Текст книги "Самый бесполезный мутант (СИ)"

Автор книги: Allmark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

– И что ты этим хочешь сказать?

– Что ей есть, что скрывать, по-видимому!

– И могу даже сказать, что, – Алекс снова потёр виски, – даже в мыслях Санни я уловил сильную неловкость, из-за моего увечья. Но она решилась даже прямо спросить, откуда это. А Мина, как я понял от Санни же, куда больше помешана на тактичности. Видимо, не хочет, чтоб я прочёл в её мыслях жалость и всё такое. Иногда, Мистик, мутанты ведут себя так же, как обычные люди, представь себе.

– А мне кажется, дело в другом. Например, что она знает, какая у неё способность.

– И скрывает это даже от своих друзей? И зачем?

– Это тоже хороший вопрос. А ты уверен, что они не знают?

– Ну, на все сто не уверен, но явно они думали бы об этом хоть иногда!

– Ну и вот знаешь, мне совсем не нравится уравнение с таким мощным неизвестным! Мы знаем, на что способны они, и это впечатляет, честно сказать. Не сейчас, так в перспективе хотелось бы, чтоб они были если уж не с нами, то хотя бы не против нас. А она, неизвестно, с чем – им очевидно дороже, чем мы все, вместе взятые. Так что, если она может повлиять на их решение…

– О да, это было чудесно! – чёрные глаза Санни лихорадочно блестели, – у меня, можно сказать, просто глаза открылись и мозги на место встали! Он так хорошо всё это объяснял, про импульсы, медиаторы и прочее… Я передавала ему сигнал отключения боли – он колол себе палец иголкой – а он объяснял мне, как это работает. А потом я попробовала страх…

– Кажется, правильнее назвать это – ужас.

– Ну, признаю, я могла немного переборщить…

На шкафу Санни, действительно, бабочки. Рельефный рисунок листьев – складывающийся в образ некоего куста, и разной степени объёмности бабочки. На одной, сидящей со сложенными крыльями, висит развязавшаяся фенечка.

– Я так понимаю, хотя бы ты уже определилась.

– Мина, сложно об этом говорить…

– Да уж конечно, вечер третьего дня, между прочим.

Санни, прыгающая на одной ножке в процессе переоблачения в пижамные штаны, посмотрела на подругу грустно.

– Да, я понимаю, но знаешь – по-моему, никому из нас не хочется выбирать первым. Потому что остальным тогда будет сложнее, придётся учитывать и уже сделанный выбор… Мы ж не можем не учитывать. Это, по-моему, хорошо, когда для другого готов сделать больше, чем для себя, и поступиться своими интересами. Хотя мне кажется, что Керк тоже хочет остаться. Но я могу ошибаться, мы далеко не всегда и не на всё смотрели одинаково…

– Думаю, вам надо наконец обсудить это. Просто чтобы испытать облегчение. Вы оба хотите остаться, незачем дальше мотать себе и друг другу нервы.

– Звучало б гораздо лучше «мы все хотим остаться».

– Знаю, но…

– Ты – не хочешь?

– Какое имеет значение, чего я хочу?

– Огромное!

– Ну да, вот этого я и боялась. Да, точно так же, как вы. Ну что за глупости, Санни, можно это как-то прекратить? Вы не должны оглядываться на меня хотя бы просто потому, что между нами есть некоторая разница. С объективной реальностью-то давай уже считаться!

Санни обернулась.

– А тебе не приходило в голову, что и в этом тоже дело?

– В том, что я до сих пор ничего не могу?

– Да! Ты не понимаешь? Тебе в большей мере, чем нам, нужна защита, безопасность. Нужно такое место, где ты можешь не бояться шагов за дверью. И нам это тоже важно. Поэтому – или остаться здесь, всем вместе, или уходить – тоже всем вместе. Или найти кого-то, кто мог бы защищать тебя вместо нас, но я пока никого такого не знаю, да и зачем, если есть мы.

– А что насчёт той незначительной детали, что меня всё равно отсюда попросят, если мои способности и дальше будут загадкой для меня самой? Кому я тут нужна?

– Нам нужна, этого достаточно. Если встанет вопрос, мы просто непрозрачно намекнём, что остаёмся мы – остаёшься и ты. Заодно и узнаем, насколько заинтересованы в нас.

– Нет, ну так нельзя…

– Мы идём в комплекте. Только так.

Да, это правда, это было… приятно? Сложно назвать именно так, скорее это было… больно. Хотя всё же, уже прошло достаточно времени – и весьма насыщенного, чтобы с трудом вспоминалось это убеждение, что только семья перед тобой в чём-то обязана и как-то в тебе заинтересована. А это было на самом деле? Ну, она сама сказала бы – вы стоите того, чтобы волноваться за вас и на многое ради вас быть готовой, пожалуйста, не пытайтесь это запретить. Да, если уж стоят – надо быть готовой…

– И ты… доверяешь им?

– У меня с доверием вообще не очень хорошо. Но на моём скромном уровне… почему нет-то? Кажется, за эти три дня они…

– Есть хорошее выражение, Санни – не путай туризм с эмиграцией.

Подруга, по-видимому, закончила наводить порядок в шкафу и села рядом на кровать.

– Есть и ещё хорошее выражение, Мина – от добра добра не ищут. Мы живы, сыты-одеты, у нас есть… по крайней мере надежда на некую константу. Знаешь, я могу воздействовать на чужую нервную систему, но не на свою. В первую ночь я просыпалась раз десять, хотя была вымотанной и разбитой настолько, что это было просто немыслимо, не отрубиться на… на месяц, в компенсацию этого безумия. Но я просыпалась, подскакивала, потому что мне чудились какие-то шорохи… или наоборот, пугала тишина. Мне было физически невыносимо без вашей возни и сопения рядом. А воспалённое сознание, жаждущее сна, рисовало мне почти явственно, что вот сейчас, в ту минуту, когда я успокоюсь и потеряю бдительность, полосу света под дверью закроют очертания ботинок… Я даже хотела попросить приварить на неё шпингалет.

– Но не попросила?

– Ну, я просто вспомнила, что он в любом случае будет из металла… и как-то успокоилась, знаешь ли.

– Успокоилась? Ты боишься его, и ты успокоилась?

– Ну, я не знаю, можно ли это назвать – боюсь… Хотя наверное, человека, перед которым ходит на цыпочках Джаггернаут, надо бояться, да, ты права.

– Это должно повергать в ужас.

Санни хмыкнула.

– Ну, тут всё просто. Джаггернаут тебе не говорил? Ему в подростковом возрасте или в ранней юности делали операцию на сердце… Да, он был очень слабым и больным ребёнком, представь себе. В общем, поскольку семья у него была отнюдь не богатой, и операция была очень… бюджетной. Там не полимер какой-нибудь или синтетическая ткань, там какая-то штука из металла. Если её повредить – сама понимаешь, мгновенная смерть.

– Да, это повергает в ужас.

– Ну, не спеши Джаггернаута жалеть, его всё устраивает. У него вообще очень своеобразная философия… Знаешь, как утомляет, когда ты сильнее большинства окружающих? Хочется некоего разнообразия и остроты ощущений. Не пытайся это понять, ты не сможешь. Я примерно понимаю, потому что много лет общаюсь с Керком… Это сейчас он кажется невероятно милым парнем, было время, когда от его закидонов вешались все, кроме меня. Он как нитроглицерин, был готов рвануть в любой момент… В сочетании с пирокинезом это было особенно волшебно. А мне нормально…

Мина грустно улыбнулась, думая о том, что раньше её, быть может, удивило б такое сочетание вспыльчивости и мягкости в одном человеке, заботливого влюблённого и друга – и безжалостного убийцы, но сейчас ей совершенно не казалось это странным. В самом деле, таков огонь. Он может убивать и калечить, он может дарить тепло и прогонять мрак. Возможно, конечно, он не был бы таким, не встреться на его пути Санни – такая спокойная и принимающая. При чём принимающая не так, как можно б было ожидать от большинства девчонок, не принятием неверия в то, что он способен на что-то дурное – она принимала обе стороны его натуры, страшное её не пугало.

– Вероятно, ты и научила его держать себя в руках.

– Не вероятно, а точно. Но само чувство, когда находишься рядом с человеком, который может тебя убить, по собственному выбору – я помню. Это, конечно, сложно сравнивать, они совершенно разные… Но наверное, мне в том числе потому так легко общаться с Джаггернаутом – некий облегченный вариант мне знаком давно и вполне нравится… Да, он называет меня Медузой. Пока только в разговорах со мной, но думаю, постепенно привыкнут все. Даже я сама. Сейчас ведь даже дико подумать, что на самом деле его зовут Кейн. Кейн! Не, ну их к чёрту, человеческие имена…

Мина опрокинулась на кровать с хохотом.

– Эрик…

– Что? – Санни посмотрела на подругу с редкой для неё степенью удивления.

– Вот именно, что. Что за имя… Вспомнилось, как Магда рассказывала про своего одноклассника, его звали Амброз. Представляешь – Амброз!

– Ну, редкое имя…

Мина повернулась, опершись на локоть, стянула со стола ещё одну фенечку Санни, принявшись выкладывать из неё на одеяле цифры.

– Стариковское. Не представляю себе парня с именем Амброз, Абрахам или Бартоломью, по-моему, так могут звать только сморщенного старца с патриархальной бородищей… Амброзы должны рождаться старыми. А вот Эрик – это наоборот… это несерьёзно. Эрики не должны стареть.

Подруга пожала плечами, пробормотав что-то на тему, что несерьёзность имени лично на её взгляд вполне сочетается с пафосностью образа.

– Знаешь, старая Санни – это тоже, если разобраться, какой-то абсурд. Если только – выжившая из ума, Санни – божий одуванчик, в устах сиделки из дома престарелых это ещё вполне звучит…

– Ты будешь бабушкой Сандрой. Ну или тётей Сандрой. И точно не выжившей из ума. И внуки будут тебя бояться.

– Керк – тоже как-то не фонтан… Лет до 30 ещё терпимо, а дальше – ну как-то не внушительно. Зато вот Вильгельмина Энн – имя на все возраста.

– Санни, ты серьёзно веришь, что мы постареем?

– Не знаю. Если разобраться, у обычных людей тоже не очень много шансов дожить до преклонных лет. Не грабитель зарежет, так машина собьёт, не рак, так пневмония… Но доживают же.

Включив свет, она вздрогнула – на кровати сидел Керк.

– О господи, извини… Не ожидала. Хотя должна была, обряд же…

– Что?

– Ну, ежевечерний обряд проверки, жива ли я и всё ли у меня хорошо. Я задержалась у Санни, хотела зайти к тебе… Что-то случилось? У тебя такое лицо… Хотя у меня не лучше, думаю. Надо было завести песочные часы, и смотреть, как последние песчинки падают…

Керк покачал головой, нервно переплетая пальцы рук.

– О чём вы говорили с Санни?

– Думаю, ты понимаешь. О том, что заканчиваются третьи сутки и я трусливая нерешительная размазня. Сейчас ты уйдёшь, а я буду смотреть на справку Магды и думать о том, что она бы никогда не вляпалась так, как я. Она не портила бы вам жизнь…

– Зачем ты так говоришь? Мы твои друзья, и вообще – нам виднее, портишь ты нам её или нет. Впрочем, если хочешь услышать, что ничерта не портишь – мне не сложно сказать это ещё пару раз.

Мина села рядом на кровать, не глядя в лицо другу.

– Потому что я слабое звено, Керк. Потому что я вообще слабая. Надо было спросить у Алекса, как называется это состояние, он врач, он должен знать…

– Какое состояние?

– Ну, знаешь… Когда есть два противоположных решения, противоположных действия, и они выглядят одинаково необходимыми и невозможными, и сделать выбор нужно, и никак не сделаешь, и чем больше ты теряешь времени, чем больше колеблешься и мечешься, тем глубже загоняешь себя в тоску и панику. Я не могу уйти, я не могу остаться, я не могу расстаться с вами, я не могу подчинять вашу жизнь моим проблемам, и даже требовать от вас, чтоб вы решили за меня, я не могу… И выхода нет, и чем дальше я затягиваю, тем хуже. Да, если бы с вами была Магда, не было бы так. Она всегда находила выход. Она была сильной.

Рука Керка легла на её руку.

– И она мертва, Мина. И всей своей тоской и болью ты её не воскресишь. Ты можешь только подумать о том, чтоб её смерть не была напрасной.

Мина вздрогнула.

– Ты считаешь, я не думаю? Только смерть – это не то, что можно чем-то возместить. Да, ты будешь прав, если скажешь, что я не должна так убиваться из-за подруги, пусть и самой близкой, самого родного после родителей человека, а если разобраться, то и роднее. Это правда, надо жить дальше. Ты потерял Тамару, но живёшь – ради нас, и хотя меня это ранит, я в то же время рада этому, хотя и не посмею сказать, что когда-нибудь твоя боль утихнет и ты полюбишь снова. Ну, я и не рассматриваю вариант суицида. Хотя, наверное, возвращение во внешний мир это некий отсроченный вариант суицида… Но это уже не отменит этой чудовищной ошибки, что выжила я, а не Магда, Куго или Тамара. И жить с этим не только мне, но и вам.

Она закусила губу, всё же бросив на него взгляд искоса. Отросшие корни резали по сердцу, словно были шрамом. Слишком живо вспоминалась ферма, его обожжённые виски, костёр за домом, Магда, достающая сигарету…

– Раз уж нас трое, треугольник должен быть совершенной, неразрушимой фигурой. А у нас – ладно б, если б просто третий лишний… Прости. Что вам меньше всего нужно сейчас – это мои метания. Тебе уж точно. Ты заслуживаешь того, чтоб придти за поддержкой, по крайней мере, за внятным и честным ответом, а не…

Керк приобнял её за плечи, откидывая спиной на себя.

– Иди сюда. Ты не забыла случайно, что мы твои друзья? Что бы ни было у тебя на душе – мы именно те двое, кому ты всегда можешь рассказать всё. Ну давай откровенно – что тебе мешает определиться? Ну, вот если отбросить всё это насчёт нас, что ты не хочешь принуждать нас своим решением… Не понимаю, почему тебе так сложно принять, что мы действительно можем ради тебя остаться или ради тебя двинуться в путь… Есть что-то ещё?

– Думаю, об этом точно не стоит, Керк…

– Если не хочешь, то, конечно, не говори. Но мне казалось, если уж мы доверяем кому-то, то друг другу. И кто, как не мы, поможет тебе, что бы тебя ни мучило?

– Если б ты знал, о чём говоришь, Керк…

– Но ведь я узнаю, Мина… Давай!

С грохотом дверцы шкафа распахнулись, и оттуда вывалился Алекс. С соскользнувшей с плечиков рубашкой на голове, это должно б быть очень смешно, но было совершенно не до смеха, потому что предплечья стискивал болезненный захват, потому что было слишком безумно понятно, что происходит, потому что в зеркале за спиной Алекса отразился чужой оранжевый цвет в глазах Керка…

Она честно пыталась. Нет, не вырваться – нечего было и надеяться, защититься, закрыться. Отпечатать в своём сознании что-нибудь – всё равно, что – чтоб не пустить Алекса глубже в свои мысли. Например, этого сокола, закрыть всё его крыльями… И вскрикнула от боли, которую причинила себе сама. Родное и поддерживавшее из детства предало её. Теперь оно тоже о том же… Вот чего ты дождалась, глупая девчонка, что ты будешь делать теперь? Она пыталась остановить течение своих мыслей, заставить замереть, застыть, как стоп-кадр… Как каждый раз, когда они вынужденно сталкивались в пределах видимости. Но Алекс методично проматывал дальше, каждый из них – то, на что она сама указывала своим страхом. Солонка и рука, которая брала её до неё. Фенечка на одеяле Санни. Крики чаек над волнами, и силуэт, который совершенно не хотелось представлять рядом. Ладонь, обхватывающая её руку – спасибо, спасибо за это дарованное ощущение всевозможности, подарок сродни яду в бокал… И за этим всем – всё, абсолютно всё, цепочкой, вытягиваемой звено за звеном, как перекатывающаяся через шестерню цепь лифта. Всё то, о чём она успела подумать до того, как услышала, что на базе есть телепат, всё то, о чём она подумала позже, ненавидя некстати проявившееся воображение. Магда, Магда, думать о Магде… не получалось. Магда далеко… Магда не поможет. Да что она сделала бы с этим? Просто отменила, как нелепость, которой не должно существовать? Не проявившиеся на бумаге строки растерянности, стыда, отчаянья, и всё то, что она прокручивала в голове перед сном, надеясь, что забудет наутро, пытаясь перебить мыслями о погибших друзьях и стыдясь перед их памятью. Тепло, такое странное среди камня и металла…

– Ну? Ты узнал? Что она скрывает? Какая у неё способность?

Алекс посмотрел на Мистик долгим странным взглядом.

– Знаешь, Мистик, ты одна из самых умных женщин, кого я знаю. Пожалуй, самая умная. Но иногда ты полная дура.

Где-то там, далеко внизу, тёмные волны лижут чёрный камень, бросая белые хлопья на острые глыбы, на отвесную неприступную стену. Где-то там, наверху, неведомо где, где определяется их судьба (если, конечно, такое место действительно существует) сыпятся в тонком желобке песочных часов последние песчинки. Никогда не бывало такого, чтобы Мина писала какую-нибудь школьную работу в последнюю ночь перед сдачей, а сейчас было именно такое ощущение. «Ты говорила, что не страшно быть слабой, не страшно бояться, что будешь рядом. Я не думала, что когда-нибудь испытаю такую паршивую злость – на то, что тебя больше нет, что буду обращаться к человеку, который больше не ответит. Что ты делала бы на моём месте? Совершенно точно, ты не была бы на моём месте, так вляпаться могла только я… Хотя нет, и я не могла. Такого вообще не бывает. И если б ты была рядом, ты сказала бы – «Мина, это вздор, ничего подобного не может быть» – ты нашла бы слова, и всё стало бы пусть не хорошо, но хотя бы нормально… Но вместо этого – тебя не может быть рядом, потому что из такого оцепления ты не смогла бы вырваться, я думаю «Надеюсь, твоя смерть была лёгкой» – и ненавижу себя за это. И щит Саймона мог выдержать только троих. А думать, кого я оставила бы вместо тебя – Керка, Санни? – я просто не могу. Себя, правильный ответ – себя. Если б я вместо Куго улетела в пропасть, это было б самым страшным моментом в моей жизни, я б так и не узнала, что бывает страшнее…» – ручка выписала резкий зигзаг, когда раздался стук в дверь – сперва показалось, конечно, что это своды рушатся на голову.

– Мина! Ты не спишь? Есть разговор.

Вот уж кого она не ожидала увидеть на своём пороге, так это Джаггернаута. Хотя, собственно, почему? Теперь уже, наверное, удивляться ничему не надо. Что, заговорить про шпингалет? Ну, что терять-то уже?

– Проходи. Что случилось?

Гигант некоторое время переминался с ноги на ногу, что смотрелось крайне сюрреалистично, не увязываясь с его характером, потом сел на единственный стул.

– Ну как… Трое суток – они когда кончаются, сегодня или завтра? Но главное – кончаются, вот что случилось. Так вот, ты, наверное, знаешь, Санни – остаётся? Она ведь могла тебе говорить на этот счёт?

Мина некоторое время смотрела на него совершенно оторопело.

– Не говорила? Вы же подруги… Может быть, ты могла бы её уговорить? Конечно, ты едва ли захочешь…

– А ты хотел бы, чтобы она осталась?

Джаггернаут зло пялился на свои ногти.

– Вообще-то да. Хотя иногда – нет. Я много думал о том нашем разговоре, про любовь и всё такое. Ну и вот смотри… Она очень спокойная. Она меня не боится. Конечно, это нормально, чтобы меня боялись, но если кто-то не боится – это вызывает, знаешь ли, интерес и уважение. И её способность – вроде бы, никак с моей не связана, но в то же время, она ведь может действовать на чужую нервную систему, так? Значит, может вырубить меня, если я причиню ей какой-то вред, а у меня ж это легко… Ну, понятно, это вовсе не значит, что я ей интересен. Это надо совсем ненормальной быть… Но хватит того, что она мне интересна. Когда я говорю с ней, мне кажется, она способна меня понять. И вот разве можно позволить, чтобы она ушла? Как подумаю об этом – что она может уйти после того, как мы с ней столько хорошо говорили, после этого торта – у меня в глазах темнеет просто. Но с другой стороны – бесит это всё, знаешь, и может, и лучше б было, чтоб она ушла. Чтоб всё было как раньше… Вот и что мне делать, а? ты бы на моём месте что делала?

– Джаггернаут, я и на своём месте не знаю, что делать.

– Молодец, Алекс. Оба молодцы. Вот теперь они точно не останутся.

– Да уж, как-то это… некрасиво, – пробормотал Саймон.

– Это хотя бы стоило того? – продолжал разнос Магнето, – что-то полезное узнали?

– Ну что, – рыкнула на Алекса Мистик, которой вовсе не улыбалось выслушивать всё это незнамо даже за что, – теперь-то ты скажешь?

– Да, Алекс, поделись, пожалуйста, с коллективом. Дело действительно было в её способности?

Провидец переплёл пальцы рук.

– Можно и так сказать, да. Очень… редкая способность. Думаю, один случай на миллиард. Я, правда, пока не знаю, как её можно применить…

– Ты не мог бы обойтись без лирики и перейти к конкретике? Что за способность?

Телепат спокойно улыбался, явно наслаждаясь происходящим.

– Я не смогу описать словами. Да и думаю, вы мне просто не поверите. Я мог бы показать, что я увидел… Но ведь мы с вами ещё давно договорились, что я не лезу в вашу голову, если хочу жить, так?

Магнето вперил в него очень тяжёлый взгляд. Тот, как говорится, и ухом не повёл.

– Провидец, ты не мог бы всё же перестать испытывать моё терпение?

– Нет. Я был морально травмирован, знаете ли. Почему бы вам не спросить её саму? Уверен, вам, – он сделал акцент на этом слове, – она ответит.

========== Часть 8 ==========

Разбудил Мину стук в дверь. Разбудил? Оказывается, она всё же смогла уснуть, после всего вчерашнего? Да… Даже тетрадь отложила, прекратив исписывать и яростно черкать листы.

– Кто там?

– Мина, ты уже не спишь? Нам нужно поговорить. Если ты не против – сейчас.

Ну вот. Закономерный финал ночных делегаций, что ни говори. И насколько бы ужасно ни было предстоящее – немного успокаивает то, что ничего более ужасного в этой окончательно пущенной под откос жизни уже не будет, главное как-то пережить это. Ну или не пережить, тоже вариант вполне себе. Какая, к чёрту, разница? Последние песчинки мирно покоятся на вершине горки песка, и не вернуть уже ничего, ни одной утёкшей минуты… Да и слава богу, пожалуй. Дежурно посмеявшись над мыслью Санни о шпингалете, Мина впрыгнула в халат.

– Конечно, заходите. Вероятно, вы о том, что трое суток истекли, и… – она нервно взялась за рюкзак, потом за лежащую на столе тетрадь, яснее ясного напоминавшей о полном фиаско её намерений встретить утро полностью собравшейся (это могло б быть хорошим уроком, что определяться в ключевых решениях собственной жизни нужно до того, как эта жизнь впечатывает тебя мордой в стену, жаль только, урок не пригодится, ибо что бы ни было далее, будет различаться не более, чем оттенки кошмара), и, так и не доведя ни одно действие до конца, скрестила руки на груди, по-прежнему не глядя на вошедшего Магнето.

– Я вижу, ты собирала вещи?

– Да, собирала, и… Ну, нищему собраться – только подпоясаться…

Какого чёрта. Какого грёбаного чёрта, почему нельзя было дождаться её к завтраку, когда она всё-таки соберёт остатки размазанного по тверди земной самообладания, выберет, что из этого придётся унести на себе и может, даже подберёт какие-то слова, что за свинский закон жизни обязательно добивать лежачего? Хотя даже сейчас уверенности нет, что она решилась бы выползти хоть в кухню, хоть куда бы то ни было, а не так и сидела бы в халате и растрёпанных чувствах, пока кто-нибудь всё же не решил проверить, жива ли она там.

– То есть, ты окончательно ещё не решилась?

Она обернулась, покачиваясь, перекатываясь с пятки на носок, глядя в сторону.

– Я… Нет. Разумеется, ни на что я не решилась. Если б решительность – это было про меня, это было б заметно раньше, разве нет? Я не знаю, что делать. Я понимаю, что должна уйти, потому что здесь не место бесполезным недоразумениям вроде меня, и я не могу дальше испытывать ваше терпение, а особенно после… и я понимаю, что не могу уйти, потому что мои друзья – я вижу и чувствую это – хотят остаться. И я знаю, что – если даже я найду слова, чтобы объяснить моим друзьям всё это – понятия не имею, куда идти.

Это же не кажется, что он просто источает спокойное превосходство? Излучает, как ядерный реактор. Это излучение, по идее, должно к полу прибить, если не отправить вообще на технический этаж, как удаётся держаться, и главное – на кой теперь?

– Об этом можешь не беспокоиться. Алекс обеспечит тебе документы, а Мистик доставит до места… Что ты думаешь о Пуэрто-Рико или Гуаме?

Ничего. Ничего она о них не думала, сколько себя помнила. Слышала эти названия на уроке географии, в список мест, которые хотела бы посетить, вроде не вносила.

– Как вы решите, – тихо ответила Мина.

Он подошёл ближе, наблюдал, видимо, как она дрожащими руками запихивает в рюкзак тетрадь, полотенце – оно-то уж точно кому тут будет нужно, шарит в складках одеяла ручку.

– Если всё дело было в том, чтобы помочь тебе решиться, сделать выбор за тебя – я сделаю. Не беспокойся о своих друзьях, мы сумеем им всё объяснить. Они любят тебя, не сомневайся, любят. И хотели бы, чтобы ты была в спокойном, тихом месте, подальше от войны…

В общем-то, эти неинкорпорированные территории – действительно тихое место. Кладбищенски тихое порой. И на самом деле это странная идея, новое лицо там должно вызвать удивление, потому что нормальные люди оттуда уезжают, а не приезжают. Получится ли там найти работу? Ну, куда она денется… Шикарной жизни, понятно, не ожидается, но и не нужна она.

– Вы правы, – Мина чувствовала, что в глазах стоит горячая вода, всё никак не желающая конденсироваться. Пуэрто-Рико… что она помнит о Пуэрто-Рико? Что-то про лягушек. И что оттуда родом Рикки Мартин, любимый певец Глори…

– Здесь ты будешь страдать. Это слишком хорошо видно. Сравнивать себя с теми, кто более успешен… Я не буду надеяться, что ты не держишь на нас никакой обиды, и в сущности, это не важно. Главное – что тебе будет лучше вдали от нас… Я хотел бы просить тебя об одном – не презирай свою способность. Какая она есть, она часть тебя, необходимая и важная часть. Люби её, гордись ею. Развей её до максимально возможных высот…

Она нервно усмехнулась, осознавая услышанное.

– Так и сделаю. Видимо, стихи начну писать, больше что?

Кажется, это лёгкое замешательство можно почувствовать кожей.

– Стихи?

– Не обращайте внимания, – Мина обернулась, – спасибо вам. Сама я никогда не решилась бы, наверное, стояла бы, как буриданов осёл, над равно желанными и чуждыми вариантами… Когда отправляемся? Сейчас? Ну ладно, – если кокон этой мучительной неопределённости разорван – то не всё ли равно? – значит, я тоже могу вас кое о чём попросить? Желать вам победить – это, наверное, будет чересчур, но по крайней мере, – к чёрту, к чёрту, если она всё равно уезжает, лучше, говорят, жалеть о сделанном, чем о несделанном, – выживите, – она сделала ещё один шаг и обняла его, – живите. Сколько получится. И оставайтесь свободным…

Поцеловать даже в щёку – это уже слишком. Но хотя бы задержать ладони на его плечах лишние две секунды – это уже ничего не решает. Какая разница, что будут говорить о ней, когда её тут уже не будет, и будут ли вообще…

Запах. Невозможно учесть все детали, видимо. Не тот дезодорант. Мина отскочила, словно ошпаренная. Оранжевая вспышка пригвоздила её к стене.

– Невероятно… Скажи мне, что я неправильно поняла сейчас.

Всё правильно… Разве можно было подумать, что можно дважды споткнуться на одном и том же месте, или дважды провести один и тот же приём? Она б не подумала. Поэтому это удалось блестяще. Всё же, она очень умная…

– Мистик… Зачем? Зачем ты так? Это действительно так смешно? Я так старалась, чтоб этого никто не видел… даже мои друзья! Какого чёрта, можно сделать вид, что ничего нет?

– Так вот что он имел в виду? Нет никакой способности, есть только…

Тело колотило так, словно его окатили ледяным душем. И это было ничто в сравнении с раскручивающейся в груди спиралью боли. Словно столкнули в пропасть, и она висит над нею, и ей медленно отгибают палец за пальцем.

– Мистик, прекрати это, пожалуйста! Ну за что ты так со мной?

Мистик, всё так же не меняя обличия, приблизилась.

– А мы-то голову сломали – что же ты скрываешь… Сумасшедшая девчонка, он же тебе даже не в отцы годится!

Зажмуриться? Только реальность-то от этого никуда не денется, ей не 7 лет, чтоб верить, что накрывшись одеялом, можно скрыться от того, что сама вызвала своим воображением в тенях ночной комнаты. Тем более – когда, несмотря на затапливающий душу ужас, хочется смотреть и смотреть.

– Пожалуйста, ни слова об этом больше! Куда бы мы ни летели, давай отправимся немедленно! Я даже не прошу проститься с друзьями…

– Мы никуда не летим, Мина.

Последний палец отогнули – и падает она обратно, на самый край проклятой пропасти.

– Что?

– Мы думали, ты скрываешь то, что твои способности на самом деле проснулись. Теперь я понимаю, почему Провидец так и не сказал, что он увидел… Я б тоже не нашла слов!

– Он не сказал?!

– Я надеялась, что, думая, что нам всё известно, ты проговоришься. Ну, ты и проговорилась…

Мистик, Мистик, это МИСТИК. Магда всё так же права, надо учиться скрывать эмоции. Скрывать не так, как это было – словно сейф с табличкой «здесь спрятано что-то очень секретное и важное». Надо как-то взять себя в руки, хотя что она этим изменит, она снова висит на краю пропасти, и снова медленно разжимаются пальцы…

– Мистик, пожалуйста, Пуэрто-Рико, Гуам, Новая Гвинея – что угодно, и можно забыть о том, что я вообще была?

– Ничего не решено, Мина.

Страшная способность, Санни права. Это его улыбка, его глаза, это его пальцы легко касаются растрёпанных со сна волос… Все чувства кролика перед змеёй и бабочки, нанизываемой на иглу энтомолога ничто в сравнении с этим. Из всех живых существ данный вид ужаса известен только разумным.

– Твои друзья остаются. Ты думаешь, так легко отпустить тебя при том, какое значение ты имеешь для них? И ты действительно можешь уйти… теперь? – его (её) ладонь нежно скользнула по щеке.

Способность – это власть. Это опьянение этим ощущением – что ты можешь сделать и сделаешь. Это правда, выбирать надо было сразу – или не выберешь никогда. Потому что с каждым прожитым днём, каждым мелким событием и ничего не значащим словом это всё труднее, притяжение натягивает невидимые нити, превращая всё внутри в сплошной болящий комок отрицаний – нельзя уйти, нельзя остаться…

– Мистик, пожалуйста, прекрати!

– А то что? – губы почти коснулись её уха, – и хочешь ли ты этого на самом деле? Ты не смогла понять, что перед тобой не Керк, хотя я не особенно-то изучала его тело, в отличие от ваших. Можешь себе представить, насколько точно я могу скопировать того, кого знаю большую часть жизни? Эта мысль оставит тебя в покое?

Эта мысль может лишить покоя на всю оставшуюся жизнь, ага. Она ставит на грань какого-то безумия… Когда ты понимаешь – никто не сталкивал тебя в эту пропасть, ты сам, уже видя, понимая, шагнул за край. Словно ты герой дурацкого детского мультика и обнаруживаешь, что уже пробежал сколько-то прямо по воздуху, над пропастью. И теперь или упасть и разбиться, или не думать, не позволять себе думать, осознавать, отпускать наваждение, и бежать, бежать дальше… Пока она искала выход, петля затягивалась. Представить, что ты во сне, где сбываются мечты. И не думать о том, что это только иллюзия. Ведь это возможность узнать, как это ощущается, когда щека прижимается к его щеке…