Текст книги "Тайна Высокого Замка"

Автор книги: Златослава Каменкович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

Глава девятнадцатая. Ценою жизни

– Петрик! Гляди, на ратуше подняли красное знамя! – показал Олесь.

– Я им сказал, что русский танк пошёл туда! – засуетился Йоська. – Бежим к ратуше!

– А что на это скажет Франек? – несколько озадаченно проговорил Петрик.

Франек, слово которого было для мальчиков законом, последние дни стеснял их свободу.

Из слухового окна на крышу вылез Медведь. Его круглое добродушное лицо блестело от пота. Взмокшая голубая в чёрную крапинку рубашка прилипла к телу.

– Чуете, хлопцы, наши в городе! – тяжело перевёл он дух. – Бегу это я мимо ратуши, а там тихо, никто не стреляет… Вдруг вижу советский танк…

– Тоже мне новость! – перебил его Йоська. – Мы ещё раньше тебя этот танк видели…

Мальчиков позвал вернувшийся откуда-то Франек. Могли ли они предполагать, что он скажет:

– Быстрее к ратуше!

И пока Франек с мальчиками бежали по пустынным улицам к ратуше, Марченко и автоматчики, перекидываясь короткими шутками, покинули верхнюю террасу башни.

Они уже спускались по узкой винтовой лестнице, когда вдруг автоматная очередь вспорола тишину.

Юра увидел, как Марченко, без единого стона, осел на ступеньку лестницы. Папаша бросился к нему.

– Сынок, что с тобой?

В то же мгновенье юный сержант заметил двух гитлеровцев и дал очередь из автомата. Не попал. Юра отчётливо слышал топот убегающих ног.

– Нет! Не уйдёте от расплаты! – и, выхватив из-за пояса гранату, Юра побежал вслед за гитлеровцами. Вскоре он повернул влево, промчался через застеклённую арку и выскочил в другой конец здания, на лестницу, густо усыпанную битым стеклом. Два автоматчика, не отставая, бежали за ним.

– Стойте! – остановил их Юра и, приникнув к стене, замер.

Теперь и автоматчики ясно услышали приближающиеся шаги.

Гитлеровцев уже было четверо и все с автоматами.

Озираясь по сторонам, они вышли на верхнюю лестничную площадку.

Юра дал понять автоматчикам, чтобы они не двигались с места. Лучше, всего было выждать, когда немцы начнут спускаться вниз, и тогда бросить гранату.

Так и есть! Гитлеровцы не свернули в коридор, а торопливо пошли вниз.

Прошли, не заметив Юру и автоматчиков.

На нижней площадке немцы сбились в кучу, тихо о чём-то совещаясь.

И тогда, подобно буре, Юра вырвался на верхнюю площадку.

– За Сашу Марченко! – крикнул юноша и, прежде чем враги успели опомниться, метнул гранату.

Всё было кончено в одну секунду. Ни один из четырёх не ушёл живым.

Когда автоматчики снова вернулись к винтовой лестнице, Папаша, опустившись на одно колено, осторожно перевязывал голову Марченко.

– Ну как? – подбежав, спросил Юра.

– Плохо, – вздохнул старый солдат, – пуля вышла вот здесь, у самого уха. Две пули пробили грудь.

Неподвижно сомкнутые побелевшие губы Марченко что-то чуть слышно прошептали.

– Сынок, что ты, а? – прильнул к нему Папаша, с надеждой заглядывая в открывшиеся на миг глаза Марченко. Но тот не узнал автоматчика.

Юра увидел, как выпала из глаз бородатого друга слеза.

Товарищи подняли на руки Марченко и осторожно пошли. Впереди, обеими руками до боли сжимая автомат, шёл Юра.

Последняя ступенька, ещё полутёмный кусочек коридора, и из подъезда, в простенке под арками, показались танк и каменные львы. Солнце ослепительно ударило в глаза.

– Что с ним? Сашка, друг мой, – бросился навстречу командир танка.

– Сашка, Сашок, ты меня слышишь? – шептал Фёдор Сурков, опускаясь около товарища на броню танка.

В эту минуту над головой танкистов просвистел снаряд, а за ним ещё и ещё…

– С Высокого Замка картечью бьют, – сказал Юра.

– Князев, ты поведёшь танк. Пусть Федя и Панаша прикроют Сашку, – приказал Додонов.

– Есть, вести танк! – ответил автоматчик.

Скрежеща гусеницами, танк повернул влево и, не доезжая Русской, резко свернул в полутёмную, одетую камнем Сербскую улицу.

Стрельба осталась позади.

Вдруг Марченко широко открыл глаза и приподнялся на локтях.

– Мама!.. Как ты ждала меня!.. Ну вот и встретились… Ты её полюбишь, мама… Она такая добрая… Хорошая…

– Саша, Саша, дорогой… Это я… Федя… – шепчет Сурков, стирая со лба друга крупные капли пота.

– Федя… – хватают воздух посиневшие губы друга. – Найди её… Это там… на Высоком Замке… Ганнуся.

Юра поднёс флягу к воспалённому рту Саши.

– Спасибо, Федя… – не узнал Юру Марченко.

– Эх, сынок, сынок, – осторожно положил под голову раненого свои большие руки Папаша.

Сурков чувствует, как холодеют руки Саши в его руках.

Бернардинская площадь. Над головой неожиданно вспыхивает воздушный бой. В воющем гуле моторов нельзя разобрать, что кричит Юра, указывая рукой по направлению улицы слева, сразу же за колонной с каменным монахом, воздевшим к небесам руки.

По улице Батория «Гвардия» вышла на Кохановскую улицу. Тут Юра заметил выбежавших из-за угла мальчиков.

– Звезда на танке! Наши! Урр-а-а! Наши!

И в то же мгновение над белокурой головой босоногого, знакомого Юре мальчугана большой птицей взметнулось алое полотнище.

Юра узнал Петрика, узнал пионерское знамя в его руках… А вон и Франек! Олесь, Кузьма, Йоська!

Танк остановился возле сквера, напротив аптеки. Юра спрыгнул на мостовую и бросился навстречу друзьям.

– Хлопцы, так это ж наш Юра! – не помня себя от радости, вскрикнул Петрик.

– Ты уже солдат! – обнял Юру Франек.

– Да нет, не солдат, Юра командир, – возразил Йоська тоном совершенно убеждённого человека. – У него даже орден…

– Я знал, что вы сохраните знамя… А где же Василёк, почему его нет с вами?

– О, долго рассказывать, такое тут было! Скорохода нашего чуть не убили, теперь дома сидит. Но присягу он сдержал, – сказал Олесь. – Василько спас от фашистов это знамя… На нём даже кровь видна… И вообще, мы тут воюем! – гордо выставил Олесь вперёд свою раненую руку, при этом, должно быть, для солидности, откашлялся баском.

Друзья увидели, как крепко закусил губы Юра, и в глазах его, больших и горячих, вспыхнули знакомые огоньки, которые зажгли когда-то в их сердцах верность тому, что было дороже всего на свете пионеру Юре.

– Я клянусь вам, хлопцы, что наше пионерское знамя донесу до Берлина.

Он поцеловал знамя и прижал к своей груди.

– Младший сержант! – позвал кто-то Юру из танка.

Друзья побежали вслед за Юрой. И то, что увидели они в следующую минуту, болью и гневом переполнило их сердца.

На разостланной окровавленной шинели, в сквере под клёном, лежал Александр Марченко, сурово сомкнув тёмные густые брови.

В глубокой печали стояли танкисты, держа в руках рубчатые шлемы.

– Заснул наш орёл, – поднялся с колена бородатый автоматчик, первый нарушивший молчание.

– Здесь похороним, – сказал Фёдор Сурков.

Слёзы, одна за другой, часто капали из глаз Петрика и нестерпимо жгли ему щёки…

Глава двадцатая. Рассвет

Два дня не стихали жестокие бои во Львове. Танк «Гвардия» не выходил из жарких схваток.

У старинной Цитадели мальчики неожиданно снова столкнулись с Юрой. Танкисты только что выбили из, казалось, совсем неприступных высоких кирпичных стен крепости гитлеровцев, которые дрались как дьяволы, шесть часов подряд. Здесь же мальчики встретили доктора с группой рабочих. Среди них Петрик узнал товарищей отца. Они помогали советским воинам штурмовать крепость, где томились военнопленные.

Кованые ворота Цитадели настежь распахнуты. Юра и бородатый автоматчик слились с отделением сапёров и бегут к кирпичному зданию. Петрик бежит за ними, то и дело оглядываясь. Он растерял хлопцев, которые как на зло разбрелись в солдатской массе где-то внизу под холмом.

В ушах Петрика ещё отдаётся только что смолкнувший стук пулемётов, свист пуль. И вдруг очень близко оглушительно что-то рвануло, задрожала земля, и в тот же миг неподалёку рухнула высокая тюремная стена. Взрывной волной Юру и Петрика отбросило к кургану, оглушило и слегка присыпало землёй.

– Тебя не задело? – встревоженно прошептал побледневший Петрик, первый вскочив на ноги.

– Мы, брат… – стряхивая с себя землю, силился улыбнуться Юра, – и в воде не утонем и в огне не сгорим… Ах, гады… Кажется, взорвали…

– Скорее всего так. Должно быть, много там народу погибло… Бежим, может, кто ещё живой… поможем…

Они побежали.

– Петрик, ты поосторожнее! Тут не долго на мину нарваться, – предостерёг Юра, сам не без труда пробираясь через дымящиеся руины.

– Ага, вон и ребята! Олесь! Хлопцы! – замахал руками Петрик. – Сюда-а!

Когда мальчики поровнялись с группой сапёров, бородатый автоматчик сердито крикнул:

– А ну, Юра, гони их отсюда по домам! Здесь, можно сказать, смерть людям в очи глядит…

– А мы не боимся! – обиженно нахмурил брови Петрик.

– Сказано вам, марш домой! – приказал бородач ледяным тоном, не допускающим возражения.

– Товарищи! Сюд-а-а! – послышалось откуда-то из глубины коридора.

Солдаты бросились на этот призыв.

Петрик и его друзья секунду-другую растерянно потоптались на месте. Но после короткого совещания пустились догонять Юру, бегущего со всеми по коридору с низким сводчатым потолком.

Подоспевшие сапёры извлекли из стен в коридоре три мины, которые вот-вот должны были поднять в воз дух всю северную часть Цитадели.

Гулко стуча сапогами по каменным ступенькам, люди осторожно спускались в подземелье, пока не наткнулись на окованную железом дверь. Она была заперта.

– Давай, хлопцы! – скомандовал Папаша, и солдаты налегли на дверь.

И когда, наконец, преграда рухнула, кто-то из бойцов, первый шагнувший в темноту, внезапно крикнул:

– Вода!

– Затопили подвалы!

– Не иначе, там есть люди…

– Идёмте, товарищи, – решительно проговорил доктор и, освещая фонариком дорогу, пошёл впереди всех.

Петрику ударил в нос запах сырости и гнили. Сильно закружилась голова. Но он не остановился, а шёл за Юрой.

– Чуешь? – Петрик схватил Юру за руку, – там голоса!..

– Куда же ты? Это совсем с другой стороны, – заметил Юра, прислушиваясь к стонам. – Иди за мной…

Между тем, вода прибывала с каждой минутой, она уже доставала Петрику до колен.

– Мы русские! Советская Армия! – неожиданно громко прозвучал в темноте голос Папаши. Он раскачивал над головой фонарик, от чего вокруг него метались желтоватые пучки света.

– На по-мо-ощь! – едва слышно донеслось из темноты.

Вокруг замелькали десятки фонариков, послышался плеск воды, возгласы.

Вдоль каменной замшелой стены, унизанной большими чугунными кольцами, почти повисли на тяжёлых цепях полуживые люди. Им не было счета.

– Мы военнопленные… – с трудом говорил живой скелет, прикованный цепью к железному кольцу в стене. – Тысячи уже здесь погибли…

– Сюда, скорее! – размахивая фонариком над головой, звал солдат Папаша.

– Помогите, братцы… – молили узники подземелья.

Сквозь холодную зловонную жижу люди с трудом двигались на зов, высоко держа над водой автоматы.

– Мы не уйдём, будем светить, да, Юра? – спросил Петрик.

– Конечно…

Несколько дружных, крепких рук рванули короткую цепь, к которой был прикован пленный солдат. Щебёнка и песок посыпались из гнезда у железного кольца, вделанного в стену.

– Ещё раз, братцы! Дружне-ей! – скомандовал Папаша. – Дружней!

– Я вам посвечу, – сказал Петрик, обгоняя Папашу, который нёс сразу двух узников. Видно, в царящем шуме «сердитый бородач» не узнал голос Петрика и хрипло крикнул в ответ:

– Свети под ноги, товарищ!

Уже во дворе, разглядев своего помощника, Папаша не стал его прогонять домой. Он протянул мальчику флягу и попросил его напоить освобождённых узников водой. А сам снова бросился в подземелье.

Олесь, Медведь и Йоська суетились, расстилая на траве шинели.

Какой-то черноглазый боец-пехотинец, достав из вещевого мешка полотенце, принялся было растирать посиневшее тело извлечённого из подземелья человека, но, повернув его на бок, вдруг вскрикнул:

– Ай, шайтаны! Что сделали! На спине звезда вырезали! Ну, держись, фашист! Пощады не будет от Ослан Урбабаева!

– Старик, а выдержал, – тихо проронил молодой солдат с калённым румянцем на щеках. – Побелел весь, чистый снег…

– Старик, говоришь?.. – слабо улыбнулся заросший седой бородой человек. – Мне ж и тридцать ещё не стукнуло…

– Ты не волнуйся, браток, лежи, лежи! – заботливо уложил его обратно на шинель пехотинец.

Юра принёс ещё одного узника с железным кольцом и цепью на шее.

– Сержант, – обратился к Юре рослый сибиряк, – ты тут побудь, а мы в подвалы. Товарищи отдайте мальчикам свои фляги, они будут тут за санитаров.

– Там ломы нужны, чтобы цепи рвать! – крикнул Юра.

– Ничего, моя лопатка и за топор, и за лом сойдёт, – надевая на шею автомат, отозвался скуластый красноармеец с узкими поблёскивающими глазами.

Олесь и Медведь побежали искать доктора.

Освобождённые пленные были так слабы, что не могли отогнать с лица муху, не то что взять в руки флягу. И Юра с Петриком и Йоськой ухаживали за ними.

– Хлеба, сынок… – простонал беззубый, с трясущимся лицом человек.

– Сейчас, дяденька, – успокоил его Петрик и побежал к Юре.

– На вот, развяжи мой вещмешок, – сказал Юра, – там есть сухари и сахар. Размочи в воде.

Петрик наскоро размял сухарь в кружке с водой, бросил туда сахар, размешал.

– Кушайте, дяденька, – бережно поднёс он кружку к воспалённым губам голодного.

– Спасибо, хлопчик.

После двух глотков дяденька вдруг тяжко затрясся в кашле.

– Покалечили, покалечили они меня, ироды… Ты, сынок, адрес запомни… напишешь… жене, детям…

– Вы ещё поправитесь, дядя, а немцам-фашистам уже навеки капут будет! Мы вас…

Сирена санитарного автобуса оборвала на полуслове Петрика. Из автобуса на ходу выпрыгнули Олесь и Медведь.

На плечи Петрика и Йоськи легли чьи-то большие крепкие руки.

– Молодцы! – похвалил майор медицинской службы. – Выходит, вы тут оказали первую помощь.

Майор был необыкновенно высок, широк в плечах, от чего стоящая рядом с ним худенькая девушка в белом халате казалась маленькой девочкой.

Из машины вынесли несколько носилок, и санитары, мужчины и девушки, начали укладывать на них мокрых полуживых людей.

– В какой госпиталь их повезут? – спросил Юра молоденькую санитарку.

– Недалеко, сразу за главной почтой, – охотно ответила девушка.

– Спит… – заметил майор, склоняясь над человеком, который так и не успел Петрику сказать адрес, куда надо было написать письмо.

К Юре подошёл мокрый до нитки Папаша.

– Пошли к танку, сынок…

Гул боя теперь доносился со стороны Княжьей горы. Изредка, по-воровски, проносились нал высокими зубчатыми стенами Цитадели немецкие юнкерсы, но, не достигая Подзамча, штопором падали вниз, подбитые советскими зенитками.

Особенно жестоко и долго бились на подступах к Княжьей горе, где гитлеровцы крепко окопались и, ведя круговой обстрел, низвергали лаву артиллерийского и миномётного огня. Они ни за что не давали прорваться советским частям к станции Подзамче.

Повстречав у пороховой башни Франека, Петрик и хлопцы неотступно шли за «Гвардией». И стоило на короткое мгновенье стихнуть бою, как, словно из под земли, возле танка появлялись мальчики.

Около костёла Марии Снежной Франек неожиданно предложил Юре выйти на Княжью гору через тайный подземный ход, о существовании которого гитлеровцы даже не подозревают.

– А что, идея подходящая, – оживился Папаша, – услышав предложение польского юноши.

– Мы вас поведём, – горячо заявил Петрик, – Только нужны факелы…

– Там очень скользко, – добавил Олесь.

– Ну, а если фрицы тоже разнюхали про этот подземный ход, и мы попадём в западню… – покусывая бороду, думал вслух Папаша.

– Да что вы, дяденька! – замахал руками Петрик. – Выход прямо в нашу пещеру, а она у нас знаменито замаскирована!

– Пулемёты там протащить можно?

– Вполне, – ответил Франек.

– Ему можно довериться, – поручился Юра.

– Что ж, сейчас доложу командиру. Вы тут постойте, ребята, хорошо?

– Добре, – деловито кивнул Петрик.

Папаша торопливо направился к группе офицеров, тихо обсуждавших что-то.

Мысль проникнуть на Княжью гору через подземный ход и с ошеломляющей внезапностью обрушиться на вражеские батареи всем пришлась по душе. Тут же была послана в разведку группа сапёров, которых повёл Франек. Через полтора часа они вернулись потные, забрызганные грязью, но порадовали, что мин нигде не обнаружили, путь безопасен.

Когда стемнело, в неровном лунном свете, сливаясь с темнотой, к костёлу Ивана Крестителя бесшумно подошли две роты советских пулемётчиков.

– Ух, ты! – обрадовался Медведь. – Держись теперь, немец-перец-колбаса!

Петрик явно боялся, что его и хлопцев не возьмут в качестве проводников. Зря что ли послали в разведку Франека, а не кого-нибудь из них? А потому, подружившись с бородатым автоматчиком, которого танкисты называли Папашей, Петрик старался всё время вертеться у него перед глазами, понимая, что все уважают бородача, и стоит тому замолвить словцо, их возьмут с собой.

Наконец, потеряв всякую солидность, Петрик подёргал за рукав Папашу.

– Дяденька, вы скажите своим командирам, что мы вас поведём… Мы ж знаем, где каждая пушка зарыта…

– Расположение противника знаем, – с достоинством подсказал Олесь.

– А мне, хлопцы, приказано вас в шею гнать, – развёл руками Папаша.

Нет, нет, он это сказал без тени шутки, совершенно серьёзно!

– Гнать?! – изумлённо вытаращил глаза Йоська.

– Это своих-то в шею? – с негодованием спросил Олесь. – Да мы…

– Служба, знаете, нельзя мне приказа не выполнять. Давайте, ребятки, по домам, а?

– Неправильный приказ! – бесстрашно и прямо заявил Петрик. – Мы ж нашу гору – во! – как свои пять пальцев знаем. Каждую норочку покажем, где фрицы притаились…

Говоря по правде. Папаше полюбились эти непокорные, отважные львовские мальчишки. Их непреклонность и мужество внушали солдату невольное уважение, как, впрочем, и всему экипажу танка «Гвардия».

– Попробую похлопотать за вас перед начальством, – посулил бородач и отошёл от мальчиков.

Они стояли в крайнем волнении, ожидая решения своей участи. И когда Папаша вернулся, сказав, что их возьмут с собой, трудно описать ту безмерную радость, сменившую беспокойство мальчиков.

Но уже совсем стемнело, а никто не трогался с места.

Йоська высказал предположение, что, скорее всего, выжидают, когда гитлеровцы уснут. Вот тогда их и возьмут без единого выстрела, как сонных мух. Незачем на них патроны расходовать.

– Тоже мудрец, – усмехнулся Олесь. – Так они тебе и улеглись спать возле орудий.

И долго ещё мальчики тихо переговаривались, сидя на ступеньках костёла.

Петрик нервничал: ведь летние ночи так коротки, а чтобы выбраться с пулемётами на гору через подземный ход, надо около часа, не меньше…

Однако вскоре раздалась команда.

– Пошли, – сказал подбежавший Франек.

Под каменными сводами тайного хода мерцали сотни электрических фонариков, и теперь уже мальчикам совсем не было страшно, как тогда, когда приходилось пробираться здесь одним, а позже с Франеком, который сам лично хотел убедиться, куда ведёт этот ход.

Петрик насчитал шестьсот семьдесят ступенек, когда Папаша, тяжело дыша и утирая катящийся по лицу пот, спросил:

– Не сбились, правильно идём?

– Конечно, дяденька! Тут всё время вверх, вверх и только прямо, другой дороги нет.

– Стоп! – глухо прошелестело по цепи.

Дышать стало легче, и вскоре в довольно большой амбразуре показались звёзды. Ночной ветерок освежал взмокшие тела солдат, вытаскивающих пулемёты на террасу около пещеры.

– Мы теперь сзади от самой главной ихней батареи, – сообщил Олесь, дрожа от возбуждения. – Это та батарея, дяденька, что ратушу обстреливала.

Первую группу пулемётчиков и автоматчиков, увешанных гранатами, повели к каменному льву Франек и Юра.

Петрик же пополз впереди второй группы солдат, которые несли на руках пулемёты, отрезая пути возможного отхода гитлеровцев к Песчаной горе.

А Медведь и Йоська, обогнув слева пещеру, осторожно раздвигая кусты, напряжённо всматриваясь в темноту, вели Папашу и его автоматчиков к зениткам, замаскированным в чаще кустов.

И вдруг, подобно смерчу, советские воины обрушились на гитлеровцев, меньше всего ожидавших появления неприятеля под самым носом. То здесь то там вспыхивали гигантские столбы огня, и вскоре запылала вся северная часть Княжьей горы, обращённая к станции Подзамче.

Яростное и громкое «урр-ра!» заглушило длинные и частые очереди немецких автоматов, вопли, взрывы. Но так же внезапно, как всё это началось, всё и стихло. Княжья гора – последний оплот гитлеровцев во Львове – была взята.

Медленно гасли в синеве неба звёзды, когда Петрик, словно по безмолвному уговору, бежал назад к пещере. Ещё издали он узнал Франека, стоявшего у обрыва. И когда их разделяли всего лишь несколько метров, вдруг из чащи кустов выскочил гитлеровец в каске и бросился на Франека, замахнувшись прикладом автомата.

– Стой! Назад! – крикнул невооружённый Петрик.

Момент был до того острым, что только чудо могло спасти Франека от верной гибели. И это чудо, как показалось Петрику, свершилось: автоматная очередь навечно пригвоздила к земле гитлеровца.

Петрик оглянулся.

– Юра!

На едва побелевшем небе ещё лучисто вспыхивали звёзды, а предрассвётный ветерок уже торопливо будил сонную листву. И вот над вершиной Княжьей горы, сперва розоватыми, затем огнисто-красными полосами, заалел восток и вдруг загорелся, словно расплавленным золотом. Исчезли звёзды, как бы растаяв, а лес на склонах горы наполнили звонкие птичьи голоса.

Мальчики увидели недалеко от себя Папашу, окружённого автоматчиками. Он стоял на бугорке, могучий, как старый луб во главе молодой поросли, и чему-то широко улыбался, поглаживая бороду.

– Какое чудесное утро… – мечтательно прошептал Юра.

Подошли Олесь, Йоська. Следом показался Медведь, волоча трофейный пулемёт.

– Ха-ха! Глядите, хлопцы, фриц утикал и сапог потерял!

С этими словами Олесь брезгливо взялся за край голенища тяжёлого кованного сапога и швырнул его с обрыва вниз.

– Катись в свою Неметчину!

Повернув голову, Олесь увидел своих друзей, склонившихся к траве в том самом месте, где только что был найден сапог.

– Вы чего там разглядываете? – подбегая, спросил Олесь, не сразу заметив, что в чуть примятой росистой траве, на тоненьком стебельке, подняв серебристо-белую головку, раскачивался цветок, словно хотел сказать: «Доброе утро, друзья! Смотрите, всходит солнце! А я бы мог его больше никогда. Никогда не увидеть! Задохнуться под чёрным, тяжёлым сапогом…»

– И как он уцелел, этот цветок? – с гордым удивлением Юра поднял на мальчиков свои большие добрые глаза.

А вокруг уже расцветало солнечное утро первого мирного дня в освобождённом городе.