Текст книги "За горизонт (СИ)"

Автор книги: Alex Whitestone

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

В следующий момент из его рюкзака хлестнуло призрачно-синее пламя, огненная полусфера раздулась до тридцатиметрового радиуса, и все, что оказалось внутри нее, мгновенно вспыхнуло и рассыпалось пеплом – деревья, люди, остатки скорпиона, змеи, крабы и птицы. Темно-зеленые шары в сетке полопались с громким треском и разлетелись, испуская черно-фиолетовый дым. Ударная волна прокатилась по лесу, валя деревья и обдирая листья, и все стихло.

Чудом уцелевший в хаосе боя дикий кот выглянул из пустого внутри ствола старого упавшего дерева, дернул ухом и залез обратно в дупло – доедать змею. Он не видел и не слышал, как бойцы в зеленом, добравшись до берега, столкнули в воду свой легкий катамаран в серо-зеленой камуфляжной раскраске, бережно уложили на дно раненого, запрыгнули внутрь сами и умчались в сторону моря, пользуясь начинающимся приливом. Когда эстуарий Рио-дель-Рей превратился в зеленое пятно на горизонте, командир группы достал из герметичного отсека на корме катера и развернул сетчатую тарелку антенны спутниковой связи.

Третий, третий, прием! – вызвал он. – Как слышите? Это Шаман… Кладка найдена и уничтожена. У нас два двухсотых, один трехсотый… Да, был сторож… Нет, с ним справились. Нет, знаете, что странно? Кладку защищали морпехи, а командовали ими трое в форме UNIT… Хорошо, понял. Квадрат восемь – двадцать четыре.

Услышав цифры, рулевой повернул штурвал катера, легкое суденышко накренилось, ложась на новый курс, и через десять минут бешеной скачки по волнам бойцы увидели по правому борту парящий в небе колоссальный серо-синий вытянутый восьмиугольник с кольцами могучих импеллеров на каждом углу и ажурными конструкциями стартовых стрел на четырех противоположных гранях. Спасательный вертолет, пузатая стрекоза, крохотная по сравнению с громадой авианосца, спорхнул с верхней палубы летучего монстра, снизился и поспешил к катеру.

Вот он, «Варяг-2», – сообщил своим бойцам командир группы. – Приехали.

Станция Черемхово. Вечер того же дня.

Поезд Иркутск-Адлер неспешно тронулся и отошел от перрона, плавно набирая скорость. Последние места в вагонах заполнились уже в Ангарске – военные из ближайших полигонов и баз спешили домой, к семьям, в отпуск, а Минобороны оплачивало проезд. Многие добирались до Красноярска, чтобы пересесть на маглев-экспресс Владивосток – Москва или на самолет, но некоторые предпочитали ехать до Адлера как в старые времена – по обычной железной дороге, находя в этом некоторый привкус романтики.

К этой группе, очевидно, принадлежали две девушки, занимавшие ближайшее к отсеку проводника купе СВ – сотрудницы канцелярии какой-нибудь в/ч, как определила наметанным взглядом старшая проводница по форменным шортам-карго, наманикюренным пальчикам и модным прическам пассажирок. Одна из девиц, тоненькая блондинка, когда им принесли чай, сразу же заказала самую большую коробку сладостей, а вторая, бурятская красотка с веселым круглым лицом и волосами цвета воронова крыла, вытащила из сумки мешок кедровых орехов и принялась их грызть.

Знаешь, Тань, а мне даже жалко, – заявила она, раскалывая очередной орешек ярко-белыми зубами. – Начались учения, а мы уехали.

Ну и ладно, – отозвалась блондинка, глядя в окно. – Чего там делать, в этом Тихоново? Пусть хоть три раза учения, а все равно дыра дырой. Летунам развлекуха, а нам один геморрой.

Это как посмотреть, – ответила ее подруга и полезла в сумочку за планшетом. – Смотри, какие ребята прилетели, да на каких птичках! Настоящие космические истребители! Я не удержалась, пофоткала – и в нашу группу выложила. Во!

Ишь ты, – блондинка пригляделась к ленте фотографий. – Не ожидала космонавтов в вашем колхозе. Эту девку я знаю, она вроде главпилот в Ленино. А кто это?

Я его раньше не видела, – ответила бурятка, разглядывая фото, на котором высокий шатен в темно-синем летном комбинезоне с блестяще-черным шлемом под мышкой стоял на крыле тяжелого истребителя с красным бортовым номером «49» и поглядывал на механика, торопящегося к нему с приставной лестницей. – Какой-то залетный космонавт, говорят, генерал-майор.

Красавцы, – согласилась блондинка. – И самолет, и летчик. Чего им у вас в Тихоново делать? Они тусуются в Ленино, а к вам и не залетают.

«Тихоново, – повторил про себя худенький белобрысый парнишка в форме проводника, прислушивавшийся к разговору девиц через дверь купе из коридора с того момента, когда речь зашла о «космических истребителях». – Отлично! Повезло так повезло!»

Найти болтливую пассажирку в соцсетях по данным ее электронного билета – элементарно, скачать фотографии из ее ленты – еще проще, сравнить лицо летчика на фото с пересланными ему фотографиями – несколько сложнее, но не так, чтоб очень. Парень огляделся, открыл на своем планшете службу мгновенного обмена сообщениями, выбрал нужный контакт и застрочил по виртуальной клавиатуре:

«Я обнаружил номера десять на аэродроме Тихоново в Иркутской области, шлю фото. Как бы мне получить вознаграждение?»

Прикрепив к сообщению фотографию летчика, проводник отправил свое послание и принялся ждать ответа. Настроение у него было самое радужное – не каждый день бывает такая халява. Шутка ли, получить десять тысяч за то, что нашел человека с фотографии, сфоткал его сам и сообщил местонахождение? Повезло так повезло!

Примечания автора

«Груз 200», «двухсотый» – погибший в бою; «груз 300», «трехсотый» – раненый.

В/ч – войсковая часть.

маглев – поезд, удерживаемый над полотном дороги, движимый и управляемый силой электромагнитного поля. Такой состав, в отличие от традиционных поездов, в процессе движения не касается поверхности рельса.

========== Глава 6. Чувство локтя ==========

Военный аэродром Тихоново. Шесть часов после событий на Эронг Пойнт.

Александра «Шторм» Унгерн.

Не успела я разобрать свое барахло и отправиться к Кузнецову в гости, он зашел за мной сам – постучал ко мне, и я открыла, уже почему-то совершенно точно зная, кто стоит за дверью. В отличие от меня он успел переодеться из летного комбеза в спортивный костюм, в котором я встретила его на пробежке. Рукава закатаны, из-под наполовину расстегнутой куртки маячит черная футболка AC/DC («Back in Black» – откуда он взял этакий раритет?), полевая кепка сдвинута на затылок – в таком раздолбайском виде Доктор визуально скинул лет десять и стал похож на дембеля из научроты. Угадав его прибытие, я ошиблась только в одном – не учла появления его котейшества Владимира Владимировича, который вылез к нам из зарослей лопухов с полудохлым бурундуком в зубах.

Молодец, Владимир Владимирович, – сообщил ему Доктор, погладив удачливого охотника по мохнатой спине, – но на будущее имей в виду: обычно я это не ем. Понял?

Котище что-то мрякнул сквозь зубы, развернулся, потоптавшись на его кедах, и скрылся в лопухах, а я поинтересовалась у Кузнецова:

Обычно? Только не говори, что тебе приходилось есть бурундуков!

Бурундуков – нет, а других грызунов – да, – тот ухмыльнулся мне в ответ. – Ожидаемо ничего хорошего. Хотя новозеландские крысы – национальное угощение местных аборигенов, маори. По большому счету, тоже дрянь редкостная, как и вся их стряпня. Пойдем! Как раз чай должен завариться. Хотя постой, есть идея получше. Хочешь, посидим на свежем воздухе? Я нашел отличное место! Алонси!

Он махнул мне рукой и заторопился по тропинке в обход лопухов, куда сныкался Владимир Владимирович. Мы пробрались между разлапистыми елками, обогнули разросшиеся кусты орешника, и моему удивленному взгляду открылась славная уединенная полянка. В центре ее оказалось обустроенное кострище, выложенное прокопченными кирпичами, возле него какие-то добрые люди установили в качестве стола катушку из-под кабеля, опрокинутую на попа, вместо лавок приволокли обрубки толстых бревен и даже кинули воздушку – на криво вколоченном в центр катушки железном столбе болталась лампочка, а под ней валялась водозащищенная розетка, в которой торчал портативный отпугиватель мошкары.

Как тебе? – выдал Кузнецов и снова заулыбался. – Нравится? Устраивайся, я сейчас, мигом!

И не успела я и рта раскрыть, он умчался к нашим бытовкам и буквально через минуту принесся обратно с чайником и кружками в руках и с бумажным пакетом на сгибе локтя. В мгновение ока чайник и кружки оказались на катушечном столе, из пакета извлечена прозрачная цилиндрическая коробка, полная конфет в блестящих бело-голубых фантиках, безжалостно вскрыта зубами и установлена на стол, а Кузнецов разлил чай по кружкам и оказался сидящим на бревне напротив меня.

Ого! – я запустила руку в коробку и вытащила конфетку – знаменитую бельгийскую «ледяную шоколадку», тающую во рту как снежок. – Вот это да! А можно поинтересоваться, в честь чего такое роскошное угощение?

Кузнецов пристально взглянул на меня и застенчиво улыбнулся.

Знаешь, – он наклонился вперед и поставил локти на стол, уперев подбородок в сцепленные ладони, – я… я извиниться хотел. За Ливию. Мне так жаль...

Почему? – от удивления я чуть не выронила конфетку. – Тебя же там не было… Но даже если и был… как ты можешь отвечать за то, что случилось? Ты не был моим комэском, ты не отдавал мне приказ. Ты совсем ни при чем.

Он тяжело вздохнул, опустил взгляд, и на его щеке проступила жесткая ямочка.

Лучше бы там был я, – он запнулся, с трудом подбирая слова. – Мне не привыкать... Но это досталось тебе, а я, любопытный дурак, заставил тебя снова все вспомнить... пережить заново. Растревожил старую рану. Я не должен был спрашивать. Прости.

О чем ты говоришь, командир? Ты не то, что вправе, это твоя святая обязанность – знать все о цвете, размере и повадках тараканов твоих подчиненных, а твоего ведомого – в особенности. Мог бы и не извиняться за вопрос о боевом инциденте, а с задетой тобою болячкой я справилась бы сама, как всегда. Но не в этот раз, видимо – от твоего сочувствия и извинений только больнее. Хотя есть боль от старого гнойника, а есть и боль от его вскрытия – вот она сейчас и колет меня под сердце. И в этом, Доктор, ты снова прав: ни один мой командир до тебя не грузился моим состоянием, оставляя меня на попечение милостивой Каннон. Ты вскрыл рану, сделал больно, да – но и принял часть боли на себя.

Был бы я твоим комэском – скомандовал бы вам, полупустым, возвращаться сразу же после перехвата вертушки, – Доктор показывает мне картинку – что-то вроде рентгеновского снимка моей «фурии», подсвечивая на нем зеленым цветом боекомплект. – Радиоразведка должна была заранее засечь возню в воздухе и доложить на КП. Но в итоге вышло как всегда: героизм одних – вынужденная мера для нейтрализации небрежности, трусости или самонадеянности других. И само собой, будь я твоим комэском, на перехват эскадры мы вылетели бы вместе. В одиночку такие решения принимать и исполнять чревато последствиями… и я сейчас не о погонах.

Его сверкающий взгляд вонзается мне прямо в зрачки. Леденящий душу сплав беспощадной решимости и скорби – взгляд воина, давно готового к взаимному убийству, давно научившегося контролировать дух врага. Но мгновенный проблеск улыбки растапливает лед, и я ловлю в потоке грустное, но согревающее душу искренностью: «Ты была готова на все, чтобы остановить войну. Я тебя понимаю».

А ведь тогда меня до конца не поняли ни Богдан, ни Серый. Это мог сделать только тот, кто сам проходил через такое. Теперь я вижу: ты, Доктор, хлебнул этой дряни даже не ложку, а армейский половник. Ты тоже выносил приговор и исполнял его, ты отправлял на смерть и шел на смерть сам, выходил с ней лоб в лоб, и она отворачивала. Тебе тоже наверняка снятся те, кого ты не спас, кого ты приговорил, и ты отлично знаешь – эта рана не заживает. Это она заставляет просыпаться глухой ночью и сидеть без сна, прокачивая варианты: а если бы?.. что, если бы я поступила по-другому?.. И отравленные болью воображение и память рисуют две картинки: маленькие изуродованные тела в дымящихся развалинах госпиталя и машина ведомого с охваченным пламенем двигателем, врезающаяся в обглоданную ветром скалу. А затем вспоминается штормовая ночь и чудовищный костер в море – разорванный противокорабельными ракетами эсминец с рвущимся боезапасом – и ехидный голосок снова спрашивает, не тяжела ли оказалась мантия вершительницы судеб. Даже если ты знаешь, что все сделано правильно, эта память и эта боль тебя не отпустят.

«Не отпустят», – Доктор снова поднял на меня взгляд, стиснул зубы, его карие глаза блеснули вспышкой той самой, так хорошо знакомой мне боли, и я не поняла, моя ли это старая болячка заныла и отозвалась эхом в нем, или же я читаю то, что он чувствует – а может, нам с ним сейчас так больно потому, что мы читаем друг друга. Я торопливо сделала глоток обжигающего чая из кружки, и наваждение отступило. Прочь сомнения, и плевать, что больно и трудно – долг превыше всего. Только это заставит смерть отвернуть и подставить под очередь бронебойных беззащитное брюхо.

Напротив, ты должен был спросить, – заявила я, поставив кружку на стол. – Ты мой ведущий. Ты имеешь полное право знать, чем я дышу и что творится в моей башке. Мы – звено, одно целое, боевая единица. От этого зависит не только боеспособность, а просто выживем ли мы в зарубе – конечно, ты должен знать. Я всегда старалась так делать. Я тебя понимаю.

А я тебя, – Доктор опустил руки и потянулся к своей кружке. – В самом деле, ты решила правильно и в том случае, и в этом. Ты знала, что твой ведомый под атакой и его надо выручать, но не могла предвидеть, как закончится перехват ракеты. А потом ты поняла, что нужно казнить почти пятьсот человек, чтобы спасти миллионы.

Пятьсот вояк, которые знали, на что идут, – поправила я его. – Они шли воевать, они этого хотели, они это получили. Мирняк – это совсем другое. Я давала присягу их защищать.

И это тоже, – Кузнецов кивнул, стянул кепку и взъерошил волосы на макушке. – Все верно… Но можно тебя спросить? Это важно… для меня лично. Можешь не отвечать, если не хочешь.

Попробую, – я посмотрела ему в глаза и заметила, как он напрягся, но взгляда не отвел. – Спрашивай.

Ну… – он снова запнулся, и мне показалось, что он безуспешно борется с застрявшим в горле комком. – Представь себе город в осаде. Это столица, последний город твоей страны. Ты его защитник, ты на боевом вылете, у тебя на пилонах ракеты со спецчастью. Ты получаешь с КП сообщение и видишь сама – к городу стянуты все основные силы противника, и город вот-вот падет. Враги – не люди, а пришельцы извне, воплощение зла, хуже фашистов, хуже всего на свете. Сжечь их – святое, ударишь по ним всем боезапасом – победишь в войне, но вместе с ними сгорит и город. А там твои товарищи, твои родные – все, кто тебе дорог. Что ты сделаешь, что выберешь? Взаимное уничтожение или поражение в войне и конец человеческой истории?

Мало данных, – я задумалась, не сводя с него глаз и почему-то боясь даже моргнуть. – Вообще, скорее всего, что нет… Но если это решающий бой, если помощи ждать неоткуда и подкрепления не будет, если это последний шанс, если цена вопроса – судьба человечества, тогда… Тогда, наверное, да. Тогда пусть будет ай-учи. Мы сгорим, но заберем врагов с собой, и Земля останется жить. Отработаю сама, дам ведомому целеуказание и отдам приказ на запуск. Не выполнит – активирую взрыватели дистанционно. Вот так.

Я понял, – отозвался Доктор странно дрогнувшим голосом. – А потом? Что будешь делать дальше?

Дальше вряд ли что-то будет, – криво усмехнулась я, а по спине от осознания нарисованной им перспективы промчалась ледяная волна мурашек. – Но уж если уцелею после взрыва – отправлюсь туда, где надо будет переходить в наступление и побеждать. Буду надеяться, что сгорю в последнем бою, но заберу с собой верховное командование врага и поставлю точку в этой войне. А как же еще, Доктор? Я не знаю…

Я тоже! – выдохнул Кузнецов. Вдруг он порывисто схватил мою руку и сжал, а меня захлестнула волна его чувств – дикая смесь острой боли и безумной надежды. – Я не могу рассказать тебе все, но тем не менее ты должна знать. Я сделал нечто… вроде того, о чем тебя спрашивал. Без приказа – его некому было отдать. Это было только мое решение. Да, это было ай-учи – погибнуть, но победить, остановить войну... Я не рассчитывал выжить, так получилось…  Теперь я не могу надеяться на прощение, я даже не надеялся, что меня поймут, но я вижу – ты поступила бы так же, как я тогда, ты меня понимаешь. Хорошо, что не сочувствуешь, сочувствием без понимания я сыт по горло. И я хочу, чтобы ты знала – я тебя понимаю, я знаю цену твоих решений, и на твоем месте я сделал бы то же самое. Мне жаль, так жаль, что я заставил тебя вспомнить. Прости.

Н-ничего, – черт, теперь и у меня в горле застрял комок, и я прокашлялась. – Я прощаю тебя… но тебе не за что извиняться.

Повинуясь внезапному порыву, я накрыла его руку своей и добавила:

Зато мы теперь знаем друг о друге чуть больше. Я так думаю, оно того стоило.

Ага, – отозвался Кузнецов, и его выразительное лицо осветилось мгновенной искрой улыбки. – Теперь я знаю, с кем связался. И ты тоже… Боевое слаживание, а? Чувство локтя и все такое…

Ощущения соприкосновения наших сознаний вернулось, на долю секунды его ментальный щит – вихрь раскаленно-багровых металлических игл – разомкнулся, и мне снова показалось, что я смотрю в бездну. А оттуда мне в глаза пристально смотрит некто, наделенный невиданной силой, но очень усталый и очень, очень одинокий – приглядывается ко мне, надеясь увидеть что-то родное, и видит, но не верит своим глазам и боится открыться. Я потянулась ему навстречу, неловко пытаясь пошутить: «Мы с тобой почти родственники, нас с тобой одной миной контузило» – и уловила легкую вспышку тепла в ответ: «Может быть. Я хочу в это верить».

Доктор осторожно разжал пальцы, выпустил мою руку и пододвинул ко мне коробку с конфетами.

Их надо бы съесть, пока не растаяли, – он покосился на просвет в листве, где виднелось уже начавшее темнеть небо. – Опять же чай стынет…

Не позволим, – я улыбнулась ему в ответ. – Чай мы выпьем, а конфеты доблестно слопаем! А потом займемся отработкой взаимодействия щеки с подушкой.

Что? – Кузнецов удивленно уставился на меня, будто не знал старую армейскую присказку – но тут же сообразил, в чем дело, хлопнул себя по лбу и рассмеялся. – А, ну само собой, на новом месте! Это обязательно – завтра у нас с тобой первый вылет. Задача пока несложная – мне надо будет дообучить «сорок девятый», а тебе – попытаться удержаться за мной.

Ну вы и нахал, товарищ генерал-майор, подумала я, но тут же вспомнила, какие чудеса он не далее, как вчера вытворял с моей птичкой – и мысленно прикусила язык.

Запретная зона военного аэродрома Тихоново. Неделю спустя. 4:30 утра.

Ты уверен, что это здесь? Точно не облажался?

Не боись, Стас, это оно. Без вариантов. Я по навигатору шел.

Двое парнишек в камуфляже, на вид – солдаты-срочники, с тяжелыми рюкзаками за спинами остановились у высоченного зеленого забора из бетонных блоков и арматуры, с колючей проволокой наверху. По обе стороны забора – тайга, дремучие дебри без конца и края, но за ограждением над верхушками деревьев в первых отблесках рассвета просматривалась высоченная антенная мачта. Стояла угрюмая тишина, под  деревьями клубился туман. Вдруг в плотном ельнике что-то зашуршало – один из незваных визитеров вздрогнул и запустил руку в набедренный карман.

Спокуха, Колян, – одернул его второй. – Не шуми. Это какая-нибудь живность. Пусть себе возится.

Ладно, – ответил тот, скидывая рюкзак. – Тогда начали, что ли?

Оки-доки, – буркнул его напарник. – Поехали.

Открыв рюкзаки, они аккуратно вытащили оттуда два гладких болотно-зеленых шара величиной с баскетбольный мяч, опустили их в лесную траву и сделали шаг назад. Один из парней, поименованный Стасом, извлек из-под куртки трубку длиной с ладонь, развернул ее, и в руках у него оказался дымчатый полупрозрачный планшет в серой ребристой рамке. Он коснулся экрана в правом верхнем углу – над экраном появились строчки мерцающих знаков. Будь здесь Дари Тумэр, она бы могла понять эти символы, а ее наставник по операции «Салют-7» точно знал бы, что делать. Но Стас не понимал совсем ничего – просто набрал вызубренную наизусть последовательность знаков, и они засветились бледно-зеленым светом. В следующий момент шары ярко вспыхнули изнутри, треснули, окутались белым дымом. Секунд через десять дым рассеялся, и на месте шаров оказались два невиданных существа – не то мухи, не то стрекозы размером с ворону, черно-зеленые, с красными фасетчатыми глазами, очень длинными передними лапами и скорпионьими хвостами.

Вот это да! – восторженно выдохнул Колян. – Офонареть, какие дроны! А что теперь?

С тихим гудением «мухи» поднялись в воздух и спрятались в кроне высокой сосны. Парни проводили их восхищенными взглядами.

Вот и ладушки, – Колян застегнул свой рюкзак, закинул его за плечи и подтянул лямки. – Пошли, что ли… До железки тут топать и топать.

Ты не болтай, веди давай, – Стас тоже поднял с земли свой вьюк и принялся устраивать его на спине. – Навигатор-то у тебя, тебе и карты в руки.

Они повернулись и двинулись прочь от забора, время от времени отмахиваясь от комаров, но далеко они не ушли. Пройдя метров двести, они спустились в пологий овражек, заросший лесной малиной – тут-то все и случилось. Тихого гудения у себя над головами пацаны не заметили и не увидели, как выпущенные ими «мухи» настигли их и нацелили в них свои скорпионьи хвосты.

Разящих очередей красных лазерных импульсов ни Колян, ни Стас не услышали.

Военный аэродром Тихоново. 4:50 утра.

Доктор

Я сплю. Или мне кажется, что я сплю. Этот сон снится мне далеко не первый раз, память говорит, что здесь я уже бывал – при самых отвратительных обстоятельствах.

Я помню этот холодный берег, серый песок, глухую ярость прибоя, соленые брызги и ночное небо, где мчатся тяжёлые рваные тучи и сквозь них пятном неживого света просвечивает убывающая Луна. Я бреду по пляжу, спотыкаясь о редкие камни, а где-то вдали полыхает огромный костер. Это я зажёг его, и на этом костре сейчас горит все, что осталось от последнего родного мне существа в этой вселенной.

Брызги прибоя, капли дождя или слезы на щеках – неважно. Новый шрам на моей душе ноет глухой тупой болью. Всё, что осталось – сожалеть о том, что случилось, и о том, что могло бы быть, но теперь никогда не будет.

Локальное резкое изменение гравитационного поля отвлекает меня, заставляет насторожиться. Новые звуки вплетаются в грохот волн и завывания ветра – свист вспоротого воздуха, шорох песка. Кто-то примчался на антигравах и приземлился прямо передо мной. Я поднимаю взгляд на пришельца и спрашиваю:

Ты кто?

Кто-то в боевом скафандре невиданной мною системы – темно-бронзовом, с хвостом, рогатым шлемом и тяжёлой внешней броней. Пришелец расстегивает шлем и бронеперчатки, отбрасывает их в сторону, мы встречаемся взглядами, и я не верю своим ощущениям – ни зрению, ни энергетическому восприятию, ни телепатии. А как можно им верить, если передо мной стоит живая, настоящая Повелительница времени и окликает меня по имени, а поток ее эмпатии омывает мою душу теплым ласковым морем?!

Я знаю, что вижу ее лицо, но черты ускользают от фиксации в памяти. Ее сигнатура – танцующий огненный вихрь, незнакомая, но почему-то такая родная и любимая, что перехватывает дыхание. Она открыта передо мной, и я открываюсь ей навстречу.  Я чувствую соединение наших разумов и энергетик – и понимаю, что случилось чудо. Где-то там впереди по линии времени меня ждёт невозможная встреча. Я буду прощен, буду снова любить, и вот это невероятное создание будет любить меня.

Она обнимает меня, привлекает к себе, я утыкаюсь носом ей в шею, ее рука ложится мне на затылок привычным для нее жестом, и это слишком много для меня. Почему я встретил ее лишь сейчас, почему не нашел ее раньше? Я вздрагиваю, будто во мне что-то ломается, и тянусь к ее губам своими – так покалеченный корабль тянется аварийной стыковочной штангой к спасательному буксиру. Тактильный контакт теравольтной искрой прошивает меня навылет, и мне становится всё равно, что будет дальше – но какое это имеет значение сейчас, когда я больше не одинок, когда та, кого я люблю, увлекает меня за собой в тепло и уют развернувшейся перед нами палатки? Все, что я хочу сейчас знать – как расстёгивается темно-бронзовый скафандр.

Но вот броня сброшена на пол, наша одежда раскидана по углам, и мы в обнимку падаем на лежанку спальной капсулы. Я все ещё не могу поверить, что это происходит со мной, но вот она, моя Повелительница времени, невероятная и тем не менее реальная, я люблю ее, и мне кажется – пусть все звезды сгорят и разлетится на клочки само Время, я все равно ее не отпущу. Ни за что, никогда, и ни слепая судьба, ни чья-нибудь злая воля ее у меня не отнимет.

Как жаль, что это всего лишь сон! Но, если б не эти сны, мне, наверное, уже давно расхотелось бы жить окончательно – даже надежды на последнюю битву, в которой решится все и будет поставлена точка, у меня больше нет. Я непрощенный, я наказан одиночеством за все, что сделал, я разрушаю жизни всех, с кем сводит меня судьба. Именно поэтому я принял решение постоянных спутников больше не брать. Случайные встречи – вот все, что мне осталось, все, что я могу себе позволить. Даже сейчас, когда я встретил ту, которую лет сто назад пригласил бы на борт ТАРДИС с превеликим удовольствием, я не смею ни открыть ей правду о себе, ни позвать разделить со мной мои странствия. Да, она видит, что я не такой, как все, считает меня «иным» – ох, если б она знала, насколько права… Но я не могу позволить себе переломать ее судьбу. Все, что я могу сделать – помочь развить ее дар и провести невредимой через неизбежную стычку с враждебными чужаками. В очередной раз отразить вторжение и после боя уйти, не оглядываясь, остаться в ее биографии временным командиром и недолгим наставником. А пока мне остается ловить уходящие мгновения, украшенные присутствием в моей жизни этого невероятного существа, которое меня действительно понимает.

Пойти пройтись, что ли? Дойти до ангара, где ночуют наши Т-77, спокойно поработать с машинами, поразбираться с очередным техническим шедевром «Сухого»? Хорошая идея, заодно смогу отвлечься от всяких дурацких мыслей… Слезаю с койки, потягиваюсь, зашнуровываю кеды, звуковую отвертку – в карман и выхожу из бытовки.

Слышу мряв – мой мохнатый приятель Владимир Владимирович бежит ко мне во весь опор. На этот раз не с бурундуком, а с крайне испуганным рассказом: видел, мол, в лесу двух парней, которые выпустили из больших мячей каких-то странных летающих вонючих тварей. Это очень, очень плохо, и моя интуиция велит мне бежать к ангарам как можно быстрее, а в следующий момент я слышу негромкое гудение и скрежет железа. Из-за деревьев я вижу зеленые крыши строений аэродрома, гудение и скрежет становятся громче, я решаю подкрасться к ангарам как можно более незаметно, а Владимира Владимировича отправить предупредить Шторм – и, как обычно, оказываюсь прав.

Крышу ангара потрошат два летающих боевых киборга ххазр. Проклятье!

Александра «Шторм» Унгерн

Шкрябание когтей и дикий кошачий вопль за дверью ворвались в мой сон, я вскочила на кровати как подброшенная, на тревожном автопилоте ввинтилась в комбез и пилотажки и выглянула наружу, не вполне понимая, что происходит. Совершенно точно, что скандал учинил кот, но почему? Увидев меня, Владимир Владимирович опять истошно заорал, ухватил меня зубами за штанину и очень упорно потащил в сторону ангаров. Какого черта? Что-то случилось?

Мраааак! – уверенно заявил кот, и мое солдатское чутье на опасность подтвердило, что происходит что-то очень скверное. Я метнулась обратно в бытовку, схватила кобуру с табельным «Витязем» и двумя запасными обоймами и рванула к ангарам. Кот несся передо мной большими прыжками, не оглядываясь, да так быстро, будто за ним черти гнались, а я изо всех сил пыталась не отставать. Перед ангарами я сбросила темп, юркнула за зеленую будку биотуалета и осторожно выглянула из-за нее, пытаясь сообразить диспозицию.

Да твою ж мать! В крыше ангара зияет здоровенная дыра с отогнутыми наружу краями, будто кто-то вскрыл ее консервным ножом. Рядом с дырой восседает огромная не то стрекоза, не то муха с длинным членистым хвостом, поднятым над головой, и обстреливает пространство вокруг ангара красными лазерными импульсами из жала на хвосте, а вторая точно такая же носится кругами над буйными зарослями ежевики у торцевой стены ангара, ожесточенно паля в кого-то невидимого.

«Шторм! – прилетает мне телепатический вызов Кузнецова. – Быстро тебя кот привел, хорошо! Это боевые киборги ххазр. А в ежевике прячусь я. Они пытались повредить наши машины, я им не дал, и теперь они гоняются за мной!»

«Понятно, – передаю я в ответ. – Ты цел? Оружие есть?»

«Только свиристелка, – отзывается он после паузы – видимо, уворачивался от очередного залпа, потому что «муха» только что заложила очередной вираж и обрушила новую серию импульсов на кусты ежевики. – Но этого достаточно, если ты сможешь отвлечь их на две секунды».

«Запросто, – я прикидываю расстояние и подстраиваю прицел «Витязя». Хорошая штука, мощная, и дальность у нее неплохая, но точность стрельбы оставляет желать лучшего – хотя для летчика я стреляю очень неплохо. Ладно, попробуем попасть… – Давай на счет три!»

«Принято, – Кузнецов отсчитывает секунды. – Один… два… три… Вперед!»

Высунувшись из-за сортира, я открываю огонь по «мухе», барражирующей над ежевикой – и даже попадаю. Тут же обе мухи разворачиваются в направлении стрельбы и начинают палить по будке. Пара импульсов прожигают пластик стены прямо над моей головой, я ныряю в высоченные сорняки за сортиром, перекатываюсь за большую кучу кирпичей по соседству и отвечаю киборгам серией коротких очередей. Попадание бронебойных пуль оставляет одну «муху» без глаз, второй повреждает хвост, но я выпустила весь магазин. Перекатившись обратно за будку, я выщелкиваю пустой рожок, вставляю новый, но тут «мухи» взвиваются над будкой, целясь в меня в упор. Отвечаю им длинной прицельной очередью, призвав милость великой Каннон к конструкторам «Витязя» за небольшую отдачу и легкость перезарядки, снова попадаю, тут же длинным прыжком улетаю в заросли столь любимых нашим котом лопухов и как можно аккуратнее отползаю в сторону. Осторожно выглядываю из своего укрытия и наблюдаю, как Доктор воспользовался моментом – вылетел из кустов ежевики и рванул к тому месту, над которым зависли «мухи», пытающиеся обнаружить меня. Когда его заметили, он промчался уже две трети пути. Киборги пытаются его обстрелять, но я открываю ответный огонь, и им снова приходится отвлечься на меня, а Кузнецов еще больше сокращает дистанцию, постоянно меняя направление и уворачиваясь от лазерных импульсов резкими обманными движениями и стремительными прыжками. Вот это да, он может научить любого ветерана ССО, как качать маятник! Прыжок, перекат, свиристелка в его руке взлетает в воздух, ее наконечник вспыхивает бледно-синим – и «мухи» вдруг неподвижно зависают в воздухе, а мне прилетает приказ Доктора: «У тебя двенадцать секунд! Целься в корпус! Огонь!»