Текст книги "За горизонт (СИ)"
Автор книги: Alex Whitestone
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
«Были они когда-то, – уловила я отзвук мыслей Доктора, и его рука стиснула мою ладонь сильнее. – Но теперь – нет. Не осталось никого – все погибли».
«Откуда ты знаешь? – тут же отозвалась я. – Почему ты в этом уверен?»
«Видел много… Читал много… – грустно откликнулся он. – Когда работаешь с информационными системами внеземных кораблей, можно наткнуться на что угодно – от рецепта рыбных палочек до исторических хроник. Громаднейшие, до сих пор полностью не расшифрованные массивы данных – безумно интересно, но иногда очень печально».
«Да, как эта история с лесниками, – согласилась я. – Не хотелось бы, чтобы история Земли оказалась такой же грустной. Кстати, эти чужаки, ххазр – они откуда?»
«Отсюда не видно, – Кузнецов повернул голову, что-то прикидывая в уме. – Шторм, созвездие Скорпиона знаешь? В его хвосте есть голубая переменная звезда по имени Шаула, то есть Жало. А совсем недалеко от нее есть оранжевый карлик с системой из четырех планет. Внешняя Ххазрин-1 – гигантский «горячий юпитер», просто клад полезных ископаемых. Все внутренние планеты находятся в Поясе Златовласки: два малыша размером с Марс – Ххазрин-2 и Ххазрин-3, они находятся на одной орбите, но со сдвигом по фазе на 180 градусов, и самая близкая к их солнцу Ххазрин-4 – чудесный водный мир, скорее даже островной. Там нет больших континентов и океанов, узкие моря-протоки, самый большой остров величиной с Гренландию, зато их много, и большая их часть сосредоточена в тропической зоне планеты. Жизнь зародилась на всех трех планетах одновременно, но жители Ххазрин-2 первыми вышли в космос, колонизировали Ххазрин-3, добрались до Ххазрин-1, вывезли туда население Ххазрин-3, и разработка полезных ископаемых рабским трудом стала опорой технологического превосходства Ххазр. До Ххазрин-4 им было добираться несколько сложнее из-за особенностей ее орбиты. Когда ххазр добрались до нее, там уже назревала промышленная революция, но это им не помешало захватить ее и всеми правящими кланами перебраться туда жить. Это было лет двести пятьдесят-двести семьдесят назад. А десять лет назад пролетарии Ххазрин-1 подняли восстание, и к ним присоединились фермеры Ххазрин-4. Империя ххазр это бы худо-бедно, но пережила – проблема в том, что начало набирать обороты и протестное движение на Ххазрин-3 и их внесистемных колониях. У них идет гражданская война, и чем дальше, тем страшнее».
Он сопровождал свой рассказ чем-то вроде телепатического слайд-шоу, и я увидела яростное голубое сияние Жала, по сравнению с которым оранжевый карлик Ххазрин показался спокойным и домашним, как апельсин на черной тарелке, желто-зеленые скалистые пейзажи и свинцово-синие облака Ххазрин-1, братьев-близнецов Ххазрин-2 и 3 – две маленькие Земли, только более каменистые, и перламутровый бирюзовый с бело-розовым нарядный шарик Ххазрин-4. Увидела самих ххазр, похожих на вставших на задние лапы иссиня-черных большеголовых муравьев, только размером с гориллу, порабощенных ими жителей соседних планет – смешных зеленокожих не то гномиков, не то хоббитов Ххазрин-3 и светло-рыжих пушистиков Ххазрин-4, больше всего похожих на анимешныхкотодевочек, и поразилась, какими разными путями может идти эволюция.
«Вот что делает плюс пятнадцать процентов кислорода в атмосфере и более лёгкое ядро, то бишь меньшая сила тяжести на Ххазрин-2 – объяснил мне Кузнецов. – Там власть взяли насекомые, и другие виды попросту не развились. Ххазрин-3 – во многом вылитая Земля, только поменьше. А в теплом мире Ххазрин-4 разум развился у высших хищников, что позволило им бороться за пропитание и территории с амфибиями и рептилиями. Так что воевать жители Ххазрин-4 умели всегда, но от вторжения расы, превосходящей их технологически, это их не спасло».
И он показал мне беспощадные бомбардировки планет, горящие, заливаемые напалмом джунгли, рукотворные цунами, отряды гигантских шестируких киборгов, штурмующих города и поселки гномиков, убогие поселения горняков Ххазрин-1, удивительной красоты парящие замки над розовыми лагунами и тропическими лесами с бирюзовой листвой, ночной костер на берегу тихой речки и пушистиков-партизан, выгружающих длинные зеленые ящики из дверей чего-то, что могло быть только космическим кораблем, но больше всего было похоже на старую синюю деревянную будку.
«Это все архивные кадры? – поинтересовалась я. – А тогда кадры с партизанами у тебя откуда?»
«От одного инопланетянина, который возил им гуманитарку, – ответил Доктор с некоторым замешательством. – Он залетал к нам не так давно за продуктами – вот и помог кое-что расшифровать, заодно информацией поделился».
«За продуктами?! – я чуть не поперхнулась. – И что он покупает?»
«Мороженое, – весело отозвался Кузнецов. – Кисломолочные продукты и мойву. Говорит, на одном межпланетном рынке мойву меняют на синтетические трансурановые элементы грамм за грамм и считают, что провернули необыкновенно выгодную сделку. Нет, мойву берут не для еды, это ценнейшее сырье для тамошней фармацевтики. На другом рынке за литр кефира дадут три тонны взрывчатки и еще насыплют в подарок радиодетонаторов. Опять же не для еды – это идеальный субстрат для местных бактерий, которые производят вещества для местного химпрома. На третьем за ящик пломбира в вафельных стаканчиках можно получить десять штук неплохих автоматических винтовок или три тепловизионных прицела, или пару цинков бронебойно-зажигательных. Вот мороженое они берут как раз для еды, но не для себя, а для своей домашней живности. ОКУ ему дает продукты в обмен на технологии и знания, ну и на всякие внеземные вещицы типа того приборчика, которым я лечил тебя позавчера».
«Интересно», – ответила я, и мы опять оказались посреди теплого моря безмятежного молчания. Когда-то здесь бушевали неистовые ураганы, за горизонтом нас ждала еще одна буря – но пока мы плыли среди спокойных звезд в удивительном дзансин на двоих, и бесконечная Вселенная с улыбкой глядела на нас. Я забыла о ветре, вое и холоде и еле очнулась от транса, когда Кузнецов, решив, что с меня на сегодня хватит, отвел меня обратно в каюту.
Я закрыла глаза, потянулась и зевнула во весь рот. Ну и денек, завалиться пораньше спать, что ли… И где там застрял Доктор, вот съем халву без него – будет знать, как опаздывать. Хотя на моей памяти он еще ни разу не задержался больше ожидаемого. Такое впечатление, что ему с удовольствием подчиняется и само время, а не только люди и техника.
Только я разлила чай по кружкам и взялась открывать пакет с халвой, как почуяла – ага, идет сюда. Сначала – ощущение приближения, потом – знакомые легкие шаги за спиной, и наконец – веселый возглас:
Что, пуэр? Вот это да! Где раздобыла?
Привет с Большой земли, – отвечаю, откалывая ножом кусок халвы. – Филин прислал. И еще халву. Миндальную. Налетай.
Я тоже кое-что раздобыл, – вдруг говорит Доктор. – Это тебе. Надеюсь, подойдет.
Я поворачиваюсь к нему, и он протягивает мне запаянный матово-белый пакет с чем-то мягким внутри.
У меня есть доступ ко всяким интересным инопланетным штукам, вот наши усилители, например, – объясняет Доктор, почему-то очень стесняясь при этом, – а наши летные костюмы по большому счету дерьмо. Я пошарил по загашникам и нашел… вот. Новенький. Я в таком летал, хорошая штука. Померишь?
Вскрываю пакет ножом и вытряхиваю оттуда нечто, похожее на летный комбез, но не синий, как наши, а глубокого темно-красного цвета, как черешня или красное вино. Ткань похожа на замшу, только толще и мягче. Размер, правда, смущает – будто на десятилетнюю девочку.
Растянется, – Доктор подмигивает мне и добавляет несколько смущенным тоном. – Этот костюм противоперегрузочный, но не только. Он заботится о… ммм… физиологических потребностях организма. Поэтому одевать его надо прямо на… тело. Белья не нужно. Вылет может оказаться долгим, я хотел бы, чтобы тебе было удобно.
Вот теперь понятно, почему он стесняется, хотя мне не привыкать к неудобствам, о которых он говорит – под скафандр или стандартный высотный комбез надевается спецбелье, и оно далеко не так удобно, как это внеземное решение. Интересно, сколько всяких внеземных полезностей есть в загашниках ОКУ, что еще они выменяли у того смешного пришельца на пломбир и сметану? Инопланетный телепатический усилитель мне подошел, приборчик для физиотерапии помог – что-то будет с летным костюмом?
Я сейчас! – выпаливаю я и убегаю в свою каюту наряжаться.
Доктор оказался прав, инопланетный комбез растягивается и садится по фигуре идеально, если зеркало мне не врет. Подкладка – как мех маленького зверька, нежная, очень приятно на коже, и ни одного шва. Вот только вместо молнии посередине, как я привыкла, просто косой разрез от воротника-стойки к левой подмышке и вниз до талии. Как застегнуть – не понимаю, пока не приходит в голову совместить края воротника. Тогда костюм оживает: разрез затягивается, как будто его и не было, широкие манжеты плотно обхватывают щиколотки и запястья, эластичный пояс стягивает талию, а в ткани комбеза сами собой прорастают упругие ленты противоперегрузочной защиты. И наконец финальный штрих – на груди и на левом плече, там, где на обычной форме шевроны, проступают золотистые знаки, ряд вписанных друг в друга окружностей и незамкнутых дуг размером от копейки до пятака.
Что? Ну как? – Доктор заглядывает в каюту, в руке кружка, на физиономии нетерпеливое любопытство. – Подошло?
И восхищенно ахает, чуть не разлив чай. Странно, вроде бы он не моя подружка, а мерю я совсем не свадебное платье. Хотя, если все будет хорошо… Ай, Сашка, тьфу на тебя! Что с тобой такое вообще!
Копейка в копейку, – верчусь перед ним, как модель на подиуме. – Ай да пришельцы, прямо на меня сделали.
Определенно, – тихо произносит Доктор, не сводя с меня глаз. Он вслепую ставит кружку на книжную полку, сам смотрит на меня так, будто увидел привидение, и у меня в голове что-то щелкает. Ноги сами становятся в ханми, плечи расправляются как по команде «смирно», левая рука отходит чуть в сторону и назад, точно придерживая меч, а правая тэгатаной взлетает к середине лба. Я отдаю честь старшему офицеру по уставу, который знать не могу, но откуда-то знаю, и виноват в этом не инопланетный комбез, а всего лишь факт того, что я его надела.
Глаза у Доктора становятся совершенно анимешные, на пол-лица, он чисто автоматически повторяет мой жест, и я чувствую смутное эхо его невысказанной мольбы:
«Не может быть! Ну же, Шторм! Пожалуйста! Если сможешь вспомнить – скажи!»
Да, при этом надо было что-то сказать. Что это за фраза, почему я должна ее помнить? Что-то типа нашего уставного «Служу России» или пионерского «Всегда готов»? Слова вертятся на языке, но ускользают за неизвестно откуда взявшийся в моей памяти барьер.
Я слегка качаю головой и виновато улыбаюсь: «Прости, Доктор. Не могу вспомнить. Там какая-то стена. Может, когда-нибудь потом…».
Он опускает глаза, я вижу, что он почему-то очень расстроен, чувствую это как острый укол под сердце, и почему-то так же колет и с правой стороны груди. Доктор делает шаг вперед, осторожно касается больной точки – точно прислушивается к чему-то за пределами моего восприятия.
«Когда-нибудь мы сломаем эту стену», – ловлю я отзвук нечеткого, ускользающего, кажется, блокируемого потока. – «Если бы Шторм знала, как же я на это надеюсь!»
Доктор, – шепотом спрашиваю я и чувствую, что у меня краснеют уши, – у меня возник вопрос. Как расстегивается эта штука?
Прилипающая застежка управляется нажатием на скрытые точки, – объясняет он, берет мою руку в свою и подводит указательный палец к воротнику возле левой сонной артерии. В толщине ткани ощущается маленький упругий шарик, я нажимаю на него, и тут же исчезают ленты, манжеты и пояс, а в костюме открывается затянувшийся разрез. Левый угол передней части комбеза падает, и я на инстинкте прикрываю грудь руками.
Ой, – выдаю я и густо краснею до корней волос. Он насмешливо фыркает, успевает стрельнуть в меня коротким острым взглядом: «Можешь не стесняться. Я имел удовольствие все это видеть!» – и шкодливо улыбается, отворачиваясь.
«Значит, понравилось то, что увидел?» – интересуюсь я, и он отвечает мне образом легкого дождика из крупных сверкающих капель – они скользят по моей коже, оставляя слегка мерцающие, искрящиеся следы, легкое щекочущее тепло и незнакомый, но удивительно приятный вкус на губах: «Да, и еще как! А как тебе нравится это?»
«Очень необычно», – передаю я, снова чувствуя то самое ментальное погружение, но совсем по-другому. Сейчас это не бездонное море и не восходящий поток, а подсвеченная солнцем июльская гроза, летящая на крыльях ураганного ветра. Дождь превращается в настоящий ливень, я всем телом ощущаю ласку его мерцающих струй, мне кажется, что они проникают под кожу, и нервные окончания в некоторых местах на шее, груди и животе откликаются удивительно приятным ощущением – я не могу дать ему определения, не то жидкое тепло, не то очень нежное прикосновение, но оно отзывается во всем теле, заставляя его дать именно такую реакцию, какую у меня не смогли вызвать ни Игорь, ни все тайские мастера.
«Прости, я увлекся, – Кузнецов первым приходит в себя, и ливень прекращается, я ощущаю на лице невидимый солнечный свет, который мигом прочищает мне мозги. – Уговор есть уговор. Сначала нам надо победить пришельцев, а уж потом…»
Доктор показывает мне горящий космос и наши машины, летящие крыло к крылу сквозь взрывы ракет, импульсы лазеров и хаос обломков, плазменную купель аэродинамического торможения и нас вдвоем под вечерними звездами на террасе уединенного домика на нашей базе отдыха, что в Крыму недалеко от Балаклавы. Но где-то на краю его потока я вижу совсем другую картинку: зал с изогнутыми колоннами, уходящими в купол потолка – центр управления могучим и древним звездным кораблем, золотистый и зеленый свет, дверь, открытая прямо в открытый космос, и Доктор, стоя на пороге, привлекает меня к себе, чтобы поцеловать.
Примечания автора
Паксы – пассажиры (жаргон гражданской авиации)
«Синегрудый» – военный летчик, обычно истребительной или бомбардировочной авиации.
Кастомный – заказного исполнения.
Военлёт – военный летчик.
Мешочник – пилот транспортной авиации.
«Брейтлинг» – один из самых любимых военными летчиками механических хронометров. Маде ин Швейцария, стоит как вертолет. А этот еще и в специальном исполнении – титановый корпус.
«Ничего не трогал, наслаждался правами из второй поправки, даже не чинил примус, которого у меня нет» – оказывается, Доктор не только читал Булгакова, но и играл в «Postal II», раз цитирует главного героя игры.
Комментарий к Глава 8. Аврора
В следующей серии:
– Земля-борт. Ага, первые звуки – с легким, чуть заметным толчком отходят заправочные и кабельные мачты. С этого момента оба «Плутона» связаны с ракетоносцем только захватами стартовых стрел. Я напрягаюсь, ожидая следующей команды: – Пуск! Вот оно – вибрация и свистящий рев, пробирающий до костей. Маршевые двигатели «Плутонов» пробудились, но пока работают вхолостую. Но уже сейчас палубные команды, выглянув с сервисных галерей (а они однозначно выглядывают, несмотря на инструкции) видят бледно-синие выхлопы из чудовищных дюз. Сейчас, вот сейчас! – Предварительная! – отщелкивает команды ЦУП. – Промежуточная! Основная! – Алонси!
– Не стрелять! – орет Филин. – Кто стрелял?! – Я Сокол-1! Это станция! Боевыми! – Вы уверены? – Наши операторы не запускали ракеты! И боевыми они быть не могут!
Кажется, дело сделано, как вдруг от Доктора прилетает:
«Одна боеголовка не сработала. А я подбит». Я аж поперхнулась. «Что?! Ты как?» «Я не ранен. Машина управляется, но вся аэродинамика разбита. Эта птичка уже не сядет».
========== Глава 9. Горизонт в огне ==========
Минус двадцать минут
Александра
Ну, вот и все. «Аврора» вышла в точку старта на экваторе в трехстах километрах к востоку от побережья Новой Гвинеи. Последние предстартовые проверки завершены, циклограммы загружены и отлажены, реакторы «Плутонов» выведены на рабочий режим. Осталось только собраться самим. В своей каюте приклеиваю бесконтактные датчики медконтроля, влезаю в дареный красный комбез, проверяю, как сидит на виске телепатический усилитель. Теперь – мои предполетные бзики: на шею – мамин подарок, маленький железный метеорит в форме витой раковины доисторического моллюска на кожаном шнурке, наградной «брейтлинг» беру с собой – я надену его поверх скафандра, на удачу глажу носик игрушечного толстого кота, похожего на папиного Фиму – этот котик всегда живёт в моем походном рюкзаке, ждёт меня с небес, и я возвращаюсь.
«Доктор? Ты как, собрался?» – сигналю, натягивая кроссовки. Дойти до раздевалки, где мы наденем скафандры, три шага, но эти раздолбанные пилотажки – мои фартовые. Я сдавала в них все экзамены, прошла в них Ирак и Ливию, надевала их на все испытательные полеты, где не нужна была противоперегрузочная броня. У Кузнецова, видимо, тот же глюк, раз он везде бегает в этих убитых кедах. Надо будет сказать технарям, чтобы не забыли положить их к нашим вещам, ведь рюкзаки мы на орбиту с собой не потащим.
«Ага, иду», – откликается он, и я выбегаю из каюты.
Технари-экипировщики нас уже дожидаются в раздевалке для космонавтов, помогают нам упаковаться в скафандры и проверить работу систем. Замечаю, что медконтроль у Доктора отключен.
Датчик пульса сломан, – объясняет он. – Неважно. Нет времени.
Технари не рискуют спорить с генералом, но вообще это очень странно, медконтроль – штука нужная и полезная, и как-то это непохоже на Кузнецова – наплевать на такие вещи. Зато наши усилители и шлемы он проверяет очень тщательно, отдельно тестирует подачу кислорода и наконец прихватывает свою свиристелку к левому предплечью лентой-липучкой – в нарукавный карман она не лезет.
Вот теперь мы готовы, – произносит он, оглядывая себя в зеркало. – Шторм, ты как?
Готова, – отвечаю я. – Погнали?
Как последний штрих к нашему снаряжению, берем тактические планшеты, выходим из раздевалки, резиновое покрытие пола в коридоре глушит наши шаги. Возле центрального трапа, ведущего на верхнюю палубу, Кузнецов вдруг останавливается.
Шторм, такое дело, – он пристально смотрит на меня, – нам с тобой очень нежелательно светить в эфире наши позывные, пока не наступит нужный момент. Нам надо взять другие.
Звучит логично, раз мы никому не доверяем, – я киваю. – Ну… Ты ведущий, тебе решать.
Доктор задумчиво разглядывает зеленые композитные стены, овальные люки с крупными красными цифрами, пытается подергать себя за ухо, но подшлемник ему мешает, и наконец выдает:
«Горизонт». Как тебе?
«Горизонт-один» и «Горизонт-два», – прикидываю, как это будет звучать в эфире. – Подойдет.
Доктор ковыряется в тактическом планшете, извещая всех, кого надо, о наших новых позывных – а таких раз-два и обчелся: Филин, я да мостик «Авроры» – а дальше «боевой интранет» передаст всем ровно то, что им положено знать. Дождавшись подтверждения, мы выходим на погрузочную палубу. У нас не «Союз» и не «Федерация», поэтому с посадкой все не так просто: технарям «Авроры» пришлось частично демонтировать ветрозащитные экраны и ограждения лифтов, а пилотам – снизиться до комфортной для посадки трехкилометровой высоты.
Останавливаемся перед лифтами: палубная команда в полном сборе, Кузнецов выслушивает доклад их командира, полковника инженерной службы – все готово, чтобы поднять нас к нашим машинам. Мы с Доктором синхронно поворачиваемся, встаем лицом к лицу, глаза в глаза, соединяя ментальные потоки. Я резко выдыхаю, стараясь освободить мозги от предстартового волнения.
«Мандраж?» – интересуется Доктор.
«Есть маленько».
Может, мне кажется, но на долю секунды его глаза меняют цвет с карего на золотистый – точно подсвечиваются изнутри; по нашей ментальной связи прокатывается солнечно-желтый пушистый клубок и разлетается в моей голове фейерверком разноцветных искр. На мгновение у меня перехватывает дыхание – но теперь мне намного легче. Вот теперь я готова ко всему.
Поехали? – спрашиваю вслух и наслаждаюсь его мгновенной улыбкой в ответ:
Алонси, Шторм! Пора!
Шлепок ладонью о ладонь, непривычно звонкий из-за плотного материала перчаток, мы расходимся – каждый к своему лифту, встаем на площадки подъемников в сопровождении бойцов палубной команды, раздвигаются люки верхней палубы, и нас поднимают вверх, к синему небу, махинам «Плутонов», замершим на стартовых стрелах, и нашим птичкам, изготовившимся к броску. Мимо нас проплывают аэродинамические рули и широченные дюзы моторов носителя, серебристые лезвия хвостового оперения и крыльев «42-красного», и подъемник останавливается точно напротив его передней кабины. Электрохромное покрытие пока неактивно, и я любуюсь стройным телом моей птички в ее обычном пиксельном окрасе, матово-фиолетовом с бледно-синим по краям плоскостей.
Технари открывают фонарь, помогают мне устроиться в передней кабине «42-красного» – машина стоит вертикально, и это не так-то просто, сначала надо встать на ложемент, потом улечься и застегнуть ремни, а скафандр не добавляет мне ловкости. Ребята желают мне мягкой посадки, я посылаю их ко всем чертям, и дымчато-прозрачная капля фонаря отсекает меня от внешнего мира.
Привет, Стрижик, – ласково говорю я, приветственно касаюсь приборной панели и опускаю забрало шлема. – Как настроение? Рок-н-ролл?
Теперь мы со Стрижиком наедине, и я начинаю финальную предстартовую процедуру. Так, погнали! Ремни – застегнуты. Медконтроль – подключен. Шлем – застегнут. Герметизация скафандра – есть. Жизнеобеспечение – активировано. Системы управления и навигации – все штатно. Двигатели и генераторы – норма. Система спасения – есть готовность. Дистанционник резервной системы управления – на месте. Боекомплект – загружен, диагностика ГСН выполнена. ОЛС, РЛС, рация, основные и дополнительные средства РЭБ, системы наведения и управления оружием и дронами – порядок. «Боевой интранет» – есть полнодуплексное соединение. Механизмы расстыковки – готовы. Докладываю в эфир:
Горизонт-2 к старту готов.
Через пару секунд откликается Кузнецов:
Горизонт-1 – полная готовность.
Носители и стартовые площадки к старту готовы, – отчитывается центр управления полетами ракетоносца. Эти ребята поднимут наши «Плутоны» со стартовых стрел «Авроры» и передадут управление на центр управления полетами ОКУ в Ленино. А после отделения носителей мы уже будем сами за себя.
Отлично, ребята, – передает мостик «Авроры». – Принято. Палубной команде в укрытие. Люки задраить. Начинаем набор высоты.
Пока радиообмен между ЦУП и мостиком «Авроры» меня не очень касается – мы со Стрижиком пока «полезная нагрузка». Я лежу, крепко прихваченная к ложементу пилотского кресла пятиточечными ремнями, и слушаю отчеты мостика о том, как махина «Авроры» движется к точке старта по восходящей спирали: высота пять километров… восемь… десять… двенадцать… двенадцать с половиной. Стартовая высота достигнута – сейчас нас запустят, как ту свечку, и помоги нам всем милосердная Каннон.
Ага, началось!
Стартовые столы один и три! – дает команду руководитель полетов. – Сброс ШО.
Штепсельные разъемы отрывные отошли, – отчитывается кто-то из операторов.
Минутная готовность.
Вот и пошел отсчет. На миг чувствую себя бездельницей – на мостике, в ЦУП и в трюме ракетоносца сейчас народ работает изо всех сил: пилоты стабилизируют летающую махину, операторы проводят последние проверки, и даже палубные команды пока при деле. Одни мы с Кузнецовым сидим без дела – но совсем скоро нам придется немного потерпеть.
Ключ на старт.
Вот она, заветная команда – процесс запуска переведен в автоматический режим. Конечно, уже давно нет никакого механического ключа: эта команда подключает вычислительные мощности ЦУП к управлению запуском. Но тем не менее – это последний этап, и я невольно вздрагиваю. Но тут от Кузнецова прилетает картинка – мультяшный гусь Борис, испуганно выглядывающий из почтового мешка в грузовом отсеке биплана, я хихикаю, а тот довольно отвечает: «Вот так-то лучше! Не пыхти!»
Сейчас по идее должна быть команда «Ключ на дренаж», но у нас ядерные носители, а значит, никакой криогеники, и продувка магистралей азотом нам не нужна. Поэтому ЦУП сразу же отдает следующую команду:
Земля-борт.
Ага, первые звуки – с легким, чуть заметным толчком отходят заправочные и кабельные мачты. С этого момента оба «Плутона» связаны с ракетоносцем только захватами стартовых стрел. Я напрягаюсь, ожидая следующей команды:
Пуск!
Вот оно – вибрация и свистящий рев, пробирающий до костей. Маршевые двигатели «Плутонов» пробудились, но пока работают вхолостую. Но уже сейчас палубные команды, выглянув с сервисных галерей (а они однозначно выглядывают, несмотря на инструкции) видят бледно-синие выхлопы из чудовищных дюз. Сейчас, вот сейчас!
Предварительная! – отщелкивает команды ЦУП. – Промежуточная! Основная!
Рев усиливается, вонзается в уши, давит на голову, вибрация как при землетрясении, и щелчки захватов, освобождающих наши носители, на этом фоне практически незаметны.
Алонси! – это Доктор. Точно, опытный космонавт – заметил момент отрыва раньше меня. ЦУП его поддерживает:
Подъем!
Есть контакт подъема.
Плавно и неторопливо наши носители отрываются от стартовых стрел и идут вверх – а в следующий момент мы ныряем в голубую бездну небес, и полупрозрачные хвосты перистых облаков бросаются нам навстречу.
Полная тяга! Перегрузка впечатывает меня в кресло, но комбез работает замечательно, чувствую, как напрягаются ленты защиты, помогая дышать. «Боевой интранет» транслирует мне на левый монитор приборной панели параметры полета, автоматически начинается трансляция дополненной реальности моего шлема, а я слушаю в эфире происходящее на ЦУП.
Высота четырнадцать километров, параметры ракет-носителей в норме.
Выход на расчетную траекторию запуска.
Мой «Плутон» наклоняется, теперь мы со Стрижиком сидим на нем верхом, я вижу тонкие струйки конденсата, срывающиеся с плоскостей его носовых аэродинамических рулей. Чуть повернув голову, сквозь пурпурные пятна в глазах и дымку плазмы по фонарю вижу, как «Плутон» с машиной Доктора, встав на хвост яростного голубого огня, пробивается сквозь атмосферу. Мы уже очень высоко, и небо над нами становится фиолетовым.
Высота двадцать километров, температура реакторов и дюз нормальная.
Режим работы маршевых двигателей «стратосфера» задействован.
Высота пятьдесят километров, все системы работают штатно.
Коррекция траектории запуска произведена успешно.
Высота семьдесят километров, сброс дополнительных баков рабочего тела произведен.
Чуть заметный толчок отстрела, крохотная пауза в разгоне – на миг перегрузка разжимает лапки, но тут же наваливается с новой силой. Да, так меня еще не плющило, вот что значит грузовик. Значит, вернусь на Землю с красными глазами… Тем временем ЦУП объясняет происходящее:
Режим работы маршевых двигателей «вакуум» задействован. Параметры ракет-носителей в норме. Траектория полета соответствует расчетной.
«Терпи, это пик перегрузки, – сигналит мне Доктор. – Чем быстрее выйдем на орбиту, тем проще и безболезненнее адаптация».
Показания альтиметра рвутся все выше, небо над нами черным-черно и полно звездных россыпей, но очередная коррекция траектории ставит нас носом к Солнцу. Адаптивный светофильтр кабины автоматически подстраивается под ярость светила, не смягченного атмосферой, и отсекает от меня звезды – все, кроме самых ярких. Линия Кармана пройдена, я переключаю авионикуСтрижика на космос, активирую стелс-режим и включаю электрохром – становлюсь невидимкой. Еще один маневр носителя, и звезды возвращаются, а слева по борту я вижу Землю – знакомая до боли перламутрово-голубая тарелка с коричневыми пятнами континентов и белыми разводами облаков стремительно удаляется, и начинается болтанка – «Плутоны», включившие режим разгонного блока, выставляют нам наклонение и высоту орбиты. Прямая космогация – все происходит очень быстро, никаких опорных и переходных орбит. Мы достигаем расчетной высоты и наклонения меньше, чем за один виток. Последний толчок маршевых двигателей, срабатывают пироболты механизма расстыковки – «Плутоны» прощаются с нами. Я вижу, как «49-красный» мягко отделяется от своего носителя, его стыковочная площадка – решетчатый «насест», крутясь, отлетает в сторону, и понимаю, что в нашей связке сейчас происходит то же самое – носовой обтекатель моего тягача проваливается вниз. Чуть наклонив машину, я смотрю, как «Плутоны» задействуют рулевые моторы для разворота и направляются к Земле.
Первый, это Горизонт-1, – сообщает Кузнецов на КП. – Расчетная позиция достигнута.
Понял вас, Горизонт-1, – откликается КП голосом Филина. – Приступить к выполнению задания.
«Мы на орбите, – передает Доктор через усилитель, а сам выравнивает машину рулевыми моторами. – Напоминаю: у нас с тобой режим полного радиомолчания, между собой мы общаемся только по ментальной связи. Выпускай дроны. Осмотримся».
Снова берусь за ручки управления, корректируя свое положение, становясь пузом к Земле. Открываю контейнер с микроспутниками, эти малыши размером с грейпфрут разлетаются от меня в разные стороны, искря крошечными движками. Вижу уже довольно далеко сверкающую стайку дронов Доктора – он направляет их к МКС-1, к нашей цели, и тут он бросает мне новый поток.
«Шторм, смотри, какие чудеса! Я был прав! Начинаем план Б!»
Ловлю в потоке картинку, что там углядели его дроны, и ахаю:
«Оба-на! Это еще что такое?!»
К нижнему стыковочному узлу МКС-1 прицепилось нечто. Темно-серый цилиндр с тремя рядами желтых огоньков на боку, длиной больше несчастной станции раза в три. И с неаккуратной заплатой в нижней части на дальнем от МКС-1 торце. Я настраиваю ОЛС – черт возьми, то же самое!
«Это чужой корабль! – передаю я Доктору. – Корабль с другой планеты! А что у него за заплата на корме – он поврежден?»
«Ага, – подтверждает он. – Определенно, это заплата от быстрого ремонта после попадания малокалиберной торпеды. Это транспортник ххазр – такие возили рабов на Ххазрин-1. Судя по тому, как он выглядит в инфракрасном диапазоне, система теплоотвода от пассажирских отсеков перегружена. Значит, народу в этой дырявой посудине втрое, если не вчетверо больше положенного. Если верить значкам на корме – беженцы. Вряд ли они здесь по своей воле – скорее всего, они вообще не понимают, что происходит. Вот кого мы должны были испарить в пыль и плазму, понятно?»
Это Горизонт-1! – орет Кузнецов в рацию. – Оранжевый код! Как поняли?! Отмена атаки!
«Будь готова, – передает он мне параллельно. – Сейчас должны появиться боевые корабли. Помнишь, я все пытался вычислить, как нас подставят? Теперь это ясно! По их расчетам, мы уже должны были отстреляться по станции и по их подставному судну заодно. Охотники придут проверить ловушки. Радар не включай, дроны покажут».
