Текст книги "Опасное молчание"
Автор книги: Златослава Каменкович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
Незаметно для себя Ленька так углубился в это занятие, что если бы не звонок будильника, который случайно был настроен на десять вечера, он так и не узнал бы, который час.
А басню надо было учить. И Ленька поспешно сел за стол над раскрытой книгой. Но, пробежав глазами несколько строк, поймал себя на том, что опять думает о замке, а из прочитанного ничего не запомнил.
Ленька с упорством принялся читать вслух, но теперь буквы словно наползали друг на друга, строчки сливались. Он потер покрасневшие веки тыльной стороной ладони и упрямо твердил:
Мартышка к старости слаба глазами стала.
А у людей она слыхала,
Что это зло еще не так большой руки.
Лишь стоит завести Очки…
«Усни, усни», – казалось, шептал ему сон.
«Надо выучить басню… Я завтра иду в школу», – не сдавался Ленька. Он встал, пошел на кухню, открыл кран водопровода и подставил голову под холодную струю воды.
Достаточно было Леньке секунду подержать голову под холодной водой, чтобы сон удрал без оглядки.
Ровно в половине одиннадцатого Ленька знал басню назубок. Теперь он мечтал, как завтра, не дожидаясь, когда его вызовет Клавдия Романовна, на удивление всем ребятам, он сам поднимет руку и расскажет эту басню громко и внятно…
Размечтавшись, Ленька не заметил, как уснул, уронив голову на книгу.
И Леньке приснилось, будто идет он с мамой в порт встречать отца, возвратившегося из экспедиции. И будто это не в Ленинграде, а там, в Крыму, на берегу Черного моря, где Ленька отдыхал в детском санатории прошлым летом. Мать держит Леньку за руку, словно он маленький. Она боится, чтобы Ленька не сорвался вниз с каменистого обрыва. А его так и тянет к самому краю обрыва посмотреть, как внизу волны со страшной силой ударяют о берег и высоко подбрасывают брызги…
И вот уже Ленька видит отца, который стоит на палубе, – с лицом, опаленным солнцем и морским ветром. Сняв панамку, отец, как всегда, приветливо машет ею. В руке у отца – небольшой фанерный ящик. «Молодец, знаю, ты теперь учишься у изобретателя, – хвалит Леньку довольный отец, – вот, получай подарок – тиски…»
И вдруг Ленька очутился в открытом море на капитанском мостике маленького быстроходного корабля.
Корабль не покачивается и не вздрагивает от быстрого хода, рассекая острым носом бирюзовую, сверкающую на солнце гладь моря. Ленька с радостным чувством обнимает глазами синее-пресинее небо, по которому бегут узорчатые белоснежные тучки. Он с гордостью обращается к стоящему около него Федьке в форменной матросской рубашке: «Смотри, Федюха, мы все же построили корабль, а ребята смеялись, не верили…» Федька почему-то не разделяет его радости. Он сурово хмурит свои белесые брови, морщит лоб и молча показывает на маленьких птиц, низко летающих над волнами. «Гляди, штурмовики! Моряки говорят, что эти птицы предвещают бурю».
И не успел Федька это промолвить, как пронесся сильный шквал, и первая громадная волна опрокинулась на палубу, рассыпаясь в пенистую массу. Небо заволокло тучами, оно почти слилось с потемневшим, закипающим морем. Сверкнула молния, и ливень со страшной силой обрушился на их корабль.
Но почему так испуган Федька? Или он забыл, какая сила таится в каждой белой кнопке на щите управления их корабля? Ленька быстро спускается в застекленную рубку управления, нажимает кнопку, и корабль, задраив все иллюминаторы и люки, ныряет под воду.
Теперь он идет под водой. «Смотри, смотри, Лень! – удивленно восклицает Федька. – Там целый сад!»
Разом приникнув к огромному овальному выпуклому стеклу в стене рубки управления, они зачаровано смотрят на заросли ярко-красных, желтых и розовых цветов. Небольшие деревца с огненными стволами и ветвями, сплошь покрытыми белыми светящимися цветочками, излучают мягкий голубоватый свет, освещая все вокруг. «Это не цветы, – шепчет Ленька, – это морские животные».
Сквозь сине-зеленоватый цвет прозрачной воды видно, как в зарослях проносятся стаи причудливых рыб. Но вот все чаще и чаще начинают встречаться камни, густо облепленные рыжеватыми водорослями, похожими на длинные бороды. «Рифы! Сейчас нарвемся на рифы!» – в панике вскрикнул Федька.
Желая предотвратить неминуемую катастрофу, растерявшиеся Ленька и Федька одновременно бросаются и нажимают… не на кнопку подъема, а на кнопку глубинного погружения. Корабль, вздрогнув, повернул носом ко дну и рванулся в глубину. Гибель неизбежна! На этот раз корабль разобьется в щепки о скалистое дно. Но вдруг чья-то большая, сильная рука, протянувшаяся из-за спин мальчиков к щиту управления, нажимает на кнопку подъема. Корабль содрогается и, описав круг, молниеносно всплывает на поверхность свирепствующего моря. Взлетев над ним, точно великан-птица, корабль проткнул нависшую мглу и вырвался в синий простор безоблачного неба. Сверкая всеми гранями в лучах яркого солнца, теперь он плавно летел высоко-высоко над клубящимися внизу черными тучами.
Овладев собой, Ленька и Федька разом оглянулись назад и увидели весело смеющегося изобретателя. Смущенные мальчики переглянулись и тоже весело, радостно засмеялись.
«Э, друзья, в трудную минуту надо быть хладнокровными, теряться нельзя», – все еще улыбаясь, проговорил изобретатель, обнимая мальчиков за плечи…
– Да проснись, проснись же, сынок, – не в силах сдержать улыбку, трясла за плечо Леньку, смеющегося во сне, мама.
Открыв глаза, Ленька все еще оставался под впечатлением сна.
– Чему это ты так смеялся, сынок?
– Я изобретателя видел, мама, – прошептал Ленька и, просветлев, посмотрел в усталое лицо матери, точно этих слов ей должно было вполне хватить для определения всех чувств, теснившихся сейчас в душе Леньки.
– Изобретатель! – с грустью вздохнула мать, поглядев на Ленькин стол, где лежали разобранные соседские часы. – Ты бы лучше бросил с этой ржавчиной возиться да за уроки по-серьезному взялся. Смотри, не сдобровать тебе, если меня опять в школу покличет Василий Васильевич. Ну, иди, иди спать, а то утром не добужусь…
Рано утром, когда на улице еще не успели потухнуть ночные фонари, Ленька проснулся сам, без напоминания будильника. Встал, выгладил рубашку и приколол к ней звездочку.
Разбуженная звонком будильника, Лидия Кирилловна, не найдя Леньку в его кровати, удивилась. Удивила ее и отглаженная рубашка на спинке стула. Приятно пораженная, она пошла на кухню и застала там Леньку в белье и валенках, старательно утюжившего свои брюки.
«Никак сына подменили!» – казалось, говорила ее растерянная улыбка. Заметив же на сундуке около керосинки шурупы, пружинки и колесики от старого будильника, она вдруг со вздохом сказала:
– Ты хоть гладь, хоть не гладь, а напихаешь в карманы штанов вот этот хлам, так они сразу же прежний фасон примут.
– И не подумаю!.. Разве я Плюшкин, как у Гоголя в книжке?
– Вот давно бы так, сынок, – примирительно сказала мать. И Ленька заметил, как сразу прояснилось ее лицо.
Как ни велико было желание Леньки прийти в школу раньше всех, но, завозившись с утюжкой, он прибежал в раздевалку, когда там уже висело около сотни разных ребячьих пальто. Среди них Ленька сразу узнал серенькое, с пушистым меховым воротником. И пусть теперь взамен оторванных им пуговиц были пришиты новые, но это было, конечно, пальто Светланы.
Нет, сторожиха тетя Катя не встретила Леньку, как он этого ожидал. Она даже не обратила на него никакого внимания, а шумно распекала какую-то пятиклассницу за то, что у той была оторвана на пальто вешалка.
На лестнице Леньку чуть не сбила с ног догнавшая его одноклассница Рита Лютикова. Ее коротенькие светлые косички с двумя бантами на концах трепыхались из стороны в сторону.
– Скобелев, – негромко сказала Лютикова с видом заговорщицы, таинственно поглядев по сторонам. – Меня от класса послали сказать, чтобы твоя мама пришла в школу.
– Ну? – сердито посмотрел на нее Ленька.
– А я не такая! Уже восемь дней прошло с тех пор… Разве я пойду? Я – не ябеда, как Светлана. Я своего товарища, никогда не выдам.
– «Я не такая!» – передразнил Ленька. – Уходи, сплетница!
В эту минуту Ленька увидел, как Василий Васильевич вышел из своего кабинета. Высокий, седой, он твердой походкой направился в учительскую.
С трудом подавляя волнение, Ленька почти побежал за ним и догнал.
– Здравствуйте!.. Меня изобретатель прислал…
Тут Ленька осекся, встретив строгий, изучающий взгляд Василия Васильевича. Подавленный, чувствуя, как что-то подступает к горлу, Ленька едва мог вымолвить:
– Изобретатель…
– Да, изобретатель просил за тебя.
Ленька просиял. Он ждал, что вот сейчас Василий Васильевич скажет: «Иди, Скобелев, в класс». А Василий Васильевич в это время думал: «Как прозорливо подметил Сергей Миронович в этом маленьком мечтателе и выдумщике пытливый ум! Надо акцентировать именно на эту его склонность и суметь внушить ему, что без глубоких знаний изобретателем он не станет».
– Изобретатель обещал мне, что ты будешь хорошо учиться, Скобелев, – едва успел выговорить Василий Васильевич, как последовало горячее заверение:
– Буду! Вот увидите, Василий Васильевич, что буду.
Это поспешное заверение мальчика в другое время не понравилось бы Василию Васильевичу, но сейчас педагог улыбнулся, подумав: «Да, Сергей Миронович уже успел подобрать ключ к сердцу мальчика».
Рита влетела в класс, села за парту возле Светланы и, едва переводя дух, выпалила:
– Дай тетрадь, я посмотрю домашнее задание!.. Понимаешь, примеры…
– Ты не могла их решить? – с тревогой спросила Светлана. Она ведь знала, как Рита невнимательно слушает объяснения учительницы Клавдии Романовны.
– А что там не понять? – махнула рукой Рита. – Я только посмотрю.
– Хорошо, – сказала Светлана и поспешно достала из портфеля свою тетрадку.
Рита, не задумываясь, принялась списывать себе в тетрадь примеры, которые решила Светлана.
– Как не стыдно, ты же у меня списываешь! – крикнула Светлана и стала отнимать у Риты свою тетрадь.
– А еще подругой называется! – отбивалась та. – Беги к Василию Васильевичу и наябедничай, как на Леню Скобелева!
– Я – не ябеда! – вскипела Светлана. – Я правду сказала, а ты…
Увидев Леньку, стоявшего в нерешительности на пороге класса, Светлана первая бросилась к нему навстречу. На ее смуглом лице не было и тени обиды. Держа портфель, она откинула назад свою черную косичку и сказала:
– Как хорошо, что ты пришел, Леня!..
Ленька, ничего не ответив, молча прошел в класс и сел за свою парту. Светлана подошла к нему и попросила:
– Подвинься.
– Вишь какая! Уходи! – оттолкнул ее Ленька, при этом густо краснея.
– Я не могу… Василий Васильевич просил меня помочь тебе подтянуться, – просто сказала девочка.
Но тут Ленька вспомнил, что это та самая Светлана, которая рассказала Василию Васильевичу про пуговицеотрывалку, та самая Светлана, которую он отколотил…
Ленька почувствовал, как ему вдруг стало жарко. Он оглянулся и увидел, что весь класс с любопытством смотрит на него, а Рита Лютикова ехидно хихикнула:
– Смотрите, с девчонкой сидит!
Ленька сердито сверкнул на нее глазами и показал кулак.
– Ну и пусть себе говорит, садись, Светлана, – подвигая к ней чернильницу, решительно сказал Ленька.
Прошло несколько дней, а изобретатель все еще молчал. Леньке очень хотелось спросить у Василия Васильевича, где живет изобретатель и сбегать к нему, но, подумав, что пока ему еще нечем похвалиться, решил добиваться, чтобы у него по всем предметам были хорошие отметки. А ведь это было не так легко! Сколько раз Ленька удерживал себя от соблазна откликнуться на просьбы соседей.
– Лень, посмотри: почему примус плохо горит?
– Монтер, почини, пожалуйста, звонок, – не действует!
– Слесарь, я ключ потерял от дверей, уважь, пожалуйста, сделай…
Мало того, малыши, даже из соседнего дома, также осаждали Леньку своими просьбами. Один принесет автомобиль с лопнувшей пружиной, другой – железную лягушку, которая перестала прыгать. И Ленька нет-нет, да и брался то за одно, то за другое дело.
Популярность Леньки как мастера на все руки теперь мешала ему по-настоящему заняться подготовкой уроков. А тут еще не давала покоя соседка, настойчиво требующая возвратить ее часы хотя бы в таком виде, в каком он их у нее взял. Собрать же часы не хватало времени. Правда, раза два Ленька тайком от матери пытался собирать их ночью. Первый раз мать довольно снисходительно отнеслась к ночным занятиям сына, не заставила его лечь в постель. А на второй раз ему так попало, он получил такую взбучку, что у него пропала всякая охота вставать по ночам.
Каждый день Ленька оставался после уроков в школе.
– Вот видишь, Скобелев, как получается, – огорченно замечала Клавдия Романовна. – Прогулял, а теперь твои товарищи на катке, на лыжах ходят, а мы тут с тобой после звонка сидим.
За другой партой сидела Рита Лютикова, мечтательно устремив взгляд на окно, разрисованное морозными узорами.
– Уже решила? – спросила учительница, подойдя к ней.
– Не получаются у меня примеры, Клавдия Романовна, – капризно проныла Лютикова. – И разве обязательно я должна решать? Ведь я не буду изобретательницей, – она посмотрела в сторону Скобелева. – Я буду артисткой…
Молодое красивое лицо учительницы стало задумчивым. Она присела рядом с девочкой и пристально посмотрела на Лютикову, точно увидела ее впервые.
– Хорошим артистом никогда не может стать человек неграмотный и невежественный, – тихо сказала учительница. – Если ты, Рита, не закончишь среднюю школу, тебя не примут в театральный институт. А мне очень хочется, чтобы ты стала артисткой.
Открылась дверь, и в класс вошел Василий Васильевич.
– Клавдия Романовна, – проговорил он, – зайдите, пожалуйста, в учительскую, вас зовут к телефону.
Когда за учительницей закрылась дверь, Василий Васильевич подошел к Леньке, заглянул в его тетрадь и сказал:
– Молодец! Хорошо! Ведь можешь, даже очень хорошо можешь! Раз так усердно взялся за учебу, из тебя непременно выйдет хороший изобретатель! – Потом, как бы между прочим, обронил: – Придется просить кого-нибудь другого из учителей заниматься дополнительно с вами, а то ведь у Клавдии Романовны маленький ребенок, а, вы ее тут задерживаете.
– Я уже могу сам, Василий Васильевич… Я и задачи, и примеры понимаю, – без колебаний заявил Ленька.
– Отлично. А Лютикова как?
– Я не понимаю арифметики, Василий Васильевич. Такие непонятные примеры…
– Дай-ка я погляжу, что тут мудреного. Ну, конечно, ты, должно быть, таблицу умножения не знаешь, а то давным-давно решила бы их. Совсем пустяковые примеры.
– Я учила таблицу умножения и забыла, – смущенно призналась Рита.
– А вот ступай домой, хорошенько поучи и никогда уже не забывай. Бери пример с Леонида Скобелева.
Ленька и Рита торопливо сходили по лестнице к раздевалке, когда услышали позади себя быстрые шаги и звон ключей.
– Скобелев! – окликнула Леньку сторожиха школы, – беги скорее в кабинет к Василию Васильевичу, там тебя к телефону! – и Ленька прочел в ее добрых серых глазах удивление.
Леньку – к телефону! Такого еще не было никогда в жизни. «Конечно, это он!» Ленька сразу узнал голос «изобретателя».
– Нет, дядя, я сам решаю, – волнуясь, кричал в трубку Ленька. – Учусь? Я стараюсь. Пока еще «очхоров» нет, но будут, вот увидите, будут!..
И только повесил трубку, как спохватился, что опять не узнал адреса изобретателя. А Василий Васильевич, пряча улыбку, проговорил:
– Он ждет тебя с дневником в конце этой четверти.
Вдруг Ленька вспомнил, что до сих пор еще не вернул пуговиц Таниной бабушке, и от этой мысли его словно в кипяток посадили. Он хотел помчаться к Федьке, не забегая домой, однако вспомнил, что утром мама просила его быть дома ровно в два часа дня, потому что придет дворник и будет вставлять стекло на кухне. Ленька решил сначала выполнить поручение матери, а затем уже встретиться с Федькой.
«Вот скандал будет, если Федька эти пуговки успел отдать дядьке на Сенном рынке! – терзался Ленька. – Как же я на глаза изобретателю покажусь? И с Верой Михайловной стыдно будет встречаться».
Ленька и не подозревал того, что «изобретатель» был не кто иной, как Сергей Миронович Киров. И меньше всего он мог подумать, что пуговицеотрывалка так заинтересовала и встревожила Кирова.
А между тем в Смольном, в большом и светлом кабинете Сергея Мироновича сейчас сидели очень солидные люди. Среди них были известные изобретатели, ученые, инженеры, педагоги, два директора крупнейших заводов, руководители комсомола. Пригласил Киров на это совещание и старых кадровых рабочих.
Кто знает, не возгордился ли бы Ленька, увидев, с каким интересом эти серьезные люди разглядывают его пуговицеотрывалку.
– Да, сделано с головой, – не шутя заметил сухощавый высокий старик в мягких оленьих пимах, осторожно положив обратно на письменный стол Ленькино «изобретение».
– А вот товарищ Рубкин, – показал головой Сергей Миронович в сторону Федькиного деда, который стоял около соседнего стола и рассматривал образцы апатитов, привезенных недавно Кировым с Кольского полуострова, – так он лично знаком с юным «изобретателем».
– Что верно, то верно: честь имею лично знать «мастера-изобретателя», – шутливо отозвался дед Федьки. Но от проницательных глаз Кирова не укрылась какая-то большая озабоченность, сковывавшая старика.
Вскоре совещание началось. Киров рассказал собравшимся о мечте школьников Лени Скобелева и Феди Рубкина смастерить такой корабль, чтобы он и по земле ездил, и по воде, и под водой, и даже летал, как самолет!
– «Летучий голландец», – насмешливо обронил кто-то. – Фантазия.
Эти слова прозвучали едва слышно, но чуткий слух Кирова уловил их. Подумав, он сказал:
– Да, если верить легенде, моряки, повстречав на своем пути корабль, который проносился мимо как на крыльях, в ужасе падали на колени, моля бога о спасении. Они считали, что «летучий голландец» – предвестник гибели. Я думаю, ныне советский народ не испугается, если однажды со стапелей Балтийского завода сойдет этакая стотонная махина и на подводных крыльях помчится по воде со скоростью… Ну, скажем, со скоростью в сто, двести, триста километров в час. Мне возразят: эка, чего захотел? Пустая фантазия! Мечта! Но теперь каждый школьник знает, что молния – это электрический разряд. А когда-то… Надо мечтать! Я готов повторить тысячу раз страстные ленинские слова: «Мечта – крылья науки!» И это очень хорошо, что наши дети умеют мечтать. Для осуществления своей идеи у мальчуганов не оказалось материалов и инструментов. Тут они и начали «изобретать», как бы все это приобрести.
При этом Киров показал глазами на пуговицеотрывалку.
– Хулиганство! – сердито пробурчал, обращаясь к Рубкину, молодой человек с надменным выражением лица. – Замкнуть бы их в детскую исправительную колонию, так у них сразу бы эта «изобретательская» дурь из головы улетучилась.
– Тебя бы самого туда замкнуть! – хмурясь, огрызнулся Рубкин. – Э-эх! А еще воспитатель молодежи!
Эта перепалка заставила обернуться сидящего впереди них полного человека в пенсне на тонком длинном носу.
– Тише, товарищи, – сердито бросил он.
Сергей Миронович продолжал:
– И пусть нам трудно сейчас, товарищи, но прямо же с завтрашнего дня надо начать организацию большой детской технической станции в Ленинграде. Заводы помогут нам с инструментом, дадут на первое время токарные станки. Как, дадите? – обратился Киров к директору Путиловского завода.
– А как же, Сергей Миронович? Это же очень нужное дело, – вставая, живо ответил директор. – Мы и мастеров своих дадим, будут там на первое время инструкторами.
– Хорошо, очень хорошо, – светло улыбаясь, проговорил Киров. – И так, товарищи, кто еще хочет высказаться по этому вопросу?
– Разрешите мне, – проговорил длинноносый, сидящий впереди Рубкина.
Старому сталевару трудно было слушать этого человека не потому, что он сыпал скороговоркой, а потому, что мысли, которые он высказывал, настолько возмущали Рубкина, что старик делал над собой огромное усилие, чтобы сдержать себя и не крикнуть: «Хватит голову морочить!»
Когда же тот елейным голосом заговорил, что-де, мол, когда-то рабочие Питера с малых лет только и знали грязную изнурительную работу, превращаясь через десять-одиннадцать лет в стариков, так зачем теперь, когда наши дети могут подольше оставаться детьми, увлекаться спортом, отдыхать, радоваться счастью, добытому им отцами и братьями, зачем этих детей с малых лет заставлять корпеть над станками, ходить в промасленной одежде…
Тут Рубкин не выдержал и крикнул с места:
– А детьми, которые имеют талант строить, мастерить, изобретать, пусть занимаются дядьки с Сенного рынка? Так? Леню Скобелева и Федю Рубкина они заставили пуговицы у детей отрывать, знаем ли мы, на какие дела посылают они других подростков? Я сам мальчонкой пришел на Путиловский, там вот и состарился, а спросите меня, нужна ли нашим детям самая что ни на есть оборудованная детская техническая станция, скажу: очень даже нужна.
И хотя взявший после Рубкина слово белокурый человек доказывал, что во Дворце пионеров тоже есть неплохие мастерские, Киров твердо сказал:
– Детская техническая станция будет организована в самые ближайшие дни.
Не трудно представить восторг, с каким Ленька, влетев к себе в подъезд, увидел там Федьку, лихо съезжавшего на животе с лестничных перил. Ленька с распростертыми объятиями ринулся навстречу Федьке, тот же, не удержавшись на ногах, со всего размаха налетел на Леньку, свалился вместе с ним на пол, и они оба, довольные встречей, весело расхохотались.
– Федь, помнишь? Тогда, последний раз… Там, около булочной, ну, когда за нами погнались… – первым пришел в себя Ленька. – Мне надо те пуговицы…
– Знаю, принес, вот они, – достав из кармана пуговицы, протянул их Леньке приятель.
У Леньки от радости дух захватило. Он схватил протянутые пуговицы и облегченно проговорил:
– А я боялся, что ты…
Федька громко и тяжело вздохнул, а потом с присущей ему торопливостью затараторил:
– Эх, если бы ты знал, Лень!.. Гори они огнем, эти пуговицы! Пойдем, я тебе расскажу…
Мальчики поднимались по лестнице, на этот раз не перепрыгивая, как всегда, через одну ступеньку. Ленька – очень серьезный, сосредоточенный, а Федька – энергично жестикулирующий руками.
– У нас дома поднялась такая кутерьма! Помнишь, Лень, когда за нами тогда погнались, я махнул сразу на Сенной, к тому дядьке. А он, видать, будку закрывает. Я ему пуговицы отдал за долг, помнишь мы ему за плоскогубцы еще были должны? Ну, так вот…
Они остановились у дверей квартиры Скобелевых. На этот раз Леньке не надо было выворачивать карманы, чтобы найти ключ. Но эту перемену в Леньке Федька, конечно, не заметил. Ускользнуло от его внимания также и то, что Ленька повесил свое пальто на вешалке в передней, не бросив, как всегда, на первый попавшийся стул. Сам Федька, не снимая пальто, прошел за Ленькой на кухню и, энергично сверкая глазами, продолжал рассказывать:
– Так вот, прихожу я с рынка, а дома только один дед. Не успел я стакан молока выпить, как он спрашивает: «Федор, ты не знаешь, куда мать иголку и нитки задевала? Ну-ка найди мне». Я пошел в комнату, где швейная машина стоит, снял деревянный футляр, вижу: маленькая розовая подушечка, в которую мать иголки втыкает, висит на своем месте. Кричу деду: «Какую принести: маленькую иголку или большую?» А дед: «Все равно какую». Я взял большую, потом кричу: «Нитку черную или белую?» А он: «Черную». Открываю машинный ящик, беру катушку черных ниток и иду. Гляжу – у деда в руках мамино старое пальто. Дед хмурый такой и бурчит под нос: «За всех вас работать надо. Вишь, мать замоталась, некогда ей и пуговицы себе к пальто пришить». И вдруг ласково-ласково так спрашивает: «Федор, у тебя не найдется пуговицы, чтобы матери пришить?» А я сдуру возьми да и вытащи припрятанную коробку из-под монпасье.
– С нашими пуговицами? – ахнул Ленька.
– Ну да! И вот дед говорит: «Ой, как много у тебя пуговиц! А какие же здесь те, что ты давеча у девочки оторвал?» Я так и замер.
– Так это он… из школы… заведующий твой!.. – с пересохшим от волнения горлом едва выдавил Ленька.
– А, скажешь! – с досадой отмахнулся Федька. – Слушай дальше. Что тут началось! Деда прямо не узнать стало. «Ах ты, негодник, – кричит, – срамник! И откуда у тебя такая бесстыдная фантазия взялась – пуговицы у детей отрывать, семью Рубкиных позорить! А этот, твой дружок – «изобретатель» (это он про тебя), сбежал?! Чуяла кошка, чье мясо съела. Ну ничего, я и до него доберусь! Я с его родителями поговорю. Я его на чистую воду выведу! Небось и ты школу прогуливаешь?» – снова взялся за меня дед.
– И это знает! – задыхался от стыда Ленька.
– Ну да! Все знает! Я стою и молчу. Тогда он берет и звонит в мою школу. Ну, видно, там сказали ему правду, что, мол, хожу в школу и учусь хорошо. Потому что дед после разговора по телефону сказал: «Хвалят, небось не знают, какой ты есть пуговицеотрывательщик! Где пуговицы, которые давеча оторвал у девочки? Или уже успел снести на Сенной рынок? Эх ты, разве не мог попросить меня или отца купить тебе нужные инструменты?»
– Ох ты-ы! Даже это знает! – сконфуженно закусил губы Ленька.
– Все знает! Все!!!
– А потом?
– Потом… Потом он приказал, чтобы я завтра пошел за этими пуговицами и чтобы мы с тобой отнесли их… Будто ты сам, говорит, знаешь кому.
– И это знает!!!
Ленька от изумления онемел.
– А дед все-таки хороший, – продолжал Федька. – Распекал меня, распекал, а когда я заревел, говорит: «Вот ревешь… А девочка, у которой ты пуговицы оторвал, разве не плакала? А сколько таких девочек ты заставил плакать? Ну, они плакали от обиды, а ты?» Мне стыдно, а сказать ничего не могу. Вечером, думаю, еще отец, мать все узнают – вот позор! Дед точно угадал, про что я думаю, и говорит: «Ладно уж, никому я про это говорить не стану. Только ты за ум-разум возьмись. И все до единой пуговицы отдай, у кого оторвал». – «Дедушка, – говорю я, – как же я отдам, я же не всех знаю, у кого оторвал». А он так тяжело вздыхает и говорит: «Эх, Федор, Федор!..» Потом помолчал и добавил: «Ну, уж верни хоть тем, кого знаешь, а в первую очередь – этой девочке…» На другой день пошел я на Сенной, а дядькина будка закрыта. Ждал, ждал, так и не дождался. Несколько дней ходил, а будка все закрыта и закрыта. Потом уже открыта была, только дядька пуговицы не отдал, сказал, что продал.
Дед пошел со мной в магазин, чтобы точно такие же пуговицы купить.
– Да они не хотят других, только свои хотят! – с горячностью перебил Ленька.
– Ты поди еще такие самые достань! Мы весь город обходили! Нигде не нашли таких! Тогда дед разозлился и пошел со мной на Сенной, к этому дядьке. Тот опять на своем: мол, продал. Дед как нашумит, как пригрозит! А дядька – опять на своем. И тоже кричит, мол, он инструмент нам давал, а инструмент деньги стоит. Тогда дед достал деньги, и, ты только подумай, Лень, – сейчас же на прилавке появились наши пуговицы! Да, Лень. Ну, а как ты? Здорово тебе мать всыпала? А?
– Нисколечки! Моя мать ничего не знает!
– Как? – удивился Федька. – Дед же был у твоей матери!
У Леньки расширились глаза. Потрясенный этим сообщением, он ничего не мог понять. «Мама все знала и молчала. Почему же она не сердилась, не кричала на меня? Наоборот, все эти дни она была как-то мягче, ласковее…»
– А я теперь знаешь, куда хожу? – прервал его размышления Федька. – На детскую техническую станцию. Туда. Лень, и непионеров записывают! Там знаешь, какое дело? Самолеты ребята строят! Корабли! Паровозы! Видал? Ой, Ленька, сам Сергей Миронович Киров туда приходит. Хочешь, пойдем со мной. Он, может быть, и сегодня туда придет.
– Киров?
Думая, что Ленька не верит, Федька добавил:
– А вот и ходит! Я что, врать тебе буду? Да, врать? – наступал Федька. – Вот идем, сам увидишь!
– Что мне твоя детская техническая… Я скоро к одному изобретателю в ученики пойду… Он знаешь, что строит?
– Что?
– А вот корабль, о котором мы с тобой мечтали! Видал? Мы, брат, с ним… – Ленька уже готов был поведать свой сон, когда приятель, взглянув на будильник, одним движением погасил весь Ленькин пыл.
– Мне пора! Сегодня занятия ровно в три, а я тут сижу. Ну, идешь?
– Некогда мне, – напуская на себя важность и явно желая этим скрыть обиду, пробормотал Ленька.
На следующее утро, до начала уроков, Ленька с видом занятого человека вошел в свой класс и увидел ребят, столпившихся около доски.
– Я! Я могу это выполнить! – старалась всех перекричать Рита Лютикова. – Я уже Василию Васильевичу обещала, что буду учиться только на «очень хорошо».
– Ребята, можем мы поручить Лютиковой выступить со стихами? – спрашивал вожатый пионерской базы Вася Смирнов, возвышаясь среди всех в своем синем лыжном костюме.
Вокруг зашумели.
– Нет, у нее «удочек» полно, она только на «удочках» и выезжает!
– Лютикова списывать любит!
– Пускай сначала свое обещание выполнит!
– Что ж, Лютикова, пожалуй, ребята правы, – сказал Вася и развел руками. – Придется воздержаться с твоим выступлением на утреннике.
Ленька положил в парту свою сумку и хотел выйти в коридор, но его окликнул Вася.
– Скобелев, иди к нам!
Правду говоря, Ленька после своих проказ всегда старался как-то не попадаться на глаза вожатому. Вот и сейчас ему было очень неловко, хотя он ни в чем не был виноват.
Ленька подошел и смущенно посмотрел в энергичное, румяное лицо вожатого.
– Скобелев, – как ни в чем не бывало, широко улыбаясь, обратился к нему вожатый. – Что же нам тебе поручить?
Ленька не успел открыть рот, как за него кто-то крикнул:
– Он сделает светящуюся диаграмму успеваемости в классе.
– Сможешь? Правда, ты сможешь, Леня? – заглядывая ему в лицо, спрашивала Светлана.
– Нет, ребята, лучше уж поручить Скобелеву сделать красивую рамку для стенной газеты. Уж больно непривлекательный вид у вашей стенгазеты, – покачал головой вожатый.
– Что, светящуюся сделать? – неожиданно спросил Ленька и уверенно сказал: – Сделаю. Честное слово, сделаю.
– Как же это – светящуюся?! – не понял кто-то.
– Очень просто! Вот ты, Светлана, на фанере напишешь красивыми буквами заголовок. По бокам нарисуешь силуэтом одного пионера с горном, другого – с барабаном, а посредине – можно костер. И вот я лобзиком все это выпилю, потом подклею с изнанки красную материю, сделаю коробочку, внутри поставлю лампу, а когда зажжем, все будет светиться.
– Вот это здорово! Правда, Вася, что здорово! – зашумели третьеклассники.
– Молодец, Скобелев! – похвалил вожатый. – Ты хорошо придумал. Только скажи, это тебе не помешает в учебе?
– Нет, что ты, Вася, – поспешно ответила за товарища Светлана. – Леня теперь хорошо учится, дисциплинирован. Верно я говорю, ребята?
– Правильно! – дружно грянуло в ответ.
– Он больше пуговиц не отрывает!
