Текст книги "Разжигательница (ЛП)"
Автор книги: Зораида Кордова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)
– Да, конечно. Именно за этим я и пришёл. Увидел, как робари разгуливает по залам, и привёл её прямо к вам.
Недовольный рык вырывается из моего горла, но я быстро возвращаюсь в другой конец комнаты, где меня оставил Алессандро. Он в самом деле следовал за мной, чтобы выслужиться перед Мендесом. Дверь кабинета открывается, и судья Мендес выходит с Алессандро, следующим за ним по пятам. Алессандро кидает на меня взгляд, мол, мы ещё скоро увидимся, и оставляет нас.
Я наклоняюсь и целую костяшки руки Мендеса. Это прикосновение вызывает отвратительные мурашки по коже, и я хочу вымыть лицо с щёткой. Он мягко кладёт ладонь на моё плечо. Я вижу, как смягчается его лицо при виде меня, и всё внутри скручивается.
– Рената, я надеюсь, тебе уже лучше, чем вчера.
Этим утром, когда Лео пришёл меня будить, я спала таким крепким сном, что ему пришлось трясти меня. Он даже подумал, что я умерла. Я съела целую чашу винограда и булку хлеба, смоченную в оливковом масле, с маком и солью.
– Лео творит чудеса, – отвечаю я, касаясь пореза на груди, уже покрывшегося корочкой. – Хотя его рука не так тверда, как ваша.
Ему это льстит. Судья подаёт мне руку, чтобы я вложила свою ладонь, и проводит пальцами по моим в перчатке.
– Он прошёл долгий путь. Его наняла леди Нурия, но что-то мне подсказывает, однажды он внесёт великий вклад, пополнив наши ряды.
Хочет ли он сказать, что Лео станет судьёй?
Мне вспоминается его осторожное предупреждение прошлым вечером, когда я спросила про принца. О том, как он отправил меня спать и солгал о моей бледности. И этот парень, предполагается, станет озлобленным солдатом в распоряжении короля?
– У нас будет занятие, ваша честь? – интересуюсь у него, осознавая, что мы только что прошли внутренний двор, где, я думала, мы будем заниматься, но он ведёт меня к простой деревянной двери.
– Будет, но не такое, как ты помнишь, – и больше он ничего не говорит, а я знаю, что спрашивать не стоит. Он пропускает меня вперёд к тускло освещённому лестничному колодцу.
Кишки сворачиваются в узел, пока глаза привыкают к темноте. Когда я была маленькой, Мендес учил меня сосредотачиваться на воспоминаниях, которые он хотел, чтобы я нашла. Я не знала, что робари могут создать пустышку, до того дня как меня заставили продолжать забирать воспоминания у человека, пока не осталось ни одного. Пустышка лежал на полу неподвижно, его мёртвые глаза смотрели на меня. Потом меня неделю не трогали – Мендес назвал это заслуженным отдыхом, но на самом деле я просто начинала рыдать каждый раз, когда они пытались привести кого-то ещё. А теперь они опять хотят, чтобы я это сделала – превратила лорда Лас-Росас в пустышку. Это станет концом для меня. Я должна, просто обязана найти оружие до Фестиваля Солнца или никогда не смогу покинуть эти стены. Стану такой, как Константино. Алессандро раскусит мою ложь, а судья Мендес вырежет её из меня сотней остро заточенных ножей.
С каждым шагом вниз по круглой лестнице вдоль каменных стен часть меня становится всё более уверенной в том, что эти ступени ведут к тайному проходу в темницы или в ещё какую клетку, не такую роскошную, как сейчас… что он знает, что я лгу.
В конце концов, пятью этажами ниже, спуск заканчивается, и я тихо выдыхаю от облегчения, когда вижу алхимическую лабораторию. Круглый старичок сгорбился над пробирками и голубым пламенем, оставляющим чёрные пятна на дне стекла.
Гнев застревает в горле и душит все слова. Я уже видела это оборудование раньше, в Сан-Кристобале – бывшей столице Мемории, теперь ставшей руинами. Величайшими открытиями аптекарей-мориа были лекарства на основе трав и цветов. Тогда как леонессцы всё ещё заваривали траву и называли это пряным чаем, меморийцы развивали алхимию и хирургию, изменив сам способ лечения больных. По крайней мере, так нам рассказывал Иллан. Когда семья короля Фернандо захватывает территории, они первым делом уничтожают храмы и соборы, вторым – библиотеки. Переписывают нашу историю или полностью её стирают. Кем будем мы, если король Фернандо и судья Мендес используют своё оружие?
– Впечатляет, не правда ли? – говорит мне Мендес. Он осматривает помещение, ряды столов и алхимиков, молодых и старых, исписывающих свои пергаменты. Девушка моего возраста даже глаз не подняла при звуке его голоса – так сосредоточена на переливании жидкости из одной пробирки в другую, наблюдая за реакцией.
Я ничего не смыслю в алхимии, но довольное выражение лица, когда она ставит пробирку на стол, говорит само за себя.
– Что всё это значит? – решаюсь задать вопрос, затаив дыхание. Может, здесь создали оружие?
– Пуэрто-Леонес стоит на пороге своего величия, – говорит он. – Чтобы вступить в эту золотую эпоху, мы должны знать всё о соседних государствах. Что они умеют такого, чего не умеем мы, и как мы можем это повторить.
И в этот момент я понимаю, что за жидкость пытается воспроизвести эта девушка. Фиолетовый цвет в склянке слишком бледный. Краситель из Дофиники имеет яркий сиреневый цвет, получаемый из цветов, которые не растут нигде, кроме как в их долинах. Некоторые уже пытались украсть луковицы этих цветов, чтобы посадить их где-то ещё, но они растут только на почве Дофиники.
Король Фернандо пытается сократить торговлю с родиной его жены? И что остаётся нам, мориа? Империя Лузо?
– Это очень изобретательно, – говорю я, сама себе вонзая кинжал в сердце, – но как оно связано с моими занятиями?
– Уже жаждешь вновь приступить к делу, – отмечает судья Мендес, в его глубоком голосе звучит что-то похожее на восторг. Он продолжает вести меня, пока мы не добираемся до непримечательной подсобки. Моё сердце не прекращает трепетать, и волоски на задней стороне шеи встают дыбом, когда он берёт меня за талию. Я резко вдыхаю, но через мгновение вижу ключ, который он извлекает из кармана.
– Тебе не будет больно, Рената, – мягко уверяет он.
Мендес открывает тяжёлую дверь. Внутри узкая пустая комната. Камни в стенах выложены под странными углами, как будто это место было задумано как проходное. Мой желудок сжимается, и я неохотно захожу внутрь вместо того, чтобы бежать наружу. На другом конце комнаты находится ещё одна дверь, защищённая замком с кодом на десять знаков. Судья прячет от меня код, пока поворачивает колёсики на правильные значения.
Это странно, но мне больше не хочется сбежать. Близость к этой двери наполняет меня лёгкостью, которая постепенно превращается в безрассудное предвкушение. Это ощущение скользит по коже, оно такое знакомое и в то же время новое для меня.
Судья Мендес бросает на меня один взгляд, дверь с щелчком открывается, и оттуда проникает мягкий белый свет.
Быть того не может.
Но я спешу зайти за Мендесом и осматриваюсь.
Его глаза блестят, отражая пульсирующее сияние камней-альманов. Их здесь десятки, все самых разных форм. Одни отполированы в идеальные сферы, другие заострены и окольцованы металлической проволокой. Есть камни размером с гальку и есть размером с валуны. Здесь же и нижняя половина статуи, которая, вероятно, некогда стояла в храме нашей Госпожи теней, а также колонны, разбитые пополам, и пульсирующие жилы скал, всё ещё покрытые грязью.
Чистый альман. Чище, чем я когда-либо видела.
– Мне всегда нравилось выражение удивления на твоём лице, Рен. Ты знаешь, что это такое?
Я не реагирую на его слова. Если бы он правда знал меня, то понял бы, что это не удивление, а ужас. Но мне приходится улыбнуться.
– Иллан говорил нам, что альманов больше не осталось. Что их стёрли в порошок и бросили в море.
Мендес наклоняется, чтобы поднять один из камней. Он высечен в форме куба, но слишком большой для игрального. Может, это был весовой груз или украшение для алтаря.
– Так и было. Однако несколько лет назад мы нашли один храм, оставшийся нетронутым.
– Где? – спрашиваю я и только потом понимаю, что не стоило. Это прозвучало слишком жадно.
Но Мендес не замечает этого, зачарованный пульсирующим светом в камне. Мои пальцы покалывает от концентрации воспоминаний в этой комнате. Я уже держала в руке альман, но оно не ощущалось так. Как много я ещё не знаю о своей силе. Я бы чувствовала то же самое, если бы оказалась в храме?
– Это уже не имеет значения, – отмахивается Мендес, но по тому, как он избегает моего взгляда, я понимаю, что он лжёт. Что они делают со всем этим? Он опять показывает на камень. – Мы изготовили новый трон для короля Фернандо. Наша прошлая робари обнаружила, что воспоминания, сохранённые внутри, уже исчезли. Знаешь, почему так?
Не уверена, проверка это или нет, поэтому отвечаю единственную правду, которую я знаю:
– В самых ярких хранятся самые отчётливые воспоминания. Те, что светятся слабо, уже начали таять со временем. Хотя, говорят, альман может хранить воспоминание годами, иногда десятилетиями, прежде чем начнёт угасать. Полагаю, что из трона уже забрали воспоминание.
Он выглядит довольным моими знаниями, и я знаю, что ответила верно. Свободной рукой он сжимает моё плечо.
– Ты всегда была способной ученицей.
Я бы посмеялась над его выбором слов, если бы смех не превратился в всхлипы.
– Спасибо, ваша честь.
– Теперь мне нужно, чтобы ты кое-что сделала для меня.
– Всё, что угодно.
– Ты сама понимаешь, что король не был доволен вчера, – Мендес бросает взгляд на мою руку.
– Мне жаль, что я подвела вас перед королём.
– Пока ты верна своему слову, я буду защищать тебя, – он кладёт ладонь мне на щеку: так он раньше успокаивал маленькую меня. Я вечно боялась темноты, а он говорил: «Там ничего нет, милая. Это просто тени». Но он ошибался. Там было кое-что. Начало Серости.
– Что вы хотите, чтобы я сделала?
– Мориа переманили некоторых граждан на свою сторону. Наш долг выяснить, кого именно и что они планируют делать дальше.
– Шпионы? – я рада, что мой голос прозвучал удивлённо. – Почему же не использовать Руку Мориа? Собрать всех живущих во дворце, и пусть вентари проверит их мысли.
– Тогда шпион поймёт, что мы знаем. Я жду, что шепчущие придут отомстить, но это королевство не должно быть разрушено ими вновь. К тому же, мы не можем обвинять лиц благородной крови без веских доказательств. Дворяне весьма обеспокоены судьбой лорда Лас-Росас.
– Но, ваша честь, – осторожно начинаю я, чтобы не вызвать подозрений, – моя рана… Как я прочитаю воспоминания?
– Тебе и не нужно. Пока нет, – он осматривает коллекцию альманов и выбирает кристалл размером с вишенку на медной цепочке. Наверное, он задумывался для персуари. Судья Мендес протягивает его мне. – Тебе предстоит стать моими глазами и ушами во дворце. Ни с кем не говори. Поняла? Никто не должен знать, чем ты занимаешься.
Видимо, я сильно хмурюсь, потому что он спрашивает:
– Это слишком сложно для тебя?
– Наоборот, – отвечаю я. Мне очень нужна свобода передвижения по дворцу. – Просто… Придворные и служанки избегают меня.
– Ты должна понять, Рената. Твои способности – это болезнь. Но стражники приставлены к тебе для твоей же защиты.
Как он может называть мою магию болезнью и всё же пользоваться ей на своё усмотрение? Так я болезнь или оружие? Или это не имеет значения, пока я под контролем?
– Я немедленно приступлю к работе, – заверяю его.
Осведомитель Иллана, может быть, давно уже покинул двор. Но если шпионы всё ещё во дворце, то, возможно, у меня будет хотя бы один союзник. Я убираю волосы, чтобы дать судье Мендесу надеть на меня подвеску через голову. Альман холодит мою кожу. Я завидую пустому куску скалы. Это единственный чистый альман, который я когда-либо получу.
Мендес смотрит мне в лицо, его резкие черты стали ещё острее в пульсирующем освещении комнаты.
– Я знаю, что могу рассчитывать на тебя, милая.
И несмотря на пересохший язык и ускорившееся сердцебиение, отвечаю:
– Я вас не подведу.
На обратном пути он замечает кровь, проступившую на моей ладони. У меня уже заготовлена ложь на случай, если он спросит, как разошлись мои швы, но он не спрашивает.
– Я скажу Лео добавить сюда два шва.
Мендес берёт мои руки в свои. Я чувствую что-то маленькое в центре своей ладони в перчатке. Сияющая золотая стеллита. Я съедаю её по дороге назад.
***
Когда я поднимаюсь обратно в комнату, мои ноги ноют, а дыхание прерывистое из-за подъёма на пять этажей по башне. Сула возвращается за мной и идёт всё время с опущенным взглядом и сложенными руками. Ловлю себя на том, что скучаю по болтовне Лео. Его присутствие даёт мне что-то вроде ощущения мира и гармонии в душе, к которому я привыкла с Дезом. От мысли о нём моё тело тяжелеет, словно весит тонну свинца. Хоть бы эта тяжесть спустила меня с небес на землю. Хуже всего, когда я вспоминаю, что Дез никогда не будет похоронен. Его просто больше нет.
Надавливаю на порез на руке, и тёмные мысли отпускают меня. Напоминаю себе, что Лео не мой друг и совсем не похож на Деза. Лео, в первую очередь, верен короне. Пока Сула зажигает огни в моей тёмной комнате, я сижу и массирую ладонь.
Беспокойство проползает под моей кожей, и я чешу свои руки. Куда мог пойти Кастиан с оружием? Я проигрываю различные сценарии в своей голове. Если спросить Мендеса напрямую, то это позволит понять, что он знает, по его реакции, но в то же время выдаст меня. По мере того, как Сула зажигает одну лампу за другой, я думаю о единственной очевидной ниточке, связывающей меня с принцем: придворные. Но как мне приблизиться к ним?
– Что ты делаешь? – спрашиваю Сулу.
– Сегодня день стирки, госпожа.
Девушка снимает постельное бельё. Они думают, я настолько грязная, или здесь так принято? Не могу вспомнить, было ли так раньше. Или эти воспоминания в Серости, или я просто не обращала внимание на служанок, заботившихся обо мне. Никто не замечает слуг, несмотря на их изнурительный труд. Готова поспорить, что Кастиан никогда не присматривался к своим. Они знают о принце больше, чем кто-либо другой, даже больше отца-короля или всего двора.
Сула отвлекается на секунду, чтобы размять плечи. Я сочувствую её боли.
– Экономка Фредерика просила принести бельё раньше, но меня отправили убирать гостевые комнаты в юго-западной башне.
Я пытаюсь прервать поток её слов, но не могу улучить момент, чтобы это не было грубо. Она вздрагивает всякий раз, стоит мне резко поднять руки. Не могу её винить.
– Я сама это сделаю.
Она резко втягивает воздух, как будто я её ударила.
– Ох, госпожа, не нужно. Не положено.
– Почему? Я не какая-то высокородная леди. Я такая же, как ты.
– Это не так, – её испуганное лицо становится мрачным. Конечно, худшее, что я могла сделать, это поставить нас в один ряд. Сказать, что у меня те же кровь, мышцы и кости. С магией или без.
Если я продолжу так прикусывать себе язык, то совсем откушу его кончик.
– Я хотела сказать, что не стоит суетиться вокруг меня и менять мои простыни. Уходи. Я могу это сделать сама.
Она не сдвигается с места.
– В-вам нельзя ходить по дворцу в одиночку.
Судья Мендес не хочет, чтобы я раскрыла себя. Пока не увижу стражников, приставленных ко мне, я сама по себе.
– Я не буду одна. Я пойду с тобой.
Вздрогнув, Сула сдаётся и позволяет мне помочь ей стянуть бельё с кровати и подушек. Цветочное. Изысканное. Может, я могу попросить прачку не смачивать их духами. Вспоминаются слова Лео. О том, как легко я отдаю приказы другим.
***
Во внутреннем дворике за кухней, облицованном серо-голубым камнем, десятки прачек готовятся к стирке. Котлы, которые достаточно велики, чтобы сварить заживо взрослого мужчину, стоят на огне. Слуги всех возрастов носят брёвна, возят тележки с постельным бельём и одеждой. Девушки размешивают вальками горячую мыльную воду с щёлочью в деревянных бочках, чтобы вывести пятна. Тени вердинских деревьев качаются от лёгкого вечернего ветерка.
Солнце садится. В животе урчит, но я не прошу поесть. Сула представляет меня экономке Фредерике, отвечающей за чистоту во дворце. Внушительная женщина с веснушками на белой коже, родинкой на одном из многочисленных подбородков и пепельно-русыми волосами, убранными назад в косу. Когда она осматривает меня с макушки до пят, её взгляд останавливается на повреждённой руке, обмотанной марлей. Она заметно кривит лицо.
– Твоя рука долго не заживёт, если не будешь беречься, – замечает она с сильным акцентом южных провинций.
Я ожидала реакцию как у Сулы до этого. Девушка склоняет голову и присоединяется к прачкам.
– Бывало и хуже, – отвечаю я и понимаю, что искренне улыбаюсь. – Я Рената.
– Что мисс вроде тебя могла здесь забыть? – спрашивает Фредерика. Она бросает взгляд цепких глаз туда, где Сула забрасывает моё не такое уж грязное бельё в бочку. – Я не могу допустить, чтобы Правосудие подумало, что я тебя заставила.
Есть только один способ снискать расположение такой, как Фредерика, и это – показать ей на деле, что я могу работать.
– Мне там не место, – говорю я, и это правда. – Придворные не хотят, чтобы я делила с ними стол. Я умею работать руками. Несмотря на это свидетельство обратного.
Экономка закидывает голову и смеётся. Возможно, впервые в этом дворце кто-то смеётся с таким теплом. Но я ведь здесь не смеха ради. Не знаю точно, кто я такая, но, может быть… девушка, которая хочет приносить пользу. Потерянная во дворце, где ей не место. Пытающаяся завершить миссию, которая продолжает ускользать из её рук.
– Видишь этот огненный куст на голове? Это Клаудия. Помоги ей с щёлоком. Умеешь?
Работать с щёлоком ужасно, но хорошо, что на мне есть хотя бы одна перчатка.
– Умею.
– Тогда почему ты ещё здесь? Иди и займись делом, раз уж пришла сюда за этим.
Я подхожу к рыжеволосой девчонке, на которую так грубо указала экономка Фредерика. Её карие глаза замечают мои ноги, поднимаются к лицу и затем смотрят на руки. Она вытирает ладони о фартук, и я обращаю внимание на старый ожог на её предплечье. Не то чтобы это было удивительно с такой-то работой. Оглянувшись, я вижу, что у многих есть подобные отметины, но самая заметная на худой горничной постарше нас.
Из неё как будто все краски высосали, мне даже на секунду показалось, что это воспоминание вырвалось из Серости и возникло перед глазами. Только ужасный красный шрам, пересекающий её рот и щёку, напоминает мне, что она настоящая. Я вижу, как она сложена: она явно была когда-то красивой. Что с ней произошло? Она держится обособленно, остальные работники проходят мимо неё, как будто её не стоит беспокоить.
Рыжеволосая девчонка прочищает горло, и я вспоминаю о своём задании.
– Кто ты? – спрашивает она слишком жёстким голосом для её возраста.
– Рената, – я собираю распущенные волосы в низкий пучок, – есть какой-то определённый порядок?
– Был. У трёх моих помощниц заболели животы, какая-то зараза распространилась. Но если тебе интересно моё мнение, то по меньшей мере, одна из них не пьёт ирвену и появится здесь через девять месяцев с ребёнком на спине.
Другая подбирается к нам бочком и шлёпает её по рукам.
– Отец Драгомар говорит, что этот чай давно пора запретить.
– Конечно, а что ещё ему говорить, Хасинта, – Клаудия закатывает глаза, напоминая мне Марго, и я с удивлением ловлю себя на том, что скучаю по ней. Совсем чуть-чуть. – В соборы почти никто не приходит, ведь половина населения полегла с чумой, а вторая занята войной с… сама знаешь кем.
Клаудия показывает на меня, и это очень смешно выглядит.
– Клаудия, она всё слышит, – у красивых карих глаз Хасинты появляются смешливые морщинки, и девушки вместе хохочут. У Хасинты на ключице и груди находится родимое пятно в форме сердца. Было время, когда из-за подобной отметины её могли обвинить в том, что она одна из мориа.
– Могу принести брёвна дуба, – предлагаю я.
– Мы не используем древесную золу для стирки вещей лордов и леди. Ну, и твоей, – говорит Хасинта. – Нужны водоросли. Возьми эти вёдра, чтобы перенести. И не забудь фартук.
Я включаюсь в рабочий процесс, потея в простом голубом платье, которое утром принёс мне Лео. Наполняю вёдра водорослями и приношу их, чтобы сжечь до пепла. Другие слуги поглядывают на меня с сомнением, но я стараюсь держаться тихо и делать свою работу. Это напоминает наши бытовые обязанности в Анжелесе.
Заканчивая с водорослями, я довожу воду до кипения и без указки помогаю процедить полученное. Щёлок готов как раз к тому моменту, как новая тележка с вещами выезжает во двор. Солнце движется по небу, и вместе с тем слуги постепенно привыкают к мне.
Хотела бы я уметь очаровывать людей, как Саида или Дез. Стоит им только войти в комнату – и все обезоружены без всякой магии. Как мне найти человека, вхожего в покои Кастиана? Судя по тому, как свободна Клаудия в выражении своего мнения, мне просто стоит держаться поближе к ней и ждать.
Пока меняют воду и возобновляют огонь, горничная со шрамом возвращается во двор. Клаудия тут же подскакивает к ней, помогая женщине донести еду. Я вижу, как Клаудия ей что-то говорит, но не могу расслышать ни слова. Та только улыбается в ответ.
– Иди сюда, поешь с нами, – зовёт Хасинта. Я не сразу соображаю, что она обращается ко мне.
В тени хилого деревца Клаудия предлагает мне чашку овощного супа, и моё сердце ноет от этого поступка. Даже в Анжелесе, среди своих, доброту редко проявляли так непринуждённо, а теперь здесь, на кухне моих врагов, мне её преподносят на блюдечке. Я сдерживаю горечь, поднявшуюся в моём сердце, и вдыхаю ароматы орегано и розмарина.
Приступая к еде, я замечаю служанку со шрамом, сидящую вдалеке, отдельно ото всех. Клаудия прослеживает мой взгляд.
– Пялиться невежливо, – дразнит она.
– Прости, я не…
Клаудия равнодушно пожимает плечами.
– Да ты сама уже, небось, привыкла к взглядам.
– Что с ней случилось?
– С Давидой? Смотря кого спросить, хотя все здесь знают правду, – Клаудия наклоняется ко мне для драматического эффекта, явно взволнованная, что именно она рассказывает эту историю. – Если тебе дорог твой язык, не дерзи принцу.
Я резко вдыхаю от удивления. Столь варварское наказание за такое незначительное нарушение поднимает во мне новую волну ненависти.
– Она собиралась замуж за генерала и всё такое, – добавляет другая служанка.
– Замолчите, – ворчит Хасинта. – Оставьте Давиду в покое.
– Бедный Гектор, – вздыхает Клаудия, скорее устало, чем сочувственно. – Потерял руку в Риомаре. Тоже так и не женился.
Я хочу высказать вслух всё, что накипело, но как я могу? Я ведь всего лишь марионетка Правосудия. Я пролила кровь на каменном полу в тронном зале. Что бы я ни сказала, особенно здесь, внизу, распространится по всему дворцу со скоростью света.
Другая служанка улыбается мне с любопытством. Одна из них собирается с силами и решается задать вопрос:
– Как так получилось, что ты не в башне с остальными молчунами?
– Молчунами? – переспрашиваю я.
– Рука из этих ваших, – объясняет Клаудия.
Так она спрашивает, почему я не стала официально частью Руки Мориа. Одним из миньонов Мендеса.
– Полагаю, я сначала должна доказать свою верность, – медленно отвечаю. Но я не хочу говорить о себе. В этих женщинах нет злобы, как у тех придворных леди с утра. Но как бы добры они ни были, я не могу попасться в ловушку. Я здесь за информацией и намереваюсь получить её. – Судья Мендес сказал, что на Фестиваль Солнца пачками съедутся иностранцы и аристократы.
Я стараюсь звучать также беспечно, как Дез, когда он хотел расположить к себе. У него это получалось естественнее. «Уверен, ты родилась такой убийственно серьёзной».
– А нам представится уникальная возможность менять их простыни, залитые мочой, – бормочет одна из девушек. – Они так много пьют, что не могут сдержаться.
Они хихикают, и ещё одна добавляет:
– Повезёт, если это всё, что ты там найдёшь.
– А вы замечали, что простыни принца Кастиана никогда не воняют? – спрашивает Хасинта, её карие глаза блестят.
– Мечтай! – ухмыляется Клаудия. – Все мужики воняют. Даже принц вспотеет, если передёрнет разок-другой.
Я давлюсь супом, моё лицо горит и, наверное, краснее помидоров, потому что девчонки смеются надо мной. Я не хочу так представлять себе кровожадного принца. Но кое-что в словах Хасинты меня цепляет.
– Ты же не можешь знать, какие именно простыни его, – бросаю я легкомысленно.
Глаза Хасинты расширяются, и она открывает рот. «Гордыню легко использовать», – говорил Дез. При мысли о нём, я собираю чувства в кулак и чуть ли не давлюсь слюной, пока жду ответ служанки.
– Я меняю его постель, – хвастается она, как будто в этом есть повод для гордости. Хотя она, похоже, гордится. – Но кто знает, когда он вернётся.
– Так, бездельницы! – командный голос слышит весь двор. Экономка во всей своей свирепости. – А ну живо вернулись к работе, или ваши кошельки станут пятью либби легче.
– Пойдёмте, девочки, – поднимается Клаудия. – Кто-то должен делать грязную работу.
Я следую за Хасинтой. У этой девушки есть доступ к постели принца Кастиана. Она мой путь в его покои.
– Не ты, – останавливает меня Фредерика, хлопая по плечу. – Лео сошёл с ума в поисках тебя.
Это знак, что мне пора уходить. Снимаю фартук и иду в сторону Хасинты, якобы чтобы повесить его. Что я творю? Я не могу на глазах у всех забрать её воспоминания. Но мне нужно больше времени с ней.
Рыжие волосы Клаудии внезапно загораживают мне обзор.
– А ты не так уж плоха, Рената. Приходи через четыре ночи, после заката.
Я наклоняюсь ближе. «Не так уж плоха» звучит как комплимент.
– А что будет после заката?
Она морщится.
– У лордов своё веселье, у нас – своё.
Глава 17
После трёх дней прогулок по дворцу, я узнала несколько секретов. Королевские слуги плюют в еду своих господ. Две придворные дамы, которые ждут не дождутся возвращения Кастиана, затащили в постель стражника. Одно и того же. Его переназначили из дворца прошлым вечером. Швее привозят паучий шёлк из Лузо, что вообще-то незаконно, но, говорят, ей разрешила сама королева. От стражника, приставленного к моей двери на ночь «для моей же защиты», несёт агуадульсе, и он проводит большую часть времени, бормоча ругательства на ходу. Конечно, ему ведь досталась самая ужасная обязанность во дворце.
Три дня и ни следа оружия. Никаких тайных помещений, если не считать хранилище альманов. Никаких шпионов.
Если Сорока и был когда-то во дворце, то, я думаю, уже покинул двор.
***
На четвёртое утро всё по-прежнему. Лео будит меня, чтобы покормить и одеть. Ведёт к судье Мендесу, который с каждым днём всё хуже сдерживает разочарование оттого, что у меня нет новостей. Я заверяю его, что рано или поздно все шпионы делают ошибки, – я ведь не хочу потерять возможность свободно разгуливать по дворцу. Но когда в очередной раз я выхожу из его кабинета со стеллитой в кармане, понимаю, что надежда во мне тоже начала угасать. Во дворце слишком много пустых мест, где можно было бы затеряться. Алессандро ходит за мной по пятам, когда рядом нет Лео. Я специально замедляю шаг и поворачиваю в его направлении. Хотела бы я рассказать Марго, что нашла человека, у которого скрываться получается даже хуже, чем у меня. Но потом вспоминаю, что она никогда мне не верила, и единственное, что имеет значение, – это закончить то, что Дез не смог.
Скучать по Дезу всё равно что жить с фантомной конечностью. Иногда я тянусь к нему, чтобы вспомнить. Так выглядит надежда?
Этим утром все в замке взбудоражены подготовкой к приближающемуся фестивалю. Лестницы устанавливаются, чтобы начать долгий процесс украшения цветочными арками каждого входа, через который могут пройти гости через восемь дней. Я прохожу в тронный зал, как делаю каждое утро, с тех пор как принесла присягу королю Фернандо. Пятно на мраморном полу, куда я пролила кровь, как и многие до меня, выглядит как центр мишени. Для всех остальных в зале – для леди в парчовых платьях и полированных туфлях, украшенных жемчугом, и для дворян, пресмыкающиеся перед королём, – это просто очередной день.
Кажется, я единственная, кто замечает, как вентари из Руки Мориа раскачивается на месте. Его оливковая кожа мертвенно-бледная с болезненно зеленоватыми пятнами. Его волосы влажные от пота.
– Лео, – зову я, громче и отчаяннее, чем мне хотелось бы.
Его улыбающиеся глаза прослеживают мой взгляд на вентари. Он втягивает воздух. Прежде чем кто-либо из нас успевает позвать на помощь, Константино падает лицом на пол и не поднимается. Я понимаю, что он мёртв, по тому, как кровь из его носа и рта образует лужу, которая могла бы его всего поглотить. Никто не может потерять столько крови и выжить. Визг, вопли наполняют комнату, кто-то уже выкрикивает домыслы о чуме.
Судья Мендес зовёт врача, и слуги спешат увести переполошившихся придворных, а я застываю на месте. Хотела бы я знать, из какого он рода, или из какой провинции его забрали, или что с ним стало, что его жизнь так рано оборвалась здесь. Я так опустошена, что не могу пошевелиться, даже когда Лео трясёт меня. Когда я вновь смотрю на тело, то вижу Эстебана. Марго. Себя.
– Миледи, Вам не стоит этого видеть, – говорит Лео. Но я вижу. Он уводит меня прочь в сады, открытые только для персонала. Просит служанку принести кофе покрепче и даёт мне немного посидеть в тишине.
Звонят соборные колокола, указывая время. Как он умер? Другой мориа стоял там, глядя прямо перед собой, когда его друг упал замертво. Были ли они друзьями? Меня сжигает изнутри то, как мало я о них знала, и тем не менее, часть меня понимает, что покинуть дворец будет проще, если не привязываться.
– С робари, что была до меня, случилось то же самое? – спрашиваю Лео, когда нам приносят кофе.
Он беспорядочно размахивает руками, запускает пальцы в волосы так часто, словно он только что проснулся. Есть что-то искреннее в том, как он перестал вести себя по дворцовым правилам.
– Да. Предыдущая робари жаловалась на боль в глазе. А потом в одно утро её уже просто не было в тронном зале.
– Она была первой? – я удивляюсь тому, как слабо звучит мой голос. Тёмная картинка появляется в мыслях. Я вижу Люсию, после того как Правосудие использовало её. А потом комнату, полную альманов. Чувствую привкус желчи на языке и дышу глубже, несмотря на головокружение. Я не могу позволить себе плохое самочувствие.
Лео мрачно кивает.
– Мне неприятно признавать, что я не заметил, что её больше нет, пока не услышал, как об этом говорил Алессандро судье Мендесу. Этот человек точно…
Не знаю, почему я не даю Лео закончить эту фразу. Я мотаю головой и сжимаю альман на своей груди. Лео часто моргает, как будто он забылся, как и я.
Он прочищает горло и заканчивает шутливо:
– Точно лучший муж, который только мог достаться леди Нурии.
Я прям чувствую, как выкатились мои глаза. Женщина, в покоях которой я теперь сплю, замужем за Алессандро?
– Мне всегда было интересно, как это работает, – говорит Лео, привлекая моё внимание. Его непослушный локон вновь спадает на лоб, но в этот раз он оставляет его как есть.
