Текст книги "Опасное молчание"

Автор книги: Златослава Каменкович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

«И моего отца ты предал, иуда Савенко! – громко кричало сердце мальчика. – Ну, что с того, если наши узнали, где сейчас томятся арестованные рабочие с судостроительной верфи? А как проникнуть в страшную тюрьму на Северной стороне? Как их вызволить? Стоит только причалить к берегу рыбачьей шаланде или ялику, беляки по ним секанут из пулемета – и амба! Только поминай, как звали…»

Где-то за Корабельной стороной метнулся из-под туч огненный зигзаг, и сильный раскат грома, взорвав тишину ночи, прокатился над горами и морем.

«Видно, будет гроза», – подумал Женька, заглатывая пыль, нагретую дневным зноем. Пот заливал лицо, взмокшая рубаха прилипла к спине, но он бежал, бежал изо всех сил.

И вдруг точно камнем врос в землю. Зардевшийся во тьме огонек мог оказаться просто-напросто светлячком, однако повседневная опасность, под угрозой которой жил мальчик все это время, сделала его осмотрительным.

«А что, как засада?» – быстро отступил назад Женька.

Но в этот самый миг кто-то окликнул его по имени.

Безошибочно узнав голос своего друга, Женька рванулся вперед.

– Почему ты здесь, Филька?

– Тебя жду. Стал уже беспокоиться, – ответил подросток.

«Но, кроме дяди, ни одна живая душа не знала, куда и зачем я пошел…» – подумал Женька.

– На Бастионную идти нельзя, – предостерег Филька и бросил докуренную сигарету. – Там все разгромили… Часового мастера и его дочку арестовали.

– А дядю?

– Его успели предупредить. Ты его найдешь на матросской слободке, сам знаешь у кого.

Если дядя на слободке – Женька спокоен. Там его не только люди укроют от врагов, но и каждый холмик, устланный белым бархатом ковыля, каждый куст, исхлестанный ветром.

Слободку, куда сейчас торопился Женька, населяли потомки героических защитников севастопольских бастионов. Жили они в каменных лачугах с плоскими крышами. В одной из таких лачуг родился и Женька.

Обитатели слободки хорошо знали и уважали братьев Кремневых. Не было мальчишки, который бы не завидовал Женьке, что его дядя Саша может одной рукой поднять выше головы трехпудовый ящик.

Бывало, заболеет где-то кормилец семьи, и нет уже в доме не то что куска хлеба, а даже сушеной рыбешки, и вот придет он, большой, смущенный тем, что даже низко пригнув голову, задевает о закопченную притолоку.

«Д-держи с-свою д-долю», – скажет Александр Кремнев, положив перед больным товарищем деньги. И семья знает: за двоих работал он на разгрузке парохода. А бывало еще и так: грузчик или матрос, доведенный до отчаяния невзгодами тяжелой жизни, вернувшись домой пьяным, избивал жену и детей, обезумев, ломал все, что попадалось под руки, все, что наживалось с таким трудом. И, если случалось Александру Кремневу вовремя подоспеть, буян вдруг покорно затихал. Уронив голову на грудь Александра Кремнева, отец пятерых, а то и восьмерых детей судорожно рыдал, как ребенок. Нет, не чувство боязливого подчинения и страха перед силой этого богатыря гасило вспышки дикого отчаяния.

– Эх, б-браток, не т-туда ты силу с-свою тратишь, – с горечью укорял Александр Кремнев и уводил его к себе.

Когда-то, мальчонкой, когда его мать хотели сбросить со скалы в море, Александр страшно испугался людской жестокости, с той поры заикается.

Во многие ожесточенные сердца сумел заронить этот человек искру человечности, доброты, которая разгоралась там большим пламенем.

Женька был уверен, что дядю он не найдет дома, больше того, он почти не сомневался, что сейчас там полицейская засада, только сунься – враз сцапают! Мальчик даже улыбнулся от гордости за дядю, который умел лихо уходить из-под самого носа беляков. Вот и на этот раз, наверно, эти сволочи подкарауливают дядю, а ему и горя мало! Сидит он себе у отставного матроса, извозчика Федора Ивановича Прошкина, умного старика, прожившего честную, но трудную жизнь, и мозгует, как одурачить этих олухов.

«А если Савенко знает про извозчика? – неожиданно осекся мальчик. – Тогда… Надо мне успеть туда раньше, чем нагрянут беляки… Скорей, скорей! Каждая минута дорога…»

Наконец, едва дыша, Женька прибежал к погруженному в темноту домику с палисадником. Внимательно осмотревшись и убедившись, что за ним не следят, мальчик осторожно нырнул в калитку. Тихо постучал в дверь – раз громко и два раза тихо. Это был условный сигнал. За дверью послышались шорох, шаги и знакомый голос:

– Кто?

– Я, Женька.

Дверь приоткрылась, и мальчик исчез за ней.

В комнате было темно и дымно. Женька сразу почувствовал, что они с отставным матросом здесь не одни. И действительно, через несколько минут, когда его глаза привыкли к темноте, он различил смутные тени, около которых светлячками мерцали огоньки папирос.

Приглушенный шепот заставил Женьку молча сесть на отысканную в темноте кровать. Над ним наклонился дядя Саша, и Женька, очень волнуясь, быстро рассказал все, что сам услышал в сарае и о чем просила предостеречь подпольщиков жена Кречета.

Воцарилось молчание.

– Это п-похоже на п-предательство, – встревожился Кремнев. – В таком случае, с-семье Кречета может г-грозить опасность… П-пока не п-поздно, н-надо его взять. А заодно и отца…

– А кто же привел Савенко в организацию?

– Кречет, – сдержанно ответил Кремнев. – Но Савенко расплатится за в-вероломство. Н-надо действовать н-немедленно. Федор Иванович, готовь лошадей. Н-никита, останешься. Расходимся. С-собираемся, где условились. П-предупредите товарища Яна…

Галина с детьми чувствовала себя, как в осажденной крепости. Материнская любовь, должно быть, удесятерила ее силы. Измученная женщина подтащила к двери большой кованый сундук, взгромоздила на него стол и два стула. Вторая баррикада выросла у окна.

– Мама, дождь пошел, – тихо сообщила Мирося, прислушиваясь к стуку первых капель, тяжело ударявших по железной крыше.

«Для разбойников чем ночь темнее, тем сподручнее совершать свое злодеяние… – с ужасом подумала Галина. – Ох, только бы мальчонка успел все передать Кремневу…»

Каждая минута казалась вечностью. А дождь все усиливался. Часто сверкала молния, освещая двор.

– Мама, если бы гром спалил дом Савенко, ты была бы рада? – робко прижимаясь к Галине, спросила Мирося.

– Нет, гром не может спалить.

– Что ты, мамочка, может, – с горячей убежденностью зашептала девочка. – В лавке у мадам Беккер, когда я покупала керосин, одна тетя рассказала, будто бы на Нахимовском бульваре, возле самой Панорамы, гром убил одного матроса. Да, мамочка, да!

– Молчи, – приложила ладонь к губам девочки Галина. – Во двор заехали лошади…

Галина метнулась к окну. Сняла с подоконника пару стульев. Прижалась пылающим лицом к стеклу.

Кто-то постучал в квартиру Савенко. А вскоре в нижнем белье показался Олекса. Светя лампой, он посторонился, впустив кого-то в черкеске. И прежде чем Олекса закрыл за ним дверь, Галина успела разглядеть стоявший у крыльца фаэтон с опущенным козырьком.

«Должно быть, за мной!» – похолодела Галина. Но это оцепенение длилось лишь миг. Подбежав к люльке, она вынула оттуда ребенка и, передавая его Миросе, зашептала:

– Теперь уже мне не уйти… Но ты, доченька, может… может, притаишься за окном кухни… А когда они меня уведут, беги к прачке… Тайкиной матери. Скажешь: я просила спрятать тебя и Гнатка. За вами придет кто-нибудь из наших… комитетских…

Мать подвела Мироську к окну на кухне.

– Лезь, я тебя подсажу.

– Без тебя не уйду, мамочка!..

– Я должна их отвлечь… тогда спасу вас… Иди!

– Нет!

– Иди, я тебе говорю! – не своим голосом крикнула взвинченная до крайности мать.

– Нет! Нет!

Сознавая, что бессильная сломить упорство дочери, Галина решила защищать себя и детей. Схватив топор, она ждала прихода непрошенных ночных гостей.

Меж тем в квартире Савенко шел такой разговор:

– В чем дело? Почему такая срочность? – досадовал Олекса, натягивая сапоги.

– Это, вероятно, по делу Кречета. Даже под пытками от него не удалось вырвать ни слова, – доверительно пояснил галантный «контрразведчик» в черкеске.

– А вот мы сейчас заглянем к его голубке, – злорадно усмехнулся Олекса, – и деликатным образом, тихо, без шума возьмем ее за горлышко. Она нам и выложит одну вещицу. А при наличии этой вещицы не беда, если Кречет навек лишится языка.

Ни один мускул на лице «контрразведчика» не выдал ненависти, которую испытывал этот человек к мерзкому предателю.

– Бате зачем тащиться в контрразведку, на дождь и ночь глядя? – пожал плечами Олекса. – Пусть ложится себе спать.

– Нет, придется все же поехать с нами. Приказ его превосходительства, – развел руками «офицер». – Я не властен…

– Хорошо, надевай плащ, батя. Подождешь меня в фаэтоне, а я мигом… Голову даю на отсечение, что эта гадюка Кречетова прячет сумку где-то у себя… Отдашь, как миленькая, отдашь…

– Почему вас волнует какая-то сумка? – полюбопытствовал «офицер».

– А потому, что эта вещица сейчас для нашего генерала куда поценнее, чем его фамильные драгоценности, – хвастнул молодой Савенко. – В сумке… сведения об укреплениях Перекопа. Комитетчики этой ночью должны были переправить бумаги через линию фронта, в штаб Фрунзе.

– За такую добычу можно и, награду получить, – подобострастно захихикал старший Савенко. – Так я говорю, ваше благородие?

– О, несомненно! – поддакнул «офицер».

Олекса и его спутник вышли во двор.

Евстахий на минутку задержался. На цыпочках прошел он мимо спальни и заглянул на кухню, где храпела прислуга. Достав из шкафа четверть, выпил залпом две стопки самогона, выловил рукой в бочке малосольный огурец, закусил и поглубже натянув капюшон, направился к фаэтону.

Все свершилось в одну минуту: не успел Савенко рта раскрыть, чтобы позвать на помощь, как ему заткнули рот. В тот же миг кто-то огромный, сильный, скрутив его по рукам и ногам, бросил в фаэтон, где уже с кляпом во рту хрипел и дергался связанный Олекса.

Заслышав шаги под окном, Галина еще крепче сжала в руках топор. И вдруг вздрогнула от изумления и счастья, узнав голос Александра Кремнева.

Разобрала баррикаду и выбежала на крыльцо.

– Сумка у т-тебя? – спросил Александр.

– Нет… Но Савенко ее тоже не нашел. Видно… она попала в руки к Степке… Этот разбойник всегда по сараям шарит…

– Степка? Кто это?

– Мальчишка, племянник Савенко… Он в саду… в шалаше спит…

У Галины в нервном ознобе стучат зубы.

– Простудишься, п-пойди ляг, мы тут сами справимся, – сказал Александр Кремнев.

В шалаше Степки не оказалось. Разбуженная служанка Савенковых на вопрос «господина офицера», куда девался племянник хозяина, сообщила, что мальчишка вместе с хозяйкой ушел за продуктами в татарское село. Утром вернутся.

Нет, не спалось Женьке. Он думал о том, что вот никому другому, а только ему поручил дядя разыскать сумку. Это наполняло его гордостью. Но вдруг снова тревожно сжалось сердце: «А что если Степка уже успел отрыть сумку, увидел бумаги… да и выбросил! Зачем они ему?..»

Женька глубоко вздохнул.

«Ладно, утром все выяснится», – подумал и, повернувшись к стене, решил спать.

Но сон не шел. Напрасно Женька считал от одного до ста и обратно, напрасно плотно сжимал веки. Ничего не помогло. Тогда он заложил обе руки под щеку и зашептал:

– Сон, сон, перезвон, забери меня в полон. Завтра деньги заплачу, а сегодня спать хочу.

Но и это не помогло. Тогда он вспомнил совет бабушки. «Если хочешь спать, – говорила она, – а сон не идет, вспомни все радостное, что случилось в жизни, и уснешь».

Но в короткой Женькиной жизни радостного и светлого, видимо, было очень мало. Он долго ворочался с боку на бок, шептал считалочку, кряхтел, а уснуть так и не смог. У него сильно разболелась голова. Мысли путались, переплетались, обрывались и рождались вновь.

Он сел, прижался спиной к холодной стене и сосредоточенно уставился в темноту, сотый раз обдумывая, с какой стороны подступить к этому гонористому Степке. Как обхитрить его? Как завладеть сумкой? Но, обычно такой неистощимый на выдумки, Женька на сей раз почему-то, как на зло, ничего придумать не мог. Так и уснул с чувством досады на себя.

Утром, когда луч солнца ласково лег на лицо Женьки, он сразу открыл глаза и вскочил, напуганный тем, что, должно быть, проспал. В открытое окно, сквозь гущу омытой дождем зелени, врывался птичий гомон и такой свежий воздух, какой бывает только после грозы.

Поспешно натянув брюки, Женька выскочил во двор. Там уже стоял распряженный фаэтон, а Федор Иванович, будто и не было позади трудной и опасной ночи, сидел под акацией и что-то мастерил.

– Ух ты! Вот здорово! – залюбовался Женька великолепным игрушечным пароходом в руках старого матроса. – Это вы сами сделали?

– А кто же? – ответил польщенный старик, почесывая татуированную грудь. – Хотел тебе, браток, подарить, да, видно, судьба ему быть в других руках.

– Чего, чего? – не дослышал Женька последних слов из-за горластого петуха, прокричавшего рядом.

– Вот, браток, неси пароход этому прохвосту, Савенковому племяннику. Действуй тонко, – многозначительно подмигнул старик. – Может, гаденыш и выменяет у тебя эту игрушку на сумку. Понял?

– Ага, – обрадовался Женька.

– Савенковых не бойся, эти гады… в настоящий момент рыб на дне морском кормят. А вот контрразведчики, те могут нагрянуть, браток. Так будь начеку. Ну, ступай с богом.

– Мама, посмотри, кто пришел!

Мирося перестала собирать разбросанные по полу вещи и побежала во двор. Там стоял Женька с большим бумажным свертком в руках.

– Ты к нам? Ты к маме?

– К тебе. Играть. До самого вечера у вас буду. Хорошо?

– До вечера! Вот здорово! – обрадовалась Мирося. – А что у тебя в руках?

– Потом покажу. Пароход. Подожди. Если кто спросит, мол, кто я, скажешь… ну, двоюродный брат. Ясно?

Девочка понимающе кивнула головой.

– Теперь пойдем в сад.

– Ой, что ты… Хозяин увидит!

– Плевали мы на него! – шепнул Женька. – Он сейчас далеко и нам не страшен.

– Я рада, – облегченно перевела дух Мирося. – Идем, – и потащила Женьку к калитке; ведущей в сад. Там, в зарослях бузины, чуть виднелся полусгнивший деревянный стол и покосившаяся скамья. Женька положил на нее сверток и стал медленно его развязывать.

– Ой! Как настоящий! И с трубой! Ты сам сделал?

– А ты руками не хватай!

– И плавает?

Женька досадливо пожал плечами.

– Нет, прыгает. И чего спрашиваешь? Сама не знаешь что ли? Раз пароход – значит, плавает.

Мирося покраснела и умолкла.

– Можно позвать Керимку? – тяготясь молчанием, спросила она.

– Погоди, успеем. Вот что, Мирося… ты… – Женька строго посмотрел на нее. – Ты ни одним словом не проговорись о сумке. Ну, точно ее совсем и не было.

– Тише, – испуганно замахала руками Мирося. – Степка может все подслушать.

Донесся плач.

– Это Керимка, – сказала Мирося и побежала на помощь другу. Женька – за ней.

Недалеко от колодца сидел на корточках Керимка. У него из носа капала кровь. Он вытирал кулаками глаза и жалобно плакал. Рядом суетилась Тайка, дочь прачки.

– Кровь! Кровь! – в ужасе шептала она.

– Керимка, что с тобой? – подбежав, спросила Мирося.

– Уходи, подлиза!

– Степка его камнем, – пояснила Тайка. – Ты, мальчик, хорошенько проучи этого Степку! – добавила она.

– Погоди! – отстранил Тайку Женька и присел перед Керимкой. – Ложись! – вдруг повелительно сказал он и, видя, что Керимка продолжает сидеть, сам повалил его на спину. – Лежи! – строго повторил Женька. – Держи нос кверху, а то кровь не остановится.

Керимка пробовал было протестовать, но, встретившись глазами с Женькой, неожиданно улыбнулся.

– Ты доктор? Да? – спросил он.

Женька зажмурил добрые, умные глаза и отрицательно покачал головой.

Когда у Керимки перестала течь кровь, Женька спросил:

– За что Степка тебя так?

– Я сливы собирал, а он как наскочит!..

– Он всегда наскакивает! – добавила Тайка, застенчиво поглядывая на незнакомого мальчика.

Заметив пароход, Керимка с удивлением посмотрел на Женьку.

– Твой?

– Да.

– Ай, да-да! – только и мог промолвить Керимка. Ему очень понравился пароход. Он походил вокруг скамейки, наконец, остановился и щелкнул языком: – Якши, чох якши![14]14
  Хорош, очень хорош.


[Закрыть] – вздохнул он.

За низенькой полуразвалившейся каменной оградой раздались чьи-то голоса. Женька живо вскарабкался на забор. Керимка, Мирося и Тайка влезли тоже.

В соседнем, еще более запущенном саду под высокой сливой стояла Тайкина пятилетняя сестренка Леночка и торопливо собирала в подол темные сладкие плоды. Высоко на дереве, среди густой листвы, виднелись измазанные черносливом лица Степки и его приятелей – Ваньки и Леща.

Сидя на дереве, Степка грозил кулаком Леночке и кричал:

– Что я тебе сказал! Не смей собирать! Уходи, голодранка! Слезу – плохо будет!

– А ты не хозяин! А ты не хозяин! – храбро отвечала ему Леночка и продолжала собирать сливы.

– А ну, Ванька, дай-ка я слезу, – разозлился Степка и стал спускаться с дерева.

Леночка бросилась бежать.

– Сюда! Сюда! К нам! – окликнула ее Тайка.

И только успела Леночка добежать, как Степка бросился за ней. Заметив Женьку, он нахмурился.

– Ты чего тут? – грозно спросил он и, закинув голову, крикнул приятелям: – Глядите, это тот самый!

Ванька и Лещ стали поспешно спускаться с дерева.

Тайка не утерпела и проронила:

– Воришки!

Степка не обратил на нее никакого внимания: Его интересовал только Женька. Чувствуя, что сила на стороне его компании, он решил, что наступила удобная минута посчитаться с врагом. Медленно приблизился он к Женьке и, ни слова не говоря, ударил его изо всей силы в грудь.

– Получил? – торжествующе спросил Степка. – Еще хочешь?

– Как ты смеешь драться? – сердито посмотрела Мирося на Степку вдруг перевела свой взгляд на Женьку. Ей стало обидно, что тот молча принял удар, – неужели испугался?

Между тем Женька не двигался с места. Заметив Миросин укоризненный взгляд, он только покраснел.

– Думаешь, трушу?

Мирося, подавленная, молчала.

– Захочу, так я… Я и не таких бил! – гордо заявил Женька. – Только зачем драться?

– Трусишь! – нагло плюнул сквозь зубы Степка и, довольный собой, перемигнулся с приятелями.

– Ну-ка, дай ему еще лепешку, Степка, – посоветовал Лещ. – Покажи ему нашу улицу!

– Женька! – с болью вырвалось у Мироси. – Эх ты…

– Что «эх ты»? – вспыхнул Женька. – Много ты понимаешь! Ну, вот что, – обратился он к Степке, – хочешь бороться? Только без драки. Увидишь, что сразу свалю. Понял? Значит, если захочу бить, так и побить смогу. Согласен?

– Бороться? – переспросил уверенный в себе Степка. – Иди, поборемся.

Степка и Женька сошлись. Все окружили их, и началась борьба. Не прошло и минуты, как Степка лежал на лопатках, а Женька, сидя на нем верхом, торжествующе спрашивал:

– Сдаешься?

Степка пытался вывернуться.

– Ага! Ага! – радостно кричала Мирося и с благодарностью смотрела на своего нового друга.

Убедившись, что из цепких Женькиных рук не вырваться, Степка, наконец, попросил пощады.

Женька выпустил его и помог подняться на ноги. В первую минуту Степка, поймав на себе разочарованный взгляд приятелей, хотел ударить Женьку и уже сжал кулаки, но тут произошло то, чего меньше всего ожидали все. Женька крепко пожал Степке руку и сказал:

– Идем, покажу что-то.

Не ожидая ответа, он спокойно и уверенно полез через ограду в сад. Степка покорно последовал за ним.

И вскоре все уже стояли у полусгнившего стола, на котором красовался пароход. Женька взял его в руки и поднял над головой.

– Кому дать? – спросил он.

Никто не ответил. Каждый был убежден в том, что Женька шутит. Степка с обидой посмотрел на него. «Дразнит», – подумал он, и снова чувство неприязни вспыхнуло в нем.

– Чего же вы молчите? – обвел всех глазами Женька и, остановившись на Степке, улыбнулся. Степка облизал измазанные сливовым соком губы и нахмурился:

– На, Степа, бери на память, – протянул ему Женька пароход.

– Что? – не поверил Степка. А когда тот сунул ему пароход в руки, он широко открыл рот и замер. – Ты обманываешь?

– Почему? – усмехнулся Женька.

– Дал, а потом назад возьмешь.

– Вот выдумал. Если дал, значит, дал.

Степке явно стыдно перед великодушием Женьки. Он покраснел и, словно оправдываясь, забормотал:

– Я натрусил слив и говорю татарчонку: «Не собирай!» А он, знаешь, собирает да еще язык показывает. Я ему грожу: «Не смен, худо будет!», а он не слушает. Ну, я ему и дал!

– Врет он. Он всегда маленьких обижает, – вмешалась Тайка.

– Что? Я вас за дело лупцую! – И, поглядев большими доверчивыми глазами на Женьку, в порыве внезапной откровенности сказал: – Мне и самому за сливы от тетки попадет. А дядька, тот, чуть что, ухи крутит, не то что сливами – куском хлеба попрекает. Ох, и тошно мне жить у них! А батько мой у Махно, ему что?

– Матери у тебя нет?

– Сирота я, с трех лет сирота… Тут в саду, вон видишь, – указал он на шалаш из веток, – я дом себе построил. А этот татарчонок мне дохлую крысу в шалаш подкинул, – недружелюбно кивнул Степка в сторону Керимки.

– Брешешь, это не я! – горячо запротестовал Керимка.

– Хватит вам, – пресек этот спор Женька. – Давайте… знаете что? Давайте играть в разбойников.

Мирося недовольно покосилась на Женьку. Стало досадно. Раньше ей Женька представлялся храбрым, серьезным, а он, оказывается, не такой: к Степке подлизывается. Она разочарованно сказала:

– Ну и разбойничайте, а я… – не договорила и пошла. Но, раздумав, вернулась. Одной-то ведь тоже не весело. – Давайте лучше играть в палочку-стукалочку, – предложила она.

Подумав, что эта игра тоже позволяет заглянуть в шалаш Степки, Женька весело отозвался:

– Давайте.

Улучив удобную минуту, Мирося не выдержала и упрекнула Женьку:

– Сидишь у него в шалаше, а он, вор, нашу сумку припрятал…

– Молчи, дура! – с обидой прицыкнул на нее мальчик. – Я тебе сказал, чтобы ты про сумку ни звука… Сказал?

– Ну, сказал, – оробела Мирося. – Я же только тебе говорю, а больше никому, – Мирося покраснела и отвернулась.

– Не дуй губы. Расквасилась. Думаешь, хорошо так?

Мог ли Женька сказать ей, что он пришел сюда только из-за сумки? Но в шалаше ее не было – видно, Степка упрятал куда-нибудь в другое место. Может, прямо там, у себя в сарае?..

И пока Женька терзался догадками и сомнениями, к Степке пристал Ванька, сын мясника.

– Продай пароход.

– Ишь, хитрый нашелся!

– Я денег дам.

– Нужны мне твои деньги. Вот батько Махно придет в Крым, тогда будут и у меня деньги.

– У тебя? Ха-ха-ха… Гляньте на него!

– А что? Знаешь сколько у махновцев добра-то? Нет, ни за что парохода не продам!

– Тогда сменяй. Даю двух голубей: качуна и турмана. Пароход – игрушка, а голуби живые. Не понимаешь, что ли?

Но надежды Ваньки не сбылись. Степка решительно заявил:

– Хоть сто турманов. Не хочу.

– Не хочешь? – рассердился Ванька. – Хорошо. Тогда я скажу тетке твоей, как ты у нее наливку крал. Она тебя сразу попрет из дому.

– Так ты ябедничать?! – вскипел Степка и с кулаками ринулся на шантажиста.

– Ты того… полегче… – попятился Ванька.

Но в это время Женька стал между ними.

Степка громко высморкался и, подтянув штаны, крикнул на Ваньку:

– Катись отсюдова!

– Хозяин нашелся! – ядовито посмотрел на него Ванька.

– Катись, говорю, а то… – Степка снова сжал кулаки.

– Брось, Степка, чего ты с ним связываешься? – Женька разнимал мальчишек, которые, точно петухи, наскакивали друг на друга.

– И правда, – сплюнул сквозь зубы Степка. – Руки марать не хочется… Пошли… – он кивнул Женьке, и они вдвоем направились к калитке. Мирося пошла за ними.

Настроение у Степки было уже испорчено. Он хмуро покосился на Миросю:

– Чего увязалась?

– Пусть, – тихо ответил Женька. – Она не помешает.

Подбежала Тайка.

– Знаете, что я придумал? – вдруг воскликнул Женька. – Устроим театр. Сцена у нас под навесом Мироськиного сарая будет. А переодеваться будем в сарае. Хотите?

– Да, да, – воскликнула Тайка, восторженно глядя на Женьку.

– Не умею я представлять, – пожал плечами Степка.

– Чудак ты! Это просто. Вот так: в одном царстве, в одном государстве живет король. Слуг у него сто, и все с пиками и мечами. И вот крестьяне того царства решили против короли и его слуг пойти. Потому – тяжело им было на этих паразитов работать. И бегут крестьяне в дремучий лес к своему храброму предводителю – знаменитому разбойнику Робину Гуду.

– Не бреши! То они бегут до батьки Махно! – запальчиво возразил Степка.

– При чем тут батько Махно? – скривился Женька. – Батько Махно грабит всех! И белых и красных! А Робин Гуд – защитник бедных. Понимаешь? И еще… никто лучше его из лука стрелять не мог… и еще… у него была кожаная сумка для стрел… Давайте сначала сделаем стрелы… Хотя – нет… А где же мы сумку возьмем?

– Ха-ха! Такой ерунды! И сумка у меня есть, и деревянный меч, и лук, и стрелы есть! – расхвастался Степка, даже не подозревая, как он этим обрадовал Женьку. – Ты сам все придумал про этого Робина Гуда или в иллюзионе видел?

– В правдашнем театре, – напустил на себя солидность Женька. – Ох, – засмеялся он, – был у Робина Гуда развеселый монах. Так он не мечом дрался, а чуть что – трах дубинкой по башке, и конец! Самого шерифа один раз огрел дубинкой. Запросто!

– Можно, я этим монахом буду? – под сильным впечатлением воскликнул Степка.

– Лучшей роли тебе и придумать нельзя, – обрадовался Женька. – Он почти ничего не говорит, а только дубинкой размахивает.

– Это я смогу.

– И принцесса там есть? Да? – смущенно улыбаясь, спросила Тайка.

– Конечно. Очень красивая и злая, как тигра. Она отравит Степку, – со зловещим лицом прошипел Женька.

– Зачем? – отшатнулся Степка.

– Так надо, – авторитетно заявил Женька. – Ты будешь играть отравленного. Мирося будет принцессой. У нее и волосы золотистые, и глаза синие, как у принцесс.

– Не хочу быть злой, хочу быть доброй принцессой, – запротестовала Мирося.

– Мироська – принцесса? Подумаешь! – фыркнул Степка и довольно миролюбиво дернул ее за косичку.

– Вот не знаю только, какой конец придумать, – обратился к ним Женька, и на его высоком лбу появились морщинки озабоченности. – Не пришлось мне ее до конца посмотреть. Без билета я с Филькой ходил, нас и вывели… Послушайте, а что если так: пошли крестьяне в лес к Робину Гуду, нарубили деревьев и построили себе деревянный город. И вот война. Робин Гуд со своими товарищами-разбойниками скачет на белой лошади и хочет убить короля. А когда поймают короля, Робин Гуд может так воскликнуть: «Смерть тебе от стрелы моего лука!» А король, толстый и трусливый, будет умолять, упрашивать: «Ты пощади меня, добрый разбойник Робин Гуд. Я за тебя замуж дочь мою отдам…»

– Не буду за Степку замуж выходить, – вспыхнула Мирося.

– Очень ты мне нужна!

– Ох, беда мне с вами! – топнул ногой Женька. – Как маленькие… Степка – монах, забыла, что ли? Я буду Робином Гудом.

Глядя виноватыми глазами на Женьку, Мирося согласилась:

– Ладно, буду принцессой.

– И вот король начнет молить Робина Гуда, – опять увлеченно начал Женька, – «Все свои дворцы и золото тебе подарю». А Робин Гуд и отвечает: «На черта ты мне сдался со своими дворцами»! И убьет короля.

– Давай представлять без принцессы, – вдруг заявил Степка.

– Ишь какой хитренький! – возмутилась Мирося. – Нет, я тоже буду в театре играть.

– А с принцессой можно так: хотя Робин Гуд и влюбился в принцессу, а все-таки не женился на ней.

– Почему? – удивилась Мирося.

– Почему, почему! Ясно почему. Раз она из королевского рода, все равно будет против бедных и всегда может предать Робина Гуда и его товарищей. Понимаешь?

– Ну да, – вдруг возмутилась и Мирося, – а Степка – буржуй! Он что, не предаст? И потом…

– У Степки лицо конопатое. Разве такие артисты бывают? – фыркнула Тайка.

– И белобрысый он, – добавила Мирося.

– А сама ты не белобрысая? Ну ее! Не хочу я с ней представлять! – вспыхнул Степка.

– Ничего ты, Мирося, не знаешь, – укоризненно покачал головой Женька, досадуя, что глупая девчонка не понимает, как им нужен сейчас Степка. – Степка самый подходящий на артиста.

– Кто же королем будет? – спросила Тайка.

– Пусть Керимка, – предложила Мирося.

– Какой он король? Он маленький, – озадаченно возразил Женька.

Возможно, они бы еще долго распределяли роли, но Степка, услышав грозный голос тетки, звавшей его, убежал.

«Еще ушлет его куда-нибудь», – забеспокоился Женька.

– Я думаю, лучше устраивать театр за деньги, – серьезно предложила Тайка.

– Мы же не взаправдашние артисты, чтобы за деньги, – не согласился с ней Женька.

Было решено позвать Керимку. Тапка обещала подложить ему подушку вместо живота, и он как-нибудь сойдет за короля.

– Керимка! – позвала Мирося.

Керимка сидел с Лещом и не отзывался.

– Керимка, иди сюда! – еще ласковее повторила Мирося.

– Зови и Леща, – шепнул Женька.

– Лещ, и ты иди!

Лещ и Керимка переглянулись и, о чем-то пошептавшись, встали и подошли.

– Мы театр устраиваем. Хотите участвовать?

– Я хочу, – косясь на Леща, ответил Керимка и, узнав, где и как будет устроен театр, пообещал принести праздничные отцовские шаровары. Тут прибежал Степка и сообщил:

– Тетка ушла!

– Вот красота! – Женька даже запрыгал от радости. Все складывалось как нельзя лучше. Но дело чуть не испортил Керимка.

– Если Степка будет играть – я не играю. И шаровары не дам, – сказал он.

– Брось ты, Керимка. Он тебя больше трогать не будет, – заверил его Женька.

– Давай мириться. Я теперь с вами.

Керимка сначала удивился, потом обрадовался и крепко пожал протянутую Степкой руку.

– Мир на сто лет, – твердо выговорил Керимка. – И ты, Лещ, мирись.

– Да я и не ссорился, чего же, – солгал Лещ.

С устройством театра надо было торопиться. Женька командовал. Тайке он поручил ходить по дворам и зазывать ребят. Керимка и Лещ носили из сада ветки.

Степка убежал домой. Ему предстояло тайком залезть в кладовую: якобы там хранился его лук и стрелы. Но главное – там была кожаная сумка. За эту сумку, по словам Степки, Савенко грозился оторвать Степке голову, если тот утащит. Кладовка находилась рядом с кухней, и Степка сразу предупредил, что ему придется выждать, пока из кухни уйдет прислуга.

Трудно передать, с каким нетерпением ожидал Женька возвращения Степки. Оставшись вдвоем с Миросей в сарае, Женька не разрешал ей лезть в соседний сарай. Конечно, он мог бы объяснить, что с минуты на минуту, быть может, сумка будет у них в руках, но сдерживался. Еще болтнет Керимке, а тот – Лещу.

В открытую дверь сарая полетела охапка веток бузины.

– Ловите! Еще сейчас принесем! – крикнули разом Керимка и Лещ и убежали.

Оставив Миросю устраивать «Шервудский лес», Женька заглянул к больной жене Кречета.

– Входи, входи, хлопчик мой дорогой, – радушно встретила мальчика Галина, хотя в печальных глазах ее было отчаяние.

– А что у вас болит, тетя? – с участием спросил Женька. – Может, доктора надо?

– Нет, так пройдет, – прошептала женщина. – Ну… ты что-нибудь разведал у Степки?

– Кажется, сумка и вправду у него, тетя, – поближе пододвинув к кровати стул, тихо заговорил Женька. – Он должен мне сейчас принести…