в которое обычно никто не хочет попадать, если я не буду сговорчивее… Придумать диагноз можно любому человеку, благо понятие нормы весьма расплывчатое. Найти, чем напугать, можно тоже любого человека, бесстрашных нет. Но я не собираюсь облегчать вам эту задачу.

Главное – что никто из них не отправится в очередную авантюру по вызволению её. Этого уж точно никто не допустит… На носу атака на базу, где Фоулер и этот самый контроллер, если он действительно существует, об этом сейчас надо думать. Знать бы, что он там у себя пишет…

– Что ж, – Фрэнк отложил папку к краю стола, – если ты хочешь поговорить об этом…

– Я – не хочу. Это вы хотите.

– А я этого и не отрицаю. Но ты замкнута на одной мысли – что все хотят вытянуть из тебя какую-то информацию о твоих друзьях…

А всё, о чём должны думать Фрэнк, Бейгл и прочие тут – это что самое главное происходит здесь. Пока они заняты ею – они меньше заняты какими-нибудь другими пакостями.

– О, а вы, наверное, хотите сказать, что вас интересует совсем не это, а мои школьные годы, взаимоотношения с родителями и всякие там психологические травмы?

– А почему ты не допускаешь, что это так и есть? Как я уже сказал, я немного не из этой конторы, их работа не очень влияет на мою, моя – на их. И мне гораздо интереснее другой вопрос – что привело тебя к тому, что ты сейчас здесь.

– Думаю, это достаточно очевидно – я приняла участие в вооружённом нападении.

Нет, чего нельзя отрицать в профессиональных успехах Фрэнка – самообладание у него отменное.

– Я полагаю, ты не выдашь никаких военных тайн, если просто расскажешь, как твои друзья стали твоими друзьями, за что ты их ценишь. Это не в ущерб им, не в ущерб тебе. Даже в тюрьме бывают не только допросы, а просто разговоры по душам. А я не твой тюремщик, не твой следователь и даже не твой психолог, мне просто предложили побеседовать с тобой, и я принял это предложение, потому что мне интересно, веришь ли ты в это или нет.

Мина улыбнулась.

– Почему в таких случаях всегда не хотят допустить, что никаких военных тайн пленник и не знает? Ему может быть просто не положено их знать. Может быть, он в своей организации столь низкого ранга, что просто выполняет приказы и никогда не задаёт лишних вопросов? Почему люди обижаются, если их считают тупыми, но сами не гнушаются считать кого-то тупее себя? Ведь логично предположить, что, если б я даже и знала, где сейчас находятся мои друзья – точнее, куда они собирались отправиться сразу после этой операции – то после того, как меня схватили, они переменили планы, и эта информация была бы в любом случае не актуальна.

– А ты говорила им это?

– А смысл? Разве где-то когда-то верили пленнику, говорящему, что он ничего не знает? Сперва они думают, что можно уговорами и настойчивостью добиться от человека того, чего он не знает, потом они считают, что добиться этого можно временем, лишеньями, болью. Конечно, можно б было что-то соврать… Но я не талант врать.

– Я б так не сказал. Но и по тому, как человек врёт, можно многое понять о нём. Под маской снисходительности и иронии очень хорошо видны страх и отчаянье, которые захватывают тебя всё больше. Ты не видишь выхода, точнее, любой из предлагаемых выходов тебя не устраивает.

Почему же, один устраивает – таблетка цианида. И всё. Не будет больше ничего – ни воспоминаний о живой Магде с мёртвыми глазами, ни вопросов, когда ж она перестанет быть настолько слабым звеном… Ну или просто – продержаться до того, как эту чёртову базу разнесут по кирпичику. Тогда уж делайте что хотите.

– Универсальный выход – ногами вперёд, не будете ведь спорить? Пленник жив до тех пор, пока от него надеются что-то получить, а когда получат – его жизнь уже гроша ломаного не стоит. Так что упорство – не более чем продление агонии, а капитуляция – собственноручно подписанный смертный приговор. Но во-первых, я не склонна к суициду, во-вторых – во всём этом нет вообще никакого смысла, потому что мне нечего рассказать, но в это хрен-то кто поверит. От меня не зависит ничего, Фрэнк, так что будет так, как будет, я не в силах на это влиять.

– Ты хочешь, чтоб я так думал, и возможно, ты сама хочешь так думать. Неплохой выход из неразрешимой ситуации…

– А какой больше? О моих друзьях мистер Бейгл может вам рассказать больше, чем я. У него там, в досье, всё есть. Что у Лили приятный южный выговор и шрам на левой ноге… ну, теперь два шрама будет. Что у Майка чуть ниже зрение у одного глаза, но ему это, в общем-то, не мешает. Вот что Нора в школе пела в хоре и рисовала стенгазету, я не знала, она мне об этом не говорила. Что у Зака был роман с женщиной на семь лет старше его – тем более. Видимо, я у них всё же не объект для слива всех секретов. Они знают их имена, их биографии, что им может быть нужно от меня? Послушать, почему они мне так дороги, сколько лет кого из них я знаю, как Нора пьяная заплетала мне афрокосы или как мы с Джулией однажды меняли колесо на машине под проливным дождём? Сомневаюсь. Предсказать, где они могут осесть, или где нанести следующий удар? Они за что-то кормят своих аналитиков, вот пусть с них и спрашивают, при чём здесь я.

Фрэнк наклонился вперёд, улыбаясь ласково и несколько напряжённо.

– Понятно, что тебе удобнее делать вид, что речь об этих твоих друзьях, Мина, но думаю, ты понимаешь – они в курсе, что ты не из этой команды. Ты вообще плоховато знала этих людей, вплоть до того, что некоторых из них никогда в жизни не видела. Иначе обратила бы внимание на некоторые несоответствия в этих досье. К примеру, ты знала бы, что у Норы зелёные глаза, а не голубые, а у Зака нет и не было татуировок. Ты из другой компании – той, которая уже однажды помогла им выпутаться из неприятностей, и после этого координировала их действия, давала указания…

Отрицать? Это всегда вариант. Знать бы, на чём они основываются, какие козыри у них, или чистый блеф… С какой бы параноидальной предусмотрительностью ни осуществляли связь, всегда могло что-то пойти не так. И это ещё более остро возвращает нас к вопросу – мог ли попасться кто-то ещё, одна ли она здесь. Джимми говорил, что если хоть один дубль ширнут транквилизатором, соберётся он именно в спящего. Это как-то совсем не обнадёживает…

– Не помню, чтоб я хоть как-то комментировала зачитанную мне информацию.

Ну да, не сложно было заметить, что они с Джимми – два новых лица, которых не было в перестрелке после зачистки логова «Братьев чистоты». И если со слов тех полицейских, после освобождения команды Джулии, были составлены фотороботы – Джимми они точно могли идентифицировать. Есть вероятность, что они приняли её за Санни? Наверное, некоторая есть… А дальше? На что ещё они могли опереться? В той операции на вокзале Джимми не участвовал, зачистка складов была в две команды… Нет, если у них есть данные обо всех этих событиях и минимальные мыслительные способности их связать…

Либо здесь больше никого нет, либо это не Джимми, либо от Джимми они видят ещё меньше вероятности чего-то добиться. Потому что иначе она была бы им без надобности. Если б можно было знать наверняка… Но стоит показать такой интерес – они несомненно за это зацепятся. Лучше подождать, пока проговорятся они, не она.

– Так что, думаю, ты должна понимать моё любопытство. Не каждый день встречаешь человека, близко знакомого с легендой… И любопытство по поводу твоей способности тоже – в команде Магнето посредственностей не бывает.

Видимо, что-то такое в лице Мины при этих словах промелькнуло, потому что она прямо-таки почувствовала, как он ещё более жадно впился в неё взглядом. «Тебе нужно учиться лучше скрывать эмоции»… Да уж действительно.

– Вы начинаете воспринимать как истину только возникшее у вас предположение? Кажется, это не очень хороший знак, но вам, как психологу, конечно, виднее.

Улыбка Фрэнка дрогнула, словно пошла рябью.

– Обычно человек избегает говорить о чём-то, что является для него тяжёлым, болезненным…

– Нет, иногда человек избегает говорить о том, что просто не ваше дело.

– Вероятно, ты чем-то крупно обязана ему, возможно – жизнью? И ты полагаешь, что теперь обязана оплачивать этот долг так? Я понимаю, что заслужить его признание для тебя должно быть очень важно, а других, менее драматичных путей к тому не сложилось… Ты хотела что-то сказать?

– Нет-нет, я лучше послушаю вас, мир ваших фантазий очень меня увлекает.

– Как психолог, я могу предположить, что ты воспринимаешь его как отца – сильного, строгого, но справедливого…

Мина посмотрела на него устало и печально. Секунду-другую ей хотелось спросить его, нельзя ли как-нибудь так сделать, чтоб действительно воспринимать Магнето как отца, самой от этого было бы исключительно легче…

– Не хочу показаться грубой, но это звучит бредовее, чем все толкования графических тестов, вместе взятые. В какой-то мере можно, конечно, сказать, что мы воспринимали Джулию как мать… Мы с Норой, по крайней мере. Хотя она не настолько нас старше. Но я совершенно не вижу, на что это влияет.

Фрэнк встал, вальяжной походкой обошёл её стул. Мина напряглась, проигрывая вероятные сценарии – рука, если что, всё ещё недалеко от карандаша, дёшево ему ни одно действие не дастся, пиратская повязка ему должна оказаться к лицу… Но он просто положил ладонь ей на плечо. Не всю ладонь – пальцы. И несильно сжал.

– Одна из любопытных деталей, из-за которых мне захотелось увидеть тебя лично – вот этот корсет. Зачем он на тебе?

– Мне так нравится.

– Нравится, вот как?

– Кто-то прикалывается по пирсингу, туннелям, тату, а у меня вот просто корсет. Это что, запрещено? Корректирует сколиоз…

Губы Фрэнка почти коснулись уха, развернуться и всадить карандаш ему в физиономию захотелось ещё сильнее.

– Я сам, конечно, не видел, но поверю тем, кто видел, на слово – он цельнолитой. Впрочем, я и не представляю технологию сварки металла на живом человеке без всяких следов ожогов на теле. Не так много на свете людей, способных сделать подобное. По крайней мере, известен только один…

Спасибо ему хотя бы за одно – что руки, уходя, связал спереди, а не сзади. Может, по недомыслию, может, намеренно, чтоб было немного полегче. Ну, меняет это, в конечном счёте, мало что, разве что на ноги подняться несколько проще. Можно, в принципе, ухватить стул и угостить им того, кто следующим сунется. Далеко она, разумеется, не убежит, но всё ж какое-то развлечение.

Да, ещё спасибо ему за то, что своей болтовнёй отвлекал от начинающего выбешивать голода. Когда с кем-то говоришь, можно хотя бы об этом не думать. Через сколько времени, говорят, проходит это мерзкое ощущение и наступает голодная эйфория? Скорей бы. О чём бы противном пока подумать, чтоб перебить? Мистер Бейгл не в счёт, примелькался как-то.

Вот, кстати, теперь можно почесаться. Не везде, но хоть где-то. Хоть какое-то наслаждение в этой жизни осталось. Хмурая тётка опять зашла, сводила в туалет. Попросить её ещё почесать спину, раз такое дело?

На сей раз она проснулась не сама – её достаточно бесцеремонно разбудили. У мистера Бейгла кончается терпение, или всё-таки всё ещё идёт по плану?

– У меня для тебя дурные новости с утра, красавица. Ломать комедию тебе теперь будет значительно труднее – твоя подружка рассказала нам всё. Ну, всё, что знала она, конечно. Некоторых подробностей мы всё же хотим и от тебя – и поверь, мы их добьёмся.

Спросонья легче застать человека врасплох, и Бейгл явно увидел ужас в её глазах.

– Передаёт тебе привет… Давай, вставай! – он дёрнул её за раненое плечо, явственно с пониманием, что схватился за рану. Прежде он поднимал её как-то аккуратнее.

Мина запоздало рванулась, решив всё-таки не изменять принципу не облегчать им жизнь, но голодание делало своё, сил было уже не столько, а кулак Бейгла доделал, и пока она, согнувшись, шёпотом злорадствовала, что всё-таки и он ушиб костяшки, попав по нижнему краю «лямки», он подтащил её к стулу и не очень бережно сгрузил на него.

– Да, твоя подруга. Ей тоже упрямства не занимать, но как видишь, мы умеем находить подход.

Врёт? Они врали уже столько, что наивно было бы хоть чему-то верить. А если нет? О ком он говорит – Лили, Нора? Джулия?

– Не умеете. То, что вы перешли к рукоприкладству, говорит о вашей слабости, а не моей.

– К сожалению, если добра человек не понимает, приходится переходить к воспитательному тумаку, – Бейгл плюхнулся на свой стул, – и в целом, не имеет значения, что ты думаешь об этом, имеет значение результат.

– Ну поздравляю, вы столь отважны, что одолели хрупкую женщину, что дальше? Раз она вам всё сказала – танцуйте и получайте премию, при чём здесь я?

Смотреть на такого Бейгла не более приятно, чем на прежнего. Фальшивая любезность просто утомляла, а на это противно смотреть именно потому, что настоящее. Это, наверное, называют хищным, только почему? Хищник, охотясь на дичь и даже пожирая её, предельно честен, и, если смотреть отстранённо, по-своему прекрасен – в его азарте, радости от своей силы и ловкости, радости от вкусного обеда всё-таки сквозит жизнь. Здесь не больше жизни, чем в этих стенах. Работа. Обязанность. Если он и испытывал радость хищника, то лет двадцать назад. Посоветовать ему, что ли, побеседовать с Фрэнком на предмет, как вернуть вкус к жизни…

– В глаза смотри!

– Зачем?

– Если я сказал – смотри, значит, смотри! – он дёрнул её за ухо.

На крик может быть только одна реакция – окаменеть, онеметь. Хотелось бы, чтоб до слёз не дошло… Но физиология – это всё-таки не то, что так уж легко контролировать.

– Что, ёрничать уже не хочется? А слышала бы нашу беседу – навеки перехотелось бы.

Это тоже старая уловка – «твой подельник тебя сдал», в надежде на легковерность подследственного – а мало что ли легковерных? Нет никаких оснований верить, что кто-то ещё у них в руках, тем более – что они действительно чего-то добились.

– Так вот. Вопросов немного, чётко и обстоятельно ответить на них не составит труда. Первое. Местонахождение базы.

Возможно, это вроде чередования холода и тепла – что, как известно, рушит камень. И завтра он, как ни в чём не бывало, зайдёт спокойный, благодушный, с прежней симуляцией заботы… Разве не должно захотеться сказать ему что угодно, чтоб он таким и оставался?

– Чьей?

– Не прикидывайся! – глухо, угрожающе рыкнул Бейгл, – твоя подруга достаточно внятно рассказала, на кого вы работали. А я достаточно внятно спросил. Где. Ваша. База.

– На дне Марианской впадины. География, 7 класс.

Бейгл схватил её за шиворот и притянул через стол к себе.

– Я похож на идиота?

– Это уже следующий вопрос?

Вот и лицом об стол. Хорошо, не носом, щекой, но искры из глаз посыпались. Но хоть без кровищи. Пока.

– Где. Ваша. База. Предупреждаю, за ответ «не знаю» будет очень больно.

Интересно, в первых разговорах он всячески давал понять, что времени у них – бесконечность, и они могут позволить себе просто сесть и ждать, когда она сдастся. Что-то изменилось? Может это быть связано с тем, что они узнали от второго пленника – если, конечно, он действительно существует? Они с Джимми не упоминали при них о предстоящем деле… вроде бы… Есть вероятность, что эти ребята догадываются? Ну, вероятность-то есть всегда… И вот если так – да, их поджимают сроки, и они должны очень нервничать. Им необходимо спланировать упреждающий удар или оборону… Знать бы точнее, какое число, полагаться на смену дня и ночи здесь нельзя. Говорят, у человека, помещённого в изоляцию, с минимумом раздражителей, суточный цикл удлиняется…

– Мина. Выводить меня из себя очень опасно для здоровья.

Или это всё же чередование холода и тепла, в расчёте на то, что она скажет и сделает что угодно, чтоб он только больше не злился?

– Ты когда-нибудь думала, – он обошёл стол и положил руки ей на плечи, точнее – на пересекающие их металлические лямки, – что будет, если нагреть твой корсет? Достаточно сильно нагреть…

– Разумеется, нет, больные фантазии ваш конёк. Но думаю, ничего полезного для вас – я просто умру от болевого шока.

– Даже не рассчитывай. Здесь работают не дилетанты. Подумай только, как забавно – тот, кого ты так защищаешь, сам снабдил тебя замечательным пыточным устройством.

Если у них здесь действительно кто-то есть – многое зависит от того, кто это. Если Джулия или Нора – обе не могут сообщить им ничего нового, чего не сообщили бы до того, если только неудача в побеге сломила их дух… Но даже в таком случае – акция по их вызволению была сюрпризом для них самих. А вот если Лили… Лили могла упомянуть, что Мина при ней никогда не пользовалась своими способностями. Едва ли они, опять же, упоминали тот факт, что эти способности так и не проснулись, как-то не к слову было. Но если принять за чистую монету аккуратные намёки и расспросы Бейгла и Фрэнка… Крепко их должно разбирать любопытство. Есть же всякие сказки о том, как рыба умоляет не бросать её в воду и подобное. Если вызвать у них предположение, что её способность – поглощать тепловую энергию, то они резко передумают это делать.

Да разницы, придумают что-нибудь ещё. Вот когда они планировали задействовать приём угроз сделать что-нибудь другому пленнику? Не может же быть, что никогда…

– Думаешь, тогда-то он придёт к тебе на помощь?

– Конечно, нет. Нашли дурака.

– Хочешь сказать, для тебя совершенно нормально, что ты не имеешь для него никакого значения?

– Попытайтесь выйти за границу своих шаблонных представлений и осознать, что – да. Это совершенно нормально. Вы мне, конечно, предпочтете не поверить – как же вашей гордыне смириться с тем, что сейчас совершенно не ваши дни и рыбка вам попалась довольно мелкая. Потом вы, разумеется, убедитесь, что я была права, но без боли и морального давления вы же принять правду неспособны, профессиональная особенность такая. Хотя как военное по сути подразделение должны бы понимать, что генерал никогда не рискнёт всем ради рядового, но мечтать-то об этом слишком соблазнительно.

Бейгл, прохаживающийся вокруг, как психующий тигр, остановился, покачал головой, сверля подследственную тяжёлым взглядом.

– Допустим. Допустим, я поверил, что даты следующего выступления ты не знаешь. Но координаты базы, состав вашей… армии…

Бейгл внезапно замолчал, переведя взгляд на дверь. Мина сразу поняла, и максимально напрягла слух – всё же, очень удачно, что звукоизоляция здесь неполная. Нет, вероятно, ничего разобрать было бы и нельзя, если б эти двое – или трое? – не орали так, да ещё и поблизости от вентиляции.

– Откуда она знает вообще?

– Вот сам у неё и спроси!

– Твою мать, я вас там всех раком поставлю, ни одного дела без утечки! у нас все сроки выходят…

– Это я вокруг двух соплюх церемонии развожу? Дали б им сразу по зубам раз-другой, дело б уже закрыто было.

– …только этой твоей омбудсвумен не хватало! Ты что, не мог её сразу выпнуть?

– Так давай, ты и выпни! Иди, иди! А я тут постою. Я за скандалы в прессе уже отвечал, теперь твоя очередь.

Бейгл снова за ухо развернул Мину к себе.

– То, что там происходит, тебя не касается, девочка моя. Тебе надо думать, что мне ответить, чтоб я был доволен.

– Точно не касается? То есть, две соплюхи – это не я и моя подруга? Вы тут масштабно насилием над женщинами развлекаетесь? Хотела ж вчера сказать Фрэнку, что это не психоанализ помогает выявлять патологии, а просто большинство маньяков на серьёзных должностях работает.

– А ты чего так приободрилась, зубы снова начала показывать? Решила, что тебе это чем-то све…

Договорить он не успел – дверь распахнулась. На пороге стояла статная, эффектная афроамериканка, с выбеленными, небрежно тронутыми фиолетовым оттеночником волосами.

– Офицер Мак-Кормик?

Ах, вот как, оказывается, его зовут. И зачем было огород городить?

– Извините, что прерываю вашу непринуждённую беседу, – от голоса женщины явственно понизилась температура в помещении, – мне необходимо поговорить с вашей подследственной. Кроме того, мне нужно ознакомиться с её личным делом. Вам должно быть известно, что задержание свыше 48 часов без предъявления обвинения недопустимо – да, даже для вас. И особенно в отношении несовершеннолетней.

– Вы ошибаетесь, ей предъявлено обвинение.

– В самом деле? Тогда я хотела бы с ним ознакомиться. По-видимому, это столь секретная информация, что о ней совершенно ничего не может сказать никто из ваших сотрудников.