Текст книги "За горизонт (СИ)"
Автор книги: Alex Whitestone
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)
Он снял фуражку и яростно поскреб ногтями лысину.
Лучшего моего пилота отняли, – выдохнул он. – Видит бог, не отпустил бы тебя ни за какие коврижки, если бы Кузнецов не наехал. А с другой стороны, он прав, там ты нужнее. Да и выслуга в ОКУ не то, что у нас, не пожалуешься.
Да причем тут выслуга, – отмахнулась я от него. – Я в космос хочу.
Понимаю, – Палыч усмехнулся. – Ну… мягких посадок, полковник Унгерн. Не делай такие глаза, я уже приказ видел. И еще. Прокалывай дырку под вторую звезду, указ утром подписан. Сегодня вечером обмываем.
Он с чувством потряс мне руку и рванул к себе в кабинет, а я попыталась снова докричаться до Доктора, и чуть не подпрыгнула от радости, когда получила ответ:
«Выходи, я тут на крыльце стою!»
Я бегом выскочила на крыльцо и не успела охнуть, как Доктор сгреб меня в охапку и со всей силы стиснул в объятиях, потом чуть отодвинул от себя и принялся очень пристально меня разглядывать, будто ожидая увидеть во мне какие-то перемены. Я тоже внимательно оглядела его: летный комбез с закатанными рукавами, небрежно накинутая разгрузка, фартовые белые кеды, полевая кепка на затылке – типичный синегрудый в перерыве между вылетами. Вид у него был вполне здоровый и бодрый, но до крайности озадаченный.
Что случилось? – спросила я. – Ты так смотришь… Ты как себя чувствуешь?
Что? – такое впечатление, что он потерялся, не зная, на какой вопрос ответить первым. – Я-то как раз в порядке… Даже слишком в порядке после вчерашнего. Спасибо… за всё. Но я не понимаю…
Что? – теперь моя очередь переспрашивать. – Все-таки что-то случилось?
Он смущенно улыбнулся, стянул кепку с головы и взъерошил волосы на макушке.
А можешь показать мне, что случилось, когда ты вчера вечером принесла мое барахло?
Конечно, – я улыбнулась в ответ. – Вот только я и сама не знаю, что это было!
Я показывала, Доктор смотрел, и фон его эмоциональных потоков менялся на глазах – от смущения и неловкости к крайней степени удивления, как будто я показала ему, что слетала на Луну на бумажном самолетике, или превратила булыжник в бегемота, или сломала рельс голыми руками – в общем, сотворила нечто настолько невозможное, что об этом и думать было само по себе невозможно. Да я и сама не могла представить себе в здравом уме и твердой памяти, что я вдруг откуда-то добуду кокью-хо в форме волшебной пыльцы и сумею применить ее как лекарство. И тем не менее я поняла, что Доктор знал, что это было, когда он снова прижал меня к себе, гладя дрожащей рукой по спине между лопаток, а в его бьющем через край эмоциональном фоне сквозь все блокировки отчетливо читалась совершенно сумасшедшая надежда.
Ом Намо Арайявалокитешвара Бодхисаттвайя Махасаттвайя Маха Куруникайя Ом Сарва Абхайя, – прошептал он мне на ухо. – Значит, вот как ты это сделала. Невозможно! Невероятно!
Ты все слышал? – удивилась я. – Ты так меня напугал! Тебе было плохо, ты… ты уходил. Я должна была что-то сделать. Я вспомнила, как ты мне объяснял про кокью-хо, и вот…
Шторм, это просто фантастика! – Доктор потряс меня за плечи и мотнул головой, все еще в шоке от того, что я ему показала. – Ты все сделала правильно – я бы сказал, блестяще! Но знаешь, ты напрасно испугалась. Эти хирурги, Орлов и Маккензи, меня штопали не первый раз, они все сделали правильно: вынули осколки, свели края ран клеем, а не шовным материалом, специальный коктейль в вену для восполнения объема крови – все остальное я бы сделал сам. Я вошел в особый транс, направил всю энергию на восстановление организма и примерно через шесть часов был бы уже на ногах. Но тут появилась ты и накачала меня так, что я смог восстановиться за несколько минут – прямо у тебя на глазах.
Саечка за испуг, – я несильно ткнула Кузнецова кулаком в правый бок – вид его рваной проникающей раны слева под ребром все еще стоял у меня перед глазами. – Предупреждать о таких вещах надо. Ты мне не чужой все-таки.
Не чужой? – переспросил Доктор и ошалело уставился на меня. – Что? Ты имеешь в виду то, о чем ты думала на вышке – или… в палате?
Он кинул мне в потоке три момента, которые я ему показала раньше – разговор с Филиным и Кейт у медчасти, мое сидение на вышке и те жуткие для меня секунды, когда я нащупывала пульс на его ледяной шее, и я мысленно охнула, а сердце бешено заколотилось: опять неизбирательность, опять я показала ему больше, чем хотела. «К беде неопытность ведет» – сам-то не признался мне, что он с другой планеты. Почему? Чего испугался? Не доверял – или боялся разрушить мое доверие?
Во-первых, я не хотел тебя пугать, – торопливо отозвался он моим мыслям, скачущим, как перепуганные воробьи. – Во-вторых, я боялся навредить тебе. И в-третьих, я хотел тебе все рассказать, но только когда буду готов. Дело в том, что, когда ты узнаешь, кто я, ты задашься вопросом, кто же ты – а на этот вопрос у меня нет ответа. Я никак не ожидал, что ты сможешь прочитать Филина и узнать то, что он знает обо мне – теперь я понятия не имею, что делать. Прости, что так получилось.
Вид у него был растерянный, крайне жалобный и очень несчастный, как у котенка, которого я в одно промозглое ноябрьское утро выловила из грязной замерзающей лужи на школьном дворе и подбросила в столовку отогреваться, а в его эмоциональном потоке всклубилась настолько ядреная смесь раскаяния, страха потери и отвращения к себе, что я просто не смогла на него ни обидеться, ни рассердиться, хотя и стоило бы. Чудик инопланетный, может рассчитывать орбиты в уме, вести истребитель на второй космической по лезвию бритвы и качать маятник в сшибке с киборгами – но до чертиков неловкий и бестолковый, когда нужно сложить два и два: сначала я узнала, кто он, и только потом поняла, кем для меня он стал.
Теперь я знаю, кто ты, – я кинула в него картинку мультяшной летающей тарелки, – а ты знаешь, как я отношусь к этому в частности и к тебе в общем и целом, – образ сыплющихся ему на голову дождем искрящихся разноцветных ромашек, – ты для меня не чужой и в том смысле, и в этом. Мы с тобой во многом похожи, разве нет? Так я для тебя – кто?
Чудо, – ответил он, не раздумывая. – Загадка. Запретная мечта, которая почему-то стала явью, и это удивительно и страшно.
Почему? – удивилась я. – Судьба – особа вредная, подарки делает редко. А тебе она еще и задолжала, насколько я понимаю. Почему она не может рассчитаться с долгами перед тобой? Что в этом страшного?
Один поэт сказал – мы все любимых убиваем, – грустно отозвался Доктор, и в его потоке я ощутила эхо той боли, с которой он признался, что совершил ай-учи, уничтожил и врагов, и своих. – Но со мной это работает с непреложностью теорем. Я непрощенный, я наказан тем, что теряю все, что мне дорого. Это мое проклятие. Я был обречен сражаться со своими демонами в одиночестве. Я очень боялся, что они отнимут и тебя, не имел права на риск... Но после того, что случилось вчера, я не боюсь. Хотя нет, все равно боюсь – но уже несколько меньше.
Я тоже испугалась тебя… ну, или за тебя, – я подсветила Доктору кусочек памяти о той ночи, когда я в панике отказала ему, а он чуть не разнес дерево в щепки. – Но ты мне показал, что я зря боюсь, что надо искать решение, рисковать. А теперь выясняется, что ты тоже та еще Умная Эльза. Я напомню тебе, что сказал еще один поэт: если лекарь заболеет…
Он найдет себе другого – тот с одра его поднимет и болезнь прогнать научит, – подхватил Доктор, глядя мне прямо в зрачки странно блестящими глазами, и его поток осветился проблеском той самой сумасшедшей надежды. – И знаешь, я очень-очень хочу сдержать слово, выполнить то обещание, которое я тебе дал – если ты не против, конечно.
Доктор гладит меня по щеке, я снова вижу себя в образе майко в оранжевом кимоно, чувствую искристые капли дождя на лице и их дивный вкус на губах – и невольно закрываю глаза, позволяя ему снова закружить меня в восходящем потоке, а он осторожно обнимает меня за талию:
Так что, Шторм – пойдешь со мной?
На сеновал? – открыв глаза, я отвечаю ему картинкой: теплая июльская ночь, папашин поселок, навес, под которым сушится сено, я в образе деревенской красотки (длинный красный сарафан без бретелек, цветок шиповника за ухом) выглядываю из-за большущей копны, подмигиваю и смеюсь, и он дорисовывает, как скидывает длинный коричневый плащ и ныряет в это сено с разбегу. Одно ловкое движение – и я в его руках, мы перекатываемся по сену и плюхаемся в него бок о бок, глядя в старые доски потолка.
Скажешь тоже! – возмущается Доктор, и в крыше нарисованного нашим воображением навеса появляется дыра прямо в открытый космос – россыпи звезд, яркие пузыри туманностей, сверкающие астероидные поля вокруг разноцветных планет. – Все время и пространство – вот куда я тебя зову. Хотя…
Он лукаво улыбается, чуть наклоняет голову и касается моих губ своими – легко и нежно, но с такой уверенностью, что я ощущаю это как печать на нашем «договоре о найдзё». Я обнимаю его за шею, он притягивает меня к себе еще крепче, целует меня так, что я чувствую себя как после стакана спирта натощак, да по морозу – и в реальности, и на нашем воображаемом сеновале – и передает:
«…хотя, вообще-то, ты права. Сеновал очень даже подходит – там мягко!»
Наконец мы оторвались друг от друга, Доктор хитро посмотрел на меня и взъерошил мне челку.
Какие планы на вечер? – поинтересовался он вслух. Я пожала плечами.
Не знаю. Палыч говорил про какое-то мероприятие…
Не просто мероприятие! – он подмигнул мне и коварно улыбнулся. – Вечеринка три в одном. Во-первых, приемка семьдесят седьмого. Во-вторых, победа над злобными пришельцами. И в-третьих, Кейт из UNIT уходит в отставку и собирается попрощаться красиво. Все шансы, что это веселье будет хорошо заметно невооруженным взглядом с геостационарной орбиты.
Ну-у-у… – протянула я, подняв глаза к небу, но не выдержала и рассмеялась. – Тогда придется идти, только ты прикроешь меня, если Палыч будет орать насчет рапорта. Когда, говоришь, начало?
В двадцать-ноль-ноль, – о, я обожаю эту улыбку. – Я зайду за тобой.
Упс, подожди, – спохватилась я, учуяв, что Доктор собирается убегать. – Ты мне кое-что оставлял на сохранение – не хочешь забрать?
Тьфу ты, – он замер, приоткрыв рот, и потянул себя за ухо. – Вот растяпа! Забыл, совсем забыл! Я же тебе сказал – когда ты рядом, у меня появляются совсем другие мысли.
Нашел крайнюю, – фыркнула я и протянула ему свиристелку, ключ и цилиндрик, который я снова замотала в антистатический пластик, а Доктор рассовал свои артефакты по карманам и натянул кепку.
Пойду я, – выдал он. – Надо кое-кого повидать. В двадцать-ноль-ноль, не забудь!
Доктор подхватил свой рюкзак и проворно сбежал с крыльца, а на прощанье, негодник этакий, слегка шлепнул меня по заднице. Я показала ему вслед кулак и потащилась искать кабинет со свободным терминалом – как ни крути, а до вечера надо было написать все рапорта.
Времени мне, конечно же, не хватило, но дел была прорва: направить свою писанину по адресам, сбегать в столовку перекусить, сдать секретчикам тактический планшет, коды доступа и прочее барахло по их части, обновить в канцелярии электронную карту офицера, записав на нее мое новое звание, подразделение и льготы, зачислить боевые на личный счет, собрать кое-какие шмотки (мало ли когда Доктор скомандует мне менять дислокацию) и привести себя в порядок. Хорошенько отмывшись, я открыла шкаф и принялась наряжаться – редчайшее событие в моей чокнутой жизни.
Так, на сегодня отставить компрессионное белье, пришло время достать черт знает зачем купленный себе в подарок на Новый год очень провокационный темно-синий комплектик из открытого лифчика с максимальным пуш-апом, позволяющем моему первому размеру выглядеть более-менее достойно, и крохотных стрингов, которые не скрывают практически ничего, и я рада, что в свое время из-за чертова спецбелья решилась на полную перманентную депиляцию зоны бикини. Но вторую часть подарка – моднейшее вечернее платье – внутренний голос решительно требует заменить на коротенькую черную маечку с Дарт Вейдером и любимые штаны-карго цвета хаки, с которыми так клево смотрятся классические высокие ботинки. И то правда, Шторм в платье и на каблуках – это как розовый танк, разрисованный котятами и со стразами на башне, ничего более нелепого и представить невозможно. На шею – плетеный кожаный шнурок с метеоритиком-талисманом, на руки – черные перчатки без пальцев, на плечи – мою счастливую черную косуху, настоящую, буйволиной кожи, с усилениями и заклепками. Двадцать лет долой, мне снова семнадцать, я опасная девочка-байкер и фанат «Металлики». Долго мучаюсь, добиваясь того, чтобы волосы стояли торчком в художественном беспорядке, потом пара мазков темно-красного оттеночного спрея для полноты образа отмороженной чертовки. Крашусь соответствующе: консилер – светлая тоналка – смоки айз и больше подкручивающей туши, и с меня сошло семь потов, пока я нарисовала более-менее приличные стрелки, и столько же, пока не наложила тени – последний раз я так красилась в Таиланде, собираясь на хардкорный опен-эйр, где я, наивная, надеялась на удачную случайную встречу… Алая помада наготове, но пока не наношу ее, потому что чувствую – сейчас кое-кто придет, и все пойдет насмарку. Я улыбаюсь своим мыслям и иду открывать дверь.
А вот и я! – Доктор окидывает меня очень пристальным взглядом. – О! Ого-го! Я впечатлен.
Я тоже, – разглядываю его в ответ и не могу сдержать улыбку. – Тебе чертовски идет штатское.
А ведь правда, большинство наших мужиков так врастает в форму, что гражданское на них смотрится как на корове седло. А Доктор в коричневой в полоску стильной двоечке, подчеркивающей ладную фигуру, в белой рубашке и при галстуке выглядит просто идеально, и даже его красные кеды (новенькие – видать, надел вместо ушатанных белых) неожиданно смотрятся в тему. Такое ощущение, что костюм ему намного более привычен, чем форма.
Молодцу все к лицу, – нахально комментирует Доктор и мягким движением кота, ворующего пельмень, подтягивает меня к себе за талию. – А ты что, собралась в поход? До клуба недалеко, и не по горам, а по дороге. Или мне не сказали, что будет вечеринка в стиле power metal? Или наши планы вдруг поменялись?
Последние слова он шепчет мне на ухо, легко касается губами моей шеи чуть ниже, а его рука оказывается у меня под майкой где-то между лопаток. Удивительно, у него не очень-то теплые руки, но от их прикосновений становится жарко. Я не могу устоять, кладу руки ему на плечи, тянусь к его губам за поцелуем, и нас опять подхватывает неудержимый вихрь восходящего потока. В этот раз я ощущаю это как смерч легкого солнечно-золотого огня, пронизывающий нас насквозь, связывающий воедино, теплые волны прокатываются по позвоночнику, у меня разбегаются мурашки по коже, голова идет кругом, и... ой, так сильно мое тело еще не реагировало ни на что.
«Вот что значит открытые каналы, – довольно отмечает Доктор. – Чувствуешь? Это как авасэ, только намного приятнее. Тебе нравится, правда?»
«Так вот как вы, инопланетяне, это делаете, – откликаюсь я. – Тебе ведь тоже нравится, а?»
«Еще бы! – его рука ложится мне на затылок, на то место, куда он когда-то вкрутил иголки, и по спине начинают гулять уже не волны тепла, а огненные вспышки – во мне точно включается вольтова дуга, горящая в ритме нашего строенного пульса. – Если бы ты знала, как мне этого не хватало! Как ты принимаешь, как отзываешься – это невероятно. Положительная обратная связь – я и не рассчитывал снова это почувствовать».
Вот черт, что же он со мной делает, что по телепатической связи, что поцелуями, что простыми прикосновениями – эти руки и в самом деле способны на удивительные вещи. Он так меня с ума сведет. И я уже начинаю думать, не послать ли эту вечеринку Ктулху под хвост, а вместо этого подбить моего ненаглядного пришельца на продолжение, как он спохватывается и неловко отодвигается от меня.
Я тут подумал, – говорит он вслух, застенчиво улыбается и нервно дергает себя за ухо, – что я слишком форсирую события. На самом деле я должен… ммм… сначала расставить все точки над i. У тебя слишком много вопросов без ответов – так не пойдет. Я буду очень неправ, если не откроюсь, понимаешь?
Доктор
Я произнес это, хотя слова еле выговаривались, и чудесные синие глаза Шторм стали чуть ли не в два раза больше от удивления. У меня от нервного напряжения чуть не сбилась синхронизация синусных узлов: если сейчас я откроюсь ей, она увидит все, и что тогда? Какое решение она примет? Но прятаться и убегать больше нельзя: скрывать от нее, кто я на самом деле, теперь было бы просто нечестно. Я снял все блоки и прижал ее пальцы к своим вискам.
«Смотри в меня, – бросил я в наш общий поток. – Если ты решишь, что не сможешь остаться после того, что увидишь… значит, так тому и быть. Я открыт».
Я ощутил, как она входит в мое сознание – очень осторожно, на цыпочках, ни дать, ни взять, маленькая девочка в заколдованном замке. Оглянулась, присмотрелась внимательнее – и вздрогнула, а в ее глазах блеснули слезы.
«Так вот почему ты тогда спрашивал… – она скользит среди моих воспоминаний легкой тенью, внимательно вглядываясь в самые страшные моменты и не отводя внутреннего взора, бережно касается старых шрамов. Еще никто не смотрел в меня так глубоко, ни перед кем я еще не был таким открытым и беззащитным – но и ничей другой взгляд не заставлял моих демонов улепетывать без оглядки. Они разбегались, а Шторм пробиралась все дальше, и мне показалось, что именно так и шла навстречу всем страданиям мира Элинеддворэлундар из старой-престарой сказки перед тем, как расколоться на куски и разлететься по всей Вселенной, подарив родственным душам возможность ментальной связи через время и пространство. На миг я даже запаниковал, испугавшись, что Александра тоже не выдержит, когда она вдруг застыла, жалобно застонав сквозь стиснутые зубы.
– Как пережить все это? – выдохнула она. – Одному? Как же так вышло-то?.. Чтоб такое… Чтобы вот так… Сама хлебнула этого полной ложкой, судить тебя у меня нет ни права, ни желания – но, я думаю, вселенная однозначно тебе задолжала...
Она всхлипнула, я приготовился разорвать контакт, но она закусила губу и решительно двинулась дальше – сквозь дым, холод и тьму к теплу и свету, к тем счастливым моментам, что поддерживали меня на плаву, и улыбнулась сквозь слезы. Но тут же улыбка сбежала с ее лица, и пальцы на моих висках дрогнули.
«Что? – спросил я, невольно задержав дыхание – приготовившись к худшему. – Ты видела все. Что скажешь?»
Она прижалась ко мне, дрожа, как лист на ветру, слезинка скатилась по щеке, поток ее эмпатии вскипал – но не тем, чего я больше всего боялся. Не ужас, не отвращение – напротив, сопереживание и неукротимая решимость встать рядом со мной и идти до конца, каким бы он ни был.
«Доктор, бедный мой! – отозвалась она, не отводя от меня глаз с расширенными горящими зрачками. – Моя единственная родная душа в этом мире… Ты лучше, чем думаешь. Как я рада, что тебя встретила, и теперь я тебя не оставлю вариться одного в этой каше! Я какое-то недоразумение, застряла между двух миров – но я тебя понимаю. Я пойду с тобой куда угодно – боевое слаживание мы с тобой отработали. Не может быть такого, чтобы мы с тобой встретились ради всего одной операции».
Я выдохнул, все еще не в силах поверить, а Шторм робко улыбнулась мне и добавила – теперь вслух, неверным, дрожащим голосом:
Я без тебя не могу. Ни разобраться в себе, ни… ни вообще. Я…
Поток ее чувств захлестнул меня с головой, и я потерял контроль. Не удержался, не дал договорить, просто закрыл ей рот долгим яростным поцелуем. Очнулся – и чуть отстранился, побоявшись напугать ее своим натиском, сделать больно. Зря испугался, ее руки, покинув мои виски, скользнули ниже, одна горячая ладонь прижалась к моей щеке, вторая зарылась в волосы на затылке, возвращая меня обратно.
«Доступ разрешен! – где твоя избирательность, Шторм, но сейчас я только рад окунуться в вихрь твоих эмоций. – Я открыта для тебя. Всегда. Иди ко мне, не отпускай меня. Пожалуйста!»
«Девочка моя, – только и успел я подумать в тот момент, когда наши губы снова встретились. – Ты не недоразумение, ты чудесное, невероятное создание. Как же я отпущу тебя, моя родная?!»
А потом все связные мысли вылетели из моей дурной головы, выброшенные прочь силой нашего с Шторм общего эмпатического потока. Я почти потерял счет времени и ориентацию в пространстве, но Шторм вдруг очнулась первая – отстранилась, тяжело дыша, с размаху уселась на кровать и хлопнула ладонью по покрывалу, приглашая меня сесть рядом с ней.
Ноги не держат, – сообщила она вслух и усмехнулась. – Садись, я тоже хочу тебе кое-что рассказать. Я догадалась насчет тебя еще до того, как прочитала Филина. Информации ты мне дал достаточно.
Давно догадалась? – выдохнул я, устраиваясь на указанном мне месте. – А как? Расскажи мне.
Шторм положила голову мне на плечо и вздохнула.
Как? Ну… это было довольно просто. Сначала я решила, что ты космонавт. Пилот от бога, физуха, самоконтроль – вот это все. Потом – телепатические штуки. Никто не может, а ты – легко. И разбудил меня, научил, привел мои мозги в порядок. Еще твое айкидо. Ты слишком быстрый, слишком сильный, равновесие, координация – как в кино, в жизни такого не бывает, и сам стиль – я увидела оригинал. То, каким айкидзюцу было придумано изначально, понимаешь? А помнишь, как мы сломали бокэны? Обычная рука не выдержала бы такого удара. Твоя выдержала.
Твоя тоже, – напомнил я.
Моя тоже. Тогда я стала задумываться – что я такое? Если я хоть как-то успеваю за тобой в поединке, держу большие перегрузки, могу общаться мыслями… С тобой непонятно, и со мной, выходит, тоже.
Она тяжело вздохнула.
А потом, – она запнулась, подбирая слова, – кот. Он тебя понимал и слушался – это полудикий-то аэродромный кот, гроза лесов и подвалов, бегал за тобой как дрессированная собачонка! Потом – наши полеты. Твой пилотаж – он невозможный. Я знаю всех асов этой планеты, и никто из них не может летать так, как ты. Кстати, позывного «Доктор» нет ни у кого из них. И наконец – бой в космосе. У меня – первый. У тебя – однозначно нет. Я боевой офицер, мне сразу стало ясно – ты командовал операциями куда серьезнее этой. Вел в бой армады из тысяч кораблей. Разносил на атомы флоты врагов и их звездные системы. То-то что наши, что юнитовцы молятся на тебя, а пришельцы перепугались, когда услышали о Докторе! Ты поэтому не хотел пользоваться своим позывным, верно?
Верно, – я осторожно погладил ее по щеке. – Все правильно разложила. А дальше?
Еще твое ранение, – Шторм прижалась щекой к моей ладони, как в ту нашу ночь у костра. – Твой скафандр был пробит, ты остался без воздуха, но выжил, а потом сказал, что взрывная декомпрессия для тебя ерунда, но при разгерметизации скафандра именно она и убивает. И медконтроль в скафандре ты отключил не просто так – твои показатели, похоже, сильно отличаются от обычных, и ты не хотел, чтобы это осталось в логах полета. То есть мое первое впечатление было верным. Ты космонавт, но… не улетающий, а прилетающий. И тогда я, наверно, тоже… Я до сих пор не понимаю, что я за зверушка такая. Знаю только, что во многом похожа на тебя.
Да, – подтвердил я со вздохом. – Я тоже пока не понимаю, кто ты. Знаю только, что ты где-то посередине между другими землянами и мной. Но разница даже между мной и тобой… Она громадна.
Шторм вопросительно глянула на меня.
Например? Кроме двух сердец и полного контроля сознания над телом?
Много чего, – я задумался. – От энергетики до состава крови. Но самое главное – я обманываю смерть. Умираю в старом теле и регенерирую в новом. Как тот кот с девятью жизнями, только у меня их чуть побольше – двенадцать. Мне девятьсот с лишним лет, это мое двенадцатое тело – если считать ту историю с рукой за регенерацию. Я ведь поэтому и боялся звать тебя с собой – я знал, что рано или поздно тебя у меня отберет само время. Но тут появился новый фактор. Помнишь, я открыл твои энергетические каналы – на самом деле, я запустил твою энергетику в том режиме, в каком работает моя. Масштаб, конечно, несколько не тот, но тут дело в самом принципе работы: уравнение Циолковского одинаково работает и для крохи Р-112, и для ядерного тягача. Просто удивительно, как я догадался взять с собой биорегулятор! Хотел изучить твою энергетику, а пришлось ее восстанавливать! Но самое удивительное – это вчерашнее происшествие. Вчера ты совершенно непонятным образом накачала меня той самой регенерационной энергией – значит, твой организм может ее принять без вреда для себя, использовать или передать по назначению. Очень хорошо помню, как ты поцарапала палец об мой скафандр – где сейчас эта царапина? В прошлом, как и моя дыра в ноге. А это значит, что со временем и биологией мы очень даже можем поспорить.
Шторм вздохнула и подняла глаза вверх.
Всегда любила смотреть на звезды, – тихо сказала она. – В детстве мне казалось, что где-то там мой дом. Настоящий. Мое… начало. Оно ведь не здесь, не на Земле, так ведь? Скажи, а может оказаться так, что во мне как-то соединились гены твоего народа и человеческие? Поэтому я и оказалась посередине?
Меня этот вопрос тоже волнует, – сознался я. – Метакризис – это лотерея, так что шансы невелики, но и ненулевые. Естественное рождение – очень маловероятно, наши виды не то, чтобы совместимы, хотя прецеденты были. Но и то, и другое в результате дает стабильные биологические объекты. А ты – совсем другое дело: ты меняешься.
А может, я не меняюсь, а учусь? – предположила Шторм. – До тебя-то учить меня было некому, жила как в лесу. А с таким наставником у меня пошел прогресс – как думаешь?
Снова в ее потоке всплыл образ майко в оранжевом – «танцующее дитя», ученица, познающая себя, свой путь и свои возможности, и я удивился, как удачно я тогда проинтуичил, подбросил ей эту идею – и попал в точку, уловил суть. Шторм растет, ее взросление – это больше, чем просто внешняя смена воротничка кимоно, и это удивительно, что я, старый, усталый и избитый жизнью, оказался тем, кому она готова себя доверить. Я даже в мыслях боюсь сказать «любит» – но это так, и я готов сделать для нее все, чтобы она была счастлива. Я чувствую себя снова молодым и по уши влюбленным, и это из-за нее, благодаря ей. Опять мое подсознание активирует соматику по своей инициативе, и я отпускаю себя – скидываю с плеч Шторм ее тяжёлую куртку, обнимаю мою девочку за талию, и тогда Александра набирается смелости и целует меня сама, замыкая ментальный контакт.
Это ощущается как фейерверк, как бурная горная река, пронизанная солнечным светом до самоцветных россыпей на дне, и я отлично понимаю, куда нас несёт ее течение. Но торопиться мне ни в коем случае нельзя – я не могу испортить этот алмаз поспешной огранкой, и, как ни жаль, но приходится применять аварийное торможение.
Шторм, так мы точно доиграемся, – я отстраняюсь от нее и вскакиваю на ноги, хоть это и причиняет почти физическую боль. – Мысль, конечно, неплохая, но нам пора. Сегодня будет вечер сюрпризов. Я обещаю.
Ой, – говорит она, вставая и одергивая майку. – Подожди, я еще не докрасилась.
А, помада… Не стоит, – я небрежно отмахиваюсь. – Бессмысленная потеря времени на ритуал, необходимость в котором отпала, так как его цель уже достигнута. Кроме того, мне совсем не нравится привкус глицерина и окислов титана.
Не переживай, – смеется Шторм. – У меня с собой на этот случай есть салфетки.
Она поднимает с пола косуху и рюкзачок, хватает со стола первый попавшийся тюбик помады, проворно подкрашивается (Зачем? Во-первых, я предупредил Шторм, что это пустая трата времени, а во-вторых, ее губы и без того яркие и очень приятные на вкус), подхватывает меня под руку, и мы покидаем ее комнату, отправляясь навстречу обещанным сюрпризам.
На официальную часть мы безнадежно опоздали. По правде говоря, я надеялся, что нас ждать не будут, и все обычные для таких мероприятий разговоры о том, что «какие мы все молодцы – слава нам!», и награждения пройдут без нас. В общем и целом, так и получилось: когда мы со Шторм добрались до офицерского клуба, все речи были уже сказаны, медали вручены, публика перешла к более приятной части мероприятия и уже прилично разогрелась.
Штрафную опоздунам! – заорал Филин, уже изрядно выпивший, заметив, как мы входим в зал, и подрулил к нам с бокалами в руках. Я принюхался – выдержанный крымский брют, не самый плохой вариант в данной ситуации, пить можно.
Башка болеть не будет? – тем не менее спросил я.
Васильич, да ладно! – подал голос не менее пьяный Горянкин. – Поднимай градус, и все путем будет. Давай, за победу, по-офицерски!
За победу! – поддержал его Филин. – А вот кстати, хотел поинтересоваться. Вы ведь новую фигуру пилотажа придумали? Как назвали?
Шторм опустошила свой бокал и задумалась.
Ну, я тут по большому счету ни при чем, – заявила она и кивнула в мою сторону. – Автор вот стоит, давайте его спросим.
Я пожал плечами и поднял глаза к потолку.
Не знаю. Я ее сделал, но…
И развел руками. Историю о том, на какой посудине, как и зачем я впервые сделал этот маневр, причем не то, чтобы нечаянно, просто придумалось на ходу, местной общественности знать не стоит – еще за Тунгусский метеорит с меня не спрашивали. Но когда абордажная команда корсаров Эль-Гуур, спасшаяся со сбитого рейдера, пришвартовалась к стыковочному модулю яхты его высочества новоокинавского сёгуна Кавабаты, это был единственный способ отделаться от них быстро и сравнительно безболезненно. Я взял управление на себя, раскрутил кораблик, стыковочный модуль развалился от центробежных сил, десантный шлюп корсаров оторвался, потерял управление и взорвался над Тунгуской. А старина Тесла, хоть и был любителем, хорошенько выпив, проводить рискованные эксперименты, тут совсем ни при чем – зря на него наговаривали.
Предлагаю много не думать, – Шторм широко улыбнулась. – Это же сальто, по большому счету. Так и назовите – сальто Кузнецова. Вот и все.
Идея – во! – Филин поднял большой палец вверх. – Он сделал, ты повторила. Будет сальто Унгерн-Кузнецова, лады?
Сальто Унгерн-Кузнецова, – повторил Палыч и фыркнул. – Ха! Точно. По фамилиям единственных летунов, которые способны его сделать.
Я пил свой брют и молчал, отлично понимая, что старый летчик прав. Как ни хорош Т-77, ограничения нервной системы землян не позволяют им такие трюки. Понятно, что у меня этих ограничений нет. А у Шторм? Определенно, после вчерашнего надо признать, она не вполне человек, причем гораздо ближе к моей расе, чем к земной. Я получил веские доказательства необъяснимой связи Шторм с моей погибшей Родиной.
