Текст книги "За горизонт (СИ)"

Автор книги: Alex Whitestone

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Прогресс у нее, впрочем, далеко не только в пилотаже. Наше авасэ на тренировках чем дальше, тем глубже, телепатический усилитель я ей подобрал очень легко, и теперь мы можем держать ментальную связь при совместных полетах. Впервые за долгое, нереально долгое время я могу общаться, не ограничивая себя второй сигнальной системой, объединять потоки, работать в ментальной связке – я даже не предполагал, что такой уровень взаимопонимания будет возможен у меня с человеком. Впрочем, человеком ли? Чем дальше, тем сильнее у меня впечатление, что ее подлинная сущность пробивается наружу, проявляется сквозь человеческую форму и становится все сильнее день ото дня. Может быть, мысленно рассуждая об «иных», Шторм права – в отношении себя, может быть, она и есть «иная», наследница странной, очень сильной, но крайне малочисленной ветви человеческой расы, жившей на Земле во времена, когда Атлантида еще была тропическим континентом? Или в ней стали проявляться внеземные гены предков, ранее скрытые так надежно, что остались незамеченными даже для ТАРДИС? Или я столкнулся с очень странным химеризмом, и Шторм – существо с полностью человеческой кровью, но с инопланетным геномом в мышцах, органах чувств и нервной системе? В принципе возможно, но тогда это не случайность, а результат генной инженерии высочайшего уровня. Кому бы могло прийти в голову поставить такой эксперимент, да и зачем?

Да, в ТАРДИС бы ее, просканировать в стационарных условиях, изучить энергетику. Очень хочется понять, кто такая Шторм на самом деле, открыть ее настоящую форму. Здесь у меня возможностей минимум: биорегулятор, звуковая отвертка и органолептика. Что ж, мои чувства сами по себе не самый плохой измерительный прибор и могут сказать о многом. Например, я не могу не отметить, что при установлении потоковой связи с моей ученицей мне не приходится подбирать паттерн – я инстинктивно использую свой оригинальный, не ретранслируя через ТАРДИС, и с восприятием у Шторм нет проблем.

Я почувствовал ее приближение раньше, чем услышал шаги, повернулся к ней и приподнялся на локте. Она подошла к костру и свалила на травку рядом со мной охапку разномастного барахла.

Интересно, почему она пришла? Это не спонтанное решение, раз она переоделась из летной формы в теплый трикотажный костюм и не поленилась притащить кучу всякой всячины из бытовки. Значит, почувствовала, что я здесь, и захотела побыть со мной, несмотря на поздний час и заметную невооружённым взглядом усталость.

Не спится, – мягко сказала Шторм, точно извиняясь, что нарушила мое уединение. – Лучше у костра посидеть.

«Или ты хотел посидеть один, а я мешаю?»

Ух ты, параллельные потоки – словесный и телепатический одновременно. Новый этап пройден, причем без обмороков и головокружений. Растет девочка, и чем дальше, тем быстрее. Я ответил ей в том же стиле.

«Я хотел посидеть один, но сидеть вдвоем намного лучше».

Ты поэтому столько всего притащила?

Ну разумеется, – она вытащила из кучи два армейских спальных коврика и бросила на них пару ватников вместо подушек. – Устраивайся, на земле и замерзнуть недолго.

«Я заметила, что ты мерзнешь, и пришла».

Что-что-что? Я так устал, что у меня фонит соматика? Быть такого не может. И тем не менее Шторм права, на травке не очень-то уютно. Перебираюсь на коврик, подпихиваю скомканный ватник под голову – о да, так совсем другое дело. Шторм укладывает свой коврик возле костра под прямым углом к моему и устраивается на боку головой ко мне. На шее у нее болтаются беспроводные наушники на шнурке, и, конечно, я не могу не спросить:

Что слушаешь?

«Металлику», – она протягивает мне один наушник. – Люблю старичков. Кстати, ты не замечал – у Хэтфилда два разных голоса? Например, вот. Звучит совсем не так, как остальной «Reload».

Пока я надеваю наушник, она цепляет себе на ухо второй, находит нужный трек в плеере, и я замираю как от удара в нервный узел, узнав, что за песню она включила.

Lay beside me, tell me what they've done

Speak the words I wanna hear, to make my demons run

The door is locked now, but it's opened if you're true

If you can understand the me, then I can understand the you

Lay beside me, under wicked sky

Through black of day, dark of night, we share this paralyze

The door cracks open but there's no sun shining through

Black heart scarring darker still, but there's no sun shining through

No, there's no sun shining through

No, there's no sun shining...

What I've felt, what I've known

Turn the pages, turn the stone

Behind the door, should I open it for you?

What I've felt, what I've known

Sick and tired, I stand alone

Could you be there? 'Cause I'm the one who waits for you

Or are you unforgiven, too?

«TheUnforgiven II». Причем та самая студийная запись – где то, что заметила Шторм, слышно лучше всего. То, что она, теперь неплохой эмпат, безошибочно угадала.

Lay beside me, tell me what I've done

The door is closed, so are your eyes

But now I see the sun, now I see the sun

Yes, now I see it

What I've felt, what I've known

Turn the pages, turn the stone

Behind the door, should I open it for you?

Я смог перевести дух только когда запись окончилась, и Шторм нажала на «стоп». Чтобы прочитать мою реакцию, хватило и сотой части ее способностей.

What I've felt, what I've known

So sick and tired, I stand alone

Could you be there? 'Cause I'm the one who waits,

The one who waits for you....

«Слышал?»

«Слышал».

«Знаешь, мне иногда кажется… он – тот, кто это сочинил – прошел через то же, что и мы. Иначе откуда ему знать? Как он мог знать, что со мной было после того дня в Ливии, когда я не сбила ракету и расстреляла USS McCain? О злых небесах, о шрамах на черном сердце, о двери, что не смеешь открыть, о том, как мучительно в одиночестве ждать того, кто сможет тебя понять? Про… тебя он ведь тоже знал, да? Не говори ничего, я это вижу».

Да, ты права, он знал и о том, как обжигающе холодна была под пальцами пусковая кнопка «Момента». Знал очень хорошо, и мне отлично известно, почему. Но пока, Шторм, я тебе этого не скажу, хоть мне и безумно хочется это сделать. Не открою тебе эту дверь, пока не буду уверен в том, что могу позволить себе роскошь впустить тебя в мою жизнь. Ты и так узнала обо мне слишком многое.

Знал, наверно, – это все, что я могу ответить, и я отвечаю вслух – мысль изреченная есть ложь, а наврать ментально я не смогу, Шторм учует мою избирательность и блокировку. – Или мы с тобой думаем, что знал. Слышим то, что мы хотим услышать…

…чтобы наши демоны сбежали. Но от этого они не убегут, да? И ты тоже ждешь того, кто их прогонит?

Не то, чтобы жду, – я улыбаюсь ей, а давнишнее предчувствие грозного будущего накатывает снова и ощущается как неизбежность. – Просто, когда сражаешься с демонами, нужно, чтобы кто-то прикрывал тебе спину, понимаешь?

Шторм отвечает мне робкой улыбкой, а на краю потока я ловлю сквозь ее ослабленные ментальные щиты (от волнения или нарочно?) нечеткое, неясное, блокируемое, но пронзительно-искреннее: «Ты сказал – мы друг друга понимаем. Чего же ты ждешь, Доктор? Чего боишься? Только скажи, намекни мне, хоть как-то дай знать – мы могли бы прогнать демонов друг для друга».

Шнурок наушников коротковат, из-за этого мы очень-очень близко, почти щека к щеке, ее дыхание щекочет мне шею. Невольно отмечаю – она даже пахнет сейчас по-другому. Определенно, вслед за нервной системой начала меняться и ее биохимия, и это целиком и полностью результат моего влияния. И в мою дурную голову приходит неожиданная мысль – а не подтолкнуть ли трансформу? Учитывая цепочку ассоциаций, которую я нечаянно поймал с ее зрительным потоком, Шторм против не будет. Рискну, оно того стоит, рисковать всем и сразу – это особенное чувство.

Осторожно поворачиваюсь, приподнимаюсь на локте – теперь мы глаза в глаза. Взгляд ее грустный и теплый – не то огонь костра играет в зрачках, не то ее собственное внутреннее пламя. Слегка касаюсь пальцами ее щеки, отодвигая в сторону шнурок наушников, так можно будет прочесть реакцию и, если что, отыграть назад. Но Шторм с легкой улыбкой тянется мне навстречу, почему-то мне становится жарко, и не костер в этом виноват – я чувствую мгновенные перемены в ее энергетике. Удивительные, необыкновенные, невероятные перемены – точно знакомая тень на миг показалась и поманила меня за собой.

«Александра… я, наверно, не должен, но я очень хочу сделать то, что я сейчас сделаю».

Она ответила мне даже не оформленной мыслью, а просто мощным импульсом тепла, ударившим по моей энергетике. И тогда я ее поцеловал – нахально и уверенно, как будто Шторм всегда была моей.

Всемогущее Время, такой реакции я от себя не ожидал – когда наши губы соприкасаются, это как короткое замыкание, как вспышка плазменного шнура при пробое мегавольтным напряжением. Блокировки и запреты в моем мозгу, когда-то надежно отстроенные, рушатся с оглушающим грохотом от переполнения сенсорного потока. Что такое? Некоторых женщин этой расы целовать было приятно, но не настолько, чтобы мое подсознание вдруг активировало соматику, да так резко, что кружится голова, вскрываются запечатанные моей волей энергетические каналы и от этого даже больно – но это такая долгожданная, такая сладкая боль… Мне уже не жарко – я весь горю, я точно в бреду и уже не удивляюсь тому, что мгновенно промелькнувшая тень снова манит меня за собой в распахнувшуюся до края мира огнистую бездну, а покалывание в затылке сообщает о том, что нужно прыгать за ней.

Шторм тянется ко мне, ее пальцы скользят по моей щеке, вниз по шее, касаются ключицы, задерживаются на груди, и происходит новое чудо – слияние наших эмпатических и сенсорных потоков. Опять работа моего подсознания, но дело не в нем, просто ни одна человеческая женщина из тех, с кем у меня был хоть какой-то намек на интим, на такое попросту неспособна. Очень немногие представительницы телепатически одаренных рас смогли бы поймать нужный для этого паттерн, а повторить его, наверно, не сумела бы ни одна из них, и поэтому с ними все реакции мне приходилось отрабатывать на сознательном уровне. А сейчас все происходит практически инстинктивно, мощь потоков Шторм такова, что в них можно расплавиться, сгореть или утонуть – и я понимаю, что отпустить эту девочку и уйти, не оглядываясь, будет выше моих сил. Напротив – я обнимаю ее за плечи и крепко-накрепко притягиваю к себе, ощущая, как она дрожит, прижимаясь ко мне в ответ, как сходит с ума ее пульс, как она горит вместе со мной.

Что, идиот, доигрался? Хотел просто подкинуть Шторм свою генетическую информацию самым простым способом, а что получил? А то и получил, что хотел, чего ждал, о чем люто скучал, чего был лишен очень, очень, даже слишком долго, аж одичал и зарос колючками. Не помню за собой такого, хоть и был любим, и любил сам. Что происходит? Я настолько сдурел от одиночества – или снова влюбился? О нет, только не это – продукт генной инженерии или нет, она человек, ее жизнь слишком коротка и хрупка. Если эта девочка и будет со мной, я все равно рано или поздно ее потеряю – невероятную, блестящую, понимающую меня с полувзгляда, и это будет невыносимо больно, настолько, что я не знаю, что могу натворить. Но куда деть это ощущение неизбежности, замыкания круга, схождения нитей Паутины Времени – неужели я должен пройти через это, окунуться в горнило боли снова? Ох, проклятье! Это нечестно!

Александра отстраняется от меня – медленно и неохотно. Кажется, ей просто понадобился воздух, но тут я ловлю ее ошеломленный, растерянный взгляд. Она снова гладит меня по щеке, опускает руку и мотает головой.

Д-ди… Доктор, – она с трудом выговаривает слова, язык ее не слушается, и она судорожно стискивает кулаки. – П-прости меня… нам не надо… правда, не стоит…

Что? – выпаливаю я, вне себя от удивления. – Почему? Я сделал что-то не так? Или просто не нравлюсь?

Нет, нет, что ты, – она испуганно смотрит мне в глаза и тяжело сглатывает, сражаясь с подступившими к горлу рыданиями. – Ты мне очень нравишься… Очень-очень, правда… Дело во мне, понимаешь?.. Я ненормальная, я тебя разочарую... сделаю тебе больно. Я… я не хочу тебя мучить. Прости...

Слезы потекли у нее из глаз неудержимым потоком, она вскочила, шмыгнула носом и умчалась к себе – я слышал ее спотыкающиеся шаги по тропинке, а затем – как хлопнула дверь бытовки. Дурак я, дурак, что я наделал? Я уселся на коврике по-турецки и схватился за голову, тупо глядя в огонь.

Мрр, – услышал я, и что-то мягкое и пушистое дотронулось до моей ноги. Я повернул голову – мой приятель-котяра незаметно подкрался, потерся об коленку усами, уперся в нее передними лапами и запел свою песенку, переминаясь, озабоченно приглядываясь и принюхиваясь. Что я ему, заболевший котенок? Хотя коты наделены даром чувствовать боль и у существ других видов, и я, видимо, не исключение.

Что скажешь, Владимир Владимирович? – спросил я и почесал кота между ушей, а он лизнул мне руку. – Пришел меня утешить, друг? Или что посоветуешь? Хорошо тебе, с кошками все понятнее. А я вот ничего не понимаю.

Мнэээ, – тянет кот, и я понимаю, что он хочет сказать. Шторм не солгала, признавшись, что я ей нравлюсь, я сам это в полной мере почувствовал. В чем же тогда причина, почему она считает, что нам не стоит и пробовать? Что это значит – «я ненормальная, я тебя разочарую, я не хочу тебя мучить»? Может быть, я все же смогу все исправить? Но надо ли исправлять?

Мряу, – не соглашается со мной Владимир Владимирович, смотрит на меня в упор и нервно облизывается. Нельзя мне сейчас думать только о себе – этой чудесной, невероятной девочке сейчас намного больнее. Исправлять надо, хотя бы ради нее, надо хоть как-то снять боль, которая сейчас наверняка выжимает из нее все душевные силы и рвет сердце на куски. Но если я пойду к ней сейчас, я сделаю только хуже.

Окажи мне услугу, друг, – прошу я кота, глядя в его расширенные светящиеся зрачки. – Иди к ней, постарайся ее успокоить. Вы, мурлыки, хорошо это умеете. Ладно?

Урру, – утвердительно отвечает Владимир Владимирович, лижет меня в нос и стремительно исчезает в кустах. Я слышу, как он шуршит в траве, а потом скребется в дверь бытовки Шторм. Говорят, девочки любят котиков… Может, ему удастся то, что совершенно точно не получится у меня.

А мне надо как следует подумать – видимо, я только что создал себе нерешаемую проблему.

Минус двести тридцать семь часов

Александра

Я не помню, как добежала до своей бытовки и плюхнулась на койку, забыв закрыть дверь. Слезы текли в два ручья, моя душа превратилась в полигон, по которому братья-синегрудые работали кто фосфорными, кто термобарическими, а кто и кассетными боеприпасами. Что я наделала? Отработала и по себе, и по Кузнецову... Я до сих пор вижу внутренним зрением ошеломленное лицо Доктора, его широко распахнутые глаза, вспыхнувшие после моих слов острой невыносимой болью, как будто я ударила его ножом в печень и провернула лезвие в ране, а в ушах все еще звучит его горький вопрос: «Я сделал что-то не так? Или просто не нравлюсь?»

Все ты сделал так, мой хороший – я и представить не могла, что так бывает, что от одного поцелуя так закружится голова, сердце пустится вскачь, по телу разбежится слабость, а внутри вспыхнет огонь, как от спирта на голодный желудок, и захочется только обнять покрепче и никуда не отпускать этого невероятного парня, который делает со мной такие удивительные вещи. Я все еще чувствую силу его рук, его уверенные губы на моих, я помню, как неловко пыталась отвечать ему, ощущала по ментальной связи, как ему все это нравится, как хочется ему быть со мной – и падала, падала, улетала в потоке его чувств, горячем, как плазменный выхлоп моторов Т-77, и опьяняющем не хуже адреналинового кайфа после особенно удачного вылета. Как мог ты подумать, что не нравишься мне – ты же телепат, ты не мог не учуять, что я думаю о тебе и мечтаю быть с тобой, не мог не видеть, как я хотела, чтобы ты меня поцеловал… А потом я испугалась, поняв, как ужасно будет все это испортить, и повела себя как Умная Эльза из сказки, решила, что лучше уж наша история закончится, не начавшись. Трусливая бестолочь, что же я натворила?! Можно ли все исправить, или назад пути нет, и стреляную пулю в патрон не вставить?

Скрипнула дверь, по полу протопали мягкие лапки, койка прогнулась от приземления на нее кого-то довольно увесистого, и я ощутила рядом с собой теплый кошачий бок и тычок мокрого носика в щеку. Владимир Владимирович решил меня навестить и пожалеть – как мило с его стороны. Раньше он ко мне не приходил, отирался с Кузнецовым, а сейчас пришел. Видимо, допетрил своим кошачьим умишком, как мне хреново.

Мрру-мрру, – подтвердил кот, устраиваясь поудобнее у меня под боком, и затарахтел, когда я почесала ему загривок. Дескать, поговори со мной, большая кошка, вдруг поможет.

Знаешь, Владимир Владимирович, – сказала я ему хриплым голосом. – Может, я и дура, но все не так просто. Я действительно ненормальная.

Мрря? – удивился мой пушистый собеседник такому неожиданному признанию и боднул меня мохнатым лбом. Я шмыгнула носом, вытерла слезы рукавом и продолжила:

Ну так слушай сказочку, котик. Жила-была девочка. Всю жизнь она мечтала о двух вещах: летать в небе и защищать слабых. Девочка выросла, стала военлётом. Время тогда было тяжелое, войны вспыхивали по всему миру, и она сражалась в каждой из них. Стала настоящим «синегрудым», кошмаром для врагов, огненной смертью с небес… а потом так получилось, что ей пришлось уйти в испытатели, учить летать этих больших титановых птичек, которые так тебе досаждают своими воплями, когда взлетают и садятся. Ее первым заданием на новой работе стали испытания самолетов палубной авиации на тяжелом авианесущем крейсере «Кузнецов». И там – не поверишь, котик – она влюбилась.

Я вздохнула, вспоминая то жаркое севастопольское лето, и снова вытерла катящиеся слезы.

Его звали Игорь, – хрипло сказала я. – Старпом на «Кузнецове». Конечно, он заинтересовался, что это за девица в авиакрыле его корабля, он выяснил, кто она такая и чем прославилась, они подружились, а потом влюбились друг в друга. Все у них было замечательно, им было хорошо и весело вместе, они гуляли по Севасу ночи напролет, ходили на катере к заповедным бухтам, угощались горячими чебуреками на набережной и запивали их молодым красным, и без того пьяные друг от друга… Но однажды вечером они решили, что… можно переходить на… ммм… новый уровень в отношениях. Ну… это когда ты находишь себе кошку, она не против, ты хвать ее за шею и вперед, делать котят – у нас, людей, в общем все так же, но сложнее. Игорь хотел, чтобы все было красиво – снял самый красивый номер в самом модном отеле на побережье, куча цветов и самое лучшее шампанское… Только вот эта девочка так и не смогла узнать, как это будет у нее, потому что, когда они попробовали, она почувствовала себя так, будто отравилась. Ей стало плохо, ее тошнило, что Игорь ни делал, ей становилось только хуже. Так они и расстались, а девочка после этого решила попытаться выяснить, что в ней неправильно.

Кот подлез ко мне под руку и промурчал что-то заинтересованное, а я вздохнула, вспомнив, как прикинула расклад, подсчитала остатки отпускных и позвонила Фаине Марковне. Устав от корпоративных войн и событий Красного Августа, но и прилично заработав на них, бывшая гроза рейдеров и учредитель гремевшей по всей России юрфирмы «Шелленберг и партнеры» радикально сменила сферу деятельности и заделалась хозяйкой гостиницы – отгрохала крутейший отель в Паттайе на побережье и прикупила несколько островков в Андаманском море. К кому же еще, как не к ней, я могла обратиться с настолько специфической просьбой?

Фаина Марковна почему-то очень обрадовалась моему звонку и наотрез отказалась брать с меня деньги за постой. Хотела оплатить мне и перелет, но до Владивостока у меня офицерская халява, оттуда я на маглеве доберусь до Харбина за копейки, а из Харбина до Бангкока можно и долететь, и подкалымить – устроиться вторым пилотом на какой-нибудь бизнес-джет, экипаж которого начал бухать еще до вылета. В общем, добралась я легко и непринужденно, КВС «Гольфстрима» – бывший военлёт НОАК узнал меня в лицо и даже лицензию не спросил, посланцы Шелленберг встретили меня в аэропорту Бангкока на лимузине, а в отеле меня ждал шикарный номер и два симпатичных массажиста. Ну, и естественно, первый конфуз – при моем росте 179 сантиметров ребятишки оказались мне по плечо. Правда, смутило это только меня, ребята оказались профи – поахали, поохали, повосхищались моими ногами и жопкой и сделали для меня все, что могли. В этот раз меня не тошнило – я так расслабилась, что уснула у них на руках, но тогда это списали на усталость после перелета.

У меня ушла неделя на то, чтобы убедиться в том, что мой организм не желает получать всякие плотские удовольствия – хоть трезвая, хоть пьяная, хоть покурившая травки, хоть наглотавшаяся местных веселых таблеток, я как нормальная женщина не реагирую ни на что. Мальчики, девочки, трансы, «нижние» и «верхние», массаж, игрушки – без разницы, как бы мне ни нравилось начало, все равно исход был по одному из трех вариантов: симптомы отравления, сон или полное выключение реакций. Тогда я плюнула на все, взяла в прокате самую мощную океанскую скоростную лодку, которую смогла найти – настоящую четырехмоторную cigaretteboat, и отправилась на острова. И в сквозной пещере на каком-то крошечном островке мне встретился древний дедок-отшельник.

Не то ты ищешь и не там, – заявил он мне на ломаном английском в ответ на мое приветствие. – На тебя пал выбор Зеленой Тары. Путь Тантры – это не твой путь.

Вот, котик, дед и сказал девочке, что она избрана помощницей Зеленой Тары, защитницы людей от демонов, и поэтому она может влюбиться, но любить физически не сможет. Понимаешь, котик, в чем дело – что-то в ней работает не так, как у всех, а наоборот. Может быть, она ненормальная, а может, небеса черные и голубые решили, что она принадлежит им навсегда, и забрали у нее любовь в обмен на мастерство и боевую удачу. Как думаешь, котик? Может, зря я испугалась, и стоило рискнуть снова?

Урр-рау, – Владимир Владимирович завозился у меня под боком, устраиваясь поудобнее. Все верно, пока живу – надеюсь. Надо собраться с духом и решиться объяснить все Кузнецову, хотя бы ради того, чтобы остаться друзьями. Я сама сказала ему, что он имеет полное право знать, чем я дышу – значит, пусть узнает и это. Хуже уже точно не будет.

Кажется, с этими мыслями я и заснула в теплой компании кота, поющего мне колыбельную, и проснулась по сигналу внутреннего будильника. Пора на тренировку, нехорошо заставлять сэнсея ждать. Наскоро умываюсь, так не хочется перебивать его вкус зубной пастой. Отставить доги, влезаю в наряд для силовых тренировок: леггинсы-топ-кроссовки, хватаю бокэн, выбегаю на улицу. Странно, утренний холод чувствуется не так остро, как вчера. Кажется, во мне еще не погасло вчерашнее пламя.

…И сразу же понимаю: что-то не так. Бегу на нашу тренировочную площадку, лужайку у самого края леса, с засохшей толстой и корявой березой на краю – мы еще в первый день в Тихоново сделали из дерева макивару. И сейчас я отчетливо слышу, что березе достается по полной программе.

Подбегаю ближе – так и есть, на полянке бушует маленький, ростом где-то метр восемьдесят пять, но неистовый смерч. Доктор отрабатывает на нашей макиваре всю свою ударную технику разом, причем в таком бешеном, совершенно нечеловеческом темпе, что глаза с трудом успевают отслеживать удары: кулаком, тэгатаной, локтем, рукой-копьем, ногой, коленом, с любой дистанции, одиночными и сериями, аж щепки летят.Бедное дерево даже не вздрагивает, а непрерывно трясется. Он в одних штанах от кейкоги и босиком, взъерошенный, и мне на миг чудится фиолетовый отблеск в его глазах. Наконец Доктор с коротким боевым вскриком отвешивает березе роскошный, очень высокий тоби ура маваши гери, которым можно свалить и слона, резко поворачивается ко мне, яростно отбрасывает пятерней мокрые волосы со лба.

Ну и вид у него! Раскраснелся, костяшки сбиты чуть ли не в кровь, мышцы так и гуляют под кожей, грудь ходит ходуном от тяжелого дыхания, ноздри раздуваются, а глаза… если превратить всю горящую в них боль и ярость в напалм, то хватило бы сжечь и Луну.

Доктор?! – я бросаю бокэн, бегу к Кузнецову, мне кажется, что, если я немедленно не обниму его, он просто взорвется. – Что с тобой? Что случилось?! Это из-за меня, да?

Он резко выдыхает и неловко обнимает меня в ответ.

А-александра, – он отвечает мне вслух, и его голос дрожит. – Прости. Прости дурака. Я не понял сразу… но сейчас… Ох, проклятье!

Осторожно, точно боясь спугнуть, он гладит меня по щеке и пытается улыбнуться. Я смотрю ему в глаза, не в силах ни моргнуть, ни отвести взгляда, только чувствую, как слезы вновь начинают катиться из глаз и повисают на ресницах, затуманивая поле зрения. Наплевать – набравшись храбрости, я опускаю блоки и подсвечиваю Доктору кусочек моей памяти, воспоминания об Игоре и о моем первом и последнем романе, бесславно закончившемся в туалете пентхауса пятизвездочной «Пальмиры». Ощущения – как в прорубь с головой, но Доктор касается моего виска и выдергивает меня из ледяной бездны мрака мощным ментальным толчком. Я судорожно хватаюсь за его плечи и пытаюсь проморгаться, а Кузнецов стирает горькие капли с моих щек тыльной стороной ладони.

Теперь я вижу, – тихо говорит он. – Когда это произошло, ты еще не знала, что ты другая… Это не ненормальность, скорее всего, так проявляется твое отличие от обычных людей. Тебе нужен телепатический контакт... как и мне. Помнишь, как мы почувствовали друг друга?

О, я помню. Никогда не забуду этот волшебный миг, когда волна его ощущений прокатилась сквозь меня, подхватила и понесла ввысь, точно параплан в мощном восходящем потоке – и я чувствовала, что он тоже взлетает вместе со мной. Это было так удивительно, так необыкновенно – просто-таки нечеловечески приятно… Может, так и должна происходить любовь у «иных»?

Как-то так, – Доктор отвечает мне почему-то вслух, но я снова чувствую, как мы попадаем в резонанс, и сквозь меня катится поток его чувств – жгучая волна, где смешались боль, тревога, надежда и пронзительная горько-сладкая нежность. – Если считаешь нужным, мы можем забыть вчерашнее и больше не вспоминать. Может быть, ты и права. Но я вижу, твоя… ммм... ситуация вовсе не безнадежная. Решение есть, я могу его найти – если ты хочешь, конечно.

Кузнецов пристально смотрит мне в глаза, и в мою больную от недосыпа голову приходит очень странная мысль – он что, имеет в виду, что девушкам-«иным» нужно что-то вроде старого японского обряда мидзуаге, только в ментальной сфере? Я невольно представляю себя в парадном длинном кимоно, почему-то светло-оранжевом, с серебристо-зеленым поясом и широким красным воротником – эри, расшитым серебряными и золотыми нитями, в боевой раскраске майко, с высокой прической с четырьмя шпильками – и невольно хихикаю: ой, да какая из меня ученица гейши! Рисовать могу только эпюры, к музыке неспособна – медведь оба уха отдавил… Зато могу шпилькой в глаз, если что, а ещё заваривать чай, прецизионно разливать спиртное и травить байки из веселого военлетского быта. Ой, не могу!

А что, если… – отвечаю я ему, проглотив невольный смешок, – если мы сделаем так. Давай попробуем забыть о том, что я вчера наворотила, а там будет видно? А пока давай постараемся… не мотать друг другу нервы и не вспоминать? Скоро вылетать в Хабару, а там и учения – хрен его знает, как карта ляжет… А как отстреляемся, если позволят обстоятельства, и никто из нас не перегорит…

«...а главное – если вернемся», –  добавляю про себя и тут же отгоняю прочь неприятную мысль – боюсь накаркать. У меня нехорошее предчувствие, что я опять где-то по-крупному лоханусь, и мне это совсем не нравится. И Кузнецову, кажется, тоже...

Договорились! – перебивает меня Доктор, кинув на меня острый взгляд. – Но при одном условии.

Да? – я шмыгаю носом. – И каком же?

Ну… чтобы было, что вспомнить...

Он прижимает меня к себе так сильно, что я не могу дышать, а потом долго и жадно целует, отнимая остатки воздуха – и отстраняется. Ярость угасла, боль спряталась, нить эмпатии пульсирует решимостью и азартом. У него даже получается улыбнуться моей любимой искристой улыбкой, и я улыбаюсь в ответ:

Пока ты не доломал макивару, может, поработаем над ударной техникой?

Он лукаво смотрит на меня, подняв бровь:

Тренировка, завтрак – и в небо! Алонси, Шторм!

Примечания автора

КВС – капитан воздушного судна.

«Гольфстрим» – популярная модель бизнес-джета.

НОАК – Народно-освободительная Армия Китая.

cigaretteboat – небольшой быстроходный катер с длинной узкой платформой и глиссирующим корпусом. Отличаются высокой мореходностью и способностью развивать высокие скорости: 150 км/ч в спокойном море, 90 км/ч при волнении. Энерговооруженность – обычно свыше 1000 лошадиных сил.

Путь Тантры (алмазная колесница) – составная часть школ Ваджраяны, связанная с практикой пограничных состояний, просветлённых состояний, смерти и промежуточных состояний между смертью и следующим рождением. Тантра понимается как практика быстрейшего достижения состояния Будды. Как эзотерическая традиция, тантра предполагала достижение трансперсональных состояний (слияния с мировым духом) посредством максимально полного, тотального проживания всех жизненных искусов. Особое внимание в тантре уделялось сексуальным практикам, которые, однако, не были самоцелью, а были лишь способом достижения парой или одним из партнеров экстатических состояний, носящих, по мнению последователей тантры, космический характер.

Мидзуагэ – церемония, отмечающая взросление и повышение статуса начинающей гейши (майко) и переход ее в статус собственно гейши. Майко пять раз меняет свою прическу, символизирующую каждый шаг, ведущий к становлению гейшей. На церемонии мизуагэ пучок волос на макушке символически стригут, чтобы более взрослой прической обозначить переход от девочки к молодой женщине. После обряда мизуагэ следующий важный поворот в жизни майко – это церемония эрикае, или «превращение воротника». Это происходит, когда майкоменяет красный вышитый воротник «ребенка» на белый воротник взрослой гейши. Как правило, все случается приблизительно в двадцатилетнем возрасте. Это обряд взросления и к продаже девственности отношения не имеет.

========== Глава 8. Аврора ==========

Минус сто семьдесят часов

Двенадцать тысяч метров над Землей

Папа, да не ворчи! Смотри, погода хорошая, самолет классный, а ты!